Текст книги "Лесовик"

Автор книги: Кингсли Эмис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 17 страниц)

Шумовое сопровождение, хотя ему по-прежнему недоставало благозвучия и ритма, все же сохраняло способность варьировать свою громкость. В те моменты, когда звук стихал, я различал с трудом голос Андерхилла, что-то говорившего – монотонно – с той самой литургической монотонностью, которая долетала до моего слуха из этой самой части дома во время моих ночных видений накануне. Я взглянул на стол перед собой. Серебряная фигурка исчезла.

Это произвело на меня куда худшее впечатление, чем все случившееся до сего момента. Пора было сделать какое-то решительное движение. Когда я встал, сразу же опустилась полнейшая темнота, а шум в то же самое время уменьшился, теперь это было биение множества крыльев и пронзительный вороний грай, и в воздухе теперь пахло то ли вольером, то ли курятником; пахло резко, почти нестерпимо. Через несколько секунд вокруг моей головы запорхали крохотные пурпурно-зеленые птички, их были десятки, они, по всей видимости, фосфоресцировали, поскольку были такими яркими, будто их освещало солнце, но больше никакого источника света не было. Щелкая своими крохотными клювами, они кружили, ныряли вниз, прямо мне в лицо, тыкались с размаху в мои щеки, в подбородок, в брови (хотя я ничего не ощущал), а затем растворялись в темноте, мерцая, как затушенный фитиль свечи, хотя их число не уменьшалось. Я закрыл глаза, но они не исчезли; прижал ладони к закрытым глазам, но ничего не изменилось; заткнул пальцами уши, но карканье продолжалось, и клекот не стихал. Мне не хватало воздуха, чтобы закричать; время от времени я усиленно пытался определить, где находится дверь, но каждый раз одна из птиц кидалась мне в лицо, и приходилось начинать все сначала. Я услышал смех Андерхилла и в следующую секунду очутился рядом с развороченным участком пола в своей столовой наверху и понял, что кладу в карман распятие (действие, о котором я тотчас же забыл). Следующая секунда – и я опять в окружении птиц, но по-прежнему (или снова) с распятием в руке. Птицы усилили свой натиск, перешли на неумолчный дикий визг, и я бросил распятие туда, откуда, по моим представлениям, доносился голос Андерхилла, и услышал, как оно ударилось то ли об стену, то ли об пол.

То, что происходило вокруг, стало меняться – медленно, но бесповоротно. Птицы сместились к середине и левому краю; хотя они и продолжали налетать на меня, но приняли странную плоскую форму, а тем временем их крики постепенно глохли; впечатление точно такое, будто теряется частота радиостанции, когда вы крутите настройку приемника. Вот птицы сбились в небольшом и все более сужавшемся секторе слева от меня, напоминающем теперь вафельную пластинку, как будто экран, на который их проецировали, уплывал от меня, поворачиваясь боком, а затем задней своей стороной, и до моего слуха доносился лишь слабый, неразличимый гул. Вскоре я смотрел на вертикальную линию из пятнышек пурпурно-зеленого цвета, которые потухли, перестали существовать. В полной тишине я стоял посреди комнаты, один, и было темно, если не считать лунного света, струящегося сквозь окна.

Я сообразил, что выключил в какой-то момент лампу на столе, и пошел к выключателям у двери. На ходу мой взгляд уловил мерцание металла в том углу, где когда-то я впервые увидел Андерхилла. Я подобрал – но не распятие, а серебряную фигурку и в ту же секунду услышал снаружи тихое, но знакомое и пугающее шуршание, доносящееся откуда-то справа, а с противоположной стороны меня звал голос Эми.

