355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Кингсли Эмис » Лесовик » Текст книги (страница 1)
Лесовик
  • Текст добавлен: 12 октября 2016, 03:17

Текст книги "Лесовик"


Автор книги: Кингсли Эмис


Жанр:

   

Ужасы


сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 17 страниц)

Кингсли Эмис
Лесовик

Глава 1
Рыжеволосая женщина

Графство Хартфордшир, Фарем.

В полумиле от шоссе А-595.

Мельничный Тупик, 0043.

Посетитель будет приятно удивлен, обнаружив настоящий старинный постоялый двор с настоящим каретным сараем менее чем в сорока милях от Лондона и в десяти минутах езды от автомагистрали М-1, – а его еще ждет столь же приятное знакомство с настоящей английской кухней (случайные недоразумения не в счет!). Еще в Средние века на этом месте стоял трактир, отдельные элементы которого сохранились в современном облике гостиницы; переданный примерно на сто девяносто лет под жилье, трактир вновь обрел свое первоначальное назначение и в какой-то степени первоначальный вид, будучи восстановлен в 1961 году. Если вы проявите любопытство, мистер (Эллингтон поведает историю своего заведения (в доме обитает или обитало по крайней мере одно привидение) и с искренним удовольствием выполнит роль вашего проводника в выборе блюд из впечатляющего меню. Советуем заказать суп из угря (6 шил.), пирог с начинкой из фазаньего мяса (15 шил. 6 пенсов), седло барашка под соусом из каперсов (17 шил. 6 пенсов), булочки с патокой (5 шил. 6 пенсов). Список вин небольшой, но вина хороших сортов (за исключением белых бургундских), цены чуть выше средних. Бочковое пиво: уортингтонское «Е», «Басс», «Уайтбред-Танкэрд». Дружеская атмосфера, быстрое обслуживание. Скидки для детей не предусмотрено.

По воскр. обед. обсл. нет. Преде, заказ обяз. Пятн., суб., воскр. вечер открыто: 12.30–15.00, 19.00-2230. Выбор порц. блюд – от 12 шил. 6 пенсов до 25 шил. Посад, мест 40. Автостоянка. Собаки не допус. Прожив, с завтр. сутки от 42 шил. 6 пенсов.

Рекомен.: Бернард Левин, лорд Норич, Джон Данкуорт, Гарри Гаррисон, Уинфорд Воэн-Томас, Дени Броугэн, Брайан У. Олдисс и мн. др.

Замечание насчет белых бургундских вин объясняется тем, что лично я их ненавижу. Я возьму любое бургундское, которое предложит поставщик по сходной цене (но мне и в голову не придет закупать подобным образом другие виды спиртного). Мне всегда доставляло наслаждение наблюдать, как очередная компания молодых преподавателей-технарей из Кембриджа или телевизионная братия с девицами, пристально изучив на цвет и запах свое шабли или «Пуйи Фюиссе», смакуют и затем проталкивают в горло одеревеневшим языком эту кислятину, смахивающую на холодный суп из известки, к которому подмешана какая-то общеукрепляющая карболка и прочие добавки – для достижения полного сходства с детской мочой. Мелкие невинные развлечения вроде этого – очень маленькая отдушина в трудовых буднях современного трактирщика.

Надо сказать, что большинство моих клиентов были именно из Кембриджа, до которого чуть больше двадцати миль, или из Лондона, а уж остальных поставляли ближайшие городишки Хартфордшира. Конечно, иногда к нам заглядывал случайный проезжий, но это происходило редко, не как у моих коллег на автостраде А-10 к востоку или на А-505 на северо-западе. Наша А-595 всего лишь ответвление от главных артерий, она связывает Стивенидж и Ройстон, и, хотя я установил на ней свою рекламу в первый же день, как открыл свое заведение, мало кто из транзитных автомобилистов считал нужным сворачивать с шоссе и тратить время на поиски «Лесовика» вместо того, чтобы воспользоваться одной из пивных прямо на обочине главной дороги. Не подумайте только, что я жалуюсь.

