Текст книги "Отряд "Омега""

Автор книги: Кирилл Якимец

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 28 страниц)

Глава 4

Ольга пила слишком много. Правда, не пьянела.

Пурдзан сидел, развалясь, в тесном пластиковом креслице и смотрел на море. На Пурдзана никто не обращал внимания. Ольга тоже могла бы спокойно разгуливать по Симеизу в своем наряде. Борис объяснил, что здесь – курорт, каждый бесится, как хочет.

Но никто, вроде, не бесился. Сразу за открытой кафешкой начинался пляж, на котором лениво копошились отдыхающие. Василию они напоминали мучных червей. Но Борис нервничал. Его команда, пятеро турок, сойдя на берег, сразу деловито направилась куда-то вглубь города. Бахтияр сказал – к автобусной остановке. Документы у команды были в порядке, Борис дал матросам денег и посоветовал не мешкать. Матросы спокойно кивнули и ушли – им уже не в первый раз приходилось добираться из Крыма в Стамбул своим ходом.

Девочки побежали купаться. Хафизулла не купался, но тоже спустился на пляж. А Мин-хан и Ольга пили местное вино из стеклянных стаканов с толстыми стенками. Василий ненавидел такие стаканы. Хлебнул из горлышка – чуть не поперхнулся.

– "Тамара"! Фу, гадость!

– Вылитая «Тамара», – согласилась Ольга, – папка очень любит, и меня приучил.

Борис сказал, что здесь это вино называется «Массандра». Сам он не пил, сидел мрачно на своем месте, кого-то ждал. И, наконец, дождался.

Сверху по щербатой каменной лесенке легко спускался измаилитский хаш!.. Нет, не хаш. У Василия отлегло от сердца. Никаких галлюцинаций. Просто этот парень был одет почти так же, как одеваются хаши – во все черное. Но сапоги его были не мягкие, а тяжелые, тупорылые, больше похожие на сапоги янычар. Только черные. А куртка – не парчовая, а кожаная. Самое главное, что отличало незнакомца от хашей, была прическа: с боков волосы выбриты, а сверху стоят жестким белым гребнем. Форменная стрижка шотландских мамелюков.

Впрочем, здесь, наверное, никто и не слыхал о мамелюках.

Парень присел на свободное пластиковое креслице, без спросу плеснул себе в пустой стакан «Массандры». На запястье руки, державшей стакан, Василий заметил татуировку. Рыбка! Правда, без ручек и без ножек. Просто рыбка.

– Опаздываешь, – процедил сквозь зубы Борис.

Парень усмехнулся. Залпом выпил вино, поставил стакан на стол со стуком.

– Мы с Освальдом одну штуку придумали. Рыбаку позвонили. Он одобрил. Короче, цены выросли. По два косаря за ксиву. Восемь ксив, значит, шестнадцать косарей. И еще четыре, чтоб сегодня. Всего двадцатник. Ну, как? Давай, я твоих клиентов по-быстрому щелкну, у меня аппарат с собой…

Пока парень говорил, лицо Бориса наливалось яростью. Когда он ответил, голос его был тих, но слегка дрожал от напряжения.

– Сейчас я тебя сам «щелкну», моя щелкалка прямо тебе в яйца смотрит.

Василий скосил глаза. Действительно, Борис держал руку в кармане, и дуло его пистолета, натянув материю, было направлено парню в пах.

Но парень не удивился.

– Так «щелкнуть» и наши тебя могут. На горе сидят, тебя и твоих через оптику наблюдают. Не хулигань. Гони двадцать косарей грина, и все тебе будет.

Борис покачал головой.

– Поцелуй в жопу себя и твоих селедок, рыбонька. Мы до Москвы и без бумажек доберемся, а там я сделаю дешевле. Если мне это вообще понадобится.

– Тебе это прямо сейчас понадобится, кретин. Ведь что мы с Освальдом изобрели? Мы тебя и твою компанию втихаря уже щелкнули. И если сейчас ты будешь носом вертеть, Освальд пошлет эти фотки всем ментам и всем прочим, кто честных граждан ловит, особенно – иностранных.

– Пур… – позвал Борис.

– Что, Идин-ага, снова тряпочки сматывать? – откликнулся Пурдзан по-турецки.

– Нет, – по-турецки сказал Борис, – но ножики приготовь. На всякий случай. А ты, Вась, скажи Хафу, чтобы девченок звал. Будем пробиваться.

Парень попытался встать, но Борис ухмыльнулся.

– И не думай. Побежишь – пристрелю.

