Текст книги "Пятый постулат"

Автор книги: Кира Измайлова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

– Но дальше-то что?! – вскричала Маша, уже ничего не понимая.

– А дальше… надо живо убираться отсюда, – произнес Весь. – Я не желаю ехать в столицу в цепях.

– А… куда же?.. – попыталась девушка сформулировать вопрос.

– Самому интересно… – мужчина усмехнулся. – Подальше отсюда. Там видно будет. А ты мне поможешь. Поможешь, поможешь, не крути носом! У тебя выхода другого нет, если останешься – тоже за решетку угодишь. Охота тебе?

– Нет, – призналась Маша. Пострадать за преступление, которого не совершала, – это ли не несчастье? Слыхала она о таком и в своем мире: это часто случалось до того, как воцарился общевизм!

– Тогда давай, соображай, – велел белобрысый. – Ты поселок лучше моего знаешь. Прикинь, у кого можно лошадей увести.

– Увести?! – ужаснулась Маша. – Украсть то есть?!

– Ты погромче еще поори при открытом окне, – нахмурился тот.

– Зачем лошади-то? – девушка понизила голос.

– А ты хочешь вещи на себе нести? Припасы там, одежду запасную? Нет проблем, ты и потащишь! – усмехнулся Весь. – Вон кобыла какая вымахала! А теперь иди-ка, принеси мне поесть!

Маша горестно уставилась в пол. Кажется, с самого начала что-то пошло не так, и как теперь это исправлять, она не знала…

Подавая обед Весю, а потом машинально убирая грязную посуду, Маша все думала, не могла не думать о том, что он рассказал. Неужели нашлись негодяи, которые прикрылись светлым учением Вождя, чтобы грабить и убивать?! Но ведь это не правильно, это совершенно не по-общевистски! Маше было до слез обидно, что ее слова неправильно поняли или, хуже того, намеренно извратили! Или это попросту она не смогла точно объяснить, подвела Вождя?! А что, если все те, кто бывал на политучебе, постигли общевизм в меру своего – неправильного – разумения и принялись разбойничать?!

Нет, Маша никак не могла поверить в это, но у нее не было причин сомневаться в словах Веся. И девушке пришлось признать, хотя бы про себя, что она не оправдала надежд Вождя и не смогла принести в этот мир общевизм.

Кажется, Веся больше всего волновала собственная участь. Нельзя сказать, чтоб Маша горела желанием поплатиться за свои рассказы, однако ее намного больше беспокоила судьба общевизма: нельзя допустить, чтоб здесь порочили незапятнанное имя Вождя!

Маша помнила, что когда-то в ее мире существовали религии (глупость, конечно, но ведь тогда еще не появился общевизм, а людям надо было во что-то верить!), и от них отделялось множество сект и ересей, которые извращали самые основы веры. Выходит, здесь появилась ересь, извратившая учение Вождя, и, на взгляд Маши, это преступление заслуживало самого сурового наказания! Ведь это настоящие враги народа, стоящие на пути общевистической революции! И это было намного страшнее, чем просто гонения на революционеров, это было ужасно – приравнивать общевистов к ворам и убийцам!

Нет, она должна обязательно добраться до Властелина и объяснить, что ее просто неправильно поняли! Пусть даже ей придется поплатиться жизнью или свободой – это не так уж важно, важнее привести этот мир к справедливому устройству и власти трудящихся!

А еще Маше было больно и очень обидно: ведь выходит, что она не просто понравилась Реталю, ему нужно было всё выведать! И это казалось попросту оскорбительным для девушки!

Впрочем, особенно переживать у нее не было времени: Весь велел поразмыслить, каким образом выбраться из Перепутинска, и Маша послушно думала. Ей вовсе не хотелось ехать в столицу под конвоем, к тому же в таком случае у нее не осталось бы возможности собрать простой люд и рассказать об истинном общевизме!

А в том, что в дорогу придется отправляться вместе с Весем, она, по здравом размышлении, не увидела ничего страшного. Ну и что, что он – недобитый империалист? Маша хорошо помнила слова из книги Вождя: в политике можно объединяться ради известной цели даже с самим аристократом, – нужно только быть уверенным, что ты проведешь аристократа, а не он тебя.

