Текст книги "Черчиль"

Автор книги: Кейт Роббинс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 16 страниц)

Вторжение в Прагу в марте 1939 года было для Черчилля дальнейшим подтверждением того, что его интуитивная оценка политической действительности была правильной. Воздействие на премьер-министра он совмещал со вниманием к организации Министерства снабжения и к переговорам с Москвой. Все эти тревожные месяцы его жизнь продолжала состоять из написания истории и комментирования политики настоящего. Один из его товарищей, Брендан Бракен, писал в это время, что ни один политик не выказал большей прозорливости. Его долгая и одинокая борьба за разоблачение опасностей диктатуры окажется «лучшей главой в его переполненной жизни». В действительности ею станет другая глава, но во многих отношениях эта последующая глава стала возможной единственно из-за той позиции, которую он занимал в эти годы. Теперь, в свете того, что мы знаем о сложности выбора, который должно было сделать британское правительство, может показаться, что Черчилль слишком упрощенно понимал проблему. Также можно почувствовать, что собственный счет Черчилля к своим взглядам в «Надвигающейся буре» преувеличивает их ясность, последовательность и неизменность позиции. Тем не менее важным фактором было то, что в глазах общественного мнения он все более и более становился человеком, чей взгляд на Гитлера был скорее правильным, чем неправильным, равно и на меры, которые нужно было предпринять, чтобы предотвратить «войну, без которой можно обойтись». Не быть человеком у власти было угнетающе тяжело, но потеря должности была на самом деле его спасением. Также и сам он, после всей обособленности и угнетенности, после сильного ощущения старости, вдруг почувствовал себя молодым, настороженным и уверенным. Необычайные превратности политики выявились еще раз. Он войдёт в историю как человек, который выстоял против «примирения» и, в более угрожающих условиях, еще раз вернулся на путь, ведущий к власти.

Глава 5
ВО ГЛАВЕ ВОЙНЫ
(1939–1945)

Военно-морской министр,
1939–1940

В 11.15 утра 3 сентября 1939 года премьер-министр Невилл Чемберлен обратился к нации с сообщением, что Британия вступила в войну с Германией. За два дня до этого Черчиллю в частной беседе было предложено занять место в малом Военном кабинете, который Чемберлен предполагал сформировать в том, что могло стать коалиционным правительством, если согласятся лейбористы и либералы. В промежутке между этими событиями, так как ничего дальнейшего от премьер-министра он не услышал, Черчилль ломал голову и над последними замыслами правительства, и над своим собственным положением. Тем не менее, прослушав сообщение и пережив объявление о воздушной тревоге, Черчилль поехал в Палату Общин. В своей речи он не стал недооценивать тяжести задачи, но был уверен, что она не является непосильной для Британской империи и Французской Республики. Вопрос был не в том, чтобы сражаться «за» Гданьск или «за» Польшу, но в том, чтобы «сражаться, дабы освободить мир от заразы нацистской тирании, и защитить все самое святое для человека». Несокрушимое чувство спокойствия охватило его. Он осознавал «род приподнятого отмежевания от человеческих и личных проблем» [63]63
  Мартин Джилберт. Уинстон С. Черчилль. Т.5. С.1111.


[Закрыть].

После дебатов Чемберлен известил его, что он решил назначить министров родов войск в Военном кабинете. В результате он предложил Черчиллю занять пост Военно-морского министра. В тот же самый вечер Черчилль зашел в Адмиралтейство и флоту был разослан сигнал: «Уинстон вернулся». Было несколько жутко по прошествии почти двадцати пяти лет вернуться на то же самое место на пороге новой войны.