– Но мои…

– Да, а твои начнут по мне палить. Поэтому оставайся с нами, и тогда я вынужден буду с тобой миндальничать.

Парень снова плеснул себе «Массандры». Василий перегнулся через низкий парапет.

– Хаф! Девочек из воды вытаскивай.

Хафизулла поднял голову.

– Все хорошо, эмир?

– Все очень плохо.

Хафизулла кинулся за девушками. Парень снова выпил вино залпом.

– Лучше давай миром. Что тебе двадцать косарей?

– Лучше давай не с тобой. Пусть Освальд сам ко мне выйдет.

– С чего ты решил, что он к тебе выйдет?

– Он так тебя любит, симпатяга… Не дергайся. Я про вас все знаю. Это Освальд кретин, что послал ко мне именно тебя с таким базаром. И ты кретин, что пошел. Так, все в сборе.

Борис повернулся к Мин-хану.

– Мин Семенович, хватит пить. Сейчас надо в оба глядеть. Если по кому-то из нас выстрелят, этот говнюк должен умереть.

Мин-хан молча почесал живот. Борис по-турецки повторил для Пурдзана:

– Где-то сверху – снайперы. Если что, и попали не в тебя – этого сразу зарезать.

Пурдзан хищно улыбнулся.

Прошли лестницу, еще одну лестницу, пересекли аллею с разбитыми гипсовыми статуями. Опять поднимались, вышли на шоссе. Борис огляделся по сторонам. Того, кого он искал, не было среди прогуливавшихся семейных пар, пожилых дам в легких полупрозрачных пляжных платьях и длинноволосых молодых ребят. Борис сделал знак рукой – и подъем продолжился. Узкая лестница вела между высоких каменных оград и полувысохших кривобоких деревьев. Лестница оборвалась на верхнем шоссе. Кругом никого. Но Борис решил подождать.

Долго ждать не пришлось. Из зарослей, покрывавших склон горы над шоссе, стали появляться люди. Все они были одеты так же, как и первый парень – в черное. У некоторых к рукавам кожаных курток были пристегнуты ножны с широкими ножами. Двое держали наготове автоматы.

Люди стояли на шоссе, с обеих сторон, и молчали. Высокий лысый детина кивнул Борису.

– Ты держишь Гарика. Нахрена? Я Освальд, ты же знаешь – я не шучу. Ни в ту, ни в другую сторону. Ты что, думал, я буду с какого-то рожна по тебе палить? Нет. Или ты думал, я с тобой лично увижусь и скину цену? Нет. Чем же ты думал?

Борис молчал. Поглядел на часы. Улыбнулся Освальду. И ничего не сказал.

Освальд начал нервничать.

– У тебя что-то есть, Индюк. Но ты знаешь, что есть у меня. Отдай Гарика. Я ничего не сделаю, кроме того, что обещал. Я обещал сдать тебя. Или бери ксивы. Двадцать косарей. Ладно. Что молчишь-то?

Борис снова поглядел на часы. Удовлетворенно хмыкнул. И ответил, наконец, Освальду:

– Не называй меня индюком, рыбонька. У меня вообще нет погоняла. Я понимаю, по понятиям полагается. Но я на понятия срал. Мне есть, чем.

– Да? – прищурился Освальд и вдруг побледнел.

Послышался вой моторов. Взвизгнули тормоза, заскрипели шины на асфальте. Снизу по шоссе подкатили две длинных черных машины, сверху – еще две. Из машин стали выскакивать плотные чернобородые мужики в белых тюбетейках. В руках у каждого был автомат. Ни слова не говоря, мужики открыли огонь.

Борис махнул рукой и первым полез вверх по склону. Гарик попытался убежать, но Пурдзан ткнул его кинжалом в спину и заставил лезть вслед за Борисом. Василий подтолкнул Ольгу и Гюльчачай, но все и так уже поняли, что делать.

Борис остановился на выцветшей проплешинке среди сухих стволов. Присел на камень.

– Никого не потряли? – спросил он по-турецки и кивнул Пурдзану, – кончай его.

Гарик разинул рот, но не успел издать ни звука – Пурдзан всадил в него кинжал по самую рукоятку. Быстро выдернул, снова всадил, выдернул. Вытер о траву. Поглядел на Бориса.

– Голову отрезать? Отрежем, кинем этому…

– Долго возиться. А этого уже пристрелили.

– Кто, кстати? – спросила Ольга.

Борис встал с камня. В последний раз посмотрел на часы.

