Текст книги "Наследство разоренных"

Автор книги: Киран Десаи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 18 страниц)

Глава тридцать пятая

Дурацкие винтовки на стене, тоже украшение! Джиан – первый за долгое время, кто к ним прикоснулся. Парни любят такие игрушки. Даже далай-лама собрал коллекцию военных игрушек и солдатиков. Саи не приходило в голову, что оружие может ожить, что случившееся где-то преступление может привести к порогу их дома.

*

– Дедушка когда-то любил охотиться, – гордо сообщила Саи Джиану. Хотя чем тут гордиться, подумала она тут же. Может, стыдиться надо.

Повар рассказывал:

– Большой шикарибыл ваш дедушка, Саи-беби. Красавец, храбрец, верхом на коне… Крестьяне всегда звали его, когда рядом появлялся людоед.

– Часто? – Мурашки ползли по коже.

– Часто, часто. Все время. Р-р-р-р-р! Все время рычали в лесу. Сам слышал. А утром следы у реки, иногда у самых палаток.

Повар восхищался своими рассказами, веря им все больше и больше.

*

Полиция обыскала хижину повара, разбросала письма Бижу.

– Что ж, это их работа, – вздыхал повар. – Дело-то серьезное…

Серьезность дела подтвердил визит в Чо-Ойю шефа управления местной безопасности в сопровождении свиты из трех вооруженных полицейских.

– Преступники пока не обнаружены, но вы не беспокойтесь, сэр. Мы справимся с возмутителями спокойствия. Мы уничтожим заразу в зародыше.

– Мой отец тоже был большой шикари, – разглагольствовал он позже, за чаем. – Я его упрекал, что, не будь он таким заядлым охотником, он бы оставил немножко живой природы и нам, ха-ха-ха…

Смех его заставил бы покраснеть лакмусовую бумажку.

– Да, судья-сахиб, вы с ним были великие шикари,леопарды да львы… А сейчас идешь по лесу, и разве курица сбежавшая откуда-то вдруг выскочит…

Никто его шутке не рад. Перестарался, что ли?

– Не беспокойтесь, преступники будут обезврежены. Они используют проблемы Бутана и Ассама. Они оскорбляют чувства таких людей, как мы с вами. Не уважают никого, даже самих себя… Подрывают нашу экономику.

Он повернулся к Саи:

– Три кита нашей экономики: чай, дерево, туризм! Большое ЧДТ!

Покидая Чо-Ойю, остановился перед цветущим вьюнком.

– Прекрасный цветок, судья-сахиб. Смотришь на него и понимаешь, что Бог есть.

Пассифлора, страстоцвет – причудливое создание, полуцветок, полуактиния, пурпур, белизна, чуткие щупальца – действительно достаточное основание для веры.

– Я в Калимпонге стал страстным садоводом, привязался к своим цветам, как к детям.

Тут любитель природы сменил тон:

– Если что-нибудь случится, дайте знать. Не думаю, что на вас еще раз нападут, но все-таки…

Он энергично прыгнул в джип, водитель энергично осадил машину за ворота, энергично взревел двигатель – укатили.

– Может, найдут, – неуверенно начал повар.

– Ничего они не найдут, – отрезал судья.

Саи ничего не сказала, потому что думала о Джиане.

*

Через несколько дней полиция нашла виновного. Непросыхающий алкоголик, вечно пьяный нищий валялся, как всегда, на обочине неподалеку от рынка. Его с почетом доставили в участок, бросили на пол, связанного по рукам и ногам. Постояли над ним. Насмотрелись. И принялись выколачивать истину. В борьбе за истину выбили преступнику зубы, переломали ребра. Вопли разносились по округе, но вопли не те, неправильные вопли. Пьяница нагло утверждал, что ни в чем не виноват, и любой желающий, подойдя ближе к участку, слышал, что он никаких ружей не крал, давно ни в какие дома не заходил, даже в свой собственный.

Вопли его знаменовали все те же эпохальные изменения жизни обитателей склонов.

– Простите! Я не виноват, но простите, простите, простите меня!

Полиции, однако, нужно было практиковаться, укреплять мордобойные группы мышц в ожидании грядущих событий.

