Текст книги "Искатель, 2000 №4"

Автор книги: Кир Булычев

Соавторы: Джон Лутц,Николай Казаков,Андрей Шаров,Песах Амнуэль
сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 9 страниц)

– А вы не знаете, с мужем Ирина Георгиевна разводиться не собиралась?

– А зачем? Ее все устраивало. Муж далеко не дурак, занимает солидное положение в обществе, через него она имела возможность общаться с городской интеллектуальной элитой. Ей надо было постоянно быть на виду. И в таких кругах тоже. Без Кирилла ее бы сразу отторгли… А так – хороший любящий муж, куча любовников… Что еще надо?

– Вы уверены, что у нее с мужем на самом деле были хорошие отношения?

– А что вас настораживает?

– Просто, когда муж с женой начинают жить плохо, то у них перестает хватать времени на ребенка, и они его стараются куда-нибудь пристроить – к бабушке, там, к дедушке… Из разговора с Тополевым мы поняли, что всю неделю их сын живет у его матери. И только на выходные…

– А Кирилл вам не объяснил почему?

– Нет. А вы, случайно, не знаете?

– Я сейчас выскажу очень смелое предположение. Не берусь утверждать, но мне кажется, что это не их ребенок. Ирка никогда не была беременной. Хотя активно пыталась себя за таковую выдать. Но в ка-ком-каком, а в этом вопросе бабе бабу трудно обмануть…

Сегодняшнему дню суждено было стать последним. Он ставил точку. Подводил черту. Отбрасывал куда-то за горизонт всю прошлую жизнь и гостеприимно распахивал ворота новой.

«Боже мой, как несовершенен этот мир! – в какой уже раз, вздохнув, подумал Снайпер. – Как много нужно испытать, чтобы добраться до счастья. Только дураки думают, что счастья нужно терпеливо ждать и его тебе приподнесут. Как подарок. Как дар за долготерпение…

Черта с два! Счастье нужно завоевывать. А завоевав – оберегать. И желательно с оружием в руках. Новое время диктует новые законы. Хотя вот что удивительно: время – новое, законы – новые, а счастье каким было тысячу, миллион лет назад – таким и остается. Простым человеческим счастьем…

Человек – творец своего счастья! Какой же умница это сказал! Можно еще добавить: человек не только творец своего счастья, но и завоеватель. Так будет правильнее. И точнее».

Снайпер во всем любил точность. Профессия обязывала. Эта профессия, пожалуй как никакая другая, требовала особой точности. А то вместо снайпера получился бы в лучшем случае просто стрелок. Или «стрелюк» – как любил поиздеваться в свое время тренер над молодыми учениками.

Снайпер хорошо помнил свой первый день занятий в стрелковой секции. Увидев девственную мишень, тренер покачал головой: «Вам не в тир нужно ходить заниматься, а устраиваться работать на молокозавод! Вы хоть в пошлую «пятерку» попасть можете? Или так и будете «молоко» разбрызгивать?»

Эти слова не обидели, но крепко ударили по самолюбию. Человек, с детских лет привыкший всегда и во всем быть первым, захотел стать первым и здесь. И стал. Но тогда Снайпер еще не знал, насколько все это ему пригодится. А вот пригодилось же.

«Лишних знаний и умений не бывает!» – тоже ведь слова тренера. Золотые слова.

«Господи, как давно это было… Все в далеком прошлом. И его нужно забыть, потому что сегодня наступает будущее. Счастливое будущее. Счастливое. И возврата в прошлое никогда больше не будет. Даже в памяти. Только те, у кого нет будущего, живут прошлым. Я же его вычеркну и не буду вспоминать. Никогда. И это абсолютно точно. Слово Снайпера…»

Несмотря на то, что Снайпер был хорошо одет, лежал на теплой подстилке и слегка пригревало весеннее полуденное солнце, он почувствовал, что начинает замерзать. Холодная крыша оттягивала тепло. Снайпер обругал себя, что занял позицию слишком рано. До приезда жертвы оставалось еще не менее получаса. Если, конечно, ничего не изменится в ее планах.

