Текст книги "L'Yano (СИ)"

Автор книги: Кира Соловьёва

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 10 страниц)

  – Это очень приятно – чувствовать себя целым, – заявил он перед тем, как захлопнуть обитую железом створку на расстоянии волоса от ровного рыцарского носа. Сэр Говард опасливо потер переносицу, опасаясь, что на самом деле удар произошел, а боль еще не сообразила, что пора его сотрясти. Однако Эс, видимо, приложил все усилия, чтобы не обидеть оруженосца принца еще сильнее, чем обидел УЖЕ, и его лицо абсолютно не пострадало.

  Ближе к полудню в столовой, где рыцарь от скуки навел порядок, убрав и перемыв брошенные драконом тарелки, вилки и ножи, появился Уильям. Он устроился в кресле, наспех перекусил бутербродами (сэр Говард потребовал, чтобы Эс ежедневно снабжал своих «детей» не только завтраком, обедом и ужином, но и запасом продуктов, а Эс пожал плечами и ответил, что это не сложно) и почти бегом направился к башне, где все еще находился дракон. Если бы не оруженосец, встреченный по дороге, он бы непременно вломился внутрь и испортил все очарование одиночества, достигнутого светловолосым парнем. Но сэр Говард, верный своему обещанию («сам не заходи, и короля своего тоже не впускай!») каменным изваянием замер на пути Его Высочества и виновато сказал:

  – Чертова рептилия попросила ее не отвлекать.

  – От чего? – безо всякого интереса уточнил Уильям.

  – От божественных стихов, зародившихся в ее подсознании, милорд. Но если вы прикажете выломать эту дверь и вытащить дракона на свет, я, разумеется, пренебрегу его просьбой и выполню то, чего желаете вы.

  – Нет, не надо. – Его Высочество отвернулся.

  Сэр Говард заметил его перевязанную ладонь, нахмурился и осведомился:

  – Что это?

  – Да так, мелочи... порезался, пока искал канделябр... – по голосу юноши было понятно, что он лжет, и рыцарь посмотрел на него с немым изумлением. До сих пор он считал Уильяма кем-то настолько невинным, что ложь от его образа отскакивала, как детский мячик.

  – Порезались, пока искали канделябр? – повторил он. – Полагаю, не глубоко? Иначе вы позвали бы меня, верно?

  Принц покивал, покосился на вход в башню... и опустился на мраморные плиты рядом, намереваясь ждать Эса, пока он не закончит или пока звезды не упадут с небес. Кстати, после ночной грозы небеса все еще были хмурыми, и периодически начинал накрапывать дождь, такой холодный, будто осень окончательно вступила в свои права и завладела Драконьим лесом, Талайной и всеми королевствами, что разумные расы воздвигли на континенте Тринна.

  Сэр Говард уселся на корточки напротив своего господина, улыбнулся и продолжил расспросы:

  – Вы не выспались, Ваше Высочество?

  – Нет. – Уильям покачал головой. – Я вообще не спал.

  Он поднял воротник свитера, «щелкнутого» Эсом откуда-то из Талайны, и попытался поддержать разговор:

  – Я придумал, как достать твои акварели.

  – Это же здорово, – благодарно отозвался рыцарь. – Вы сделали мне столько добра, что я не уверен, смогу ли хоть когда-нибудь расплатиться. В принципе, с тех пор, как вы назвали меня своим оруженосцем, моим акварелям больше ничто не угрожает, но вы правы: мне было бы гораздо спокойнее, если бы они были тут. Я бы... – он запнулся, памятуя, чем это закончилось накануне, и все же предложил: – я бы написал ваш портрет, если бы вы разрешили.

  Уильям устало улыбнулся в ответ:

  – Если тебе не лень, то – пожалуйста.

  Сэр Говард смутился.

  – Наверное, к вам часто обращались придворные художники. У вас очень необычная внешность, трудно удержаться.

