Текст книги "Америка, которую никто не открывал (СИ)"

Автор книги: Ким Хелен Грант

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 6 страниц)

– Сдачу оставьте на чай.

И величественно удалилась.

Я пошел за ней следом. Она запрыгнула в огромный кузов джипа и откупорила бутылку.

– Твое здоровье,– я не успел и рта открыть, а она уже сделала мощный глоток.

Я решил, что все вопросы нужно задавать сейчас, пока она еще трезвая.

– Ты не думала о том, что вредно так каждый день напиваться?

– Думала,

– И все равно продолжаешь?

– Подростковый алкоголизм. Либо ты пьян, либо ты в депрессии. Я выбираю первое.

– Что-то я не заметил, чтобы ты в школе выглядела депрессивной.

– Потому что у меня есть фляжка с виски, которая всегда со мной.

– Хорошо. Ладно. Но почему не все должны пить, чтобы не впадать в депрессию? Я вот, например, чувствую себя гораздо лучше на трезвую голову.

– Потому, что кто-то нормальный, а кто-то нет.

– Объясни.

– Знаешь что? Из-за тебя я эту бутылку до утра не прикончу. Так что давай так: ты вопрос, я ответ, я делаю глоток.

– Ок'ей.

Она сделала щедрый глоток.

– Ты хоть понимаешь, что портишь свою жизнь?

– Понимаю. Я делаю это потому, что хочу ее укоротить.

Она еще раз отпила.

– Укоротить?..

– Ну да. Я хочу умереть.

Она сказала это так легко и просто, словно я спросил ее о погоде. Я сглотнул. Мне стало страшно.

– Но зачем тебе умирать? У тебя есть все! Ты красивая, умная, с классным чувством юмора, живешь не бедно, у тебя есть родители...

Я запнулся, осознав свою ошибку. Америка усмехнулась– она хотела, чтобы это выглядело также легко и просто, но я уже увидел блеск слез в ее глазах.

– Родитель, Джеми. Родитель. Отец. И в этом вся загвоздка.

Я облизал губы. Я знал, что можно сейчас сказать, но это был ужасный риск испортить отношения с Америкой навсегда.

И все же я попробовал.

– А ты... Не думала, что если поделиться горем с другим, тебе может стать легче?..

Она больше не отпивала из шикарной граненой бутылки. Америка равнодушно помотала кистью руки, в которой сжимала горлышко бутылки– создалось впечатление, что ее ничего в мире больше не интересовало, даже алкоголь.

– Нет. Не думала. Поэтому...

Она все-таки снова приложилась к бутылке, но уже не так. Америка не запрокидывала вверх голову, не залихвацки переворачивала бутылку, не закрывала глаза от удовольствия когда обжигающий напиток скользил ей в горло. Просто наклонилась к горлышку и чуть-чуть отхлебнула.

– ...поэтому выслушай меня. Пожалуйста.

Глава 5

– Вся соль состоит в том, что эта история с алкоголизмом длится уже три года.

Когда мне было тринадцать, мы поехали в Лос-Анджелес. Мы– это я, мама и папа. Моя настоящая мама. Я копия она. У меня все от нее, и внешность, и характер. И привычки те же...

Мы сняли номер в хорошеньком небольшом отельчике и просто отдыхали как любая другая семья. Без приключений, но тоже весело. Ходили по городу, ели мороженое... Классно.

Но вот пришел момент, когда я впервые увидела некую Эмили. Она была очень красива– фигуристая, с густыми волосами И волевым лицом. Да, та самая шлюха, которая живет со мной и отцом под одной крышей.

С мамой у них как-то не заладились отношения, со мной тоже. Знаешь, эта Эмили так любит деньги, что вообще неизвестно, как она не запрыгнула на моего отца еще в том самом баре, где мы ее встретили впервые.

Ты понимаешь, для моей семьи был очень непростой период. У мамы случился выкидыш. Они с отцом очень тяжело это перенесли, я чуть легче. Так или иначе они поехали в Лос-Анжелес специально, чтобы отвлечься.

Итак, с моим отцом Эмили спелась с первых нот. Вскоре они стали ходить куда-то вдвоем. Мама моя упорно делала вид, что все нормально. Но все было ужасно.