Решив так, Маша охотно включилась в рассуждения Веся. Конечно, то, что он предлагал делать – некрасиво и недостойно общевистки, но Весь ехидно заявил, что охотно выслушает другие предложения, и тут девушка умолкла: других вариантов она не могла придумать, как ни старалась.

В итоге они договорились, что Весь самолично соберет свои вещи, пока девушка разузнает кое-что (хотя его лицо приняло такое выражение, что Маша едва не предложила самой заняться этим, но тут же себя одернула: хватит прислуживать, не переломится, если сам что-то сделает!)

Девушка отправилась вниз с поручением вызнать, какие лошади есть на конюшне, а также выведать, когда хозяйки постоялого двора не будет на месте.

Казалось, сама судьба благоприятствовала беглецам: постоялый двор оказался забит битком, поскольку на следующий день была назначена свадьба племянницы старосты. Здесь свадьбы обычно играли осенью, но прислуга шепталась, дескать, невеста едва не на сносях, так что до осени тянуть чревато, позора не оберешься. К тому же поговаривали, что жених не горит желанием связывать себя священными узами брака (невеста, прямо скажем, не красавица, переспал он с ней по пьяни!), но староста Перепутинска вместе с родителями будущего мужа надавили на несчастного паренька, и н вынужденно согласился. тотНо мало ли, вдруг передумает, если дать долгий срок!

Маша совершенно не понимала, что такого страшного, если малыш родится у неженатых родителей, главное, чтоб они его любили, но здешние кумушки явно не разделяли ее воззрений.

На радостях, что таки выдает замуж родственницу, староста решил закатить пир горой, так что приглашен был практически весь поселок, да еще и половина соседнего села (жених происходил оттуда).

На гуляние собралось множество народу, в доме старосты все не поместились, кто-то устроился под открытым небом, а у кого деньги имелись, те остановились на постоялом дворе, и лошадей на конюшне было более чем достаточно. К тому же хозяйка гостиницы вместе с работниками собиралась завтра отправиться на свадьбу, так что, выходило, на постоялом дворе не останется вообще никого.

Когда Маша принесла эти известия Весю, тот просто просиял, отвлекаясь от попытки утрамбовать в сундук свои вещи (они беспорядочно громоздились на постели).

– Ты понимаешь, что это означает? – спросил он, довольно улыбаясь. – Мы не только получим лошадей, но и можем убраться из поселка без особого шума! А я-то голову ломал, как потихоньку улизнуть – староста наверняка велел присматривать за нами, но завтра все перепьются и им будет не до нас. Соображаешь?

Маша согласно кивнула (еще бы она не понимала!), вздохнула и принялась помогать безрукому хозяину, негодуя про себя: ну как можно быть не в состоянии позаботиться о себе?

К тому же он норовил упаковать все подряд, а ведь сам сказал, что часть придется бросить! Хорошо, что вещи здесь было принято и хранить, и перевозить в сундуках, так что не возникло проблем с тем, куда сложить багаж (если бы одежды было поменьше, можно было вовсе в узел увязать, но Весь заупрямился и не захотел расставаться со своими нарядами).

Закончив собирать хозяйский гардероб, Маша отправилась укладывать свои немудреные пожитки. Большую часть платьев, конечно, надо оставить – Весь велел взять только пару самых дорогих платьев, ну, еще кое-что на смену, а одеться во что-нибудь простенькое.

Всю ночь Маша ворочалась в постели, невзирая на приказ хозяина хорошенько отдохнуть. Ей никак не удавалось выбросить из головы тяжелые мысли, и лишь под утро она забылась сном.

Но утром, несмотря на недолгий отдых, девушку одолел припадок кипучей деятельности. Чтоб не привлекать внимания и заодно дать выход этой нервной энергии, Маша принялась помогать хозяйке гостиницы, поскольку хлопот с таким наплывом постояльцев было предостаточно.

Госпожа Лария (так звали хозяйку) с явным одобрением наблюдала за трудолюбивой девушкой и будто размышляла о чем-то. В конце концов, на что-то решившись, она поманила к себе Машу. Девушка послушно приблизилась, недоумевая, что понадобилось от нее владелице постоялого двора, если об этом нельзя сообщить вслух.

