Текст книги "Далекие часы"

Автор книги: Кейт Мортон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 37 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]

Слякотник, архивная комната и запертая дверь

Я следовала за Перси Блайт по лестничным пролетам, мрачным коридорам и снова вниз. Вероятно, глубже, чем уровень, с которого мы начали подъем? Как и все здания, развивающиеся с течением времени, Майлдерхерст был подобен лоскутному одеялу. Крылья пристраивались и перестраивались, разрушались и возрождались. В результате в нем было легко заблудиться, особенно человеку без врожденного чувства направления. Казалось, замок складывается внутрь, как один из рисунков Эшера, на которых можно вечность бродить по лестницам, круг за кругом, но так и не найти конца. Окон не было – ни единого, с тех пор как мы покинули чердак, – и мрак сгустился окончательно. На одном этаже я определенно услышала плывущую, катящуюся по камням мелодию, романтичную, задумчивую, смутно знакомую, но когда мы завернули за очередной угол, она растаяла, если вообще существовала. Что мне точно не почудилось, так это едкий запах, который становился все сильнее по мере того, как мы спускались, и не был неприятным только благодаря своей землистости.

Хотя Перси отмахнулась от отцовской идеи о далеких часах, по пути я невольно прикасалась к прохладным камням. Какие следы могла оставить мама, когда жила в Майлдерхерсте? Маленькая девочка по-прежнему шагала рядом со мной, пусть и все время молчала. Я хотела было спросить о ней Перси, но зашла слишком далеко, не объявив о своей связи с домом, и теперь все мысли в голове попахивали двуличием. В конце концов я остановилась на классической пассивно-агрессивной уловке:

– Замок был реквизирован во время войны?

– Нет. Боже праведный. Я бы этого не вынесла. Урон, который был нанесен некоторым прекраснейшим домам нации… Нет. – Перси яростно затрясла головой. – Слава богу. Это как руку отрезать. Но мы делали все возможное. Я работала в службе скорой помощи в Фолкстоне; Саффи шила одежду и бинты, связала тысячу шарфов. Еще мы взяли к себе эвакуированного ребенка в самом начале войны.

– Вот как?

Мой голос чуть заметно задрожал. Малышка рядом со мной подскочила.

– По настоянию Юнипер. Маленькую девочку из Лондона. О господи, я забыла, как ее звали. Как глупо с моей стороны… Прошу прощения за запах.

Мое сердце сжалось от сочувствия к той забытой девочке.

– Это грязь, – продолжила Перси. – Пахнет от засыпанного рва. Летом подземные воды поднимаются, просачиваются сквозь подвал и приносят запах гниющей рыбы. Хорошо, что здесь внизу нет ничего ценного. Ничего, кроме архивной комнаты, а она защищена от воды. Стены и пол обшиты медью, дверь свинцовая. Ничто не может проникнуть внутрь или покинуть ее стены.

– Архивная. – По моей шее пробежал озноб. – Прямо как в «Слякотнике».

Особая комната, глубоко в доме дяди, где хранятся семейные документы, где он находит заплесневелый старый дневник, в котором содержится разгадка прошлого Слякотника. Тайная комната в сердце дома.

Перси остановилась, оперлась на трость и уставилась на меня.

– Так вы читали его.

Это был не вопрос, но я все равно ответила:

– Я обожала его в детстве.

Когда слова слетели с губ, в душе шевельнулось давнее разочарование. Я по-прежнему не могла адекватно выразить свое отношение к этой книге.

– Это была моя любимая книга, – добавила я, и фраза с надеждой повисла в воздухе, прежде чем незаметно растаять в тенях облачком пыли.

– Она была очень популярна. – Перси пошла дальше по коридору; несомненно, она много раз это слышала. – И популярна до сих пор. В следующем году исполнится семьдесят пять лет с первого издания.

– Неужели?

– Семьдесят пять лет, – повторила она, потянула дверь на себя и повела меня вверх по очередному лестничному пролету. – А кажется, это было вчера.

– Наверняка публикация вызвала большой переполох.