Нет, не должно. Все проверено и выверено неоднократно. Да и телефонный звонок подтвердил, что все идет по заведенному распорядку. Даже в свой день рождения она не стала ничего менять. Железная Леди. Не женщина, а машина для зарабатывания денег. Не женщина, а робот с жестко заложенной программой…

Люди становятся жертвой своей пунктуальности. И эта пресловутая пунктуальность, которая, по идее, должна помогать жить и работать, для многих оборачивается боком…

Хотя при чем здесь пунктуальность: не сегодня, так завтра. Не завтра, так послезавтра. От судьбы не уйдешь. От пули – тем более…

Нет, никаких завтра и послезавтра. Только сегодня!»

Хотя Снайпер особо-то и не был фаталистом, но на досуге любил просматривать гороскопы, особенно если они попадались в старых газетах и журналах и можно было оценить, сбылись они или нет. Как правило, сбывались. А несколько раз Снайпер даже изменял свои планы, когда за чашкой утреннего кофе слышал по радио астрологический прогноз на предстоящий день. Он считал, что гороскопы составляют умные люди, а с мнением умных людей нужно считаться. Есть шанс и самому поумнеть.

Так было и сегодня. Приятный голос сказал: «Для Львов предстоящий день может решить очень многое. Даже коренным образом изменить жизнь. Нужно просто быть очень терпеливым и все получится…»

Уж чего-чего, а терпения Снайперу было не занимать. Он очень, даже слишком терпеливо шел к намеченной цели. А цель, как известно, оправдывает средства.

Снайпер расстегнул кнопку на рукаве и посмотрел на часы.

«Ого! А время-то летит. Не прозевать бы…»

Все произошло настолько быстро и неожиданно, что в первый момент мне показалось, что каким-то мистическим образом я переместился куда-нибудь в Чикаго или Сан-Франциско или смотрю боевик из неспокойной жизни этих городов.

На самом же деле я сидел в своей машине, курил и время от времени косился на огромный букет, еле вместившийся на соседнее сиденье. В последний момент мне стало казаться, что пятнадцати роз, на которые я угрохал изрядную часть своей журналистской зарплаты, явно недостаточно. Эта женщина заслуживала гораздо большего. Хотя и не в количестве дело…

Я затушил окурок, посмотрел на часы – до ее приезда оставалось еще несколько минут – и задумался.

Если говорить честно, то любовь не входила в мои ближайшие жизненные планы. Хотя, если разобраться, эту игру в одни ворота и любовью-то назвать было сложно. Просто молодому мужчине очень нравится женщина. Причем женщина, скорее всего, и не подозревает о чувствах, которые испытывает к ней этот мужчина. И это придает их отношениям некоторую таинственность. Если смотреть со стороны мужчины, конечно. А женщина просто живет своей жизнью…

Так я себя время от времени утешал, понимая, что шансов у меня очень мало. По крайней мере, мне так казалось. И дело даже не в том, что на социальной лестнице она занимала несравненно более высокое положение, а к людям моей профессии относилась если не сочувственно, то очень терпимо – каждый зарабатывает на жизнь как может. Да и черт с ней, с этой лестницей! И не в том, что она была старше меня лет на десять. Экая невидаль! И не в том, что у нее был ребенок – двухлетний мальчишка, которого она воспитывала одна, после того как ее муж несколько месяцев назад погиб в автомобильной катастрофе…

«А в чем же тогда?» – в тысячный раз спрашивал я себя.

И не мог найти ответа.

В свои двадцать пять лет я считал себя если уж не законченным циником, то по крайней мере человеком много повидавшим и много испытавшим. В том числе и на любовном фронте. И поэтому с женщинами, меня окружавшими, старался вести себя как скорый поезд с маленькими полустанками – или останавливался на пару минут, или проскакивал мимо, не замечая. И чувствовал себя совершенно счастливо. Ни я не был никому ничем обязан, ни мне…

И вдруг – на тебе! «Любовь нечаянно нагрянет, когда ее совсем не ждешь…» А любовь ли? И на этот вопрос я не мог ответить однозначно…

Я потянулся за пачкой с сигаретами, но в этот момент в проеме между двумя домами, отгораживающими здание ресторана от центральной улицы, показался белый «Сааб». Я взял букет и аккуратно, стараясь его не поломать, вылез из машины.