Важность назначения Черчилля не могла быть преувеличенна. Еще летом некоторые газеты начали агитировать за его включение в состав правительства, но до действительного начала войны Чемберлен мог все еще игнорировать эту кампанию. Между 1 и 3 сентября некоторые товарищи Черчилля, особенно Бутби, переоценивали положение их героя. Они убеждали его не принимать предложения Чемберлена, но лучше идти в Палату Общин и сокрушить премьер-министра здесь и там. Тем не менее, кроме очевидного риска продолжить политический разрыв в начале войны, было неясным, станет ли преемником Черчилль, и он будет широко раскритикован за безрассудство своей попытки. Факт был в том, что Чемберлен все еще возглавлял Консервативную партию. Премьер-министр не особенно расстроился от того, что ни лейбористы, ни либералы в правительство не вошли. В Палате Общин он обладал большинством около 200 человек, и его Военный кабинет состоял из проверенных и доверенных товарищей, – за исключением новоприбывшего Черчилля. Чемберлен, напротив, не испытывал никаких трудностей в том, чтобы исключать Черчилля из встреч Англо-Французского Верховного Военного совета до февраля 1940 года.

Спорадические нападки Черчилля на правительство за предыдущие шесть лет были сугубо личными. Он не собрал всевозрастающей группы поддержки за своей спиной, хотя едва ли в действительности делал такие попытки. Мерой степени, в которой Черчилль воспринимался как «бывший», было то, что «диссиденты» скорее обращали взоры на более молодого Антони Идена как на возможного «грядущего человека». И Иден принял назначение на пост министра по делам доминионов. Именно Чемберлен до сих пор твердо стоял у власти, или, по крайней мере, так это выглядело. Лео Амери в своем дневнике писал – он ожидал, что до конца года Черчилль станет премьер-министром, но для такого мнения не вырисовывалось особо сильных оснований.

В категориях долговременности, судьба правительства снова зависела от противоречивых концепций власти. То, что Невилл Чемберлен по темпераменту и наклонностям не был «настоящим лидером военного времени», было трюизмом. Кроме того, что он знал, какие страдания принесет с собой война, он по меньшей мере лет десять считал, что длительная война, похоже, будет катастрофической для Британской империи. Война могла начаться на одном континенте, но было непохоже, чтобы она закончилась там же. Не позже марта 1939 года Черчилль писал ему, предлагая «рассмотреть, насколько пустой будет угроза Японии послать армию и флот для захвата Сингапура» [64]64
  С. У. Роскилл. Черчилль и адмиралы. Лондон, 1977. С. 88–89.


[Закрыть].

Чемберлен не был так уверен. Фактически, пользуясь выражением одного историка, премьер-министр пришел к той точке зрения, что Британская империя выжила не потому, что была империей силы, а потому, что после утверждения британской власти большинство населяющих ее людей приобрели привычку принимать британское владычество. Япония действительно обладала реальной военной силой, которая могла ограничить британскую власть, и, по мнению Черчилля, наряду с тем, что, судя по Индии, «владычество» Британии более не воспринималось повсеместно, могла подвести ко всеобщему коллапсу Азиатской империи почти одним ударом.

Перспектива войны против Германии на континенте, против Испании в Средиземноморье и против Японии в Восточной Азии была для него навязчивым кошмаром, особенно с тех пор, как поддержка Америки стала маловероятной, поддержка доминионов воспринималась ими в лучшем случае как тяжелая обязанность, а советская поддержка была обоюдоострой, если вообще доступной. Его «борьба за мир» и погоня за «примирением» определялась этим пониманием. Теперь он объявил войну, но все еще надеясь, что экономическая блокада вызовет обострение внутреннего экономического кризиса в Германии, который его советники долго считали вероятным. Ему нравилось думать, что его собственное тщательно разбитое на фазы перевооружение предотвратит такой кризис в Британии. Будет все еще возможным «разбить» Гитлера, хотя, видимо, и не свергать его до тех пор, пока германский народ не сделает этого сам, таким образом и в такие сроки, которые предотвратят большую европейскую войну со всем присутствующим риском ее глобального масштаба.

Инстинкты Черчилля говорили ему, что столь боязливая и реалистичная оценка власти накличет беду. Это был склад ума, обусловленный той потерей воли к власти, которую он замечал в британской политической элите, развращенной неуместной нравственной восприимчивостью. Надо быть готовым (хотя не обязательно способным) сражаться повсюду и со всеми противниками, если уж принято решение эффективно сражаться где-то в одном месте против одного из них. Власть не могла распространяться или удерживаться британским правительством в упаковках по 1 пенни по всему миру. Черчилль не знал точно, почему начинаются войны, но что они начинаются – знал. Его изучение истории, опыт первой мировой войны и внутренние склонности говорили ему, что нехотя в войнах не сражаются и войны не выигрывают. Казалось более вероятным, что Британскую империю спасут скорее энергичное неблагоразумие в мире и действие, чем какие-либо другие средства.