Точка невозврата была пройдена, когда мама и я застали Эмили и отца трахающимися на кровати. Сучка сидела на нем. Я как сейчас помню. Большая родительская кровать на два места, скомканные шелковые простыни, мой отец и мразь.

Он, конечно, долго извинялся. Долго говорил, что любит только ее, маму. Но это была фальш. Блеф. Эмили не стыдилась и приходила к нам в номер. Как сейчас помню ее мерзкую улыбку в роковой день:

– Вашему мужу нужно снять стресс, а так как вы его пока ничем удовлетворить не можете...

Мама врезала шлюхе по роже. О да, это мое лучшее воспоминание из той поездки. Не просто влепила пощечину– врезала кулаком, костяшками пальцев. Ха, она еще долго не появлалась на горизонте.

И тогда, в один день, мама пришла в номер очень пьяная и с каким-то высоким мужчиной. Оказывается, это был ее школьный друг. Они начали заниматься любовью прямо на глазах моих и отца. А мы стояли и просто смотрели.

Итак, взаимная измена.

Они начали ругаться каждый день. Орали, как потерпевшие. Особенно мама. Она просто сходила с ума.

Я всегда уходила в моменты их ссор на пляж. Я садилась в бухте, обхватывала колени руками и начинала реветь. Кричать. Вопить. Проклинать судьбу.

И однажды ко мне подошел парень. На вид ему было лет восемнадцать. У него в руке я увидела обычный пластиковый стаканчик. Он сел рядом со мной и поставил стаканчик возле моей ладони.

– Выпей и забудь,– он хлопнул меня по плечу и ушел. Наверное, с этого и начался мой Подростковый алкоголизм.

Мы приехали домой, но уже порознь–    Я с мамой, отец с Эмили. Мне ничего не говорили, но потом я услышала отрывок разговора и поняла– развод.

И стоило мне загрустить, как я сейчас же забиралась в родительскую кладовую. Им было не до меня. Они были заняты разводом, и я их не виню.

Мое тогдашнее состояние отличается от нынешнего тем, что в самом начале я лезла в бутылку с неохотой и страхом– как будто принимала жутко невкусное, но необходимое лекарство.

Сейчас, как ты видишь, алкоголь стал моим наркотиком.

Они развелись. Эмили уже во всю висла на отце. И тут началось самое ужасное: дележка. Делили меня, что еще больше усугубляло ситуацию.

И когда мама проиграла суд, я поняла, что я проиграла ближайшие пять лет своей жизни. Пока я не стану совершеннолетней я не могу и мечтать о жизни без Эмили и отца.

Но мои родители творили самые ужасные вещи, которые можно было сотворить в том положении. И самым ужасным стало то, что сделала мама.

Она исчезла. Испарилась. Собрала все до мельчайшей вещи и ушла. Оставила мне крохотную записку: «Я еду открывать Америку!». На том листочке еще поцелуй от настоящей губной помады. Знаешь, почему я сказала об этой записке в настоящем времени? Она есть до сих пор.

Итак, мама все равно что умерла. Я забухала по-настоящему, на момент моего первого запоя мне было четырнадцать.

Но что все-таки грело мне сердце, так это, что все в доме еще дышало мамой– она сама делала ремонт, и сама проектировала мою комнату.

Но пришла Эмили и какой-то жутко худой дизайнер. Отец наконец-то увидел, что я пью, и повез меня в реалибитационный центр. А вот когда я вернулась в состоянии глубокой депрессии, я увидела, что они сделали ремонт почти во всем доме. Почти– потому, что ключи от своей комнаты я забрала с собой.

И с тех пор я пью для того, чтобы забыть. И я буду пить, пока не умру. Моя жизнь невыносима.

Ее монолог наконец-то кончился. Я сидел, затаив дыхание. Она допила коньяк. Разбила бутылку об асфальт, швырнув ее через полулицы.

– Теперь ты знаешь, почему я плачу.

Я решил ничего не отвечать. Да, теперь я знаю. Но это мало что меняет. Я ничем не смогу помочь– разве что стать собутыльником.

Она вытерла слезы тыльной стороной ладони. Мы молчали. Я кусал губы– что же это такое!..

– Давай грустить,– неожиданно сказала Америка. Она подсела ко мне, положила руку мне на плечо. Я вздрогнул от этого жеста и машинально схватил ее пальчики. Холодные, просто ледяные. Как тогда, в душе.

