Текст книги "Искатель, 2000 №4"

Автор книги: Кир Булычев

Соавторы: Джон Лутц,Николай Казаков,Андрей Шаров,Песах Амнуэль
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 9 страниц)

У Павлика Бруевича оказалась правосторонняя пневмония.

Не уберегли Павлика…

Стоп! А не Павликом ли зовут сына Котовой? И ее домработница говорила, что он вроде как заболел…

Дворецкий подъехал к особняку Котовой и, только когда увидел большое скопление машин, до него дошло, что сегодня третий день после убийства Ларисы Павловны, и именно сегодня должны были состояться похороны. Он посмотрел на часы – начало четвертого, – значит, уже похоронили и приехали сюда, чтобы помянуть.

Через открытые калитку и входную дверь Дворецкий прошел в дом, быстро нашел домработницу Котовой и, для чистоты эксперимента, показал ей все четыре фотографии.

– Никого на них не узнаете?

Фотография Филатовой в стопке лежала последней, и когда девушка до нее дошла, внимательно вглядываясь в каждую и отрицательно качая головой, то сразу воскликнула:

– Это она! Та, которая приходила на день рождения Павлика. Помните, я вам про нее говорила?!

– Вы точно в этом уверенны?

– Абсолютно… Вы ее нашли?

– Пока нет.

– А Павлушу?

– И Павлушу пока нет.

– А шансы еще есть?

– Шансы есть всегда… Никакой информации о выкупе вам не поступало?

– Н-нет… А что, может поступить?

– А иначе не понятно, зачем было нужно ребенка похищать.

– А при чем здесь я? – совершенно резонно спросила девушка.

Попросив разрешения воспользоваться телефоном, Дворецкий набрал домашний номер Бруевича и снова услышал предложение автоответчика оставить сообщение для хозяина.

Немного подумав, Юра набрал «Справочную», представился и спросил номер телефона приемного отделения второго городского роддома. После нескольких безуспешных попыток дозвониться – постоянно было занято – ему сообщили, что доктор Бруевич сегодня дежурит по больнице и будет на рабочем месте до завтрашнего дня.

Следующий звонок был в отдел. Трубку взял Петренко. Дворецкий попросил минут через пятнадцать выходить на улицу и ждать его приезда.

– Куда поедем-то? – поинтересовался Владимир.

– В роддом.

– Ты снова стал отцом?

– Хочу провериться у гинеколога.

– Уж лучше сразу к психиатру…

Альберта Марковича Бруевича Дворецкий и Петренко застали в его кабинете на втором этаже. Бруевич, высокий холеный немного худощавый мужчина с академической бородкой «а-ля доктор Чехов», стоял около окна и задумчиво курил в приоткрытую форточку. От него за версту разило благополучием и полной уверенностью в себе и в своем завтрашнем дне. Но только до первой фразы, которую прямо с порога произнес Дворецкий:

– Здравствуйте, Альберт Маркович. Мы очень хотим узнать, как себя чувствуют Светлана Тимофеевна Филатова и Павлик.

После секундного раздумья Бруевич спросил:

– Они лежат в моем отделении?

Он попытался сохранить спокойствие, но по тому, как дрогнул его голос и забегали глаза, Дворецкий понял, что попал точно в цель.

– Надеемся, что нет.

– A-а что, собственно говоря, тогда вам от меня надо?

– Нам надо знать, где они.

– А вы их родственники?

– Ага, – кивнул Дворецкий. – Мужья Филатовой.

– Не понял? – Лицо Бруевича вытянулось.

– Альберт Маркович, вы – умный человек. Давайте не будем попусту тратить драгоценное время. У нас его не так много…

– А вы, собственно, извините, пожалуйста, кто такие?

– Не догадываетесь?

– А к чему мне нужны какие-то догадки? Я – официальное лицо, на рабочем месте…

– И мы – официальные лица.

Юра полез в карман за удостоверением, но не успел его достать, как дверь в кабинет Бруевича распахнулась, на пороге появилась медсестра и, не обращая внимания на Дворецкого и Петренко, быстро заговорила:

– Альберт Маркович, там женщину привезли. Машина ее сбила. И сама же к нам привезла. Судя по всему – девятый месяц. Воды уже отошли. Сильно травмирована. Сердцебиение ребенка прослушивается. Но сама очень тяжелая…

– Где она?

