Текст книги "Отряд "Омега""

Автор книги: Кирилл Якимец

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 28 страниц)

Глава 2

Монастырь Святой Параскевы раскинулся бесформенным белым пятном по обеим берегам в излучине Мокошь-реки. И здания, и ограда, и даже скамеечки в аллеях – все было выкрашено в белый цвет. Лишь купола церквей покрыты золотом, да на величественной колокольне Иоанна виднелся Императорский Колокол, выкрашенный черным.

На правом берегу реки располагалась женская половина монастыря, на левом – мужская. Ольга жила, разумеется, в женской половине, но воспитание получать могла то, какое ей больше было по нраву. Целыми днями она торчала на левом берегу, в мужской половине, слушая лекции по военным и политическим наукам или тренируясь в спортзале. Монахини проформы ради жюрили принцессу, но на самом деле были рады: наследница престола росла не будущей женой и матерью, а будущей Императрицей – именно такого результата от них и требовали.

Реальные мотивы будущей Императрицы ничего общего не имели с интересами государства. Просто с самых первых сознательных дней жизни Ольга ненавидела свою мать, ненавидела безо всякой причины, но всем сердцем. Мать ей была отвратительна – своей нежностью, своей верностью Константину, своей женственностью. Перед самой отправкой в монастырь Ольга приняла решение: мать любит праздники – долой праздники; мать верна отцу – долой целомудрие; мать ничего не понимает в "мужских делах" – да здравствуют война и политика!

Для десятилетней девочки это был нормальный ход мыслей. Но упорные занятия корхзедом со старым треухом отцом Цанди, лекции по военной истории, которые читал профессор Цергхи, тоже треух, и ежедневные упражнения в монастырском тире с отцом Гавриилом, молодым монахом, помешанном на оружии, – все это привело к тому, что через семь лет, по выходе из монастыря, принцесса практически не изменилась.

Она стала мастером корхзеда – легко дырявила пальцами бетонные блоки. Она управлялась с любыми видами наземной военной техники, а также неплохо водила боевую шлюпку. Она стреляла, она фехтовала, она разбиралась в стратегии, тактике, экономике, социологии – и глубоко презирала все женское. Монахи и монахини были вне себя от счастья: после того, как принцесса прошла государственные испытания по изученным ею предметам, монастырю выделили дотацию, сравнимую с бюджетом всей Провинции.

Единственное, что у принцессы никак не получалось, так это борьба с целомудрием. Учителя-монахи, вызывавшие ее искреннее восхищение, были, все-таки, монахами. Самый любимый преподаватель, профессор Цергхи, монахом не был, зато был треухом. Ольга слыхала от монашек, что некоторые женщины пробовали интимно общаться с треухами и нашли это вполне… Но принцессу пробирала дрожь при одной мысли о таком "межпланетном сотрудничестве".

Возвратившись из монастыря во дворец, Ольга заставила себя окунуться в светскую жизнь. При всей неприязни к симпосионам и безмозглой дамской болтовне, она понимала, что политика вершится не в офисах, а в курительных кабинетах Зала Симпосионов. К тому же, принцесса не оставляла надежды побороться с целомудрием.

Дворцовые мужчины оказались отвратительны. По сравнению с монахами они все были глубокими невеждами, а на фоне идеалов, внушенных принцессе профессором Цергхи, они еще и выглядели абсолютными негодяями. Единственным порядочным человеком был отец – он не совался в политику, любил поговорить о музыке и о северных винах. Почему-то эти разговоры вовсе не казались Ольге бессмысленными. Она с удовольствием рассказывала Константину про нюансы корхзеда и про параллели, которые она усмотрела между корхзедом, курешем и македонской борьбой. Отец к этим параллелям добавлял сведения об африканском балете и рассуждения о естественной и искусственной ритмике движения и звука.

