Текст книги "Билли-враль"

Автор книги: Кейт Уотерхаус

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 11 страниц)

– Минуточку, мистер Крабрак, – громко, без интонаций сказал я, как бы крича человеку из окна мансарды. – Мне надо поговорить с вами до вашего ухода.

– Что-что?

Мой нарочито громкий голос звучал нелепо и оскорбительно, но изменить его я уже не мог.

– Да просто мне бы надо увидеться с вами до того, как вы уйдете.

– Вот-вот, – отозвался Крабрак, – мне тоже думается, что нам пора немного побеседовать. – Запертый в промозглой одиночке сортира, я лихорадочно обдумывал, зачем это ему надо со мной «побеседовать», и пытался сообразить, какой из моих проступков мог выплыть наружу.

– Но сейчас у меня нет на вас времени, Сайрус, мне надо организовать очередные похороны. Вам придется прийти в контору после ленча.

Каждую субботу, когда контора закрывалась, Крабрак колдовал в своем кабинете над чертежной доской, пытаясь изобрести современный гроб. Пока что он не решался рассказать о своих изысканиях советнику Граббери – тот признавал только традиционно дубовые, с медными ручками гробы, – но постоянно рисовал в блокнотах обтекаемые, как он выражался, покойницкие ларцы. Зато ему удалось радиофицировать наш похоронный подвижной состав – опять же его выражение. Во время похорон он сидел в своем кабинете, держа перед собой микрофон, и бубнил что-нибудь вроде: «Ласточка, я фиалка, продолжайте движение, – по никто, насколько мне было известно, ему не отвечал. Да и какие он мог дать указания, если б ему ответили? Приказал бы перенести похороны на другое кладбище, что ли?

А в письменном столе у него хранился экземпляр «Незабвенной» – для генерации идей, как он говорил.

На мое «Приду, мистер Крабрак» он ничего не ответил, и я не знал, унесла его нелегкая или он продолжает рыскать по подвалу. На всякий случай я опять спустил воду. Когда она схлынула, в унитазе осталось два раскисших комочка бумаги. Я развернул сложенный вчетверо конверт, выудил и, преодолевая тошноту, из унитаза, кое-как запихал в конверт и сунул его в карман. Потом отпер дверь. Крабрак, оказывается, никуда не ушел. Он окинул меня цепким, как у таможенника, взглядом и прошествовал в сортир.

Наверху Артур, уже в плаще, ждал меня, чтобы вместе идти пить кофе. Но едва я переступил порог, Штамп гнусно завыл; «Порнографию в сортире очень весело читать!» Выл он, слава богу, вполголоса, чтобы не услышал внизу Крабрак. Я снял с вешалки свой плащ. С воплем: «Да что ты хоть читал-то? «Любовника леди Чатерлей»?» – Штамп подскочил ко мне вплотную и, грубо обшарив меня, радостно заголосил: «Вот она! Вот она книжка-то! Под джемпером! Ух, развратник! Ух-х-х!»

Я схватил его за запястья и прошипел:

– А ну убери свои похабные грабки, дегенерат! – Но он, якобы завершая шутку, а на самом деле всерьез, хрипло проныл:

– Дай нам-то почитать, мы тоже хотим полакомиться!

– Ты идешь наконец? – нетерпеливо спросил Артур, открывая дверь. Я надел плащ.

– Особо-то не засиживайтесь, мне тоже надо перекусить, – сказал Штамп.

– Засохни, – отозвался я.

– Гробы не грызи, – сказал Артур.

– Засохни, – ответил Штамп.

Глава третья

В Страхтоне было сколько угодно объектов для осмеяния. Мы произносили погромные речи со ступеней Налогового управления и частенько спасались бегством после клоунского парада на Городской площади у Памятника Павшим. Иногда мы бродили по Торговой улице, выкрикивая что-нибудь вроде «Кому груш на фунт сушеных?», чем сбивали с толку покупателей и злили продавцов-лоточников, потому что наши прибаутки смахивали на их зазывные скороговорки.

Надгробная ваза Иосии Блудена в нашей витрине вызывала у нас пререкания между Блуденом-старшим – Артуром и его непокорным сыном, за которого подавал реплики я. Сегодня, как и обычно, диалог начал Артур:

– Нашей Блуденской фирмой завсегда правил Блуден. А ты, стал' быть, приехал из своего университута и отцовское дело для тебя не подходит?

