Текст книги "Кир Булычев. Собрание сочинений в 18 томах. Т.11"

Автор книги: Кир Булычев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 44 (всего у книги 64 страниц)

Профессор соскочил со стула, и Павлышу пришлось поддержать его, чтобы он не ударился обо что-нибудь в порыве гнева.

– Он же сам говорил: в послушании. А что сделал Гоголь? Послушался. А знаете, что сказал о Гоголе епископ Калужский? «Он просто сбившийся с истинного пути пустослов».

Профессор дышал глубоко и часто.

– Убийцы всегда находят удивительно подлые слова, – сказал он наконец. – Они даже снисходят до крокодильих слез. Но им не должно доставаться места в истории!

– Но как же вам удалось найти рукопись? – спросил Павлыш, чтобы отвлечь профессора от горьких мыслей.

– Как? С рукописью было не очень сложно. Просто понадобилась моя настойчивость. И все. Мы не можем воскресить Пушкина, потому что его смерть от пули Дантеса – исторический факт. Мы не можем спасти Гоголя. Хотя мы должны мстить и карать… Нет, что я говорю. Ладно… да, о рукописи. Если она сгорела, то для нас, могущих путешествовать во времени, ее гибель не окончательна. В общем, я правдами и неправдами получил разрешение на поездку в 1852 год, попал туда за несколько дней до сожжения рукописи. Само путешествие было нетрудным. Труднее готовиться к нему. Я должен был полностью вписаться в то время. Ну а на месте я узнал, как выглядят рукописи, достал их на ночь и переснял. Гоголь спал. Его слуга-мальчик, тот самый, что отговаривал его жечь бумаги, так трогательно повторял: «Зачем вы это делаете? Может, оне пригодятся еще», его слуга тоже спал. Меня никто не видел. Вот и все. И в результате я здесь.

– Ничего не понимаю, – сказал Павлыш. – Вы ведь докладывали на конгрессе, писали послесловие. Почему вы здесь?

– По собственной воле, – сказал профессор. – Мне предложили выбирать между несколькими постами вне Земли.

Павлыш понял, что профессор недоговаривает. Но не стал спорить.

– Сейчас дело не в этом, – сказал профессор. – Я рассказал вам всю историю, потому что нуждаюсь в вашем сочувствии и в вашей помощи. Мне необходимо попасть на Землю.

– Но как я могу помочь вам? Садитесь на корабль…

– Нет-нет, я дал слово, и будет очень неудобно… Мы с вами одного роста. Уступите мне вашу форму и дайте мне ваши документы. А пока останьтесь здесь за меня. Скажитесь больным. Народ здесь деликатный, и вас не будут тревожить.

– Как же можно? – сказал Павлыш и не удержался от улыбки. Он был на голову выше профессора и вдвое шире его в плечах. – Вас же сразу узнают, – сказал он.

– Конечно, – сдался профессор. – Я и сам так думаю. Но иногда меня посещает надежда, что с моей помощью…

Но он не успел договорить. Зазвонил видеотелефон. Профессор включил его. На экране появилось лицо диспетчера.

– Здесь доктор Павлыш? – спросил он. – Марианна сказала, что он пошел к вам, профессор.

– Сколько раз я вам должен говорить, что я не…

– Извините, садовник, – чуть улыбнулся диспетчер. – Но мы получили сообщение, что приближается корабль. Он немного выбился из графика. Так что доктору Павлышу лучше поскорее приехать на космодром. Мы не знаем, сколько корабль здесь пробудет.

– Спасибо вам, профессор, – сказал Павлыш, поднимаясь. – Я рад, что познакомился с вами. Это большая честь для меня.

Профессор махнул рукой и, ничего не сказав, отвернулся.

На космодроме снова пришлось ждать. Диспетчер поторопился с вызовом Павлыша.

Корабль задерживался. Павлыш вернулся в буфет и подошел к стойке.

– Вы были у него в оранжерее? – спросила Марианна.

– Да, – сказал Павлыш. – Он добился сказочных успехов.

– Мы очень уважаем профессора, – сказала Марианна. – Он так много сделал. Вы видели его «Мертвые души»?

– Вы знаете?