Мягко затормозив, «Сааб» остановился в нескольких метрах от входа в ресторан. Через несколько секунд она появилась из салона, мягко захлопнула дверцу и, заметив меня, помахала рукой и улыбнулась. Я хотел помахать в ответ, но не успел, потому что через секунду улыбка была навсегда стерта с ее лица пулей, которая вошла ей в затылок, а вышла через переносицу, прихватив с собой изрядную часть лица. Она неловко дернулась вперед, ударилась головой о крышку капота и медленно сползла, оставляя на зеркально-белой поверхности кровавую полосу, словно неопытный маляр неаккуратно провел кистью, предварительно обмакнув ее в красную краску…

Начальник отдела по расследованию убийств полковник Завьялов выглядел взволнованным:

– Я только что от мэра. В администрации только и разговоров, что про убийства Тополевой и Котовой. Ладно там, Тополева. Сегодня уже четвертый день. Но Котова? Я удивляюсь, как быстро в нашем городе распространяются новости! Не прошло и двух часов, а все уже в курсе событий. Вот если бы мы еще так же быстро преступников ловили, цены бы нам не было… Кто выезжал на место преступления?

– Мы с Дворецким, – поднялся Семенов. – Стреляли явно с крыши одного из соседних домов. Вы же знаете, ресторан расположен во дворе, вокруг него пятиэтажки. Результатов баллистической экспертизы пока нет. Оперативники должны прочесать все крыши, расспросить жильцов, может кто чего видел или слышал… Ждем.

– А свидетели что говорят?

– Свидетелей-то всего двое. Водитель – он видел только, как она упала на капот машины, – и Николаев из газеты.

– А что, теперь пресса приезжает на место преступления еще до преступления?

– У Котовой сегодня день рождения, он и подъехал к ресторану, чтобы поздравить. Тоже толком ничего не видел…

– Не густо. В банк кто-нибудь ездил?

– Нет еще.

– А к ней домой?

– Я звонил. – Дворецкий вертел в руках незажженную сигарету. – Женщина, которая у них работает и сидит с ребенком… Гувернантка, наверное? – И, не получив ответа, продолжил: – Та ничего толком и сказать не может. Рыдает в трубку. Говорит, утром было все нормально. Лариса Павловна выглядела как обычно.

– Надо ехать и еще раз как следует поговорить. Это первое. Второе. Банк. Всех допросить. Особенно секретаря. Как правило, они знают больше, чем заместители… – Начальник отдела устало потер ладонью лицо. – Не нравится мне это очень… А больше всего не хочется, чтобы в городе объявился какой-нибудь сумасшедший, который решил расправиться со всеми богатыми женщинами. Пока, кроме денег, я не вижу ничего общего между этими двумя жертвами. Никто не знает, не были они между собой знакомы? – Завьялов обвел взглядом своих сотрудников. – Это тоже нужно выяснить. Может, появится хоть какая-нибудь зацепка… По Тополевой что-нибудь новое есть?

– Сегодня утром получили результаты баллистической экспертизы, – поднялся со своего места Петренко. – Предвечный заключил, что стреляли с небольшого возвышения, но с большого расстояния. Метров двести пятьдесят – триста.

– С другого берега реки, что ли? – удивился Гладышев.

– Выходит… Калибр пули «семь-шестьдесят две», – продолжил Петренко. – Подходит ко многим и отечественным и импортным снайперским винтовкам… Да, есть еще интересная информация. Звонила девушка, сказала, что она художник и что живет в «Триумфе». В день убийства Тополевой или накануне, я толком и не понял, она заметила что-то подозрительное… Надо ехать!

В конце рабочего дня я решил заехать на место преступления.

Я оставил машину на Центральном проспекте и пешком пошел к ресторану. Пятиэтажные дома образовывали вокруг него квадрат. Место на площадке, где остановился «Сааб» и где упала Лариса Павловна, было слегка присыпано песком, через который просматривался нарисованный мелом контур тела и пятна крови. Пуля попала ей в затылок, она в это время смотрела в мою сторону, значит стреляли, наиболее вероятно, с крыши дома, стоящего перпендикулярно к ресторану.