Именно это ощущение немедленно распространилось в Адмиралтействе, но оно было неуютным. Было трудно избежать ощущения «повторяющейся истории» и быть естественными в своих отношениях друг с другом для адмиралов и их министра, и, соответственно, изгонять или освежать в памяти общие воспоминания о полемике, структуре и методах предыдущей войны. Тогда Черчилль был молодым человеком, подавляющим и запугивающим, при случае, служащих офицеров старше его самого. Теперь он был старше, чем они, и, хотя действовал не менее безапелляционно, был менее шероховатым. Они, в свою очередь, обнаруживали большую образованность и умение лучше выражать свои мысли. Паунд, его первый заместитель, был не то, что Джек Фишер. Тем не менее его длительное отсутствие в этом особом министерстве и долгий критический разбор событий 1914–1915 гг. не изменили понимания Черчиллем своей роли. Он зондировал и прощупывал любой вопрос. Он честным и нечестным образом избавлялся от офицеров, которые ему не угодили. Он искал возможность для военно-морского наступления, и адмиралы трепетали от перспективы авантюры на Балтике. Воздушные и подводные силы вызывали тревогу, но тревогу недостаточную. Было возбуждение от потопления «Графа Шпее» в Монтевидео и (нелегального) захвата «Альтмарка» в водах Норвегии. С другой стороны, в Скапа-Флоу затонул «Ройял Оук». Эти и другие эпизоды придавали флоту и Черчиллю видное положение в том, что иначе называлось «странной войной», и привело его в кресло председателя Военного координационного комитета, в дополнение ко всем другим его обязанностям.

Вследствие этих обстоятельств и в силу его качеств на Черчилля была возложена полная ответственность за британские операции в Скандинавии в апреле 1940 года. Спорная операция Британии по минированию норвежского побережья несколькими днями позже была застигнута врасплох германским вторжением в Данию и Норвегию. Ответные действия Британии, хотя и не без отдельных моментов вдохновения, оказались катастрофой, традиционно отнесенной на счет плохой разведки и планирования. Флот лицом к лицу столкнулся с тем фактом, что господство в воздухе было жизненно важным фактором в совместной операции. Предположение, что Германии не удастся успешно вторгнуться в Норвегию, пока британский флот был относительно под рукой в Скапа-Флоу, которое разделял и Черчилль, оказалось разбитым вдребезги. Нет необходимости говорить, что степень ответственности, которая должна была лечь лично на военно-морского министра за путаницу в операции, осталась весьма спорной. Сам Черчилль язвил по поводу способа принятия решений в Военно-координацинном комитете. Тем не менее большая часть критики была нацелена на Адмиралтейство в особенности и Черчилль не мог быть полностью оправдан. С другой стороны, становилось ясным, что информация, которую он получал из загадочных шифровок, была столь поразительно новой и настолько полной «проблемой», что никто точно не знал, как ею пользоваться в оперативном отношении [65]65
  М. Джилберт, Уинстон С. Черчиль, Лондон, 1991, С. 637.


[Закрыть].

Ирония состояла в том, что это поражение в Северном море вознесло Черчилля на Даунинг-стрит, 10. Премьер-министр был настолько глуп, чтобы в канун своей успешной скандинавской кампании отметить, что Гитлер «опоздал на автобус». Теперь общественное мнение в парламенте и стране стало всерьез опасаться поражения. Неприязнь нашла открытый выход в «Норвежских дебатах» 7–8 мая 1940 года. Как он и должен был, Черчилль выступил в защиту и правительства, и себя самого, но ярость атаки на премьера заставила Чемберлена признать, хоть и неохотно, что он должен покинуть пост. Это было странным исходом в округе, в котором он все еще обладал большинством в 81 голос.