– Давай.

Мы замолчали, но не надолго. Америка была пьяна, и пьяна конкретно– хоть рассказ о семье и взбодрил ее.

– Знаешь, почему надо всегда грустить вдвоем? Потому, что когда тебя одного охватывает меланхолия ты начинаешь сходить с ума и терять связь с миром. Но когда ты грустишь с кем-то, то хоть ощущения и те же, но вы все равно удерживаете друг друга в реальности. Не даете сойти с ума.

Она вздохнула. У меня опыта в групповой грусти не было, но я прекрасно понимал, о чем она говорит.

– Америка... Хочешь... Можешь переночевать у меня.

Она не отвечала. Я повернул голову. Америка смотрела вдаль, чуть откинув голову назад. Я подумал, что она не услышала моего вопроса и сделал вид, что действительно ничего не было, когда она вдруг положила голову мне на плечо. Я весь задрожал. Это было прекрасное ощущение. Ее волосы щекотали мне ключицу и шею, одна рука протянулась через грудь и обняла меня за плечо, вторая нежно проскользнула по спине и в итоге обе ее руки обняли меня.

Я чувствовал себя просто восхитительно в кольце ее рук. Мне было невероятно хорошо– что-то приятно щекотало и билось в груди, но главное чувство– я наконец осознал, что такое «бабочки в животе». И это нельзя описать словами, это нужно прочувствовать на себе.

– Хочу,– она говорила очень тихо, но я услышал ее голос сквозь километры. В тот момент мне хотелось, чтобы Вселенная перестала расти и начала сужаться, как говорил Хоккинг. И тогда она бы остановилась на той стадии сужения, чтобы вокруг нас с Америкой не осталось ничего. И мы бы вечно сидели вот так.

Я неловко опустил ладонь ей на голову и погладил. Несравненное ощущение охватило меня с головы до ног. Я был готов на все, лишь бы этот момент никогда не кончался.

Но он кончился, как и все в этом мире. Америка подняла голову, отпустила руки.

– Поехали.

– Куда?

– Ну, для начала вернем тачку. А потом... Ты знаешь, я бы переночевала у тебя, но мне в голову пришла самая лучшая моя идея за всю жизнь, и остаток этой ночи мне понадобится...

Я не стал возражать. Холод и пустота вступили в мое тело, вытеснив приятное тепло. Бабочки замерзли и превратились в обжигающе холодные, острые как бритвы осколки и упали в моем животе прямо в полете. По пути эти осколки разодрали мне... Душу? Или что? Не знаю. Не важно.

Но мне было очень больно.

Я возлагал на это мгновение слишком большие надежды.

Я думал, это изменит все.

Но ничего не изменилось.

Я также для нее... Друг? Помощник? Непьющий собутыльник?

Она не любит меня. И не будет.

У нее не было непреодолимого желания поцеловать меня.

У нее вообще нет желаний на мой счет.

У нее в животе не летали бабочки. Да и откуда им там взяться? Она убила их. Она убивала их в течении трех лет, она запивала их и свою жизнь виски и коньяком.

Я очень быстро и резко ехал. Ей было все равно. Ее лицо ничего не выражало, и от этой маски пустого безразличия мне хотелось высадить ее как можно скорее.

И на что я так обозлился?.. На тщетную надежду, вот на что. Что заставила мое сердце трепетать и не дала продолжения.

Ну и черт с тобой, Америка Джонс. Да, ты обалденно красива. Ты умна, у тебя хорошее чувство юмора.

Но ты больше не загадка. Я все узнал. Теперь ты для меня– обычная запойная девка. Можешь дальше думать о своей маме, жить с подругой отца и нажираться.

Ты справишься без меня. Найдешь другого мальчика на побегушках.

Этот монолог мне чертовски сложно давался. Я то и дело вставлял фразу:

«Я люблю тебя, Америка!».

Нет, нельзя этого делать. Нельзя влюбляться в нее. Нужно...

Но она не виновата, что не оправдала моих ожиданий, и вот где истина, где правда. Разве виноват человек, в которого ты безответно влюблен, что в его сердце нет расположения к тебе?.. Не виноват. И Америка тоже не виновата.

От дома Канье мы шли молча. Я все вел борьбу с собой, Америку шатало. Я вытирал пот рукавом– была очень жаркая ночь.