Только в одном мои взгляды совпадают с точкой зрения Джона Фотергилла, позера в пижонистых туфлях с пуговкой, владельца пивной «Под орлиным крылом» в Тейме, где я жил в детстве и где завоевал репутацию скверного мальчишки, портившего настроение его клиентам, – и я недолюбливаю тех посетителей, которые за две полпинты бочкового и два томатных сока приобретают себе право на четырехкратное пользование твоим умывальником и писсуаром. Окрестные жители и в самом Фареме, и в Сандоне с Мельничным Тупиком (обе эти деревни лежат примерно в миле от нас) принадлежали однозначно к противоположному лагерю. Заполняя в конце рабочей недели общий пивной зал, они опрокидывали степенно и без лишнего шума пинту за пинтой и запросто сходились с приезжей публикой в смокингах – любителями окунуться в атмосферу глухой деревни или познать подлинную жизнь трудовых слоев населения.

Посетители из местных с некоторой помощью разного рода весельчаков, завернувших к нам пообедать, поглощали океаны пива, в летнее время до двух – двух с половиной дюжин кружек бочкового в неделю. Что бы там ни говорили по поводу цен на вино, оно тоже расходилось довольно быстро. Подавая (что всегда было в моих традициях) только свежие овощи, фрукты и мясо, я обрекал себя на ежедневные поездки за продуктами. Все это, наряду с пополнением запаса соли и порошка для чистки кастрюль, цветов и зубочисток, требует немалых хлопот. Так или иначе, почти каждый день мне приходилось проводить добрых два-три часа в разъездах. Но все это пустяки, если вспомнить, что ты недавно привел в свой дом вторую жену, и на руках у тебя подрастающая дочь от первого брака и престарелый, одряхлевший отец (не говоря уже о персонале из девяти человек), и каждый из них требует внимания и особого подхода.

Прошлое лето подорвало бы силы и более закаленного, изобретательного человека, чем я. Словно завербованные какой-то подпольной антигостиничной лигой, постояльцы то пытались изнасиловать горничную, то посылали за священником в три часа ночи, то требовали комнату для фотографирования девочек, то их находили мертвыми в постели. Компания студентов-социологов из Кембриджа, выслушав замечание по поводу непристойных выражений, которыми они обменивались с громогласностью, присущей митингам протеста, облили пивом молодого Дэвида Палмера, моего помощника-практиканта, а затем устроили сидячую забастовку, отказываясь покинуть бар. У рабочего по кухне, испанца, чье поведение в течение года держалось где-то на среднем уровне, вдруг обострился «синдром замочной скважины», который проявлялся с особой заметностью у окошка женского туалета, оным отнюдь не ограничиваясь, что повлекло вмешательство полиции и в конечном итоге высылку испанца из Англии. Дважды загорался обжарочный аппарат, один раз во время заседания южно-хартфордширского отделения Общества гастрономической и винной торговли. Моя жена впала в какую-то апатию, моя дочь замкнулась в себе. У отца, которому пошел восьмидесятый год, случился удар, уже третий в его жизни, не очень серьезный сам по себе, но и не способствующий улучшению здоровья. У меня стали сдавать нервы, я держался исключительно на виски, выпивая в день по бутылке, – хотя вообще-то бутылка в день была моей нормой в течение двадцати лет.

Где-то в середине августа события приняли новый оборот. Утром в среду возникли неприятности из-за Рамона, преемника того репатриированного созерцателя эротических сцен. Рамон отказался выносить и сжигать мусор на том основании, что и так чересчур загружен грязной посудой после завтрака. Затем, пока я ездил на склад бакалеи в Болдок за чаем, кофе и всякой другой всячиной, вышел из строя морозильник. Он никогда не отличался стабильной работой в жаркую погоду, а столбик термометра держался большую часть недели где-то на уровне восьмидесяти.[1]1
  По Фаренгейту; т. е. примерно 27"С. (Здесь и далее – примечания переводчика.)