Та, понизив голос почти до шепота, так, чтоб слышала одна Маша, кратко предупредила:

– Ты, девка, поосторожнее будь.

– О чем вы? – удивилась Маша, решив, что та хочет предостеречь ее от понаехавших мужиков: перепьются ведь, мало ли!

– Языком поменьше мели, – совсем уж тихо сказала женщина. – А то уж слухи пошли всякие-разные… Ты нездешняя, знать тебе неоткуда, ну вот я тебе скажу: очень у нас не любят, если кто плохо о Властелине говорит, не то что… – она сделала паузу. – Ясно, тебя твой хозяин учит, да только ему-то, может, ничего и не будет, он благородный, а тебе достанется, и не послушают, что ты по недомыслию его слова повторяла! – Помолчав, она добавила погромче: – А теперь ступай, поешь чего-нибудь, а то, я гляжу, с ног уже сбилась! Там вон на кухне пирог остался…

Маша сперва оторопела, а потом с благодарностью посмотрела на Ларию. Она сразу поняла, о чем та ее предостерегала и преисполнилась признательности, ведь ей ничего не стоило промолчать! И это частный собственник, на которого трудятся люди, одна из тех, с кем Вождь велел бороться! Нет, все же не такие плохие эти буржуи и аристократы, среди них тоже порядочные встречаются – вот Весь тоже ничего дурного ей не сделал, разве что вел себя безобразно. А теперь еще и хозяйка гостиницы! Эксплуататоры трудящихся, конечно, но все же…

Раздумывая об этом, она торопливо перекусила и отнесла завтрак хозяину. Весь был хмур, наверно, тоже нервничал. Видимо, от этого он постоянно шпынял Машу (совершенно без причины!), так что к обеду она тоже оказалась на взводе.

Свадебный обряд начали в три часа пополудни (обычно свадьбы играют с самого утра, но то осенью, а летом каждый час в поле на вес золота), и времени у беглецов оставалось не слишком много. Чтоб не привлекать внимания, Весь и Маша решили посетить празднество и хоть немного помелькать там: пусть соглядатаи уверятся, что они празднуют вместе со всеми. А уж потом, когда все перепьются, можно и бежать (а перепьются непременно, на то и свадьба!).

Сказано – сделано, и вскоре девушка уже с интересом смотрела по сторонам, любопытствуя о здешних обычаях.

Брачный обряд по местной традиции проводили на уже знакомой Маше поляне, пред ликом священных деревьев, как важно провозгласил староста (он и вел обряд, как представитель Властелина и богов).

Люди выстроились полукругом, всё уже было готово для церемонии. Староста приготовился провести племянницу по расстеленному на траве полотну. Жениха родители чуть ли не держали под руки: то ли чтобы не упал в обморок, то ли чтобы не удрал.

Тут Маша почувствовала на своем боку чье-то касание и недоуменно повернула голову. Разумеется, это оказался белобрысый – он по-хозяйски облапил девушку за талию.

– Улыбайся! – прошипел он ей и сам старательно оскалился. – Можешь смущаться.

Маша покраснела от возмущения и хотела сбросить его руку, но не тут-то было: Весь оказался цепким, а не драться же с ним при всём честном народе!

– Вы что себе позволяете? – прошелестела девушка, уже чувствуя на себе любопытные взгляды любопытных кумушек. – Прекратите!

– Потерпишь, – обрезал Весь и еще крепче прижал Машу к себе, да еще погладил по боку. Девушка невольно хихикнула – она боялась щекотки. Вышло глупее некуда, кумушки заинтересовались еще сильнее, но белобрысый, кажется, остался доволен. – Утешай себя тем, что это надо для дела.

Маша хотела спросить, для какого такого дела ему потребовалось щупать ее за бока, но не успела: начался свадебный обряд.

В родном мире Маши все было просто: тетенька в ЗаБРАКе под торжественный марш именем государства называет пару мужем и женой, а потом товарищи их поздравляют. Песни, танцы, праздничный ужин в столовой – вот и вся свадьба, но ведь как весело и искренне получалось!

