Текст книги "Богдан Хмельницкий"

Автор книги: Кирилл Осипов

Но если политика польского правительства была непоследовательна и противоречива, то и в поведении козаков не видно ясного понимания своих целей, ясного плана действий. Козачество бросается то на Турцию, то на Крым, то на Польшу, создавая себе все новых врагов, и не заботится о концентрации своих сил.

Вплоть до середины XVII столетия длится серия козацко-крестьянских войн с иноземцами, в которых козаки и украинские крестьяне оказывались то победителями, то побежденными. История этих войн полна примеров исключительной отваги и мужества, неизменно проявлявшихся козаками. И тем не менее в результате этих войн, потребовавших огромных жертв от козачества и всего украинского народа, не было достигнуто никакого существенного прогресса ни в положении Украины, ни в польско-украинских отношениях.

V. БОРЬБА УКРАИНСКОГО НАРОДА С ТУРКАМИ, ТАТАРАМИ И ПОЛЬСКОЙ ШЛЯХТОЙ В ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЕ XVII ВЕКА

В конце XVI века Польша была одним из самых обширных европейских государств. Значительную часть ее огромной территории составляли русские земли, перешедшие к Польше после слияния с Литвой, а частью непосредственно захваченные польскими королями. Украина, Червонная Русь, Белая Русь, Полесье, Волынь, Подолье – остатки некогда могущественного Киевского государства – теперь должны были отдавать иноземным покорителям дары щедрой природы и плоды неустанного труда населения. Характерной особенностью Речи Посполитой являлась ее пестрота в этнографическом отношении: в ней жили поляки, литовцы, русские, немцы, татары, евреи и другие. При этом господствующая национальность – поляки, свысока относившиеся ко всем другим национальностям и эксплоатировавшие их, составляли не более одной трети общего числа жителей. По подсчету Н. Павлищева, в момент объединения Литвы с Польшей общая численность населения Речи Посполитой составляла 12 миллионов человек, из которых только 4 миллиона приходилось на долю поляков, 5 миллионов – на долю русских, а остальное – на другие народности.

Государственная организация Польши находилась в жалком состоянии. Лишенное прочной государственной власти, не имевшее надежного экономического фундамента, возведшее в систему безжалостную эксплоатацию широких народных масс, польское государство шло к неминуемому развалу.

Польская казна была почти всегда пуста, и короли были бессильны пополнить ее. Фактическая власть в стране принадлежала магнатам и шляхте; эти сословия получали со своих имении около 200 миллионов злотых в год, а вносили в казну только 1,5 миллиона.

Куда же тратила шляхта свои доходы? Мотовство, небывалая роскошь поглощали все средства. «Дворяне польские, – пишет Боплан, – любят пышность и великолепие, особенно в одежде; шубы носят весьма дорогие, украшая оные большими золотыми пуговицами с рубинами, сапфирами, бриллиантами и другими драгоценными камнями. Я видел соболью шубу, которая стоила более 2 тысяч экю [37]37
  Экю– французская монета.


[Закрыть]».

Боплан рассказывает, что польские гусары, к числу которых принадлежали самые богатые дворяне, ездили на лошадях ценою не ниже 200 червонцев. На один званый обед некоторые вельможи расходовали по 50–60 тысяч ливров [38]38
  Ливр– французская монета, предшествовавшая франку и почти равная ему по стоимости.


[Закрыть]. Бережливость считалась позорной. Ели на серебряной посуде. Лакеи вытирали тарелки рукавами шитых золотом бархатных кунтушей.

О том же повествует Старовольский: «Прежде бывало шляхтич ездил простым возом, а теперь катит шестернею в коче, обитом шелковой тканью с серебряными украшениями. От сенатора до ремесленника все пропивают свое состояние, потом входят в неоплатные долги».

Диаметрально противоположными были нравы тех, кого шляхтичи презрительно называли «быдлом» и «хлопами». Народ, трижды испытавший иго иноземного владычества – татарское, литовское и польское, не утерял своего лица и не изменил своим исконным обычаям.

