Текст книги "НФ: Альманах научной фантастики. Выпуск 11"

Автор книги: Кир Булычев

Соавторы: Яков Перельман,Роман Подольный,Илья Варшавский,Дмитрий Биленкин,Сергей Жемайтис,Александр Горбовский,Всеволод Ревич,Георгий Шах,Александр Родных,Петр Попогребский
сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 17 страниц)

– У меня больная мать, – тихо сказал Хоган. – Я не хотел говорить, но деньги мне нужны, чтобы устроить ее в хорошую клинику.

Кинг заколебался. Почти отмершее уже благоговение перед словом «мать» некстати зашевелилось в нем.

– Ваше разбойничье орудие может навести изображение на моем экране? – нахмурившись, спросил он.

– Конечно, сэр! – радостно откликнулся Хоган. – Если вы включите свой канал…

Кинг щелкнул клавишей, и на экране появилось лицо человека лет тридцати пяти. Аккуратный пробор, бачки – типичная физиономия репортера, вот только глаза были излишне задумчивы, даже грустны. Похоже, не врет насчет больной матери.

– Такими вещами не шутят, сэр, – скорбно заметил Хоган, должно быть, уловив сомнения на лице Кинга. Теперь и он его видел не своем мониторе.

– Ладно, – сдался Кинг. – Давайте ваши вопросы. Только быстрее. Быстрее!

Хоган распахнул блокнот.

– Я написал тут кое-что о вашей теории структурной рекомбинации, разрешите прочесть, может быть, где-то напутано?

– Валяйте, – вздохнул Кинг.

– Пятнадцать лет назад, – начал читать Хоган, – великий ученый нашего времени…

Пятнадцать лет назад Кинг не был великим ученым. Рядовой физик, он отличался лишь упорством, с каким корпел в своей лаборатории, стойко снося последствия безвестности, самым тяжелым из которых было полное отсутствие внимания к его работе. И вдруг он получил все, в том числе и те пышные титулы, какими сыпал сейчас Хоган в благоговейном экстазе обывателя, встретившего на улице кинозвезду. Будь эта трескотня свидетельством того, что люди, наконец, заметили и оценили его самоотверженный труд в течение десятилетий, Кинг отнесся бы ко всему терпимей. Но идолом его сделали не годы изнурительного труда, а всего лишь одна простенькая мысль, которая могла бы прийти даже школьнику. И это назвали теорией структурной рекомбинации, примитивно до тошноты: взять смесь трех углеводородов А, В и С, поместить в условия сверхвысоких давлений и нейтронных пучков большой плотности – и образуется новый углеводород АВС, обладающий способностью самостоятельно увеличивать массу за счет присоединения атомов водорода и углерода из окружающей среды.

Верным свидетельством вульгарности этой идеи было то, что ее охотно усвоил обыватель. Даже домохозяйки включили теорию структурной рекомбинации в круг тем, подлежащих обсуждению в зеленных лавках.

«Вы слышали, что надумал этот Кинг? Если налить в водородную бомбу что-то вроде керосина и взорвать, получится такая штука, вроде пластмассы, которую можно растить задаром, как капусту на грядках».

Задаром! Новая теория привлекла внимание прежде всего потребительскими свойствами конечного продукта. Позднее, когда началась работа над проектом его получения, продукту АВС присвоили безвкусно пышное название «Абицелла». Это произошло уже без участия Кинга, так же, как и составление проекта, ибо к тому времени никем не понятый Кинг удалился в добровольное изгнание. Осуществлением проекта руководил его любимый ученик Рони Кауфман. Проект был грандиозен: у берегов Антарктиды будет сооружен гигантский бункер с водородной бомбой, погруженной в смесь исходных углеводородов. При ее взрыве создадутся условия – для образования Абицеллы.

– Абицелла – это полимер, обладающий лучшими качествами конструкционных материалов от железа до дерева, – захлебывался Хоган. – Дешевые дома, автострады с вечным покрытием, купола над северными городами – все это даст нам Абицелла…

– Хватит! – решительно сказал Кинг. – Все это я слышал пятнадцать лет назад!

Хоган послушно закрыл блокнот.

– Да, сэр, но сегодня эти слова приобретают реальный смысл.