Я выбежал в прихожую, бросился к двери (не останавливаясь, чтобы зажечь хоть где-то свет: моим пальцам были хорошо знакомы все засовы) и почти в одну секунду выскочил из дома. Эми шла по дороге ярдах в ста от гостиницы, одетая в белую пижаму, и что-то несла в руках; я догадался, что это скорее всего Виктор. Шагая медленно в сторону деревни, она оглядывалась по сторонам – искала меня? С другой стороны приближался тот странный, грубо слепленный, криво очерченный силуэт – неуклюжей, негибкой, но упорной поступью, с большим запасом силы, и я вспомнил, как я видел его в своем призрачном видении, как он разогнался, приближаясь к дому, и что случилось впоследствии. Теперь, однако, передо мной был не мираж, а реальность, и теперь я знал, понял еще до того, как добежал до двери, какой была вторая цель Андерхилла: не просто пережить смерть и не просто подчинить своей воле какое-то живое существо, но распространить свое влияние из замогильных пределов и осуществить то, что я увижу воочию через какую-то минуту, если мне не удастся разрушить его планы.

Существо вышагивало, похрустывая на ходу, сейчас это было что-то вроде быстрой походки. Оно выглядело крупнее, чем раньше, но и менее плотным; возможно, еще даже не сформировалось окончательно. Очевидно, чудище пока не заметило меня. Я потерял уже секунды три-четыре, я сорвался с места и побежал к Эми по обочине, заросшей травой, стараясь производить как можно меньше шума, но она услышала меня, когда между нами не было и двадцати ярдов, и начала поворачиваться. Я закричал, чтобы она не оглядывалась – но тщетно: Эми увидела меня, а затем – лесное чудище. Лицо у нее вытянулось и окаменело. Я догнал ее.

– Что это там, папочка?

– Это один неприятный тип. Давай-ка опусти Виктора на землю, беги в деревню как можно скорее и там кричи, кричи до тех пор, пока не появятся люди.

– А ты что собираешься делать?

– Не волнуйся насчет меня, – сказал я, слыша за своей спиной шелестящую, похрустывающую трусцу. – Ну, вперед. Бегом.

Я повернулся. Эта тварь приближалась, теперь уже бежала, ее ноги с силой поднимались и опускались, руки были согнуты в локтях, она продолжала набирать скорость. Если предоставить ему свободу действий, Эми никогда не достигнет деревни. Я встал на пути чудища и выбрал точку на его туловище – слева в паху, где, похоже, были только тонкие веточки, перехваченные плющом, и где, наверное, возымеет действие удар кулаком. Теперь я рассмотрел впервые его лицо: почти совсем плоская поверхность гладкой серовато-коричневой коры, как на стволе шотландской сосны; кривые глазницы, в которых тлели гнилушки; растянутый в ухмылке широкий рот, в котором торчало с дюжину зубов – неровных полусгнивших пенечков. Я уже видел раньше что-то похожее на эту физиономию. Затем лесовик налетел на меня, его руки разной длины и толщины были вытянуты вперед, а крик, вылетающий изо рта, словно шуршащий в листве ветер, был наполнен как торжествующим ликованием, так и угрозой. Прежде чем я успел схватиться с ним вплотную, он выбросил вперед руку, не прерывая своего стремительного продвижения, и нанес мне удар в грудь, отбросив меня на несколько ярдов и повалив на землю. Я не потерял сознания, но на какое-то время силы покинули меня.

Эми отбежала на какое-то расстояние, затем остановилась и повернулась; между ней и грузно бегущей тушей лесного чудища, выгнув спину и подняв хвост трубой, стоял Виктор. Деревянная нога нанесла ему сильный удар, хрустнули то ли ветки, то ли кости; Виктор отлетел кубарем и упал безжизненным комком на другой стороне дороги в канаву. Затем Эми снова повернулась и побежала, побежала уже изо всех сил, но все равно не смогла оторваться от зеленого страшилы. В ту минуту я вспомнил наконец о том предмете, который был все еще зажат в моей руке, и понял, что мне нужно делать, и поднялся рывком на ноги и тоже побежал – по дороге в сторону кладбища.