Нередко эти обычаи выгодно отличались от тех, которые господствовали в других странах.

Образцом могут послужить семейные отношения. В большинстве стран в то время девушка, выходя замуж, лишь выполняла родительскую волю. А на Украине браков по принуждению почти не встречалось. Иногда бывало и вовсе необыкновенное: девушка, взяв инициативу на себя, сама делала предложение. Придет девица в дом, скажет: «По твоему лицу я вижу, что ты человек добрый, что жена твоя будет счастлива и найдет доброго господаря: прошу тебя на мне жениться», и если избранник не возражал, дело быстро заканчивалось.

Церковное освещение брака было необязательно. «Змовины» (обрученье) и «веселье» в день фактического бракосочетания – вот все, что требовалось местными обычаями.

Жена была равна мужу и в смысле владения имуществом. Но при заключении брака девушка обычно приносила «посаг» (приданое).

Существовал на Украине и старинный рыцарский обычай: если девица набрасывала покрывало на приговоренного к смертной казни, казнь отменялась, а смертник становился мужем своей спасительницы.

В характере украинского народа сохранились былые приветливость и радушие, отмечавшиеся еще бытописателями Киевской Руси. В селах редко возникали серьезные ссоры, в дни досуга всюду звенел смех.

Острое словцо, юмор, сарказм очень ценились в народе. Какая-нибудь неприглядная черта в человеке – лживость, неопрятность, суетливость – доставляла ее обладателю хлесткую, меткую кличку, переходившую и к следующим поколениям; недаром многие украинские дворяне имели еще в XIX веке фамилии вроде Тупу-Тупу Табунéць-буланый.

Все слои населения отличались религиозностью и неминуемым в то время суеверием. Отовсюду шли богомольцы в Киево-Печерскую лавру посмотреть на мощи святой Елены и на цепь, которой дьявол бил святого Антония.

Кратко очерченные здесь особенности нравов были свойственны не только простому народу, но и козакам и обедневшим украинским дворянам, не владевшим крепостными [39]39
  Так называемые околичные шляхтичи, то есть проживавшие в собственных поместьях – околицах – и собственными силами, без крепостных ведшие там хозяйство. Околичные шляхтичи остались верны своей народности, а впоследствии сражались в армии Хмельницкого против поляков.


[Закрыть]. Несмотря на гонения поляков, на льстивые посулы ксендзов, на отступничество своего дворянства, украинский народ оставался верен своим стародавним традициям, заветам предков. Стремлению шляхты к пышности и мишуре он противопоставлял культ просторы, доходившей в козачестве до спартанства, быстро сменяющимся иноземным вкусам свои исконные обычаи. Не все в этих обычаях было хорошо. На многих из них лежала печать жестокости, невежества и суеверия. Но их самобытность указывала на то, что широкие массы хранят свою национальность и берегут все, что связано с нею.

***

Широкие замыслы Дашковича и Вишневецкого-Байды заметно отразились на действиях козачества. Первоначальная обособленность, партизанщина, преследовавшая главным образом оборонительные цели, вскоре стали пройденным этапом. Козачество крепло, мужало. Вражда с татарами росла и ширилась. Татары учиняли все более свирепые набеги. Украинские женщины с детьми переполняли турецкие рынки; на море с каждой галеры неслось заунывное пение прикованных:

 
…Все у неволi проклятоi на каторзi турецькоi
На Черниiм Mopi пробувають.
Землю турецькую, вipy бусурьманськую проклинають.
Ти, земле Турецька, ти, вipo бусурманська,
Ти, разлуко християнська!
 

Польское регулярное войско почти не пыталось защищать Восточную Украину. Оно прикрывало Западную Галицию, Волынь, Подолье – густо заселенные и обжитые области. Но даже эта ограниченная задача оказалась не под силу польской армии.