Кинг хотел было сообщить, что плевать он хотел на реальность этих слов и на сами слова, но сдержался. Не хватало затеять перебранку с репортером.

– Все, Хоган, – Кинг положил палец на клавишу выключателя. – Делайте с этим детским лепетом что хотите, а сейчас проваливайте. День вы мне испортили безнадежно.

– Простите за назойливость, сэр Томас, но такой уж сегодня день.

Кинг даже поперхнулся от злости:

– Какой? Какой в конце концов сегодня день?! Я слышу об этом с самого утра. Что в нем особенного, черт бы побрал ваше косноязычие!

Эти слова искренне удивили Хогана.

– Но если эксперимент удастся, – неуверенно начал он, – этот день войдет в историю…

Кинг откинулся на спинку кресла.

– Да… Знаю, – с нарочитым безразличием произнес он. – Сегодня…

– Совершенно верно, двадцать седьмое, сэр, – с готовностью подсказал Хоган, посмотрев куда-то вбок, и Кинг понял, что он следит за выражением его лица по экрану своего монитора. – Этого дня ждал весь мир.

Да, весь мир ждал, а он. Кинг, забыл и число, и все, что должно произойти в тот день.

Хоган оторвался от монитора и уставился в объектив телекамеры невинным взглядом, но Кинг знал, что он уже подсчитывает барыш, какой принесет ему сенсационное известие, что этот старый чудак Кинг позабыл все на свете, в том числе и день, когда состоится эксперимент.

Он даже попытался воспользоваться минутным замешательством Кинга и попросил разрешения опубликовать снимок, который он успел сделать с экрана. Неслыханная наглость! Следовало бы осадить его, припугнуть, чтобы не сболтнул лишнего, но Кинг поступил иначе: ударил по клавише, и Хоган исчез для него навсегда.

Некоторое время он сидел неподвижно, пытаясь привести смятенные чувства в порядок. Накопившееся раздражение требовало разрядки, и, соединившись с мисс Гримбл, Кинг в резких выражениях потребовал отчета, почему ему не напомнили, что сегодня двадцать седьмое?

Старушка, разумеется, сразу поджала губы. Она, видите ли, была уверена, что он помнит это твердо. К тому же его настроение с утра было таково…

– При чем здесь мое настроение?! – взорвался Кинг. – Немедленно закажите разговор с Антарктидой. Вы давно должны были сделать это. Там Рони Кауфман, я должен поговорить с ним.

– Рони уже звонил, сэр, – сообщила старушка.

– Так что же вы не связали его со мной?

Лицо мисс Гримбл приобрело саркастический оттенок.

– Во-первых, вы сами не велели соединять с вами кого бы то ни было. А во-вторых, ваш канал был занят.

– Это Хоган, проклятый Хоган со своим излучателем! – застонал Кинг.

Мисс Гримбл оставила его стоны без внимания.

– Я закажу разговор, сэр, – голосом, не предвещавшим ничего хорошего, пообещала она. – Но перед этим позвольте несколько слов.

– Что еще?

– Я считаю, сэр, – торжественно начала она, – что сегодняшний случай с числом – это указующий перст судьбы.

Попытка остановить ее окончилась безуспешно.

– Да, сэр! – мисс Гримбл повысила голос. – Судьба предупреждает: нельзя жить, отгородившись от людей. Сегодня вы забыли число, когда сбудется ваша мечта, завтра забудете свое имя. Одумайтесь, сэр!

– Хватит! – Кинг с такой силой ударил по панели, что внутри комбайна что-то звякнуло и отозвалось мелодичным звоном. – Хватит! Указующий перст судьбы!

Он метнулся в угол, где в стене был вмонтирован бар, налил себе полстакана джина и выпил залпом. Но пока джин совершал длительное путешествие от желудка до головы, чтобы осуществить свою умиротворяющую миссию, Кинг успел разослать проклятия по многим адресам.

– Надоело! – кричал он, стоя перед комбайном, в безмолвном экране которого для него воплотилось сейчас все, что он так ненавидел. – Я прожил на свете шестьдесят лет, и всегда находился кто-нибудь поучающий, наставляющий, указующий! Ты должен быть, как все, не умничай! Ты должен быть, как все, займись настоящим делом! Ты должен быть, как все, женись! Слепцы! В каждом стаде есть одна паршивая овца, так оставьте ее в покое хотя бы на склоне лет!