Во время одного из таких разговоров Константин рассказал Ольге про Калюку Припегаллы. Благодаря отцу Ольга знала, как выглядит обычная Калюка – длинная тростниковая трубка, в которую дуют, направляя вертикально вниз. Но Калюка Припегаллы, по словам Императора, выглядела иначе. Она была металлической и хитро изогнутой, с рыбьей головой на конце. Константин говорил, что эта голова его всегда чем-то пугала. Припегалла, бог оргий, которого в числе прочих богов до сих пор почитали новгородцы и литовцы, играл, если верить мифам, на этой самой калюке, заставляя людей против их воли творить чудеса непотребства. Долгое время Калюка хранилась в Александрии, в Собрании Антиквариата Александрийской Государственной Библиотеки. Потом Константин распорядился перевезти инструмент в Императорский Музей Константинополя, где Калюкой занялись всерьез. Но ни один специалист в Империи не мог извлечь из Калюки ни звука. В результате разозленный Константин решил обменять Калюку Припегаллы на Лиру Орфея, хранившуюся в Новгороде, в Княжьем Кладе. Новгородцы сочли такой обмен справедливым и отрядили опричного сотника тихонько, без помпы, привезти один бесценный инструмент в Константинополь, а другой доставить из Константинополя в Новгород. Теперь Лира Орфея заняла место Калюки.

Константин сводил Ольгу в музыкальный зал Императорского Музея и показал Лиру, покоющуюся под бронированным стеклом. Лира Орфея представляла собой искусно сработанного медного кальмара, между растопыренных щупалец которого полагалось натягивать струны. Струны, пожаловался Император, натягивали и так, и эдак, но звук получался практически никакой – не то что камни останавливать на лету, как это делал своей музыкой Орфей, но и просто удовольствие получить оказалось невозможно.

– Сейчас выписал специалистов с Крезидхи, может, они что-нибудь придумают, – грустно закончил Император.

– А новгородцы справились с Калюкой? – поинтересовалась Ольга.

Оказалось, новгородцы так свою Калюку и не получили. Опричный сотник, схватив Калюку в охапку, помчался в посольство племени Тарда с Килкамжара. Сами «желтые» удильщики оказались, судя по всему, ни при чем. Но среди них в охране работал один «синий» удильщик по имени Йоцра. Он бесследно исчез – вместе с опричником и Калюкой. А одного «желтого» из охраны нашли мертвым.

– И ты не послал армию на Килкамжар?! – возмутилась Ольга.

– Хотел. Но там вдруг такое началось… Я, в принципе, догадываюсь, что там началось. В посольстве Тарда удильщикам показали фотографию Калюки – так они на пол попадали и принялись молиться. Эта Калюка – точь в точь хобот какого-то их божества, я даже имя помню: Цир-Ба-Цир. То есть, дело не в деньгах. А опричника того они либо убили и, подозреваю, съели… Либо он с самого начала на них работал. Не на «желтых», а на «синих». А сейчас туда армию слать – межпланетный конфликт получится. К тому же, сгинет эта армия в джунглях, уверяю тебя. Там уже девятнадцать лет война идет, все воюют со всеми.

– Из-за Калюки?

– Благодаря ей. И тому опричнику. Кстати, тоже интересно: именно этот опричник приволок с собой в Константинополь из Новгорода Любаву, твою мать. Опричник сгинул, Любава осталась…

– Плевать на мать. А вот Калюку надо вернуть Империи, – твердо сказала Ольга.

Принцесса понимала, что отец прав: большая армия увязнет в джунглях. К тому же, если армия будет откровенно византийской, то действительно возникнет межпланетный конфликт.

Значит, заняться этим должен небольшой мобильный отряд, действующий от лица неправительственной общественной организации.

Вечером того же дня на симпосионе принцесса предложила дамам создать клуб амазонок. Название она выдумала на ходу: "Стальная Сафо". Дамы восприняли клуб амазонок как очередную светскую шалость, но клуб, разумеется, был зарегистрирован официально и имел свой бюджет. А также устав, позволявший лицам любого пола и любой расовой принадлежности сотрудничать с клубом. Тренировочной базой клуба объявили Техническую Школу Гвардии на Земле Иоанна. Дамам на базе не понравилось, да они и не слишком-то хотели тренироваться. Куда интереснее было разгуливать по Константинополю во фривольных костюмах амазонок и устраивать в Диониссионе показательные попойки со стрельбой.