  – Да нет, – пожал плечами юноша. – Придворные художники рисовали мою приемную мать, а меня старательно обходили. По их мнению, эту необычную внешность лучше не изображать на холсте, потому что мой отец все равно не позволит повесить в королевской галерее портрет своего неуклюжего, тупого, наивного, заранее обреченного сына. Если честно, – он зевнул, прикрываясь рукавом, – я рад, что в Талайне уже нет ни меня, ни моих вещей. Никакого напоминания обо мне. Пусть она обитает сама по себе, пусть она обо мне забудет, как я забыл о своей настоящей матери и народе хайли. Да пусть она хоть в море провалится, – махнул рукой он. – Мне будет без разницы.

  Сэр Говард выслушал его серьезно и с уважением. Сэр Говард не рассмеялся, не обозвал его ребенком, не одернул и не упрекнул, не напомнил, что Уильяму всего девятнадцать, а значит, он слишком юн для подобных рассуждений. Сэру Говарду не показалось, что он преувеличивает или драматизирует.

  – Я до самого конца буду на вашей стороне, милорд, – с гордостью поклялся он.

  – И я, – глухо добавили из-за двери. Затем створка распахнулась от удара ногой, врезалась в драконьи головы и заставила их покатиться по коридору, словно игрушечные. Граф Шэтуаль обработал свою добычу на славу, и с драконьих останков не слетело ни чешуйки, но Эс недовольно поморщился и буркнул: – Почему они еще здесь? Я надеялся, что ты их заберешь и унесешь домой, тем самым доказав дедушке и отцу свое почтение к воинским традициям...

  – Что я буду за воин, – выпрямившись, сердито выпалил сэр Говард, – если возьму чужие трофеи и выдам их за свои? Не-ет, чертова рептилия, это не так работает.

  – И что мне с ними делать? – насмешливо осведомился Эс. – Повесить над парадной лестницей? Мол, приходите, добрые люди, в Льяно! Только следите за своим поведением, потому что хозяин вспыльчивый, а меч у него всегда под рукой... к слову, я ведь не пользуюсь холодным оружием. Что, если я эти головы откусил? И людям буду откусывать, если они меня выведут из привычного состояния.

  Дракон почесал затылок, бросил на подоконник толстую пожелтевшую тетрадь и заключил:

  – Продам. Зельевары и маги хорошо заплатят за чешую и клыки, а глаза, насколько я в курсе, играют ключевую роль в составе наиболее мощных заклятий, так что их либо купят, либо отберут у моего трупа, и второе просто невероятно. Уильям, у тебя какое-то дело?

  Его Высочество встал, придерживаясь за стену. Бессонная ночь дорого ему обошлась, да и последствия обморока, несмотря на присутствие в жизни принца еды, по-прежнему давали о себе знать, но он упрямо поглядел на Эса и отозвался:

  – Да. Если быть точным, то у меня к тебе два дела, и с первым нужно немедленно разобраться, а второе подождет, пока ты не продашь свои... то есть эти чертовы головы и не перестанешь соваться с ними к моему оруженосцу.

  – Ага, – удивленно протянул светловолосый парень. И поставил диагноз: – Что-то с тобой не так. Вчера ты ни с того ни с сего обиделся, сегодня предъявляешь какие-то странные претензии. Я же помочь твоему оруженосцу хотел, а не унизить.

  – Я был бы счастлив, если бы ты помог ему по-другому, – спокойно продолжил Уильям. – Пойдем.

  Он развернулся и повел Эса прочь от башни Кано. Дракон послушно побрел за ним, гадая, какая именно муха из огромной стаи укусила его приятеля, а Говард, чуть помедлив, замкнул тихую ненавязчивую процессию, накинув теплую куртку и сунув руки в карманы – было холодно, по-осеннему холодно и промозгло, и даже лес, истрепанный молниями, измученно опустил ветви...

   ГЛАВА ДЕВЯТАЯ,

   В КОТОРОЙ ДРАКОНИЙ ЛЕС НАЧИНАЕТ ПРОСЫПАТЬСЯ

  – Итак, я хочу, – произнес Уильям все так же тихо, – чтобы ты перенес акварели, холсты и все готовые картины сэра Говарда сюда, в замок.

  Эс покосился на рыцаря со смутным неодобрением. Он любил художников, но не верил, что воины Этвизы умеют совмещать походы с рисованием. И если бы не Уильям (снова – если бы не Уильям...) он бы не сделал ничего, чтобы выручить сэра Говарда, пока не убедился бы, что рыцарь действительно этого достоин.