Тем не менее, никоим образом не было самоочевидным, что Черчилль – единственный мыслимый преемник. Кое-кто, по какой бы то ни было смеси причин, страстно хотел видеть на этом посту 77-летного Ллойд Джорджа. Фаворитом как в глазах сторонников Чемберлена, так и в глазах лейбористов, был лорд Галифакс, министр иностранных дел – человек, с которым, как и с лордом Ирвином, Черчилль был связан в отношении Индии. Почти не было сомнений, что Галифакс стал бы премьер-министром, если бы он этого захотел. Но он, без сомнения, чувствовал, что обладает не лучшими военными качествами, чем Чемберлен. Даже стань он премьер-министром, Черчилль должен был бы стать министром обороны и, в результате, управлять ходом войны. На свой собственный счет, в беседе с Чемберленом, Галифаксом и Маргессоном, главным организатором партии, Черчилль оставался необычайно тихим. Результатом этой встречи было приглашение от короля сформировать правительство – на что он поспешно согласился. В конце концов он стал премьер-министром [66]66
  Последнее обсуждение этой спорной последовательности событий – Эндрю Робертс. Святой лис: Биография лорда Галифакса. Лондон, 1991. С. 197–207.


[Закрыть].

Власть премьер-министра,
1940–1945

1. Премьер-министр, партии и парламент

Сам Черчилль напыщенно описывал всю свою прошлую жизнь как подготовку к тому, что отныне лежало пред ним. В самом деле, ни один другой премьер-министр в XX веке, и лишь несколько – до него, достигли высочайшего положения на земле со столь широким кругом опыта и свойств. Та манера, в которой он будет держать в руках власть как премьер-министр, будет отражать это удивительное разнообразие. Впервые он будет обладать полной силой решения. Он был неустрашим в бомбардировке премьер-министров, от Кемпбелл-Баннермана до Невилла Чемберлена, записками и предложения, которые выходили за рамки его непосредственных служебных обязанностей. Они по-своему слушали или игнорировали его советы. Теперь он вел диалоги лишь с самим собой. Было трудно ожидать, что он не станет засыпать предложениями коллег, но впервые он мог больше не полагаться на кого-либо еще. В прошлом, часто его раздражению в то время, иные люди отделяли ценные мысли от несуразицы в его предложениях. С другой стороны, он принес на новый пост непревзойденное знание поведения других премьер-министров, не исключая того, как они управляли им самим [67]67
  Дж. М. Ли. Коалиция Черчилля, 1940–1945. Лондон, 1980.


[Закрыть].

Обстоятельства его прихода к власти, хотя описанные лишь вкратце, имеют фундаментальную важность. Он вошел в соревнование лишь из-за того, что премьер-министр потерял доверие существенной части своей собственной партии. Формально говоря, этот премьер-министр не потерял власти управления. Чемберлен мог продолжать оставаться у власти до тех пор, пока не потерпит поражения в Палате Общин. Вероятно, он не смог бы продержаться слишком долго, хотя абсолютной уверенности в этом нет. Он скорее предпочел бы уйти, чем продолжать бороться. Из этого следовало, что сам Черчилль мог упасть с вершин власти подобным же образом. Поэтому его положение было не похоже на положение других главных фигур войны: Сталина, Гитлера, Рузвельта. Они могли быть отстранены только по случаю смерти от естественных причин или убийства. Только Черчилля могли отстранить голосованием в парламенте, если возникнет неудовлетворенность его руководством. Конечно, Рузвельт должен был выдвинуть свою кандидатуру на выборы, но, будучи однажды избранным, он пребывал на посту фиксированный отрезок времени. Президентская власть не была неограниченной, но она была более постоянной. Следовательно, в международном отношении британский премьер-министр был более уязвим, чем его двойники.