Ольга на это и рассчитывала. Сама она месяцами торчала в лабораториях Школы, в школьном тире или в тренировочном зале. Курсанты обучали Ольгу обращению с экспериментальным оружием, а она их – корхзеду. Любви она там так ни с кем и не закрутила: молодые мальчишки-курсанты были слишком молоды, а старые гвардейцы-преподаватели – слишком стары. Да и сил после тренировок не оставалось ни на что, кроме выпивки в компании старших курсантов и младших преподавателей.

Иногда Ольга для виду заявлялась в Константинополь – к превеликой радости остальных амазонок. Тогда казне приходилось возмещать Диониссиону крупные убытки. Но для казны это были копейки. Император не беспокоился – дочка бесилась вдали от столицы, и ее чудачества ничем не грозили трону. По той же причине сохраняли спокойствие константинопольские "светские львы" и чиновники в Олимполисе.

Время для беспокойства настало через год. Незадолго до рождественских каникул Ольга объявила курсантам, что пора заняться делом. Узнав о том, что понимается под «делом», курсанты радостно загалдели, а преподаватели испуганно замахали руками. Только один молодой преподаватель практической электроники, Георгий Арунасис, согласился присоединиться к курсантам.

Итак, курсанты, сдав зимние экзамены, вместо того, чтобы разлететься на каникулы по домам, снарядили галеру и под командованием Ольги и Георгия отправились на Килкамжар, возвращать Империи Калюку Припегаллы.

Вокруг Килкамжара ходило множество патрулей, византийских и османских вперемежку. Георгий долго вслушивался в переговоры на оперативной волне, пока не рассчитал курс приземления таким образом, чтобы галера попалась именно византийскому патрулю, укомплектованному не наемниками Гедиминаса, а кадровыми солдатами. Начальник патруля, молодой архонт, не смог отказать принцессе. Принцесса ведь всего лишь хотела посмотреть своими глазами на войну в джунглях. Интерес принцессы к военным проблемам был известен каждому гражданину Империи.

В это время ректор Технической школы названивал в столицу, чтобы поделиться своими опасениями. Но опасения его передавались по инстанциям слишком долго. Когда кимкалжарским патрулям пришел приказ задержать галеру с курсантами, галера уже совершила посадку на поляне в излучине реки Калипу, в самом центре территории «синего» племени Лорба.

Следующим приказом молодого архонта разжаловали в рядовые и отправили вниз, охранять заключенных. Это было равносильно смертному приговору: на Килкамжаре полыхала всеобщая война. Никто толком не понимал, за что ведется война. Только заключенные знали свою цель: они воюют с охраной.

Место посадки Ольга выбрала не наугад. Сделав несколько витков вокруг планеты и сфотографировав места военных действий, Ольга поняла, что беспорядочные свиду фронты на самом деле расположены по некой геометрической системе. Она не стала интересоваться, кто где и с кем воюет – было хорошо известно, что на Килкамжаре последние двадцать лет все воюют со всеми. Поэтому основное внимание Ольга уделила геометрии.

У принцессы с собой были снимки килкамжарских фронтов, взятые в архиве Института Марса во время последнего визита в столицу. Она стащила их на всякий случай – данные за все двадцать лет, просто чтобы вжиться в ситуацию. Но теперь эти снимки очень пригодились.

Георгий заложил данные снимков, включая последние, в бортовой компьютер – мощный «Прометей» с аримановской материнской платой. И компьютер выдал четкую динамику фронтов, обозначив два полюса. У одного полюса битвы начались, и, за четыре года охватив почти целиком единственный континент Килкамжара, двигались к другому полюсу, расположенному в центре континента. Этим вторым полюсом оказалась Тардаба, центральное поселение племени Тарда.

Ольга чувствовала, что разгадка находится на обоих полюсах. Но Тардаба – слишком людное место. И война туда еще не докатилась. Там хорошо бы объявиться со светским визитом, расспрашивать, подслушивать… Ольга готовилась совсем к другим действиям и поэтому решила садиться на исходном полюсе, посреди джунглей, недалеко от разоренных колоний – византийской Крониды и османской, с длинным названием Гогенштауфен-юрт.