  – Ну, если ты как можно подробнее объяснишь, где расположен особняк семьи Ланге и, собственно, твоя рабочая комната...

  В голосе дракона было столько сомнения, что оруженосец принца поежился. Однако сам юноша не дрогнул:

  – Эс, перестань. Мы все уже знаем, что продукты, необходимые вещи и всякие глупости ты переносишь из любого известного тебе места, а, поскольку ты крылатый звероящер и летал повсюду над нашим континентом, спасти акварели сэра Говарда тебе не составит особого труда. – Он повернулся к воину и попросил: – Давай, расскажи ему.

  Рыцарь неуверенно прокашлялся.

  – Мой особняк, – начал он, – находится чуть севернее столицы. Из окон южного крыла видны городские стены, в саду растут березы и гиацинты, а еще лилии, незабудки и горицвет... кроме южного крыла, есть еще северное, и мой рабочий кабинет там, в самом дальнем конце, чтобы я никому не мешал, если бы вдохновение напало на меня ночью...

  – Предположим, что я понял, – нахмурился Эс. – Ладно, попробуем в порядке эксперимента...

  Он щелкнул пальцами. На сэра Говарда свалился мольберт, испачканный белыми и голубыми красками.

  – Да, – радостно подтвердил он, – это мой!

  Щелчок повторился. С высокого потолка градом посыпались холсты, кисти и баночки с акварельными красками, такие грязные, будто рыцарь пользовался ими вечность – и ни разу не удосужился вымыть. Следом за ними рухнула целая гора готовых картин, и у Эса, до сих пор не верившего, что оруженосец хоть на что-то годится, екнуло в груди.

  Он годился.

  И это было слабо сказано.

  Одна из картин – море, штормовое темное море, пенные валы, корабли, обреченные погибнуть, вспышки фиолетовых молний – казалась такой глубокой, словно любой, кто осмелился в нее заглянуть, шел ко дну вместе с мореходами. Другая – весенний сад, цветение сирени, нарциссов и незабудок, серые силуэты птиц в молодой листве, мощеная дорожка, женщина в пышном синем платье с кринолином – выглядела окошком в иной мир, где все еще тепло, светло и скоро наступит лето. Третья – война, битва между рыцарями и людьми, одетыми в кожу и меха, кровь, блеск мечей и копий, черные грани метательных ножей, хмурое сердитое небо, – откровенно пугала.

  Четвертая была портретом. Совсем молодая девушка с такими же светло-карими глазами, как у сэра Говарда, сидела на бортике фонтана и улыбалась художнику, будто самому близкому человеку на земле. Мужская одежда – узкие черные штаны, белая рубашка, – все равно умудрялась выгодно подчеркнуть фигуру, а низкие шнурованные ботинки шли героине портрета гораздо больше, чем туфли или изящные женские башмачки. Единственным ее отличием от рыцаря были, пожалуй, пухловатые губы и россыпь веснушек на щеках, а еще родинка под нижним левым веком.

  – Моя кузина, – с любовью пояснил оруженосец. – Она высоко ценит мое искусство.

  – Ну еще бы, – наконец-то выдохнул Эс, осознавший, что при появлении готовых картин дыхание отказалось повиноваться, а он вполне свободно чувствовал себя никак не менее трех минут. – Это... роскошно. Я боялся, что мы увидим вольные карикатуры упырей, с которыми тебе приходилось драться, а мы увидели... волшебные вещи.

  Сэр Говард смутился и покраснел:

  – Да ну что вы, это всего лишь краски, всего лишь результат работы кистью и всего лишь выцветшие холсты, к тому же довольно... э-э-э... пыльные, понятия не имею, куда мама их засунула после моего ухода.

  – Это не «всего лишь», – покачал головой Уильям.

  Все трое помолчали, наслаждаясь моментом. Рыцаря впервые похвалили за картины, а не за походы, Эс впервые увидел достойного художника прямо перед собой, а Уильям, все еще занятый своими собственными идеями, несколько раз переступил с ноги на ногу, будто проверяя состояние подошв.

  – С этим разобрались, – удовлетворенно отметил хозяин замка. – А в чем заключалось второе твое дело?