В этой компании премьер-министр Британии всегда будет в таком положении, но положение Черчилля даже в этом случае было особенным. Премьер-министры в норме становятся премьер-министрами из-за того, что они являются лидерами партий, либо партий с абсолютным большинством в парламенте, либо с существенной поддержкой других партий, чтобы обеспечить большинство. Черчилль не был лидером партии. Становясь премьер-министром по приглашению Короны, он не становился партийным лидером. Невилл Чемберлен продолжал удерживать это положение до тех пор, пока не умер, в 1940 году. Интересно порассуждать на тему того, что могло случиться в мае 1940 года, если бы де-факто избрание премьер-министра произошло в более широком кругу и был использован тот вид голосования, который в современной Консервативной партии, а он был бы использован для того, чтобы сместить одного премьер-министра и избрать его преемника. Никоим образом не ясно, стал бы Черчилль премьер-министром в таких обстоятельствах. Это правда, что он стал лидером Консервативной партии после смерти Чемберлена, но это было вынужденным браком. Уинстон хорошо знал, что своим положением на Даунинг-стрит, 10 он не обязан иерархии Консервативной партии или какому-либо из ее органов. Когда они смотрели на его рекорд целиком, многие члены парламента от консерваторов не могли поддержать его без оговорок, и он, в свою очередь, ко многим из них относился с подозрением. В этом отношении роль содействия Чемберлена, в последние месяцы его жизни поддерживавшего Черчилля внутри Консервативной партии, обладала значительной важностью.

Это положение было особенно деликатным, так как одним из способов, которым Черчилль с самого начала пытался укрепить свою собственную позицию, была эксплуатация потери им власти в 30-х и выжимание кредита из того факта, что он не был «виновником». У него не заняло много времени выжить «подпорченных» политиков, как бы высоко или низко ни было их сословие. Лорд Галифакс был отпущен из МИДа в посольство в Вашнгтоне – пост, конечно, важный, но не настолько, как министерство иностранных дел. Сэр Сэмюэль Хоар был счастлив обнаружить себя в посольстве в Мадриде. «Чистка» была разъединенной и по большей части не язвительной, но сторонники Чемберлена знали, что они на пути к периферии войны. Однако каждый понимал, что результат управления первой мировой войной если не вызвал, то ускорил фатальный раскол могучей Либеральной партии. В странных обстоятельствах 1940 года было нетрудно представить себе другой раскол в Консервативной партии, если поступок Черчилля по каким-либо причинам окажется неудовлетворительным.

Возвышение Черчилля было удачным ходом в том парламенте, который был избран в 1935 году. Как и в 1914, война в 1939 году разразилась, когда политики взирали на приближающиеся выборы. Было множество рассуждений на тему, каким будет исход, рассуждений, продолженных последующими историками. Можно предполагать, что лейбористы могли достичь успехов, но недостаточных для того, чтобы сформировать правительство. Увеличенное представительство лейбористов в результате выборов, если бы это произошло, придало бы парламенту иной настрой. Однако, как это было и как это останется до конца войны, премьер-министру придется иметь дело с членами парламента, избранными при очень разных обстоятельствах и со все более отдаленным прошлым. С тех пор как главные партии согласились на перемирие во время выборов, в балансе не могло быть существенных изменений. Опять-таки, можно только предполагать, какое подтверждение на выборах получил бы Черчилль, если бы они произошли в 1940 году. Премьер-министру не пришлось встретить этот вызов и узнать, был ли он в самом деле «народным Уинни».

При всех этих обстоятельствах была определенная ирония в напряжении, легшем на парламент, в британском представлении о том, вокруг чего, собственно велась война. Было необходимо, с точки зрения пропаганды, обозначить различия в способе, которым управлял войной премьер-министр (в парламенте и через парламент) с властью диктаторов, которых не удерживали и не направляли представительные институты. Также и на практике, крайности в принятии решений делали все более неубедительными размышления о том, что в военное время Палата Общин обладает властью инициировать законотворчество или осуществлять тщательную проверку Военного кабинета. Тем не менее именно в Палату Общин, на закрытую или открытую сессию, должен был приходить Черчилль в моменты триумфа, бедствия или рутинной обыденности. Он должен был представлять себя перед лицом критики по поводу больших или ничтожных тем, иногда к его сильному раздражению. Он должен был отвечать на нее так, чтобы разуверять и воодушевлять, даже когда чувствовал, что критика была нечестной или бесполезной. Это было такое сдерживание власти, которое не должен был терпеть ни один лидер. Только в первые шесть месяцев 1942 года, сопровождавшихся падением Сингапура и Тобрука, была хотя бы перспектива того, что парламентская критика придаст некоторую рискованность положению Черчилля. Голосование по вотуму недоверия, которое последовало за датами 1–2 июля, дало правительству 475 голосов, а его критикам – 25 [68]68
  Девид Дей. Черчилль и его военные соперники. История сегодня, апрель 1991. С. 15–21; «Мензис и Черчилль на войне» д-ра Дея представляет сведения о том, до какой степени австралийский политик представлял себе «угрозу»..