Шлюпки бесшумно шли над джунглями. За стеклом не было видно ничего, кроме растительности, сплетавшейся в ярко-зеленые густые клубки. Но камеры снимали, а изображения передавались на галеру, где остался Георгий. Он заправлял изображения в «Прометей», крутил так и эдак… Через три часа съемок Георгий, наконец, обнаружил результат.

– На полянах Один и Три трава примята неправильно. Животные ходят на водопой, их следы видны. Но трава примята так, будто кто-то шел поперек этого пути. Можно провести линию, она продолжается на поляне Шесть. Поляна Один и поляна Двенадцать, то же самое, общая линия. Она пересекается с первой в квадрате Сигма-Каппа. Вы там были?

– Мы туда летим.

Квадрат Сигма-Каппа располагался между двумя бывшими колониями. Для начала Ольга приказала полетать над колониями – они были совершенно пусты. Разрушенные бараки, сломанная ограда. И никого. На посадочной площадке в Гогенштауфен-юрте догнивал остов взорванного много лет назад каботажного кораблика. Либо кто-то прибыл не вовремя, либо пытался удрать. Среди развалин явно никто уже давно не жил.

А между колониями были сплошные джунгли. Ни одного просвета, ни одной полянки. Шлюпки зависли над квадратом – опуститься было некуда. Ольга приняла решение: высаживаться с висящих шлюпок на деревья.

Высадились по периметру квадрата. Гвардейцы продирались сквозь заросли навстречу друг другу, к центру. Пока никто ничего не нашел – только острые листья цапи, стволы, облепленные осиными гнездами, да норы куна-куна, крупных травоядных ящериц.

Внезапно в наушниках послышался тихий голос Федона, одного из старшекурсников:

– Вижу. Большой шалаш. Не могу говорить. Включаю пеленг. Идите тихо.

Гвардейцы стали стягиваться к Федону, ориентируясь на сигнал его рации.

Ольга заметила синее пятно среди мешанины бурых стволов и зеленых листьев. Через несколько секунд остальные тоже заметили удильщиков. В наушниках послышались приглушенные восклицания. Внезапно раздался крик – одновременно в наушниках и где-то впереди. Ольга поняла, что кольцо сомкнулось. И при этом их обнаружили.

– Огонь! – крикнула она, отправляя автоматную очередь в синее пятно. Стрекот куна-куна и шум листвы перекрыл стук выстрелов. По выстрелам Ольга определила, что кольцо сомкнулось плотно, как бы в своих не попасть… Но выстрелы становились все реже. Странно. Ольга уже довольно далеко продвинулась вперед, но не встретила никого из гвардейцев. Где они? Почему не стреляют?

В автомате кончились патроны. Ольга выкинула пустой магазин и хотела уже вставить новый, как вдруг поняла, что кругом – подозрительно тихо. Ни одного выстрела. Ни одного слова в наушниках. Только цикают ритмично куна-куна, невидимые среди зарослей, да жужжат осы где-то сверху. И в этой тишине за спиной кто-то двигался. Двигался абсолютно бесшумно. Но Ольга интуитивно чувствовала чужое движение. Она замерла, прислушалась. Не было хруста веток, не было шелеста раздвигаемых листьев. Не было даже чужого дыхания. И все равно – кто-то двигался за спиной, подходил все ближе и ближе. Наконец, терпение Ольги кончилось. Она резко обернулась, вставляя новый магазин, и вдруг увидела над собой синий хобот, проткнутый в нескольких местах отполированными и украшенными резьбой деревянными палочками. А еще она увидела мощные синие руки, а в руках – железную дубину, которая неслась прямо ей в лицо.

Глава 3

Музыка была прекрасной. Ольга не могла проследить ход мелодии, но чувствовала, что такую музыку обязательно оценил бы ее отец. И даже министр войны оценил бы эту музыку. И министр финансов. И Протосеваст. И вообще – все столичные мужчины. Где же мужчины? Ольге хотелось, чтобы кругом было много мужчин. Преподаватели, курсанты, монахи – все. Но мужчин не было, только руки высовывались из клубов золотистого дыма. Дым щекотал ноздри, проникал в легкие и растекался по телу горячими потоками. Руки ласкали – спину, грудь, живот, ниже, ниже…

Ольга застонала. И открыла глаза. Она лежала связанной на земляном полу в полутемном зале. Полированные деревянные колонны поддерживали низкий потолок из гладко обструганных досок. Руки исчезли. Золотой туман тоже исчез, по крайней мере – снаружи. По телу продолжало разливаться сладкое тепло.