[Закрыть]

Требовалось разыскать и привезти электрика. Свалившись как снег на голову, в половине шестого прибыли одна за другой сразу три партии постояльцев (включая четверых детишек), подосланные, вне сомнений, руководством все той же антигостиничной лиги. Жена сумела представить дело так, что во всем этом виноват лично я.

Чуть позже, усадив отца перед открытым окном в гостиной со стаканчиком виски, сильно разбавленным водой, я покинул нашу жилую половину на втором этаже и увидел, что кто-то стоит у лестницы, ведущей вниз, – спиной ко мне. Я продолжаю утверждать, что это была женщина – в вечернем платье, несколько тяжеловатом для такого душного августовского вечера. В банкетном зале, единственном помещении для публики на нашем этаже, не планировалось никаких мероприятий вплоть до следующей недели, а граница нашей жилой половины четко обозначена соответствующей табличкой.

Я спросил со всей агрессивной вкрадчивостью, на какую только был способен:

– Чем могу служить, мадам?

Фигура повернулась ко мне лицом – быстро, но беззвучно. Я успел мельком разглядеть бледное лицо с тонкими губами, тяжелые золотисто-каштановые локоны и большой голубоватый кулон на шее. Но что бросилось в глаза, так это ее удивление и тревога, которые не поддавались объяснению: она не могла не слышать, как я приближаюсь (от двери до лестничной площадки футов двадцать), и она должна была сразу догадаться, кто я такой.

В эту секунду меня позвал отец, и мне пришлось откликнуться:

– Да, что ты хочешь?

– Морис, э-э… Пожалуйста, пришли кого-нибудь, пусть принесет вечернюю газету. Можно местную.

– Я скажу Фреду, он поднимется к тебе.

– Только сразу, пожалуйста. Если, конечно, Фред не занят.

– Хорошо, отец.

Наш разговор продолжался не более десяти секунд, но, когда я обернулся, лестничная площадка была пуста. Женщина, должно быть, решила не разыгрывать дальше обостренную чувствительность и ушла продолжать свои поиски на первом этаже. По-видимому, там она нашла то, что искала, поскольку я больше не видел ее – ни на лестнице, ни в прихожей, ни в баре.

Бар – длинное помещение с низким потолком и маленькими окнами, позволяющими определить толщину внешней стены, обычно прохладное и сухое в летние месяцы, – был угнетающе душным в тот вечер. Фред Соумс, наш бармен, включил все вентиляторы, но, пока я ждал, заняв место рядом с ним за стойкой, когда он закончит отпускать заказанные напитки, я почувствовал, как струйки пота потекли по моему телу под рубашкой с оборками и смокингом. Я ощущал также какую-то тревогу, но это не было тем беспричинным волнением, которое часто охватывало меня. Что-то в облике или в поведении той женщины, которую я встретил на лестничной площадке, беспокоило меня – какие-то штрихи, которым теперь было слишком поздно давать точную характеристику. Еще меньше логики было в моей уверенности, что когда отец окликнул меня, он хотел сказать что-то совсем другое, но вдруг передумал. Теперь мне оставалось лишь догадываться о его первоначальном намерении, поскольку опять же не представлялось возможным узнать это точно. Такие моменты задерживались в памяти старика не дольше нескольких секунд.

Я отправил Фреда наверх с газетой, отпустил в его отсутствие три одинарных хереса, одну пинту светлого (со скрытым отвращением), стакан сока и ознакомил компанию, заказавшую обед, с нашим меню, навязав им довольно ординарного лосося и свинину в начальной стадии старения с меньшей обходительностью, чем та, которую рекламирует «Путеводитель по лучшим пивным и ресторанам». После чего я нанес визит на кухню, где Дэвид Палмер и шеф-повар осуществляли должный надзор, в том числе и над Рамоном, который заверил меня, что он больше не жаждет возвращения в родную Эспань. Затем я заглянул в свою крохотную, со скошенным потолком, конторку под главной лестницей. Моя жена безучастно разбиралась с ворохом счетов, но она вышла частично из своего апатичного состояния (похоже, она никогда не может выйти из него полностью), когда ей было предложено забыть на время эти бумажки, сходить наверх и переодеться. Убегая, она даже чмокнула меня в ухо.