– Во втором боксе.

– Александрова уже там?

– Да, но…

– Пусть начинает, я иду.

Бруевич подождал, пока за медсестрой закроется дверь, последний раз глубоко затянулся, аккуратно затушил окурок в пепельнице и негромко, но очень четко произнес:

– Извините, но профессиональный долг – превыше всего. Если хотите – ждите. Но это может затянуться очень надолго. – И торопливо, на ходу застегивая халат, покинул кабинет.

– Не убежит? – едва за ним закрылась дверь спросил Петренко.

– Если только спрячется.

– Куда?

– В гинекологическую щель.

– Остряк ты наш… Интересно, а где у них здесь «эм-жэ»?

– Сходи поищи.

Петренко вышел. Не успел Дворецкий закурить, подойдя к окну и посмотрев на стоящий перед зданием «Ниссан» Бруевича, как Владимир снова появился на пороге кабинета.

– Слышь, Юр, а он куда-то звонит. Из ординаторской. – Петренко махнул рукой в сторону коридора.

– Странно… – Дворецкий подошел к столу, поднял трубку и поднес ее к уху. – Телефон работает… Вот, падла, предупреждает ведь кого-то. – И, повернувшись к Петренко, произнес: – Там телефон какой, не обратил внимание?

– В каком смысле?

– Кнопочный или дисковый?

– Я видел, что ли?! Он его спиной загородил.

– Прогуливайся по коридору, и как он выйдет – скажешь!

– Чего ты придумал-то?

– Иди-иди-иди…

Через минуту Дворецкий уже был в ординаторской. Телефон оказался кнопочным. Юра поднял трубку и нажал на кнопку повтора последнего номера. На другом конце провода к телефону долго не подходили. После третьего или четвертого гудка раздался негромкий щелчок включения определителя номера, и гудки пошли немного другого тона. И когда Дворецкий разочарованно решил, что уже, наверное, к телефону и не подойдут, трубку все же сняли, и женский голос коротко произнес:

– Алле!

Дворецкий быстро снял с пачки сигарет целлофановую обертку, поднес ее к микрофону, начал ей шелестеть, имитируя помехи на линии, и спросил, повернув голову в противоположную от трубки сторону:

– Света, ты меня слышишь? Алле-алле?

– Ну что еще, Альберт?.. – Ее голос раздался настолько громко и отчетливо, что его услышал даже Петренко, стоящий по другую сторону стола.

Юра показал Петренко большой палец, подмигнул, положил трубку на стол и посмотрел на маленькую бумажную бирочку с номером телефона.

– Никого к трубке не подпускай! – тихо сказал он и вышел из ординаторской.

Через несколько минут Дворецкий знал не только номер телефона, по которому ему ответила Филатова – теперь он был более чем уверен, что это была именно она, – но и адрес, по которому этот телефон находился, – старый дачный поселок, расположенный недалеко от города.

Вернувшись в кабинет Бруевича, Юра набрал номер своего отдела. Ему ответил Гладышев. Дворецкий быстро заговорил:

– Лень, это я. Бери группу захвата и шуруй на Лесную Поляну, дом пятьдесят два… Да, дачный поселок. Там подозреваемая в убийстве Тополевой и Котовой. И, скорее всего, с ней маленький ребенок… Да-да, тот, которого украли у Котовой… Будь осторожен, она мастер спорта по биатлону. Будет бить точно в глаз, чтобы шкурку не попортить… А мы с Володькой в роддоме… Что?.. Сидим в очереди на прием к гинекологу…

И сразу набрал еще один номер.

– Николаева, будьте добры… Конечно, подожду… – Дворецкий достал сигареты и закурил. – Ник, это ты?.. А это я! Если хочешь обогатить и без того богатый внутренний мир, срочно поезжай в дачный цоселок Лесная Поляна, дом пятьдесят два. Сейчас там будет бесплатное кино. Тебе понравится. Пока наши не подъедут – никуда не суйся. А потом – тем более. Будь осторожен – ты мне дорог как память… Нет, меня там не будет… Да уж как-нибудь и без меня обойдутся… Где, где, потом скажу где… Все, целую в ухо… Да, с меня ящик пива!.. За хорошую память на лица.