Музыка тоже осталась, если, конечно, можно назвать музыкой монотонный вой. Вой исходил от единственного освещенного места в зале. Факелы были воткнуты в стену с обеих сторон деревянного разукрашенного помоста – тонкие золотые и синие узоры по бардовому фону. Вокруг помоста, вытянув вверх руки с какими-то мешочками, стояли коленопреклоненные фигуры удильщиков. Ольга прищурилась… Да, так и есть. «Желтые» и «синие» удильщики вместе. На вытянутых головах удильщиков – высокие шапки, формы которых говорят о принадлежности хозяев шапок к разным племенам.

Но ведь они же воюют! Почему они здесь все вперемежку? Тем более, «синие» и «желтые» бок о бок. Рядом в темноте блеснули глаза. Принцесса разглядела связанных гвардейских курсантов, лежавших на земле, так же, как и она сама. Курсанты смотрели прямо на нее, и лица их были перекошены… От чего? Ольа вдруг догадалась: от сильнейшего желания. Она сама испытывала подобное желание. Теперь понятно, что это за тепло разливается по телу.

Но никакое желание не могло отвлечь Ольгу от того, что она увидела на помосте. Высокий табурет, на котором, скрестив ноги, восседает «синий» удильщик, совершенно голый и без шапки. Только хобот его украшен толстым простым золотым браслетом и двумя полированными палочками из красного дерева. А рядом стоит, чуть раскачиваясь, человек – силач лет пятидесяти, совершенно лысый, зато с пышными серыми усами. Человек был в набедренной повязке, какую носят «синие» удильщики, и в выцветшей куртке новгородского опричника. А в руках он держал Калюку Припегаллы и дул в нее, в верхний конец, не прикасаясь губами. Именно Калюка издавала тот самый монотонный звук, который во сне показался Ольге прекрасной музыкой. И именно Калюка вызвала в Ольге и в курсантах жгучее желание – Ольга почему-то сразу поверила легенде. Если бы курсанты не были связаны, они бы обязательно кинулись на Ольгу и попытались учинить какой-нибудь срамной ритуал, чтобы порадовать Припегаллу, древнего бога оргий. Но курсанты были связаны и могли только стонать и сверкать глазами.

А ритуал, проходивший на помосте, не имел, казалось, к Припегалле никакого отношения. Удильщики держали свои узелки над головами. Человек, не переставая дуть в один конец Калюки, направлял другой ее конец, украшенный изображением рыбьей головы, поочередно на каждый узелок. Удильщик на табурете сидел неподвижно. Потом хлопнул в ладоши. Человек прекратил дуть, а удильщик продекламировал несколько четверостиший на непонятном языке. Снова хлопнул в ладоши. И человек продолжил сой "концерт".

Так повторялось несколько раз. Наконец, удильщик в последний раз хлопнул в ладоши, что-то громко выкрикнул. Человек опустил Калюку. Ольга почувствовала, как желание покидает тело вместе с теплом. Курсантов, видимо, тоже отпустило – они перестали ворочаться и удивленно пялились на Ольгу и друг на друга. Кто-то сдавленно ругался.

Остальные удильщики встали с колен, прицепили узелки к поясам и гуськом молча вышли в боковую дверь – но сразу вернулись, уже не гуськом, а толпой, что-то удовлетворенно бурча. Последние двое удильщиков несли большой чан и множество чашечек, сделанных из осиных гнезд. Чан водрузили на помост, разобрали чашечки. Каждый зачерпнул что-то из чана и принялся пить мелкими глотками. Голый удильщик присоединился к остальным – тоже взял чашечку, зачерпнул свою порцию и сел с ней на землю, привалившись широкой синей спиной к помосту.

