Текст книги "Черчиль"

Автор книги: Кейт Роббинс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 16 страниц)

Выпустить в свет «Речную войну» было важно как в предвидении заработка, так и в надежде на то, что это поднимет его репутацию. Но этот литературный проект был не единственным. С 1897 года он работал и над самой идеей, и над ее воплощением в романе с рабочим названием «Дела государства». Роман был разбит на книги в 1899 году и появился под названием «Саврола» в начале 1900 г. Его герои носили неопределенные «австро-болгарские имена, а сюжет, как и можно было предсказать, был политическим. Герой романа, Саврола, возглавлял народное движение, направленное против единовластного правления президента Молары. Он был философом-оратором и практически самой большой силой в политике страны, но слишком уж озабочен предначертаниями Судьбы. Он мог достучаться до душ своих сторонников, но – как медиум или как ментор? Саврола склонялся к «горькой, циничной эволюционной философии». Равно как и Черчилль. Роман, в общем, был хорошо принят, но лишь немногие полагали, что из Уинстона получился действительно хороший романист [8]8
  Уинстон С. Черчилль. Речная война. Лондон, 1900. «Саврола». Лондон, 1900. Пол Аддисон. Политические представления Уинстона Черчилля. Труды Королевского исторического общества. Серия 5, вып. 30, 1980, С. 30–35. Морис Коулинг. Религиозная и общественная доктрина в современной Англии. Кембридж, 1980. С. 287–292.


[Закрыть].

«Речная война» вышла из печати на несколько месяцев раньше. Кроме всех прочих своих достоинств, эта книга была свидетельством работоспособности Черчилля. Она вышла двухтомником в тысячу с лишним страниц, посвященных этому эпизоду в Судане. Мастерство автора зарисовок в основном хвалили. Однако он не ограничился узкими рамками описания, но и высказал несколько весьма критических замечаний – в основном о Китченере. Высокомерие молодого автора в этом отношении не вызвало особенного восхищения. «Дейли мейл» полагала, что век спустя покажется чрезмерным посвящать так много страниц тому, что могло оказаться простым эпизодом, хотя и считала книгу удивительным достижением. По размышлении, отзывы были благоприятными. Никто не смог не заметить, что автор начитался изрядно Гиббона и Макалея, но Черчилль начал также обретать и собственный голос.

Книга могла бы произвести гораздо большее впечатление, не появись она в тот самый месяц, когда заголовками газет завладела новая война. В самом деле, в день опубликования книги Черчилль находился на борту корабля, направлявшегося в Южную Африку, где только что началась англо-бурская война. Он получил назначение корреспондентом «Морнинг пост», с существенным жалованием. Но даже в этом случае он не смог устоять перед возможностью обрести немного военной славы и добился назначения в Ланкаширский гусарский полк. Для того, чтобы двусмысленность его положения стала весьма наглядной, много времени не понадобилось. Он получил место на бронепоезде, доставившем его почти к самым местам боев, в Наталь. Поезд был сброшен с рельсов и угодил в засаду. Черчилль был вовлечен в неизбежную рукопашную и впоследствии взят в плен. Подробности этого дела в определенной мере спорны. Кем он был – невоюющим журналистом или солдатом? Определенные противоречия возникли также относительно точных обстоятельств его побега из заключения в Претории. Прав ли он был, сбежав в одиночку, когда изначальный план заключался в том, что три человека сбегут? Бесспорно лишь то, что когда 23 декабря 1899 года он достиг Дурбана, он был героем, которого искала вся империя после серии суровых неудач, испытанных ранее в том же месяце. Он это знал. И с охотой подчинился требованию выступить публично.

Свои слова он немедленно сопроводил действиями, вступив в Южноафриканский полк легкой кавалерии, продолжая быть военным корреспондентом. Оставшись в Южной Африке на следующие шесть месяцев, он стал свидетелем большей части важнейших вооруженных столкновений этого периода. Он быстро перемещался с места на место, и его сводки возбуждали огромный интерес. Сражался он не слишком много. Он занимался новой книгой, на основе собственных впечатлений, которая называлась «Лондон – Ледисмит, через Преторию» (за которой должно было последовать продолжение, «Март Яна Гамильтона»), и получил радостные вести о том, что его побег и та известность, которую он получил, увеличили раскупаемость других его книг. Он уже начал делать серьезные деньги, но был настолько занят, что почти не имел возможности их тратить. Теперь надо было ответить на стоявший перед ним вопрос: когда настанет пора вернуться домой и начать серьезно заниматься политикой, так как все, что он до сих пор сделал, было всего лишь подготовкой восхождения к власти.