Чего же было ждать в этих условиях населению степной Украины? Расчет был только на свою руку да на верную саблю. И боевой оплот Восточной Украины – козачество научилось отражать нападения врага и мстить ему за набеги. После очередного татарского набега, во время которого подвергалась нападению Сечь, запорожцы «посетили» Крым. Запорожский кошевой отáман Иван Серко послал крымскому хану письмо, в котором, выражая мнение козаков, устанавливал непосредственную связь между этими двумя событиями: «Так и мы прикладом древних предков наших и братии мусилисьмо постаратись вит за вит вашей Ханской Мосци и всему Панству Крымскому свою зневагу и обиду поветовати и отмстити, но явно, а не тайно, по рыцарску и кавалерску, а не так, как вы с нами поступили, и бог, сердцеведец, при нашей правде лучше помог нам гостати в Панстве вашем Крымском, нежели вам около кучки нашей Сечевой».

Далее Серко подчеркивает, что козаки не напали бы на Крым, «есть ли бы з стороны вашей не подана была оказья и причина до войны и неприязни с нами, войском запорожским».

Перейдя к столь активной тактике, козаки стали все чаще снаряжать экспедиции, все чаще наносить удары. То и дело выплывала на Днепр флотилия козацких «чаек» либо по степи двигался конный отряд. Шли ночами, прячась в балках, как это делали татары; подобно татарам же, переходили реки: клали жердь поперек плота, привязывали к ней лошадей по одинаковому числу с обеих сторон, чтобы соблюсти равновесие, затем устанавливали на плоту вьюки и отплывали.

Не раз доходили до Перекопа и штурмовали его. Татары сильно укрепили Перекоп. Он был обнесен рвом в 20 футов ширины и 7 футов глубины, а также валом в 6 футов вышины. Но особенно охотно совершали нападения на город Кафу, куда свозился яссырь со всей Руси и откуда закованные в цепи невольники отправлялись во все страны. В Кафе, где было 5 тысяч домов, содержалось, по исчислениям современников, всегда не менее 50 тысяч невольников. На главном рынке неумолчно звенела невольничья «канта» [40]40
  Канта– песня.


[Закрыть]; владельцы галер, венецианские купцы, гаремные евнухи, турецкие и персидские торговцы расхаживали между грудами скованных русских невольников, только что пригнанных из родных сел или перепроданных из Козлова (Евпатории). Разрушить этот рынок, освободить отчаявшихся сородичей, а заодно и поживиться несметной добычей (в порту Кафы стояло до 700 судов) было мечтой каждого козака.

На эти морские походы Турция и Крым отвечали, помимо набегов, яростными нотами польскому правительству. В результате возникавших трений польские паны лишались рынка для экспорта, а это было для них куда чувствительнее, чем разорение лишней сотни украинских сел. И паны в самой резкой форме требовали от козаков прекращения их экспедиций.

С этим совпало обострение классовой борьбы. В 1592 году запорожский гетман Криштоф Косинский (польский шляхтич, но православного вероисповедания) поднял восстание и завладел Киевом. К запорожцам примкнули «хлопы», и скоро составилось большое войско. Косинский двинулся на Волынь и долгое время стоял в поместьях князя Острожского, чиня козацкий суд. В 1593 году польское правительство послало против него сильное войско. В битве у местечка Пятки Косинский потерпел поражение, а вскоре после того (в мае 1593 года) был убит.

Восстание Косинского очень встревожило панов.

В Польше получила решительный перевес та партия, которая требовала уничтожения козачества. Лучший польский полководец гетман Жолкевский (1547–1620) взял на себя выполнение этой задачи и стал во главе коронного войска.

В начале 1596 года он напал на козацкие отряды. После длительной, ожесточенной борьбы, исполненной самых драматических перипетий, козаки, которыми командовал гетман Наливайко, были окружены превосходящими их польскими силами под Лубнами, на Салонице. Наливайко избрал сильную позицию. Несколько польских атак было отбито. Но и вылазки козаков отбивались осаждающими. К тому же в лагере козаков, где было много женщин и детей, уходивших от карательной руки Жолкевского, начались эпидемии и голод. А тут от польского главнокомандующего прибыл парламентер с предложением сдачи на льготных условиях: козаки должны выдать главных вождей, пушки и награбленную добычу, после чего им будет дозволено беспрепятственно разойтись по домам.