А здесь женитьбу сопровождало множество каких-то странных обрядов (Маша про себя возмутилась: дикость какая!), примет вроде того, кто первым ступит на рушник и откусит больший ломоть хлеба, будто это в самом деле могло повлиять на супружескую жизнь!

Правда, оценить церемонию в полной мере Маша не смогла, не до того ей было. Разве что отметила мельком, что невеста и вправду оказалась беременной и страшненькой, не соврали в кои-то веки местные сплетницы. Лицом она походила на старосту, а фигурой напоминала свинью к концу лета, когда та уже нагуляла жирок – платье на ней собиралось складочками, несколько подбородков улеглись на вышитом воротнике, – в общем, племянница старосты явно не утруждала себя низменным трудом, предпочитая целыми днями валяться на перинах. Маше даже немного жалко стало ее новоиспеченного мужа, худенького и бледного парнишку лет восемнадцати. Хотя, с другой стороны, ребенка он невесте сделать как-то ухитрился, так что нечего теперь плакаться! Впрочем, ходил и другой слух: на девицу никто смотреть не хотел, невзирая даже на богатое приданое, так она подпоила бедолагу на весеннем празднике да и того… использовала по назначению.

Машу раздирали противоречивые чувства: с одной стороны, она сочувствовала жениху, а с другой – из чувства женской солидарности поддерживала невесту.

"Вот бедолага!" – услышала девушка где-то рядом, когда жених приносил клятву верности и любви своей нежеланной невесте. Видно, не одна Маша жалела несчастного паренька!

Невеста в алом платье, жених в белом одеянии, нарядные селяне, щедро накрытые столы – перед глазами у Маши рябило от ярких красок. Да и солнце припекало, видимо, поэтому обряд вышел коротким, а после все приглашенные вручили подарки молодым (самые разные, начиная от упитанной свиньи, подаренной родителями жениха, и заканчивая какой-то драгоценной безделушкой, которую презентовал Весь) и гостей пригласили к столу.

В общем, увлекшись размышлениями о свадьбе и молодой супружеской паре, Маша несколько отвлеклась от мыслей о предстоящем побеге. Если бы еще не Весь, который не отпускал ее ни на шаг и так и норовил то ущипнуть, то погладить! Да еще гнусно ухмылялся, выслушивая сальные шуточки поднабравшихся селян…

Сам он почти не пил, только делал вид, это Маша заметила, и, похоже, точно уловил момент, когда можно было покинуть празднество, не привлекая особого внимания. Все, кажется, остались в полной уверенности, что Весь повлек свою девицу развлекаться на сеновале или где там у благородных принято заниматься такими вещами, и, судя по довольной физиономии белобрысого, именно этого он и добивался.

– Вы… вы… отвратительный развратный тип! – заявила Маша, когда они скрылись с глаз веселящихся селян, и Весь ее отпустил.

– Ничего себе у тебя понятия о разврате! – присвистнул тот. – Скажи спасибо, я тебе птичий поцелуй не продемонстрировал! Правда, тогда бы этих милых крестьян тоже удар хватил…

Маша почувствовала, что краснеет: он явно намекал на историю с Реталем! Ну, наглец!

– Почему… птичий? – спросила она сквозь зубы.

– А видела когда-нибудь, как птицы птенцов кормят? – поинтересовался Весь. – Птенец, бывает, клюв родительнице в самый зоб засовывает. Ну и тут так же. Только с языком. Не знала?

Маша предпочла не отвечать. Нет, этот человек однозначно вырос в каком-то гнезде порока!..

Глава 10. Побег

В поселке было непривычно тихо и пусто, будто даже дворовые собаки подались в священную рощу на праздник. Конечно, кое-кто остался по домам, но большинство все-таки не могло пропустить этакое событие: как же, выпить и закусить, считай, за счет старосты!

Машу очень волновал один вопрос: каким образом Весь намерен незаметно скрыться с постоялого двора, да еще с вещами, если там остался сторож? Она точно помнила, как Лария строго наказывала тому, суровому немолодому мужику, чтобы не смел отлучаться и приглядывал за хозяйством. А то вот так уйдешь, а кто-нибудь комнаты постояльцев-то и ограбит, не расплатишься потом!