Впереди меня продолжалась погоня; с того места, где я находился, было невозможно точно определить расстояние между Эми и преследователем, я и не пытался этого сделать, а занес руку далеко за голову и швырнул серебряную фигурку через кладбищенскую ограду. Я слышал, как она коснулась земли, и в ту же секунду уродливое создание, сбавив шаг, качнулось и замерло, даже более того – его согнуло пополам и повлекло в обратную сторону какой-то чудовищной силой. Шаг за шагом оно отступало, сотрясаясь и молотя руками по воздуху, и куски, отваливаясь от него, полетели стремительно в мою сторону, они проносились сбоку от меня и над головой: листья, ветки, сучья, обрубки, так что я присел на корточки, прищурив глаза и втягивая инстинктивно голову в плечи, когда крупный древесный обломок пронесся мимо со свистом. Отросток с шипами оцарапал мне запястье, а в ушах стоял тягучий, затухающий вопль нечеловеческой ярости и боли.

Обрушилась тишина, нарушаемая только какой-то тяжелой машиной, несущейся в сторону Лондона по магистрали А-595. Я медленно поднялся, сделал несколько шагов, затем побежал к деревне, выкрикивая имя дочери. Она распростерлась на обочине дороги с пятнами крови на лбу, на колене и на руке. Я отнес Эми обратно в дом, положил на кровать в ее комнате и позвонил Джеку Мейбери.

Глава 5
Шорох в траве

– На теле серьезных повреждений нет, – сказал мне Джек после полудня. – То, что мы наблюдаем сейчас, – это здоровый, нормальный сон. Ни малейших признаков сотрясения мозга. Температура нормальная. А эти царапины и синяки – сущий пустяк. Ну а с точки зрения психики… Знаешь, и в этом смысле нет оснований для беспокойства, по крайней мере в данную минуту; хотя, должен тебе признаться, я не такой уж большой специалист по части сомнамбулизма. Ты уверен, что это сомнамбулизм?

Я стоял у окна в комнате Эми и, повернувшись, сказал:

– Не знаю. Просто я предполагаю, что она действовала как лунатик. Я решил, что так оно и есть, поскольку это самое приемлемое объяснение – в общих чертах – того, что случилось. Меня разбудил стук парадной двери, я увидел, что она идет под окном, и вышел…

– Ты уже говорил про это. Что конкретно произошло, когда ты подошел к ней?

– Я окликнул ее, что было, наверное, ошибкой, но я не подумал об этом. Тут она вздрогнула, повернулась ко мне и споткнулась.

– И ударилась головой об асфальт, причем так сильно, что потеряла сознание, но… Мне вот что подумалось: ушиб сравнительно мягкий и такого удара недостаточно, чтобы нормальный здоровый человек потерял сознание. Все же почему ты находился в обеденном зале на первом этаже, а не в своей спальне?

– Я спускаюсь туда иногда. Больше уверенности, что там меня никто не побеспокоит.

– Понятно. Значит, так ты поступил и в этот раз. Ладно, я загляну к вам еще раз ближе к вечеру. Пусть пока остается в постели. Легкий обед. Посмотрим, как пойдут дела. Я знаю в больнице одного парня, очень неплохой детский психиатр, постараюсь связаться с ним завтра. Лично я сомневаюсь, что это имеет какое-то отношение к сомнамбулизму.

– А что, по-твоему, случилось с ней?

– Она притворилась лунатиком. Где-то прочитала об этом.

– Чего ради?

– Ну, привлечь к себе внимание, – сказал Джек, в полной мере испытав на мне силу своего строгого взгляда. – Однако мне пора. А ты-то как себя чувствуешь? – добавил он без особого энтузиазма.

– Превосходно. Чуть подустал.

– Постарайся особо не напрягаться сегодня. Маленькие птички больше не донимали?

– Нет. Выпить не хочешь?

– Нет, спасибо.

Он двинулся к выходу, и тут что-то толкнуло меня спросить:

– Как Диана поживает?

Джек остановился на полпути к дверям:

– Как она поживает? У нее все в порядке. А почему ты спрашиваешь?

– Так, без особой причины.

– Я вот что тебе скажу, Морис. Мне нравится видеть все в том виде, в каком оно есть. Я не люблю неурядиц, ссор и чтобы одна половина твоей жизни мешала другой половине. Я не возражаю, если кому-то хочется поразвлечься тем способом, каким им взбрело в голову, при условии, что они не начнут вести себя совсем как малые дети. Есть вопросы?