Но пришло время расстаться. Я стоял и смотрел на нее– она качалась, но смотрела на меня.

– Америка...

– Джеймс...

И мы замолчали. Она вздохнула. Я отвел взгляд, но только на секунду. Потому, что через эту самую секунду она хлопнула меня по плечу. Я повернул голову, забитую все теми же мыслями.

– Все будет... Все будет.

Она пошла к заднему входу в дом, а я стоял и слушал свой внутренний голос.

«Будет. Будет.»

Будет– и все тут. Ну и хорошо, что будет. Мало ли. Вдруг это даже приятно окажется.

Было уже утро– где-то около пяти,– когда я вывалился через окно прямо к себе  на кровать и тут же заснул.

Мне повезло– родители спали как убитые и у них не возникло подозрения, что я мог исчезнуть посреди ночи.

Когда утром к нам вдруг пришел инспектор полиции, родители крайне удивились. Я– нет. Дело в том, что когда мы ночью ставили машину Канье на место, мы расцарапали ей весь бок, плюс сшибли фару об угол дома, который в последствии мощного удара вообще отвалился.

– Здравствуйте. Я инспектор Грэйг. Ваш сын Джеймс на месте?

– Да,– тихо сказала мама. Инспектор был очень высоким и крупным и лицом чем-то напоминал Дуэйна Джонсона, больше известного как «Скала». Грэйг протиснул могучие плечи через наш в принципе далеко не узкий дверной проем и посмотрел прямо на меня.

– Нам нужно поговорить, Джеймс. С глазу на глаз.

Я кивнул. Если честно, то мне было не так уж и страшно– чем-то я чувствовал, что инспектор здесь не по делу о машине Канье.

Мы прошли в мою комнату. Мама очень нервничала. Она решительно обогнала нас и встала в дверях.

– Я должна знать, что такого сделал мой сын, что к нам домой пришел инспектор полиции.

Ее тон был властный, но я уловил в нем нотки истерики.

– Ничего плохого, мэм. Наш разговор будет касаться другого человека. Вы можете быть спокойны– я пришел сюда без претензий к вашему сыну.

Мама вздохнула с облегчением, но проходя одарила меня не самым хорошим взглядом– в тот момент мне вдруг показалось, что она знает про мои ночные походы с Америкой.

Я сел к себе на кровать. Инспектор Грэйг мягко прикрыл дверь и сел на мой стул. Тот жалобно скрипнул.

– Итак, Джеймс. Я пришел к тебе поговорить, и хочу сразу сказать– твое дело, посвящать кого-то в суть нашей беседы, или нет. Лично я бы не советовал, и сейчас ты поймешь, почему.

Ты знаешь Америку Джонс. Это не вопрос, это утверждение. Более того, в последнее время вы стали очень близки...

– Откуда вы знаете?– не выдержал я.

– Вот уже второй год у меня на столе лежит раскрытая папка с досье Америки.

Видишь ли... Эта девушка не вполне стандартна в своем поведении. Я не буду перечислять все ее так сказать «преступления», но хочу тебя предупредить– она не такая, какой кажется.

– И какая же она на самом деле?– язвительно спросил я.

– Бесстрашная и дерзкая.

– И вы считаете это плохими чертами характера?

– Нет, в определенной степени это хорошо. Но в Америке бесстрашность и дерзость сливаются в безумие. Она импульсивна– чрезвычайно импульсивна. Она не думает, что делает, Джеймс. И несколько человек по ее вине  сейчас находятся в калонии для несовершеннолетних.

– И что же такого страшного они сделали?

– Америка– ничего. А вот эти два парня забили до смерти третьего.

– Ну и при чем же тут Америка?

– При том, что она сама хотела это сделать.

Я уже набрал было в грудь воздуха, чтобы снова ответить что-нибудь в защиту Америки, но говорить было нечего.

– И... Как это называется?..

– В уголовном кодексе нет такой статьи, по этой причине Америка до сих пор на свободе. Но ее вина здесь есть, и еще какая.

– Моральная вина?

– Ты подобрал отличное слово, Джеймс. Да, моральная вина. Это не подстрекательство– она не просила их об этом, не рассказывала сплетен и почему ей не угодил тот парень, Царство ему Небесное. Она просто сказала, что убила бы его при первой возможности.