– Мы были рады видеть папу счастливым.

Мне действительно показалось, что она немного замешкалась, или это я сейчас фантазирую, уже с учетом того, что узнала позже?

Невидимые часы начали усталый перезвон, и я с уколом сожаления поняла: отпущенный мне час истек. Это казалось невозможным; я бы голову отдала на отсечение, что только пришла, но кто способен постичь время? Час между завтраком и выходом в Майлдерхерст тянулся целую вечность, однако шестьдесят коротких минут, которые были мне дарованы внутри замка, пролетели стайкой испуганных птиц.

Перси Блайт взглянула на наручные часы и заметила с легким удивлением:

– Я задержалась. Прошу прощения. Напольные часы спешат на десять минут, но нам все равно пора закругляться. Миссис Кенар придет за вами в назначенное время, а путь до вестибюля неблизкий. Боюсь, вы не успеете осмотреть башню.

Я ахнула от удивления и почти физической боли, однако быстро взяла себя в руки.

– Уверена, что миссис Кенар не огорчится, если я немного опоздаю.

– Помнится, вы собирались вернуться в Лондон.

– Да, точно. – Невероятно, но на мгновение я действительно забыла: Герберт, его машина, назначенная встреча в Виндзоре. – Собиралась.

– Не переживайте. – Перси Блайт зашагала следом за тростью. – Осмотрите башню в следующий раз. Когда навестите нас снова.

Она просто успокаивает меня? Я решила не уточнять. К чему? По правде говоря, я отмахнулась от этих слов как от довольно забавных и бессмысленных, поскольку, когда мы покинули лестничный колодец, раздалось загадочное шуршание.

Шуршание, как и в случае смотрителей, было совсем тихим, и сначала я подумала, что мне почудилось из-за всех этих историй о далеких часах и людях, пойманных в стенах… но когда Перси Блайт тоже огляделась по сторонам, я поняла, что не ошиблась.

Из соседнего коридора неуклюже вывернул пес.

– Бруно! – удивленно воскликнула Перси. – Что ты здесь делаешь, дружище?

Пес остановился рядом со мной и посмотрел из-под нависших век.

Хозяйка наклонилась и почесала его за ушами.

– Знаете, что означает слово «лерчер»? Это «воришка» по-цыгански. Верно, малыш? Ужасно бессердечное название для такого славного старичка, как ты. – Она медленно выпрямилась, держась рукой за поясницу. – Изначально их вывели цыгане-браконьеры для охоты на зайцев, кроликов и других мелких зверей. Чистые породы позволялось разводить только аристократам, и наказание было суровым; вся соль была в том, чтобы сохранить охотничьи навыки, поддерживая видимость изменчивости и тем самым отводя подозрения. Это пес моей сестры Юнипер. С самого детства она обожала животных; и они, похоже, отвечали взаимностью. Мы всегда держали для нее собаку, тем более после травмы. Говорят, всем нужно кого-то любить.

Бруно продолжил путь, как будто знал, что мы обсуждаем его, и был этим недоволен. Еле слышное шуршание возобновилось, но его заглушил звонок телефона неподалеку.

Перси замерла, прислушиваясь, как будто ждала, что трубку возьмет кто-то другой.

Телефон продолжал звонить, пока безутешная тишина не сомкнулась вокруг его последнего отзвука.

– Идемте. – В голосе хозяйки прорезалась нотка волнения. – Здесь можно срезать.

Коридор был темным, но не более, чем другие; теперь, когда мы выбрались из подвала, несколько размытых ручейков света просочились сквозь узлы замка и разлились по каменному полу. Мы прошли две трети пути, когда телефон зазвонил опять.

На этот раз Перси не стала медлить и с явным беспокойством сказала:

– Прошу прощения. Понятия не имею, куда запропастилась Саффи. Я ожидаю важный телефонный звонок. Вы не могли бы подождать? Я мигом.

– Конечно.

Она кивнула и скрылась за углом коридора, оставив меня в затруднительном положении.