На эти слова комбайн весело подмигнул желтым глазком вызова – его канал соединяли с Антарктидой.

– Алло! Мистер Кинг, ответьте! – звала девушка со станции межконтинентальной связи. – Мистер Кинг!

– Я здесь! – крикнул Кинг. – Это Антарктида, давайте. Алло, Рони, как идет подготовка к взрыву?

– Простите, сэр, – вежливо прервала его девушка, – но вас вызывает Москва.

– Зачем мне Москва? – Кинг был изумлен. – Я заказывал Антарктиду!

– Простите, соединяю с Москвой.

И пока Кинг собирался с мыслями, на экране появилось улыбающееся полное лицо человека лет сорока пяти с густой шапкой светлых волос.

– Здравствуйте, господин Кинг! – сказал он с характерным акцентом.

– Хеллоу! – Кинг улыбнулся на всякий случай. Он не мог взять в толк, зачем понадобился Москве, но улыбка у него, должно быть, не удалась, потому что человек спросил:

– Вы не узнаете меня? – и, чтобы выручить Кинга, тут же добавил: – Я – Дынин, из Москвы.

– Ах, мистер Дынин! – теперь он сыграл лучше, Дынин, кажется, поверил, что его узнали, тем не менее Кинг мог поклясться, что такую фамилию он никогда не слышал.

– Как вы себя чувствуете, господин Кинг? – весело осведомился Дынин, и все сразу стало понятным.

«Репортер, – с тоской подумал Кинг. – Такое умное лицо, и кому досталось!»

Рука привычно легла на панель, и все же нажать клавишу он не решался. Если бы Дынин был своим репортером, он уничтожил бы его мгновенно, но он был из Москвы, а русские, считал Кинг, ко всему относятся чересчур серьезно.

– Как я себя чувствую? Прекрасно! – он изобразил убийственно вежливую улыбку. – А как чувствуете себя вы, мистер Дынин?

«А как почувствуете себя вы, мисс Гримбл, – подумал он, – когда я устрою вам приличную взбучку, чтобы впредь моя комната на превращалась в проходной двор?»

Его ирония, похоже, попала в цель. Дынин смущенно улыбнулся.

– Простите за столь банальное начало, господин Кинг. Но это от волнения. Ведь я говорю с вами впервые.

Его искренность озадачила Кинга.

– Слушаю вас, – насторожившись, сказал он.

– Я к вам по делу.

– Вот это уже лучше.

С румяного лица Дынина исчезли последние остатки улыбок, оно стало строгим.

– Вы получили последний выпуск «Известий Академии наук»? – спросил он.

– Нет. А что там?

– Результаты исследований поведения некоторых углеводородов в нейтронных пучках высокой плотности.

– Нет, – честно признался Кинг. – Последнее время я мало читаю такой литературы.

На лице Дынина отразилась тревога.

– Дело в том, что это касается проекта «Абицелла».

– Да? – Кинг ощутил заметные признаки надвигающейся скуки. – Видите ли, мистер Дынин, техническая сторона эксперимента далека от меня. Всеми делами там заправляет мой ученик Рони Кауфман.

Это почему-то обрадовало Дынина.

– В таком случае все в порядке, – заявил он.

– Что именно? – из вежливости поинтересовался Кинг.

– Нам удалось выяснить, что часть продуктов распада углеводорода марки В может принимать участие в термоядерной реакции. – Иными словами, сила взрыва должна возрасти.

От сонливости, возникшей не без помощи джина, не осталось и следа. Кинг напрягся в кресле, в ушах появился звон с шипеньем и закололо в основании затылка. Вот так «Известия Академии наук»! Он опустил голову, чтобы Дынин не увидел его лица.

– Любопытно, – с трудом выдавил он, – любопытно…

И все же Дынин что-то заподозрил:

– Я уверен, что Рони учел а расчетах этот фактор, – нарочито небрежно заметил он. – Мы опубликовали результаты месяц назад.

– Конечно, конечно, – поспешно согласился Кинг. – Я убежден…

– Тогда все в порядке, – сказал Дынин, но лицо его оставалось напряженным. – Может быть, изложить не всякий случай методику учета добавочной энергии при взрыве? – помолчав, спросил он. – Если, конечно, вы располагаете временем.

– Время есть, но вот смогу ли я ее усвоить? – попробовал пошутить Кинг.

– Вы? – Дынин рассмеялся. – Она слишком проста для вас.

Они, как могли, помогали друг Другу справиться с охватившей обоих тревогой.

Дынин положил перед своей телекамерой листок с расчетами, а Кинг включил систему записи, и через минуту компьютер выплюнул карточку, испещренную формулами. Кинг впился в нее взглядом.

– Буду очень рад, если это послужит успеху эксперимента, – донесся до него далекий голос Дынина.

– Да, да, большое спасибо! – ответил Кинг, не поднимая головы.

Потом Дынин почему-то заговорил женским голосом. Он назойливо повторял один и тот же ничего не значащий вопрос. Кинг с досадой поднял глаза на экран – на него смотрело рассерженное личико девушки в униформе межконтинентальной связи.

– Вы довольны изображением, сэр? – в десятый раз повторила она.

– Да, да, благодарю, – машинально ответил Кинг, но тут же снова поднял голову: – Вообще, качество могло быть и лучше.

Буквы на карточке с записью методики Дынина местами расплывались.

– Просим извинить, – ответила девушка, – мы проверим аппаратуру.

Методика Дынина была несложна, и это лишь усилило беспокойство. Кинг привык доверять простым вещам. Должно быть, русский прав. А Рони? Учел ли он этот фактор, увеличивающий силу взрыва?

Кинг вспомнил, что несколько лет назад, когда проект «Абицелла» был утвержден, Рони прислал ему в подарок сводный том расчетов. Кинга тогда разочаровал этот жест, продиктованный тщеславием. Тем не менее том был введен в память компьютера, это Кинг помнил точно.

Он настроил компьютер на поиск в хранилище технической литературы. Через две минуты на экране появилось изображение титульного листа, в верхнем углу которого красовалось размашистое факсимиле Рони: «Терпеливому учителю от нетерпеливого ученика». Изображение местами искажалось, особенно по углам, где была нарушена резкость. Кинг позволил себе подумать, что зря отчитал девчонку из межконтинентальной связи, барахлила не их аппаратура, а его комбайн, и погрузился в работу. Перед ним была не книга, а экран, и пальцы не листали страниц. Нажатие кнопки – и перед тобой следующая страница. Может быть, это удобней, чем листать книгу, не нужно прижимать непокорные листы, но это делает книгу живой, а экран всегда холоден и мертв.

И все же работать с экраном удобно. Кинг уменьшил размер страниц настолько, что глаза едва различали математические символы, но зато на экране стало умещаться сразу по полудюжине страниц. Анализ главы «Баланс энергий» занял пять минут. Потом Кинг просмотрел основные формулы еще раз. Ни в одной из них он не нашел того, что надеялся найти. Рони совершил грубую ошибку. Да, он не мог знать, когда сводил баланс энергий, что, спустя три года, Дынин опубликует новые данные, но интуиция ученого… Где же была твоя интуиция, Рони? Нетерпеливый ученик! Вот они плоды твоего нетерпения!

С досады Кинг снова отправился в угол, где на откидном столике бара красовался штоф с джином. Солнце успело пропутешествовать от одной стены до другой. Полдень. Кинг обратил внимание на жужжащий звон, наполнивший комнату – кондиционер работал с перегрузкой оттого, что окно было распахнуто. На дворе жара. Подвяли шершавые листья в кроне вяза. А за кустами маняще голубела вода и вспыхивали солнечные блики. Прекрасное время для купанья. Потом – второй завтрак. Стаканчик джина. И снова гравюры с птицами. Подумать только, всех этих небольших, но привычных удовольствий он сам лишил себя, всего на один шаг отступив от правила, которого неукоснительно придерживался в течение пятнадцати лет: не допускать вторжения внешнего мира за ограду своего дома.

Не включи он телевизор, не прорвался бы к нему Хоган и не напомнил бы, какое сегодня число, не было бы разговора с этим дотошным русским, после которого в затылке возникло нытье и до сих пор дрожат пальцы. Но что случилось бы тогда с Рони? Эксперимент, его эксперимент, обернулся бы жестокой неудачей. Наверняка не обошлось бы без жертв. Кто знает, насколько увеличилась бы мощность взрыва и как сказалось бы это на кораблях поиска, добрую дюжину которых пригнали к берегам Антарктиды? Может быть, все кончилось бы хорошей встряской да лишними синяками. А если бы взрыв получился таким, что, опустошив океан, гигантская волна докатилась бы до Австралии и понеслась вверх по меридианам, сметая на пути жалкие барьеры коралловых рифов вокруг островов южных морей? Домчалась бы до берегов Америки и Азии? Достигла бы низких берегов Японии с ее полутора сотнями миллионов населения?

– Ну, это уже из области фантастики, – подумал Кинг. – А вот для Рони любая неудача была бы тяжелым ударом.

Значит, не зря включил он свой телевизор? Значит, по-прежнему его связывает с Кауфманом нечто большее, чем просто память о том времени, когда Рони был его учеником. И это сродство не исчезло за долгие годы взаимного охлаждения, в котором был виноват он, Кинг, не сумевший понять, что глупо разочаровываться в человеке из-за того, что он не во всем соответствует твоему идеалу. Да, Рони, без сомнения, тщеславен и выбрал кратчайший путь к успеху, связав все свои помыслы с проектом «Абицелла», который в большей степени имеет отношение к коммерции, чем к науке.

Но разве не тщеславие, не жажда славы вдохновляли его, Кинга, в более чем двадцатилетнем поиске, когда, отказавшись от любви, семьи, достатка, он ломился сквозь неудачи и, только преодолев препятствия, понял истинную цену всему, что его манило? Придет время – Рони тоже узнает это. Нельзя торопить события, над которыми не властен человек. Одна ошибка порождает другую: не оставь он тогда Рони, вряд ли возникло бы это опасное недоразумение в расчетах.

Стакан с джином Кинг поставил на столик. Работая над расчетами, он почувствовал, как мешает принятая час назад доза. Сейчас нужна ясная голова.

Он соединился с мисс Гримбл.

– В чем дело? Почему не дают Антарктиду?

– Я заказала разговор, сэр.

– Почему же они молчат? Мне очень нужен Рони. Понимаете? Очень!

Старушка испуганно закивала головой:

– Я сделаю, что смогу, сэр!

И Кингу стало неловко оттого, что он повысил голос. Уж кто-кто, а мисс Гримбл совсем была не причастив к тому, что может произойти в Антарктиде.

– Хорошо, – смягчив голос, сказал он. – А пока соедините меня с вычислительным центром Джеральда.

Вероятно, появление теней предков не удивило бы Джеральда больше, чем лицо Кинга, возникшее на экране видеофона.

– Господи! Сэр Томас! Ведь я не видел вас пятнадцать лет!..

– Ну и что?

– Дело в том, что вы совсем не изменились.

– Я открыл средство для бессмертия.

– Не уделите ли и мне порошочек?

– Его пьют рюмками, Джеральд.

– В таком случае мне нельзя, у меня печень, – с тонкой улыбкой ответил Джеральд, и Кинг остался доволен. Острое словцо всегда было его слабостью.

– Джеральд, у меня мало времени, – погасив улыбку, сказал он.

– И это при вашем бессмертии?

– Ладно вам! Включите-ка лучше систему записи. Сейчас я продемонстрирую вам один расчет с дополнительным условием.

Он вложил в компьютер карточку с копией главы из расчета Рони, а за ней – карточку с формулами Дынина.

– Подсчитайте на вашем «Тайфуне», как изменится конечный результат, если учесть дополнительное условие.

Джеральд почти с благоговением взял в руки выползший из его печатающего устройства лист.

– Только поскорее, ладно? – напомнил Кинг.

– Отлично! – весело отозвался Джеральд. – Через час получите ответ.

И Кинг сел ждать. Он рассчитал – до взрыва осталось не менее десяти часов. Сейчас он поговорит с Рони и предупредит его, потом получит ответ от Джеральда, и тогда можно будет решить, что делать дальше: отложить эксперимент или внести в него какие-то изменения. Времени на это хватит – до намеченного срока останется не менее семи часов.

Подсчеты успокоили Кинга. Выход отыщется. Например, если откачать из бункера с бомбой часть этого проклятого углеводорода В, или как там его, – он взглянул на карточку Дынина, но от усталости зарябило в глазах, – в конце концов марка углеводорода была не так важна, как то, произойдет ли процесс рекомбинации, если оптимальное соотношение марок в бункере будет нарушено? Кинг чувствовал, что процесс произойдет, хотя количество возникшей при этом Абицеллы может быть ничтожным. Но ее рано или поздно отыщут. Кораблей там много, сгустки, очутившись в океане, начнут расти, как на дрожжах. Верно, полярные воды не слишком богаты органикой, но в течение недели сгусток, если только он возникнет, все равно увеличит свой объем до размеров полугодовалого поросенка.

У Кинга даже поднялось настроение. Порадовало удачно найденное сравнение; и вообще интенсивная работа, к которой вновь был привлечен его пресыщенный праздностью мозг, тонизировала.

– Интуиция – это вещь, – подумал он вслух. – Ведь никто не верил в возможность структурной рекомбинации. Единственное, что поддерживало меня все двадцать лет поиска, это интуиция.

– И тщеславие, – подсказала память.

– А у Рони избыток тщеславия и недостаток интуиции, – ответил он. – Такую ошибку ученый должен чуять за километр.

И едва он снова подумал о Рони, как на панели комбайна замигал глазок вызова. Кинг ударил по клавише:

– Антарктида!

Но вместо девушки в униформе на экране почему-то появилась мисс Гримбл. Взгляд ее был решителен и строг.

– В чем дело? – спросил Кинг.

– К вам просится один джентльмен.

– Я же вас просил, – стиснув зубы, начал Кинг, но, удивительное дело, мисс Гримбл перебила.

– Имя этого джентльмена Поль Рот, – торжественно объявила она. – Писатель-публицист. Автор книги «Цели науки сегодня и завтра».

Кинг опешил: в неподходящее время мисс Гримбл увлеклась публицистикой.

– В чем же цель науки? – растерявшись, спросил он.

– В том, чтобы люди ели досыта, – отчеканила мисс Гримбл.

Этого Кинг уже не мог вынести.

– Я не католик, мисс Гримбл, – начал он с нарастающими интонациями, – и нечего лезть ко мне с евангельскими проповедями. Я жду Антарктиду. У меня важный разговор!

– Его визит тоже связан с «Абицеллой», сэр.

– Черт бы ее побрал, наконец, – заорал Кинг. – Лучше бы мысль о ней никогда не приходила мне в голову. Весь день испорчен, суета, звонки, нападение.

– Писатель ждет, сэр, – величественно напомнила мисс Гримбл.

Да, старушка великолепно подготовилась к разговору, а у Кинга силы были уже не те, что утром.

– Соединяйте! – сказал он и рухнул в кресло. – Но как только дадут связь с Антарктидой, я пошлю вашего писателя ко всем чертям!

На экране появилось лицо Рота. Лысина, очки, глаза страдающего апостола и твердый подбородок боксера.

– Добрый день, сэр Томас!

– Привет! – буркнул Кинг.

– Нам так и придется говорить друг с другом посредством экрана? – у Рота была хорошая улыбка. – Нельзя ли, так сказать, с глазу на глаз?

– А это и есть с глазу на глаз.

Но Рот решительно не хотел замечать враждебности Кинга.

– Телевизионные глаза, сэр, – пошутил он. – Что ж, это в духе нашего века. Только они чуть-чуть косят.

И Кинг вынужден был с ним согласиться. Несмотря на то что телекамера видеофона была максимально приближена к экрану, глаза собеседников не могли встретиться, потому что во время разговора каждый следил за выражением лица партнера на экране, вместо того чтобы пялиться в объектив телекамеры. А на экранах получалось, что оба смотрят куда-то в сторону, как будто рядом с каждым находится кто-то еще, с кем он ведет разговор.

Впрочем, это неудобство в основном испытывал Кинг, да и то лишь сначала. Рот, у которого, вероятно, была богатая практика выступлений по телевидению, после первых двух—трех фраз оторвался от экрана и до конца разговора смотрел прямо в объектив, что дало Кингу определенное преимущество, как если бы он говорил из темноты, а Рот находился при этом на освещенном месте.

– Сэр Томас, начал Рот. – Я отниму у вас немного времени.

– Отлично!

– Вам уже докладывали, что мой визит связан с «Абицеллой»?

– Да.

– Я напросился на разговор с вами, чтобы поговорить о ее будущем. – Он сделал паузу, чтобы дождаться реакции Кинга, но тот промолчал, и Роту пришлось продолжать. – Мне стало известно, что ряд крупных промышленных объединений предпринимают действия для локализации успеха «Абицеллы». Причины просты: массовое производство дарового строительного материала грозит фирмам убытками.

Здесь Рот сделал весомую паузу, во время которой Кинг должен был проникнуться сознанием чрезвычайности возникшего положения. Однако Кинг отреагировал на это неожиданно просто.

– Ну, и что же? – скучным голосом спросил он.

– Люди не извлекут из «Абицеллы» никакой пользы, – пояснил удивленный Рот.

– Ну, и что же?

Здесь Рот уже растерялся.

– Простите, не понимаю…

– Хуже от этого они жить не станут, правда? – сказал Кинг.

– Но могли бы жить лучше, – с жаром заговорил Рот. – Если бы те средства, которые тратятся сейчас на производство конструкционной стали и бетона, пустить на продукты питания, можно было бы накормить досыта еще несколько миллионов людей.

– Чего же вы от меня хотите? – с той же тоскливой интонацией спросил Кинг.

– Чтобы ваше имя возглавило петицию к правительству, под которой поставят подписи известные деятели науки и культуры.

Кинг закурил сигарету и выпустил струйку дыма прямо в экран.

– Рот, я сожалею, что начал этот разговор.

К подобному обороту дела Рот, видимо, готов не был. Во всяком случае, его лицо на экране выглядело обескураженным.

– Я понимаю, сэр, вы очень заняты, – принялся он уговаривать Кинга, – но ведь чтобы подписать петицию – достаточно одной минуты.

Кинг сделал глубокую затяжку, выпустил струю дыма, из которой получилось штук пять кругленьких колец, поплывших в кильватер одно за одним прямо в глазок телекамеры.

– Видите ли, Рот, дело в том, что я вовсе не намерен подписывать эту петицию.

При этих словах Рот вздернул голову, как будто его ударили по щеке.

– А чтобы объяснить вам, почему я ее не подпишу, – продолжал Кинг, – потребуется очень много минут.

– Если это вообще можно объяснить, – сказал Рот.

Он снял очки и принялся протирать стекла. Вначале Кинг следил за ним со снисходительной усмешкой. Без очков лицо Рота, как это бывает у близоруких людей, стало каким-то беззащитным. Кинг даже испытал к нему некоторое сочувствие.

– Скажите, Рот, чего вы суетитесь? – мягко спросил он. – Неужели вы не понимаете, что все ваши воззвания, петиции, конгрессы не имеют к судьбам человечества ровным счетом никакого отношения?

– Сэр Томас! – Рот поднял голову. – Пока на земле люди умирают от голода, мне живется не очень спокойно. Да и вам, я думаю, тоже.

– Значит, вы хотите уничтожить голод? – Кинг с грустью покачал головой. – Милый мой писатель, человечество создано Природой, и она никогда не допустит, чтобы люди ели досыта. Ибо неутоленная жажда сытой жизни есть двигатель прогресса, а сытое общество обречено на застой. Будьте уверены, если бы это было не так. Природа давно позаботилась бы накормить людей.

– По-моему, Природа здесь ни при чем, – ответил Рот. – Все дело в самих людях, которые пока не могут жить в справедливости и мире.

– А кто создал людей такими? – в азарте выкрикнул Кинг. – Природа!

– Не согласен, – спокойно сказал Рот. – И лучшим опровержением ваших слов, сэр Томас, является ваша жизнь.

Кинг криво усмехнулся.

– Что вы знаете о моей жизни?

– Только то, – ответил Рот, – что вы человек, посвятивший свои лучшие годы бескорыстному служению науке, а следовательно, и человечеству.

Кинг поморщился и даже прикрыл лицо рукой. Громкие слова всегда вызывали у него ощущение неловкости, особенно если их начинали навешивать на его имя.

– Хотите, я скажу вам, ради чего я занялся наукой? – тихо спросил он. – Я родился в бедной семье. Доведенный до отчаянья унизительной нуждой, я еще в юности дал себе клятву, что добьюсь всего, чего у меня нет. А мне не хватало, считал я, денег, сытой жизни, красивых женщин. Одни добиваются этого подлостью, грязным политиканством или бандитизмом, я добивался всего своими мозгами.

Рот изобразил скептическую усмешку.

– Что-то не видно, чтобы вы наслаждались этим теперь.

– Только потому, что прежде чем получить Нобелевскую премию, а с ней славу и деньги, я успел понять, как, в сущности, низка цель человеческой жизни.

– Это опять-таки зависит от самого человека, – возразил Рот.

– Черта с два! – Кинг вскочил с кресла и уставился прямо в глазок телекамеры. – У всех людей одна цель, та же, что у комара, трески и кенгуру – размножаться. Только люди делают это лучше, ибо Природе было угодно избрать человека своим фаворитом и она наградила его всеми качествами, обеспечивающими неограниченное размножение: тщеславием, алчностью, жаждой комфорта. А грубейшее из стремлений – половой инстинкт коварно превратила в утонченное чувство, которое мы нежно именуем любовью. Да, Рот, как ни прискорбно, все эти качества, делающие человека активным, смелым, предприимчивым, в конечном счете служат одному – делу размножения.

– Позвольте возразить, сэр? – попытался прервать его Рот, но Кинг уже не мог остановиться.

– Каждый человек мечтает о славе. Ради нее он совершает благородные поступки. И слава дает ему лучшую из женщин. А женщина родит ему детей. Каждый человек хочет иметь деньги. Ради них он совершает и благородные и подлые поступки. И деньги дают ему лучший дом, где будет жить лучшая женщина и растить своих лучших детей. А дети еще с пеленок начнут мечтать о славе. И так без конца. Человек считает себя царем природы, а на самом деле он всего лишь марионетка в ее огромном театре, где рядом с ним на вторых ролях лицедействует прочая крупная и мелкая тварь. И поняв это, я решил навсегда устраниться из так называемой общественной жизни, ибо пособлять Природе в ее глумлении над людьми я не хочу.

Кинг замолчал, и стало тихо. Только жужжал кондиционер, беспрерывно поглощая волны горячего воздуха, втекающие через окно.

– Тогда позвольте спросить, сэр, – нарушил молчание Рот. – Что же заставляет вас жить?

– Ненависть, – ответил Кинг. – Ненависть к Природе. Я сумел раскрыть ее тайну и должен передать ее другим. Но ваши средства агитации не годятся для меня потому, что толпа не примет правды. Я воспитаю ученика, который сможет освободиться от низменных чувств, вложенных в нас Природой. Он воспитает других. Нескоро, может быть, через тысячи лет, но они создадут истинно человеческое общество, свободное, справедливое и без голода, без которого нынешнее человечество обойтись не может.

Рот терпеливо дослушал его до конца.

– Что ж, большое спасибо, сэр, за искреннюю беседу, – поблагодарил он. – В свою очередь, могу сказать лишь, что предпочитаю бороться с голодом сейчас, так как вашим терпением, рассчитанным на тысячелетия, не обладаю.

– Ну и суетитесь, сколько можете, – сказал Кинг. – Но учтите, особой пользы вы не принесете, зато Природа сведет с вами счеты. Такие, как вы, ей поперек горла и во все времена плохо кончали.

Рот вежливо поклонился в ответ.

– Всего вам доброго!

В комбайне щелкнул переключатель каналов, экран погас.

– Слепец, – сказал Кинг с грустью. Ему было искренне жаль Рота. – Наивный и честный слепец.

Снова щелкнул переключатель. Кинг поднял глаза – на экране возникла мисс Гримбл.

– Сэр, во-первых, прошу прощения, что нарушила запрет…

– Оставьте, – отмахнулся Кинг. – Как там с Антарктидой?