Лариса была на полголовы ниже меня, и я, немного согнув ноги в коленях, посмотрел в ту сторону. Да, скорее всего, так оно и было. Я прикинул расстояние до этого дома – метров семьдесят-восемьдесят, а самое главное – подъезды выходили на противоположную от ресторана сторону. Преступник мог спокойно войти в подъезд, забраться на крышу, убить Котову и так же спокойно выйти. Я выпрямил ноги и снова посмотрел на крышу дома.

И от удивления даже присвистнул…

На секретаре председателя правления банка был темный деловой костюм с короткой юбкой и туфли на высоких каблуках. Ноги – стройные, в колготках телесного цвета – казались отлитыми из парафина.

– Меня интересует все, что вы можете рассказать о Котовой. Особенно что касается последних дней.

Не заметили вы каких-то изменений в ее поведении? Не жаловалась ли она на что-то? Вы все-таки обе женщины, может, рассказывала про какие-нибудь проблемы…

Не успел Дворецкий закончить фразу, как секретарь сразу начала говорить, иногда поправляя челку, спадающую на лоб:

– Вообще-то она женщина очень строгая и замкнутая, от нее лишнего слова не услышишь. Честно сказать, мы ее потихоньку между собой Тэтчер называем… – Она замолчала. – Называли… В голове не укладывается! Как же такое могло произойти? Неужели она кому-то мешала? Но кому?

– Вот это нам и хотелось бы выяснить. – Дворецкий достал сигарету. – Понимаете, я вам ничего нового про нее рассказать не могу. А вот вы можете.

– Извините… Про себя она мало что рассказывала. Можно сказать, ничего. А я ничего и не спрашивала. Неудобно как-то лезть к начальнице с расспросами. Все только в пределах работы. Даже когда она вернулась из декретного отпуска, то и про своего ребенка почти ничего не говорила.

– Когда это было?

– Да уж года полтора-два прошло… Да, по-моему, ее ребенку два годика. Причем все было как-то необычно. Ходила, ходила, все вроде нормально, никто живота у нее и не замечал особо, правда, одежду она стала носить такую размахаистую, а потом заявила: «Я ухожу в декретный отпуск». И все, представляете?

Дворецкий неопределенно пожал плечами.

– Вышла она из декретного, правда, очень быстро. Месяца через три, наверное, после родов.

– А вы ничего не знаете или не слышали, что она с кем-нибудь ругалась или, может, кто-то ей угрожал?

– Да вы что?! Она и голос никогда не повышала. А угрозы… Нет, я об этом ничего не знаю.

– Значит, ничего странного в последнее время не было?

Секретарь задумчиво пожевала нижнюю губу.

– Странного… Если честно, то показалось. Был сегодня звонок. Сказали – это вас из «Дубравы» беспокоят. Мы бы хотели уточнить, приедет ли на обед Лариса Павловна. Мы в честь ее дня рождения маленький сюрприз решили ей приготовить. Я ответила, что пока ни о каких изменениях в ее распорядке мне неизвестно, так что приехать должна.

– И что же в этом звонке странного?

– Когда он раздался, а у меня определитель номера стоит, на табло ничего не высветилось. Выходит, звонили-то с улицы. С телефона-автомата. А сказали, что из «Дубравы». Вот у меня вопрос и возник – зачем же это надо на улицу выходить, когда звонишь с работы?..

Захватив из отдела Петренко и направляясь в «Триумф», Дворецкий планировал убить сразу двух зайцев – поговорить с художницей и еще раз с Тополевым. Но после того, как он увидел Кирилла Анатольевича, с трудом открывшего дверь, то понял, что на сегодняшний день один заяц выбыл из игры.

Тополев был пьян. Он напился до того агрессивного состояния, в какое обычно впадают некоторые малопьющие интеллигенты, когда их постигает беда или крупное разочарование.