В том, что случилось дальше, я виню дверь. Ту, что находилась прямо напротив меня, всего в трех футах. Я люблю двери. Все на свете, без исключения. Двери обязательно куда-то ведут, и я ни разу не встречала дверь, которую мне бы не хотелось открыть. Тем не менее, если бы дверь не была такой старинной и узорчатой, такой демонстративно закрытой, если бы лучик света таким отчаянным соблазном не падал на ее середину, подсвечивая замочную скважину и интригующий ключ, возможно, я сумела бы устоять; изнывала бы от безделья, пока за мной не вернулась бы Перси. Но все сложилось так, что я не устояла; поверьте, я просто не могла. Иногда достаточно лишь взглянуть на дверь, и понятно: за ней скрывается нечто интересное.

Ручка двери в форме берцовой кости была черной, гладкой и прохладной. Более того, холод словно сочился с той стороны, хотя я не понимала, каким образом.

Мои пальцы сжали ручку, я начала ее поворачивать и…

– Мы туда не заходим.

Вряд ли стоит говорить, что мой желудок чуть не выскочил через рот.

Я крутанулась на каблуках и изучила темное пространство за спиной. Я ничего не видела и все же определенно была не одна. Кто-то, владелица голоса, стоял в коридоре со мной. Я ощутила бы это, даже если бы она молчала: я чувствовала чужое присутствие, что-то двигалось и пряталось в искаженных тенях. Шуршание тоже вернулось: громче, ближе, определенно не у меня в голове, определенно не мыши.

– Простите, – пробормотала я окутанному мраком коридору, – я…

– Мы туда не заходим.

Я подавила приступ паники.

– Я не знала…

– Это хорошая гостиная.

И тогда я увидела ее. Юнипер Блайт выделилась из промозглого мрака и медленно направилась по коридору ко мне.

Пообещай, что придешь танцевать

Ее платье было невероятным, таким самое место в фильмах о довоенных богатых дебютантках или на вешалках первоклассных благотворительных магазинов. Сшитое из органзы, оно было нежнейшего оттенка розового, по крайней мере прежде, покуда время и грязь не запятнали его. Слои тюля поддерживали пышную юбку, стекавшую с тонкой талии, и распирали ее так широко, что сетчатый подол задевал стены, когда Юнипер двигалась.

Казалось, мы целую вечность стояли друг напротив друга в тускло освещенном коридоре. Наконец она пошевелилась. Чуть-чуть. Ее руки висели по бокам, касаясь юбки; она приподняла одну руку, начиная с ладони, грациозным движением – словно кукловод у меня за спиной потянул невидимую нить, привязанную к ее запястью.

– Привет. – Я постаралась вложить в свои слова побольше тепла. – Я Эди. Эди Берчилл. Мы уже встречались, в желтой гостиной.

Она моргнула и склонила голову набок. Серебристые волосы, длинные и прямые, падали ей на плечи; передние пряди были довольно неаккуратно заколоты парой вычурных гребней. Неожиданная полупрозрачность ее кожи, худая фигура и роскошное платье создавали иллюзию подростка, юной девушки с длинными руками и ногами, которая не знает, куда их девать. Но не робкой, определенно не робкой: когда она шагнула чуть ближе, ступив в лужицу света, ее лицо было насмешливым и любопытным.

Теперь любопытство разгорелось и во мне, потому что, несмотря на преклонный возраст Юнипер, ее лицо казалось поразительно гладким. Разумеется, это невозможно, у семидесятилетних дам не бывает гладких лиц, и она не была исключением – во время наших последующих встреч я в этом убедилась, – но в том свете, в том платье, благодаря некоему обману зрения, странному заклятию, ее лицо казалось именно таким. Бледным и гладким, перламутровым, как изнанка жемчужной раковины, словно минувшие годы, оставившие неизгладимые следы на лицах ее сестер, ее решили пощадить. И все же она не парила в безвременье; в ней было нечто безошибочно старомодное, ее образ безнадежно застыл в прошлом, как давняя фотография, на которую смотришь сквозь папиросную бумагу, в альбоме с затуманенными сепией страницами. Мне вновь вспомнились первоцветы, спрятанные викторианскими леди в альбомах для вырезок. Прекрасные создания, умерщвленные самым милосердным образом, увлеченные в более не принадлежащее им место и время, в чужую весну.

