Текст книги "Неутомимый Морошкин"

Автор книги: Кира Михайловская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

Глава первая, в которой бабушка говорит стихами

Морошкину не нравилось гулять с бабушкой. Сначала они гуляли в булочной, потом в мясном магазине, а потом в прачечной. С прогулки бабушка возвращалась довольная.

– Сколько лет живут люди? – спрашивал Морошкин.

– Это уж как придётся, – говорила бабушка. – Кто много, кто мало, кому сколько положено.

– А сколько лет живут рыбы?

– Рыбы-то? Живут, пока их не выловят. Которая рыба лучше, та меньше живёт, а которая похуже, та и плавает до самой смерти, потому как никому не нужна.

Морошкин не понимал. Он слышал, что некоторые рыбы живут до ста лет. У них, наверное, вырастают седые усы и выпадают зубы, но они всё живут и живут.

– Бабушка, а у рыб зубы есть?

– Зубы! – удивлялась бабушка. – Зачем рыбе зубы?

Разговаривать с бабушкой было неинтересно. Ничего не узнаешь. Узнаешь только, что молоко полезно, спать надо ложиться рано, а шерстяные рейтузы носить до самого лета. Бабушка почему-то знала только скучные вещи.

Морошкин ждал, когда приедут мама и папа, потому что они знали много интересного и с удовольствием отвечали на вопросы Морошкина. Но мама и папа приезжали только в выходной день. Они жили в небольшом городе на другом берегу реки и строили там дома.

Дни, когда приезжали мама и папа, были чудесными. Чудеса начинались с утра. На столе, покрытая пёстрым полотенцем, появлялась кастрюля. Из неё вылезал запах сладких булочек. Он был сдобный, лёгкий, круглый и летел по комнате с невероятной быстротой. Скоро всё – и часы, и одеяло, и сам Морошкин – пахло так же, как сладкие булочки. И когда мама, ворвавшись в комнату, хватала ещё не проснувшегося Морошкина и, зарывшись лицом в его тёплую рубашку, приговаривала: «Мой сладкий», Морошкин понимал, что это запах булочек кружит маме голову.

Маленькие туфли Морошкина, как две лодочки, стояли на блестящем полу. Они готовы были отнести Морошкина к папе. Совсем не надо было двигать ногами. Надо было только стоять, а туфли сами несли его, да так быстро, что рубашка вздымалась на Морошкине парусом. Папа стоял в дверях боком. Он был такой широкий и большой, что не помещался целиком в проёме дверей.

– Вот уж сегодня, – говорил он, – мы непременно что-нибудь совершим!

«Совершим! – ликовал Морошкин. – Вот уж сегодня…»

Но, как назло, именно сегодня что-нибудь да случалось. То приходила соседка и звала в гости, то мама покупала билеты в кино, то папу просили зайти в соседнюю квартиру подержать лестницу. Он уходил и возвращался не скоро. Всегда и всем папа что-нибудь чинил. Даже погоду он мог исправить, если, конечно, очень попросить.

После папиной починки дождь шёл медленнее и выглядывало солнце. Погода устанавливалась иногда до следующего папиного приезда.

А мама пела. Не всё время, а когда её об этом просили. Если бы мама не пела, а папа ничего не умел, они сидели бы с Морошкиным, и только с ним одним. Они тогда никому не были бы нужны.

Теперь же получалось, что стоило им появиться утром у бабушки, как сбегались люди со всего дома, и Морошкин, оттеснённый от папы в дальний угол, с тоской думал: «Вот уж сегодня наверняка ничего не совершим…»

Под вечер сладкие булочки уже не пахли. Туфли не скользили сами по полу, их приходилось толкать ногами. Исправленная погода не радовала. Мама и папа собирались домой.

Морошкин сидел грустный и молчал. Опять он не узнал, сколько лет живут рыбы. И есть ли у них зубы? И зубы ли у рыбы? Или рыба у зубов? Ведь у зубов может быть рыба, может быть человек, а может и зверь. Только птица не бывает у зубов. Потому что птица пристраивается к клюву.