  Юноша красноречиво посмотрел на драконьи головы, перетянутые цепью.

  – Сначала продай. Или прибей к стене, как делают охотники, и рассказывай своим новым гостям байки о погоне за тупыми звероящерами. Потому что эти дурацкие штуковины испортят момент, а он обязан быть потрясающим, самым потрясающим за всю жизнь. Соображаешь?

  – Соображаю, – покивал Эс. – Ну-ка пошли.

  – Куда?

  – Прогуляемся.

  Он перехватил цепь тонкой, но такой сильной рукой, что сталь отчаянно хрустнула, а рогатые драконьи морды обиженно покачнулись. И, выскочив из Льяно, размашисто зашагал к лесу.

  Снаружи было холодно – Уильям затянул шнуровку на вороте пальто, такого же «щелкнутого» из Талайны, как и свитер, – и сыро. Ледяные лужи, обрамленные грязью и погибшей травой, так и норовили стать чьим-нибудь приключением – давай, вступи, и десять минут занимательных, полных ярости танцев тебе обеспечены! Однако и принц, и дракон, и рыцарь обходили их стороной, и у нетронутой небесной воды не было иных вариантов, кроме как отразить хмурое осеннее небо, где рассеянные лучи света пытались пробиться через пелену низких облаков, а тучи, пока далекие, пока безобидные, висели над горизонтом.

  Эс шел, не проверяя, идут ли за ним «дети». Останки неразумных драконов покачивались в его руке, белки и зайцы, воскресшие при хозяине Льяно, прыгали прочь из-под его сапог, а деревья шелестели, словно повторяя то самое слово, что Уильям уловил от них несколькими днями ранее: «Прочь, прочь, прочь!»

  Его Высочество поежился, но не от холода, а от страха. Если против него лес ничего не имел, то против Эса он был настроен решительно и мрачно, затачивая корни, как мечи, намереваясь устроить битву. И юноша, подчиняясь минутному порыву, мягко прикоснулся к очередной ветке, нависшей над звериной тропой, нежно ее погладил, придавая не меньше веса, чем любому живому существу, и попросил:

  – Пожалуйста, не трогайте его. Я прошу вас – не трогайте. Он мой друг, он не причинит вреда ни Льяно, ни Драконьему лесу. Если не верите ему – поверьте мне...

  И деревья притихли, настороженно и задумчиво, заново оценивая дракона. Уильяму почудилось, что он опять слышит мягкие, едва различимые голоса, но они перешептывались так неразборчиво, так глухо, что выражения сплетались в сплошной монотонный напев. Надо быть хайли, чтобы на равных с ними общаться. Надо быть хайли, чтобы не бояться их неожиданной активности – а принц как будто состоял из двух половинок, и одна из них даже не догадывалась, умеет ли пользоваться тем, что скрыла и уберегла в себе вторая.

  И все же Его Высочество знал – знал, не нуждаясь в уточнениях, – что лес, пробудившийся ото сна этим утром, ранен. Что он был ранен задолго до того, как явился песочного цвета звероящер, что он зализывал свои раны долгих семнадцать с половиной лет. Как ни крути, ранами изобилует все, что есть на земле – и эти раны делают того, кто их носит, самим собой, изменяют его по своему образу и подобию. Все, что есть на земле – это раны, нанесенные кем-то или чем-то, полностью пропавшие, затянутые, распахнутые, кровоточащие или гниющие, и лишь от тебя зависит, справишься ты с ними или будешь беспомощен.

  – Эй, презренная рептилия, – окликнул сэр Говард, уставший без весомых причин тащиться по лесу. – Куда мы идем?

  – В ближайшую деревню, – огорошил Эс. – Надо, чтобы твой господин как следует проветрился.

  – Чего?! – бедный рыцарь подскочил, словно заранее испытал ночевку посреди мокрого, кошмарно темного, промозглого осеннего леса. – Да мы умрем от холода раньше, чем успеем развести огонек! Одумайся, рептилия, оглянись – мы под заснеженным Альдамасом, и зимние колючие ветры доберутся до нас так скоро, что и драконье-то пламя не сумеет никого согреть, что уж говорить о труте и огниве...