– Я точно такого же мнения, – сказал я, задавая себе вопрос, что такого могла наговорить ему Диана, но, будучи со вчерашнего дня всего лишь ее экс-любовником, я не стал особенно ломать себе голову по этому поводу.

– Ладно. Увидимся вечером.

И потом он ушел. Очень скоро после этого Эми открыла глаза – как человек, которому ужасно не хочется просыпаться после очень долгого сна. Она улыбнулась мне, затем пощупала пластырь на лбу, провела пальцами по его кромке. Мы обнялись.

– Я ходила во сне, как лунатик, да, папа?

– Ну, возможно и так. Такое может случиться с кем угодно.

– Папа, мне приснился смешной сон, – продолжила она сразу же. – Ты тоже был там.

Впервые за этот день она вымолвила больше двух слов.

– И что?

– Знаешь, мне снилось, будто я лежу здесь в постели, а ты зовешь меня. Ты велел мне встать и спуститься вниз, так я и сделала. И взяла с собой Виктора, потому что он оказался рядом. Я подумала, что ты не будешь против. Потом, когда я спустилась вниз, ты сказал мне выйти из дома, на дорогу. Я никак не могла увидеть тебя, но ты велел мне именно выйти на дорогу. И я вышла наружу, но тебя там не было, поэтому я начала искать тебя.

– Что было дальше?

– Пытаюсь вспомнить, но с этого момента вспоминается хуже. Ты сильно напугал меня, но не нарочно. Ты подошел и сказал, что мне надо отпустить Виктора и бежать в деревню, я так и сделала. По крайней мере попыталась бежать. А потом уже совсем забыла, что там случилось. Но что-то такое вспоминается… Кажется, ты вел себя очень смело, папочка. Какой-то человек гнался за мной?

– Не знаю. Это же происходило в твоем сне.

– Мне кажется, это не сон, Я ведь не спала, правда? – Она смотрела на меня в упор.

– Да, – сказал я. – Все было на самом деле.

– Я рада, папа, – сказала она, взяв меня за руку.

– Чему?

– Что ты не стал притворяться. И был храбрым. Что случилось с тем человеком?

– Он убежал. Он никогда не появится больше.

– Что случилось с Виктором? Тот человек убил его, да?

– Да. Но все произошло в одну секунду.

– Он тоже вел себя смело. На самом деле это совсем не ты приказал мне встать и спуститься вниз, правда? Что же заставило меня?

– Думаю, вот это было как раз что-то вроде сна. Ты вообразила себе… Нет, не совсем так. Дом оказался на время заколдованным, так что всех преследовали какие-то видения или странные звуки, тогда как никого здесь не было.

– Ты хочешь сказать, как те вопли на днях?

– Тот случай не единственный. Но теперь все кончено, даю тебе честное слово.

– Ладно, папа. Я верю тебе, я это хотела сказать. А где Виктор? Его не оставили там на обочине, так ведь?

– Нет. Я позаботился о нем. Я как раз еду сейчас похоронить его.

– Правильно. Снова заходи проведать меня, когда у тебя будет время.

– Хочешь, я скажу Джойс или Магдалене, чтобы они посидели у тебя?

– Нет, мне и так неплохо. Дай мне, пожалуйста, журнал про Джонатана Свифта, он вон там на столике у зеркала.

– Про Джонатана Свифта? А, ну понятно.

На обложке этого издания была помещена цветная фотография молодого человека (таким он мне показался, по крайней мере), которому еще только предстояло первый раз в жизни стричься и бриться; резкость картинки была намеренно ухудшена каким-то, без сомнения, недавно выдуманным способом, и фотографировали, очевидно, какой-то камерой ниже уровня земли или из ямы у ног объекта. Я передал журнал Эми, которая тут же открыла его и принялась читать.

– Чего бы ты хотела на обед?

– Гамбургер, фасоль в томатном соусе, жареную картошку, консервированные вишни, взбитые сливки, кока-колу… ну пожалуйста, папочка.

– А не слишком ли много? Доктор Мейбери сказал, что тебе можно только что-нибудь легкое.