Вернувшись в бар через буфетную, где я пропустил одним махом большую порцию виски, оставленную там для меня Фредом, я ознакомил с меню еще нескольких клиентов. Под конец моими собеседниками стала престарелая супружеская пара из Балтимора: любители исторических красот, они следовали в Кембридж и сделали остановку в моей гостинице из той же любви к истории. Муж до выхода на пенсию был адвокатом, и беседа напоминала если не перекрестный допрос, то предварительное дознание. Витиевато, но учтиво он осведомился о нашем привидении или привидениях.

Я приступил к привычному рассказу, благочинно отклонив предложенную выпивку:

– Главной фигурой в этой истории был некий доктор по имени Томас Андерхилл, который жил здесь во второй половине семнадцатого века. Он имел духовный сан, хотя и не являлся пастором местного прихода; это был ученый муж, отказавшийся по какой-то причине от своего членства в научном совете Кембриджа и купивший эту гостиницу. Он похоронен на том маленьком кладбище, что у церкви, дальше по дороге, хотя его чуть не оставили вообще без погребения. Андерхилл был настолько грешен, что, когда он умер, могильщик не пожелал копать для него могилу, а местный викарий отказался служить панихиду на его похоронах. Пришлось привезти могильщика из Ройстона, а священника доставили из самого колледжа Святого Петра в Кембридже. Кое-кто из соседей в округе утверждал, что Андерхилл убил свою жену, с которой, похоже, они вечно ссорились, а также ходили слухи, что он причастен к смерти фермера, с которым у Андерхилла возникли разногласия по поводу какой-то земельной сделки.

Понимаете, странность заключается в том, что и жена, и фермер были наверняка убиты, при этом самым жестоким образом, их тела чуть ли не по кускам собирали; и в обоих случаях жертвы были найдены не дома, а на дороге, ведущей в деревню, почти в одном и том же месте, хотя эти убийства разделяет шесть лет, и во втором случае, как и в первом, было неопровержимо установлено, что в момент преступления Андерхилл находился здесь, в гостинице. Понятно, возникло подозрение, что он нанял каких-то мерзавцев, сделавших за него грязную работу, но никто не видел их, и никто не был пойман, а жестокость, с которой преступники или преступник разделался с жертвами, по общему мнению, не вязалась с убийством из корыстных побуждений.

Так или иначе, Андерхилл или, вернее, его дух нередко появлялся у окна в той части дома, где теперь столовая, и выглядывал наружу, словно наблюдая за кем-то. У всех очевидцев, похоже, осталось сильное впечатление от выражения на его лице и в целом от его поведения, но, судя по всему, не было единого мнения насчет того, как же выглядел сам призрак. Один парень сказал, что ему почудился в действиях Андерхилла дикий, безумный ужас. Кому-то другому показалось, что призрак являл собой ученого мужа, наблюдавшего с беспристрастным любопытством за научным экспериментом. Одно другому противоречит, не так ли? Но затем…

– А не могло быть так, мистер Оллингтон, не могло ли быть так, что искомое… видение вело, если позволите выразить суть подобным образом, наблюдение за тем, как совершается преступление, или же за проекцией совершенных преступлений, замысел которых ему принадлежал, и, возможно, свидетели, взятые каждый в отдельности, наблюдали последовательные стадии его реакции на сцену жестокого насилия от… клинической невозмутимости до ужаса и, положим, мучительного раскаяния?

– Интересное замечание. – Я не стал уточнять, что точно такая мысль, хотя и в менее витиеватой форме, приходила в голову всем, кто выслушивал эту историю. – Но в таком случае ему нужно было стоять совсем у другого окна, потому что отсюда невозможно увидеть то место около леса, где совершались убийства. Насколько мне известно, с этой стороны никогда ничего не случалось, по крайней мере ничего такого, что имело бы отношение к описанным событиям.