– Все знают. Но если он не хочет говорить – это его право.

– А почему его сюда сослали?

– Я не совсем точно тогда выразилась. Ему предложили несколько мест на выбор. При условии, что он улетит с Земли.

– Но почему же?

– Он нарушил правила путешествий во времени.

– Разве это основание?..

– И все знали, что если он останется на Земле, то не выдержит. А с его изобретательностью и умом он обязательно проберется в прошлое.

– Так что же он там натворил?

– К счастью, немного.

– Он сказал мне, что переснял второй том.

– За это его никто не собирается наказывать. Но он еще разыскал отца Матфея и, представляете, избил его. Вы не смотрите, что профессор такой худенький. Он жилистый и быстрый. Как Суворов.

– Правильно сделал, – сказал Павлыш.

– Никто с вами не спорит. Но нельзя же отправляться в собственное прошлое и наводить там порядок. Даже ради справедливости.

– Отец Матфей никому не рассказал об этом?

– Никому. И это бы еще сошло профессору с рук. Но вы знаете, как его поймали?.. Он под видом уланского офицера сумел пробраться к Дантесу и, оскорбив его действием, вызвал на дуэль. Вы понимаете, чем это грозило? И профессора пришлось срочно отправить подальше от Земли.

– Но Дантес об этом тоже никому не рассказал?

– Нет, но после отъезда профессора в девятнадцатый век выяснилось, что он позаимствовал в историческом музее дуэльный пистолет и тренировался в стрельбе. Тогда-то и возникло жуткое подозрение…

– Доктор Павлыш, – сказал механическим голосом динамик. – Вас просят в диспетчерскую.

– До свидания, – сказала Марианна. – Приезжайте еще. Мы вас тут такими помидорами угостим!

Пора спать!

Лизочка вошла в спальню средней группы, держа под мышкой сразу три книжки.

– Ура! – закричал Петя. – Будет настоящее чтение.

– Ничего подобного, – сказала Лиза. – Через пятнадцать минут отбой, и все будут спать. Завтра рано вставать.

– Конечно, завтра рано вставать, – сказал рассудительный Артур.

– Ну и пускай, – тихо сказал Гарик.

Лизочка хотела сесть за свой столик, но села на край кроватки Гарика.

Пупс (это прозвище, а на самом деле его звали Сеней), у которого болел живот, крикнул со своей кроватки:

– Это нечестно, мне не будет слышно!

– Если будете вести себя хорошо, все услышат. Мы сегодня…

Лиза сделала паузу, как в настоящем театре. И постепенно даже самые шумные замолкли.

В комнате стояло двадцать кроваток. Три кроватки были пустыми. Завтра днем их заселят новыми детьми. Большая лампа висела над центром спальни, где и стоял столик ночной нянечки. Когда дети заснут, лампу можно потянуть за шнур, опустить к самому столу, и свет ее не будет мешать детям.

В комнате стало очень тихо. Так тихо, что все услышали, как Пупс, у которого болел живот, слез с кровати и выдвинул из-под нее свой ночной горшок. Кто-то засмеялся, а Пупс молчал.

Лиза сказала:

– Я прочту вам про Красную Шапочку.

– Я не хочу, – сказал Гарик. – Я спать не буду.

– Он боится! – крикнул Пупс с горшка. – Он струсил.

– Серый волк ее съел, – упорствовал Гарик. – И она умерла.

Лиза отвернулась от Гарика, потому что у Гарика были очень печальные глаза. Как раньше говорили, подумала она, «не жилец»? Гарик так старательно избегал упоминаний о смерти, даже в сказках, как будто он уже дорос до понимания ее.

– А потом пришли охотники, – сказал оптимист Петя, – и вынули всех из живота.

– Это чтобы дети не плакали, – сказал Гарик. – На самом деле она уже была мертвая.

– А я хочу читать про войну, – сказал Рубенчик. – Как наши победили.

– Детских книжек про войну не бывает, – сказал Пупс с горшка. – Я забыл подтирку. Тетя Лиза, дайте мне подтирку.