[Закрыть].

Тот факт, что столь малое разногласие явилось высшей точкой парламентской оппозиции во время войны, был, конечно, изрядным свидетельством эффективности сплочения коалиции, сформированной Черчиллем в мае 1940 года. Во второй мировой войне она дошла почти до той же самой точки, которая была и в первой. Однако Черчилль формировал свою коалицию не так, как надлежит премьер-министру, неохотно расширяя партийную основу своего правительства. Его коалиция была коалицией с самого начала, и ее состав отражал испытываемую им необходимость не только создать правительство национального единства, путем многопартийного участия, но сделать это таким образом, который гарантировал бы его личную власть. В результате получилась странная смесь из «друзей Черчилля», людей, не зависящих от формальных межпартийных назначений. Вначале, в составе Военного кабинета из пяти человек, к Черчиллю присоединились Чемберлен и Галифакс, и Эттли с Гринвудом от лейбористов. Три министра родов войск – Александер – Адмиралтейство (лейборист), Иден – Военное министерство (консерватор) и Синклер – ВВС (либерал) оказались к месту. На лорда Ллойда на посту министра по делам колоний можно было положиться в задаче оглашать точки зрения в империи. Широта мнений в дальнейшем была отражена в назначении Бивербрука, Саймона и Кингсли Вуда, и, по совету Эттли, чтобы видели, что решающие назначения относительно дел своей страны отходят к социалистам – Бивена (министерство труда) и Моррисона (обеспечения). Естественно, с течением времени, в персональном составе происходили значительные изменения, но Черчилль никогда не позволял ситуации развиваться таким образом, чтобы кто бы то ни был смог занять позицию, опасную для него самого. Только в 1942 году, по данным Гэллапа, удовлетворенность правительством в обществе была менее 50 %, а по большей части – более 70 % – были, видимо, удовлетворены. Тем не менее, многозначительно, что личный рейтинг Черчилля был выше, чем у правительства, кроме самого конца войны. Это несоответствие позже выразилось в мнении, что если Черчилль когда-нибудь и будет заменен, то скорее на того, кто будет обладать сравнимой по величине харизмой. Иногда упоминалось имя Стаффорда Криппса, человека настолько же характерно аскетичного, насколько Черчилль был сибаритом, но это никогда не было серьезной возможностью. С негативной точки зрения, Черчилль остался у власти только потому, что вокруг не нашлось никого лучше, чтобы его заменить. С позитивной – его рекорд наводил на мысль, что он и останется, рекордом.

2. Форма и содержание

3 сентября 1939 года Черчилль провозгласил тост «за победу». В своей первой речи в качестве премьер-министра он не смог предложить ничего, кроме «крови, тяжкого труда, слез и пота» в погоне за этой целью. Ею должна была стать «победа, победа любой ценой, победа вопреки любому террору, победа, каким бы долгим и трудным ни был путь к ней». Он хорошо знал, что премьер-министром он стал только благодаря войне. Его опыт первой мировой показывал ему, что удача политика на войне была гораздо более непостоянна, чем обычно. Однако, были даны договоры в парламенте и модели партий. Тут и там их можно было кое-как подправить, но они устанавливали формальные параметры власти. Крайности войны были повелительны. Перемена была необходимой и неизбежной, но она была сделана управляемой и приемлемой, насколько это имело место в структуре определенной продолжительности.