В результате бурных прений большинство козаков высказалось за эти условия. Наливайко и еще несколько старшúн были связаны и отправлены к Жолкевскому.

Тут разыгралась страшная сцена: нарушив условия сдачи, поляки набросились врасплох на козаков и почти всех их, не исключая женщин, перерубили. Лишь некоторая часть козаков, во главе с Кремпским, прорвалась сквозь ряды польского войска.

Что касается Наливайко, то его почти год продержали в Варшавской тюрьме, подвергая беспрестанным истязаниям и пыткам. В 1597 году он был публично казнен. Народная молва сохранила предание, что Наливайко был посажен на раскаленного железного коня, на голову его положили раскаленную железную корону и так замучили.

Разгром под Салоницей послужил сигналом к дальнейшим жестоким репрессиям. Особым королевским универсалом было предписано ловить и казнить всех «гультяев» и «без службы будучих»; запорожцев на Украину, «где бы ся выгребать хотели» [41]41
  Где бы ни пытались проплыть.


[Закрыть]– не пускать и поступать с ними, как с неприятелями. Жолкевский не знал ни жалости, ни пощады.

– Вся Украина окозачилась, – заявил он, – полна изменников и шпионов… Если не обеспечить дальнейшего спокойствия, гадина вновь оживет.

И он с мрачной жестокостью «обеспечивал спокойствие».

Свирепый террор обрушился на украинский народ. Всюду искали козаков, сжигали дома заподозренных, вешали, четвертовали, не говоря уже о таких «дисциплинарных мерах», как плети и розги.

Принадлежность к козачеству, еще недавно считавшаяся почетной, стала синонимом бедствий и горести. В городах и селах почти вовсе не стало козаков: одних истребили польские жолнеры, другие бежали.

Паны ликовали.

Но это было преждевременное ликование. Козачество продолжало существовать. Больше того, беспощадные репрессии, которым оно подвергалось, сплотили его ряды.

Козацкие отряды, участвовавшие в набегах 1594 и 1595 годов, еще не имели ни определенной программы действий, ни единства цели.

Теперь в самосознании козаков произошел большой сдвиг. Они поняли, что борьба с Польшей приобретает решающее значение, отодвигая даже стародавние счеты с татарами. Ясно было также то, что эта борьба требует осторожности и такта, а главное – сплочения всех сил.

Свирепая расправа панов способствовала концентрации сил козачества и еще больше обострила его конфликт с Польшей.

***

Польское правительство не смогло, несмотря на все усилия, уничтожить козачество. А затем Польша втянулась в длительную серию войн (с Москвой и Швецией), и ей было уже не до козаков, – вернее, она все больше нуждалась в их сотрудничестве.

Временное улучшение отношений с поляками повлекло возобновление козацких походов против Турции. Понимая, что Польша теперь будет смотреть сквозь пальцы на эти походы, козаки уже в 1602 году организуют морскую вылазку. Тридцать «чаек» показались в Черном море, взяли на абордаж купеческий корабль и разбили высланную турками погоню.

Затем что ни год возобновлялись отважные набеги на Кафу и на берега европейской и малоазиатской Турции.

Новые и новые толпы ходили «заживать себе рыцарской славы», а вернувшись, уже не желали подчиняться местным властям; если же паны пробовали их принуждать, то козаки соединялись в отряды и расправлялись с панами «по-свойски».

Но те решили потерпеть: они вели крупную игру, и куш, который надеялись сорвать, стоил этого. Дело в том, что польское правительство мобилизовало в это время все силы для интервенции в России и не только не желало посылать хоть один полк против козаков, но, наоборот, попыталось привлечь их на свою сторону.