Дворецкий положил трубку и важно опустился в кресло заведующего отделением.

– Ну-тес, голубчик, на что жалуемся? – Он исподлобья посмотрел на своего напарника. – По утрам трубы не горят? Говорите, случается? Особенно по понедельникам? Трубы, надеюсь, фаллопиевы?.. – Юра откинулся на спинку кресла. – Раньше я тоже хотел стать врачом. Пойти по стопам родителей. Они ж у меня доктора. Папа хирург, мама педиатр… А я бы стал гинекологом. – Он сделал небольшую паузу. – Чтобы иметь возможность судить о женщинах еще и изнутри…

В кабинет заглянула та же медсестра, которая приглашала Бруевича к женщине, попавшей под машину. Она окинула Дворецкого и Петренко быстрым укоризненным взглядом и спросила:

– Альберт Маркович уже вышел? Вы б здесь не курили, что ли… – И, не дожидаясь ответа, закрыла дверь.

– Володь, – продолжил Дворецкий, поднимаясь с кресла. – Есть «Секс по телефону». А я тут на досуге придумал новый вид услуг для лиц с замедленной сексуальной реакцией – «Секс по телеграфу».

– А я тебе не рассказывал, как как-то попал в «Секс-шоп»?

На полпути к окну Дворецкий остановился.

– Нет. Я надеюсь, ты не захотел попросить там политического убежища?

– Да какое там убежище. Ужас! Фаллоимитаторы висят на стенах, как милицейские дубинки. Под потолком покачиваются надувные бабы всех мастей вплоть до негритянок. Но больше всего меня поразила вагина «Боевая малышка». Похожа на капкан. От одного только вида импотентом станешь.

Дворецкий подошел к окну и, прежде чем выбросить окурок в приоткрытую форточку, несколько раз глубоко затянулся.

– А я слышал, что на Западе… – Он поднял руку на уровень форточки и посмотрел на улицу. – Никому я там на голову не попаду?.. – И от удивления даже присвистнул. – Опа-нас! А «Ниссана»-то – не-тути! Смотался наш лучший друг беременных женщин…

Юра подбежал к телефону и набрал номер городской дежурной части.

– Стас, это Дворецкий. Передай на все посты, чтобы задержали черный «Ниссан-премьеру». Ориентировочно направляется к дачному поселку Лесная Поляна… Особо опасный преступник… Да-да, номер знаю. Записывай…

Через полчаса я уже был на Лесной Поляне.

Я медленно проехал до конца поселка, пытаясь высмотреть что-нибудь необычное за высоким деревянным забором с прибитой рядом с калиткой старомодной полукруглой табличкой с номером дома и полустертой фамилией хозяина – Бруевич З. С. Насколько я помнил, владельца «Ниссана» звали Альберт Маркович. Этот «З. С.» вполне мог быть его братом или дядей, но, судя по возрасту дачи, первым хозяином, скорее всего, был его дед.

Через забор я смог увидеть только второй этаж и покрытую черепицей крышу дома. В одной из комнат горел свет. Над трубой поднимался жидкий дымок.

В тупике около последних дач я аккуратно развернулся и приткнул машину у ворот пятьдесят восьмого дома, который выглядел нежилым. Калитка оказалась незапертой, и я прошел на участок. В стоящих между мной и дачей Бруевича домах света не было, и я решил, что и там пока никто не живет.

Между собой участки разделялись невысоким штакетником, преодолеть который не составило труда. Я подошел к пятьдесят четвертому дому и осторожно выглянул из-за угла. С моей стороны к даче Бруевича была пристроена широкая и длинная, во весь дом, веранда с высокими, почти от пола и до потолка, окнами.

Неожиданно на веранде зажегся свет, и я увидел зашедшую на нее женщину. Как следует разглядеть ее мешали ветки деревьев и частично задернутые шторы на окнах. Да и расстояние было приличным – метров пятьдесят, не меньше. Женщина несколько раз нагнулась, по всей видимости, что-то поднимая с пола, и вернулась в дом.