Необходимость «мобилизации для тотальной войны» была хорошо понята. Она требовала способности к тому, чтобы за пределами служебного кабинета или палаты, в которой происходили совещания, наладить связь с теми домами и сердцами, которые могли предпочесть более тихую жизнь. Она требовала стиля. Даже те в политическом мире, кто имел свои оговорки относительно Черчилля в мае 1940 года, признавали, что стиль у Черчилля есть. Мощь государства на войне полностью зависела от его сплоченности и чувства целеустремленности. Черчилль очень живо ощутил это сам, вступая в должность во время падения Франции. Он метался через Ла-Манш, стараясь укрепить волю к сражениям, но вместо этого становился свидетелем разрушения морального состояния. В какой степени падение Франции являлось военной неудачей и в какой степени оно было духовным разложением, всегда будет спорным вопросом. Для Черчилля урок был ясен. Власть политиков и генералов испарялась, если не было воли к борьбе. В 30-х годах он потерпел огромную неудачу, пытаясь возродить энтузиазм в отношении империи, который казался пришедшим в упадок среди британской элиты, равно как и народа. Однако теперь, когда опасность была столь неотвратима и столь близка, будет ли действительно возможно укрепить мускулатуру и собрать кровь воедино?

Собственное мнение Черчилля впоследствии, в «Их лучшем часе», делало ударение на национальном единстве, которое не нужно было создавать, а нужно было просто подкрепить в обстоятельствах стресса. В этом отношении премьер-министр был счастливым наследователем того, что он считал промедлением и малодушием Болдуина и Чемберлена. В 1938 году война могла стать отчетливо разделяющей в своей собственной стране – независимо от того, удачной она будет или нет. Она также выявит разделение империя/Содружество. К тому времени как Чемберлен объявил войну, мнение, что он подошел к пределу уступок и примирения, было всеобщим. Война была оправдана. Единственное противостояние было со стороны коммунистов вслед за Советско-Германским пактом. Имелись группы пацифистов и совестливых протестующих, но не в том масштабе, который представлялся во времена хмельных дней Союза мирного залога.

Следовательно, по большому счету, было достигнуто единодушие. Язык риторики Черчилля мог строиться на том предположении, что желание «победы» было почти всеобщим. Оратору не было нужды убеждаться или спорить. Десятки лет его опыта как публичного оратора использовались для своего эффективного применения. Полвека спустя слова, напечатанные на бумаге, все еще сохранили способность побуждать к действиям, хотя они и казались принадлежащими другой эпохе. Человек и время были под стать друг другу. Черчилля был достаточно стар для того, чтобы произносить речь в старой традиции, но не слишком стар для того, чтобы приспособиться к требованиям микрофона и трансляции. Его долго мучило, что Би-би-си отказала ему в эфирном времени, чтобы изложить свои взгляды на Индийский вопрос. Теперь он наверстывал время. Нет сомнения, что далеко не все его речи выслушивались в благоговейной тишине и не все они вызвали немедленный подъем духа, но имеются обширные и разнообразные свидетельства воодушевления, которое они вызывали. Тот факт, что используемый Черчиллем английский не вполне соотносился с манерой, в которой кто-либо говорил в действительности, во внимание не принимался [69]69
  Пирс Брендон, Уинстон Черчилль. Лондон, 1984. С.114. См. также предисловие Девида Каннадайна к его изданию «Речей Черчилля». Хармондсуорт, 1990.


[Закрыть]. Предположить, что «единственно большим» вкладом Черчилля в войну были его выступления – это, конечно, слишком, но его речи были применением власти весьма особого личного вида [70]70
  См.: Ян Маклейн. Министерство морального духа: Моральный дух внутреннего фронта и Министерство информации во второй мировой войне. Лондон. 1979. С. 99.


[Закрыть]. Никто не мог его в этом превзойти.