Еще во время отпусков домой из Индии он начал добиваться известности. Летом 1897 года в Клавертон-Мэнор, за городом Бат состоялась его первая встреча с общественностью. Он полагал, что начинается подъем либерал-демократии, и сопоставлял ее преимущества «с пересохшей трубой радикализма». Годом позже он удачно выступил на многолюдном митинге в Брэдфорде и получил намек – не спускать глаз с Центрального избирательного округа. После этой речи Уинстон почувствовал огромное облегчение. Он был уверен, что при наличии практики сможет достичь большой власти при поддержке общественности. Его дефект речи был не таким уж препятствием, которым, как он боялся, мог быть.

Тем не менее, случилось так, что Уинстон смог претендовать на мандат депутата от Ланкашира раньше, чем на Йоркширский. Летом 1899 года, между возвращением из Индии и отправкой в Южную Африку, он боролся за победу на дополнительных выборах в Олдхэме, где умер один из членов парламента от этого округа. Черчилль, однако, не получил места в парламенте, но среди прочих был заверен Бальфуром, что вскоре все окончится благополучно. Поэтому, несмотря на возбуждение от событий в Южной Африке, Черчилль не хотел быть за пределами страны, когда будут происходить Всеобщие выборы. Взятие Претории позволяло предположить, что война практически закончилась – хотя это предположение оказалось неверным, – и Черчилль отплыл домой. К тому времени, как он сошел на берег в Саутгемптоне 20 июля, он закончил последнюю из своих четырех книг о войне. Каждому хотелось встретить знаменитого автора этих бестселлеров [9]9
  Уинстон С. Черчилль. Лондон – Ледисмит, через Преторию. Лондон, 1900, Март Яна Гамильтона. Лондон, 1900.


[Закрыть].

Хотя он получил приглашения и от других округов, Черчилль вскоре отдал предпочтение Олдхэму. Среди огромных толп и в праздничной атмосфере местный оркестр играл «Вот приближается победоносный герой». Однако в действительности, когда в начале октября начались Всеобщие выборы, Черчиллю пришлось выдержать яростную схватку, прежде чем победить. Не было никакого сомнения в том, что именно готовность лорда Чемберлена, министра по делам колоний, приехать и провести агитацию в его пользу, помогла ему одержать победу в так называемых «выборах цвета хаки». Волна эмоций взметнулась до небес, и Южная Африка была на ее гребне. Черчилль был восхищен результатами, но почти что в момент победы осознал, что Олдхэм, по большому счету, прочного положения не давал. Благодаря лорда Солсбери за его поздравление, Черчилль отметил: из цифр ему стало ясно, что на вершину его вознесла лишь личная популярность, возникшая из того, что он оптимистически называл ’’последней южноафриканской войной».

Короче говоря, как бы то ни было, он очутился там, где хотел быть всегда, с тех самых пор, как впервые подумал о занятиях политикой. Ему было всего еще 25, и он достиг Вестминстера. В январе 1898 года он в таких выражениях писал матери из Бангалора: «В политике человек – как я это понимаю – держится не на том, что он делает,а на том, что он из себя представляет.Это не так сильно зависит от мозгов, как от свойств личности и оригинальности. Представительство – связи – могущественные друзья – имя – добросовестное следование хорошему совету – все эти вещи играют роль – но они ведут лишь до определенной границы. Их наличие обеспечивает доступ в политические круги. В конечном счете – каждый должен быть оценен – и если будет сделан вывод, что ему лично не нужно ничего, это обеспечит ему общественное доверие» [10]10
  Уинстон С. Черчилль. Том I. Часть 2, Лондон, 1967, С 863–864.


[Закрыть].

Представительство, связи, могущественные друзья и имя в самом деле помогли ему быть допущенным в политические круги, хотя он также мог чувствовать некоторое удовлетворение и получить определенную уверенность от собственных энергичных усилий. Известность, хотя бы и дурная слава, забросили его в Палату Общин, но он понимал, что власть основывается на общественном доверии, которого он еще не заслужил. И теперь наступило время проверки.