– Понимаю. Тогда позвольте мне сформулировать следующий вопрос. В заключительной части вашего удивительного, завораживающего рассказа, мистер Оллингтон, в той его части, которая касается появления данной… бестелесной фигуры, я заметил, что вы употребили прошедшее время, тем самым подразумевая, что эти… феномены также относятся к прошлому. Я прав? У меня правильный ход мыслей, сэр?

Органы речи у старика явно не поспевали за работой мозга.

– Вы абсолютно правы. За те семь лет, что я являюсь хозяином этого заведения, не было замечено никаких привидений, и люди, у которых я купил гостиницу и которые владели ей намного дольше, чем я, тоже никогда не видели ничего подобного. Они слышали, что престарелый родственник одного из их предшественников был напуган в детском возрасте чем-то, что могло быть призраком Андерхилла, но это случилось скорее всего еще во времена королевы Виктории. Нет, боюсь, что, если здесь и было когда-нибудь нечто такое, сейчас уже ничего не осталось.

– Ясно. Я читал, будто стены этого дома помнят по меньшей мере одно привидение, что, как понимаете… указывает на возможность существования по крайней мере еще одного, второго.

– Согласен с вами. Но в действительности ничего другого здесь не происходило. Несколько человек утверждали, что они слышали звук шагов, будто снаружи кто-то бродит по ночам и пробует открыть дверь или окно. Понятно, что в каждой деревне обязательно найдутся два-три типа, которые не откажутся от возможности чем-нибудь поживиться в таком большом доме, как наш, лишь бы только нашелся способ забраться внутрь.

– Разве никому не пришла в голову естественная мысль выглянуть и… узнать происхождение таинственных звуков?

– Как видно, не пришла. Они говорили, что им не понравился этот шум: тот, кто бродил вокруг дома, словно похрустывал и потрескивал на ходу. Я расспрашивал их, но больше ничего толкового не смог выжать.

– И этот… субъект тоже больше не наносит визитов?

– Нет.

Моя речь отличалась краткостью. Обычно я с наслаждением расписывал эту историю, но сегодня она казалась мне глупой: хотя и подкреплена в должной степени письменными доказательствами, но в целом – явный образчик стандартной приманки для клиентов. Мое сердце билось тревожно и неровно, и чертовски хотелось выпить. Одежда липла к телу, а влажная духота, казалось, усиливалась с наступлением сумерек. Проявив изрядное терпение, я выслушал дальнейшие расспросы, касающиеся главным образом документальных подтверждений моего рассказа. Я положил конец разговору, солгав, что из документов в моем личном распоряжении ничего нет, все материалы находятся в архиве графства, в городе Хартфорде. Последняя стадия нашей беседы сильно затянулась из-за привычки моего гостя делать многократные паузы в поисках словесных оборотов, еще более витиеватых, чем те, которые поначалу пришли ему в голову. Точка была поставлена, когда несколько посетителей в другом конце зала созрели до кондиции, требующей ознакомления с меню, и я направился к ним, выслушав перед этим благодарственную речь в несколько параграфов.

Пока я занимался выбором блюд с новой партией клиентов, пока нырял в буфетную, одолеваемый жаждой, и выныривал оттуда освеженным, пока совершал что-то вроде обхода боевых постов по залу среди обедающих, лицемерно соглашался, что уксусный соус для авокадо пересолен, и тут же выказывал готовность исправить положение (опробованные плоды пригодятся шеф-повару для завтрашнего салата к обеду), пока отвечал на телефонный звонок в своей конторке, отказывая какому-то пьяному студенту или преподавателю-социологу из Кембриджа в двухместном номере на эту ночь, и наливал жене, снова спустившейся вниз в очень даже прелестном серебристом платье, рюмку «Тио Пепе»,[2]2
  Сорт хереса.


[Закрыть]
стрелки часов добрались до двадцати минут десятого. Мы обычно ужинали в десять часов (если в программе вечера не намечалось какого-нибудь крупного мероприятия).