– Они, наверное, ее очень любили.

– Я тоже так считаю. Некоторые мои коллеги убеждены, что она владеет гипнозом, но я не верю в эту чушь.

– Подождите... То есть вы хотите сказать, что...

– Что нужно быть осторожнее с ней.  Я знаю, Джеймс, это удивительно красивая и замечательная девушка– но ее слово имеет слишком большой вес. За эти два года я неоднократно в этом убедился.

– Инспектор Грэйг?

– Да?

– Но что делать, если я уже влюбился?

– А я не запрещаю. Люби, ради Бога. Может, она тебя тоже полюбит и образумится... Просто будь на чеку. Не позволяй ее желаниям стать твоими и никогда не делай того, о чем трижды не подумал.

Он хлопнул меня по плечу. Я слабо улыбнулся. Инспектор уже поворачивал ручку двери, когда обернулся и добродушно ухмыльнулся.

– И если еще будешь угонять машину, ставь ее на место поаккуратнее.

Я застыл, открыв рот. Грэйг ушел, извинившись перед мамой за беспокойство. Стоило двери закрыться, как мама круто обернулась и уставилась на меня. Все ее нутро было пронизано подозрительностью.

– О чем вы говорили?

– Об одном человеке,– я улыбнулся. Хоть это был и не самый приятный разговор, но я чувствовал себя прекрасно.

Глава 6

Все-таки две бессонные ночи подряд не пошли мне на пользу– в понедельник на истории я то и дело падал головой на парту. Крис неодобрительно качал головой– на всех тестах его последней надеждой был я, ибо моя память как-то феноменально впитывала исторические события и даты. Но я был не в состоянии слушать о войне в Мексике– туманный образ Америки в кузове джипа Канье и с бутылкой коньяка, стоящей больше, чем половина моего дома то и дело всплывал перед глазами, «бесстрашная и дерзкая»– эти слова пошли в качестве саундтрека ко всем моим снам.

На перемене Крис схватил меня за локоть и завел в мужской туалет на втором этаже. Он припер меня к стенке и уставился мне в глаза.

– Хм...– наконец-то произнес Крис.– Зрачки нормального размера. Значит, ты не под кайфом.

– Брось, Крис.

– Тогда какого черта ты ведешь себя как спящая красавица под героином?

– Крис, я просто не выспался.

– Кому ты тут заливаешь! Я прекрасно знаю, что бессоницы и авитаминоза у тебя не бывает. Что ты делал сегодня ночью?

Я сглотнул. Крису невозможно врать– стоит случайно взглянуть ему в глаза и язык просто начинает пороть откровенную чушь. И я выбрал сказать правду.

Потирая глаза и зевая там, где должны быть знаки препинания, я рассказал всю эту длинную историю с джипом Канье. Но я не сказал, что Америка раскрыла карты. Я открыл ее единолично, сам, без его помощи, и сохраню этот секрет.

– Вот черт!– Крис хлопал в ладони и улюлюкал.

– Только это было вчера ночью, а не сегодня.

– И тебе не хватило целого дня выспаться?

– Дело в том, что я нашел страничку Америки в социальной сети и смотрел не всю ночь.

– Меня не интересует, помогло ли это тебе приблизиться к разгадке тайны. Просто скажи– там были ее голые фотографии?

– Нет. Только в купальнике.

– Грусть– печаль. Блин! Звонок через три минуты, а нам в другой конец школы тащиться!..

Мы побежали на английский.

Мисс Эрол– красивая женщина с чуть тронутыми серебром висками– говорила о предстоящем нам эссе по книге «Убить пересмешника». Мисс Эрол моя любимая учительница, у нее на уроках всегда интересно и даже чуть весело.

Когда пришло время идти на перемену, мисс Эрол бесшумно скользнула к моей парте.

– Джеймс?– ее негромкий голос однако был прекрасно слышен сквозь шум толпы.

– Да, мисс Эрол?

– Америка Джонс просила тебе передать.

Она протянула мне толстую книгу в красивом бархатном переплете благородного темно-синего цвета. Но на обложке не было названия.

– Эм... Спасибо... Она не говорила, что это за книга? Просто здесь не написано.

– Она сказала, что эта книга не имеет названия, но как только ты начнешь читать, ты сразу поймешь, о чем она.