Мне чертовски захотелось убедиться, что эта женщина – именно Филатова. Короткими перебежками, прячась за стволами деревьев, я приблизился к дому. На веранду больше никто не выходил. Я завернул за дальний от дороги угол. Во втором от меня окне горел свет. Я прикинул, что если подойти к нему, то моего роста будет вполне достаточно, чтобы увидеть, что творится в комнате.

Я подкрался и осторожно заглянул. Женщина стояла ко мне спиной у противоположной стены, наклонившись к дивану, и что-то быстро делала руками. Что именно, я не мог понять – мешал большой круглый стол посередине комнаты. Так же я пока не мог понять – Филатова это или нет.

Зато одно я понял абсолютно точно – на дальнем от меня краю стола лежал маленький дамский пистолет.

Перед глазами моментально всплыла картина убийства Котовой. Сердце бешено заколотилось, словно этот пистолет уже направили на меня. Я отступил на несколько метров и, стараясь не шуметь, спрятался за толстый ствол сосны, растущей в окружении густого кустарника. Теперь я был уверен, что из окна меня увидеть невозможно. Переведя дыхание, я выглянул из-за дерева. Женщина выпрямилась, быстро повернулась, взяла со стола пистолет и сунула его под ремень джинсов, задрав край свитера.

Я снова спрятался за дерево.

Это была Филатова. Так же, как и утром, я не мог ошибиться. Ящик пива мной был заработан совершенно честно.

– «Первый», я «четвертый». Объект в комнате выходящей окнами к лесу, – неожиданно услышал я совсем рядом приглушенный голос. – Ведет себя спокойно. Действуем по варианту «окно-дверь». Вы готовы?.. Что?.. Вроде одна… Нет, оружия не видно… Жду вашей команды…

– Ну что, тушканчик, смотаться хотел? С нами такие номера не проходят! – Дворецкий выскочил из машины и подбежал к Бруевичу, стоящему рядом с «Ниссаном» с широко расставленными ногами. Рядом, с автоматами наготове, находились два постовых милиционера, один из которых только что закончил его обыскивать и сложил бумажник и документы на капоте машины. Через затонированные стекла Юра разглядел на заднем сиденье скомканный белый халат. – А еще говорил, что профессиональный долг – превыше всего. Гиппократ бы тебя за это по головке не погладил.

Дворецкий ловко завернул ему руки за спину, защелкнул наручники, повернул к себе лицом и увидел, что Бруевич бесконечно испуган. Он часто и неровно дышал, взгляд не мог зафиксироваться в одной точке, щеки так дергались в нервном тике, что казалось, он панибратски подмигивает окружающим его милиционерам.

У Дворецкого была своя, редко дающая сбои, методика выбивания показаний из до смерти перепуганных задержанных подозреваемых.

– Здравствуй, Маша, я – Дубровский… – Юра сделал движение губами, словно поцеловал Бруевича. – Если хочешь, можешь сохранять молчание. Но не советую! И предупреждаю сразу, ты хотел меня кинуть, а я этого очень не люблю. А теперь пошли! – И повернувшись к постовым милиционерам, добавил: – Спасибо, ребята, отлично сработано! Мы сейчас тут до одного местечка доедем, а на обратном пути «Ниссан» заберем. Вы уж присмотрите пока…

Я чувствовал себя в совершенно дурацком положении.

От омоновца, детины метра два ростом, в темной камуфлированной форме, черной вязаной шапочке, натянутой до шеи и с прорезями для глаз и рта, с короткоствольным автоматом меня отделяли только густые кусты.

Скорее всего он появился из-за другого угла дома и теперь стоял чуть в стороне между мной и окном, в котором горел свет.

Меня он не замечал. Но от этого легче не становилось. Если начнется перестрелка, еще не хватало, чтобы меня задела какая-нибудь шальная пуля.

Позвать его и сказать, что я свой?

Пока я буду объяснять, он успеет сделать со мной очень многое и мало для меня приятное.

Я стал заложником собственного любопытства.

– Вылезайте! – Дворецкий ткнул Бруевича головой в переднюю панель, расстегнул наручники и открыл дверь с его стороны. Петренко с заднего сиденья с интересом наблюдал за развитием событий. – Вылезайте, кому говорят!