Они уже входили в ворота, когда Маша все-таки решила прервать гордое молчание и спросить, что намерен предпринять Весь, но тут же поняла – беглецам никто не угрожает. Сторож прикорнул на завалинке, надвинув на нос шапку, и его могучий храп сотрясал выставленные на просушку горшки и ведра. Он распространял такой аромат крепкой браги, что любой бы мгновенно понял: мужчина пьян в лоскуты!

Судя по тому, как довольно ухмыльнулся Весь, это было его рук дело. Маша уже достаточно долго общалась с белобрысым буржуем, чтобы понимать, как он провернул такое: небось, перед уходом сунул сторожу монетку да и велел выпить за здоровье молодоженов! А поскольку Весь наверняка не поскупился, то сторож и исполнил приказ со всем прилежанием, надравшись от души. А что? Все отмечают, а ему нельзя? Маша даже знала, где он разжился выпивкой: на соседней улице одна старуха торговала брагой, брала дорого, зато зелье ее отличалось отменной крепостью. Ну, скорее всего, так и было, из хозяйкиных запасов бы сторож взять что-то не посмел. А тут, пока все собирались на праздник, сбегал, должно быть, к торговке да и припрятал выпивку где-нибудь в сенях…

– Что встала? – окликнул Весь. – Пошли, времени не так много!

Хорошо, что собрались они заранее, иначе провозились бы долго. Стаскивать вниз сундук Маше пришлось в одиночку. Тот был не слишком тяжелым, не тяжелее мешка картошки, но очень неудобным, и она предпочла бы, чтобы Весь ей помог, но на узкой лестнице вдвоем было не развернуться.

Пока Маша воевала с пожитками, белобрысый развил бурную деятельность: к сундуку присоединилась пара хороших одеял (это Маша одобрила, ведь ночевать придется под открытым небом, а вдруг похолодает?), плащи из тех, в которых работники в ненастье ходили проведать скотину (тоже отличные вещи, в дождь спасут!), но вот когда Весь ничтоже сумняшеся отправился громить кладовую, Маша внезапно опомнилась.

– Погодите! – окликнула она.

– Чего еще? – Весь недовольно оглянулся.

– Но не можем же мы взять эти вещи просто так! – сказала девушка растерянно. – Это же… это воровство получается!

– Считай, что мы действуем по законам военного времени, а это – трофеи, – Весь пристроил на крышку сундука здоровенный копченый окорок. – Ты чем питаться в пути собралась? На лужке попасешься? Первая же жрать запросишь!

– Но ведь… – Маша нахмурилась. – Всё равно это недопустимо! Вы ведь богатый, вы можете расплатиться за то, что взяли!

Белобрысый закатил глаза, потом тяжко вздохнул, решив, видимо, что дольше будет спорить с девушкой, порылся в кошеле и протянул ей серебряную монету.

– Где хозяйка выручку прячет, знаешь?

Маша помотала головой. Откуда же?

– Ну, поди в ее комнату, сунь под подушку, что ли, – досадливо произнес Весь. – Еще б сдачу взять, мы и на половину этой суммы не набрали…

Маша не стала слушать, побежала скорее в дом, радуясь, что хоть этой вины на ней не будет! А Весь, кажется, поддается перевоспитанию… Как знать, если с ним подольше поговорить, может, он исправится хоть чуть-чуть?

Но думать об этом было некогда: предстояла сама ответственная часть операции…

Когда Маша спустилась во двор, Весь, успевший распахнуть ворота конюшни, придирчиво рассматривал лошадей. Те вовсе не обращали внимания на незнакомца, мирно вздыхали и, похоже, наслаждались отдыхом.

– Вон та подойдет, – кивнул мужчина одну лошадь. – Выводи давай.

– Я?! – испугалась Маша. – Почему я?

– А что, по-твоему, я буду ее запрягать? – нахмурился Весь. – Вон телеги стоят, давай, действуй!

– Я думала, вы умеете, – удрученно произнесла девушка. Она уже видала, как запрягают и распрягают лошадей, и была уверена, что ей попросту не справиться – это же целая наука!