Лиза поднялась, вытерла попку Пупсу и вынесла горшок. Из туалета она услышала, как в комнате поднялась возня. Она поспешила обратно. Ничего особенного. Подрались близнецы Витя и Митя. Еще вчера Витя отнял у Мити марку. И вообще эти близнецы всегда дрались. Все смотрели на них и смеялись. Лиза растащила драчунов и отнесла их на постельки.

– Я буду читать про Мальчика-с-пальчика, – сказала она.

– Мы это слышали, – сказал Петя. – Мы наизусть знаем.

Но все остальные стали кричать:

– Мальчика-с-пальчика! Мы хотим Мальчика-с-пальчика!

И Лиза стала читать сказку.

Когда она кончила, многие уже заснули – устали за день. Но Лиза все равно дочитала сказку, потому что если бросить на середине, то те, кто слушает, подымут такой шум, что разбудят остальных. Она читала все тише и тише, как бы убаюкивая детей.

В дверь осторожно заглянул доктор Кротов. Доктор был здесь давно, он знал Лизу, кивнул ей и исчез. Только тихо шуршали по коридору его мягкие туфли.

Кончив читать, Лиза опустила лампу совсем низко, к самому столу. Она положила книжку на стол. Потом прошлась по комнате, поправляя одеяла. Пупс прошептал:

– Горшок далеко не отставляйте, ладно? Я еще пойду.

Гарик не спал. Он лежал на спине и смотрел наверх.

– Спать, Гарик, – сказала Лиза, кладя ему ладонь на лоб. Лоб был горячим. – У тебя жар?

– Нет, – сказал Гарик. – Посмотри на потолок, тетя Лиза. Там нарисовано.

Лиза поглядела. Было почти темно, на потолке были старые потеки сырости, из которых получались, если приглядеться, какие-то фигуры, как можно угадать фигуры в кучевых облаках.

– Когда я была маленькая, – сказала Лиза, – я тоже любила смотреть на потолок. И на облака.

– Они страшные, – сказал Гарик. – Они… – он постарался вспомнить трудное слово, – враждебные. Облака враждебные.

– Ну, это тебе кажется, – сказала Лиза. – Вон там, в углу, кролик. А над ним куст.

– Это не кролик.

– Ну а кто же?

– Я не скажу.

– Мне можно сказать.

– Я не скажу. Мне страшно сказать.

– Почему?

– Он завтра придет.

– Гарик, давай поставим градусник.

– У меня нет температуры.

– Мы поставим градусник, и завтра ты останешься в постели.

– Не надо, – сказал Гарик.

Но Лиза принесла градусник и заставила Гарика его поставить.

– Какая температура? – спросил Гарик с надеждой. А может, Лизе показалось, что с надеждой. Может быть, она придумала, что Гарику страшно увидеть завтра то, что он угадал в мокром пятне на потолке.

– Тридцать семь и два, – соврала Лиза. На самом деле температура была нормальной.

– Это неправда, – сказал Гарик неуверенно.

– Лучше, если ты завтра полежишь в постели.

– Завтра доктор скажет: давай проверим. И температуры не будет.

Гарик повернулся на бок, отвернулся от Лизы.

– Спокойной ночи, – сказал он взрослым голосом. Будто был старше ее.

Лиза вернулась за свой столик. Она хотела писать письмо домой, маме. Но не писалось. Она сидела, смотрела на мальчиков, которые тихо дышали вокруг. Иногда она поднимала глаза, как бы проверяя, на месте ли мокрое пятно. Не движется ли оно. И ей казалось, что оно движется.

Утро было, как всегда, шумным. Мальчишки возились у умывальника, гремели ночными горшками, одевались. Лиза была так занята, что некогда было вспомнить о Гарике. Но потом вспомнила. Гарик был уже одет, он отлично умел сам одеваться. Он стоял в стороне.

– Я помню, – сказала ему Лиза. – Я скажу доктору.

– Не надо, – сказал Гарик.

Завтрак был хороший. Мальчикам дали по два яйца, по куску ветчины, какао со сливками. Им предстоял трудный день.

Лизе надо было убрать спальню, а потом она могла лечь спать. Обычно она не ездила провожать мальчиков, хотя ехать было всего десять минут на автобусе. Она увидела доктора Кротова и сказала:

– Может, Гарик сегодня останется дома? У него ночью была температура.