– Талгат. Татарин. В местные крутые лезет. Я ему заранее сказал: ровно в полдень все рыбачьи ублюдки будут на шоссе. Я так и думал, что устроят пакость.

– А если бы без пакости?

– Тогда взяли бы паспорта. Я бы все равно потом прихватил кого-то из селедок, а с Талгатом бы перезабился. М-да. Без паспортов надо мотать как можно скорее. Зарядим тачку. Прямо до Москвы.

Через три часа гремящий всеми суставами старый микроавтобус катил в Москву. Борис договорился с водителем за пятьсот долларов.

До Москвы добрались без приключений. Только украино-российскую таможню пришлось обходить пешком. Василий смотрел через замусоленное окошко на покосившиеся домики и на строящиеся коттеджи из серого кирпича. Все это слабо напоминало шикарные загородные виллы провинции Гиперборея, так же, как и усеянное выбоинами шоссе – Трансвизантийскую Магистраль.

Ольга не интересовалась видами. Почти всю дорогу она проспала на заднем сидении. Только при подъезде к Москве она выглянула в окошко и удивленно ахнула.

– Я здесь была!

– Не мудрено, – пожал плечами Василий, – мы в Гиперборее.

– Нет, не просто была. Ведь здесь… Карту! Карта есть?

Водитель, толстый небритый коротышка в потертом коричневом костюме, не отрываясь от дороги, вытянул из бардачка карту и ткнул пальцем в какую-то точку на ней.

– Шо, заблудилась, дочка? Москва, столица бывшей нашей Родины! Вот!

Ольга несколько секунд удивленно пялилась на неправильный овал, начерченный на карте. Снова посмотрела в окно. Снова на карту.

Василий усмехнулся.

– Узнаешь родные места?

Ольга откинулась на спинку сидения.

– Столица? Интересно. Интересно, – повторила она по-турецки, чтобы не смущать водителя, – сейчас мы проезжаем мое учебное стрельбище. А дальше, у реки, будет монастырь. Я в нем росла. Монастырь Святой Параскевы.

Она снова перешла на русский, спросила у водителя:

– Монастыри в Москве есть?

– Как же не быть? Много.

– А монастырь Святой Параскевы?

– О таком не слыхал.

Однообразные белые дома, похожие на картонные коробки, сменились тяжелыми зданиями из желтоватого кирпича. Борис сказал, что его квартира – на севере Москвы. Поехали через центр.

Некоторое время двигались по набережной, потом выбрались на мост. Ольга ела глазами вывески, прохожих на улицах, даже небо, кажется, вызывало ее удивление. А на мосту она радостно вскикнула.

– Вот же он! Монастырь!

Вдоль набережной извивалась красная зубчатая стена.

– Это не монастырь, дочка, – важно ответил водитель. – Это Кремль.

Глава 5

Хафизулла может запомнить дорогу с первого раза, даже ночью в незнакомом городе. Таким вещам специально обучают хашишеев. А Василий запутался. Он устал считать темные переулки, повороты, бульвары.

– Город без света. Пастбище воров.

– Пастбище шпаны, – поправил Борис. Он уверенно крутил руль, проносясь через узкие улочки, выскакивая на проспекты и снова ныряя в темноту. На заднем сидении Хафизулла внимательно смотрел по сторонам, запоминал – на всякий случай.

Больше в шикарной машине Бориса никого не было. Остальных он запер у себя на квартире – шестой этаж, толстенная бронированая дверь. Ольга сразу кинулась в ванную, девушки – спать, а Пурдзан и Мин-хан с любопытством засели перед телевизором.

– Ксивы. Пушки. Сначала – ксивы, – бормотал Борис себе под нос. И не переставая курил.

Василий тоже закурил. Местный табак оказался великолепным.

Миновав очередной перекресток, Борис свернул на бульвар и почти сразу – в переулок. Поставил машину носом к выезду.

– Пошли. Заведение у местной братвы зовется «Буфет». Там крымские люди, меня знают. Вась, Хаф, вы там поменьше трепитесь, больше улыбайтесь. Вы как бы для мебели. А если что… Но там, по идее, ничего такого не бывает.

У двери на стене висела табличка: "Гостиница Кубань". Тесный холл с гардеробом, коридор. В коридоре Василий уловил знакомый сладковатый запах.

– Здесь живут турки?

– С чего ты решил? – удивился Борис.

– Пахнет гашишем.

– А, это Гарик напыхтел. Он – большой любитель.

– Гарик?!

– Не волнуйся. Гариков полно.