– Я могу оседлать лошадь, – произнес он. – Верховую. Но в телегу их запрягать, увы, не обучен. Ну так что?

– А что? – Маша вздохнула. – Я тоже не умею.

Воцарилась тишина, нарушаемая только могучим храпом сторожа.

– Так. – Весь помрачнел. – Кажется, планы придется менять.

Маше сразу стало ясно, что он имеет в виду: придется уходить пешком, а значит, большую часть вещей придется оставить, потому что на себе столько не унесешь!

– А может… может найти кого-нибудь и попросить запрячь? – предложила она неуверенно.

– Кого ты найдешь? – скривился Весь. – Все пьяные давно… Да даже если кто и запряжет, так думаешь, потом не вспомнит, кто его об этом просил?

Маша понурилась: ясно было, что мужчина прав.

– А если его потом… – она запнулась. – Ну, как Реталя?

– Хм… – белобрысый задумался. – А что, мне нравится. Запереть в погребе, сразу не найдут! Хотя лучше… Вот что, сбегай-ка в кладовую, принеси бутыль наливки покрепче, а лучше две! Давай, живо!

Маша, недоумевая, отправилась по поручению, а когда вернулась, ее ждало удивительное зрелище: Весь, злой и взъерошенный, стоял над сторожем с ведром в руках, а тот храпел-заливался, мокрый с ног до головы.

– Бесполезно! – мужчина отбросил ведро. – Его теперь до утра не разбудишь!

Видно было, что он взбешен – как же, его такой стройный план отправился псу под хвост, и из-за чего? Из-за того, что некому лошадь в телегу запрячь?!

Девушка решила, что нужно брать дело в свои руки, пока не поздно. Мужчины все такие: норовят решить проблему с рывка, с тычка, а когда не выходит, начинают злиться. А вот если по-другому попробовать…

– Дядька Рунь! – Маша присела рядом со сторожем, потеребила его за рукав. – Дядька Рунь, просыпайся!

– Да говорю, бесполезно! – нервно произнес у нее за спиной хозяин.

– Дя-адька Рунь! – прокричала девушка почти в ухо сторожу. – Хозяйка велит скорее запрягать, у ней в соседней деревне дочка родит! Скоренько давай! Если всё благополучно обойдется, она всем обещала выпивку поставить!

(Про дочку Лари Маша не соврала: вся деревня знала, что той подходит срок рожать.)

Сторож выдал особенно замысловатую руладу и приоткрыл один глаз, потом второй. Сфокусировал мутный взгляд на Маше, и та показала ему бутылку наливки. Глаза сторожа приобрели более-менее осмысленное выражение, он сделал попытку приподняться.

Маша продолжала уговаривать его: за время работы на постоялом дворе успела запомнить, как обращаться с пьяными. Они ж человеческую речь почти не воспринимают, только самые простые слова и несложные фразы, и повторять им одно и то же надо по многу раз, и ни в коем случае не агрессивно.

Наконец ей удалось поднять сторожа и направить в сторону конюшни. Тот шел по сложной траектории и не с первого раза вписался в ворота, но на ногах каким-то образом всё же удерживался.

– Хозяйскую лошадь не бери, – подал голос Весь, с интересом наблюдавший за представлением. – Чужую какую-нибудь.

– Почему? – поглядела Маша через плечо. – Здешняя меня знает, а чужие…

– А чужих пока разберут, пока поймут, которая пропала, решат, кто увёл, времени больше пройдет, – отрезал Весь.

Выводить лошадь пришлось Маше: сторож норовил повиснуть на недоуздке и уснуть, а коняге такое обращение вовсе не нравилось.

"Снова воровство! – горько подумала девушка, осторожно шагая рядом с огромным животным – Весь выбрал лошадь не чета здешней, настоящую громадину! Жутковато становилось, когда рядом двигалась этакая махина, шумно вздыхала и удивленно косила темным глазом. А копыта-то – что твои тарелки, даже если не лягнет, а просто на ногу наступит, мало не покажется. – Как говорил Вождь, наша нравственность выводится из интересов классовой борьбы пролетариата. Но только до классовой борьбы ещё далеко!"