Тополев долго не мог узнать пришедших, а когда до него все-таки дошло, что это за люди, он, подперев дверной косяк рукой, начал громко выкрикивать, жестом останавливая Дворецкого и Петренко, когда они хотели его перебить:

– Что вам от меня надо? Я уже все сказал! Все! Ничего я больше не знаю! А может, вы хотите, чтобы я сам начал искать убийцу? И начну! Я в состоянии нанять частного детектива! Я заплачу денег! Хотите, я и вам заплачу? Только найдите! Хотите? Или наша ми-линия денег не берет? Ха-ха-ха… – Тополев отрывисто засмеялся, рука соскользнула с косяка, и он чуть не упал. Петренко попытался ему помочь. – Только не надо меня хватать! Не надо! Вы думаете, я пьян? Я трезв, как никогда! Вам понятно? Тополев никогда пьяным не был и не будет. – И неожиданно предложил: – Пойдемте выпьем, а? Пойдемте Иришку помянем! Пусть земля ей будет пухом. Царство ей небесное, место покойное. Э-эх, Иришка, Иришка…

На глазах у Тополева навернулись слезы, он резко развернулся и ушел в дом. Дворецкий с Петренко переглянулись. Юра пожал плечами, махнул рукой, мол, толку от него никакого, захлопнул дверь, и они направились к дому художницы.

Дверь коттеджа открыла невысокая девушка с короткой, почти мальчишеской прической. Она была в светлых джинсах и длинном, почти до колен, темно-коричневом просторном свитере с закатанными по локоть рукавами. На вид ей было не больше семнадцати-восемнадцати лет.

Они прошли в комнату на втором этаже, служившую ей мастерской и выходящую окнами на реку.

– Несколько раз за последние недели я на той стороне реки видела людей.

– А что в этом подозрительного-то? – разочарованно протянул Петренко.

– А что в это время года людям делать в такой глухомани? Грибов и ягод еще нет. Да и вообщее там ничего нет. До ближайшей деревни – километров пять, если не больше. Я там бродила пару раз… Только лес и старое заброшенное кладбище, на которое и летом-то никто не приезжает.

– Люди были все время разные? – спросил Дворецкий.

– Может, конечно, это был один и тот же человек, но одет он был каждый раз по-разному. То в короткой куртке, то в чем-то длинном – плаще или пальто. Но всегда приглушенных оттенков – коричневых, темно-зеленых… Хотя… – Девушка задумалась.

– Что? – быстро переспросил Юра.

– Наверное, это был, все-таки, один человек. Рост… Это как-то не так звучит, но тот или те кто приезжали были одного роста… Да, скорее всего это был один и тот же человек.

– Высокий, низкий, вы не рассмотрели?

– Скорее низкий, чем высокий. Сложно на таком расстоянии точнее определить. Не карлик, но и не каланча. А главное, что приезжал он на одной и той же машине. Там близко к кладбищу подъехать нельзя, ветром еще в прошлом году поломало несколько деревьев и они перегородили дорогу. Поэтому он машину оставлял на дальней опушке леса. Если не присматриваться, то ее особо-то и не видно с нашей стороны. Но я же рисую. Мне важны мелкие детали. Я ее и рассмотрела… Давайте я вам это место покажу. – Девушка подошла к окну и раздвинула шторы. – Идите сюда!

Дворецкий и Петренко подошли и встали у нее за спиной.

– Вон кладбище за мелким леском. – Она показала рукой. – Вон поле. Вон опушка большого леса. Видите? Слева. Дутой огибает поле. Там стояла машина.

– А что за машина вы, случайно, не рассмотрели?

– По-моему, иномарка. Но вполне может быть и нашей «восьмеркой» или «девяткой». Темного цвета.

– И что же этот человек там делал?

– Бродил.

– Может, искал чью-нибудь могилу?

– Там небольшое кладбище. За один приезд его можно десять раз обойти. Если ничего не нашел, зачем еще несколько раз приезжать?

– Логично… А этот человек и в пятницу там бродил?

– Его-то я как раз в прошлую пятницу и не видела…

– Вот как… – В голосе Петренко снова послышалось разочарование.