Я ждал в гости своих друзей – доктора Мейбери с супругой. Джек Мейбери был врачом и близким другом нашей семьи, а если точнее, тем человеком, общение с которым не выводило меня из себя. В том мизерном проценте земного населения, ради которого я оторвался бы от просмотpa плохонькой телепередачи, Джек котировался очень высоко. Перед Дианой Мейбери любое телевидение бледнело и тускнело, как перед высочайшим искусством.

Они приехали в тот момент, когда я опять находился за стойкой, разыгрывая предельную искренность перед одним музейным служащим из Лондона: обсуждалась третья позиция в списке самых дорогих кларетов как способ наилучшей траты его денег. Джек – сухопарая фигура, копна волос на голове, одет в мятый полотняный костюм песочного цвета – быстро помахал мне рукой и привычно направился в конторку, чтобы сообщить на местную телефонную станцию, где его разыскивать в случае чего. Диана присоединилась к моей жене. Сидя рядом в небольшой нише около камина, они являли собой впечатляющее и возбуждающее зрелище: обе высокие, белокурые и полногрудые, но такие разные во всем остальном, что их можно было бы поместить в какой-нибудь научный труд в качестве примера для иллюстрации тех огромных различий, которые встречаются между типами, сходными по своей физической основе, или, с большим успехом, в шведский фильм под грифом «Только для взрослых», в котором без долгах зачинов живописуется нагая любовь. Только идиот отказался бы от возможности лечь с ними обеими в кровать. Внешние несовпадения (у Дианы – стройная фигура, рыжевато-светло-каштановые волосы, карие глаза, загорелая кожа и резкая манера поведения, а рядом с ней – сила и округлость, пшеничная желтизна, голубизна и розоватая бледность, размеренные, твердые движения Джойс, моей жены) подсказывали, что имеются и другие различия, не менее замечательные. За последние несколько недель я несколько приблизился к осуществлению очень важной части всего предприятия: я уговорил Диану переспать со мной. Джойс ничего не знала об этом, как не догадывалась и о главном, еще более честолюбивом моем замысле; но когда я заметил, как они в нише обменялись поцелуями при встрече, мне стало ясно, что они всегда питали друг к другу сексуальное влечение. Или у меня просто разыгралось воображение и все неправда, одни лишь фантазии?

Хранитель лондонского музея, вняв моему совету и сэкономив одиннадцать шиллингов на кларете, повел себя довольно предсказуемо, заказав к десерту бутылочку шато-икема за 37 шиллингов 6 пенсов. Я кивнул одобрительно, попросил Фреда отдать необходимое распоряжение буфетчику, смешал для Дианы джин с лимонным соком, ее неизменный предобеденный напиток, и отнес стакан на их столик. Целуя ее, я искал губы, но наткнулся вместо них на ее щеку. Уже не в первый раз я отметил про себя, что перспектива беседы с этими двумя дамами воодушевляла больше, чем сама беседа. Когда подошел Джек, я еще не закончил развивать тему жары и духоты. Он поцеловал Джойс с той же фамильярностью, с какой помахал мне, входя в бар. Утверждали, что он заваливает в кровать очень многих своих пациенток, но, как большинство мужчин, о которых ходят подобные разговоры, он в целом не питал склонности к дамским компаниям.

– За вас! – сказал он, поднимая приветственным жестом стакан «Кампари» с содовой, своего любимого напитка, приготовленного для него Фредом. – Как здоровье?

Когда подобный вопрос исходит от вашего семейного врача, он содержит в себе нечто большее, чем настоятельное приглашение пообщаться, и Джеку всегда удавалось придать ему какое-то неодобрительное звучание. Он был склонен к высокомерию в вопросах здоровья и давал вам понять, что отсутствие оного объясняется каким-то существенным изъяном в вашем организме, с чем приходится считаться как с неприятной неизбежностью или как с фактом, достойным сожаления. Возможно, такая позиция приносит пользу – как некая форма благотворного давления на пациента, заставляющая его побыстрее выздоравливать.