– Что вы от меня хотите? – впервые за время задержания подал голос Бруевич. Пока отъезжали от поста и сворачивали на малозаметную лесную дорогу, Дворецкий и Петренко тоже не проронили ни слова. Нагоняли страха.

– Вы нам больше не нужны. – Спокойным, равнодушным и холодно-официальным голосом ответил Дворецкий.

– Вы… Вы меня отпускаете? – Бруевич с опаской посмотрел на окружающий машину лес.

– Вылезайте, не задерживайте нас.

– То есть я свободен? – У Бруевича появились заискивающие нотки. Он попытался заглянуть Юре в лицо.

– Причем абсолютно. – В голосе Дворецкого не прибавилось никаких новых интонаций. Правой рукой, не торопясь, он залез себе под куртку, из наплечной кобуры достал пистолет, снял его с предохранителя, передернул затвор и направил на Бруевича. И неожиданно выкрикнул: – А ну пошел отсюда!

Бруевич в ужасе вжался в сиденье.

– А зачем пистолет? – чуть слышно выдавил он из себя.

– Я же уже сказал, вы нам больше не нужны. – Голос Дворецкого снова стал спокойным и равнодушным. – Не нуж-ны, – по слогам повторил он. – Никакой ценности вы не представляете. К профессиональному долгу вы относитесь равнодушно. Вина ваша в двух, нет, в трех преступлениях, уже доказана. Тратить на вас время у нас нет никакого желания. В рапорте мы сообщим, что вы были застрелены при попытке к бегству. Давайте быстрее! У нас очень мало времени. Нас ждет Светлана Тимофеевна на Лесной Поляне. Она нам про вас уже все рассказала.

– Она врет! – взорвался Бруевич. – Она все врет! Она что же, решила все свалить на меня?

– Альберт, не полоскай нам мозги! И без тебя тошно! – Дворецкий повернулся к Петренко. – Володь, вытащи этот мешок с дерьмом!

Петренко сделал движение, словно собирается выйти из машины.

– Я никуда не пойду! – завизжал Бруевич и уперся руками в переднюю панель.

– Тогда выкладывай все как было! – Дворецкий стволом пистолета несильно ткнул его в плечо. – Будешь врать – сразу схлопочешь пулю!

– Что вы, что вы, – зачастил Бруевич. – Зачем мне вас обманывать?!

Я осторожно выглянул из-за дерева.

Омоновец не торопился предпринимать какие-либо действия. Ждал команды. Он продолжал стоять между мной и окном. Автомат на его шее зловеще поблескивал. На поясе болтались наручники, дубинка и нож. Переговорное устройство он держал в руке.

Филатова суетилась и запихивала какие-то свертки и пакеты в сумку. Мне показалось, что она сама с собой негромко разговаривает или что-то напевает. Но через стекло я ничего не мог разобрать. Она настолько была поглощена сборами, что в сторону окна даже ни разу не взглянула.

И меня, и омоновца это не могло не радовать.

Я остро чувствовал запах чуть намокшей сосновой коры. Где-то наверху, словно транслируя в эфир посредством азбуки Морзе происходящие на земле события, стучал дятел. Короткие удары гулко передавались по стволу дерева.

Переговорное устройство щелкнуло, зашипело, и я сумел разобрать:

– Мы уже в доме. На счет «три» – бей окно! Раз, два…

Не дожидаясь счета «три», омоновец молниеносным движением сунул переговорное устройство в один из своих многочисленных карманов, заученным движением сорвал с шеи автомат, одним прыжком достиг окна, с ходу разбил прикладом раму с двойным стеклом и заорал настолько истошным голосом, что даже меня мороз продрал по коже:

– Руки за голову! Стреляю на поражение!..

Ему все же стоило дождаться счета «три». В дверь никто не ворвался. Пока сыпались стекла, омоновец начал переворачивать автомат стволом в комнату, но для Филатовой этой секундной заминки оказалось вполне достаточно, чтобы метнуться к дивану, на ходу выхватить из-за ремня пистолет и, не целясь, выстрелить в сторону окна. Специалист по захвату моментально спрятался за стену дома, но мне показалось, что ни одна из пуль в оконный проем и не попала.