Стыдно ей было невыносимо, она слышала, что лошадей берегут, для крестьян это верные помощники, купить новую не так-то просто, а они берут и уводят эту вот кобылу!

– За лошадь тоже заплатить надо, – сказала она Весю негромко, пока сторож надевал на лошадь сбрую. По счастью, кобыла попалась смирная и спокойная, она не слишком возмущалась, даже когда пьянчужка хватался за ее хвост, чтобы не упасть. – И за телегу. А то что это за грабеж!

– Кому заплатить? – вяло огрызнулся мужчина. – Иди, ищи хозяина!

– Можно оставить деньги в конюшне, – неуверенно ответила Маша.

– Ну и найдет их кто-нибудь другой, – хмыкнул Весь. – Кончай языком молоть, грузи вещи! Да переоденься поди, предупреждал же…

Ни о чем он ее не предупреждал, но спорить девушка не стала: настроение у белобрысого портилось чем дальше, тем заметнее. Пока сторож возился с лошадью – Маша оказалась правда, дело это оказалось многотрудное, – девушка успела переодеться в мужской костюм. Приятно было снова надеть брюки после широченных юбок! Приятно и даже как-то… необычно, что ли. Маша потуже подтянула пояс на безрукавке (как эта штука называется, она не знала), заплела волосы в косу (та вышла совсем коротенькая, зато толстая) и снова вышла на двор.

Сторож снова обретался на завалинке, рядом с ним лежала пустая бутыль из-под наливки, а вторую, еще наполовину полную, он надежно сжимал в объятиях. И храпел пуще прежнего! "Ох и влетит ему от хозяйки!" – невольно пожалела Маша беднягу.

– Думаю, он ничего не вспомнит, когда проспится, – сказал Весь. Он поглаживал лошадь по умной морде. – Давай-ка, возьми мешок овса из конюшни и поехали, и так сколько времени потеряли!

По Машиным ощущениям, потеряли они около получаса, не больше, но спорить с белобрысым было бесполезно.

– А зачем овес? – спросила она.

– А чем ты лошадь кормить будешь? – нахмурился тот. – Некогда ее днем на выпас пускать! Надолго не хватит, ну да где-нибудь еще купим…

Вздохнув, Маша послушалась. Беглецы взгромоздились на облучок, переглянулись… Весь взял в руки вожжи, неуверенно хлопнул ими по крупу лошади. Та осталась неподвижна. Весь хлопнул сильнее. Кобыла повернула голову, насколько позволяла упряжь и недоуменно посмотрела на седока. Морда ее выражала глубочайшее презрение.

– Давайте я лучше! – предложила Маша.

– А ты умеешь? – удивился тот.

– Ну, когда мы в обхоз ездили на картошку, то возили ее на телегах, и мне два раза давали править, – похвасталась Маша. – Значит, умею!

– Это значит, что тебе два раза позволили подержаться за вожжи, не более того, – хмуро ответил белобрысый и, соскочив наземь, взял лошадь под уздцы. – Ладно, из деревни так выберемся, а там разберемся…

Кобыла послушно зашагала вперед, заскрипела телега, остался позади постоялый двор с оглушительно храпящим сторожем. Маша оглядывалась по сторонам: ей внезапно жаль стало покидать Перепутинск, хоть поначалу ей и невесело тут жилось! Но были и хорошие минуты, и теперь девушка старалась напоследок наглядеться на добротные бревенчатые дома с резными наличниками и коньками крыш, на знакомые улицы; даже развалившаяся в луже свинья и копошащиеся под забором куры вдруг показались родными!

Вот Веся, кажется, никакие сентиментальные мысли не одолевали, шел себе вперед, хмурился, похлопывал по бедру сорванной где-то веткой.

– Ну-ка, – он придержал кобылу. – Поди, загляни в кузню. Прихвати там что-нибудь.

– Еще и там? – изумилась Маша. Видимо, Весь вошел в раж и решил напоследок ограбить всю деревню. – Зачем? И что?

– Потяжелее что-нибудь, – пояснил мужчина. – Ты девка здоровая, так хоть прут железный найди… Мало ли, что в дороге бывает. Давай, рысью, потом нагонишь!