Пьяница выполз из участка на своих ногах, белками невидящих глаз обвиняя весь мир в своих злоключениях. Окружающий мир жался, старался сделаться незаметнее и утешался лишь тем, что пьяница не замечал его смущения. Он утешал свои скорби и печали все тем же целебным средством.

Глава тридцать шестая

Мистер Айип, продавец газет, потряс перед носом экземпляром «Индия эброд».

– Ты не из Даржилинга, парень? Там у вас такое творится…

– Что случилось?

– Непальцы затеяли беспорядки. Беспокойная публика.

– Забастовки?

– Еще хуже, бхаи,пальба на склонах.

– Да ну?

– Давно уже началось. Ты что, не слышал?

– Нет. Давно писем не получал.

– Почему?

Почему нет писем? Плохая погода, всегдашняя индийская расхлябанность…

– Надо выгнать этих мерзавцев в Непал, – нашел решение мистер Айип. – Бангладешцев в Бангладеш, афганцев в Афганистан, мультани в Пакистан. Домой, домой: в Тибет, в Бутан…

– И нас выгнать?

– Ха! Эта страна – другое дело. Как бы они тут без нас справились?

Бижу вернулся к работе. В нем крепла уверенность, что отец умер. Судья не знает, где его найти. Да и не станет он искать, плевал он на своего повара и на его сына.

*

На следующий день Бижу не выдержал. Выскочил из кухни и купил двадцатипятидолларовый номер у придурка, торчавшего у телефонной будки и подслушивавшего коды звонивших. Код некоего ничего не подозревавшего мистера Онопулоса.

– Только быстро, – торопил он Бижу. – Пара человек уже этим номером пользовалась.

Трубка еще горячая и влажная, хранит следы чьих-то откровений, туберкулезно дышит в рот Бижу. Телефона в Чо-Ойю нет, поэтому Бижу вызывает резиденцию «железного купца» на Рингкингпонг-роуд.

– Можете отца позвать? Я через два часа позвоню.

*

И вот однажды вечером, за несколько недель до того, как перерезанные телефонные линии смолкли, когда мосты еще не взлетели на воздух, сторож «железного купца» затарабанил в ворота Чо-Ойю.

–  Ля!Телефон! Ля!Сын звонит! Ля!Америка! Через час снова позвонит! Скорей беги!

Повар бросил все, оставив кости скелета и недорезанную зелень, крикнув Саи:

– Бебиджи-и-и!

– Ты куда? – вскинулась Саи, выбиравшая репье из шерсти Шамки и думая о Джиане.

Но повар не ответил. Он уже выбежал за ворота.

*

Телефон «железного купца» охвачен цепью, цепь на замке. Пронырливая прислуга принимает входящие звонки, но сама позвонить не может. Вот телефон зазвонил снова. Сторож «железного купца» подпрыгнул.

– Телефон, ля! Телефон! Ля маи!

И принеслась вся семья сторожа. Они прибегали на каждый звонок, не давая выдающемуся техническому достижению опуститься до уровня привычной, повседневной игрушки.

– Алло!

– Алло! Алло!

Все ели глазами повара, причмокивая и прицокивая, качая головами и беспокойно ерзая, соучаствуя, сопереживая.

– АЛЛО?

– АЛЛО? ПИТАДЖИ?

– БИЖУ?

Повар вопил, потому что Америка вон как далеко! И потому что голоса сына почти не было слышно за шумом и треском в трубке, за шарканьем и шушуканьем заинтересованных зрителей.

– Бижу, Бижу, ай, это Бижу, о!.. о! – стрекотал семейный хор сторожа «железного купца». – Это твой сын! – сообщали они повару. – Это его сын! – сообщали они друг другу. Они ели глазами лицо повара, пытались угадать, что происходит на другом конце линии, пытались вникнуть в общение, пытались превратитьсяв разговор повара с сыном.

– АЛЛО, АЛЛО!!

– А? НЕ СЛЫШНО! ОЧЕНЬ ТИХО!

– НЕ СЛЫШНО! ТЕБЕ СЛЫШНО?