И только в этот момент упала сорванная с петель дверь, и в комнату ворвалось несколько человек.

Но было уже поздно. Филатова стояла около дивана и держала на руках визжащего от страха маленького ребенка, одетого в пестрый комбинезон. К его головке в красивой вязаной шапочке она приставила ствол пистолета и, повернувшись в сторону ворвавшихся в дверь, закричала:

– Еще одно движение – и я стреляю!

Бруевич закурил, с трудом поднеся трясущимися пальцами зажигалку к сигарете.

– Я люблю ее… Я понимаю, в ситуации, в какой я сейчас нахожусь, это похоже на бред, но раз вы сказали говорить только правду, вот я ее и говорю… Когда она впервые появилась в моей жизни, я понял, что обречен. Вы знаете, я такой человек, что уж если полюблю какую-нибудь женщину, то это очень надолго. Увидев Светлану, я понял, что это навсегда… Эта женщина умеет в себя влюблять и полностью подчинять своей воле. Сомневаюсь, что она отвечала мне искренней взаимностью, но по крайней мере внешне роль нежной и заботливой любовницы она играла хорошо. Меня это более чем устраивало. Я был от нее без памяти…

– Альберт, – перебил его Дворецкий. – Ты слезу из нас не выбивай! Про любовь я и сам могу не меньше наговорить.

– Если бы я вам этого не сказал, то вы бы не поняли всего остального. – Бруевич стряхнул пепел в приоткрытую дверь. Его еще продолжал колотить нервный озноб. Следующей фразой он ошарашил Дворецкого и Петренко: – Идея рожать на заказ пришла именно ей… Это было лет шесть назад. Хотя, конечно, я и сам тогда неоднократно читал, что за границей такое уже давно практикуется, да и у нас в стране кое-какой опыт имеется, но сталкиваться на практике еще не приходилось. Были, конечно, случаи, когда молодые матери отказывались от своих детей и их сразу забирали в богатые семьи, но это, как вы сами понимаете, все не то… Не мне вам объяснять, какая сейчас жизнь, но скажу вам просто как профессионал – женщины, занявшись не свойственными женской природе делами, я имею в виду большой бизнес, большую политику, – подвергают свои организмы таким стрессам, что очень часто это летально отражается на детородной функции. Конечно, эта функция может отсутствовать и по тысяче других причин… В общем, Светлане захотелось зарабатывать себе на жизнь именно таким образом. Ей повезло, что рядом был я, у которого в этой области не только профессиональные знания и опыт, но и информация о потенциальных клиентках. Поначалу я и слышать не хотел, чтобы она этим занималась. Но… Я же вам сказал, что очень любил ее, и когда она категорично заявила, что либо я ей помогаю, либо мы расстаемся навсегда – я понял, что выбора у меня нет.

– Я так понял, вы подбирали ей семьи, где женщины не могут родить? – уточнил Дворецкий, для которого все, что рассказывал Бруевич было настолько неожиданным, что он снова, незаметно для себя, перешел с ним на «вы».

– Да. После того как некоторые женщины, даже пройдя специальный курс лечения, все равно не могут забеременеть и я вынужден констатировать, что в этом плане они обречены, многие становятся очень податливыми и согласными на все. Так что предложение иметь ребенка, отцом которого является их муж, а матерью другая женщина, они принимают чуть ли не на ура. Безусловно, я очень подробно объясняю все достоинства именно этой женщины, я имею в виду Светланы, мы обговариваем сумму, условия и так далее…

– То есть вы выступаете в качестве… – Дворецкий пощелкал пальцами, подбирая точное слово, – посредника, что ли?

– И посредника, и специалиста, который… Скажем так – оказывает помощь в оплодотворении будущей матери, если это не происходит естественным путем.

– Вы хотите сказать… – начал Петренко.

– Да, именно это. Некоторые женщины соглашались, чтобы матерью была Светлана, а отцом их муж, но были категорически против, чтобы оплодотворение происходило методом…

– Понятно, – кивнул Дворецкий. – И многих вы так оплодотворили?

– Мы сделали счастливыми четыре семьи.