– Но пойми же, отец, – подражая университетскому выговору, включился я. – У каждого человека свое призвание…

– А ты мне своей ученостью голову-то не дури, – перебил меня Артур, подозрительно похоже имитируя моего отца. – Ты глянь-ка на мать: мать-то из-за тебя вся извелась.

– Отец! Посмотри в окно. К нашему дому приближаются какие-то люди.

Мы уже свернули с проезда Святого Ботольфа в Торговую улицу и теперь почти бежали, размахивая руками, как осатаневшие линчеватели. Артур поднял воображаемый фонарь.

– А-а, это ты, Нэд Гэнгстер? И ты, стал' быть, против меня?

– В чем дело, Нэд? – спросил я с университетским выговором. И сразу же ответил за Нэда Гэнгстера:

– Какое такое дело, молодой хозяин? У нас тут никаких делов нету. Мы тебя просто научим, как свободу любить, ниверситутский щенок!

Артур, обидевшись, что я опять отбил у него Нэда Гэнгстера, замолчал. Мы миновали лавку мясника, прошли мимо химчистки с желтой доской объявлений и свернули на Торфяной проспект. Меня трясло от истерического нетерпения. Я всматривался в улицу, надеясь увидеть замшевую куртку Лиз, и готовился к разговору с Ритой, которая работала официанткой в кафе, где мы завтракали. Сунув руку в карман, я нащупал пилюли Штампа и вспомнил про Ведьму. Они все три роились у меня в голове – и Ведьма, и Лиз, и Рита, – когда я услышал, что Артур откашливается перед началом обычного разговора. И разговора наверняка неприятного, потому что все неприятные разговоры начинались у него с блуденского или грабберовского представления.

– Моя мать говорила, что рада будет познакомиться с твоими предками, – сказал он.

– Не дай бог! – воскликнул я.

В Злокозненном мире Артурова матушка часто знакомилась с моей – ничего ужасней я и представить себе не мог, потому что однажды наплел ей с три короба про свою сестру Шилу, которой у меня не было.

– И она собирается послать детям несколько моих старых игрушек, – добавил Артур.

– Любое даяние – благо, – сказал я беспечно.

Но вообще-то мне и самому было непонятно, зачем я начал всю эту трепотню. Начал и продолжал – потому что частенько, с нетерпением дожидаясь, когда Артур завяжет наконец галстук, я заполнял сонно тикающую тишину их гостиной рассказами о судьбе Шилы: она вышла замуж за продавца бакалейной лавки Эрика, а он, скопив денег, открыл три собственных магазина в Лидсе и Бредфорде. Поддерживая то и дело замирающий разговор с Артуровой матушкой, я одарил Шилу двумя детьми – трехлетней Нормой и полуторагодовалым Майклом, который родился, к несчастью, хромым, но врачебное искусство доктора Убу, индийца, прикомандированного к Лидсскому университету, спасло бедного малыша: теперь он прихрамывал едва заметно, хотя поначалу почти не мог ходить. Артур настоятельно советовал мне уморить Шилу, а детей отдать в детский дом, но душераздирающее горе всей семьи и похороны типа граббери-крабраковских казались мне такими ужасными, что я не решался обречь Шилу на смерть. А вот Артурова мамаша здорово меня раздражала – ну с какой, спрашивается, стати она принимала такое деятельное участие в жизни совершенно чужой для нее семьи?

– Так ты присматривай, чтобы она не вздумала наведаться к моим предкам. Я сказал, что у нее сломана нога и она лежит в больнице. – Это было правдой – не то, конечно, было правдой, что она сломала ногу (ног она никаких не ломала), а то, что я и правда сказал об этом своим предкам, чтоб они не приставали ко мне с разными идиотскими, на мой взгляд, предложениями.

– Ты просто псих на вранье, – заметил Артур.

– Да-да, я уже был у психоаналитика…

– Смотри не угробь психоаналитика своей психопатской трепотней, хоть ты и работаешь на гробовщиков, – перебил меня Артур.