Химера заговорила, и мои чувства окончательно смешались.

– Я собираюсь ужинать. – Высокий бесплотный голос, от которого у меня волоски на шее встали дыбом. – Хочешь со мной?

– Нет, – покачала я головой и откашлялась. – Нет, спасибо. Мне пора домой.

Это был не мой голос; я застыла как вкопанная, словно боялась. Полагаю, так оно и было, хотя вроде причин для страха не было.

Кажется, Юнипер не заметила, что мне не по себе.

– У меня новое платье. – Она присобрала юбки, отчего верхний слой органзы приподнялся по бокам, словно крылья мотылька, белые и бархатистые от пыльцы. – Ну, не совсем новое. Перешитое. Раньше оно принадлежало моей матери.

– Очень красивое.

– Полагаю, ты не знакома с ней.

– С вашей матерью? Нет.

– О, она была прелестной, просто прелестной. Совсем девочкой, когда умерла, совсем девочкой. Это было ее нарядное платье.

Юнипер жеманно покрутилась в разные стороны, поглядывая на меня из-под ресниц. Прежний стеклянный взгляд исчез, в ее небесно-голубых глазах, глазах сметливого ребенка с фотографии, которого потревожили во время одинокой игры на ступенях сада, плескалось тайное знание.

– Оно нравится тебе?

– Да. Очень.

– Саффи перешила его для меня. Она творит чудеса на швейной машинке. Если показать ей красивую картинку, она сразу разберется, как это сделано, даже новейшие парижские фасоны из «Вог». Она много недель трудилась над моим платьем, но это секрет. Перси бы не одобрила – из-за войны и из-за того, что она Перси; но ты точно меня не выдашь.

Она улыбнулась так загадочно, что у меня перехватило дыхание.

– Я буду нема как рыба.

Мгновение мы стояли, уставившись друг на друга. Мой первоначальный страх растаял, и я была этому рада. Теперь меня смущала подобная реакция, для которой не было никаких оснований, только инстинкт. В конце концов, чего мне бояться? Эта заблудшая душа в пустынном коридоре – та самая Юнипер Блайт, которая много лет назад выдернула мою мать из кучки перепуганных детишек, которая обеспечила ей крышу над головой, когда бомбы падали на Лондон, которая не переставала ждать давно пропавшего милого, надеяться на его возвращение.

Пока я наблюдала за ней, она вздернула подбородок и задумчиво выдохнула. Очевидно, я делала выводы о ней, а она делала выводы обо мне. Я улыбнулась, и, кажется, это помогло ей определиться. Она выпрямилась и снова шагнула ко мне, медленно, но решительно. В ней было что-то кошачье. В каждом ее движении читалась та же гибкая смесь осторожности и уверенности, томности, маскирующей тайный умысел.

Она остановилась, только когда подошла достаточно близко, так что я уловила затхлый сигаретный душок и запах нафталина. Ее глаза искательно взглянули в мои, и она прошептала:

– Ты умеешь хранить тайны?

Я кивнула, и она улыбнулась; из-за щели между передними зубами она казалась совсем девочкой. Она взяла меня за руки, как будто подружку на школьном дворе; ее ладони были гладкими и прохладными.

– У меня есть тайна, о которой лучше не болтать.

– Ладно.

Она сложила ладонь лодочкой, как ребенок, наклонилась ближе и прижала ее к моему уху. Ее дыхание щекотало мне шею.

– У меня есть любовник. – Она отстранилась, ее старческие губы растянулись в юной улыбке, полной чувственного возбуждения, гротескной и прекрасной одновременно. – Его зовут Том. Томас Кэвилл, и он попросил моей руки.

Меня затопила почти невыносимая жалость к ней, когда я поняла, что она застряла в мгновении своего ужасного разочарования. Скорей бы вернулась Перси и положила конец нашей беседе!

– Обещай, что ничего не расскажешь!