– До свиданья, – говорит папа. – Вот в следующее воскресенье…

Он замолкает, ему, должно быть, стыдно, что он не держит своих обещаний.

– Ладно! – говорит он. – В следующее воскресенье…

Но мама перебивает его.

– В следующее воскресенье, – говорит она, – у нас народный театр, мы будем играть новую пьесу, так что нас не ждите. Слышите, мама?

– Слышу, слышу, – говорит бабушка.

А Морошкину бабушка говорит:

– Вот и разъехались, слава богу. Вот и остались мы одни. Руки надо теперь мыть. Кефир пить. Творожком заедать. Творог очень полезный.

…Снова начинается скучная жизнь с бабушкой. И вот опять бабушка и Морошкин стоят в большом магазине.

– Бабушка, – спрашивает Морошкин, – где я был, когда меня не было?

– Двадцать пять и сорок четыре, – считает бабушка, – это будет…

– Где же я был? – спрашивает Морошкин.

– Не мешай мне считать, – говорит бабушка, – я из-за тебя сбилась со счёта.

Очередь еле движется.

Морошкин стоит тихо, не вертится и не рвётся убежать. Он думает. Неужели всю жизнь он будет жить у бабушки, пить молоко и носить тёплые рейтузы? Неужели он не встретит никого, с кем он, Морошкин, мог бы долго, не спеша разговаривать. Кто никому, кроме Морошкина, не нужен. Кто не будет срываться с места и убегать к соседям, или в магазин, или в кино, а будет всё время сидеть возле Морошкина и слушать его.

– Сорок пять да двадцать пять, – шепчет бабушка.

– Бабушка, – говорит Морошкин, – ты уже сосчитала?

– Сосчитала, ангел мой.

– Тогда скажи, сколько лет деревья живут?

– Да что ты заладил: сколько лет да сколько лет?

– А какое дерево дольше всех живёт?

– Баобаб, – сказал кто-то тонким голосом.

Морошкин оглянулся и увидел старичка с голубыми волосами. На носу у старичка блестело пенсне. Он смотрел сквозь стёкла на Морошкина и, похоже, немного улыбался.

– Что вы сказали? – переспросил Морошкин.

– Дольше всех живёт баобаб – целых пятьсот лет. Запомни, мальчик: баобаб.

Бабушка дёрнула Морошкина за руку.

– Забивают детям голову! Сами не знают чего! Дуб дольше всех и растёт, дуб-то, у которого жёлуди, помнишь, в саду с тобой собирали? Дуб и есть самый крепкий.

Но Морошкин не поверил. «Баобаб», – постарался запомнить он… «А где он растёт?» – хотел спросить Морошкин старичка, но того и след простыл. Только послышалось тонкое «тю-лас!», будто птица просвистела где-то рядом.

– Где он? Куда он делся? – спросил Морошкин у бабушки.

– Ох ты беспокойный какой! В кассу пошёл платить, вернётся.

Но старичок не вернулся. Бабушка набила покупками кошёлку, крепко взяла Морошкина за руку, и они вышли из магазина.

– Бабушка, – спросил Морошкин, – а куда деваются люди, когда они исчезают?

– Спокойно должен ты гулять, а не вопросы задавать.

Морошкин остановился. Он во все глаза смотрел на бабушку. Никогда раньше бабушка не говорила стихами.

– Ну что стоишь? На что это похоже? Мешаешь ты на улице прохожим.

Тут уж бабушка и сама остановилась.

– Фу ты! – сказала она. – Только этого ещё не хватает! Пойдём скорей, внучонок мой, пойдём скорей, скорей домой. Доктора! – позвала бабушка слабеющим голосом. – Умираю!

Какой-то человек подхватил бабушку под руку, усадил её на ступеньку магазина, и сразу же вокруг бабушки собралась толпа. Все толкались и старались протиснуться вперёд, посмотреть, что случилось. А одна женщина всё допытывалась:

– У вас сердце? Скажите, у вас сердце?