Мисс Эрол обворожительно и таинственно улыбнулась и погладила меня по плечу, после чего прошла на свое место за столом. Я торопливо сунул книгу в рюкзак и побежал дальше.

Придя домой, первое, что я сделал– схватился за книгу. Мне не терпелось узнать, какие тайны она хранит. И я, жадно облизываясь и дрожа от нетерпения, открыл ее.

На первой странице бумага была шуршащая, плотная, дальше листы были гораздо более тонкие. Посередине первой страницы было крупно выведено:

«Джеймсу от Америки».

Я перевернул лист.

"Прежде всего я хочу сказать, что данная книга– просто находка. Однажды я ходила по городу и наткнулась на магазин старьевщика. В таких лавочках всегда царит атмосфера прошлого– здесь все пахнет временем, которого уже не вернешь. Обожаю такие места, и только ты знаешь об этом моем предпочтении, Джеймс.

Возможно, у меня плохой почерк и тебе сложно разобрать, что здесь написано..."

Почерк был просто восхитительный, хоть и шел немного неровно– листы были не разлинованные, так что это нормально.

"... Но мне кажется, что ты все-таки поймешь. Даже если не поймешь– почувствуешь.

Все, что я тебе сказала тогда в кузове машины– правда. Но чтобы ты знал– я не впадаю в депрессию без алкоголя. Я соврала. Я пью потому, что я испорченная глупая девчонка, которая вечно ставит людей (дорогих ей людей!) в глупое положение.

Порой мне кажется, что я могла бы спасти родительские отношения. Но я предпочла сидеть на пляжу и громко рыдать, запивая слезы текилой. Нужно было действовать. А я просто пропила это время. И за это была наказана.

Я хранила эту книгу чистой– похоже, я чувствовала, что придет момент, когда она мне по-настоящему понадобится.

Я думаю, что таким людям как я лучше жить отдельно от общества. Где я– там беды. Где я– там трещины.

Ты тот самый человек, который... Я не могу подобрать слова. Просто ты тот самый. Тот самый, который нужен мне. Проблема лишь в том, что я сама– уже большая проблема. И я не могу найти объяснений. Я считаю, что мне нужно покинуть этот мир навсегда. Мне ужасно этого не хочется. Я просто хочу жить, но... Но мне нельзя. Хватит приносить беды людям.

Ты можешь вырвать это глупое письмо и использовать оставшиеся листы действительно по назначению, а не как я. Не поверишь– я писала весь остаток ночи. Сегодня меня не было в школе, я заскочила только на минутку к мисс Эрол. Из всех наших учителей и одноклассников я могла положиться только на нее– только она не стала бы даже открывать эту книгу.

Я– один большой глупый импульс. И я очень этому подвержена. Поэтому все, о чем я тебя прошу– не переживай. В своей смерти виновата только я.

Я тебя люблю."

Я откинул книгу от себя как что-то мерзкое и опасное. Меня прошиб пот. Мне было очень страшно. В ушах гудело, сердце неистово билось в груди, пальцы окоченели и не сгибались.

И тут в мой мозг наконец-то прорвались мысли. Америка может умереть, если еще не умерла.

Я выбежал на улицу. Как раз домой подъехал папа.

– Джеймс! Куда ты?

Я не ответил. Некогда.

Я бежал как угарелый. Люди отпрыгивали от меня, кричали в след. Но это все было неважно– решалась судьба человека. Не просто человека, Америки Джонс.

Жить или не жить.

Когда я увидел ее дом, меня повело в сторону. Черт. Почему-то этот красивый и большой дом внушал мне дикий страх.

Я вбежал по ступенькам к двери. Раз-два-три, раз-два-три. Нужно немного отдышаться.

Дверь никто не открывал. Что же это– я опоздал?

Нет!

Я начал ломать плечом дверь– разбегался и бился. Но результата не было. Черт.

Я оббежал домой– черный ход! Дверь легко поддалась.

Я очутился под лестницей, ведущей на верхний этаж. Здесь я увидел, как на обратной стороне бедра Америки расплывается темный засос. Здесь то терял, то обретал надежду.

Я взлетел наверх– она может быть где угодно!..

Но я пошел к ее комнате.

Дверь открылась– легко и просто. Там было пусто. Такой же бардак, скомканное постельное белье, раскиданные книги и диски.