Мы замолчали, и нам обоим стало как-то неловко. До кафе было еще сотни две шагов, и я удрал от неловкости в Амброзию. «Ох, Билли, твои дурацкие шутки совсем сбили меня с толку», – сразу же включилась моя амброзийская матушка. По ассоциации со словом «включилась» мне представился радиоприемник: из миниатюрного белого приемничка, стоявшего в нашей амброзийской гостиной на низкой полочке среди карликовых фикусов, лилась приятная современная музыка. Я приготовил себе предобеденный коктейль, а мама по обыкновению воскликнула: «Да выключи ты хоть на минуту этот растреклятый ящик!» И тут мне сразу вспомнилась моя реальная матушка, ее бесцветное из-за постоянной возни с моющими порошками лицо и ее неотправленное в «Радиочас домашней хозяйки» письмо. Уголовный сейф разинул зловещую пасть, а Злокозненный мир подступил ко мне призраком Артуровой матери… но мы, к счастью, уже стояли перед стеклянной дверью кафе «Кис-кис» – в эту секунду даже гнусное желе кис-кисного мороженого показалось мне привлекательным.

Кафе «Кис-кис» наглядно демонстрировало, что Страхтон хромает в ногу со временем, или, вернее, тащится у него в хвосте, натужно приволакивая свои деревянные ноги. Раскисшее мороженое было последним напоминанием о традиционном страхтонском кафе с его помойным обеденным варевом, кипящим титаном, в котором плескался жидкий чай, и россыпями бисквитных крошек на липких от раздавленных помидоров столах. Теперь «Кис-кис» переоборудовали в кофейный бар – во всяком случае, такое название красовалось на вывеске. А внутри установили недовольно фыркающий кофейный автомат, на столиках появились тарелки со слипшимся в зернистую массу коричневым сахаром для кофе и керамические вазы, похожие на пустые цветочные горшки; но стены, хотя и перекрашенные, все же неистребимо напоминали обычное кафе: их разрисовали, как задник в Королевском театре, приключениями Дика Уиттингтона и его знаменитого кота. Ну, а Рита, вытеснившая на время из моей головы Лиззи с Ведьмой, и вовсе уж не вписывалась в обстановку кофейного бара. Весь ее облик – застиранный белый халат, пегие волосы и густо накрашенные полные губы – был настолько страхтонским, что она могла преобразить самый шикарный ресторан в провинциальное кафе одним взмахом своего посудного полотенца.

– Черно-сатанинские скопища наших фабрик, – начал я, когда мы взгромоздились на высокие табуретки у стойки, – с этим еще можно смириться. Но черно-сатанинские электростанции, черно-сатанинские жилые кварталы, черно-сатанинские кофейные бары…

– Сменил бы ты пластинку, приятель, – с неожиданной злостью оборвал меня Артур, – это мы уже слышали.

Сидящие в кафе парни были похожи на Штампа и обменивались погаными штамповскими шуточками типа «Как живешь? – Регулярно», а Рита обслуживала шайку каких-то велосипедистов у другого конца стойки. Она махнула мне рукой, пошевелив пальцами как при игре на рояле, и я ответил ей тем же.

– Глядите в оба, ребята, а то эти гробовщики враз обмерят и в гроб уложат! – крикнул один из велосипедистов. Дальше обычно следовало: «Удохни! – А вы меня похороните? – Конечно, парень, за бесплатно», – и на этом обмен приветствиями кончался.

– Ну, а по правде-то – ты же не сказал им, что она сломала ногу? – спросил меня Артур.

– Ясное дело, сказал, – ответил я.

– Ну и враль! – искренне изумился Артур. – А если б я зашел и твоя мамаша спросила бы меня, как она себя чувствует?

– Так тебе ведь не впервой выкручиваться, верно? – сказал я с шутливой подначкой.

– Значит, по-твоему, я тоже из породы ложноротых? – нехотя съезжая в шутливый тон, спросил Артур.

Я взял меню, рекламирующее луковый суп, которого никогда здесь не было, и, похлопывая им по стойке, как бы между прочим сказал:

– Думаешь, он и правда видел сегодня Лиз?

– А я-то откуда знаю? – ответил мне вопросом Артур. И потом ни с того, ни с сего добавил: – У меня, знаешь ли, нету времени следить за твоими любовными делами.

– Да я ведь просто спросил, – сказал я.