– Не видите вы разве сами, – сказала бабушка, – что говорю теперь стихами.

Слёзы побежали по бабушкиному лицу, а все люди, которые стояли вокруг, сказали разочарованно:

– Всего-то?

И все стали понемногу расходиться. Но один прохожий протиснулся сквозь толпу и сказал:

– Напрасно вы так несерьёзно относитесь к этой болезни. Случалось, что люди заболевали ею на всю жизнь. Позвольте, я послушаю больную.

Прохожий достал из кармана деревянную трубку и приложил её к бабушкиному пальто. Морошкину показалось, что этого человека он уже где-то видел.

– Ничего опасного нет, – сказал он. – Стихи прослушиваются лишь в нижней доле правого лёгкого.

– А вы откуда знаете? – удивилась бабушка.

– Я – доктор.

– На доктора вы непохожи. Обыкновенный вы прохожий.

– Я и есть Прохожий Доктор. Можете мне поверить: болезнь не заразная и скоро пройдёт.

Значит, ничего страшного не случилось. Морошкин перевёл глаза на Прохожего Доктора, увидел голубые волосы и поблёскивающие стёкла пенсне и вспомнил: этот старичок рассказывал ему про баобаб.

– Пожалуйста… – Морошкин хотел спросить у Прохожего Доктора, где растут баобабы, но в тот же момент из бабушки выскочили очередные стихи.

– Для излеченья от болезни домашний воздух мне полезней. А значит, надо нам с тобой добраться поскорей домой.

– Я вам помогу, – предложил Прохожий Доктор. – Где вы живёте?

– Живём мы с ним на Угловом. Спасибо, сами мы дойдём.

Но едва только бабушка сделала первый шаг, как вспомнила:

– Невестку надо вызвать срочно. Скажи-ка, милый, где здесь почта? Не знаю, что со мною сталось – всё в голове перемешалось.

Прохожий Доктор объяснил бабушке, как пройти на почту, блеснул стёклышками пенсне, и послышалось тоненькое «тю-лас!». Морошкин не успел и рта раскрыть – никого не было рядом. Ничего другого не оставалось, как идти с бабушкой на почту.

На почте бабушка отправила маме Морошкина телеграмму: «Немедленно приезжай причине болезни стихами».

Глава вторая, в которой находится выход из безвыходного положения

На другой день утром приехала мама. Она открыла дверь своим ключом и закричала с порога:

– Что случилось? Скорее объясните! Вы здоровы?

– Здоровы-то здоровы, да только от всего этого чтения, что вы покупаете и покупаете, от всей этой любознательности такое приключилось, что я второй уж день, поверь, стихами говорю теперь.

– А температура у вас есть? – спросила мама.

– Нет у меня температуры, дай мне какой-нибудь микстуры.

Мама порылась в аптечке и достала пузырёк.

– Это от кашля, – сказала мама. – Пить три раза в день, капли датского короля.

– По чайной ложке трижды в день мне выпить короля не лень, – сказала бабушка и опрокинула пузырёк в рот.

Морошкин замер. Теперь-то он был наверняка уверен: с бабушкой что-нибудь случится; но бабушка встряхнулась, поставила пустой пузырёк на холодильник и бодро произнесла:

– Вы оба мне сказать могли бы, живут на свете сколько рыбы?

Мама посмотрела на Морошкина, а Морошкин посмотрел на маму. Мама, наверное, решила не перечить бабушке и вежливо ответила:

– Некоторые рыбы живут очень долго, например, щука может жить до трёхсот лет.

– А не могли бы рыбы в иле услышать, как собаки выли? – сказала бабушка просто.

Мама во все глаза смотрела на бабушку.

– Какое безвыходное положение! – закричала мама. – Вы должны отдохнуть. Вы сильно переутомились. Выход один – я увезу ребёнка, а вы отдохнёте, – объяснила она бабушке.