– Он не слышит! Ай-яй-яй! Совсем не слышит, ах-ах…

– ЧТО?

– Все равно не слышно? – теребят они повара.

Вместе со звуками к Бижу в Нью-Йорк проникает атмосфера Калимпонга. Он чувствует влажные лесные ароматы, видит пышную зелень, щегольское оперение бананов, чувствует колкие иголки кактусов, отзывается на дрожь обеспокоенных лягушками папоротников…

– АЛЛО!!!

– А-яй, шум, э? – переживает семейство сторожа. – Нич-чего не слышно!

Повар морщится, машет им:

– Ш-ш-ш-ш…

Они тут же бросаются ему помогать, утихомиривают друг друга:

– Ш-ш-ш-ш…

– АЛЛО?

– КЬЯ?

– КЬЯ?

Тень слов больше их значения. Гулкое трансокеанское эхо глушит слова.

– ШУМИТ СИЛЬНО!

Жена сторожа выходит, поднимает голову, смотрит на провод, уходящий вдаль над оврагами и меж горами, в сторону дымящейся, как вулкан или как сигара, Канченджанги. Может, птица села на провод. Или спутник в небе за что-то зацепился… ушел в мертвую зону…

– Сильный ветер, очень сильный, – сокрушается жена сторожа. – Провод мотает, вот так, вот так. – Она показывает рукой, как мотается провод.

Дети полезли на дерево, чтобы помешать проводу качаться «вот так».

Треск в трубке усилился.

– ЧТО СЛУЧИЛОСЬ? ВСЕ В ПОРЯДКЕ?

– ЧТО?

– Слезайте! – приказывает детям жена сторожа. – Вы еще хуже делаете.

– ЧТО У ВАС ПРОИСХОДИТ? СТАЧКИ? СТРЕЛЯЮТ?

– У НАС ВСЕ В ПОРЯДКЕ! (Лучше не волновать попусту.) ВСЕ В ПОРЯДКЕ!

– Он приедет? – спрашивает сторож.

– ТЫ ЗДОРОВ? – кричит Бижу из Нью-Йорка.

– НЕ ВОЛНУЙСЯ ИЗ-ЗА МЕНЯ! НИ О ЧЕМ НЕ ВОЛНУЙСЯ! В ОТЕЛЕ ХОРОШО КОРМЯТ? РЕСТОРАН ТЕБЯ УСТРОИЛ? КТО-НИБУДЬ ПРИЕХАЛ ОТСЮДА?

Конечно-конечно. Бесплатное питание. Ресторан оплачивает проживание в гостинице. А как же иначе. Держи карман шире.

– ВСЕ ХОРОШО! – кричит Бижу. – У ТЕБЯ ВСЕ В ПОРЯДКЕ?

– ЗДЕСЬ ВСЕ ТИХО!

– ТЫ ЗДОРОВ?

– ДА! ВСЕ ХОРОШО!

– Да-да, все хорошо, – кивают болельщики. – Все в порядке.

И вот больше и говорить-то не о чем. Пылали эмоции, теперь они схлынули, оба повисли над бездной.

– Когда он приедет? – спросил сторож.

– КОГДА ТЫ ПРИЕДЕШЬ?

– НЕ ЗНАЮ. ПОПРОБУЮ…

Заплакать хочется.

– ТЕБЕ ДАДУТ ОТПУСК?

Отпуск… Ни одного выходного.

– КОГДА У ТЕБЯ ОТПУСК?

– НЕ ЗНАЮ…

– АЛЛО!

–  Ля-ма-ма-ма-ма-ма-ма-ему-отпуск-не-дают. Почему? Откуда я знаю, трудно. Много денег – много работы, там зря денег не дают, нигде зря денег не дают, нигде в мире…

– АЛЛО! АЛЛО!

– ПИТАДЖИ, ТЫ МЕНЯ СЛЫШИШЬ?

Снова провал…

Биип, биип, бип-бип-бип-бип… Хр-р-р-р-р – телефон запищал, захрюкал и замер, отбросил их в стороны друг от друга.

– АЛЛО! АЛЛО! – надрывается повар над трубкой.