Указав незаметным кивком головы на Риту, которая все еще вела словесный флирт с велосипедистами, Артур спросил:

– Послушай, так с кем ты, по-твоему, обручен – с ней или с Ведьмой?

– Этого наука пока не установила, – сказал я.

– Но ты же не можешь обручиться с ними обеими! – ошарашенно пробормотал Артур.

– На сколько спорим, что могу? – изобразив по-донжуански измученное лицо, парировал я.

– Ну, ты даешь! – воскликнул Артур.

Риту я закадрил, как только она перешла в «Кис-кис» из кафе на Отвратэнтаунском шоссе, возле которого жила. Привычка к однообразно шутливой трепотне с шоферами грузовиков сделала ее неважной собеседницей, но зато она была хорошей, или по крайней мере терпеливой, слушательницей. Накануне, подзуживаемый внезапно проснувшимся красноречием, я сделал ей предложение, и она его приняла – потому, насколько я мог судить, что считала отказ дурным тоном. Все, правда, немножко осложнялось тем, что я уже был обручен с Ведьмой, и, значит, Риту следовало считать невестой запаса первой категории.

– Так кому из них ты всучил свое занюханное кольцо? – шепотом спросил меня Артур.

– Вообще-то Ведьме, – ответил я, – но оно было ей великовато, и мне пришлось его забрать, чтобы отнести к ювелиру для подгонки на ее палец. – Тут я вспомнил, что голубая коробочка с обручальным кольцом лежит у меня в боковом кармане пиджака. А что будет, если я попаду под автобус, обожгла меня жуткая мысль, и кольцо вместе со всем содержимым моих карманов перешлют предкам?

– А кто следующий? – спросил Артур. – Никотиночка Лиз?

– Да нет, – сказал я. – Не все мои знакомые обречены на обручение.

– Запиши, когда-нибудь пригодится, – посоветовал Артур.

Тем временем Ритин словесный флирт с велосипедистами внезапно оборвался, потому что один из парней перешел границы дозволенного в такой трепотне. Хрипло рявкнув скандальным голосом фабричной девчонки: «А ну-ка пойди скажи своей матери, чтобы она тебя выдрала, сопляк», – Рита продефилировала к нам сквозь густой град осыпающих ее пошловатых шуточек. Да, парни вроде Штампа должны были клевать на нее со страшной силой – ведь в любом конкурсе красоты, где не имеет значения личность, ей было обеспечено призовое место. Она уже завоевала титул «Мисс Страхтон», а какие-то заезжие американские летчики трепались тут однажды, что с ней им, дескать, не страшен никакой звуковой барьер.

Артур соскользнул с высокой табуретки и прошелся по бару, почти не сгибая колен – как американский киноковбой.

– А ну-ка дайте нам, дорогая, две чашечки чая, черный бутерброд с красной рыбкой да белый пирог с черникой, – растягивая слова на американский манер, сказал он Рите – выхватил кусочек из не совсем еще отработанной у нас шутки «Янки в Йоркшире».

– Ишь ты, какой явился не запылился, – с деланным удивлением протянула Рита. – Ну прямо Марлон Брандо.

– Я взял тебя на пушку, сестричка, – уголком рта процедил Артур.

– Знаем, знаем, она у тебя игрушечная, – подхватила Рита. – А ты скажи нам что-нибудь новенькое.

Я встал, дурашливо поклонился Рите и сказал:

– Займись-ка ты, голубушка, своим прямым делом и налей нам по чашечке кофе. – Это была моя первая реплика.

– Можете сесть, сэр, – беззлобно отозвалась Рита и пошла к кофейному автомату. До сих пор никто из нас не подал виду, что мы обручены.

Один из парней, вроде Штампа, крикнул Рите, собираясь уходить:

– Заглянем сегодня вечером в «Одеон», Ритуля, посидим в последнем ряду, а?

Не потрудившись обернуться, Рита бросила:

– Сплюнь соску! Дети до шестнадцати не допускаются.

Все мои знакомые переговаривались штампами, но штампованные фразы Риты изготовлял, как мне казалось, какой-то совершенно безликий автомат по производству массовой продукции. Эти затертые, будто старые шестипенсовики, фразы от постоянного повторения почти полностью утратили смысл, и, желая выразить какую-нибудь немудрящую мыслишку – мудреные-то мысли ей просто в голову не приходили, – Рита полагалась не на значение слов, а на свою манеру говорить, на речевые, так сказать, ужимки. В минуты нежности ее голос затуманивался чуть заметной, словно прозрачный дымок сигаретки, хрипотцой, но слова человеческой доброты или нежности она давным-давно позабыла – если и вообще-то когда-нибудь знала.