Я опрометью понесся в ванную комнату– обычно там находят самоубийц.

И на сей раз я оказался прав.

Америка лежала на кафельном полу лицом вверх– ее глаза были закрыты, губы расслабились. В руке лежала пустая упаковка снотворного. Отравилась.

Я схватил ее на руки– необычно легкую. Я не знал, что делать. Приложил ухо к груди.

Тихо.

Я взвыл. Перед глазами все плыло. Я вспомнил, как в одном сериале девушка тоже напилась снотворного. Парень тогда засунул ей два пальца в рот и ее вырвало. Правда, она все равно умерла, но...

Я поступил так же– с каждым разом давил все сильнее и с каждым разом все больше терял надежду.

И вдруг получилось. С ужасным хрипом из горла Америки полилась темная жидкость. Она открыла глаза, ее продолжало тошнить.

Когда это прекратилось, я понял, что плачу. Из моих глаз лились слезы и я даже немного смеялся. Она рыдала.

– Зачем?!– закричала она мне в лицо.– Я должна умереть!

– Ты должна жить!– перекричал ее я. Из душа над нами хлестала ледяная вода. Как тогда.

– Нет!

– Да!

– Я не хочу!

– Я люблю тебя!

Это вырвалось непроизвольно. Как аргумент это здесь абсолютно не клеилось. Но все же.

Она смотрела на меня своими большими красными от слез глазами. Ее губы вздрагивали. Америка всхлипнула, вытерла нос рукой.

– Америка...

Она повернулась ко мне. Я подался всем телом вперед и поцеловал ее.

У нее были очень мягкие и мокрые губы. Приятные и податливые. Нежные, соленые от слез и очень холодные. Мне хотелось согреть их своими. Я опустил одну руку ей на затылок, запутал пальцы в мокрых слипшихся волосах. Она все еще плакала, и изредка ее тело вздрагивало от всхлипов. И тогда наши губы разьединялись, я снова обретал способность дышать, но вскоре прерванный поцелуй получал продолжение– еще более сладкое и нежное.

– Я тоже люблю тебя,– она отстранилась от меня. Я облизал губы и подумал, что никогда не смогу забыть этот солоноватый вкус.

– Поэтому тебе стоит жить! Жить ради людей, которых ты любишь,– я вздохнул, вновь садясь пятой точкой на кафель. Америка стояла на коленях и неотрывно смотрела куда-то в сторону. Ее губы чуть поддрагивали, словно она что-то шептала про себя.

Я не выдержал и посмотрел туда, куда был устремлен ее взгляд– это была пустая упаковка снотворного. Я вздрогнул, осознавая– пусть Америка еще жива, но какой непоправимый вред нанесен ее здоровью!.. Я перевел на нее глаза. Она чуть шевельнулась, а потом вдруг спросила обычным таким голосом– снова я сидел у нее в комнате в ожидании, пока она найдет мой диск:

– Ты читал книгу Паоло Коэльо «Вероника решает умереть»?

– Ммм... Нет.

– Одна девушка Вероника решила умереть. Она выпила очень много таблеток, но выжила. Она очнулась в психиатрической больнице. Там ей сказали, что ее сердцу был нанесен непоправимый ущерб, и через неделю она умрет. И тогда, в конце отведенной ей недели, она сбежала с парнем-шизофреником. И знаешь что? Она выжила, а парень стал вполне нормальным. И они жили долго и счастливо. А все потому, что Веронике попался очень умный и добрый врач. Он соврал ей– мол, умрешь,– и этим самым заставил полюбить жизнь.

Америка вновь замолчала. Ее рука легла мне на плечо. Она всем телом подалась вперед.

– Пусть я не Вероника, а Америка, а ты не врач, а просто парень, но ты можешь заставить меня полюбить эту жизнь.

Она поцеловала меня сама– настойчиво, страстно, даже грубо. Вторая ладонь запуталась в моих волосах. Я опустил руки ей на талию. Америка села мне на колени, обхватив ногами туловище. Ее круглые колени упирались мне в ребра.

Это был уже не невинный поцелуй любви. Это был уже намек на физическую близость– ту самую, о которой я только слышал и иногда мечтал.

Я толкнул ее на спину, сам лег сверху. Это было невообразимо приятно– чувствовать холод кожей, когда внутри все пылает.