– Давайте только без пафоса! Еще скажите, что делали это бесплатно…

– Нет, почему же?! Безусловно, за деньги.

– И за большие? – поинтересовался Петренко.

– Весь процесс – от зачатия и до родов и официального оформления ребенка – стоил пятнадцать тысяч долларов. Мы имели дело только с очень состоятельными семьями.

– А оформляли их вы как?

– Для меня это не представляло никакого труда. Я же еще веду прием в женской консультации, и после того, как Светлана беременела, я, как и положено, заводил на нее карточку, но фамилию и адрес в ней указывал той женщины, для чьей семьи предназначался ребенок. И рожала Светлана в моем отделении под чужой фамилией, и, естественно, ребенок выписывался под фамилией семьи, где должен был жить… – Бруевич снова испуганно посмотрел на Дворецкого. – Ничего противозаконного в этом нет. Разве что подделка документов, но я делал это во благо. Чтобы семьи, в которых…

– Опять пафос?!

Неожиданно Бруевич, до которого словно только сейчас дошло что-то очень важное, спросил:

– А разве Светлана вам не так все рассказала? Или она сказала, что вся вина на мне?

Дворецкий проигнорировал его вопрос и задал свой:

– Тополевы, Котовы, а еще две семьи?

– Их уже нет в нашем городе.

– И все же?

– Шарович и Крикуновы. Они уехали на постоянное местожительство за границу.

– Это их и спасло?

– В каком смысле?

– В смысле, от пули? Или вы планировали достать их и за границей?

– Я ничего не планировал! – снова зачастил Бруевич. – Я никого и здесь не хотел доставать…

– Это все Светлана? – В голосе Дворецкого проскользнули издевательсткие нотки. Но Бруевич их и не заметил.

– Да! Она… Когда она поняла, что… Она вам этого разве не рассказала? Почему решила… – И тут до него окончательно дошло. – А когда это она вам успела все рассказать, если перед самым отъездом я ей звонил?

Ворвавшиеся в комнату замерли. Их было четверо. Трое громил-омоновцев в камуфляже, черных шапочках, закрывающих лица, и с автоматами. И Гладышев, выглядевший в их компании как студент-гуманитарий, призванный на военные сборы.

Ребенок на руках у Филатовой захлебывался слезами. Она прижимала его к себе и, успокаивая, несильно покачивала. Но маленький хромированный пистолет продолжала держать у его головки.

Омоновец, укрывшийся за стеной, теперь уже не торопился предпринимать никаких действий. Он прислонился к дому и прислушивался, что творится в комнате.

– Оружие на пол! – четко скомандовала Филатова.

Гладышев попытался что-то сказать, но она сразу его оборвала:

– Без разговоров! Магазины отстегнуть!.. Живоживо! Плохо учили, что ли, как это делать?!

Гладышев первым бросил пистолет себе под ноги. Следом полетели три магазина и автоматы.

– Руки за голову! – скомандовала Филатова.

Все неохотно подчинились.

– Вы понимаете, что у вас никаких шансов? – спокойным ровным голосом спросил Леонид.

– Шансов на что? – И сильнее закачала ребенка. – Тихо, мой маленький, все будет хорошо. Это плохие дяди, они скоро уйдут…

– Выбраться отсюда живой.

Филатова истерично, перекрывая плач ребенка, захохотала:

– У вас этих шансов еще меньше!

– Альберт, или ты нам все рассказываешь и не задаешь глупых вопросов, или путь к побегу свободен. – Дворецкий снова перешел на «ты» и кивнул в сторону открытой двери.

– То есть вы хотите сказать, что Светлана…

– Мы ничего не хотим сказать! – отрезал Дворецкий. – Говорить нужно тебе, чтобы спасти свою шкуру! А мы хотим слушать!

– Четвертый ребенок стал для Светланы роковым. После него она долго не могла оправиться, больше года я ее лечил, но потом был вынужден констатировать, что рожать она больше не сможет. Вообще. – Бруевич округлил и без того большие, навыкате глаза. – Для нее это был страшный удар… Где-то за полгода до рождения Павлика я ее почти уже уговорил остановиться, сочетаться законным браком, уехать за границу и начать новую жизнь.