  – Заткнись, – любезно посоветовал звероящер. – Я сказал, что твоему господину надо как следует проветриться. Если я сказал, что так надо, значит, так надо. Сопротивление бесполезно. Мы идем в ближайшую деревню, продаем головы – не забывай, что он сам на этом настаивал, – и лишь затем возвращаемся к вопросу о... кхм... возвращаемся к вопросу.

  «Он в курсе», – сам себя «обрадовал» Уильям.

  Настроение у него окончательно испортилось. Он-то рассчитывал, что Эс избавится от голов неизменным щелчком пальцев, а Эс возжелал пересечь Драконий лес и навестить своих знакомых «профессиональных охотников». Может, они у него демонический трофей и купят, чтобы по вечерам хвастаться своим женам: вот, глядите, как отважно я убил пятиглавого дракона, как серьезно я отнесся к вашим требованиям, как я пренебрег вечерней попойкой и поперся в проклятое королевство хайли! Уильям ясно представил себе обоих самовлюбленных мужчин, готовых, в отличие от сэра Говарда, с удовольствием выдать чужую заслугу за свою собственную – и скривился. Такие люди были ему сугубо отвратительны, и в глубине души он надеялся, что однажды на них рухнет какой-нибудь неприхотливый метеорит, и что мерзкие представители человеческого рода умрут в страшных муках, замученные самым жестоким палачом из всех.

  Тащиться по лесу? Ночевать на мокрой палой листве, бок о бок с желтыми сороконожками и жуками? Почему бы и нет? Мало ли, вдруг холода и на них повлияли сразу, вдруг они залезли в свои норы и логова и до весны уже не покажутся – как им себя вести в самом сердце продрогшей, покрытой инеем земли?

  ...То, что грозовые тучи у горизонта куда менее мрачны, чем Его Высочество, не было секретом ни для Эса, ни для сэра Говарда. Боевой план дракона был очевиден, как ответ на загадку, чей профиль изображен на серебряной талайнийской монете. Он выманил юношу из Льяно, заставил идти к черту за рога ради сомнительной продажи своего трофея, он не предупредил, что расстояние до ближайшей деревни столь велико, что проводить ночи в лесу, возможно, придется не единожды и не дважды... Но лишь потому, что надеялся – Уильям сорвется и накричит на него, разволнуется и выложит все свои карты на стол, как бесполезный мусор, чтобы все наконец-то уяснили, насколько силен его расклад и какие перемены сулит.

  Но Его Высочество не проявлял абсолютно никаких эмоций, кроме явного желания растерзать чей-нибудь труп. Эс даже огляделся в поисках подходящего, но вряд ли принца интересовал иссохший хитиновый панцирь черного ядовитого таракана. Зато его яд, если дракон не ошибался, стоил около двадцати золотых, а двадцать золотых некоторые люди не могли заработать и за всю жизнь, что уж говорить о паре мгновений, пока благословенная жидкость не вытечет из сломанных жвал и не окажется в хрустальной колбе. Жаль, что хрустальной колбы у хозяина замка именно сегодня при себе не было.

  На тропу опустились мягкие лапы сумерек, и дракон разочаровался в своей затее так, что ощутил острую потребность развернуться и заявить, что никто никуда не пойдет, что это была новая дурацкая шутка в его стиле. Но тут сэр Говард, невзирая на явно упавшее расположение духа своих товарищей, скомандовал располагаться на привал, и Уильям покорно уселся в корнях старого пожелтевшего клена. Прокатившись по знаменитому перевалу Альдамаса, отыскав драконий замок и обустроившись там, он разлюбил путешествия и не старался доказать обратное ради своих спутников. Он пошел в лес, потому что светловолосый парень велел идти, а светловолосый парень был Уильяму необходим.

  Пока сэр Говард мужественно разводил костер, плюнув на свои же заверения, что пламя в такую холодную ночь не согреет и крохотную фею, Его Высочество задремал. Эс традиционно пощелкал пальцами, но вместо готовой пищи с неба рухнул вымытый рыцарем походный котелок, бумажный пакетик с гречневой крупой и точно такой же – с мелко нарезанным подкопченным мясом.