– А на вид он здоров, – сказал доктор Кротов. – Гарик, пойди сюда.

Гарик послушно подошел. Кротов положил ему на лоб свою добрую мягкую ладонь.

– Все в порядке, – улыбнулся он. – Если что было, то прошло. И мы забыли.

– Мы забыли, – покорно сказал Гарик.

Тут вошел наставник дядя Коля. Наставник был новый, молодой, он всегда упорно глядел на Лизу. А вчера принес букетик полевых цветов.

– Мальчишки! – закричал он с порога столовой. – Вскочили! Побежали!

– Ура! – закричал Петя. – В атаку!

Все зашумели, вскочили со своих стульчиков и побежали толпой к выходу.

Гарик не побежал. Он подошел к Лизе и сказал:

– До свидания.

Неожиданно для самой себя Лиза сказала:

– Я приду тебя встречать.

– Спасибо, – сказал Гарик.

…Лиза так и не заснула. Она легла на койку в своей комнатке и смотрела на потолок. Там тоже было сырое пятно. Но оно ни на что не было похоже. Просто пятно.

Сначала передавали последние известия. Известия были хорошие. Потом играла музыка. Лиза думала, какая тонкая шейка у Гарика. Кажется, что если подует ветер, то уши станут как паруса и он полетит. Только шейка может отломиться.

Лиза вскочила. Был третий час. Мальчикам скоро возвращаться.

Она выбежала из дома, схватила чей-то забытый у входа велосипед и помчалась встречать мальчиков.

Доктор Кротов увидел ее издали. Он сидел у открытой двери медмашины и курил, глядя на кучевые облака.

– Ты чего? – спросил он. – Волнуешься?

– Как-то одиноко стало…

– А знаешь, я гляжу на облака, это очень интересно. Они похожи на разных животных.

– Зря я отпустила Гарика, – сказала она.

– Он был совершенно здоров, – сказал доктор. – Мы не можем всех жалеть. А кто нас пожалеет?

Лиза вдруг увидела, что по краю поля растут те самые цветы, что ей приносил молодой наставник. И тут же увидела его. Дядя Коля шел от диспетчерской, нагибаясь и срывая цветы. Он рвал цветы для нее.

В небе появились черные точки.

Почти мгновенно они превратились в рой перехватчиков.

Наставник поднял голову, губы его шевелились. Он считал машины.

Перехватчики, похожие на бумажные стрелки, которые складывали мальчишки в спальне, один за другим падали на посадочную полосу. Их вели приборы из пульта управления. Мальчикам не надо было ничего делать. Мальчикам вообще не надо было почти ничего делать. Только нажимать на кнопки, когда появлялся враг. Или кидать машину на таран, если враг угрожал проникнуть в чистое небо над городом. Мальчики с наслаждением играли в эту игру. Они не знали смерти и не боялись ее. Хотя порой случались исключения. Как с Гариком.

Как-то Лиза смотрела документальный фильм про своих мальчиков. Они бросались на громадные ракеты, на крейсеры врага, как взбешенные осы. Они сгорали, крича: «Урра!»

Правда, пока еще не наладили производство специальных кабин для пятилетних, приходилось тут же, на базе, переделывать кресла и варить консоли для приборного щита. Техники ворчали. Но делали. Все любят детей. На всякий случай на базе работали только бездетные.

Пупс первым увидел Лизу и кинулся к ней, на ходу снимая шлем.

– Тетя Лиза! – закричал он. – Я «кентавра» сбил! Все видели.

Потом подошел Рубенчик.

– А сегодня какая сказка будет? – спросил он.

– А где Гарик? – спросила Рубенчика Лиза.

– А одна штука полетела за ним, – сказал Рубенчик. – Он от нее. Вжжжик! – Рубенчик показал, как штука летела за Гариком.

Другие мальчишки смеялись.

– А он успел развернуться и в нее! Бах!

– Тетя Лиза, а можно я возьму Гарикиных солдатиков? – спросил деловито Петя.

– Можно, – сказала Лиза и посмотрела на доктора Кротова.

Доктор стоял, склонившись к близнецу Вите, и смазывал ему зеленкой царапину на щеке. Он почувствовал взгляд Лизы и сказал:

– Наверное, ты была права. Лучше бы он сегодня отлежался в казарме.

О возмездии

3 сентября 1878 года произошло событие, последствия которого укладываются в схему «проступок – возмездие», хотя человек трезвый, скорее всего, сочтет его случайным, ничего не доказывающим совпадением.

Понятие возмездия возникло от стремления к справедливости. Порой люди сами не в силах наказать преступника и утешить пострадавших. Поэтому они ждут возмездия свыше при условии, что высшая сила руководствуется теми же нормами морали, что и люди, в нее верующие. И если возмездие грядет или может быть притянуто за уши, в вас возникнет чувство удовлетворения, даже радости.

3 сентября 1878 года большой прогулочный пароход «Принцесса Алиса», названный так в честь третьей дочери королевы Виктории, совершал рейс по Темзе вдоль Лондона. Пароход был переполнен пассажирами, большей частью женщинами и детьми. Всего на его палубе и в салонах разместились более семисот человек.

Начало смеркаться. Помощник капитана «Принцессы Алисы» зажег на носу медный фонарь, чтобы избежать столкновения со встречными судами. Судовой оркестр играл популярную в те дни польку: «Мы драться не хотели, но…»

Примерно в 7.30 вечера пароход находился в одиннадцати милях ниже Лондонского моста. Лопасти его колес мерно шлепали по воде. Внезапно справа от парохода возник высокий нос океанского угольщика «Байуелл кастл». Не сбавляя хода, он приближался к пароходу. Капитан «Принцессы Алисы» Уильям Гринстед крикнул с мостика: «Стоп машина!», стараясь избежать столкновения. Но было поздно. Острый нос угольщика вонзился в борт парохода и буквально разрезал пароход пополам. Мгновенно к небу поднялся столб пара из расколотого парового котла «Принцессы Алисы». Раздался треск, подобный тому, как если бы раздавить миллион спичечных коробков.

Удар был таков, что людей буквально смело с палубы. Повезло лишь тем, кто был на носу и на корме парохода, – они оказались в воде. Те же, кто находился в центре корабля и в его салонах, погибли почти мгновенно. Под крик сотен людей «Принцесса Алиса» в течение четырех минут исчезла с поверхности воды.

Несмотря на то что с «Байуелл кастла», сбросившего ход, кидали в воду спасательные круги, доски – все, что было под рукой, несмотря на то что многочисленные лодки скоро подгребли к месту катастрофы, спасти удалось довольно немногих.

Из семисот пассажиров погибли 640 человек.

Всю ночь и следующий день из воды извлекали трупы. Их складывали рядами на набережной, и воры, прибежавшие из Лондона, под покровом ночи обшаривали трупы, срывая с них кольца и вытаскивая кошельки. Городские власти объявили, что будут платить лодочникам и рыбакам по пять шиллингов за найденный и доставленный на берег труп. И той же ночью, как рассказывают очевидцы, на реке закипела «трупная лихорадка»: лодочники дрались из-за утопленников, а другие тайком стаскивали с берега уже извлеченные из воды тела, отвозили их на середину реки и делали вид, что только что их обнаружили.

На следующий день водолазы смогли проникнуть в салоны «Принцессы Алисы», которая лежала так неглубоко, что в отлив ее труба показывалась над поверхностью воды. Десятки тел был извлечены из салонов, ставших ловушкой для пассажиров парохода. 230 полицейских сдерживали громадную толпу зевак и родственников погибших, которая рвалась к набережной.

Расследование и суд по этому делу, продолжавшиеся несколько месяцев, не смогли с полной очевидностью назвать виновников бедствия, и козлом отпущения был сделан капитан «Принцессы Алисы» Гринстед, который погиб вместе со своим кораблем. Было решено, что «Принцесса Алиса» была недостаточно освещена и не уступила дороги угольщику.

Но общественное мнение обвиняло в гибели сотен людей угольщик «Байуелл кастл».

Эта история постепенно забылась и вновь всплыла лишь через четыре года, когда угольщик стал жертвой одной из так и неразгаданных тайн моря. В Бискайском заливе в четырнадцати днях пути от Александрии в безветренную погоду угольщик бесследно исчез. Не спасся ни один человек из его команды.