Глава 2
ПАРЛАМЕНТСКИЕ ГОНКИ

Член парламента от тори

В Бангалоре Черчилль размышлял о своей будущей карьере в британской политике и планировал ее в значительной степени детально, но об Олдхэме никогда и не думал. Большинство его избирателей, вероятно, принадлежали к рабочему классу, несмотря на расширение прав на участие в выборах. Мрачным соображениям о городе текстильщиков к северу от Манчестера не было места в его сознании. Он не понаслышке был знаком с огромными пространствами Британской империи, но с большими пространствами собственно Британии знаком не был. До своего избрания в Олдхэме на севере Англии он был всего несколько раз. Шотландия была «терра инкогнито». Этот молодой герой Северо-Западной Границы, Верхнего Нила и южноафриканских плато ничего не знал о мире текстильных фабрик и механических мастерских, а также о каких бы то ни было мастерских вообще. Люди, поддержавшие олдхэмского атлета, ничего не знали о поло. Гладкое круглое лицо и нежные руки Черчилля резко отличались от их собственных. Тем более, в физическом плане Черчилль не особенно впечатлял, будучи 5 футов и 6,5 дюймов ростом. Сам по себе он ничем не отличался – что, возможно, объясняло его повышенное внимание к одежде и, в особенности, к шляпам. Одной из потерь, о которых он особенно сожалел при выходе в отставку, было то, что он больше не сможет носить военную форму, которая ему очень нравилась. Оставалось гадать, до какой степени, если не во всем, новый член парламента и его избиратели будут оказывать влияние друг на друга.

Триумф в Олдхэме почти наверняка должен был заставить его сформулировать, что именно могло называться политикой. Его оппоненты – либералы были в ярости от того, что предвыборная агитация Черчилля больше упирала на его «беспримерное личное мужество», чем на освещение политических положений, включенных в нее. Острая необходимость, возникавшая в ходе кампании, вынудила его сделать ряд заявлений по поводу таинственных аспектов церковной политики, но теперь он должен был полностью и определенно высказаться по другим темам общего характера. Но даже в этих обстоятельствах он отказывался считать, что личное мужество никак не влияет на жизнь политика. Он до сих пор полагал, что люди голосуют больше за реального человека, чем просто за выполнение программы – и до сих пор не оставил идею написать о Гарибальди или Линкольне, мужчинах, служивших воплощением этого его убеждения.

Слово «мужчины» использовалось намеренно. Со времен обучения в школе он находился в обществе, преобладающую часть которого составляли мужчины. В 1897 году в комментариях к «Эньюэл реджистер» он высказывал свое непоколебимое неприятие нелепого движения за предоставление женщинам права голоса. Если это когда-нибудь произойдет, в конечном счете возникает необходимость позволить женщинам заседать в Вестминстере, а это будет катастрофой, так как «если однажды дать право голоса огромному количеству женщин, составляющих большинство в обществе, то вся власть перейдет в их руки» [11]11
  Рандолф С. Черчилль. Уинстон. С. Черчилль. col1_4 С. 765.


[Закрыть]. За все время он ни разу не встретил женщину, которая заставила бы его рассуждать об этой перспективе с каким-либо другим чувством, кроме ужаса. Он испытывал своего рода влечение к мисс Памеле Плоуден, с которой познакомился в Индии, но тут появились более интересные занятия, чем лелеять это чувство. Ему было ясно, что женщины до сих пор совершают странные поступки. Его мать, например, только что вышла замуж за его сверстника, Джорджа Корнуоллис-Уэста. Мисс Плоуден была обручена с графом Литтоном, чья сестра была ревностной защитницей предоставления женщинам права голоса.

Весь предыдущий опыт подтверждал его убеждение в том, что судьба Британии никогда не должна быть оторвана от Британской империи. Ход решений по фабричным делам во внутренней политике основывался именно на этом краеугольном камне. Когда он впервые отправился в Индию, директор его школы рассказывал ему, что он будет свидетелем «самой интересной административной работы, которая когда-либо проводилась среди людей» [12]12
  Там же. С. 322–323.


[Закрыть]. Осмотревшись, Черчилль согласился и убеждал иностранцев самих приехать и посмотреть, какая замечательная работа была проделана британцами в Индии. В своем первом публичном выступлении в Бате, в 1897 году, в год 60-летнего юбилея царствования королевы Виктории, он язвительно прошелся в отношении тех, кто полагал, что Британская империя достигла зенита своей славы и власти и теперь начинает стремиться к закату. Он уничижительно окрестил таких людей «кликушами». Напротив, энергия и жизненная сила его расы позволит Британии выполнить свою задачу по установлению мира, цивилизации и правильного управления во всех точках земного шара, где только возможно. Это была та самая чеканная речь, которая ему так нравилась. Он не был из тех, кто подвергает опыт истории анализу с позиции цен и выгоды. Его вера в «нашу расу и нашу кровь» твердо подкреплялась впечатлениями о людях 21-го уланского полка в Судане.