  – Проявим самостоятельность, – преувеличенно бодро сказал он. – Ты умеешь возиться с едой?

  – Не очень, – самокритично признал сэр Говард. – Когда я сварил что-то вроде супа из тушки зайца, милорда полдня тошнило.

  – Что ж, ладно, – недобро усмехнулся Эс. – Но давай хотя бы поразмыслим, достаточно ли крупы и мяса, чтобы приготовить походную кашу? Потому что, как мне кажется, в той, что мы ели накануне, были еще какие-то вещи.

  Оба приуныли, безнадежно любуясь котелком и бумажными пакетиками.

  Уильям выбрался из корней, пошатнулся и чуть не грохнулся, до того был сонным. Жестом разогнал своих спутников, подхватил котелок, вручил Говарду и велел:

  – Сходи набери воды. В этом лесу ручьев не меньше, чем, например, вшей на голове у бездомного. А ты, – он повернулся к Эсу, – организуй-ка мне баночку соли, морковку и, пожалуй, луковицу, только маленькую, чтобы не пришлось выбрасывать лишнее.

  Светловолосый парень покорно повторил процедуру щелканья. Уильям вытащил из внутреннего кармана пальто, обшитого кожей, серый стальной нож с широким лезвием, спрятанным в легких деревянных ножнах. Потребовал у дракона еще и миску, ловко нарезал морковь и лук, приказал Говарду, притащившему полный котелок, повесить его над огнем и ждать, пока закипит. Зачем-то посолил воду (рыцарь и дракон покосились на него с немым удивлением, но комментировать побоялись), дождался, пока она закипит, и бросил туда крупу – вернее, половину той крупы, что дал ему Эс. Другую половину он вернул звероящеру, не объясняя, почему нельзя сварить и ее тоже, добавил к утонувшей части морковку и лук, сделал небольшую паузу, высыпал туда же мясо. Гордо поглядел на плоды своих усилий, уселся рядом и сунул вымытый нож обратно в карман.

  – Она уже готова? – нетерпеливо уточнил Эс, наклоняясь над котелком.

  – Еще нет, – спокойно возразил юноша.

  Будучи подростком лет четырнадцати, он часто пробирался в кухню тайком от родителей, а поварята принимали его с такой любовью, будто он был частью их огромной семьи. Чтобы обслужить целый замок, да еще и центральный, накормив как хозяев, так и слуг, и стражников, и военный гарнизон, расквартированный в казармах на заднем дворе, требовалось много людей, способных приготовить изящные диковинные – или самые обычные блюда. Они были абсолютно разными, не имели ни черта общего, кроме любви к работе над пищей, но подружились накрепко и проводили долгие годы вместе, называя друг друга не иначе, как своими братьями и сестрами. Юного принца они обучили всему, о чем он рисковал спрашивать, но этот свой талант, единственный настоящий, Уильям не мог показать родителям, не мог заорать: вот, смотрите, что я умею, потому что наследнику семьи королей не положено готовить собственными руками.

  Соблазнительный запах походной каши защекотал ноздри, и Эс, не удержавшись, опять буркнул:

  – Она уже готова?

  – Еще нет, – повторил Его Высочество, наставительно приподняв «щелкнутую» драконом ложку. – Видишь, сколько воды?

  – И что? – не понял звероящер. – Подумаешь, вода. И поел, и напился заодно...

  – И на вкус ужасно, – поддакнул юноша. – Как можно было протянуть пятьсот лет на еде, похищенной у кого-то другого? Ты представляешь, сколько неудобства доставил королям и – в особенности, – их слугам?

  Эс растерялся:

  – Но ты ведь не имел ничего против.

  – Не имел, пока не выяснил, откуда она берется. Было бы неплохо, если бы ты нанял поварят из, допустим, Вилейна, оборудовал для них замковую кухню и наладил торговлю со своими соседями, как поступают все приличные короли. Воровать нехорошо, Эс, – ложка в кулаке Уильяма покачивалась, влияя на совесть крылатого звероящера сильнее, чем, собственно, свернувшая на опасный путь беседа. – Все, что мы делаем, должно быть сделано честно.