Разумеется, повторяю, трезвый человек не усмотрит никакой связи между этими двумя событиями, однако английские газеты того времени много писали о том, что груз смерти увлек ко дну «Байуелл кастл» и в этом есть справедливость возмездия.

Когда мы говорим о возмездии в больших масштабах, чаще всего такие события становятся достоянием гласности. Каждый из читателей может припомнить и другие случаи подобного рода, которые завершались торжеством (порой запоздалым) справедливости.

Но некоторые случаи, мелкие в масштабе человечества, остаются неизвестными широкой общественности.

В связи с этим мне хочется рассказать о том, что случилось неподалеку от дома, в котором я живу.

Еще в прошлом году там стояли старые двухэтажные дома середины прошлого века, окруженные не менее старыми деревьями. Однако в процессе реконструкции города решено было эти дома снести и на их месте воздвигнуть типовой дом панельного типа высотой в шестнадцать этажей.

Каким-то числом деревьев, несмотря на то что они тщательно охраняются, пришлось пожертвовать. Однако соответствующее управление категорически отказалось разрешить строителям уничтожить двухсотлетний дуб, росший на строительной площадке.

Сергей Иванович Кротов, по долгу службы и призыву долга имеющий отношение к охране природы в Москве, знал о том, что строители готовы ради выполнения плана пожертвовать памятником природы, и внимательно следил за судьбой дуба. На этой почве он познакомился с прорабом Марией Семеновной Карцевой. Оба они вскоре ощутили взаимную неприязнь. Она исходила не только из-за противоречия их интересов, но и из субъективных ощущений.

Сергей Иванович был хлипким, узкоплечим человеком небольшого роста с длинным белым лицом. Он не носил очков, но у всех его знакомых было стойкое убеждение, что он носит очки.

Мария Семеновна относилась к той типичной генерации русских деловых женщин второй половины XX века, которые, будучи следствием эмансипации и экономических проблем, постепенно все более определяют жизнь общества. Приехав в Москву двадцать лет назад из Каширы и устроившись на стройку сначала разнорабочей, а затем штукатуром, живя в общежитии и не имея постоянных сердечных привязанностей, Мария Семеновна умудрилась заочно окончить строительный институт, выделиться на общественной работе и стать кадровым строителем. Будучи женщиной физически крепкой, широкоплечей, краснолицей, она умела выпить в мужской компании, хотя предпочитала женское общество, употребляла в речи грубые слова, могла отстоять свое место под солнцем, и, пользуясь связями в управлении, где было немало лиц, подобных ей по биографии и жизненным идеалам, она обеспечивала своим рабочим достойный заработок, а начальству – выполнение плана.

– Мария Семеновна, – говорил Кротов, чуть шепелявя. Мария Семеновна не выносила шепелявых, и ей хотелось заткнуть уши от звука этого голоса. – Вы не хотите понять, что каждое лишнее дерево в Москве – это лишние литры кислорода. Деревья – это легкие нашей столицы.

– Посадим новые, – говорила Мария Семеновна.

– Когда вырастут ваши новые деревья? Через сто лет? А этот дуб – свидетель наполеоновского нашествия. Под сенью его отдыхал, быть может, Пушкин. Вот он, свидетель величавый…

– А где я буду башенный кран ставить? – пыталась обратиться к рассудку Кротова Мария Семеновна. – Он же мешает!

– Неужели в вашем сердце, все-таки это женское сердце, не шевельнется ничего при виде этого великана? – упрямо повторял Кротов, на стороне которого был закон, но не было убедительности.

– Дрова, – отвечала Мария Семеновна.

Она уже давно подсчитала, что если дуб сохранить, то строительство удлинится на несколько дней, план будет под угрозой, люди не получат премии, ее личные обязательства не будут выполнены, а в управлении спросят с нее, а не с мымрика из охраны природы.

– Если мы не будем беречь природу, – горячился Кротов, – то наши потомки буквально вымрут от кислородного голодания. Они будут влачить свои жалкие дни на пустынных просторах, окруженных бетонными громадами.

Кротов был начитан и поэтичен, но никогда не занимался спортом.

– Ах, оставьте, не пудрите мне мозги, – отвечала Мария Семеновна. – В бетонных громадах жить удобно. А вам бы всех в избушки отправить. Лучше иди на стройку работать – окрепнешь.

Никаких надежд на сближение позиций этих антагонистов не было и не могло быть. Подобные конфликты в более крупных масштабах возникают в нашей жизни повседневно, и существует два способа их разрешения. В действительности победу обычно одерживают прагматики, то есть работники, выполняющие хозяйственные планы. Именно они губят реки и сводят леса, устраивают эрозию почвы и загрязнение атмосферы. Их понятие общего блага строится на создании материальных ценностей, которые можно создать, лишь поступившись природой. И они ею поступаются. Искусство и художественная литература придумали иной путь разрешения таких конфликтов. В этом варианте практического работника охватывает раскаяние и он начинает думать о будущем и красоте родного края. К сожалению, раскаяние слишком дорогое удовольствие, чтобы его мог позволить себе практический работник.

Кротов жил надеждой на торжество идеалов, на победу пути, указанного искусством. И несмотря на то что он уже неоднократно терпел поражения, он верил в окончательную победу. И любой спасенный им кустик воспринимал как вклад в перспективное торжество разума.

Мария Семеновна знала, что одолеет. На ее стороне было убеждение в правоте и поддержка коллектива. Она сама любила смотреть фильмы о том, как лесники спасают леса и ловят браконьеров, а раскаявшиеся архитекторы отказываются от грандиозных проектов, могущих погубить озеро или реку. Она сочувствовала лесникам и архитекторам. Но это ее душевное настроение не имело никакого отношения к двухсотлетнему дубу, который был свидетелем наполеоновского нашествия.

– Снесу, – сказала она. – Пора кран ставить.

В отчаянии Кротов решил установить дежурство у дуба. Для этого он принес на стройку складной стул, толстую книгу и термос. Когда Мария Семеновна увидела его, она резко выразилась, а потом засмеялась.

– Простудишься, – сказала она.

При всем презрении к Кротову она уже начала к нему привыкать, как привыкают к тараканам.

– Я не уйду, – сказал Кротов, запахиваясь в плащ, потому что и в самом деле был склонен к простуде, а августовские ночи прохладны, – пока вы не поставите свой башенный кран так, чтобы не повредить дубу.

Было тихо. Птицы, которые жили в ветвях великана, прислушивались к каждому слову. Несмотря на то что они уже вывели птенцов и отпели свои песни, потеря жилища их пугала.

– Ладно, – сказала Мария Семеновна почти миролюбиво. – Добьюсь я постановления о ликвидации дуба в порядке исключения.

– Я вас предупреждаю! – закричал Кротов озлобленно. – Даже если вы сможете ввести в заблуждение чиновников и получить такое разрешение, я все равно буду стоять как скала и погибну, если надо, с этим деревом.

Мария Семеновна охарактеризовала Кротова коротким словом и ушла на день рождения к своей подруге.

Ночью поднялся ветер. Низкие тучи неслись над городом. В любой момент мог пойти дождь. Кротов ежился на стуле.

В три часа ночи пришла его мама. Как и можно предположить, Кротов не был женат, жил вдвоем с мамой, которая его любила и опасалась, что он простудится. Мама принесла еще один термос с чаем и одеяло, чтобы накрыть ноги. Она предложила Кротову сменить его, но он категорически отказался. Маме было семьдесят лет, и у нее был артрит. Мама не стала больше спорить. Она сама воспитала сына в уважении к справедливости и любви к природе, что сильно мешало Кротову в жизни.

Утром рабочие, пришедшие на стройку, увидели Кротова под дубом. Многие смеялись, некоторые даже были склонны к сочувствию, но не выражали его. По простой причине: все они понимали, что сила на стороне Марии Семеновны и окончательная победа также принадлежит ей. А ведь обреченным не принято выражать сочувствие. Каким бы ни было их дело благородным. Главное, что оно безнадежно.

В тот день Марии Семеновне, хоть она положила на то немало трудов, не удалось добиться разрешения спилить дуб. Бывает и такое. Она заподозрила, что Кротов куда-то сбегал, с кем-то поговорил, кого-то убедил. Ведь человек, сидящий в высоком кабинете, порой склонен употребить власть в защиту справедливости и экологии, так как он не несет ответственности за выполнение плана Марией Семеновной. Она уж как-нибудь извернется.

Пришлось Марии Семеновне изворачиваться.

Два дня она надеялась, что Кротов не выдержит и простудится. Или спрячется дома от дождей. Когда этого не произошло, она попыталась не допустить его на стройку. Тогда Кротов устроился под забором и всю ночь глядел на дуб через щель.

Это вызвало в Марии Семеновне страшный гнев. Она даже взяла железный прут арматуры и хотела побить Кротова, но в последний момент передумала и пошла на необычный для себя шаг: отправилась к нему домой поговорить с мамашей.

Разговор с мамой Кротова приводить нет смысла, потому что он был в значительной степени повторением ее разговора с самим Кротовым. Выйдя от мамы, Мария Семеновна уже на улице повторяла на разные лады ее последние слова: «Я горжусь своим сыном, горжусь тем, что воспитала гражданина».

На четвертый день, находясь в полном отчаянии, прораб вызвала к себе Стукина. Стукин был не лучшим рабочим стройки. Он был склонен к выпивке и хулиганству. Он был ленив. Но у него было одно достоинство, которое в тот момент устраивало Марию Семеновну. Стукин был страшно корыстолюбив.

И Мария Семеновна дала ему двадцать пять рублей за соучастие в операции «дуб».

Ночью, когда мелкий дождик дробно стрекотал по мостовой и рябил лужи на стройплощадке, некая темная фигура подошла к дубу и начала производить возле него шум.

Кротов сразу вскинулся, прижался к щели в заборе и громко начал спрашивать:

– Эй, что там такое? Я сейчас вызову милицию.

Крики Кротова гасли в дожде, но черная фигура неверной походкой начала удаляться от дуба. Кротов еще долго стоял, прижавшись к забору, но ничего более плохого не произошло.

Тогда он вернулся к своему стулу, отвинтил крышку термоса и налил себе в крышку горячего чая.

Если бы он не был столь взволнован и утомлен, он, может быть, заметил бы, что термос стоит совсем не там, где он его оставил. И что вкусом чай несколько отличается от обычного. Но ничего он не заметил и не догадался, что за те минуты, пока он стоял, прижавшись носом к забору, Мария Семеновна подсыпала в чай снотворного.

Вскоре необоримый сон одолел Кротова. Ему показалось, что он задремал лишь на секунду, но, когда он проснулся, оказалось, что уже утро, на стройке шумят рабочие, а мимо проезжают автомобили и прохожие с удивлением глядят на человека, спящего на стуле, прислонившись к забору.

Предчувствуя неладное, Кротов кинулся на стройплощадку.

Там, возле дуба, стояла Мария Семеновна. Лицо ее было скорбным и суровым. Увидев Кротова, она пошла к нему навстречу, широко разводя крепкими руками.

– Ты чего ж! – кричала она. – Ты чего ж недосмотрел? Государство поручило тебе охранять природу. А как ты ее охраняешь?

– Что случилось? – с замиранием сердца хрипло спросил Кротов, спеша к дубу.

– Вот и случилось! – отвечала Мария Семеновна. – Дуб почти спилили!

И в самом деле, толстый, в два обхвата, ствол дуба был перепилен на шесть седьмых. Вокруг лежала куча опилок.

– Проспал? – укоризненно спросила Мария Семеновна. – Сколько его пилили? Всю ночь пилили? А ты книжки читал? Я на тебя напишу!

– Ваша площадка! – закричал Кротов, не скрывая слез. – Ваши дела! Вы его убили! Человечество вам этого не простит! У вас руки в крови!

– Ну, это ты брось, – отвечала Мария Семеновна. – Руки у меня чистые. Я к этому не имею отношения.

Те люди, которые видели эту сцену, не улыбались, потому что горе Кротова было велико. К тому же все вдруг поняли, что дуб и в самом деле коварно и подло убит.