– Алло, алло, – расстраиваются родственники сторожа.

Повар дрожащей рукой кладет трубку на аппарат.

– Может, он снова позвонит, – предполагает сторож.

Но телефон молчит. Лишь лягушки стрекочут в зарослях.

Даже попрощаться как положено не удалось. В конце концов, даже обычная фраза может передать родственное чувство.

– Наверное, что-то с линией.

– Да, да, да.

Конечно, с линией всегда что-то случается.

– Бижу толстый приедет. Говорят, они оттуда все толстые приезжают, – пытается утешить повара жена сторожа.

*

Разговор не рассеял беспокойства Бижу. Наоборот. Да и разговора-то никакого, одни обрывки стандартных фраз, телеграфные строчки, выкрикнутые в трубку. Связь между их жизнями оборвалась, осталась лишь надежда на существование этой связи. Взгляд Бижу оторвался от трубки и скользнул по стенкам кабины, заляпанным жвачкой, замаранным обычными FUCK-SHIT-COCK-DICK-PUSSY-LOVE-WAR, изрисованным кривыми свастиками и пряничными пронзенными сердцами.

Остаться в Нью-Йорке – и простись с надеждой увидеть еще хоть раз своего питаджи.Так всегда бывает: десять лет, пятнадцать, приходит телеграмма или раздается звонок, родители умирают, дети опаздывают. Даже если не умирают, то все равно опаздывают, обнаруживают, что родители похожи на старые фотоснимки так же, как похожи на них негативы. Проходит радость встречи, и приходит сознание утраты. Связь разорвана, любовь исчезла, ибо оказалась всего лишь привычкой, забытой за годы разлуки. За эти годы выработалась другая привычка – к отсутствию. Вернувшиеся обнаруживают только фасад. Так Чо-Ойю выеден термитами изнутри.

*

Они там все толстеют.

Повар знал, что там все толстеют. Все здесь это знали.

«Ты, наверное, растолстел, бета,как все в Америке?» – спросил повар в одном из писем, отступая от обычного делового тона.

«Да, растолстел, – написал Бижу в ответ. – Я в десять раз толще, чем был».

Он смеялся, когда это писал. А как смеялся повар, когда это читал! Он свалился на кровать и замахал ногами в воздухе, как таракан.

– Да, – повторил Бижу. – Да, в десять раз толще.

Но он не смеялся, когда пошел в пенни-лавчонку покупать рубашку и выяснил, что ему подходят только рубашки для детей. Лавочник, родом из Лахора, сидел на высокой стремянке в центре, следя, как бы кто чего не стибрил. На Бижу он сосредоточился сразу же, как только тот вошел. И больше не спускал с него взгляда. Бижу почувствовал себя виноватым. И хотя ни в чем он не был грешен, каждый бы решил иначе, ибо каждому видно было, что Бижу в чем-то виноват.

Не хватало ему Саида. Хоть разок еще взглянуть на эту страну его глазами, увидеть все в розовом свете.

*

Бижу вернулся в кафе «Ганди». Отсутствия его никто не заметил.

– Все смотрим крикет! – объявил Хариш-Харри. Он принес фотоальбом, чтобы показать персоналу снимки купленного в рассрочку блока в кондоминиуме. Тарелку спутниковой антенны он выставил на середину газона, несмотря на то что правила кондоминиума требовали скромно приделать ее к боковой стене.

– Расизм! – завопил Харри. – Как я смогу принимать индийские каналы?

Его оставили в покое.

Теперь одна забота: дочь. Жена друга и конкурента, мистера Шаха, подцепила ей жениха где-то в Оклахоме, посылая туда кебабы Галавати ночной экспресс-почтой.

– Какие-то дехатииз кукурузной глубинки, – ворчал Хариш-Харри жене. – А посмотрела бы ты на этого парня! Настоящий луту.Такому только двери вышибать.

– В прежние времена девушки старались выглядеть прилично, – поучал он дочь. – Валяешь дурака в молодости – как бы позже плакать не пришлось. Смотри, потом приползешь в слезах к престарелым родителям…

Глава тридцать седьмая

Все образуется, уверяли сахибы службы правопорядка. И не ограничивались пустыми словами. Вопли из полиции раздавались все чаще. То одного схватят, то другого; обработают должным образом, выпустят (не кормить же дармоеда за счет государства).. мало ли в городе безответных бродяг! Но эти мудрые, продуманные шаги почему-то не способствовали торжеству мира и покоя. Как будто даже наоборот.

Однодневная забастовка.

Двухдневная.

Трехдневная.

А вот и на всю неделю.

Подоспев к долгожданному открытию супермаркета «Ларк», Лола схватилась не на жизнь, а на смерть с афганскими принцессами. Цель сражения – вымести с магазинных полок последние банки-склянки.

– Какой кошмар! В городе творится такое!.. Такое!.. А эти гадкие женщины помышляют только о банке варенья! – возмущалась Лола, намазывая на хлеб мармелад Друка.

Тринадцатидневная забастовка.

Двадцатиоднодневная.

Дни забастовок заполонили календарь.

И воздух – хоть выжимай. Дышать почти невозможно. Пространства переизбыток, а дышать нечем.

Наконец бессрочная забастовка. Все магазины, все ларьки, все учреждения прекратили работу. Запуганные патриотами владельцы боялись даже нос высунуть из окошка. Заслоны на дорогах парализовали движение. На дорожном полотне разбросаны гвозди, разлит бензин. Добры молодцы-освободители вымогают за проезд неслыханные суммы и вдобавок заставляют покупать кассеты с речами и календари с портретами своих любимых вождей.

Грузовики доставили к полицейскому участку возмущенных демонстрантов, тут же принявшихся швырять кирпичи и пустые бутылки. Слезоточивый газ их не рассеял, не помогли и заряды лати.

– Чего им надо? – мрачно спросила Лола.

– Районы в Даржилинге, Калимпонге и Курсеонге; части Джалпайгури и Куч-Бехар из Бенгала в Ассам.

– Не будет покоя недобрым, – скрипела госпожа Сен, шевеля вязальными спицами.

Чтобы утешить премьер-министра, она вязала для него свитер. Даже в Дели холодно, особенно в этих громадных дворцах, которые они себе там понастроили. Но вяжет она, прямо скажем… вот мать ее вязала – это да! За киносеанс – детское одеяльце.

– Это кто недобрый? Мы? Нет, недобрые они, а покоя нет нам. Добрым покоя не дают!

Страна, символы страны, идея страны… Индия для Лолы – надежда, идея, концепция. Сколько она может вытерпеть? Удар, удар, еще удар… И рухнет! Каждый удавшийся наскок прибавляет наглости экстремистам. Сколько еще может эта страна вынести?

*

Библиотечные книги прочитаны, но сдать их нет никакой возможности. Библиотекари изгнаны, между полками удобно устроились на ночлег бойцы освободительной армии, наслаждаясь невиданным комфортом и простором.

Никаких туристов из Калькутты, пахнущих нафталином, закутанных, как будто на Северный полюс собрались. Отдыхают спины игрушечных лошадок-пони. Пусто в отеле, никто не сидит под картиной Рериха, никто не заказывает жареной оленины из местных домашних коз.

Испуганные родители увезли испуганных детей, спасая чад своих из-под окровавленных кукрисвирепых партизан. Последней группе детишек в пансионе Св. Ксавьера поручили помочь на кухне. Повар исчез куда-то бесследно. Детишки обнаружили, что трудно и хлопотно перепиливать курицам шеи тупым ножом, гораздо легче открутить и оторвать эту глупую куриную башку. И вот в кухне парят и кружатся перья, носятся, хлопая крыльями и расплескивая кровь, обезглавленные курицы, гогочут перемазанные кровью юные экспериментаторы – некоторые, впрочем, позеленели, их тошнит. Слезы, сопли, рвотные массы, куриный помет… Ужаснувшийся преподаватель срывает со стены пожарный шланг, но воды нет.

*

Нет также газа, бензина, керосина. Пока есть дрова.

Воды нет и в «Мон ами».

– Что ж, собираем дождевую, – решает Лола. – В туалете по-маленькому не сливаем, «Санни фреш» против запаха.

И электричества нет. Подстанцию сожгли в знак протеста против арестов.

Холодильник замолчал, нужно срочно обработать все скоропортящееся. Большая готовка, а Кесанг выходная.

Снаружи дождь, скоро комендантский час. Запах приманил группу освободителей. Они влезли в дом через кухонное окошко.

– Почему дверь заперта, тетушка?

В доме полно ценных вещей, фамильных, наследственных…

– Чего вы хотите?

По тону Лолы чувствуется, что ей есть что терять.

– Мы календари продаем, тетушка, кассеты с умными речами. Все в поддержку движения.

Показная вежливость выглядит нелепой после их насильственного вторжения в дом, на фоне этого бандитского партизанского камуфляжа. Календари и кассеты пестрят пресловутыми, обагренными кровью кукри,омываемыми в водах Теесты.

– Не давай им ничего, – шипит Лола по-английски, надеясь, что ее не поймут. – Сунь им палец в рот, всю руку отхватят.

Они, однако, поняли. Они понимают ее английский, а вот она их непальского не понимает.

– Любое содействие движению помогает благородному делу.

– Для кого благородное, а для кого и не благородное.

– Ш-ш-ш, – урезонивает ее Нони. – Не надо так.

– Мы вам квитанцию выпишем, – уверяет милый молодой человек, не отрывая глаз от пищи. Его взгляд ласкают кишкообразные эссекские сардельки, оттаивающая салями, еще подернутая инеем.

– Не нужно, – отрезает Лола.

– Ш-ш-ш, – снова шипит Нони. – Дайте календарь.

– Только один, тетушка?

– Хорошо, дайте два.

– Вы знаете, как движение нуждается в деньгах.

Они покупают три календаря и две кассеты. Все?

– Мы у вас переночуем. Полиции в голову не придет искать нас здесь.

– Нет! – крикнула Лола.

– Хорошо, только без шума, – вздохнула Нони.

Перед тем как заснуть, парни подмели всю провизию.

*

Лола и Нони, стараясь не шуметь, подтащили к двери тяжеленный комод. Этиуслышали, заржали:

– Не бойтесь, бабули, не тронем. Старенькие вы для нас.

Все ночь сестры не смыкали глаз.

А что же Буду, их сторож?

Они ожидали, что он вот-вот подойдет со своим ружьем и прогонит этих.Но Буду не подошел.

– Я так и знала… Я всегда говорила… – шептала возмущенная Лола. – Эти непальцы… они все заодно.

– Может быть, этиего испугали, – возразила Нони.

– Ой, да брось ты! Скорее, этиего родня. Один из них его племянник. Надо было сразу им отказать, это все ты, все ты!..

– Да что толку отказывать? Как бы ты их выгнала? Только хуже было бы. Не будь наивной.

– Это ты наивная! Если не на все сто, то наполовину… Даже на три четверти. Балда!

*

– Вы, конечно, боитесь полиции, – ухмыльнулся один из них на следующее утро. – Ответственность за укрывательство! – Он погрозил сестрам пальцем. – Не бойтесь, мы на вас не донесем. А если вы донесете – мы вас достанем.

– Как?

– Увидите, тетушки.

Очень, очень спокойно и вежливо.

Уходя они прихватили рис и мыло, масло и консервированные помидоры, а вылезая, заметили то, чего не приметили в темноте предыдущим вечером. Прелестная лужаечка, продолженная уступами книзу. Столько места пропадает! Поджаренные летучие мыши, свисающие с проводов, подсказывают, что в мирное время сюда подводится электричество. Рынок рядом, асфальтовая дорога, школа и лавки – все в десяти минутах, а не в двух-трех часах, райская жизнь!

И однажды утром сестры, выглянув из окна, увидели сразу за своим огородом выскочившую за ночь развалюху. Незнакомые молодые люди невозмутимо рубили их бамбук и уносили его куда-то.

Они выбежали из дому.

– Это наша земля!

– Это не ваша земля. Это свободная земля.

– Это наша земля!

– Это незанятая земля.

– Мы заявим в полицию.

Они пожали плечами и продолжили трудовую деятельность.