Но даже в этом случае, в начале нового века существовали некоторые причины для озабоченности. Не к чести Британской империи, он не видел никакой пользы от возможного конфликта с Россией. Как патриотизм мог выродиться в ханжество, так и здоровый империализм мог опуститься до шовинизма. Британцы приносили верховный порядок, но за определенную цену, цену, в которую надо было включить и собственную их коррумпированность. На северо-западной границе он знал, что на войне не просят и не дают передышки, но чувствовал, что по природе вещей до достижения стабильного урегулирования было еще ох, как далеко, и грядет огромная волна жестокого самоубийства. В Судане он был подавлен поведением цивилизованных завоевателей, закопавших тело Махди, а голову его отправивших в Каир. Он даже полностью отдавал себе отчет в том, что в отношении военного противостояния в Южной Африке было изначально проявлено много лишнего оптимизма. И не больше не меньше как министр по делам колоний, благодаря Черчилля за книгу «Речная война», отмечал в марте 1900 года, что «наша расширенная империя вынуждает нас к перенапряжению наших военных ресурсов, к чему мы недостаточно подготовлены» [13]13
  Там же. С. 518–519.


[Закрыть].

Именно в этом контексте его мысли снова обращались к родной стране. Он допускал, что дипломатические манеры США были отталкивающими, но что его привлекало в американцах – так это то, как они действовали недавно в испано-американской войне. В 1898 году он провозгласил одним из своих политических принципов содействие достижению хорошего взаимопонимания между странами англоговорящего общества. Министр по делам колоний, у которого теперь жена была американкой, казалось, тоже разделял эту точку зрения. Мать Черчилля играла в этом свою роль, начиная выпуск того, что впоследствии оказалось недолговечным «Англо саксонским обозрением», преследовавшим в общем те же цели. Сын ее относился к лозунгу «Кровь гуще, чем вода» с тех позиций, что он уже давным-давно отправлен в мюзик-холлы кабаков и пивных. Тем не менее, «янки Мальборо» поддерживал попытку совместить две составляющих своего происхождения и одобрительно откликался об «англоговорящем народе».

Презрение, испытываемое Черчиллем к дешевой империалистической продукции для многих тысяч простых людей, не вполне согласовывалось с его активностью в последующие за избранием месяцы. Соображения о том, что было бы благоразумным купить дом в своем избирательном округе, никогда не приходили ему в голову. Вместо этого он отправился в поездку для изучения Британии, дав в общей сложности 29 лекций по всему королевству о своих южноафриканских впечатлениях и публикациях. За этой поездкой последовала такая же по США и Канаде. Эти занятия существенно укрепили финансовое положение Черчилля. В новогодний праздник 1901 года он гордо докладывал матери из Торонто, что менее чем за два года заработал 10 000 фунтов стерлингов, не имея первоначального капитала. Политику с его честолюбием была необходима подобная поддержка. Новость о смерти королевы Виктории застигла его в Виннипеге. На следующий месяц, в начале нового царствования, он произнес свою первую речь в Палате Общин.

Новый член парламента не выглядел чужаком в Палате Общин, хотя лишь немногие парламентарии хорошо его знали. Он никуда не мог деться от того, что его воспринимали как сына его отца. Он был еще совсем начинающим молодым человеком, но по результатам можно было предположить, что находится наравне с такими важными фигурами, как Бальфур или Чемберлен. Консервативная партия стремилась использовать славу Черчилля в своих целях, но Черчиллю не особенно хотелось, чтобы его использовали. Попав в парламент так, как он это сделал, он оказался свободным от каких-либо обязательств перед партийной организацией. В итоге ему удалось найти новый способ остаться в относительно независимом положении. В самом правительстве после выборов произошли перестановки, и было похоже, что лорд Солсбери вскоре освободит дорогу своему племяннику, Бальфуру. Перемены произошли в июле 1902 года, и к этому времени Черчилль уже сделал себе имя, в частности, своими нападками на Бродерика из Военного министерства, который добивался увеличения войск, расквартированных в Англии, на три армейских корпуса. Черчилль сыграл существенную роль в провале предложения. Он только укрепил свою веру в верховенство флота. В общем, его присутствие и предложения воспринимались со смесью забавы, зависти и понимания. Нервозное возбуждение, кипевшее в нем – было замечено, что он никогда не мог сидеть спокойно – было одновременно тревожащим и стимулирующим. Едва ли было удивительным, что Бальфур не предложил Черчиллю поста в формируемом им правительстве – но если бы он это сделал, в будущем события приняли бы совсем другой оборот.