– И вы решили вернуть ей детей?

– Клянусь вам, я ничего не решал! Светлану словно подменили. Я стал бояться за ее психику. Понимаете, в одночасье она стала ненавидеть всех тех матерей, которые воспитывали ее детей. Лютой, неоправданной ненавистью. Она закатывала мне истерики, кричала, что они не имеют никакого права на ее детей, что они не могут их любить, как может любить родная мать, что только она может сделать их счастливыми. Я боялся, что она сойдет с ума. Так продолжалось несколько месяцев. Чтобы хоть как-то ее отвлечь, я свозил ее в турне по Европе. Я старался ни в чем ей не отказывать… Но чувствовал, что она что-то замышляет. Со мной своими планами она не делилась. Только сказала, что скоро будет готова уехать за границу.

– А потом продала свою квартиру и машину?

– Нет, машину она не продала. Она сняла ее с учета, и я переоформил ее на свое имя. Чтобы я мог ее спокойно продать, когда она уедет. А сама пока продолжала на ней ездить. По моей доверенности.

– А не проще ли было ей выписать на вас генеральную доверенность на свою машину, чем снимать, снова ставить. Это и время, и деньги…

– Может оно, конечно, и проще, но Светлана хотела, чтобы, уехав за границу, ее ничего с Россией не связывало. Даже машина, числящаяся на ее имени. Она сказала – хочу уехать чистой и свободной.

– Однако… – протянул Дворецкий. – А вы сами?..

– Я планировал к ней приехать через несколько месяцев, может, через полгода. Мне тоже надо было здесь кое-что продать, закончить все дела…

– Вы знали, что у нее есть оружие?

– Про пистолет знал. Она давно его купила. Сказала, что для самообороны, на всякий случай. Я знал, что она очень хорошо умеет обращаться с оружием и был за нее спокоен. А про винтовку – нет. Честно. Я об этом узнал только после убийства Тополевой. Когда она продала свою квартиру, то переехала ко мне на старую, еще дедушкину дачу. В моей городской квартире она жить наотрез отказалась… Вечером в прошлую пятницу я к ней приехал, и она похвалилась, что треть дела сделала и показала винтовку. Тогда я окончательно понял, что она сошла с ума.

– Треть?

– Да. Она находилась в какой-то полной эйфории, порхала от счастья и поделилась со мной своими планами. Сказала, что теперь на очереди Котова и Павлик. Похвалилась, что все продумано до мелочей и никаких сбоев не будет. Я у нее спросил, зачем она это делает, она ответила, что только во имя любви к своим детям.

– Так она собиралась и у Тополевых похитить ребенка?

– Нет. Только у Котовых. Просто Тополеву Светлана возненавидела с самого начала. Как только я ее с ней познакомил. Мне с трудом удалось уговорить ее родить и для них… Хотя Ирине – я имею в виду Тополеву – Светлана очень понравилась. Да по другому она и не согласилась бы иметь от нее ребенка… – Бруевич первый раз за время разговора усмехнулся. Но это был очень грустный смешок. – Вот, черт, «она и не согласилась бы иметь от нее ребенка»… Бред какой!.. А Павлик ей был особенно дорог. Он был последним. – Повисла долгая пауза. – Это, во-первых. А во-вторых, – продолжил Бруевич, – может, это покажется вам смешным и несерьезным… – Он замялся.

– Да чего уж там. Мы и так уж обхохотались! – вставил Дворецкий.

– Зачатие Павлика и ребенка Шаровичей происходило естественным образом. Несмотря на всю симпатию к Светлане, Тополева наотрез отказалась, чтобы ее муж вступал со Светланой в контакт. Сказала, что будет очень его ревновать…

– Вот сам-то Тополев, небось, расстроился…

– Не очень… – И перехватив недоуменный взгляд Дворецкого, пояснил: – Я его знаю очень давно. Было время, когда он ко мне пачками привозил своих любовниц. То аборт, то еще что-нибудь… Но потом у него начала прогрессировать импотенция… В общем, мне пришлось порядком с ним помучиться, прежде чем Светлана забеременела… Спасибо, медсестра моя одна помогла.

Дворецкий повернулся к Петренко: