Текст книги "НФ: Альманах научной фантастики. Выпуск 11"

Автор книги: Кир Булычев

Соавторы: Яков Перельман,Роман Подольный,Илья Варшавский,Дмитрий Биленкин,Сергей Жемайтис,Александр Горбовский,Всеволод Ревич,Георгий Шах,Александр Родных,Петр Попогребский
сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 17 страниц)

– Вот-вот обещают дать. И еще – звонили из вычислительного центра…

Кинг ощутил сердцебиение – значит, расчет мощности взрыва готов!

– Это Джеральд, соединяйте!

– К сожалению, сэр, он не мог ждать, вы беседовали с писателем. Но все, что мистер Джеральд хотел передать, записано. Включите воспроизведение.

Качество записи было отвратительным. Прищурив глаза, Кинг с трудом стал разбирать символы.

– Напоминаю, сэр, – послышалось из динамика (изображение мисс Гримбл уже сменилось записью расчетов), – вам пора обедать.

– Не до обеда сейчас, – ответил Кинг.

От напряжения в глазах началась резь, и тогда, не просмотрев расчет до конца, он сразу перешел к выводам.

«Участие продуктов распада углеводорода марки С в термоядерной реакции, – прочел Кинг, – увеличит мощность взрыва на двадцать пять процентов».

Это немногим больше, чем он ожидал. Но сомнений в том, что осуществление эксперимента поставлено под угрозу, не осталось. Кинг разволновался. Отключил все каналы связи, хотя его должны были соединить с Антарктидой с минуты на минуту. Что он мог сообщить сейчас Рони, кроме того, что в расчетах допущена грубая ошибка? Отложить эксперимент проще всего. Теперь, когда Кинг окончательно понял, что в Рони он видит не только своего ученика, а нечто неизмеримо большее, в чем есть немалая доля тех особых надежд, которые заставляют отца принимать заботы сына как свои собственные и волноваться за него больше, чем за самого себя, он понял, что должен спасти эксперимент.

Он включил компьютер и настроил на проверочный расчет. Можно было бы обратиться к Джеральду, чтобы воспользоваться его сверхбыстродействующим «Тайфуном», но в этом был элемент риска. Если к первому расчету Джеральд отнесся просто как к курьезной задачке, то повторная просьба неизбежно вызовет подозрение. А отсюда уже недалеко до того, чтобы возникшие сомнения стали достоянием прессы, и эксперимент наверняка будет отложен.

Расчет был громоздким, но Кинг надеялся, что старина-компьютер не подведет. Тем более что количественная сторона решения его не интересовала, и это существенно облегчало задачу. Важно было узнать, возникнут ли сгустки Абицеллы при нарушенном оптимальном соотношении углеводородов в бункере; сколько их возникнет, значения не имело.

Он ввел программу расчета и все необходимые данные и стал ждать. Компьютер беззвучно переваривал формулы, ограничения, цифры. Огромная эта работа внешне ничем не проявлялась, но Кинг физически ощущал, с каким напряжением трудится машина. У него даже стеснилось дыхание и увлажнился лоб, как будто Кинг сам ворочал глыбу расчета.

Осторожно ступая, он отошел к окну, словно его присутствие могло помешать машине. Под окном, источая медвяный запах, сохли валки скошенной травы. Видно, Нокс совсем недавно прошелся здесь косой, и Кинг отметил предусмотрительность садовника, сменившего газонокосилку на косу. Нетрудно было представить, какое бешенство вызвало бы у него сейчас тарахтенье шумной косилки.

Кинг высунулся из окна и посмотрел туда, где с утра торчали шесты с телекамерами. Сейчас там было пусто. Жара заставила разбежаться всех.

«То-то поднимется возня, если эксперимент будет отложен!» – подумал Кинг.

За спиной послышался щелчок. Кинг обернулся – на панели компьютера погасли все индикаторы, а на пюпитре, как визитная карточка на подносе дворецкого, лежал бланк с ответом. Всего лишь одно слово было напечатано на нем: «Да».

Кинг тут же включил внешний канал. Служба межконтинентальной связи давно дожидалась его.

– Будете говорить с Антарктидой? – без всяких вступлений спросила девушка.

– Давайте, – деловито ответил Кинг.

– На линии мистер Кауфман.

Радостное лицо Рони заняло весь экран.

– Хэллоу, сэр Томас!

Рыжая шевелюра, щеки покрыты нежным пушком, нос в знакомых веснушках…

Напряжение, накопившееся с утра после всех разговоров и стычек, прорвалось сразу, и Кинг вдруг ощутил в носу постыдное щекотание.

– Рони! – с трудом выговорил он. – Приветствую тебя, дорогой!

– Я пытался связаться с вами, – возбужденно заговорил Рони, – но то линия занята, то вы не отвечаете…

– Знаю, знаю… Я отключал свой канал.

– Значит, вы по-прежнему сидите взаперти? И никого не желаете видеть?

– Кроме тебя, – ответил Кинг, и лицо Рони дрогнуло. – А в остальном у меня ничего не изменилось.

– А вот у меня близятся грандиозные перемены, – объявил он возбужденно.

Однако радость Рони была несколько преувеличенной, видимо, чтобы подбодрить его, Кинга. Но он уже не нуждался в поддержке, минутная слабость была позади. Теперь все его мысли подчинены делу.

– Рони, я верю, что эксперимент закончится успешно.

– Спасибо, но я не только об этом, – не унимался Рони. – Посмотрите, как вам понравится это произведение искусства? Ее зовут Сирилл.

И прежде чем Кинг успел что-либо понять, на экране появилась хорошенькая голубоглазая блондинка. Гладкие волосы (даже через экран ощущалась их шелковистость) волнистыми струями спускались ей на грудь.

– Хэллоу, сэр Томас! – приветствовала она Кинга так, будто они были знакомы целую вечность.

– Здравствуйте, детка, – растерявшись, ответил Кинг.

– Как вы себя чувствуете? – проворковала Сирилл, но Кинг ответить не успел, слова лились из нее ручьем. – Рони мне столько рассказывал о вас. Вы мне стали совсем как родной. Можно я буду называть вас дедушкой?

Кинг опешил.

– Зачем?.. Рони! – позвал он. – Рони! Да объясни же, наконец!

– Да, да! – пела Сирилл. – Как только уладятся дела с «Абицеллой», мы вылетаем на материк и закатываем такую свадьбу! Вы будете посаженным отцом, ведь вы не откажетесь, дедушка?

Она не давала Кингу раскрыть рта:

– Ах, дедушка, мне так хочется поскорее увидеть вас! Знаете, тут иногда выпадает свободный вечерок, и я начала вязать вам свитер и носки из настоящей шерсти. Вы любите натуральную шерсть? Я не выношу всю эту синтетику. Моя бабушка…

Тут она впервые узнала, что Кинг тоже обладает голосовыми связками.

– Стоп, детка! – проревел он в микрофон. – Мы в другой раз поговорим про натуральную шерсть. А сейчас дайте мне Рони. Живо!

Лицо Рони, когда оно снова выползло на экран, было встревоженным, но он старался этого не показать.

– Не правда ли, она очаровательна? – весело справился он. – Она работает у нас ассистенткой, но вполне могла бы сниматься в Голливуде. Она понравилась вам?

Кинг хватил кулаком по подлокотнику кресла. Рони нужно было отрезвить во что бы то ни стало.

– Что ты лепечешь там, как влюбленный павиан? – рявкнул он.

– Но я действительно люблю ее, – растерянно ответил Рони.

– Ты хочешь, чтобы эксперимент состоялся?

– Больше всего на свете!..

– Тогда выкинь из головы все, что не касается работы. Тебе знакомо такое имя – Дынин?

– Дынин? Русский ученый, – машинально ответил Рони. – Я познакомился с ним на одном симпозиуме.

– А что такое эффект Дынина, ты знаешь?

В глазах Рони не брезжило ни одной мысли.

– Твой эксперимент не состоится! – крикнул Кинг. – Потому что, по эффекту Дынина, часть продуктов распада одного из углеводородов в бункере с бомбой может принять участие в реакции синтеза.

Рони наморщил лоб, отчего курчавая его шевелюра двинулась взад и вперед. Еще мгновение – и слова Кинга прорвали преграду непонимания.

– Не может быть! – прошептал Рони.

Кинг кивком подтвердил свои слова.

– Мощность взрыва возрастет на двадцать пять процентов.

– Вот это да!..

Румянец на щеках Рони потускнел, еще ярче выступили веснушки.

– Только без паники, – сказал Кинг. – Включи систему записи. Вот расчет, сделанный Джеральдом по методике Дынина. Все очень просто: откачайте из бункера двадцать пять процентов этого проклятого углеводорода и накачайте столько же другого. Например, марку А.

– У нас ее мало, – пробормотал Рони.

– Тогда, что найдется. На результат почти не повлияет. Я проверял. И к сроку управитесь. Ну?

– Постараемся, – упавшим голосом отозвался Рони.

У Кинга снова защемило в носу.

– Не вешай голову, малыш, – сказал он. – Все будет хорошо, Ты же не мог знать об этом эффекте Дынина. А что касается расчетов, то каким-то шестым чувством ты заложил в систему такие запасы, что даже усиленный взрыв ничего страшного не принес бы.

– Вы думаете?

– Э-э, да ты, я вижу, не привык сносить тумаки. – Кинг подмигнул в телекамеру: – Готовься! Впереди их будет много и посильнее. Только помни, главное – мысль, работа мысли, то, что делает человека человеком. А любить умеет самая последняя каракатица.

Рони поднял голову.

– Сэр, но ведь одно не исключает другого. – Он удивленно смотрел на Кинга. – Сирилл будет помогать мне.

И Кинг понял, что все слова, которые он сейчас скажет, останутся без ответа, как семена без всходов, ибо в душе Рони нет почвы, в которой они могли бы прорасти.

– Прекрасно, – сухо сказал он. – Займись делом.

И он выключил свою телекамеру.

На экране тотчас появилась девушка в униформе.

– Разговор окончен, – объявила она. – Вы довольны изображением, мистер Кинг?

– Что? Изображение? – Кинг не сразу понял, о чем она говорит. – Нет, изображение скверное, полосы, все шевелится.

Во время разговора с Рони он не обращал внимания на помехи, сейчас они его обозлили.

– Очень сожалеем, – ответила девушка, – но, видимо, ваша аппаратура нуждается в наладке. Мы пришлем техника. До свидания!

Кинг обедал молча, вкуса еды почти не ощущал. Мысли его вращались вокруг Сирилл, и, в конце концов, незамысловатая личность этой женщины превратилась для него в воплощение тех сил, против которых он восстал в своей жизни. Тем обиднее было сознавать свое поражение. Уж в ком – в ком, а в Рони он был уверен, как в самом себе. Неужели ни широта ума, ни могучий интеллект не могут сравниться по силе со смазливым личиком вертихвостки? Он хвастал перед Ротом, что воспитал человека, способного бросить вызов Природе, в она руками Сирилл превратила его в обывателя с профессорским званием.

– Вы тоже волнуетесь, сэр? – спросила мисс Гримбл.

– О чем?

– О Рони?

Кинг удивленно уставился на экран. С каких пор экономка стала читать его мысли? Но мисс Гримбл беспокоило другое.

– Ведь там водородная бомба, – пояснила она.

– Успокойтесь, мисс, – сказал Кинг. – Что касается его жизни, то она вне опасности.

Мисс Гримбл вздохнула:

– Ожидание так тягостно.

– Уже немного осталось, – сказал Кинг, посмотрев на хронометр. – Сейчас они, наверное, изменяют состав смеси. Марки А у них нет, значит, они закачают марку С. Стоп! А почему С? Разве не В?

– О чем вы, сэр? – заволновалась мисс Гримбл. – Мало того, что ваша камера барахлит, так вы еще и говорите неразборчиво.

– Подождите! – Кинг встал из-за стола. Он точно вспомнил, что Дынин говорил о марке В. Почему же в таком случае он подумал о марке С?

Он бросился к компьютеру, на пюпитре которого лежали две карточки, и схватил одну из них. Это была карточка Дынина, в ней говорилось о продуктах распада марки В. Значит, память не подвела его. Он взял вторую карточку – и удары пульса звоном отдались в ушах.

«Участие продуктов распада марки С, – было написано в карточке, – увеличит мощность взрыва на 25 процентов».

Это была карточка Джеральда. Непонятным образом литера В превратилась в его решении в С, а затем, не сверив данных, Кинг, отправил решение Рони. Марки А на полигоне нет. Значит, вместо того, чтобы уменьшить количество марки В, они откачают марку С и добавят в бункер столько же этого проклятого углеводорода В! И мощность взрыва возрастет уже не на двадцать пять процентов, а на все пятьдесят? То есть в полтора раза!

– Мисс Гримбл, – как можно спокойнее сказал Кинг, – немедленно соедините меня с Джеральдом.

– Но, сэр, ведь обед…

– Я прошу вас соединить меня с Джеральдом, – повторил Кинг, и, слава богу, мисс Гримбл согласилась.

Джеральд встретил Кинга довольной улыбкой. Он ждал похвалы за скорое и точное решение. Кинг так и сделал, похвалив его, впрочем, весьма сдержанно, потому что от волнения перехватывало дыхание.

– Не стоит, сэр, – ответил польщенный Джеральд. – Я получил огромное удовлетворение от вашей задачки.

– Но почему вы пишете в решении об углеводороде С? – спросил Кинг. – Ведь в задании была марка В?

– Марка В? – Джеральд нахмурился. – Сейчас проверю.

Он что-то сказал, отвернувшись от экрана, и через несколько секунд чья-то рука протянула ему лист бумаги. Джеральд всмотрелся в него.

– Я думаю, все дело в помехах, – подняв голову, сказал он. – Очень неразборчиво, буквы искажены. Пожалуй, это действительно была буква В, но я ее исправил на то, на что она была больше похожа, на С. Это имеет какое-нибудь значение?

– Нет, нет, – ответил Кинг торопливо. – Ровным счетом никакого. Спасибо, старина.

Нужно было срочно связаться с Антарктидой, чтобы предупредить о чудовищной ошибке, но Джеральд еще не выговорился до конца.

– Остроумнейшая задачка, сэр Томас, – сказал он, аппетитно причмокнув губами. – Странно только, что вы не довели условие до логической вершины.

– Не понимаю. – Кинг посмотрел на часы, до взрыва осталось три с половиной часа.

– Вам бы увеличить количество этой марки С или, как ее там. В, на те же двадцать пять процентов, и получилась бы занятная вещь.

Кинг похолодел. Неужели Джеральд понял, что задача связана с «Абицеллой»?

– Ну и что? – с трудом выговорил он. – Мощность взрыва увеличилась бы на пятьдесят процентов?

– Если бы так! – Джеральд хохотнул. – Слушайте, сэр Томас, бросьте разыгрывать меня. Ведь вы же не зря подкинули мне этот ребус?

На это Кинг ничего не ответил, потому что не знал, как себя вести. И тогда Джеральд заговорщически подмигнул в телекамеру:

– Если количество этой марки В увеличить на двадцать пять Процентов, произойдет качественный скачок, и уровень выделившейся энергии возрастет настолько, что в термоядерной реакции примет участие водород, входящий в молекулу морской воды. Ведь ваша бомба помещена в океан?

– И тогда… – прошептал Кинг.

– Конечно!.. – воскликнул Джеральд. – Глобальная термоядерная реакция в Мировом океане. Земной шар превратится в гигантскую водородную бомбу! – Он захохотал. – Веселенький ребус! Земля раскололась бы, как яйцо.

– Этого не может быть! – вырвалось у Кинге.

Джеральд выставил перед камерой ладони:

– Только не говорите, что вы этого не знали. У меня волосы на лысине дыбом встали, когда я наткнулся на такое решение. – И, посерьезнев, добавил: – Но ведь это не более чем курьезная задачка, правда?

– Да, курьезная задачка, – как эхо, отозвался Кинг.

– Что же вас беспокоит, сэр Томас? – спросил Джеральд, внимательно посмотрев на экран. – Результат известен только мне.

– Все в порядке, старина, – ответил Кинг, с трудом изобразив на лице улыбку. – Спасибо за все.

– Не стоит! – Джеральд снова был весел. – Подбрасывайте такие ребусы почаще. Прекрасная гимнастика для ума.

Первым движением Кинга, когда изображение Джеральда исчезло с экрана, было потребовать разговора с Президентом по правительственному каналу связи и отложить эксперимент. Но тут же подумал, что об этом непременно пронюхают журналисты. Пресса поднимет вой: «Рони Кауфман вместе с выжившим из ума Кингом хотели взорвать земной шар!»

Нельзя терять ни минуты, но Кинг все же сидел неподвижно до тех пор, пока не прекратилось сердцебиение. Стало жарко, и лоб покрылся испариной. Это означало, что приступ паники миновал. Тогда он вызвал мисс Гримбл и попросил заказать разговор с Антарктидой по экспресс-тарифу.

– А обед? – спросила старушка.

– Обед к черту! – кратко ответил Кинг, на что мисс Гримбл ничего не сказала, лишь внимательно посмотрела на экран.

До взрыва осталось три часа с небольшим. Кинг настроил хронометр. Через час раздастся сигнал. Если к этому времени его не соединят с Антарктидой, он обратится за помощью к Президенту.

Приняв решение, он успокоился. Но время от времени в его теле возникала дрожь. Тогда он разражался проклятьями, не в силах справиться с яростью, охватывающей его при мысли о трагической беспечности, с какой включил он утром телевизор, дав возможность Хогану применить свой злодейский излучатель, испортивший всю аппаратуру. Подумать только, искажены всего две буквы, две какие-то жалкие буквы, а из-за них угроза нависла над планетой!

И хотя хватало воли подавлять в себе приступы бесцельного отчаянья, нервы были настолько перенапряжены, что даже легкий щелчок, произведенный откидной крышкой транспортера, заставил вздрогнуть.

Транспортер выкатил на столик поднос со стаканом апельсинового сока. Тут же лежала на блюдечке зеленая таблетка, запечатанная в целлофан.

– Выпейте, сэр, это успокаивающее, – послышался голос мисс Гримбл.

– А с чего вы взяли, что мне нужно успокоиться? – вскинулся Кинг.

– Сэр, ведь я работаю у вас пятнадцать лет.

– Спасибо, мисс Гримбл, – тихо сказал Кинг.

Он выпил сок, а таблетку швырнул в окно, оставив, однако, оболочку на подносе, чтобы мисс Гримбл подумала, что лекарство пошло по назначению.

В комнате стемнело, и автомат включил освещение.

– Уже вечер, мисс Гримбл, в вы так никуда и не пошли, – сказал Кинг.

– А куда идти? – откликнулась старушка. – Да и не люблю я. – И, помолчав, добавила: – Так же, как и вы.

– Ну, я – то другое дело.

– Совершенно верно. У вас мысли, поэтому вам никто не нужен. А я… Я привыкла одна.

Кинг посмотрел на экран – в обычной своей позе, чуть-чуть подавшись вперед, старушка сидела перед маленьким телевизором, хотя могла бы смотреть свои вечерние программы на большом экране. Но тогда пришлось бы отключить канал Кинга, а она понимала, что нужна ему сейчас.

– А как получилось, что вы остались одна, мисс Гримбл? – спросил Кинг.

– Неужели непонятно, сэр? – ответила старушка, не повернув головы. – Я некрасива.

– Простите, – пробормотал Кинг. – Я сам не знаю, что говорю.

Он хотел сказать мисс Гримбл что-нибудь хорошее, а получилось, что обидел ее. Но сама мисс Гримбл отнеслась к его словам гораздо спокойней.

– Пустяки, – сказала она, верно истолковав молчание Кинга. – Я давно привыкла. И в молодости тоже не роптала. Такой уж выпал мне жребий.

– Но это же несправедливо – лишать человека семьи из-за формы его лица, – возразил Кинг.

– Значит, богу угодно, чтобы люди были красивыми.

– Причем здесь бог! – Кинг начал злиться. – Это все проклятая Природа.

– У каждого свой бог, сэр. У меня всевышний, у вас Природа.

Ничто так не раздражало Кинга в людях, как эта покорность.

– Пусть так, – сказал он. – Всевышний или Природа, все равно. Я говорю о реальной силе, которая довлеет над нами, подчиняя своим прихотям все наши поступки! Это она устроила мир таким, что в нем счастливы лишь те, кто может принести здоровое и полноценное потомство.

– На то воля всевышнего, – отозвалась мисс Гримбл.