– Обещаю.

– Я ответила ему согласием, но тссс… – Она прижала палец к улыбающимся губам. – Мои сестры еще ничего не знают. Скоро он придет на ужин. – Юнипер усмехнулась; зубы старухи на бархатисто-гладком лице. – Мы объявим о нашей помолвке.

Я заметила, что у нее на пальце что-то надето. Не кольцо, не настоящее кольцо. Грубая подделка, серебристая, но тусклая и комковатая, наподобие куска алюминиевой фольги, свернутого в трубочку.

– И мы будем танцевать, танцевать, танцевать…

Она стала покачиваться, напевая мелодию, которая, вероятно, звучала у нее в голове. Именно эту мелодию я слышала раньше; она плыла по холодному лабиринту коридоров. Название ускользало от меня, как бы старательно я ни пыталась его припомнить. По-видимому, пластинка давно остановилась, однако Юнипер продолжала крениться в разные стороны, ее глаза были закрыты, щеки горели, как у юной женщины в ожидании любви.

Однажды я работала над книгой, в которой пожилая пара рассказывает историю своей совместной жизни. У женщины нашли болезнь Альцгеймера, но мучительное угасание еще не началось, и они решили записать свои воспоминания, пока те не разлетелись, словно поблекшие листья с осеннего дерева.

Проект занял шесть месяцев, в течение которых я наблюдала, как она беспомощно погружается сквозь забвение в пустоту.

Ее муж стал «тем мужчиной», и яркая, забавная женщина с сочным языком, которая спорила, усмехалась и перебивала, навеки затихла.

Я была знакома со слабоумием, но это явно не тот случай. Юнипер была какой угодно, только не пустой, и она почти ничего не забыла. И все же что-то случилось; она определенно была не в себе. Все мои знакомые пожилые женщины рано или поздно признавались, с разной степенью тоски, что в душе им по-прежнему восемнадцать. Однако это неправда. Мне всего тридцать, и я сужу по себе. Прожитые годы оставляют свой след: блаженное чувство юной неуязвимости тает, и ответственность ложится на плечи тяжким бременем.

Но с Юнипер все было иначе. Она искренне не понимала, что состарилась. В ее сознании по-прежнему бушевала война и, судя по тому, как она раскачивалась, гормоны. Она была совершенно невероятным гибридом, старая и юная, красивая и гротескная, здесь и там. Эффект был потрясающим и жутким, и я испытала внезапный приступ отвращения, который немедленно сменился глубоким стыдом за то, что я поддалась столь недоброму чувству…

Юнипер схватила меня за запястья; глаза ее широко распахнулись.

– Ну конечно! – воскликнула она и поймала смешок сетью длинных бледных пальцев. – Тебе ведь уже известно о Томе. Если бы не ты, мы никогда бы не встретились!

Что бы я ни собиралась ответить, меня перебил звон часов, которые начали отбивать время по всему замку. Что за жуткая симфония! Часы комната за комнатой отмечали прошедшее время, перекликаясь друг с другом. Они загудели в самой глубине моего тела, отчего кожа мгновенно покрылась холодным потом, и я совершенно лишилась присутствия духа.

– Мне правда пора, Юнипер, – хрипло выдавила я, когда часы наконец умолкли.

За спиной раздался легкий шорох, и я обернулась в надежде увидеть Перси.

– Пора? – Лицо Юнипер опечалилось. – Но ты только что пришла. Куда ты собралась?

– Обратно в Лондон.

– В Лондон?

– Я там живу.

– Лондон.

В этот миг с ней случилась перемена, стремительная, как грозовая туча, и такая же зловещая. Она с неожиданной силой схватила меня за руку, и я увидела то, чего раньше не замечала: небрежную паутину шрамов, посеребренных временем, на ее бледных запястьях.

– Возьми меня с собой.

– Я… я не могу.

– Но это единственный способ. Мы поедем и найдем Тома. Он, наверное, там, в своей маленькой квартирке, сидит у окна…

– Юнипер…

– Ты обещала, что поможешь мне. – Ее голос был напряженным, полным ненависти. – Почему ты не помогаешь мне?