– Да так, помаленьку, не жалуемся, – ответил я.

– Как твой отец? – спросил он, зондируя одно из слабых мест в моей обороне, и закурил, не отрывая взгляда от моего лица.

– Почти без изменений. Очень пиано.

– Очень что? – Джек или просто не расслышал меня из-за гомона других, подогретых алкоголем голосов в баре, или сделал мне выговор за легкомысленную манеру выражаться при обсуждении серьезного вопроса. – Что?

– «Пиано»… Музыкальный термин. Мало двигается, мало говорит.

– Надеюсь, ты сам понимаешь: это закономерно в его возрасте и с его здоровьем.

– Я понимаю, уверяю тебя.

– А как Эми? – осведомился бдительный Джек о моей дочери.

– Ну… Похоже, что она в полном порядке, насколько я могу судить. Много сидит перед телевизором, крутит пластинки со своими поп-певцами, в таком вот духе.

Джек ничего не сказал, а принялся разглядывать свой напиток, – принимая во внимание ту смесь, которую он поглощал, я бы не назвал этот взгляд глубокомысленным. Возможно, он рассудил, что и без каких-либо дополнений с его стороны мои слова – достаточно веское обвинение в мой же адрес.

– Здесь у нас человеку нечем особо заняться, – продолжил я, как будто оправдываясь. – Она еще не успела завести настоящих друзей. Не то чтобы у нее нет ничего общего с деревенскими ребятишками – думаю, дело не в этом. Да, и не будем забывать, что сейчас каникулы.

Джек опять промолчал. Он кашлянул – лишь отчасти в силу физической необходимости.

– Джойс немного вялая. У нее было много работы в последнее время. И вдобавок эта жара. Надо сказать, нынешним летом все вокруг как-то измотались. Хочу придумать, как бы мне с ними вырваться куда-нибудь на пару деньков в начале сентября.

– А как твое самочувствие? – спросил Джек с оттенком брезгливости.

– Чувствую себя превосходно.

– Превосходно, говоришь? А по твоему виду не скажешь. Послушай, Морис, давай поговорим, пока есть возможность: ты бы посмотрел на себя со стороны. У тебя плохой цвет лица… Да, я понимаю, ты не имеешь возможности оторваться от дел ни на минуту, но все же следует позаботиться о себе и выкраивать хотя бы час на прогулку после обеда. У тебя повышенная потливость.

– И в самом деле. – Я вытер платком мокрый от пота затылок. – И ты бы вспотел, если бы тебе пришлось заведовать этим чертовым кабаком, где приходится заниматься сразу десятком разных дел… Да еще такая духота.

– Я тоже много побегал сегодня, но у меня же не такой взмокший вид.

– Ты моложе меня на десять лет.

– Что из этого? Морис, это ведь от алкоголя ты так сильно потеешь. Сколько ты уже проглотил за сегодняшний вечер?

– Пару рюмок.

– Знаю я твою пару. Пара тройных. И сейчас еще пропустишь парочку-другую перед ужином и еще полторы после ужина. Это уже набегает полбутылки, добавим к ней три-четыре рюмки вина – или что ты там пил за обедом? Вот и посчитай.

– Я привык к таким дозам. Вполне с ними справляюсь.

– То, что привык, это понятно. И тебя еще спасает крепкий организм, вернее, то, что от него осталось. Но ты не можешь продолжать в том же духе, как раньше. Тебе пятьдесят три года. Ты находишься сейчас в точке, где дорога резко идет на спуск. И она поведет тебя все ниже и ниже, если ты не изменишь своих привычек. Как ты себя чувствуешь сегодня?

– Прекрасно чувствую. Я же говорил тебе.

– Нет, я вполне серьезно. Как на самом деле твое состояние?

– Ну… совсем отвратное.

– И ты в таком вот отвратном состоянии уже второй месяц. Потому что пьешь слишком много.

– Только этим и спасаюсь. Только когда пьешь целый день, к вечеру это отвратное состояние пропадает на пару часов.