Немалое время Черчилль проводил в компании так называемых «хулиганов», маленькой группы тори вокруг лорда Хью Сесила, одного из сыновей премьер-министра. Все они очень любили поговорить. Голос лорда Хью до известной степени напоминал печальное, но мелодичное утиное кряканье. Черчилль эффективно «открякивался». Одним из недостатков лорда Хью была уверенность, что правильное отделено от неправильного бездонной пропастью и отвесными скалами [14]14
  Артур Мейя. Лорд Хью Сесил: Религия и свободы, в изд. Дж. А. Томпсон и Артур Мейя. Консерватизм времен короля Эдуарда: пять исследований в адаптации. Лондон, 1928. С.21.


[Закрыть]. И хотя он продолжал нравиться Черчиллю, едва ли он был подходящим попутчиком на пути к власти. Со своей стороны, лорд Хью обнаруживал «прискорбную нестабильность» в своем компаньоне. Стычки «хулиганов» воскресили в памяти некоторых воспоминания о бывшей «Четвертой партии», в которой наряду с нынешним премьер-министром принимал активное участие лорд Рандолф. Тем не менее на своем новом посту Бальфур пришел к пониманию того, насколько сложно удерживать партию слитой воедино. После мая 1903 года, когда Чемберлен во всеуслышание заявил о том, что он верит в протекционистскую реформу с прилагаемыми преимущественными правами империи, премьер-министр силился отыскать способ укрепления единства. Что же будет делать Черчилль?

Вполне вероятно, что его мог бы привлечь новый курс Чемберлена. Лорд Рандолф в прошлом отклонялся в сторону «справедливой торговли». Уинстон же на деле двигался в прямо противоположном направлении, возможно, из-за того, что произносимые им в своем избирательном округе речи убедили его в том, что избиратели до сих пор всецело поддерживают беспошлинную торговлю. Он сам заявил о своей оппозиции «империи на самообеспечении», о чем написал премьер-министру в весьма крепких выражениях. Его абсолютная преданность была гарантирована Бальфуру в попытках отстоять политику беспошлинной торговли и дух партии тори, но любая перемена курса заставит его переосмыслить свою политическую позицию. Протекционистская политика повлечет за собой коммерческую катастрофу и «американизацию английской политики». Естественно, Бальфур ничего на это не ответил.

Через несколько дней Уинстон написал послание лидеру оппозиции, Кемпбелл-Баннерману, предлагая совместные действия по защите беспошлинной торговли. Связь с либералами не являлась чем-то новым. Почти с того самого времени, как Черчилль попал в Палату Общин, он исследовал возможность создания «средней партии», но с тех пор, как в спор был вовлечен лорд Розбери, впереди, по-видимому, лежала целая жизнь в неопределенности. Теперь откладывать было нельзя. В послании Черчилль указывал на трудность положения, в котором очутились все разумные и умеренные люди (иначе говоря, такие как он). В то время как Бальфур старался расширить круг своих сторонников с помощью серии головоломных маневров, отклонение Черчилля в сторону либералов все больше росло и становилось все более заметным. Его выступления стали еще более критическими. Бальфур подвергался сухим, тщательно подготовленным ударам. Однако, хотя повестка от консерваторов о необходимости присутствовать на заседании парламента была изъята в январе 1904 года, окончательный разрыв произошел не раньше мая, когда он перешел в кресло на той стороне Палаты Общин, где сидела оппозиция. Теперь он представлял из себя полностью оперившегося либерала, который, по его словам, ненавидел партию тори, ее членов, их слова и их методы. Члены парламента от тори сочли эту ненависть невероятной и нетерпимой. Они избегали его лично и травили его в политическом смысле. В прошлом Черчилль подвергался нападкам: например, от партийного организатора тори в парламенте, лорда Линдсея, за то, что «разглагольствовал в своей обычной пустой и самодовольной манере». Теперь, однако же, переход Черчилля в стан врага вызвал резкие нападки. Критические голоса, сопровождавшие его избрание в Палату Общин, больше не умолкали: Уинстон оказался тщеславным, наглым, нахальным и ненадежным; короче говоря, пользуясь описанием, примененным к королю Эдуарду, он был «хамом от рождения» [15]15
  Джон Винсент. Изд.: Кроуфордские записи: дневники Дэвида Линдсея, 27-го графа Кроуфордского, 10-го графа Балкарского, 1871–1940, с 1891 по 1940 годы. Манчестер, 1984. С. 59 и 83.


[Закрыть].