– Простите? Я не…

– Ты же моя подруга; ты обещала, что поможешь. Почему ты не пришла?

– Юнипер, кажется, вы меня с кем-то путаете…

– Ах, Мередит, – прошептала она, дыша табаком и старостью. – Я совершила ужасный, ужасный поступок.

Мередит. Мой желудок свело спазмом, как будто резиновую перчатку слишком быстро вывернули наизнанку.

Торопливые шаги, и появилась собака, а следом за ней – Саффи.

– Юнипер! Ах, Джун, вот ты где.

Когда она подошла к сестре, на ее лице отразилось облегчение. Она осторожно обняла Юнипер и тут же отстранилась, изучая ее лицо.

– Тебе не следует так убегать. Я очень волновалась; искала повсюду. Не знала, куда ты запропастилась, мое солнышко.

Юнипер дрожала; я, вероятно, тоже. Мередит… Имя матери звенело у меня в ушах, резкое и назойливое, как гудение москитов. Я уверяла себя, что это ерунда, совпадение, бессмысленные бредни печальной сумасшедшей старухи, но я плохая лгунья и не имела ни малейшего шанса себя обмануть.

Когда Саффи убрала упавшие пряди со лба Юнипер, появилась Перси. Она резко остановилась, опираясь на трость и озирая представшую сцену. Близнецы обменялись взглядами – точно такие же взгляды озадачили меня часом раньше в желтой гостиной, но на этот раз Саффи первой отвела глаза. Она чудом сумела расплести узел рук Юнипер и крепко сжала ладонь младшей сестры.

– Спасибо, что побыли с ней. – Ее голос дрожал. – Весьма любезно с вашей стороны, Эдит…

– Э-дит, – эхом отозвалась Юнипер, не глядя в мою сторону.

– …иногда у нее в уме все путается, она убегает и бродит по замку. Мы пристально следим за ней, но…

Саффи осеклась и качнула головой, ее жест означал невозможность прожить жизнь за другого.

Не найдя подходящего ответа, я кивнула. Мередит. Имя моей матери. Мои мысли, сотни мыслей разом бросились против течения времени, выискивая разгадку в последних нескольких месяцах, пока не прибыли en masse [12]12
  Все вместе (фр.).


[Закрыть]в родительский дом. Морозный февральский день, неприготовленный цыпленок, доставка письма, которое заставило маму плакать.

– Э-дит, – повторила Юнипер, – Э-дит, Э-дит…

– Да, милая, – подтвердила Саффи, – это Эдит. Она пришла в гости.

И меня наконец осенило: мама лгала, утверждая, что письмо Юнипер ничего не значит, точно так же, как лгала о нашем визите в Майлдерхерст. Но почему? Что произошло между мамой и Юнипер Блайт? Если верить Юнипер, мама дала обещание, которое не сдержала; что-то связанное с женихом Юнипер, Томасом Кэвиллом. Если дело в этом и правда действительно так ужасна, как предполагает Юнипер, в письме могли содержаться обвинения. Проблема в этом? Мама плакала из-за подавленного чувства вины?

Впервые с тех пор, как я приехала в Майлдерхерст, мне захотелось поскорее избавиться от дома и его застарелого горя, увидеть солнце, почувствовать ветер на лице и вдохнуть что-то отличное от запаха прогорклой грязи и нафталиновых шариков. Остаться наедине с этой новой загадкой и попытаться ее распутать.

– Надеюсь, она не обидела вас… – Саффи продолжала оправдываться; сквозь вихрь моих мыслей ее голос доносился как бы издали, с другой стороны тяжелой, массивной двери. – Она ничего такого не имела в виду. Иногда она говорит забавные вещи, чепуху, бессмыслицу…

Ее голос стих, и повисла напряженная пауза. Саффи наблюдала за мной, в ее глазах крылись невысказанные чувства, и я догадалась, что ее тяготит не только забота о сестре. На ее лице было написано что-то еще, особенно когда она вновь взглянула на Перси. Страх – осознала я. Они были напуганы, обе.