Но Морошкин уже не хотел уезжать. Теперь-то, когда у бабушки стало интересно, его увозят отсюда.

– Нет, – сказал он. – Я не поеду.

– На ветках звёзды гнёзда свили, и ночью птицы нам светили. Свет птиц пришёл издалека, звезда же вывела птенца. – Бабушка достала клубочек с вязаньем. – Зажгутся скоро в небе птицы, а я возьмусь пока за спицы.

– А что ты будешь вязать, бабушка? – спросил Морошкин.

– Из шерсти белой с шерстью синей могу связать я шарф дельфиний, цвет красный стоит взять мне в руки, и я свяжу чепец для щуки.

Пока Морошкин разговаривал с бабушкой, мама, раскрыв чемодан, бросала туда все вещи Морошкина: его игрушки, кофточки и книжки. Она время от времени всплёскивала руками и приговаривала:

– Какая неприятность! Какое несчастье!

Но бабушка, как видно, совершенно освоилась со своей болезнью и шпарила стихами почём зря. Она больше не плакала, а была, наоборот, очень довольна.

И Морошкин был доволен тоже.

– Бабушка! – восклицал он. – А рейтузы ты дельфину свяжешь?

Мама схватила Морошкина за руку и зашептала:

– Бабушка больна, не беспокой её.

– Пока я говорю стихами, – обратилась бабушка к маме, – пускай живёт ребёнок с вами.

– Конечно, конечно, – засуетилась мама. – Именно поэтому я и собираю вещи. Наш сын теперь будет жить с нами.

– Давно пора! – буркнула бабушка под нос, почему-то не в рифму. Но тут же поправилась: – Ребёнку, повторю опять, не бабушка нужна, а мать.

– Бабушка, – сказал Морошкин, – я не хочу уезжать. Я хочу посмотреть дельфина в шарфе.

– Ах ты ангел мой! – сказала бабушка и заплакала. – Дай я тебя поцелую.

А мама сказала бабушке:

– У вас сильное переутомление. Этим и объясняется вся ваша болезнь.

– Может, и так, – сказала бабушка. – Я говорить стихами стала лишь потому, что я устала. И чувствую я, верь не верь, мне надо отдохнуть теперь.

– Ты теперь будешь ходить в детский садик, – сказала мама Морошкину, – а бабушка тем временем подлечится немного и приедет к нам, как только выздоровеет.

Здоровая бабушка была Морошкину неинтересна, и он попросил:

– Можно я останусь здесь хотя бы на день?

– Что ты! – сказала мама. – Ты же видишь, как бабушке плохо.

Но разве бабушке было плохо? Она сидела на маленьком стульчике, и быстро, быстро ходили спицы у неё в руках. Шарф для дельфина рос на глазах. На шарфе были белые и синие полоски, как на морской тельняшке. Бабушка бормотала что-то под нос и улыбалась. Как видно, она была довольна шарфом.

– Всё! – сказала мама. – Я всё собрала. Мы уезжаем. Выздоравливайте, пожалуйста, и пейте лекарство.

Мама подхватила Морошкина и выбежала на лестницу.

Мама бежала по улице с Морошкиным под мышкой. В другой руке у неё был чемодан. Она бежала так, как будто болезнь неслась за ними и вот-вот могла их догнать. Наконец мама остановилась, поставила Морошкина на землю и села на чемодан.

– Скажи, пожалуйста, что-нибудь, – попросила она Морошкина.

– Что сказать? – спросил Морошкин.

– Всё равно, – сказала мама. – Я хочу убедиться, что ты не заразился.

– Эта болезнь не заразная.

– Откуда ты знаешь? – спросила мама.

– Так сказал Прохожий Доктор.

– Что это ещё за доктор? – удивилась мама.

– Не знаю, – пожал плечами Морошкин. – Наверное, Доктор, который проходит мимо, когда что-нибудь случается.

Мама взяла Морошкина за подбородок, оглядела его внимательно, потрогала ему лоб и спросила:

– Головка не болит? Поехали скорее домой!

Глава третья, в которой появляются Настя, Яшка и Боря

«Тю-лас! Тю-лас!»

Морошкин открыл глаза и увидел синицу. Она прыгала по подоконнику и звала: «Тю-лас!»

Морошкин сел и подумал: «Что же такое „тю-лас“?» Прохожий ли Доктор научил синицу этому слову или синица научила Прохожего Доктора?

– Одевайся, одевайся, – весело закричала мама из кухни. – Мы опаздываем в детский садик. Он здесь, в соседнем доме.

В детском саду медицинская сестра спросила маму:

– У вас сын ничем не болен? Почему он такой толстый? Двигаться надо больше.

Так он узнал, что он толстый.

– Я – толстый, – сказал Морошкин девочке, которую звали Настя, но она даже не посмотрела на него. Она играла в зоопарк. Морошкин зашёл с другой стороны и повторил: – Я – толстый.

– Хорошо, – сказала Настя. – Тогда ты будешь слоном. У нас как раз нет слона.

– Как это слоном? – удивился Морошкин. – Что я должен делать?

– Стой, и всё.

Он стал около стенки и принялся смотреть, как Настя кормит плюшевого медведя, как дети играют в паровоз и как дерутся двое мальчиков. Но скоро ему надоело.

– Я не хочу слоном, – сказал он.

– А кем хочешь? – спросила Настя.

– Баобабом.

Настя подумала и согласилась.

Один мальчик оттеснил другого в угол.

– Эй ты, – крикнул он Морошкину. – Подержи-ка Борьку за ноги, чтоб не лягался.

– Не слушай, это Яшка бьёт Борю. Он часто его бьёт, – сказала Настя, а мальчикам она объяснила: – Не мешайте новенькому, он – баобаб.

– Баобаб? – удивился Яшка. Он бросил драться, подошёл ближе к Морошкину и стал разглядывать его.

Боря подошёл тоже.

– Ты баобаб? – спросил он неуверенно.

Морошкин кивнул.

Через минуту вокруг Морошкина собралась вся группа. Все стояли вокруг, а Настя сидела на полу и с гордостью поглядывала то на ребят, то на Морошкина.

– И вовсе это не баобаб, – сказала вдруг одна девочка. – Это новенький.

Все потеряли к Морошкину интерес, а Яшка рассердился, подскочил к Морошкину и ткнул его кулаком в бок.

– Ты чего врёшь! Отвечай!

Морошкин отступал и отступал, а Яшка всё надвигался и надвигался, пока не загнал Морошкина в угол.

– Я потому, – сказал Морошкин, когда отступать стало некуда, – что баобаб пять тысяч лет на свете живёт.

– Пять тысяч лет?! – удивился Яшка. – Пять тысяч никто не живёт.

– А баобаб живёт! – упрямо сказал Морошкин.

– И баобаб не живёт, – закричал Яшка. Он остановил бегущую мимо девочку: – Эй, ты, как думаешь, живёт баобаб пять тысяч лет или не живёт?

– Баобаб? – переспросила девочка. – Пять тысяч лет? Нет, не живёт!

Тогда сказал Боря:

– Споришь, что не живёт, а что такое баобаб, и сама не знаешь!

– Зато я знаю! – рассердился Яшка. – Баобаб – это большое и катится.

– Не катится, – поправил Боря, – а летит.

– Не летит, а плывёт, – сказала Настя.

– Не плывёт, а растёт, – сказал Морошкин. – Баобаб – это дерево. Самое большое на Земле.

– А где оно растёт? – спросил Яшка.

Обычно Морошкин думал, прежде чем говорить. А на этот раз он сказал, прежде чем подумать.

– Везде, – сказал он и тут же подумал: «Разве везде?»

– Ура! – хлопнул в ладоши Яшка. – Значит, и у нас во дворе растёт!

«А этот новенький – не дурак», – сообразил Яшка и предложил Морошкину:

– Давай дружить. Ты на пианине играешь? Я люблю, кто на пианине играет. Там около пианино табуретка такая стоит, круглая и во все стороны крутится. Я на табуретке люблю кататься. У тебя пианино есть?

– Нет, – сказал Морошкин.

– Скажи отцу, чтоб купил.

Тут воспитательница захлопала в ладоши и закричала:

– На прогулку!

Глава четвёртая, в которой все гуляют

Морошкин думал, что про баобаб все забыли, но во время прогулки в парке Яшка подошёл к Морошкину и потребовал:

– Давай показывай, который тыщу лет растёт!

Морошкин тоскливо огляделся вокруг и над стеной старого дома заметил веточку. Она пробивалась из щели под крышей. Может быть, ветер занёс туда семечко, и оно проросло высоко над землёй.

– Вон, – сказал Морошкин. – Видишь?

Яшка задрал голову и смотрел так долго, что у него даже рот раскрылся.

– А чего это он так высоко?

– Они всегда так, баобабы. Прорастут в небо, а из неба начинают на землю расти. У них ветки знаешь какие? На каждой аэродром можно устроить.

– А ты не врёшь? – спросил Яшка и внимательно посмотрел на Морошкина.

Морошкину захотелось сказать: вру! Но Яшка прибавил:

– Если врёшь, я так тебя отколочу! Не врёшь?

– Нет, – сказал Морошкин.

Он это сказал тихо, так, что Яшка даже не расслышал.

– Чего молчишь? – рассердился он. – Отвечай, врёшь или не врёшь?

– Не вру, – соврал Морошкин.

Яшка подпрыгнул, сорвался с места и помчался к песочнице рассказать обо всём ребятам. А Морошкин тихо сел на скамеечку возле качелей и задумался.

– Морошкин, – сказала воспитательница, – двигайся, двигайся! Тебе больше двигаться надо.

– Куда двигаться? – спросил Морошкин, поднимаясь.

– Да куда хочешь! Хотя бы вдоль забора.

Морошкин двинулся вдоль забора и услышал вдогонку:

– Быстрее, Морошкин! Быстрее!

Он побежал и скоро заметил, что и бегая можно думать так же, как сидя на лавочке. Воспитательница забыла про него. Дети разошлись, и каждый занялся своим делом, а он бегал мелкой трусцой и думал, думал… От всего, что попадалось ему на глаза, в голову ему приходили мысли. Он видел куст, и от куста приходили мысли. Он видел качели, и от качелей приходили мысли. Он смотрел на небо, и от неба приходили мысли.

– Эй ты! – крикнул ему Яшка. – Постой!

Но Морошкину не хотелось вступать в разговоры с Яшкой. «Ничего хорошего из этого не выйдет», – подумал он и не остановился. Тогда Яшка побежал следом и пристроился сбоку. Теперь они бежали рядом.

– Ты чего бегаешь? – спросил Яшка.

– От бега ноги быстрее растут, – сказал Морошкин.

Яшка остановился.

– А чего это они от бега растут?

– Их ветер обдувает, вот они и растут.

Морошкин остановился, но не потому, что ему хотелось поговорить, а потому, что он запыхался.

– Голову тоже обдувает, – неуверенно заметил Яшка.

– Голова тоже растёт, – сказал Морошкин.

– Врёшь! – сказал Яшка. – Если бы голова росла, она бы в шапке не помещалась.

– Она вместе с шапкой растёт, – сказал Морошкин.

Яшка снова умчался, а Морошкин сел на лавочку и вздохнул.

– Отчего ты вздыхаешь? – спросил кто-то.

Морошкин поднял голову. Перед ним стоял Прохожий Доктор.

Он был без шляпы, а стёкла пенсне тоненько поблёскивали.

– Здрасте! – сказал Морошкин и начал было сползать со скамейки.