Человек аккуратно положил Калюку на опустевший табурет, взял сразу две чашечки, зачерпнул. Одну выпил залпом, а вторую, соскочив с помоста, понес… Ольга поняла, что он несет чашечку ей.

Присев возле связанной принцессы, человек обратился к ней по-гречески. Говорил он с жестким акцентом – но это был явно не турецкий и не русский акцент. Скорее всего – акцент какого-то местного языка.

– Ваше высочество, не сердитесь. Прошу вас отведать моего варева.

– Развяжите меня, – потребовала принцесса.

– Не могу, – ответил человек и прибавил по-русски, – я же тебя знаю, крестница. Начнешь ногами махать, Цир-Цир расплещешь. Пей так. Давай помогу.

Ольга замотала головой. Потом оглянулась вглубь зала. Всюду лежали связанные курсанты. Некоторые не шевелились, но многие извивались, пытаясь освободиться – кто-то вяло, а кто-то яростно. В темноте они были похожи на толстых червей, копошащихся в мутной жиже.

– Не бойся, все твои мальчишки целы, – успокоил Ольгу человек. – А вот нам из-за тебя прийдется новую землянку рыть. Здорово ты нас нашла. Только не понимаю, за каким хреном.

– Тоже мне, крестный, – огрызнулась Ольга, – я тебя тоже знаю. Ты Горыня, опричный сотник. Ты бросил мою мать.

Горыня усмехнулся в усы.

– Да плевать тебе на мать – с самой маковки Иоанновой колокольни. Я иногда слушаю светские новости, да и людишки у меня есть на Земле, так, чтобы следить за политикой. Но я в нее не лезу.

– Ой ли! А зачем ты спер государственную ценность?..

– Хобот, что ль?

– Калюку Припегаллы.

– Так вот, почему…

Горыня рассмеялся. Крикнул что-то удильщикам на их языке, и они оглушительно затрубили. Потом успокоились и снова принялись пить из чашечек, тихо переговариваясь.

Ольга взбесилась.

– Ты – вор и дезертир. Мне действительно плевать на мать, но ты поступил с ней, как ублюдок. Это не главное, верно. Главное, что ты – дезертир. И что ты украл у Империи…

– Да что я такого украл у Империи? Бирюльку из музея? Ладно, ты ее вернешь, например. А за каким бесом? Чтобы групповухи во дворце проходили веселее? И я… Если уж оправдываться, то я не дезертир. Подумаешь, опричный сотник. Это не дело. Вот здесь, на Килкамжаре, у меня дело.

– В дудку дудеть. Припегалла сраный. Жрец носатых дикарей.

Горыня встал. И ответил очень тихо и очень серьезно.

– Я не жрец. Тарипаба – жрец. Так уж вышло, крестница, что я – не жрец. И не опричник. Я – бог. Только не Припегалла.

Теперь Ольга залилась смехом.

– Бог! Ох!.. Пан!

– Нет. Я – Цир-Ба-Цир.

Удильщики, услышав знакомое слово, одобрительно закивали. Некоторые снова подошли к чану, чтобы наполнить чашки.

Горыня опять присел.

– Не веришь. Я, по-твоему, псих. Или авантюрист. Корчу из себя бога, пудрю мозги дикарям, сколачиваю свою империю. Ты так думаешь, я знаю. Чушь. Да, я хотел именно этого. Двадцать лет назад. Дурак был. И авантюрист. Давай, я тебе по порядку расскажу. Только сперва…

Неожиданно выхватив из ножен под мышкой приапский кинжал, Горыня ловко вставил его Ольге между зубов и слегка повернул, разжимая ей челюсти.

– Не дергайся. Порежешься.

С этими словами он быстро влил ей в рот содержимое чашки. От неожиданности Ольга не успела выплюнуть горьковатую жидкость, почти все проглотила. Снова по телу разлилось тепло, на этот раз – чистое, без желания. Курсанты, видевшие, что Горыня сотворил с принцессой, испуганно вскрикнули. Горыня обернулся к ним, махнул рукой.

– Тише, ребятки. Я это двадцать лет пью. Жив-здоров, и даже богом стал.