– Ну, папа. Я так проголодалась. Я буду есть медленно.

– Тогда ладно. Сейчас организуем это дело.

Я спустился вниз, чтобы разыскать Дэвида, и нашел его за стойкой бара в переднем зале, куда в воскресные дни с утра традиционно стекается большое количество посетителей.

В баре было тесно от пожилых мужчин в пестрых рубашках, пинту за пинтой пьющих пиво, и не столь очевидно пожилых женщин в цветастых брючных костюмах, пьющих «Пимм». Они все разговаривали, как будто перекрикиваясь с противоположных сторон шумной улицы, но все притихли и опустили глаза в свои рюмки и кружки, увидев меня, из уважения к человеку, потерявшему кого-то из близких или же потерявшему рассудок. Дэвид в эту минуту принимал заказ у компании из шести персон, включая одинаково одетую парочку одинаковых, друг на друга похожих «голубых», и у него было такое выражение на лице, будто это стоило ему больших усилий. Он приветствовал меня с тревогой в глазах, надеясь, вне сомнений (и не без оснований), что я не стану обращаться к нему с фантастическими поручениями – не попрошу, например, забронировать номер для графа Дракулы и его супруги; его лицо заметно прояснилось, когда я всего лишь передал ему пожелания Эми и сообщил, что снова возьму в руки руководство в шесть вечера. (Я был твердо настроен покончить к тому времени во всеми делами.)

Вопрос был решен, Ник и Люси еще не появились, а Джойс нигде не было видно; я взял молоток и долото, которыми пользовался, вскрывая пол в нашей столовой, и бросил их на сиденье. Затем принес Виктора из садового сарая, где он лежал завернутый в мешковину, с тех пор как я спрятал его там рано утром. Я взял также заступ и косу. Из всех вариантов, которые я перебрал, самым разумным казалось подъехать как можно ближе к воротам кладбища, там разгрузиться, а затем перегнать грузовичок и оставить где-нибудь подальше, где он не будет привлекать внимание. Пока я осуществлял этот план, никто не видел меня; в это время дня люди сидели по пивным или у себя на кухне.

Сначала Виктор. Я быстро нашел для него удобный, укромный уголок около стены, который не виден с того места, где лежал Андерхилл, и где грунт такой, что не составило особого труда выкопать яму примерно восемнадцать дюймов в глубину. Вот он в могилке, и я сгреб землю обратно в яму, думая о том, что мне будет сильно недоставать кота. Случись это пару дней назад, я, возможно, решился бы показать его тело ветеринару в надежде установить что-нибудь о силе, убившей его, получить какие-нибудь объективные факты, которые послужат доказательством моему рассказу. Но теперь я выбросил из головы всякие такие мысли: что видел, то видел, и никогда не докажешь тому или иному человеку, что именно так все и случилось. Я разровнял и пригладил землю руками.

Вторая моя цель была куда более опасным предприятием. Я приблизительно представлял себе направление, но не место, где следует искать, и потратил более полутора часов, прочесал что-то около двадцати квадратных ярдов земли, прежде чем нашел серебряную фигурку в пучке сорной травы; думаю, здесь все-таки сыграло свою роль везение. Положив вещицу на треугольную вершину чьего-то надгробия, я взял молоток и долото и (благодаря мягкости металла) вскоре разрубил ее на полдюжины трудно узнаваемых кусочков, которые захоронил в разных углах кладбища. Сделав это, я почувствовал себя намного спокойнее, но нельзя сказать, что совсем спокойно. Потребуются еще какие-то усилия, прежде чем это состояние будет достигнуто.

Только я собрался перейти к следующему пункту моей программы, как мне в голову пришла одна мысль. Я подошел к тому месту, где был похоронен Андерхилл, бросил инструменты и помочился на его могилу.

– Так тебе, недоносок, – сказал я. – Ты хотел представить все так, будто случайно выбрал меня из всех, кто жил в гостинице после тебя. Ты просто ждал, когда Эми подрастет до того возраста, который тебе нужен, и затем постарался пробудить во мне любопытство. Но в твоем теперешнем виде ты не смог бы сделать с ней то, что сделал с теми другими бедными девочками, и поэтому попытался вместо этого убить ее. Ради забавы. Очень научный подход. Каков замысел!

Снова никем не замеченный, я вернулся к грузовику и поехал по улочкам деревни, которая в ярком солнечном свете выглядела так, будто здесь обитают самые умные и самые счастливые люди в Англии. Я остановил машину у церкви; через дорогу от нее жил наш приходский священник – в маленьком, но красивом доме, построенном во времена королевы Анны. Сад вокруг дома сильно зарос, там валялся всякий хлам, включая несколько картин в рамах, в большинстве своем сельских сцен, которые, судя по всему, перешли к пастору вместе с домом. Внутри гремела на полную мощность музыка. Я потянул ручку дверного колокольчика, и за дверью зазвучало что-то вроде электрооргана. Прошла минута, и чуть более приглаженная и причесанная разновидность Джонатана Свифта открыла дверь. Человек посмотрел на меня, продолжая что-то жевать.

– Пастор дома? – спросил я.

– А вы кто?

– Один из его прихожан.

– Его кто?

– Прихожанин. Из тех, кто живет в его приходе. Здесь поблизости. Он дома?

– Сейчас посмотрю.

Он повернулся ко мне спиной, но силуэт преподобного Тома Родни, облаченного в бирюзовую футболку и черные джинсовые брюки в обтяжку, уже показался в поле зрения за его плечом.

– Что там такое, Клифф? А… мистер Оллингтон. Вы по делу?

– Да, в общем-то, хотелось бы поговорить. Если у вас найдется свободная минута.

– Э… разумеется. Пожалуйста, проходите. Боюсь, тут у нас небольшой беспорядок. Да, мистер Оллингтон, это лорд Клифф Освестри.

– Оч пр-но, – сказал лорд Клифф.

– Привет, старина, – сказал я, не будучи уверен, приобрел ли он этот титул за какие-нибудь успехи в сфере купли-продажи или унаследовал его помимо своей воли. Первое впечатление о его манерах склоняло меня в пользу второго варианта.

– Никак не представится возможность расчистить все это дерьмо, – сказал пастор. – Мы вернулись около трех утра, и я в самом мерзком состоянии кое-как провел утреннюю службу. Клифф, дорогой мой, нельзя ли сделать чуть потише? Боюсь, что Клифф и я опять помешались немного на Бенджи. А он задевает за душу, вы так не считаете?

Мы прошли в другую комнату – что-то вроде гостиной с черными обоями на трех стенах и золотистыми на четвертой, с приземистой бамбуковой ширмой, ничего в особенности не отгораживающей, и множеством стульев, обитых замшей. Я не увидел какого-то особого «дерьма», если не считать битой посуды, которую, похоже, не уронили случайно, а швырнули с силой об пол, и предмета, напоминающего какую-то скульптурную композицию, которая совершила вынужденную посадку. Невидимый певец с сильно заложенным носом выворачивался наизнанку, чтобы взять невыразимо высокую ноту посреди мощных оркестровых всплесков. Вскоре все это затихло до невнятного бормотания, по всей очевидности благодаря вмешательству лорда Клиффа, лицезреть которого мне больше не довелось.

– Итак, какие у вас затруднения? – спросил пастор почти настоящим пасторским тоном. Такое объясняется, должно быть, невольным влиянием традиций, которые он все время пытался изживать, но иногда, как в данном случае, не слишком успешно.

– Затруднений никаких, – сказал я, елозя на своем табурете, выбирая более или менее удобное положение. – Есть две вещи, которые я хотел бы обсудить. Первая состоит в том, что в следующем месяце, как вам, возможно, известно, исполнится семьсот лет со дня основания моей гостиницы, «Лесовика».

– Да, кто-то говорил мне об этом на днях.

Этим кем-то был, должно быть, сам лукавый, поскольку я придумал семисотлетие только что. Продолжая импровизировать в том же духе, я сказал:

– Дело в том, что я собираюсь отметить это событие и организовать что-нибудь особенное, вроде вечеринки. Лето выдалось для меня очень неплохое – в финансовом смысле, я хочу сказать, – и, если и дальше будет держаться такая погода, я мог бы даже устроить что-то вроде представления у себя в саду. Время от времени у меня бывают, в общем-то, многие знаменитости, деятели эстрады, телевидения, моды, даже кое-какие политики, случается, заглядывают, и я подумал, а не пригласить ли всю эту компанию? Никогда не знаешь заранее, какие еще люди могут заявиться. Так или иначе, я хотел бы знать, а вы не хотели бы поприсутствовать? Конечно, вместе с теми вашими приятелями, кого вы сочтете нужным пригласить.

Такой блеск появляется у людей в глазах лишь тогда, когда они плачут, но пастор очень убедительно продемонстрировал, что можно обойтись и без слез.

– Молено пригласить нашего епископа? Старик будет просто в восторге.

– Можете пригласить хоть главу Независимой шотландской церкви, если вам хочется.

– Ну просто класс! – Его глаза перестали блестеть. – А какой второй вопрос?

– Ах да. Полагаю, вам известно, что в моем доме водятся привидения. И знаете, в последнее время из-за этого стало возникать много хлопот. Я хотел бы попросить вас провести богослужение для изгнания злых духов и другой нечисти.

– Если я правильно понимаю, вы шутите.

– Я говорю абсолютно серьезно.

– Ну послушайте. Вы же не хотите сказать, что и в самом деле видели призраков? Настоящих.

– Да, настоящих. Иначе я не стал бы беспокоить вас.

– Надеюсь, вы не считаете, что акт религиозного шаманства принесет какие-нибудь результаты? Хоть что-то изменится?

– Не знаю. Я хотел бы проверить это на деле. Сочту за честь, господин пастор, если вы проведете такое богослужение.

Я был уже готов сообщить ему в самых доступных выражениях, что отказ от изгнания нечистой силы означает отказ от приглашения на юбилейное празднество, но он опередил меня. Вне сомнений, пасторская деятельность хорошо научила его угадывать, где идет речь о quid pro quo,[10]10
  Услуга за услугу (лат.).


[Закрыть] а точнее, он переучился в этом искусстве, потому что никакого quo[11]11
  Здесь: вознаграждение.


[Закрыть] он никогда от меня не получит. На его лице (будто специально созданном для этой эмоции) явно читалось раздражение. Он спросил:

– Когда?

– Сейчас. Я на машине, тут езды три минуты.

– Ну, право, – сказал он, но без особой горячности, и сосредоточенно высчитывал что-то несколько секунд. Готов биться об заклад, пастор взвешивал, насколько недоволен будет лорд Клифф, узнав о столь срочной и эксцентричной миссии. – Ну ладно, согласен, но хочу сказать, что это просто поразительный случай – чтобы человек с вашим образованием стал жертвой таких вот нелепых предрассудков.

Но все же он довольно проворно слез со своего табурета.

– Я думаю, вам для такого случая надо одеться по чину, со всеми регалиями.

– Так вы хотите… – Лорд Клифф (догадался я) снова посетил мысли пастора, и его лицо прояснилось. – Что ж, если уж браться за дело, почему не сделать все должным образом, не так ли? Располагайтесь пока. Угощайтесь, вот фрукты. Я мигом.