– Да. То, что я вам рассказала, я видела из окна дома. С берега-то этого не разглядеть. Если стоять рядом с водой, тот берег круче… А в пятницу я как раз после болезни первый раз вышла рисовать на природу. И рисовала где-то до обеда. Часов, может, до двух или до трех… Я на часы не смотрела… А когда вернулась, то, знаете, практически случайно взглянула в окно. И что же вы думаете, я там увидела? – Девушка выдержала небольшую паузу. – Машина стояла на своем обычном месте!..

Они спустились с крыльца и направились по посыпанной мелким гравием дорожке к стоящей за воротами машине. Петренко начал рассуждать:

– И что мы имеем? Не исключено, что кто-то выслеживал Тополеву? Не исключено. Радости нам от этого много? Не очень. Это и без того понятно. Прежде чем убить, нужно выследить. Об этом человеке мы что-то знаем? Только то, что он среднего роста, на нем была темная одежда и приезжал он на темной машине.

– Тополев тоже среднего роста и ездит на черной машине. И на работе его в пятницу не было с часу до четырех.

– Но у него же «Волга», а девушка сказала, что там была или иномарка, или «восьмерка», или «девятка».

– Она могла и ошибиться…

Я решил проверить свое предположение.

Для этого мне нужно было попасть на крышу пятиэтажного дома, стоящего ближе всех к «Дубраве», и с которого – я думал, что все именно так и считают, – застрелили Котову.

Я возвратился на Центральный проспект за машиной, перегнал ее к ресторану и поставил точно на то место, где стоял «Сааб». Теперь моя машина стала для меня ориентиром. Я прошел в соседний двор и, прикинув, что, как правило, в домах старой постройки выходы на чердак есть только в крайних подъездах, вошел в первый.

Перепачкав джинсы, я вылез на крышу и огляделся. Площадка, где я оставил машину, лежала передо мной как на ладони. Но с этого места я смотрел на нее немного сбоку. И если бы снайпер стрелял именно отсюда, то Котова упала бы в противоположную от «Сааба» сторону. А она завалилась на капот. Значит, угол стрельбы был другим.

Я прошелся по крыше до противоположного конца дома. Угол зрения на площадку значительно изменился. Сейчас я на нее смотрел так же, как должен был смотреть и снайпер.

Но это было уже и не важно. Теперь я был более чем уверен, что снайпер стрелял не отсюда.

Метрах в ста пятидесяти от дома, на крыше которого я находился, в противоположной от ресторана стороне, стоял еще один. Шестнадцатиэтажная башня. И было бы глупо занимать позицию здесь, где тебя не только хорошо видно из окон башни, но и где не дадут прицелиться кроны старых деревьев, растущих почти вплотную к этому дому.

Значит, я был прав, когда еще внизу предположил, что снайпер выбрал позицию не на этом доме. Только я один видел, как упала Котова. Только я один видел ее за мгновенье до выстрела. И только я один мог точно определить, с какого места стреляли.

Утром во время совещания в отдел по расследованию убийств поднялся офицер дежурной оперативной группы.

– Только что в дежурную часть позвонила женщина, сказала, что работает у Котовых, в смысле, дома у этой банкирши… В общем, утром она обнаружила в доме труп мужчины, и ребенок у нее пропал.

Завьялов поднялся со своего места:

– Труп – муж Котовой?

– У Котовой муж полгода назад разбился на машине. – Дворецкий закурил.

– Точно, я-то что!.. – спохватился начальник отдела. – А ребенок этой женщины?

– Нет, ребенок Котовой. Я так понял, что она живет в их доме, вчера уложила его спать, а утром встает – ребенка нет.

Начальник отдела прошелся по кабинету.

– Что-то, ребята, мне эта история совсем не нравится. Женщину убивают, ее ребенок пропадает, да еще появляется какой-то непонятный труп… Ладно, Леонид, и ты, Юр, – он кивнул Гладышеву и Дворецкому, – поезжайте в дом Котовой вместе с оперативной группой и все выяните на месте.

– Степан Петрович, – Дворецкий поднялся со своего места, – у меня есть еще одна свежая информация.

– По Котовой?

– Да. Вчера вечером я встречался с Николаевым. Он успел побывать на крыше дома, с которого предположительно застрелили Котову. И обстоятельно доказал мне, что с этого дома ее застрелить не могли.