В небольшом прямоугольном зале жмутся друг к другу столики, шумят посетители – в основном, молодые. Василий отметил, что здесь все друг друга знают. Несколько человек приветливо помахали Борису со своих мест.

Борис подошел к стойке, поздоровался с буфетчиком за руку, заказал коньяку. Василий и Хафизулла, к ужасу Бориса, попросили для себя щербета, но буфетчик, громила в ослепительно белой, как у Мин-хана, сорочке, только усмехнулся и налил два стакана какой-то коричневой бурды с пузырьками. Бурда оказалась приторной на вкус.

Василий брезгливо поставил свой стакан на стойку. А Хафизулле понравилось.

– Колу пьешь? Зря, от нее зубы гниют. Привет, Борь, ты из Крыма?

Сутулый человечек в аккуратном сером костюме пил коньяк, облокотившись о стойку.

– Здравствуй, Студент, – ответил Борис, – нет, я прямо из Турции.

– А, я, вот, завтра в Крым собираюсь. Новость слышал? У Рыбака всех крымских людей застрелили.

– Кто?

– Говорят, Талгат. И тебя там видели. Но тебя ведь там не было, говоришь?

– Нет.

– Значит, обознались.

– А кто обознался-то?

– Да… – замялся Студент, – пошли лучше к нам туда. Тебя как раз Бультерьер искал.

– Так. Он-то мне и нужен… Погоди. Восемь ксив надо, очень срочно.

Студент допил коньяк, аккуратно подвинул рюмку к буфетчику.

– Саш, еще столько же, можно?

– Тебе еще две можно, – предупредил буфетчик, – а потом ты просил тебе не давать.

– Помню, помню… Ксивы? А как срочно?

– Сейчас, – Борис поджал губы и очень серьезно посмотрел в глаза Студенту. Студент ответил таким же взглядом. Потом пожал плечами.

– Ну ладно… Звони завтра в три дня. Ксивы с нуля, или у них уже есть?

– С нуля.

– Тогда по штуке.

– Легко, – Борис поставил на стойку пустую рюмку, – а если я завтра не позвоню, значит – отбой, не надо. Пошли к Бультерьеру.

Бультерьер сидел у дальней стены с двумя высокими девушками в рыжих париках. Увидав Бориса, он сразу что-то коротко шепнул девушкам. Обиженно надув щечки, девушки встали и отошли к стойке.

Бультерьер был невообразимо толст и весел. Несколько минут он выражал свою радость от встречи с Борисом, потом начал рассказывать какой-то длинный анекдот и вдруг, не закончив, спросил:

– Калаши есть? Сто калашей нужно, позарез.

– Есть. В Крыму. Цена обычная.

– Беру! Куда идти?

Борис вырвал листок из записной книжки, написал телефон.

– Севастополь. Телефон запомни и потеряй. Сожги лучше. Спросишь Вадима, скажешь – от меня, забрать то, что я не взял. Ему ничего не давай, я уже заплатил. Все деньги – мне. Нормально?

– Не то слово!..

– Теперь у меня к тебе вопрос. Большие пушки. Ракеты. Нестандарт, по чертежам.

– Очень дорого.

– Золото и платина. Слитки без клейма. В диком количестве. А могу и просто деньгами…

– Нет. Самое оно. Вертолетный завод под Казанью. Сделают все, у них денег нет. Только через начальство не суйся. Вот, дай твою книжицу.

И Бультерьер записал Борису в книжку номер телефона.

– Это сжигать не обязательно. Спросишь Александра Ильича. Сошлешься на меня, все объяснишь – не по телефону, разумеется. Видишь, как хорошо? Да, арбалеты нужны?

– Нет, вроде…

Но тут встрепенулся Хафизулла:

– Арбалеты? Какие?

– Пистолет, стрелы металлические, убой – двадцать пять метров.

– А прицельная дальность?

– Столько же… Да пойдем, взглянешь. У меня образец в багажнике.

Борис с Василием пытались возразить, но глаза Хафизуллы загорелись. Бультерьер с трудом выбрался из-за стола и, тяжело переваливаясь, пошел к выходу. Хафизулла – за ним. Борис и Василий – тоже.

Низкая спортивная машина Бультерьера стояла не в переулке, а за углом, в абсолютно темном дворе.

– Вот, – Бультерьер откинул багажник, посветил фонариком, – игрушечка.

Арбалет оказался совсем маленьким, такой легко помещается за пазухой. Хафизулла повертел его в руках, ловко взвел тетиву.

– Стрела есть?

Бультерьер протянул короткую алюминиевую стрелу со стальным наконечником.

Хафизулла наложил стрелу.

– Во что бы попробовать?..

– Осторожно. Убьешь кого-нибудь.

– Нет. Дай-ка фонарик.

Хафизулла отошел вглубь двора, посветил фонариком на деревья.

– Вот, здесь, видишь – листок? У самого ствола? Иди сюда.

Бультерьер подошел.

– Ну?

– Буду стрелять от машины.

– Света не хватит. Фонарик слабый.

– Я без света.

– Че-го?!

Хафизулла побежал к машине. Бультерьер заторопился следом.

– Подожди, а то в меня попадешь. Потеряешь стрелу…

– Заплачу.

– Тогда давай.

Хафизулла послюнявил палец, поднял над головой, проверяя ветер. И выстрелил с бедра, вроде бы даже и не целясь.

– Пошли за стрелой.

– Пошли. Я слыхал, она в дерево воткнулась.

– Разумеется.

Стрела торчала в стволе дерева, пробив посередине тот самый листок. Бультерьер присвистнул.

– Ну, ты…

– Арбалет хороший. Очень хороший.

Хафизулла еще раз взвел тетиву, спустил ее вхолостую, прислушиваясь к звуку. Снова повторил:

– Хороший. Попрошу Бориса, пусть купит.

– Бери. Дарю.

Бультерьер хлопнул Хафизуллу по плечу. Вернулись к машине, где стояли Василий и Борис. Бультерьер чесал затылок, посмеивался.

– Это… Это класс! На!

Он полез в багажник и вытащил оттуда два колчана-браслета со стрелами.

– На. В каждом – по десять стрел, можно на руке носить, если ментов рядом нет. Ага, у тебя рукава широкие, давай прямо под рукав. Помочь?

– Сам. Спасибо.

Интересно, что бы там нащупал Бультерьер у Хафа под рукавом, подумал Василий. Ведь там уже и так целый арсенал.

– Во. Арбалет за пазуху. Главное – он у нас за оружие не считается. Найдут – конфисковать не смогут. Удобная вещь. Как тебя звать?

– Хафизулла.

– Татарин? У меня много татар знакомых…

Василий ткнул Хафизуллу локтем в бок, но Хафизулла все равно ляпнул:

– Турок.

– По-русски здорово говоришь. А откуда ты? Я Турцию хорошо знаю.

– Он турок-месхетинец, – поспешно вставил Борис.

– А… Ну, удачной охоты. Пошли, выпьем. Чтобы у нас с Борей все срослось.

Бультерьер захлопнул багажник.

Кто-то входил в дверь гостиницы «Кубань», кто-то очень знакомый… Борис резко остановился. Но человек тоже вдруг остановился, и они с Борисом встретились взглядами.

– Освальд!

Освальд остался жив. Лысая голова его была забинтована, но, видимо, пуля Талгата только оцарапала череп.

Освальд испуганно отпрянул в темноту. Хафизулла выхватил из-за пазухи свой новый арбалет, но замешкался, пока тащил из колчана стрелу.

– Туго идет, шайтан!

Застрекотал мотор. У Освальда, оказывается, здесь стоял мотоцикл. Василий прицелился из пистолета, но Освальд уже свернул за угол.

– Борь, за ним?

– Нет. По дворам уйдет. Скорей домой! Буль, пока, у нас проблемы.

Бультерьер развел руками и поплелся назад, в Буфет, где его ждали две обиженные девушки в рыжих париках.

Снова проносились за окнами темные туши домов, мелькали перекрестки, переулки выливались в проспекты, с проспектов Борис опять сворачивал в переулки и тихо чертыхался.

– Мы, значит, на минах плясали все это время. Освальд жив. В Буфет он ходил проверить, там ли я. Хорошо, мы были на улице, заметили его. А он – нас. Это плохо. Мы успели выехать от меня. Очень повезло. Но селедки уже там, ждут. Я уверен. Черт! Шайтан!

– Свиные уши! – добавил Василий.

Борис остановил машину во дворе за два квартала от своего дома.

– Вроде, никто не следил. Я бы заметил. Теперь смотрите внимательно. И пошли.

Подозрительных людей первым заметил Хафизулла. Собственно, и подозревать тут было нечего, все сразу ясно: черная кожа курток, мамелюкская прическа. Борис предупредил, что в Москве так могут выглядеть безобидные мальчишки. Но у безобидных мальчишек нет автоматов.

А у этих двоих автоматы были.

Вдали, шагов через сорок, Хафизулла углядел еще двоих. Видимо, люди Рыбака окружили дом.

– В подъезде тоже есть? – шепотом спросил Хафизулла у Бориса.

– Полагаю, даже много. А надо все сделать тихо.

– Так я – тихо.

– А они – громко. Они очень шумные. Кто-то обязательно стрельбу подымет. И тогда надо квартиру менять…

– Не надо. Я через окно влезу. Дома веревка есть?

– Есть, но… А ты влезешь?

– Влезет, влезет, – подтвердил Василий, – только во дворе надо всех убрать, и очень тихо. Сделаешь, Хаф?

Хафизулла кивнул.

В подворотне соседнего дома маячили две красные звездочки – огоньки сигарет. Самих людей не было видно. Хафизулла пальцем прикинул ветер, выдернул стрелу из колчана. Взвел тетиву на арбалете, наложил стрелу. Держа арбалет в одной руке, другой вытянул кинжал из ножен, спрятанных в складках пояса.

Стрела и кинжал полетели одновременно. Две красные звездочки неровно опали вниз – и погасли. Послышалось глухое короткое шуршание рухнувших тел. И стон.

Хафизулла бросился вперед. Стон оборвался. Хафизулла цокнул языком. Борис и Василий тоже пробежали в подворотню. Хафизулла стоял над двумя трупами в черных кожаных куртках. Кинжал он уже спрятал обратно в ножны, а стрелу снова наложил на взведенную тетиву.

– Один гуляет под окнами, еще пятеро – во дворе. Расставлены грамотно. А раз так, то там, где совсем темно, должно быть еще двое. И все друг друга видят. Значит, берите сигареты и курите. Издали они примут вас за своих. Я пошел.

Василий и Борис нервно курили. Со двора не доносилось ни звука. Вдруг совсем рядом раздался незнакомый тихий голос:

– Вань, пусто? Ждать надоело, черт, взломали бы лучше дверь. Огня дай…

Зашедший в подворотню парень не успел понять, что произошло. Василий с Борисом ударили его одновременно. Борис склонился над упавшим телом, достал из своего кармана нож (тот самый, наверное, со следом от пули, решил Василий) и несколько раз погрузил лезвие парню в горло. Вытер лезвие о штаны трупа, спрятал нож.

Со стороны двора раздалось осторожное посвистывание. Хафизулла закончил. Он стоял под окнами первого этажа над трупом и заправлял стрелу в колчан.

– Идин-ага, говорите, веревка есть?

– На кухне, белый шкафчик у окна. Там всякая снаряга. Есть и тросс, альпинистский. Его хватит. Лезешь?

– А куда?

– Прямо здесь. Балкон на шестом этаже. Дверь должна быть открыта. Не напугай никого, а то ваши еще стрельбу подымут…

Цепляясь за щели пежду кирпичами, Хафизулла начал ловко карабкаться на стену. Вот и первый балкон. Ловко вскочив на перильца, Хафизулла подпрыгнул и уцепился за следующий балкон, сразу подтянулся…

В квартире зажегся свет. На балкон вышла старушка, поглядела вниз. Потуже запахнула халат.

– Вороны, что ли… – пробормотала она. Закурила сигарету.

Пока старушка курила, Хафизулла неподвижно висел на руках под ее балконом. Но вот окурок полетел вниз, старушка вернулась к себе. Погасила свет. Хафизулла подождал еще минут пять и полез дальше. Четвертый этаж, пятый… Шестой.

Помахав рукой, Хафизулла скрылся в квартире. Шума не было. Свет тоже не зажигали, догадались, наверное, что не стоит. Через некоторое время Хафизулла снова появился на балконе. Закрепив конец тросса на перильцах, он скинул тросс вниз. Длины хватило.

Первой спустилась Ольга, быстро перебирая руками. За ней – три девушки. Несколько раз загремев копытами по чужим балконам, соскользнул Пурдзан. Мин-хан долго проверял тросс на прочность, зато спустился почти молниеносно. Хафизулла отцепил тросс, смотал его в тугую бухту, закинул на плечо и прикрепил к своей куртке. После чего начал спускаться тем же способом, каким поднимался. На этот раз, к счастью, старушка с третьего этажа не выходила на балкон покурить.

Хафизулла мягко приземлился.

– Хороший тросс, Идин-ага. Возьмем с собой, можно? Или я его назад верну?

– Не надо, – поспешно ответил Борис, – в смысле, возвращаться не надо. Пошли к машине.