Тогда я посмотрела на Юнипер, которая пряталась за скрещенными руками. Мне показалось, или она стояла особенно тихо, внимательно слушая, ожидая, как я отреагирую, что им отвечу?

Я мужественно улыбнулась, наивно надеясь, что улыбка сойдет за небрежную, и пожала плечами.

– Да мы особо не общались. Я просто восхищалась ее прелестным платьем.

Окружающий воздух словно сдвинулся от облегчения, испытанного близнецами. Профиль Юнипер ничуть не изменился, и в мою душу закралось смутное, странное подозрение, что я совершила ошибку. Возможно, мне следовало быть честной, пересказать близнецам признание Юнипер, причину ее расстройства. Но я до сих пор не упомянула о своей маме и ее эвакуации и сомневалась, что смогу подобрать нужные слова…

– Мэрилин Кенар приехала, – резко сообщила Перси.

– Ну почему все вечно происходит одновременно? – посетовала Саффи.

– Она отвезет вас обратно в фермерский дом. Говорит, вам пора в Лондон.

– Да, – подтвердила я.

«Слава богу».

– Очень жаль, – заметила Саффи; благодаря неподдельным усилиям и, полагаю, годам практики ее голос прозвучал совершенно обыденно. – Мы собирались предложить вам чашечку чая. У нас так мало гостей.

– В следующий раз, – пообещала Перси.

– Да, – добавила Саффи. – В следующий раз.

«Маловероятно, что пригласят».

– Спасибо за экскурсию…

Перси повела меня назад по таинственному пути, к миссис Кенар и нормальной жизни, а Саффи и Юнипер удалились в противоположном направлении, их голоса катились вдоль каменных стен.

– Прости, Саффи, прости, прости, прости. Я просто… я забыла…

Слова перешли в рыдания. Плач был таким горьким, что мне захотелось зажать уши ладонями.

– Дорогая, ни к чему так расстраиваться.

– Но я совершила ужасный поступок, Саффи. Ужасный, ужасный поступок.

– Чепуха, милочка, выкинь это из головы. Пойдем выпьем чаю?

От терпения и доброты в голосе Саффи у меня сжалось сердце. Пожалуй, именно тогда я впервые осознала, как бесконечно долго они с Перси рассыпались в подобных заверениях, стирали беспокойство со стареющего лба своей младшей сестры с той же самой рассудительной заботой, какую родители выказывают детям, но без надежды, что с годами бремя станет легче.

– Мы переоденем тебя во что-нибудь удобное, и все вместе выпьем чаю. Ты, я и Перси. После чашечки хорошего крепкого чая все выглядит намного проще, не правда ли?

Миссис Кенар ждала под куполообразным потолком у входа в замок, изнемогая от груза вины. Она рассыпалась в извинениях перед Перси Блайт, страдальчески гримасничая и понося несчастных, ничего не подозревающих деревенских жителей, которые ее задержали.

– Успокойтесь, миссис Кенар, – произнесла Перси повелительным тоном, словно викторианская няня обратилась к надоедливому подопечному. – Я с удовольствием провела экскурсию сама.

– Ну конечно, не сомневаюсь. В память о былых временах. Полагаю, вам понравилось…

– Именно.

– Такая жалость, что экскурсии закончились. Конечно, это вполне естественно, и вы с мисс Саффи молодцы, что проводили их так долго, особенно учитывая, что вам приходится столько…

– Да-да. – Перси Блайт выпрямилась, и я внезапно поняла, что она не любит миссис Кенар. – А теперь прошу меня простить.

Она кивнула в сторону открытой двери, мир за которой казался более ярким, шумным и стремительным, чем когда я покинула его.

– Спасибо, – успела вставить я, – что показали мне свой прекрасный дом.

Перси разглядывала меня на мгновение дольше, чем требовалось, затем пошла прочь по коридору, тихо постукивая тростью. Через несколько шагов она остановилась и обернулась, почти скрытая завесой полумрака.

– Знаете, он был прекрасен. Давным-давно. Прежде.