Она резко, будто американский бармен, пододвинула нам чашечки с кофе и, слегка нагнувшись, оперлась локтями на стойку, так что ее грудь – рельефно отштампованный образец из модного журнала – обрисовалась гораздо отчетливей, чем обычно. Теперь, по ее мнению, следовало вслух намекнуть, что вчера вечером у нас состоялось важное свидание.

– Ты во сколько вернулся? – спросила она.

– Да что-то около часу, – ответил я. – Мой старик сегодня бушевал – страшно было слушать.

– Во-во, и моя мамаша тоже. Надо это дело кончать, с понедельника. А ты что – проморгал автобус или еще чего?

– Ага. Пришлось переть пехом, – сказал я, автоматически переходя на ее язык.

– Не ходит автобус – бери такси, – промурлыкал Артур на мотив одной из песенок «Западных Братьев».

– Ишь какой фон-барон выискался, – отшила его Рита. – А ты бы двинул прямо на Городскую площадь, там ночной автобус.

Рита привычно раскручивала киноленту дневной любви – так, по ее понятиям, полагалось продолжать вчерашнее любовное свидание.

– Да мне вообще-то нравится ходить, – сказал я.

– Парни маршируют по улицам ночным, – ироническим тоном, чтобы извиниться за цитату, отчеканила Рита, – Да тебе-то почему ж не ходить – у тебя-то с подметками небось всегда все в порядке.

На мгновение Ритнна последняя фраза сбила меня с толку, но, покопавшись в своей вчерашней трепотне, я вспомнил, что, делая предложение, пригласил ее к нам на воскресный чай, а в качестве бесплатного довеска сообщил ей, что мой старик – хозяин мастерской по починке обуви в Сабосвинцовом переулке.

– А? Ну да, – сказал я. – Так ты идешь сегодня в «Рокси»?

– Ага.

– Внутри или снаружи?

– Видали умника? – возмущенно воскликнула Рита. Но на самом-то деле она ждала от меня этой дежурной «шутки».

– Думал, ты сама за себя заплатишь, – сказал я. – Стало быть, в девять у входа. А на чай к нам придешь?

– Ага – если твои предки не передумали. Да ведь это дело не горит – вечером сговоримся.

Рита, разумеется, не знала, что все уже было решено. Отца на воскресенье вызовут в Харрогит – получать резиновые каблуки, а матушка, воспользовавшись удобным случаем, решит съездить к тете Полли в Отлей, и семейный чай будет отложен на неопределенное время. Но сегодня мне еще предстояло разобраться с «Рокси», куда я уже пригласил Ведьму. Артур, закрыв лицо ладонями, тихонько похрюкивал в пантомиме полного изнеможения. Я пнул его по ноге и, нащупав голубую коробочку в кармане пиджака, вынул Ведьмино обручальное кольцо.

– На-ка, примерь, – небрежно предложил я, пододвигая Рите коробочку с кольцом.

– Это ты мне? – туповато спросила Рита.

– А ты думала, твоей мамаше?

Рита открыла коробочку, вынула блестящее дешевое колечко и нерешительно, словно бы опасаясь подвоха, надела его на палец.

– В самый раз, – удивленно проговорила она. И с испугом добавила: – Так ты его что же – неужто купил?

– Украл, – перестав хрюкать, квакнул Артур и, глядя в потолок, принялся придушенно посвистывать.

– Ишь ты, а я думала, он язык проглотил, – ухмыльнулась Рита и, неумело попытавшись выразить голосом благодарность, сказала: – Большое тебе спасибо, Билли. Только я пока не буду его носить, они ведь все здесь охальники, ну их. – Я почти видел представившуюся ей картину – церковная свадьба, недорогой коттеджик с террасой, плетеная мебель, крахмальные покрывала в ящиках комода, старинное, с медными подлокотниками двойное кресло – и радовался, что доставил ей это маленькое удовольствие. Однако времени терять было нельзя: перенесши свадьбу в Амброзию, я приостановил и расстроил ее страстной речью о нашей несовместимости.

В середине моей амброзийской речи стеклянная входная дверь распахнулась, и в кафе ввалился ражий водитель здоровенного грузовика, безуспешно пытавшийся в свое время довести шашни с Ритой до победного конца.

– Надо же, кого принесло, – громко сказала Рита и, опустив коробочку в карман халата, привычно изобразила холодную приветливость равнодушной ко всему барменши.

Шагая рядом с Артуром в контору, я беззаботно улыбался.

– А ты-то чего лыбишься? – удивленно спросил Артур.

– Тот, кто дарит людям свет радости, никогда не будет ввержен во мрак, – ответил я.

– Чего-чего? – переспросил Артур.

– Надо знать свои фирменные календари, – наставительно сказал я. Календари, теплые и теперь уже мягкие, в эту минуту нисколько не мешали мне жить.

– Ох, парень, притянут тебя к ответу за твое треклятое многоженство, – предрек Артур.

С равнодушно-спокойным видом – дескать, много ты про меня знаешь – я небрежно сказал:

– Да мне все равно скоро уезжать.

– Ну, это-то мы слышали, – сказал Артур.

Я на ходу прикидывал, стоит ли посвящать его в мои планы, или лучше просто исчезнуть, а потом, через много лет, снова появиться на улицах Страхтона в обалденно дорогом пальто из верблюжьей шерсти. Так ничего и не решив, я сказал:

– Мне пора в Лондон.

– Оно конечно – там ведь всегда не хватало дворников, – ехидно согласился Артур.

– Там не хватало дворников, создавших славу комику, – высокопарно продекламировал я. Но мне что-то расхотелось посвящать Артура в свои планы. И тем не менее я нарочито медленно сказал: – Бобби Бум предложил мне работу.

– Ладно врать-то.

– Работу текстовика. Со следующего понедельника.

– Ничего себе, – пробормотал Артур. – А не трепешься?

– Да на кой мне трепаться? Только ты пока не говори никому, ладно?

– Ясное дело, не скажу. А когда ж ты это провернул? – В голосе Артура послышалась плохо скрытая зависть.

– Он прислал мне письмо.

Артур замер посреди улицы и посмотрел на меня, будто человек из прошлого века, как сказала бы моя матушка.

– Покажи, – с льстивой ноткой в голосе попросил он.

– Чего покажи? – спросил я, и меня опалило страхом, что матушка нашла письмо в кармане моего халатного плаща.

– Письмо, – ответил Артур, нетерпеливо прищелкнув пальцами.

– Оно у меня дома.

– Ясное дело, – насмешливо протянул Артур.

– А не веришь, так жди понедельника, – сказал я, пытаясь показать, что я шутливо изображаю оскорбленную невинность. Но на самом-то деле в моем голосе прозвучала всерьез оскорбленная невинность.

– И сколько же он будет тебе платить? – спросил Артур – так же недоверчиво, как матушка утром.

– Обожди до понедельника, тогда узнаешь.

– Ну, а все-таки – сколько?

– Не веришь – так жди понедельника.

Мы уже шли по проезду Святого Ботольфа. Обидевшись на Артура, я скрылся от него в Амброзию. Амброзийцы толпились возле только что расклеенных афиш.

На эстраде Бобби Бум. Автор текстов – Билли Сайрус. Постановка… Больше я ничего не успел прочитать, потому что увидел в дверях конторы непотребно подпрыгивающего Штампа. Он демонстративно смотрел на часы и всем своим видом выражал жуткое нетерпение.

– Где это вы пили кофе? В Бредфорде? – спросил сн.

– На Бессонной пустоши, – злобно ответил я. Штамп застегнул свои разлезающиеся по швам перчатки.

– Тебя разыскивает Ведьма, – объявил он. – Два раза уже звонила. Пойду доложу Рите, как ты ей изменяешь.

– Отзынь, – сказал я.

– Она сказала, пусть, мол, приходит в час дня на обычное место – если она не дозвонится.

– Авось дозвонится, – буркнул я.

– А у тебя с ней порядочек? – как бы скандируя скандальный заголовок в газете, спросил Штамп. Я снова буркнул ему «Отзынь!», вздернул угрожающе локоть и вошел в контору.