– Сиди, – удержал его Прохожий Доктор, – и я посижу с тобою.

Он сел рядом с Морошкиным и опёрся на черепаховую ручку старинной толстой палки.

– Побеседуем? Так что же это вы, молодой человек, так тяжело вздыхали?

– Разве? – удивился Морошкин. – Я вздыхал?

– Да. Ты вздыхал. Я как раз проходил мимо и увидел, как тяжёлый вздох вырвался из твоей груди, он был такой тяжёлый, что опустился вниз, и я его поймал возле самой земли.

– Зачем? – спросил Морошкин.

– Чтобы превратить его во что-нибудь.

– Разве вы умеете превращать?

– Не вообще превращать, а превращать плохое в хорошее. Хорошее в плохое превращают другие.

– И во что же вы превратили мой вздох? – спросил Морошкин.

– В носовой платок, – сказал Прохожий Доктор и достал из кармана шёлковый красный платок.

Морошкин посмотрел на платок, но ничего замечательного в нём не увидел.

– Дело в том, – сказал Прохожий Доктор, – что я забыл свой носовой платок дома, а ведь носовым платком я протираю стёкла очков.

Он снял очки и протёр их.

– Ну-с, так на что же мы жалуемся?

– Я вру всё время, – сказал Морошкин. – В этом всё дело.

– Зачем же ты врёшь? – удивился Прохожий Доктор.

– Само врётся. Вот, например, соврал, что шапка растёт вместе с головой. А разве шапки умеют расти?

– А разве не умеют? – спросил Прохожий Доктор.

Он внимательно посмотрел на Морошкина, и тот почувствовал, как, стремительно расширяясь, растёт у него на голове шапка. Морошкин тряхнул головой, и, медленно планируя, шапка слетела с головы и поплыла по воздуху. Она была величиной с тарелку, с велосипедное колесо, она раздувалась, как парашют, и серебряные нити паутины спускались с неё, как парашютные стропы. В паутине, растопырив ножки, замер паук. Он благополучно приземлился, и Прохожий Доктор, поднявшись с места, протянул Морошкину его шапочку. Она была обычного размера, совсем по голове. Морошкин вертел её в руках, а Прохожий Доктор говорил:

– Прости, что я воспользовался твоей шапкой, но паучок проснулся раньше времени, не дожидаясь лета, и висел над нами на суку. Я помог ему спуститься и заодно показал тебе, что ты вовсе не врал, когда сказал, что шапки умеют расти. А теперь скажи, почему ты так тяжело вздохнул?

– Мне скучно одному, – сказал Морошкин. – Я ищу друга. Я ищу такого друга, который никуда не торопится и ничем не занят.

– А Яшка? – спросил Прохожий Доктор, и Морошкин не удивился, откуда он знает про Яшку.

– Яшке некогда быть другом, – ответил Морошкин. – Он торопится.

– А Настя?

– Настя занята. Она всё время играет.

– Значит, тебе нужен друг, который бы никуда не торопился? Ну что же, ищи его! – улыбнулся Прохожий Доктор. Он достал из кармана круглые золотые часы, щёлкнул крышкой, и рассыпались серебряные колокольца, ударили медные тарелочки. – Прости. Мне пора, – сказал Прохожий Доктор.

Крышка часов захлопнулась. «Тю-лас!» – раздался тонкий свист.

Морошкин открыл рот, но Прохожего Доктора уже не было. Зато была воспитательница Валентина Ивановна. Она сидела на том самом месте, на котором только что сидел Прохожий Доктор, и говорила:

– Ты, я вижу, скучаешь, Морошкин?

– Нет, – сказал Морошкин и повертел головой.

– Вижу, вижу, тебе у нас скучно. Признайся!

«Ладно, признаюсь», – подумал Морошкин.

– Вот и хорошо, – сказала Валентина Ивановна. – Хорошо, что ты правдивый мальчик. Ведь ты всегда говоришь правду? Признайся!

– Всегда, – признался он и вздохнул.