Машина у Бориса была, конечно, большая, но девять человек в ней все равно поместились еле-еле. На заднем сидении уселись Хафизулла, Пурдзан и Мин-хан, а девушки – у них на коленях. Василий и Ольга втиснулись спереди, рядом с Борисом. Ольга не захотела садиться к Василию на колени, но сидели они так тесно, что Василий постоянно чувствовал левым боком ее теплый бок.

– Главное, ментам не попасться. Если что – всем женщинам по моей команде пригнуться.

Но никаких помех по пути не было. Борис старался ехать по узким улочкам, редко пользуясь проспектами. На каком-то мосту впереди показался мотоцикл.

– Прибавь-ка, – тихо сказал Василий.

Борис помотал головой.

– Да мало ли в Москве мотоциклов…

Но он и сам уже заметил белую повязку на голове мотоциклиста. Увеличил скорость…

На мотоцикле был Освальд!

Борис даже зарычал:

– Удача! Держитесь крепче.

Освальд оглянулся. Оскалился, хотел свернуть – но свернуть с моста было некуда. Борис дернул руль, машина крылом толкнула мотоциклиста. Мотоцикл ударился в ограждение моста, Освальда вышибло из седла и он, кувыркаясь, полетел в темноту.

– Жаль, мост через реку, а то если бы через железную дорогу, то можно не беспокоиться.

– Выживет? – спросила Ольга.

– Живучий, сволочь. Ну, надеюсь, не всплывет. Хотя, говно всегда всплывает.

Машина мчалась по пустым улицам. Небо потеряло мутно-черный цвет, начало голубовато светлеть.

– Куда едем-то? – поинтересовался Василий.

– К Мишке Карловацкому. Не знаю, что он скажет. Мы посреди ночи врываемся. Но ты, Вась, ему улитку покажешь – он за это нас простит.

Длинный пятиэтажный дом, где жил Карловацкий, находился в глубине дворов. Дверь на четвертом этаже оказалась не заперта.

– Не спит. Хорошо. Заходим.

В воздухе тяжело плавал сладкий дым от зажженых ароматических палочек. По стенам висели пестрые картинки – какие-то символы, кажется, индийские и дунганские, а также изображения различных богов, человекообразных и не совсем. Михаил Гаврилович Карловацкий стоял в глубине комнаты, склонившись над обнаженной дамой лет пятидесяти. Самому Карловацкому тоже было лет пятьдесят. Голый по пояс, абсолютно лысый, в длинной черной шелковой юбке он походил не столько на "народного целителя", сколько на дэва-людоеда из восточнотурецкой сказки. Это впечатление подкреплялось громадными мускулами, побольше, чем у Пурдзана, и радостно-плотоядной улыбкой.

Жертва, пятидесятилетняя дама, лежала на твердой широкой кушетке лицом вниз. Карловацкий заламывал ей руки за спину и приговаривал:

– Потерпи, Машка, сейчас, сейчас… Так, теперь сама гнись!

Дама выгнулась колесом и застонала.

– Еще добавь! Еще! – орал на нее Карловацкий. Потом сказал спокойно:

– Ну, все. Готово. Как радикулит?

– Прошел, – жалобно ответила дама. По ее морщинистым щекам пробежали сверху вниз две черные дорожки – слезы, смешанные с тушью.

Врет, наверное, тетка, решил Василий. Просто повторять боится.

Карловацкий накинул на даму халат. Оглянулся. Расплылся в своей плотоядной улыбке, показав ровный блестящий ряд искуственных металлических зубов.

– А, Боря, привет! Толпа – это с тобой?

– Со мной, – Борис развел руками, – ты извини, Миш, что поздно…

– Уже рано. Полпятого, я встал как раз, а тут Марию прихватило. Машка, давай на кухню, чайник там…

"Машка", охнув, поднялась с кушетки. Кивнула гостям, застегивая халат, и заспешила на кухню.

– Проходите, залазьте туда.

Карловацкий отошел в сторону, пропуская гостей, и тут Василий понял, что он – хромой, причем хромой, скорее всего, от рождения. Из-под юбки выглядывали высохшие скрюченные подошвы босых ног.

Все расселись, кто на полу, кто на кушетке.

– Проблемы у нас, Миш, – повторил Борис и сказал по-турецки Пурдзану:

– Смотай тряпки.

Пурдзан снял плащ, смотал тряпки с копыт и тюрбан с головы.

– Ого!.. – удивился Карловацкий. Но не испугался.

– Это болезнь такая? Ты, брат, наверное, Бога ненавидишь, поэтому…

– Это его нормальный вид. И по-русски он не понимает.

– Ясно. А то я слыхал, как один мужик решил сдуру, что он – свинья. Так у него пальцы на руках и ногах срослись, стали, как копыта. И нос загнулся, типа пятачка. Может…

– Нет, – остановил Карловацкого Борис, – Пурдзан – правоверный мусульманин. Хорошо, что он тебя не понял, а то бы за свинью начал драться. Проблема другая. Я просто Пурдзана решил тебе показать, чтобы ты въехал: тут никаких шуток.

– Понимаю.

– Вот. Смотри. Вась, покажи Мишке улитку. Не потерял?

И Василий протянул Карловацкому золотую улитку. Блики золотого света упали на лица нарисованных богов.

– Помнишь, Миш, я тебе говорил про Институт Сенеки?

– Да.

– А ты стал гнать про памирских улиток.

– Помню. Я такую видел на Памире. Залез на гору, там в пещере какой-то дед торчит, отшельник…

– Вы можете подниматься в горы? – удивился Василий.

– А что?

Карловацкий рассмеялся.

– Ты не смотри, что я колченогий. Бегать не могу, это точно. А по горам – милое дело. Так вот, дед меня не прогнал. Мы с ним поговорили. Он мне картинку показал, вот такую. Я срисовал, как умел.

Карловацкий порылся на книжных полках среди многочисленных папок и брошюр. Наконец, он вытащил клочок бумаги. А на клочке была нацарапана рыба – с четырьмя ногами, двумя руками и в шапке, похожей на византийский шлем.

– Вот, – сказал Карловацкий, – не знаю, что это. Дед говорил, что звать – Карсабала, вроде как бог путешествий. Не простых, а на золотом коне. И еще показал такую штуку, объяснил, как пользоваться. Он сам не пользовался, это только один раз можно сделать. Прикладываешь ее ко лбу и думаешь о том месте, куда тебе надо.

– А почему не пользовался-то? – поинтересовался Мин-хан.

– А она на месте остается. Ты – там, а она – здесь. Мы с дедом много говорили, он мне предложил вместо него торчать. Он улетит, куда хочет, "золотой конь" мне останется. А я подумал: нахрена я там буду торчать? А взять ее с собой – так я же деду обещать должен, что никуда не уйду.

– Обмануть… – хмыкнул Хафизулла.

Карловацкий перестал улыбаться.

– Нельзя. Отшельника нельзя обманывать. Сам потом пожалеешь.

Мария принесла поднос с чашками и чайником.

– О! Чаек! – обрадовался Карловацкий, – Борь, чайку давай…

Борис помотал головой. А Ольга с удовольствием присоединилась к Карловацкому.

– Дунганский отвар. Почему-то его больше любят в Империи. Михаил, так получается, что эти улитки – вроде чертей. Поймал черта, он твое желание выполняет. Не слишком это реально. Я не к тому… Мы сами, вообще-то, прибыли на ней. Но я все равно не понимаю.

– Чего тут понимать?

Карловацкий взял чашку и за один раз отхлебнул половину.

– Система простая. Как с обычными конями. Верхом ездила?

– Да, но…

– Ездила.

– Но лощадь надо приручить…

– А теперь представь, что это не лошадь, а черепаха. Очень пугливая. Она ползет не зачем-то, а от чего-то. И всего боится. Ты когда к ней лоб прикладываешь и думаешь о каком-то месте, она сразу тебя пугается – и оттуда ползет…

Ольга зажмурилась. Снова открыла глаза.

– Нет. Как она ползет оттуда, если она – здесь?

– Ага, вот это мне дед и объяснил. Она сразу всюду. Рождается и умирает она только где-то конкретно. Где ничего нет.

– Скорее, где нет порядка, – уточнил Василий.

– А где он есть? – скривился Карловацкий.

– Но там его вообще нет. А люди живут, и сатиры…

– У нас тоже нет. И мы живем, да еще здорово!

И Карловацкий оглушительно рассмеялся. Василию не было смешно. Он любил порядок. Мало того: он защищал порядок. Но Ольга улыбнулась – наверное, из вежливости.

– И что дальше?

– Что дальше? Дальше все просто. Эта зверюшка, то, что мы видим – как хвостик. А все тело целиком, – Карловацкий сделал круговое движение руками, расплескав остатки чая, – оно всюду. Но вот ты ее пугаешь – и одновременно показываешь мысленно какое-то место. Она оттуда ползет, а тебя, я так думаю, туда, наоборот, засасывает.