– Да что вы заладили одно и то же! – сказал Кинг с досадой. – Человек не должен склонять головы перед кем бы то ни было. Природа превратила Землю в селекционную ферму по выведению высокопродуктивного человеческого скота, и мы покорно шепчем: «На то воля всевышнего!».

Мисс Гримбл повернулась к телекамере и укоризненно покачала головой.

– Грех говорить так о людях, сэр!

– А я не могу иначе! – крикнул Кинг. – Человечество – это стадо баранов, покорно бредущее туда, куда их гонят. Пройдут века, люди распространятся по всей Вселенной, но что изменится? И голод и несправедливости останутся. Потому что так угодно Ее Величеству Природе.

– Сэр, не волнуйтесь, вам вредно, – сказала мисс Гримбл, посмотрев на свой экран. – Я пришлю вам еще одну таблетку.

– К черту! – Кинг вскочил с кресла. – Это позор! Мне не хочется жить, когда вспомню, что отличаюсь от мухи только тем, что благодаря способности мыслить лучше приспособлен к безграничному размножению! Боже, получить такой мыслительный аппарат только для того, чтобы лучше плодиться.

– Я перестала вас понимать, сэр, – заявила на это мисс Гримбл. – Лучше я позвоню в межконтинентальную связь и напомню об Антарктиде.

– Оставьте! – Кинг подошел вплотную к телекамере, как наклоняются к собеседнику, желая втолковать ему то, что он отказывается понять. – Лучше послушайте меня. Вот Рони – гигантский ум, но, в сущности, он та же муха…

– Простите, сэр, – перебила его мисс Гримбл, – но у меня разболелась голова.

Кинг бросил гневный взгляд на экран, он не привык, чтобы с ним обходились столь небрежно, но вместо мисс Гримбл увидел на нем себя. Старушка отключилась, замкнув канал Кинга на его же телекамеру.

– Вот! – саркастически сказал Кинг. – Она не понимает и отключилась. Точно так же отключился Рот, хотя он не экономка, а философ. Природа позаботилась и об этом: как только дело касается запретных тем, люди отключаются автоматически. Хулить человечество – грех, отключись! Не любить свое дитя – грех, отключись! А подчинять свою жизнь воспитанию Будущих производителей, это заслуга?! Надежно устроено, не пробьешь!

В запасе у него оставалось еще много гневных слов, когда на экране он снова увидел удивительно знакомую фигуру в позе гневного оратора.

– Неужели это я? – тихо сказал Кинг.

Фигурка на экране стала обмякать, рука опустилась. Лишь седой хохолок, украшавший его голову, задорно торчал над пустынной поверхностью вместилища мыслей, которым всегда так гордился его обладатель. Прядка волос имела правильные очертания вопросительного знака. Зачем? Для чего? Для чего эта голова с мощным лбом, если порождаемые ею мысли превращаются в жалкие порции звуковой энергии, годные лишь на то, чтобы сотрясать воздух в объеме комнаты? Бесцельная пальба, ненужное громыханье – вот что представляют на деле его гневные проповеди. Но они не стали бы ценнее, если бы даже удалось довести их до слуха людей. Забилось бы чаще хоть одно сердце? Разве раскрылись бы шире хоть чьи-то глаза, и человек увидел бы себя в истинном обличье?

– Нет! – вздохнул Кинг.

«Чего требовать от миллионов изнуренных людей, покорно исполняющих обряд размножения, – думал он, – если даже такие умы, как Рот, чей смысл жизни состоит будто бы в борьбе с Природой за лучшую долю людей, не могут понять, что их война – это игра в солдатики. На самом деле каждый из них нанят Природой и играет ту роль, какую ему назначили. Каждый…»

– Значит и я? – прошептал Кинг. – Неужели я тоже?

Да, с горечью признал он после недолгого размышления, у него тоже была своя роль, которую сыграл блистательно. Природа избрала его, Кинга, на роль гения, которому предстоит совершить великое открытие и вручить его толпе. И он вручил: даровой строительный материал, дешевые дома, в которых люди будут рождаться еще интенсивней, ибо их силы удвоит пища, полученная за счет экономии средств на строительные материалы. Да, он служил Природе так же верно, как служат ей все остальные.