Как следствие этого берега Крыма и Турции все чаще оглашались выстрелами козацких самопалов [42]42
  Самопал– фитильное ружье.


[Закрыть]. В 1606 году козаки неоднократно нападали на турецкие города, ходили на Килию, разрушили Варну, где забрали колоссальную добычу. В 1613 году козаки – преимущественно запорожцы – дважды нападали на Крым. В 1616 году они овладели Кафой и освободили всех невольников.

Турецкое правительство снова обратилось к Польше с протестами и угрозами. Поляки, еще не развязавшиеся с московской авантюрой, дали характерный ответ, рисующий их истинное отношение к козакам.

«Эти козаки, – заявил польский посол в Константинополе, – разбойничье скопище. Если вы их истребите, с нашей стороны не будет никакого неудовольствия».

Турецкое правительство послало сильную флотилию, но козаки успешно отбились от нее, а на следующий год в отместку переплыли Черное море, напали на город Синоп и разорили его дотла.

В Константинополе были потрясены. Турецкое правительство объявило, что, поскольку Польша не возражает против истребления козаков, турецко-татарское войско двинется на Украину.

Польша не хотела допустить, чтобы чужое войско совершило карательную экспедицию на ее территории. Вдобавок польское правительство заключило мир с Москвой, и освободившиеся польские хоругви (полки) снова могли быть употреблены против своевольных «хлопов».

Новая экспедиция была поручена зарекомендовавшему себя на этом деле Жолкевскому.

– Насколько хватит сил, буду стараться усмирить своеволие, – заявил Жолкевский, – так как, даже если не иметь в виду Турцию, оно само по себе страшно для Речи Посполитой.

Однако на этот раз дело обошлось без пролития крови. Хотя, как признавал в своем универсале польский король Сигизмунд III, «своевольство все более и более усиливается», хотя антагонизм между козачеством и польско-шляхетским строем превратился уже в непримиримую вражду, козацкие старшúны решили стать на путь компромисса. В этом решении большую роль сыграл их новый гетман, Сагайдачный [43]43
  Петр Конашевич-Сагайдачный(год рождения неизвестен, умер в 1622 году) – родился в Галичине, в семье украинского шляхтича. В 1610 году был избран в гетманы.


[Закрыть].

До Богдана Хмельницкого это наиболее крупная фигура среди козацких гетманов. Искусный полководец, даровитый политик, хороший администратор, он своими действиями сумел придать более стройную организацию козачеству. Под его предводительством был осуществлен блестящий поход на Кафу, закончившийся её разрушением. В отношениях с Польшей Сагайдачный проводил линию зажиточной части козачества – искал соглашения с ней, стараясь направить энергию козаков в другую сторону.

Но когда обнаружилось, что желаемого соглашения с панами достичь все-таки не удастся, и вместе с тем выявилось глубокое недовольство козацких низов этой политикой, Сагайдачный изменил свою позицию. Он потребовал восстановления свободы православной церкви. В условиях того времени защита религии означала защиту народных интересов.

В 1621 году, когда громадная турецкая армия вторглась в Польшу, Сагайдачный привел мощный козацкий отряд, героически принявший на себя тяжесть удара и обеспечивший победу над турками (при Хотине). Фактически это означало спасение польского государства.

За эти услуги Сагайдачный сумел добиться крупного вознаграждения. Значение и сила козачества в Польше заметно возросли при нем. В 1620 году гетман со всем козацким войском вписался в киевское православное братство. Воспользовавшись этим, православное духовенство и не пожелавшее ополячиться дворянство решили попытаться восстановить православную иерархию (то есть самостоятельность православной церкви), уничтоженную церковной унией 1596 года. В Москве находился в это время иерусалимский патриарх Феофан. Было решено пригласить его в Киев. Жолкевский, проведав об этом, задумал бесцеремонно арестовать патриарха. Но Сагайдачный с целым войском встретил патриарха на московской границе и эскортировал его в Киев. Здесь патриарх присвоил многим представителям духовенства сан высшей духовной иерархии. Киев снова стал средоточием национально-религиозных чаяний всего русского населения Литвы и Польши. Самовольное восстановление иерархии вызвало бешеные протесты католиков, но открыто выступить против него они, опасаясь Сагайдачного, не посмели.

Со смертью Сагайдачного все вскоре вернулось в прежнее состояние. Хотинская победа временно свела на нет турецкую опасность, а тем самым ослабила и нужду в козаках. В 1625 году разразилась новая война.

Вот что предшествовало ей. В 1624 году 4 тысячи козаков появились в Босфоре. В турецкой столице началось смятение. Султан лично пытался организовать оборону. Козаки высадились на оба берега пролива, набрали добычу и спокойно отплыли; турецкая флотилия кружилась вокруг них, обстреливала издали, но напасть не рискнула. Через две недели Константинополь вновь увидел козаков, на этот раз в количестве 7–8 тысяч. Повторилась прежняя история: козаки хладнокровно забрали добычу и, насмехаясь над турками, удалились.

В следующем году козаки снова трижды навестили Константинополь. В последний раз население столицы искало спасения в бегстве. Турецкий флот настиг козаков на обратном пути и потопил несколько «чаек», понеся при этом большие потери.

За два года «мировая столица» пять раз подвергалась нашествию козаков. Турецкие ноты Польше приняли ультимативный характер. В ответ на категорическое требование польского правительства прекратить нападения на Турцию козаки ответили:

«Король заключил с султаном трактат, а мы – нет».

В Речи Посполитой не хотели войны с Турцией, не желали также терпеть дольше «самомнение и дерзость» неукротимого козачества, не внявшего даже суровым урокам экзекуций Жолкевского. Решено было смирить своевольных.

Взамен убитого в сражении под Цецорой в 1620 году Жолкевского эту задачу взял на себя коронный гетман Конецпольский. Осенью 1625 года он быстрыми переходами дошел до Черкас. Стягивание козаков, рассеянных на степных промыслах, потребовало времени, а еще больше времени нужно было для мобилизации оседлого козачества, проживавшего в имениях и селах. Поэтому у Конецпольского оказался перевес в силах.

Тем не менее поляки встретили столь упорное сопротивление, что, не желая затягивать войну, пошли, как обычно, на компромисс. В итоге – очередной «худой мир», когда все противоречия оставались неизжитыми. Между козачеством и шляхтой продолжала существовать непримиримая вражда.

Через год опять открылись военные действия. К этому времени положение украинского народа сделалось нестерпимым. Издевательства поляков достигли предела. «Духовенство римское… вожено было от церкви до церкви людьми, запряженными по двенадцати и более в цуг», говорится в «Истории Русов» [44]44
  Авторство «Истории Русов» долгое время приписывалось могилевскому архиепископу Георгию Конискому (1717–1795), но затем эта версия была опровергнута; действительный автор сочинения пока не установлен. «История Русов» изобилует неточностями, но отличается яркостью и живостью изложения. Пушкин сказал, что «множество мест в нем суть картины, начертанные кистью великого живописца».


[Закрыть]. А летописец пишет: «…Детей козачьих в котлах варили, жонкам перси деревом витискали, и протчая, и протчая» [45]45
  Краткое описание Малороссии, в книге: Летопись Самовидца.Киев, 1878, стр. 218.


[Закрыть].

Такой безудержный террор мог или задавить народ, превратить его в рабов, или воспламенить ненавистью. Паны надеялись на первое; случилось второе.

В 1630 году запорожцы под предводительством гетмана Тараса Трясило (Тараса Федоровича) вступили в Киевское воеводство. К ним тотчас стали примыкать бойцы из среды козачества и крестьянства. На этот раз Конецпольский, не имея выгод внезапного удара и сосредоточенности войск, потерпел ряд поражений.