– А откуда могли?

– С шестнадцатиэтажки, которая стоит над ним.

Котова жила в старой части города в новом двухэтажном особняке, окруженном высоким кирпичным забором. Заостренные верхушки изящной кованой решетки по его верху наводили на мысль, что за ним притаился полк средневековых рыцарей с копьями.

На крыльце дома стояла полноватая молодая женщина в короткой дубленке, из-под которой виднелась розовая ночная рубашка. В руке она держала носовой платок и время от времени промокала им заплаканные глаза.

Дворецкий шел впереди, и, когда он поднялся на крыльцо, она бросилась к нему на грудь и зарыдала.

– Это ужас! Он там лежит… Я не могу смотреть… За что они его?..

Она, словно маленькая девочка, взяла его за руку и, продолжая всхлипывать, потянула направо, как только они вошли в дом.

– Я не пойду туда… Давайте сядем на кухне…

– Вы готовы ответить на наши вопросы?

– Не знаю… Попробую… Но… Я ничего не видела и не слышала. Я как таблетку вечером приняла, так и проспала всю ночь. А утром встала, смотрю, Виктора рядом нет. Подумала, может душ принимает или на кухню пошел? Но почему без тапочек? Они же рядом с кроватью стоят. Прислушалась, вообще никаких звуков. Тишина мертвая… – Дворецкий подумал, что женщина сейчас опять заплачет, но она промокнула глаза платком и продолжила: – Мне стало страшно. Понимаете, ни с того ни с сего навалился такой страх, что я даже боялась выйти из комнаты. И дверь закрыта. Сижу, как дура, и выйти боюсь и позвать его боюсь. Думаю, хоть бы ребенок какие-нибудь звуки начал издавать. А в голове мысли нехорошие вертятся, и Лариса Павловна перед глазами стоит. Ужас! Потом собралась с силами… Везде на первом этаже посмотрела – нет Виктора. Еще зачем-то даже к входной двери подошла… – Женщина внезапно замолчала. – Подождите, подождите… А дверь-то…

– Что – дверь? – быстро переспросил Дворецкий.

– Дверь-то была закрыта на нижний замок…

– А что в этом странного?

– Как «что странного»? Я ее лично вечером на щеколду закрывала. А когда подошла, щеколда была отодвинута, а дверь закрыта на нижний замок.

– А этот нижний замок как закрывается?

– Да очень просто. На нем кнопка есть, и когда вы дверь снаружи захлопнули, то надо нажать на кнопку, и замок сам закрывается. Автоматически.

– То есть вы хотите сказать, что этого человека в дом впустил Виктор?

– Виктор? – быстро переспросила женщина, и ее глаза снова наполнились слезами. – Зачем?..

– И что же было дальше? Вы сказали, что осмотрели первый этаж, кроме не так закрытой входной двери ничего подозрительного не обнаружили, а дальше?

– Дальше? А что – дальше? Стою, как дура, у входной двери, знаю, что нужно подниматься на второй этаж, а идти туда – еще страшней. Еле-еле себя переборола, поднялась, а там… Я… я… – Было заметно, что она собирается с силами. – Он там лежит. Поперек коридора. А на груди кровавое пятно. Я его обошла и еще из коридора увидела, что в кроватке одеялка нет и Павлуши тоже нет… Я бросилась вниз, схватила телефон – а там тишина. Я к другому – то же самое. Здесь все телефоны – радио, а они же еще и от электричества питаются. Тут-то до меня дошло, что наверное свет отключили. Я быстрей к соседям. От них вас и вызвала…

– Вы давно у Котовой работаете? – спросил Гладышев.

– Два года. Вообще-то я ее дальняя родственница.

– Виктор – кто он?

– Он был моим хорошим знакомым. Можно сказать, и женихом. Хотя об этом мы еще серьезно ни разу и не говорили.

– А вчера вы Виктору сами позвонили?