  Дракон помолчал, раздумывая над каждым словом, и попробовал – пускай и неуклюже, – оправдаться:

  – Как, по-твоему, я договорюсь о торговле с людьми, если они боятся Драконьего леса, будто огня? Как, по-твоему, я договорюсь о торговле, если золото народа хайли давно вышло из оборота, а талайнийского, хальветского или сабернийского у меня просто нет?

  – Золото можно заработать, – вставил сэр Говард, принюхиваясь к походной каше так сладострастно, будто не ел неделю. – А насчет Драконьего леса... ну не знаю, соврать что-нибудь. Мол, ты герой, рискнувший поселиться бок о бок с крылатыми звероящерами, и они тебе не страшны, ведь твой меч... или сабля, внушает им невольное уважение.

  – «Все, что мы делаем, должно быть сделано честно», – передразнил Эс.

  Рыцарь виновато улыбнулся:

  – Точно, как я посмел забыть.

  Уильям наблюдал за их перепалкой со смешанными чувствами. С одной стороны, он действительно считал, что Эс поступает неправильно, отбирая дорогие блюда у ни в чем не повинных поварят. С другой – Эс по-прежнему оставался Эсом, ленивым, плевать хотевшим на людей и привыкшим жить в одиночестве, рассчитывая лишь на себя. Если бы Его Высочество не пересек границу Драконьего леса и не сунулся в Льяно, светловолосому парню было бы все равно, как себя вести. Те, у кого он воровал еду, были ему не любопытны, он смотрел на них, как на суетливых муравьев – переступи или раздави, если они тебя раздражают.

  – Теперь готова, – разрядил ситуацию он, снимая котелок с огня.

  Спутники сели в кружок, вооружились ложками и принялись ужинать. Некоторое время над стоянкой царила тишина. Потом Эс похлопал Уильяма по худому плечу, привлекая к себе внимание, и спросил:

  – С каких пор наследников короны учат правильно обращаться с мясом и гречневой крупой?

  Серый невозмутимый взгляд Его Высочества скользнул по темным деревьям, по гибким силуэтам сороконожек и, наконец, вернулся к хозяину замка Льяно, дракону в человеческом теле, зеленоглазому, насмешливому, неуловимо хитрому. Хитрость была тем, что он преподносил, как глупость, но эта глупость, принятая всерьез его собеседником или спутником, давала светловолосому парню шанс укрыться, поднять невидимый щит против человеческого рода, разбить об него то, что могло бы причинить ему вред.

  – С тех самых, как они сбегают от нянек и надевают белую форму работника кухни, а еще колпак, чтобы цвет волос не выделял их из толпы, – поделился Уильям. И, опустив ложку в котелок, где о каше напоминали разве что редкие крупинки на дне, предложил: – Давайте спать. Никто, разумеется, не прихватил ни единого одеяла?

  – Нет, но у нас все-таки есть запасное средство, – утешил его дракон. – Не беспокойся. Я возьму их из Льяно, а утром сразу же отправлю назад. Это будет не воровство.

  Щелчок. И еще один. И еще.

  Уильям слышал, что маги выбирают определенный жест, чтобы активировать свою силу. Но они предпочитали взмах, или плавное, текучее движение, или невидимый рисунок, выведенный пальцами прямо перед собой. И никто, никто из них не щелкал пальцами так же, как Эс, никто не вкладывал свою магию в нечто столь незаметное и простое.

  Спать посреди леса оказалось не менее жутко, чем в первую ночь после прощания с господином Кливейном, Кельветом и Тхеем. Впрочем, разница была – Его Высочество так устал, что страх не помешал ему закрыть глаза и забыть о желтых силуэтах сороконожек, еще более ярких благодаря недавнему дождю...

  Проснувшись и перекусив, компания продолжила путь. Если для Уильяма он был однообразным и скучным – разве что под сапогами появятся красные, оранжевые или розоватые мухоморы, а может, дикие лесные цветы, – то сэр Говард имел смутное представление, где именно сейчас находится. Отклонись чуть севернее, и выйдешь к Этвизе, чуть западнее – и встанешь у самого начала Тропы Великанов. Однако Эс планомерно избежал и первого, и второго направления, чтобы вывести отряд к рубежам Саберны, где смешанные деревни людей и гномов никак не охранялись, потому что все воины сторожили границы с Хальветом.

  Опушка Драконьего леса была светлой и не сулила путникам никаких опасностей, но никто не собирал тут грибы, никто не подошел к густым зарослям дикой малины, никто не оборвал землянику, и увядшие плоды сиротливыми пятнами украшали землю. Здесь же росли и мелкие лесные орехи – сэр Говард насобирал целую пригоршню и принялся раскалывать скорлупу зубами. Она так скрипела и трещала, что Уильям испугался, не сломает ли рыцарь челюсти, однако тот выглядел вполне довольным собой и окружающей обстановкой, не возразив, когда Эс повелительно указал на удобную поляну, покрытую солнечными лучами, и произнес:

  – Пойду сам. Если сабернийцы увидят вас, они объявят войну Драконьему лесу, чтобы отобрать жениха своей любимой принцессы. Я понимаю, Уильям, что ты переписывался с ней только ради побега, но гномы – взбалмошные и мстительные ребята, им пойти на кого-нибудь войной – это как в шахматы поиграть. Правда, шахматисты из них никудышные. Всем пока.

  И он двинулся к деревне, размахивая драконьими головами так, чтобы каждый сообразил: с тем, кто умудрился их раздобыть, связать и вынести из леса, лучше не связываться никаким иным образом, кроме денег.

  – Я не думаю, что гномы настолько вспыльчивы, – засомневался Уильям наедине с рыцарем, присаживаясь на поваленную березу. Ее, похоже, разворотило молнией, и несчастное дерево целую ночь напролет горело изнутри. – Если бы они были такими уж кровожадными, то господин Кливейн – тот саберниец из Гильдии Наемников, – ни за что не стал бы мне помогать. А он стал, еще и посмеялся – мол, у вас такое извращенное чувство юмора, господин Хилл!

  Сэр Говард весело рассмеялся.

  – Гномы такие же разные, как люди. Как эльфы. В их королевстве нет одинаковых созданий, милорд. Если бы кто-нибудь и счел, что вы оскорбили честь Ее Высочества, то он обсудил бы это со своими товарищами, но вряд ли поднял бы топор, прихватил из покинутого сарая знамя и пошел вас воспитывать. Ко всему прочему, гномы высоко ценят смешные шутки, а ваша была такой, что не расплакаться от хохота сумел бы разве что великан, да и то за счет отсутствия рабочего мозга.

  – Еще я не думаю, что великаны так уж плохи, – пожал плечами Уильям. – Скорее всего, с ними никто и не пытался договориться.

  – А вы попытаетесь?

  Юноша нахмурился. Он бы не отказался обсудить что угодно даже с великанами, если бы они, разумеется, стали его слушать.

  Время шло, от Эса не было ни слуху, ни духу. Никто не волновался – ни рыцарь, ни принц, – потому что крылатый звероящер вполне мог опрокинуть кружку-две самогона за встречу с покупателями, за удачную торговлю, за выручку или, не заморачиваясь, обойтись без повода и опрокинуть их беззвучно.

  За спиной Уильяма синими пятнами проступали плоды терновника. Когда-то роскошный куст, обугленный по краям, как будто его тоже било молнией, старательно выполнял свои обязанности, предрешенные кем-то свыше. Его, как и грибы, как малину и землянику, не тронул никто из жителей Саберны, и тонкие слабые ветки гнулись под непосильной тяжестью результата своих трудов. Его Высочество протянул руку, желая сорвать хотя бы один, облегчить страдания терновника хоть немного – и, невесть какого черта, это оказалась именно та рука, что он рассек лезвием ножа, намереваясь увидеть свою кровь. Рана тревожно екнула, ладонь ощутимо задрожала, а чистая ткань, перетянувшая надрез, неожиданно зацепилась за обломанный шип и слетела, обнажая россыпь алых и серебряных капель. Не смешанных, а скорее обособленных: серебряная кровь хайли собиралась в мелкие жидкие комочки, словно ртуть, а красная человеческая текла, текла и текла, как если бы рана была смертельной, и где-то внутри умирало что-то важное, что-то настолько важное, что с его гибелью юноша был бы обречен.