Ольга тоже пыталась закричать, но вдруг поняла, что не может. И даже сказать ничего не может. Не то, чтобы у нее перехватило горло. Просто она вдруг разучилась говорить. Или расхотела… Да, скорее расхотела. Теперь ей хотелось только слушать.

А Горыня уселся поудобнее и принялся рассказывать.

Покинув Килкамжар, он не прервал связи с Тарипабой. Удильщик дал Горыне несколько адресов в килкамжарских кварталах Гондишапура, Константинополя и Новгорода. Поэтому, находясь на родине или мотаясь по Земле с поручениями Тайного Приказа, Горыня обязательно раз в два месяца заходил по одному из адресов и отправлял другу весточку. В основном Тарипабу интересовала динамика цен на услуги наемников.

Но однажды Горыне передали забавную записку:

"Хочешь стать богом? Найди "Смерть Цир-Ба-Цира", прочти, не ленись. Прочтешь – сообщи." Горыня не поленился. В библиотеке Княжьего Клада древний текст был только на языке Тарда, но Горыня упросил тысяцкого отправить его с поручением в Александрию и целую неделю сидел в главной библиотеке Вселенной. Там "Смерть Цир-Ба-Цира" была в турецком и греческом переводах, но главное – нашелся микрофильм с текстом на языке оригинала, Са-Паси, записанный, правда, греческими буквами. Тут уж ничего не поделаешь – у племени Тарипабы никогда не было своего алфавита.

А древний текст повествовал о том, как великий бог Цир-Ба-Цир нашел и потерял свой чудесный хобот. Когда-то великий Цир-Ба-Цир не был великим, потому что среди всех богов только у него одного не было хобота. Поэтому его звали просто Цир-Цир и заставляли прислуживать богам во время пиров. Другие боги могли похвастаться кто двумя, кто тремя, а Хозяин Снов – даже восемью хоботами. Цир-Цира дразнили Безносым и всячески над ним издевались. И все удильщики, и все звери, и даже все растения – тоже издевались над Цир-Циром, потому что он ничем в мире не распоряжался, кроме деревянной лопаточки, с помощью которой убирал мусор в зале Ката-Ба, где пировали боги.

Лишь Лесная Оса жалела беднягу Цир-Цира. Лесную Осу тоже все обижали: как только удильщик видел Лесную Осу, так сразу пытался ее раздавить.

И вот однажды, когда Цир-Цир сгребал мусор своей лопаточкой, Лесная Оса подлетела к нему да и говорит: "Я знаю, как тебе помочь. Ты можешь стать величайшим из богов. Но для этого ты должен украсть один хобот у Хозяина Снов." Цир-Цир испугался: "Да как я могу?" "Укради, пока он спит. Потом сгреби грязь своей лопаточкой в большой котел и подуй над ней в этот хобот. А затем верни хобот Хозяину Снов – он ничего и не заметит." Цир-Цир поступил, как велела Лесная Оса – сгреб грязь в котел и подул над ней в краденый хобот. После этого он залил грязь молоком водяного дерева и поставил котел на огонь. Грязь варилась целую ночь, а к утру питье было готово.

"Набери в лесу моих гнезд и сделай из них чашки," – сказала Лесная Оса. Цир-Цир понаделал чашек и разлил в них питье. Когда все питье из котла было разлито по чашкам, Цир-Цир обнаружил, что грязь на дне котла слежалась и превратилась в небольшую фигурку с руками, ногами и головой – но без хобота. Цир-Цир спрятал фигурку за пояс, а когда боги пришли пировать, Цир-Цир предложил им отведать нового напитка. Боги, на свою беду, отведали.

И тут между ними началась великая битва. Кривоногий Хозяин Украшений метнул огромное бревно в Хозяина Света – и убил его. Во всем мире воцарилась тьма. Тогда Хозяин Грома пальнул своим огнем в Хозяина Украшений и спалил его до тла. Но от огня загорелись стены зала Ката-Ба и обрушились на остальных богов. Многие боги погибли в огне. Тогда из реки поднялся Червяк Ола-Ба-Ола, который удерживает мир, и начал заливать огонь водой. Но огонь потушить не удалось, и тогда Червяк Ола-Ба-Ола обвился вокруг Хозяина Грома и задушил его. А пока он это делал, ничем не удерживаемый мир развалился на части. Погибли все – растения, звери, удильщики. В кромешной тьме остался только Хозяин Снов, да еще Цир-Цир с Лесной Осой, которые спрятались под листья водяного дерева.