И в отчаянном порыве саморазоблачения Кинг заставил себя признать, что его поза отшельника, не желающего потворствовать Природе в ее глумлении над людьми, – лишь жалкий фарс. И даже то, что он понял и признал это, не может служить ему оправданием. Рабская преданность Природе неотделима от его сознания. На словах предавал Природу анафеме, но как только узнал, что ее селекционной ферме угрожает гибель, засуетился, задрожал. Земля а опасности! Звонить Президенту!

Земля в опасности! А ведь Природа проявила беспечность. Кинг саркастически усмехнулся; стоит ему отключить телевизор, через два часа в Антарктиде нажмут кнопку, и вся эта прекрасно оборудованная ферма превратится в пар! Вон шнур от розетки к телекомбайну, натянуть его и…

Он сделал шаг вперед, взял провод в руку, но тут же отпустил его.

Жалкая игра, ехидство злобствующего ничтожества, он все равно не решится на это, о чем Природа прекрасно знает, иначе бы она не рискнула предоставить ему такой случай.

А случай великолепный. Единственный! Натянуть провод и… И он докажет, что его манифесты и проповеди не были фарсом, что все годы затворничества он терпеливо дожидался случая, готовил себя к нему. Так неужели, получив его, он не сможет совершить этот последний и единственный настоящий поступок, для которого он, может быть, и появился на свет?

Ладонь ощутила легкое тепло, источаемое пластиковой оболочкой провода, и, натягивая его, Кинг подумал, что аппаратура в самом деле работает неисправно, если провод нагрелся…

Он видел свое лицо, теперь занявшее весь экран, потому что стоял вплотную к телекамере. Можно было разглядеть даже капельки пота, выступившие от напряжения на верхней губе, и то, как бьется на виске вздувшаяся жилка. Он успел связать ритм ее сокращений с частотой ударов пульса, глухо отдававших в голову, и вилка выскользнула из розетки и упала на пол. Погас свет – от шнура питался бытовой блок компьютера, управлявший освещением и вентиляцией комнаты. Смолкло жужжание кондиционера, и стало слышно, как в кроне вяза вздыхает ночной ветер.

Когда глаза привыкли к темноте и на стене выделился синий прямоугольник окна, Кинг шевельнулся, сбросив оцепенение. Было так тихо, что его пугал звук собственных шагов. Стараясь производить как можно меньше шума, словно кто-то мог следить за ним, Кинг подтащил свое кресло к окну. Из сада тянуло свежей сыростью, запахом увядшей травы. Робко просверчал ночной кузнечик, ему ответил другой. Потом перед окном пролетел светлячок, вспыхивая и пропадая, как мерцающий в небе спутник.

Кингу показалось, что он плавно поднялся в пространство вместе с креслом и повис на огромной высоте, отделившись от Земли и ее атмосферы. Закрыв глаза, он без труда представил, как медленно вращается под ним огромная планета с континентами и морями. Белое пятно Антарктиды с яркой искоркой на краю… Там командный пункт эксперимента. Уже начался отсчет времени, и люди, вдохновленные близостью свершения, самозабвенно готовят свою погибель.

На затемненной стороне планеты ночь, и люди ложатся в постели, чтобы исполнить главный завет Природы, а там, где в лучах солнца сияют облака, – день, и, почувствовав голод, люди идут работать, чтобы добыть славу, хлеб и жилище. По всей земле цветут деревья, колосятся нивы, идут дожди…

Под Кингом вращался земной шар в голубой и зеленой дымке. Лишь один он во всей Вселенной знал, что через час в этой точке безграничного пространства вспыхнет новая звезда.

Но он был не над планетой, а на ней, и сознание, что он разделит гибель вместе со всеми, давало ему силы спокойно размышлять о великом решении, которое принял он. Вот для чего он появился на свет, к чему шел долгие годы сквозь туман сомнений, поисков и отчаяния, он, Томас Кинг, гений или чудовище, этого теперь не узнает никто!

Если б была возможность, он обратился бы ко всем людям, которых презирал и сторонился, которых всегда любил.

– Люди! – сказал бы он. – Я подписал вам приговор. Ибо жить так, как живем мы, человек не должен. Верьте мне: никто из вас не услышит грохота, не почувствует боли. В доли секунды, не успев взмахнуть ресницами, все мы обратимся в звездную пыль, из которой возникли когда-то, из которой появимся вновь где-нибудь в другом месте Вселенной, в другом, лучшем и подлинно человеческом мире. И я верю: так будет!

Капля упала ему на руку. Он поднес ладонь к губам и ощутил вкус солоноватой влаги.

– Да, я верю, – повторил он, – так будет!

В дверь постучали. Он давно ждал этого.

– У меня сломался телевизор, мисс Гримбл, – крикнул он.

– Тогда спуститесь ко мне, – донеслось из-за двери. – Рони ждет вас.

Кинг почувствовал, как по щеке скатывается еще одна капля, оставляя на коже холодящую дорожку. Горло сжал спазм.

– Передайте Рони мой привет, – с трудом выговорил он. – Скажите, я всегда любил его… Как любил всех вас, всех людей на Земле. И всем вам я желаю спокойного сна.

– Значит, вы ложитесь спать и не хотите узнать, чем кончится эксперимент Рони? – спросила мисс Гримбл.

– Я знаю, чем он закончится, – ответил Кинг. – Спите спокойно и вы, мисс Гримбл.

Шаги старушки отдалились от двери и затихли.

«Она повернулась и пошла, в последний раз пробормотав «Упрямый старик!» – подумал Кинг с доброй усмешкой.

Он уже успокоился, но ожидание все же тяготило его, тем более, что со всей аппаратурой он отключил и хронометр, и теперь не знал, сколько осталось до взрыва.

Над садом возник луч портативного прожектора и уперся в вяз. Журналисты стойко несли вахту за оградой. Можно было представить, какое недоумение вызвал у них погасший в окне Кинга свет. Очередное чудачество упрямого старика, наверное, решили они. Он настолько уверен в себе, что даже выключил телевизор и не хочет смотреть, чем закончится эксперимент в Антарктиде.

Кинг встал, нашел на полу провод и на ощупь вставил вилку в гнездо. Вспыхнул яркий свет, в телевизоре послышалось тонкое жужжание – начал прогреваться кинескоп.

Хронометр показал, что до взрыва осталось около часа, но Кинг оценил, что просидел в темноте час и еще минут сорок пять, а хронометр бездействовал, значит, до взрыва осталось минут десять – пятнадцать. Теперь можно было не опасаться, что его побеспокоят. Разговор с Антарктидой снят. Рони на командном пункте замер над красной кнопкой под прозрачным кожухом, который снимут за минуту до взрыва. Потом начнется отсчет секунд, на шестидесятой единице Рони нажмет кнопку и тогда…

Именно для того, чтобы увидеть, что произойдет тогда, и включил Кинг свой телевизор. Уже подведен баланс всей его жизни и уплачено по всем счетам. Душа как бы стерилизована: ни сомнений, ни страха, ни жалости. Единственное, что осталось, – профессиональное любопытство ученого. Смешно, но в последние минуты, оставшиеся до гибели, его занимала пустячная мысль о соотношении скоростей глобальной термоядерной реакции и электромагнитных волн, несущих изображение на континент от берегов Антарктиды. Что случится раньше? Смерть? Или он успеет увидеть на экране пламя взрыва и лишь потом погибнет вместе со всей Землей?

«Тоже ценный эксперимент, – подумал он. – Жаль только, не с кем будет поделиться мыслями о результате».

Из телевизора грохнула торжественная музыка, и на экране появился океан. Телекамера, видимо, была установлена на корабле, изображение создавало подлинную иллюзию качки. Бесконечные гряды волн с потоками пены на хребтах уходили к горизонту. Туда были нацелены телекамеры.

– Внимание! – послышался взволнованный голос диктора. – Работают телестанции всего континента. Сейчас вы видите на своих экранах безжизненную равнину океана. Не пройдет и четверти часа, как над холодными его волнами, освещенными скупым светом антарктического солнца, взойдет новое светило…

То ли диктор был мастером своего дела и его голос обладал магической силой внушения, то ли он сам был возбужден не меньше, чем телезрители, но его волнение передалось даже Кингу.

– Его лучи, – захлебывался диктор, – упав на почву, возделанную гением человеческой мысли, зародят в ней ростки вещества, доселе не существовавшего в природе. Абицелла! Порожденная мирным взрывом укрощенного атома, она положит начало новой эре в истории человечества.