И все же одних слов было недостаточно. Со стороны премьер-министра ожидалось выражение чувства неослабевающего обязательства, но обязательства, которое должно было быть бодрым и оптимистичным. Надо было появляться то тут, то там, а не погружаться в забвение. Создание такого образа не мешало тому, что было на самом деле. По природе Черчилля был упругим и неослабевающим человеком. Помогла и врожденная страсть хорошо выглядеть. В прошлом эта его склонность вызывала разве что сдерживаемое веселье окружающих. Теперь она явилась миру в полной мере. Сегодня он мог быть зеркалом мрачного портняжного вдохновения, назавтра – демонстрировать почти игривую затрапезность своего одеяния. Он мог по очереди появиться в гражданской одежде, форме военного и моряка. Его можно было видеть на борту бесчисленных кораблей, в пустыне, на углах улиц. У него было множество шляп и кепок на все случаи жизни. Он не всегда имел возможность менять сорочка трижды в день, но ему бы этого хотелось. Общий эффект был внушителен. Это был не один человек в одной роли, а множество людей в разных ролях – и все они таинственным образом звались Уинстоном Черчиллем. И каждый знал или думал, что он всегда курил сигару. Он обладал безошибочной способностью пройти по тлеющим доскам среди навивающихся пожарных шлангов со своей неизменной тросточкой. Он в самом деле приведет нацию к победе. Он стал «добрым старым Уинни», никогда не становясь человеком народа. Человек, который ожидал от слуги, что тот выдавит ему зубную пасту на щетку, продолжал жить в полном наведении «обычной жизни», но что это значило?

Содержание с формой не расходилось. Имеются многочисленные свидетельства того, какое гальванизирующее действие производило его появление в Уайтхолле. Нам представляется зрелище респектабельных государственных служащих, бегом несущихся по коридорам. Обычные рабочие часы и выходные прекратили свое существование. Над своими официальными памятными записками он работал изо всех сил, и бок о бок с ними были его закадычные друзья, такие как майор Мортон и профессор Линдеман. Случайные посетители, такие как молодой ученый Р. Д. Джонс, писали, что они выходили с «чувством, будто бы подзарядились энергией от контакта с источником живой силы». Такие воспоминания не могут быть сброшены со счетов, хотя здравый смысл говорит, что в сложной работе Уайтхолла военного времени, конечно, был предел дополнительным обязанностям, которые мог выполнить премьер-министр. Вопреки впечатлениям, иногда подкрепляемым его мемуарами и знаменитыми красными наклейками «Сделать сегодня», премьер-министр не обладал возможностью напрямую обеспечивать немедленное воплощение всех своих желаний. Его штабные офицеры делали все что могли, и Черчилль использовал накопленный опыт ’’путей и способов», выстроенных им за время своей жизни, чтобы добиться хорошего эффекта. Но даже в этом случае небольшой скептицизм не повредит истине. В Уайтхолле и на разнообразных театрах конфликтов было огромное множество людей, которые не «работали с Черчиллем», но которые, тем не менее, эффективно заставляли дела идти своим чередом. Они не вели дневников и навряд ли даже видели премьер-министра [71]71
  См. Джон Уилер-Беннет. Сделать сегодня: работа с Черчиллем. Лондон, 1978; Джон Колвил. Сторонники Черчилля. Лондон, 1981, и Бахрома власти. Дневники Даунинг-стрит, 1939–1955. Лондон, 1985; Реймонд А. Каллахан Черчилль: отступление от империи. Танбридж Уэллс, 1984, утверждает, что Черчилль не мог контролировать свое правительство, несмотря на общее руководство делами.


[Закрыть]. А для тех немногих, кто видел, его время и методы работы оказывались не столько стимулирующими, сколько изматывающими. Коллективная сила группы была в опасности, подрываемая этой динамо-машиной в центре. Так сказать, оставались живые впечатления, что эта рабочая лошадка никому не уступит. Человек, которому было около семидесяти, выдерживал 90-часовую рабочую неделю в течение пяти лет и успешно дал отпор сердечным приступам и обострениям пневмонии (каждая из этих напастей могла свести в могилу более молодого и мнимо более крепкого человека). Его работоспособность напрямую зависела от физического состояния, и в этом отношении он всегда казался способным выдерживать все нагрузки, которые безвозмездно принимал на себя как неизбежные и обязательные [72]72
  Чарлз Уилсон, лорд Моран.Уинстон Черчилль: борьба за выживание 1940–1965. Лондон, 1966.
  Этот полезный труд врача Черчилля является противоречивым, потому что, как замечает он сам, он не вел дневника «в обычном понимании этого слова».


[Закрыть].