И тогда Хозяин Снов вскричал: "Что же мне делать?!" А Цир-Цир ему ответил из-под листьев: "Сделай мне хобот, а я выращу для тебя новый мир, лучше прежнего." Хозяин Снов согласился. Он собрал останки удильшиков, соединил их с останками куна-куна, перемешал со своей слюной и кинул на тлеющие угли. Останки соединились друг с другом, и получились Злые Мастера. Злые Мастера соорудили из обломков мира плавильную печь, накидали в нее углей и стали плавить медь. А из меди они отлили для Цир-Цира отличный хобот.

Лесная Оса принесла Цир-Циру горсть земли, он посадил в эту землю фигурку, которая хранилась у него за поясом, и подул на эту фигурку через свой хобот. Фигурка начала быстро расти и родила Червяка Ола-Ба-Ола. А Цир-Цир продолжал дуть. Тогда фигурка родила новый мир, а Червяк Ола-Ба-Ола скрепил этот мир, чтобы он не развалился. Цир-Цир все дул и дул. Фигурка родила растения, зверей, удильщиков Са-Паси, потом других «синих» удильщиков, а потом и «желтых» удильщиков. И, наконец, фигурка родила звезды, солнце, Хозяина Света и остальных богов.

Злые Мастера сказали Цир-Циру: "Теперь эта фигурка, которая раньше была грязью, станет растением и будет называться Цир-Цир. Ты же будешь называться Великий Цир-Ба-Цир, хозяин Цир-Цира." А удильщикам Злые Мастера сказали: "Сделайте себе чашки из гнезд Лесной Осы, соберите клубни Цир-Цира и варите их ночью в молоке лесного дерева. Потом пейте то, что получится. Тогда вы станете мудрее всех, и даже мудрее нас. Но при этом вы должны каждый год отдавать половину своих мужчин и своих женщин нашему богу по имени Карсабала.

Удильщики согласились. Целый год они пили Цир-Цир и действительно стали мудрее всех в мире. Но год прошел, и явились Злые Мастера – требовать свою плату. Тогда Лесная Оса сказала удильщикам: "Если вы каждый год будете отдавать Злым Мастерам половину своих мужчин и женщин, то скоро вас и вовсе не останется. Прогоните лучше Злых Мастеров, все равно они вам больше не нужны." Удильщики решили, что Лесная Оса говорит дело, и прогнали Злых Мастеров. Злые Мастера рассердились и сказали: "Раз вы такие неблагодарные, то мы отберем у Великого Цир-Ба-Цира его чудесный хобот и спрячем на небе, в стране, где живут безносые удильщики." Так они и поступили. С тех пор напиток Цир-Цир потерял свою силу. Удильщики, когда его пьют, становятся не мудрыми, а, наоборот, глупыми-преглупыми.

А Лесная Оса испугалась и спряталась в джунглях. И правильно сделала. Теперь любой удильщик, если увидит где-нибудь лесную осу, сразу пытается ее раздавить – прямо как в древние времена.

Горыня долго смеялся над этой сказочкой. Особенно было ему смешно, что в тексте решительно ничего не говорилось про смерть Цир-Ба-Цира. Но смех мгновенно сменился удивлением и даже страхом, когда Горыня открыл страничку с иллюстрацией. На фотографии была изображена медная фигурка, найденная в окрестностях Тардабы: Цир-Ба-Цир, дующий в свой хобот. Этот хобот был отлично знаком Горыне – так же как и многим тысячам посетителей Императорского Музея в Константинополе. Калюка Припегаллы!

Горыня, разумеется, тут же отписал Тарипабе. Тут пахло не просто деньгами: тут пахло властью в масштабах целой планеты. И не важно, что планета населена дикарями. Горыне очень нравились удильщики, и он ничего не имел против того, чтобы стать их богом.