– Да… Когда я узнала, что Ларису убили, я разревелась… А потом подумала, слезами горю не поможешь… Я телеграммы родственникам разослала. Так, мол, и так. Приезжайте. А самой страшно, невозможно. Дом-то большой. А я одна, с маленьким ребенком… Я Виктору позвонила, все объяснила, он, конечно, мне очень посочувствовал и сказал, что скоро будет. И приехал часов, наверное, в девять вечера. Я Павлушу как раз под душем немного помыла, бальзамом растерла – грипп же сейчас ходит, он вроде заболевать начал, – и мы с ним «баечку» по телевизору смотрели. – И, поймав недоуменный взгляд Дворецкого, пояснила: – Он так называет «Спокойной ночи, малыши».

– В поведении Ларисы Павловны в последние дни вы ничего необычного не замечали? Может, она вам на что-то жаловалась, или говорила про какие-нибудь угрозы, или…

– Нет, ничего подобного не было… – Она задумалась. – Впрочем, если не считать одной гостьи в позапрошлое воскресенье. Понимаете, Лариса всегда вела очень уединенный образ жизни. А после гибели мужа еще больше замкнулась. А в то воскресенье у Павлуши день рождения был. Кое-кто приезжал, поздравлял. Из близких. Застолья, правда, особого никакого не было. Так, дети в одной комнате, взрослые в другой. Сладкий стол, чай, кофе, фрукты. Часов в семь уже все и разошлись… А потом, уже ближе к девяти, приехала еще одна женщина. Ее я раньше никогда в нашем доме не видела. Привезла кучу подарков. По реакции Ларисы я сразу поняла, что этот визит ей неприятен. Меня она отправила на кухню, а с гостьей уединилась наверху в кабинете. О чем они говорили, я не слышала, кроме одной фразы. Я принесла им кофе, и когда открывала дверь, то в этот момент Лариса ей говорила, что просит больше не приезжать…

– А вы потом у нее не спрашивали, кто эта женщина?

– Так, сказала, знакомая… Не буду же я к ней с расспросами лезть, если сама не хочет говорить?! Не знаю почему, но я подумала, может, она хочет на работу в банк к ней устроиться? И приехала ее уговаривать? Знаете, вроде под видом поздравить ребенка… Подарочки там всякие…

– Все может быть… – задумчиво произнес Дворецкий. – А имени ее вы не слышали?

– Нет. Мне она не представилась, а Лариса по имени ее при мне не называла.

– А выглядит как?

– Очень прилично. Лет тридцать. Холеная. Дорого одета. Приехала на машине.

– На какой?

– Я не видела.

– А с чего тогда взяли, что на машине?

– После того как она ушла, в окно я увидела, как зажегся свет фар – уже темно было – и начал двигаться. То есть ее там ждала машина.

– Понятненько… – протянул Дворецкий. – И это все, что было необычного за последнее время?

– В общем-то, да. Хотя… Не знаю, может, это к делу и не относится… Но…

– К делу может относиться все что угодно!

– У нас в холле около входной двери рядом с зеркалом на стене висит большой сувенирный ключ с крючочками, на который мы вешаем ключи. Там же всегда висели и запасные – от дома, от гаража. В общем, все. А сейчас их нет. Но я думаю, Лариса их просто куда-то убрала.

– А когда вы это заметили?

– На неделе. Все хотела у Ларисы спросить, да забывала. Да, если честно, особого значения я этому и не придала. Это сейчас почему-то вспомнила… Вы меня про необычное спрашиваете, вот в памяти и всплыло…

– А дверь, вы сказали, всегда закрываете на задвижку? То есть ее снаружи открыть невозможно?

– Конечно.

– В дом еще как-то можно попасть, кроме главного входа?

– Вообще-то да. Через гараж…

Дворецкий и Гладышев вышли на улицу. Пахло свежестью и мокрой землей.

– Это что же получается – преступник через гараж проникает в дом, по пути отключает рубильником электричество, убивает неожиданного свидетеля, крадет ребенка, выходит через дверь, закрывает дверь в подвал, потом запирает гараж и спокойно уходит. Так, что ли?! Но к чему такие сложности?

– Это чтобы нам служба медом не казалась! – ответил Юра, закуривая.

Наконец-таки я дозвонился до Дворецкого.