– Я заставлю тебя полюбить жизнь,– решительно сказал я ей на ухо.

Она засмеялась. Я думал, в знак согласия– оказалось, она знала, что это невозможно.

Глава 7

Вообще-то Америка стала меньше пить. За два месяца после попытки самоубийства я видел ее с бутылкой коньяка всего три раза. Прогресс.

Радость Криса по поводу того, что я теперь встречаюсь с Америкой выплеснулась на «дружеской» вечеринке у все того же Тони. Был я, Америка, Крис, Тони, его подружка Элен и кузина Криса Джойс. Всех этих людей я очень хорошо знал– и Америку я знал лучше всех. Мы сидели тесным полукругом и потягивали пиво из железных банок. Америка сидела по-турецки и ее колено практически соприкасалось с моим бедром. Крис не мог упустить это из виду, и стоило мне отлучиться в туалет, как он поймал меня у выхода.

– Поздравляю с долгожданной победой!– Крис обнял меня.– Мне кажется, или за последнюю неделю вы очень сблизились?

И я рассказал ему продуманную до мелочей ложь– как я пошел к Америке за диском, она угостила меня кофе, полотенцо упало из ее рук, мы одновременно наклонились за ним, а когда распрямили спины выяснилось, что наши губы и так почти соприкасаются. И как-то все так произошло, и в общем кончилось очень бурно.

– Да! Да, детка! Да! Я знал, что когда-то у тебя появится нормальная девчонка! Да!

А когда вечеринка закончилась (было около одиннадцати) мы с Америкой пошли ко мне домой. Влезли на чердак...

Словом– все было именно так, как было нужно. И чем лучше дела были у меня, тем хреновее они становились у Локи. Кончилось все тем, что его, Канье и еще парочку парней посадили на два года за торговлю наркотиками.

– Так ему и надо, мрази,–  вынесла вердикт Америка. Я был полностью с ней согласен.

Но ничего не могло длиться долго– и спустя два месяца и четыре дня после ее попытки самоубийства, произошел страшный поворот событий.

Мы сидели у нее дома. Америка была весь день какой-то встревоженной– я научился определять ее настроение. Я не выдержал и спросил:

– Америка, что с тобой такое? Ты весь день какая-то напуганная ходишь.

Она пожала плечами, но от ответа увиливать не стала.

– В последнее время с папой что-то не то. Он постоянно пьет какие-то таблетки, но не говорит, от чего они. Я не знаю, это очень странно... В последнее время он осунулся и весь постарел...

– Ты должна узнать, что с ним.

– Для меня с ним всегда все хорошо. Он в жизни мне ни на что не пожалуется. Но нужно узнать, что это за таблетки.

– Где он их хранит?

– Ты серьезно? Ты хочешь, чтобы я обыскала собственного отца?.. Извини, Джеймс, я не смогу.

– Если ты мне разрешишь и откроешь спальню, я сделаю это за тебя.

– Разрешаю. Уж лучше так.

Мне было чрезвычайно неприятно копаться в чужих вещах. Фу, черт, я был непривычен к этому. Америка стояла в дверях.

Я запустил руку в кучу деловых бумаг Зака Джонса. Я шарил там, не глядя– воспитание. Да уж, мне никогда не стать полицейским, это уж точно.

И вдруг мне в руку попалась баночка. Я ощупал ее, не доставая– да, в таких продаются таблетки и капсулы.

Я достал ее, извлек на Свет Божий. Прочитав название я почувствовал, как кубик льда скользнул в желудок.

Я вам уже говорил о моей кузине Гретте– так вот, она страдает от острой сердечной недостаточности. И вы знаете, недавно она ходила к врачу. Гретте восемнадцать, но она в любой момент может умереть. И чтобы хоть как-то оттянуть этот момент, она пьет точно такие же таблетки.

– Ну что?– Америка подлетела ко мне. Я сжался.

– Вот...

– Да, я видела у него этот пузырек!

Она вырвала его из моих ослабевших рук. Пока она читала о лекарстве, я все думал о Гретте– о ее жизнерадостным красивом лице и о том, как однажды она заплакала. По телевизору показывали фильм, в котором кто-то из главных героев покончил жизнь самоубийством. Гретта вдруг резко закричала, толкнула телевизор– он упал и разбился,– и принялась дико орать и плакать.