На столешнице из куска необработанного сланца лежала гроздь бананов, я съел пару штук: будем считать, что сегодня я пообедал. Но я хорошо знаю по опыту, что даже после такой легкой еды нужно что-нибудь выпить. Я подошел к буфету (по всей видимости, это был именно буфет, и, надо сказать, отвратительного вида), который я заметил сразу, как только вошел в комнату. Кроме каких-то палочек, возможно благовоний, но скорее всего сигарет с марихуаной, там стояли джин, вермут, «Кампари», белый портвейн, набор отвратительных напитков, завезенных из восточного Средиземноморья, сифон с содовой водой – и ни одного стакана. Я отверг первоначальную идею сделать себе коктейль, смешав джин и вермут в пепельнице, обнаруженной неподалеку, и отхлебнул джина прямо из бутылки. Теплый джин в неразбавленном виде не назовешь нектаром, но мне удалось-таки протолкнуть его в горло, не так уж сильно поперхнувшись. Я запил его содовой, глотая, в силу необходимости, из носика сифона и в этом проявив мастерство и находчивость, затем проглотил пилюлю. По ходу дела мне пришла в голову мысль, что если Андерхилл сумел сотворить сотню пурпурно-зеленых птиц, он, конечно же, мог сотворить и одну. Не вызывало сомнений, что он воспроизводил кое-что из моих гипнагогических видений, которые посещали меня уже многие годы, – они начались задолго до того, как я переехал в «Лесовик», но в его исполнении видения представляли собой лишь жалкое подобие, подделку «оригинала»; а вот птички (я впервые осознал это) были точной копией той первой «мухи», которую я увидел в ванной, – как это похоже на него: испытать оружие, прежде чем применять его в полную силу. А потом, когда я почти забыл свой страх перед той единственной птичкой, он снова нашел, как подтолкнуть меня к выпивке, пусть и не такой обильной, как прежде.

Время шло. У противоположной стены стоял большой книжный шкаф, набитый книгами, но я оставил их без внимания, зная, что все они только разозлят меня. Я начал было всерьез подумывать о повторном налете на буфет со спиртными напитками, как в комнату вернулся преподобный Том в пасторском облачении, с чемоданчиком, обтянутым чем-то вроде белого вельвета. Похоже, он был теперь в ударе, взбодренный чем-то, имевшим место во время переодевания.

– Ну что, идем? – спросил он у меня, демонстрируя готовность движением и пожиманием плеч. Я выразил свое согласие: идем.

Как это всегда бывает по воскресеньям после трех часов, обеденный зал был пуст. Мы вошли в дом через кухню никем не замеченные, и я сразу же запер дверь, которая вела в прихожую. Пастор довольно деловито поставил чемоданчик на сервировочный стол, достал свои ризы, или как их там называют, плюс кое-какие другие аксессуары, облачился в них и вынул книгу.

– Вам повезло, что у меня нашлась вот эта книжица, – сказал он. – Не так уж часто к тебе обращаются с подобными просьбами, чтобы держать ее под рукой.

– Отлично. Можете начинать, как только у вас будет все готово.

– Ладно, понял. Я по-прежнему считаю, что все это чушь собачья, но тем не менее. О боже, – добавил он, отыскав в книге нужное место.

– Что случилось?

– Для такого дела полагается иметь святую воду.

– Разве у вас нет святой воды?

– Думаете, у меня ее целые запасы? Что бы я с ней делал? Не хранить же мне ее в доме, как портвейн, согласитесь. Одну минутку, здесь объясняется, как ее приготовить. Нам необходимо… Послушайте, ей-богу, неужели вам нужно, чтобы я разыгрывал этот спектакль? Для этого требуется…

– Если сказано про святую воду, давайте святую воду. Не будем топтаться на месте. Что вам нужно?

– А, черт. Ладно. Мне понадобится немного воды и немного соли.

Я принес из кухни полный кувшин и насыпал на тарелку немного соли из солонки на одном из обеденных столов.

– Очевидно, от нас для чего-то требуется вроде как очистить продукт. – Он наставил на соль указательный и средний палец и прочитал: – «Заклинаю тебя Господом нашим, Богом живым и святым, избавься от скверны, порождение земли, – здесь он сделал крестное знамение, – дабы могла ты очиститься от воздействия всех сатанинских сил во имя Адоная, который есть Господин ангелов и человеков…»

Я подошел к окну. Мне пришла в голову мысль еще раз поискать распятие, которое мне так и не удалось найти сегодня на рассвете, но я почти не сомневался, что, исполнив свое предназначение, оно вернулось к тому, кто дал его мне, и вместо этого стал ждать. Через пару минут очень тихий голос заговорил со мной – настолько тихий, что его можно было услышать, лишь стоя в нескольких футах от окна:

– Каковы твои намерения? Ты решил уничтожить меня?

Следя взглядом за пастором, я украдкой кивнул.