Маша вздохнула и спрыгнула с телеги. Ну что вот он опять придумал?

– Наковальню только не бери, – напутствовал ее белобрысый. – Быстро хватятся!

Девушка удержала при себе нелестное высказывание в адрес чувства юмора Веся и отправилась за требуемым. Она очень опасалась, что в кузне остался кто-нибудь, но нет – ее встретил только хозяйский пес, который Машу хорошо знал и препятствий ей не чинил.

Она быстро огляделась по сторонам. Прут, значит, железный? Ничего похожего на глаза не попадалось, у кузнеца вообще царил порядок, все вещи лежали на своих местах. Если взять какой-нибудь инструмент, вон хоть те здоровенные клещи, пропажу мигом заметят! Маша посмотрела под лавками, заглянула в сарай – там обычно складывали всякий хлам, споткнулась обо что-то, ушибив палец на ноге… Оказалось – небольшой молот, старый, выщербленный, им подпирали ворота, чтоб не захлопывались. Но рукоять была еще цела, а если укрепить сам молот как следует, то получится очень даже грозное оружие! Маша взмахнула им в воздухе раз-другой, почувствовав себя фигурой со знаменитого символа общевизма. Там, правда, молот держал мужчина, но что тут поделаешь… "А у Веся серп! – сообразила она. – Будто поменялись!.. Ну, похоже, это знак!"

На этот раз совесть ее не мучила: вряд ли кто хватится старого молота, разве что когда ворота нечем подпереть будет! Ну да камень какой-нибудь найдут…

Веся она нагнала уже за околицей. Тот, похоже, разобрался с вожжами, и кобыла резво шагала по дороге.

– Как ее назовем? – спросила она, не без труда залезая на телегу – мужчина и не подумал придержать лошадь.

– Мне какая разница? – покосился на нее Весь.

– Зорькой, – решила Маша. – Она рыженькая и вон звездочка белая на лбу. В обхозе таких почти всегда Зорьками называют!

– Она гнедая, а не рыжая, – фыркнул белобрысый, и дальше ехали молча…

Так называемый побег не задался с самого начала. Слишком долго задержались на свадьбе, потом началась суета со сборами, затем еще эта нелепая история с лошадью… Весьямиэль невольно поморщился: ну как же это он не сообразил, что возникнут проблемы? Нет, втемяшилось почему-то в голову: раз Маша из простых работниц, то должна уметь управляться со скотиной, а у них там, оказывается, тоже самобеглые повозки имеются, а лошадей держат только в этих… как их… обхозах! Что за дурацкое название!

Хорошо, кобыла попалась смирная, но… Весьямиэль окинул лошадь взглядом. Обычная крестьянская коняга! Он невольно вспомнил лучшего жеребца из своей конюшни: легкого, тонконогого – рядом с этой рабочей скотиной он показался бы миниатюрным. Но как он был быстр, как вынослив! Второго такого коня нет во всей империи, ему не раз предлагали за красавца вороного бешеные деньги, но Весьямиэль отказывался расстаться с ним. Теперь, должно быть, вороного продадут: к нему мало кто осмеливался подступиться, кроме хозяина. Разве только кто из братьев попробует приучить жеребца к себе, но надежды на это мало.

Настроение у него медленно, но неуклонно портилось. Хорошо еще, Маша с ним больше не спорила, сидела себе молча… Ан нет, сглазил!

– А куда мы едем?

– Подальше отсюда, – ответил он.

– Нас ведь искать будут, – озвучила девица очевидное.

– И как только ты догадалась! – хмыкнул Весьямиэль. – Конечно, будут! Скажи спасибо, что твой крылатый друг в ближайшее время в воздух не поднимется, иначе разыскали бы нас мгновенно.

– А если на службе у Властелина есть другие такие? – предположила Маша.

– Нет, – отрезал он. – Он единственный в своем роде и страшно этим гордится. На этот счет можно не беспокоиться. А вот обычные люди…

Он задумался.

– Они, скорее всего, решат, что мы двинулись прочь от столицы, – сказал он. – Так поступил бы любой. А мы поступим наоборот.