Победы повстанцев увековечены в поэме Шевченко «Тарасова нич»:

 
Лягло сонце за горою,
Зipки засiяли,
А козаки, як та хмара,
Ляхiв обступали.
Як став мiсяць серед неба,
Ревнула гармата;
Прокинулись ляшки-панки, —
Нiкуда втiкати!
Прокинулись ляшки-панки,
Тай не повставали:
Зiйшло сонце – ляшки-панки
Покотом лежали [46]46
Село солнце за горою,Звезды засияли,А козаки, словно туча,Ляхов окружали.Только месяц стал средь неба,Пушка взговорила;Всполошились паны-ляхи, —Да уж поздно было.Всполошились паны-ляхи,Да уже не встали:Встало солнце – паны-ляхиМертвые лежали.(Перевод Н. В. Гербеля).

[Закрыть].
 

Все же умеренные элементы в козачестве настояли на заключении мира. Результатом восстания было только то, что реестр был повышен до 8 тысяч человек и правительство дало некоторые незначащие обещания [47]47
  Реестровое козачество подразделялось на полки по 600 человек в каждом. Гетману реестровых был установлен от польского правительства ежегодный оклад в 480 польских злотых (злотый равнялся примерно 2 рублям). Полковники получали оклад – 120 злотых, сотники – 60, пушкари – 48, десятники – 30, возничие – 12 и простые строевые козаки – 7 злотых в год.


[Закрыть].

Снова наступило затишье перед грозой. В 1632 году козаки убили гетмана реестровых Петражицкого-Кулагу за угодничество панам. В 1635 году французский инженер Боплан заложил на Днепре для поляков сильную крепость Койдак, которая должна была воспрепятствовать козацким челнам плыть в Черное море. В том же году козаки, под предводительством Сулимы, возвращаясь из морского похода, разрушили крепость, но польское правительство снова отстроило ее. Когда крепость была отстроена, Конецпольский пригласил козацких представителей осмотреть ее, несомненно с назидательной целью (в 1639 году).

– Каков кажется вам Койдак? – иронически спросил он, показывая на валы и пушки.

– Что человеческими руками создается, то человеческими руками и разрушается, – гордо ответил ему Чигиринский сотник Богдан Хмельницкий.

В 1637 году вспыхнуло новое восстание под предводительством Павлюка. Польский военачальник Потоцкий подавил его со страшными жестокостями. Павлюк был выдан полякам и казнен. (По утверждению автора «Истории Русов», «правительство польское… повелело гетману Павлюку живому содрать с головы кожу и набить ее гречаною половою [48]48
  Полова– мякина (укр.).


[Закрыть]».)

Через год народная волна снова выступила из берегов. На этот раз во главе движения стоял гетман Яцко Остряница (иначе – Острянин).

Характерно, что Остряница предостерегал козацкие низы и крестьянство от союза с реестровыми: «Козаков же реестровых, выродков и отступников, не заботящихся о бедных ради собственной прибыли, берегитесь и опасайтесь, как ядовитых змей».

По выражению «Истории Русов», козаки «злобились на Ляндскоронского (польский военачальник. – К. О.) и поляков до остервенения и потому вели атаку свою с жестокостью, похожей на нечто чудовищное… Крик и стон народный, треск и звук оружия уподоблялись грозной туче, все повергающей» [49]49
  Чтения в имп. обществе Истории и Древностей российских,1846, № 1. стр. 54.


[Закрыть].

Козаки залегали в ямах и стреляли оттуда в неприятеля, укрываясь от его артиллерии. Перед своими шанцами они рыли небольшие углубления, расположенные густой сетью и препятствовавшие атакам польской конницы. Неоднократно козаки подводили и взрывали мины. Словом, они избрали метод войны, парализовавший техническое превосходство противника. Эта тактика явилась плодом коллективной народной мысли и коллективного военного опыта. Шляхтичи только дивились искусству, с которым сражались козаки. Злой враг украинского народа пан Окольский [50]50
  Симон Окольский(1580–1653) – польский историк и проповедник. В походах 1637–1638 годов был полковым священником при Потоцком.


[Закрыть]однажды заявил:

– Хотя между козаками нет ни одного князя, ни сенатора, ни воеводы, но есть между ними такие хлопы, что если бы не законы contra plebejos (против плебеев), то нашлись бы столь достойные, что их следовало бы признать равными Цинцинатам и Фемистоклам.

И все-таки Остряница был разбит. Его место занял талантливый вождь Дмитро Гуня. Организованная им упорная оборона позволила козакам избежать совершенного разгрома. Но их положение все же очень ухудшилось: согласно «Ординации 1638 года», объявленной козакам на раде в урочище Маслов Брод, реестр был сведен к шести тысячам, а все не вошедшие в него лишались звания козаков и связанных с этим привилегий. Но и реестровые были поставлены в очень тяжелые условия: они потеряли свое самоуправление; высшие должности в их войске должны были отныне замещаться польскими шляхтичами по назначению властей; сами козаки могли избирать только низшую старшúну. Никто не имел права итти без разрешения польского комиссара в Сечь; пойманного ждала смертная казнь. Категорически запрещались морские походы и т. д. На той же раде к ногам польских комиссаров были повергнуты, с целью унизить козаков, их регалии: хоругви, булавы и прочее.

Восстания в тридцатых годах окончились неудачей оттого, что козаки действовали недостаточно сплоченно, а главное – не сумели поднять за собой крестьянство.

Победители вновь прибегли к своему излюбленному средству – бесчеловечному террору.

– Я из вас восковых сделаю! – кричал Потоцкий, уставляя путь виселицами и устилая его телами засеченных.

«Культурная» шляхта пыталась посредством хитроумных софизмов оправдать свои варварские методы борьбы. Один из аргументов заключался в том, что вследствие козацких восстаний уничтожено много продуктов цивилизации. Но при этом паны и шляхта умалчивали о характере польской цивилизации: неразрывно связанная с рабовладением, эта цивилизация предоставляла все блага одному сословию за счет жизненных интересов широких масс, тем самым способствуя деградации всего общества.

Другой аргумент носит явно казуистический характер.

«Мы не совершаем никакой несправедливости по отношению к хлопам, – доказывали умудренные в иезуитских коллежах шляхтичи, – так как несправедливость может иметь место лишь относительно тех, кого мы подчиняем себе против воли. Но нет несправедливости там, где отдаются под власть добровольно. А долговременное терпение крестьян показывает, что они повинуются нам не против воли».

Только иезуиты могли назвать терпением и покорностью бесконечную серию восстаний, кровавую борьбу за свои права, которую упорно вел украинский народ.

Украинский народ доказал, что слово «раб» не может быть применено к его сынам. Поколение за поколением стремилось к свободе, неустанно вело неравную борьбу, предпочитало опасность и мучительную смерть позорному игу иноземцев.

В этой борьбе народ доказал и другое: наиболее активная часть его, козачество, которое представлялось на первый взгляд лишь страшной разрушительной силой, таило в себе и огромную творческую энергию, не находившую себе путей. Освоение девственной степи являлось лучшим тому доказательством.

Регулярные части польской армии потопили в крови восстание Остряницы, как они топили все предыдущие. «Козацкая гидра» была придушена, но она не была, да и не могла быть задушена совсем. Слишком много было горючего материала, слишком много притеснений и мучений испытал украинский народ и слишком свободолюбив он был.

Не требовалось особой дальновидности, чтобы понять, что в скором времени неминуем новый взрыв, страшнее предыдущих. Все былые обиды, накапливаясь, подготовляли этот взрыв. Не могло быть сомнений, что – на берегах ли Днепра, на берегах ли Буга – вспыхнет новое восстание, обусловленное всем ходом векового исторического процесса. Не могло быть, конечно, сомнений и в том, что на гребень волны будет вынесен новый вождь, что в недрах народа, столь богатого энергичными и даровитыми натурами, найдется человек, который сумеет справиться с выпавшей на его долю исторической ролью.

Таким человеком оказался Чигиринский сотник Богдан Хмельницкий.