– Поверь мне, это «спасение» выйдет тебе боком. Судороги прошли или все так же подергивает?

– Прошли, похоже. Да, сейчас намного лучше.

– А галлюцинации?

– Все так же.

Здесь идет речь о вещах не столь ужасных, как может показаться со стороны. В той или иной форме судорожные подергивания случаются почти у каждого: в тот момент, когда вы впадаете в дрему или засыпаете, ваши ноги конвульсивно выпрямляются, чему зачастую сопутствует короткий сон: будто вы споткнулись обо что-то или нога не нащупала нижнюю ступеньку лестницы. Во многих случаях судороги носят более выраженный характер: у человека сводит все мышцы тела, включая лицевые, и происходит до десяти, а то и больше подергиваний, прежде чем вы окончательно достигнете состояния сна или же оставите попытки заснуть.

Судорожные спазмы с таким уровнем интенсивности неразрывно связаны с гипнагогическими (сопровождающими начальную стадию сна) галлюцинациями, которые предшествуют мышечным спазмам и отмечаются тогда, когда субъект находится скорее в бодрствующем состоянии, чем в сонном, или даже полностью бодрствует, но его глаза закрыты. Это не сновидения. Их можно определить как видения, не имеющие четкого содержания, с размытым качеством изображения. Наиболее близкой (или наименее удаленной) параллелью будет сравнение с тем, что происходит у людей, у которых в течение нескольких часов перед глазами стояла одна и та же картина (вид, варьирующийся лишь в каких-то ограниченных пределах, как бывает при езде на машине) и которые, закрывая ночью глаза, обнаруживают, что размытое подобие той же самой картины, виденной ими в течение долгого времени, развертывается на внутренней стороне век. На деле все куда сложнее. В галлюцинациях полностью отсутствует такой элемент, как глубина кадра; что касается заднего плана, он или скуден, или его нет как такового. Участок стены, угол камина, появившийся и тут же исчезнувший стул или стол – это самое большее, что удастся разглядеть, и дело происходит всегда внутри помещения, если вообще что-то происходит. Что еще важнее, в этих галлюцинациях вам являются неизменно только вымышленные, так сказать, персонажи. Никогда не появится кто-либо из хорошо знакомых людей.

Образы в целом имеют человеческие очертания. Из темноты выплывает лицо, или же лицо вкупе с шеей и плечами, или часть лица, или нечто с трудом поддающееся описанию, но напоминающее в большей степени лицо, а не что-либо другое, при этом лицо как бы медленно плывет или меняет свое выражение. Столь же часто мысленному взору являются другие части тела: ягодица с бедром, бюст, нога. В моем случае видения предстают преимущественно в обнаженном виде, но это, возможно, следствие моих сексуальных склонностей, а не характерная особенность описываемого недуга. Странные искажения и дополнительные детали, которые в большинстве случаев сопутствуют узнаваемым обнаженным формам, имеют свойство умалять эротическое содержание последних. Лично меня не приводит в сексуальное возбуждение грудь, разделенная на дольки, как очищенный апельсин, или женские бедра, которые сходятся и срастаются в одно раздутое колено.

В связи со всем вышесказанным напрашивается вывод, что гипнагогический делирий – это нечто страшное. В какой-то степени так оно и есть, но (если говорить обо мне) галерея образов, зачастую фантастических и загадочных, не имеет свойства внушать ужас. Но, будто в противовес тем случаям, когда ничем не примечательный профиль вдруг разворачивается к вам лицом и прожигает вас безумным взглядом, полным ярости, или теряет человеческие черты, запоминаются и более редкие моменты, когда в ореоле мягкого желтого света является отчетливый образ чего-то прекрасного, выплывает и потом растворяется, превращаясь в ничто, в воспоминание об исчезнувшей фантазии. Самое неприятное в этих видениях – ожидание судорог и подергиваний, тех толчков, в результате коих наступает полное пробуждение и бессонница, которую эти толчки однозначно предвещают.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю