Текст книги "Далекие часы"

Автор книги: Кейт Мортон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 37 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]

6

Несмотря на суматоху дня, Саффи освободила небольшой участок сознания для изучения гардероба; она мысленно перебирала варианты, чтобы, когда настанет вечер, не поддаться сомнениям и не сделать опрометчивый выбор. Если честно, это было одним из ее любимых развлечений, даже когда она не готовилась к особенному ужину: сначала она представляла это платье с теми туфлями и тем ожерельем, затем повторяла снова и снова, блаженно перебирая бесчисленные комбинации. Сегодня она отбрасывала вариант за вариантом, поскольку они не отвечали главному, центральному критерию. Наверное, с него следовало начать, но ей так не хотелось ограничивать свою фантазию! Наряд-победитель неизменно оказывался тем, который подходил к ее лучшим нейлоновым чулкам, а именно единственной паре, шесть заштопанных дыр которой, к счастью, можно было спрятать тщательным подбором правильных туфель и платья нужной длины и фасона. Намек: мятно-зеленое шелковое платье «Либерти».

Вернувшись в порядок и чистоту своей спальни, Саффи стянула сарафан, одержала победу над нижним бельем и порадовалась тому, что уже приняла все сложные решения, ведь сейчас у нее не было на них ни времени, ни сил. Мало того что ей пришлось читать между строк дневник Юнипер – теперь еще и Перси явилась вне себя от ярости. Как обычно, весь дом сердился вместе с ней; грохот передней двери пропутешествовал по венам замка, поднялся на четыре этажа и проник в тело Саффи. Даже свет – вечно тусклый – казалось, сочувственно дулся, и тени застоялись в полостях. Саффи сунула руку в дальний угол верхнего ящика и выудила свои лучшие чулки. Они были спрятаны в бумажную упаковку и обматывали лоскут посыпанной тальком ткани; она осторожно развернула их, легонько проведя большим пальцем по самой свежей штопке.

Проблема с точки зрения Саффи заключалась в том, что оттенки человеческой привязанности ускользали от Перси, которую намного больше волновали нужды стен и полов Майлдерхерста, нежели ее соседей по замку. В конце концов, их обеих расстроил уход Люси; и именно Саффи страдала от пустоты, проводя в изоляции целые дни, моя, скребя и стряпая в обществе одной лишь Клары или слабоумной Милли. Но тогда как Саффи понимала, что женщина, столкнувшись с выбором между работой и сердцем, всегда выберет сердце, Перси отказывалась вежливо смириться с переменой в домашнем укладе. Она восприняла замужество Люси как личное оскорбление, и никто не умел дуться, как Перси. Вот почему запись в дневнике Юнипер и ее возможные последствия были настолько тревожащими.

Саффи приостановила инспекцию чулок. Она не была наивной и не была ханжой; она читала «Третий акт в Венеции» Сильвии Томпсон, «Неуютную ферму» Стеллы Гиббонс и «Мыслящий тростник» Ребекки Уэст и знала о сексе. Однако ничто из прочитанного не подготовило ее к мыслям Юнипер о данном предмете. Типично откровенным, грубым, но и лиричным, прекрасным, разнузданным и пугающим. Глаза Саффи скользнули по странице, вбирая все сразу, как будто в лицо ей выплеснули огромный стакан воды. Учитывая скорость, с которой она читает, и смятение при встрече со столь яркими чувствами, неудивительно, что теперь ей не идет на ум ни строчки; лишь фрагменты ощущений, непрошеные образы, случайные запретные слова и жаркое потрясение при встрече с ними.

Возможно, Саффи поразили не столько слова, сколько то, кому они принадлежали. Юнипер не просто была ее малюткой-сестрой, она всегда казалась абсолютно асексуальной; ее палящий талант, презрение ко всему женскому, несомненная эксцентричность – все это словно поднимало Юнипер над такими примитивными человеческими желаниями. Более того, и, возможно, это самое обидное, Юнипер никогда даже не намекала Саффи, что завела роман. Сегодняшний молодой гость – тот самый мужчина? Запись в дневнике была оставлена шесть месяцев назад, до отъезда Джун в Лондон, и все же в ней стояло имя Томас. Возможно ли, что Юнипер познакомилась с ним раньше, еще в Майлдерхерсте, и за ее отъездом скрывалось нечто большее? И если так, любят ли они друг друга до сих пор? Столь яркое и волнующее событие в жизни ее младшей сестры, о котором та не обмолвилась ни словом! Разумеется, Саффи знала почему: папа, доживи он до сегодняшнего дня, был бы в ярости… секс слишком часто приводит к появлению детей, а папины теории о несовместимости искусства и взращивания детей ни для кого не были секретом. Перси, самозваный эмиссар отца, проявила бы не большую мудрость; в этом Юнипер была права. Но не поделиться с Саффи? Как же так, ведь они были близки и, несмотря на скрытность Юнипер, часто говорили по душам, Этот случай не должен был стать исключением. Она скатала чулки с руки, решив исправить положение дел, как только Юнипер приедет и они смогут выкроить пару минут наедине. Саффи улыбнулась; вечер будет не просто вечером встречи или знаком благодарности. У Юнипер появился особенный друг.

Удостоверившись, что чулки в хорошем состоянии, Саффи повесила их на спинку кровати и приготовилась к атаке на гардероб. Господь всемогущий! Она застыла на месте, затем повертелась в нижнем белье в разные стороны, оглядываясь через плечо на свой зад. Или с зеркалом приключилось что-то неладное, или она набрала еще пару фунтов. Нет, правда, ей придется завещать свое тело науке: набрать вес, несмотря на прискорбное состояние английских кладовых! Что это: антибританская деятельность или хитроумная победа над гитлеровскими субмаринами? Возможно, она и не достойна медали Черчилля «За сохранение красоты в Англии», но тем не менее это триумф. Саффи скорчила гримасу, втянула живот и открыла дверь шкафа.

За передним рядом скучных сарафанов и кардиганов скрывалась волшебная страна позабытых ярких шелков. Саффи прижала руки к щекам; это все равно что навестить старых друзей. Гардероб был ее радостью и гордостью, каждое платье – членом уважаемого клуба. А также каталогом ее прошлого, как однажды подумалось в приступе слезливой жалости к себе: платья, которые она носила дебютанткой, шелковое платье, надетое в 1923 году на бал в честь середины лета в Майлдерхерсте, и даже синее платье, сшитое ради премьеры папиной пьесы на следующий год. Папа утверждал, что его дочери должны быть прекрасны, и они неизменно переодевались к ужину, пока он был жив; они старались порадовать его, даже когда он оказался прикован к своему креслу в башне. После его смерти, однако, это стало бессмысленным, ведь началась война. Саффи некоторое время придерживалась заведенного порядка, но как только Перси поступила в службу скорой помощи и стала дежурить по ночам, сестры безмолвно согласились покончить с традицией.

Саффи сдвигала платья в сторону одно за другим, пока наконец не углядела мятно-зеленый шелк. Она еще мгновение подержала остальные платья в стороне, оценивая его блистательный зеленый перед: вышивка бисером по линии декольте, пояс-лента, диагональная юбка. Она не надевала его уже много лет, не помнила, когда это случилось в последний раз, но помнила, что Люси помогала его ремонтировать. Это все Перси виновата, она настоящая угроза для тонких тканей с ее сигаретами и небрежной манерой курить. Люси починила платье очень аккуратно; Саффи пришлось внимательно изучить корсаж, чтобы найти подпалину. Да, платье прекрасно подойдет; иначе и быть не может. Саффи вытащила его из гардероба, разложила на постели и взялась за чулки.

«Самая большая загадка, – подумала она, осторожно собирая чулок и вставляя в него левую ногу, – состоит в том, как такая женщина, как Люси, вообще смогла влюбиться в часовщика Гарри?» Самый обычный человечек, ничуть не романтический герой, вечно шастал по коридорам, сгорбившись, и волосы его всегда были чуть более длинными, чуть более редкими, чуть менее ухоженными, чем следовало…

– О боже… только не это!

Саффи зацепилась большим пальцем ноги и начала валиться набок. За долю секунды она могла бы выпрямиться, но ноготь зацепился за волокно, и она не рискнула поставить ногу на пол, иначе бы спустила очередную петлю. Поэтому она мужественно смирилась с падением, больно ударившись бедром об угол туалетного столика.

– О боже, – выдохнула она. – О боже, боже, боже.

Она села на обитый тканью стул и поспешила осмотреть драгоценный чулок; ну почему, почему она не сосредоточилась как следует на насущной задаче? Когда эти чулки окончательно порвутся, взять новые будет негде. Дрожащими пальцами она вновь и вновь вертела чулки, легонько гладя их поверхность.

Кажется, все в порядке, хотя чулки были на волосок от гибели. Саффи наконец расслабилась, но полного облегчения не испытала. Она задержалась взглядом на своем розовощеком отражении в зеркале: на кону стояло больше, чем последняя пара чулок. В детстве у них с Перси было множество возможностей наблюдать за взрослыми, и это зрелище приводило их в замешательство. Древние карикатуры вели себя так, как будто понятия не имели о собственной старости. Это озадачивало близнецов, которые сходились на том, что самое непристойное на свете – старик или старуха, который не желает держаться в рамках возраста, и сестры заключили соглашение никогда не допустить подобного. Они поклялись, что, когда состарятся, с достоинством сыграют отведенную роль. «Но как мы узнаем? – спросила Саффи, озадаченная экзистенциальной загвоздкой в самом сердце вопроса. – Вдруг это как солнечный ожог: не почувствуешь, пока не будет слишком поздно что-либо менять?» Перси согласилась, что проблема весьма коварна, обхватила колени руками и умолкла, погрузившись в раздумья. Неизменно прагматичная, она первой пришла к решению и медленно произнесла: «Давай составим список того, что делают старые люди; трех пунктов довольно. И когда мы обнаружим, что делаем это, то все поймем».

Отобрать варианты привычек было несложно, в конце концов, девочки всю жизнь наблюдали за папой и няней; труднее оказалось ограничить их количество тремя. После долгих споров они выбрали те, которые оставляли минимум места для колебаний: во-первых, постоянно и бескомпромиссно превозносить Англию времен королевы Виктории; во-вторых, заводить разговоры о здоровье в чьем-либо обществе, за исключением общества профессионального медика; в-третьих, не уметь надевать нижнее белье стоя.

Саффи застонала, вспомнив, как утром застилала кровать в гостевой комнате и поймала себя на том, что жалуется Люси на боли в пояснице. Тема беседы подразумевала подобную откровенность, и она собиралась спустить дело на тормозах, но упасть из-за пары чулок? Прогноз был поистине неблагоприятным.

Когда Перси уже почти добралась до задней двери, наконец появилась Саффи, плывя вниз по лестнице, будто совершенно ни в чем не провинилась.

– Привет, сестрица, – пропела она, – ну как, спасла сегодня кого-нибудь?

Перси втянула воздух. Ей было нужно время, место и острый топор, чтобы прочистить мысли и избавиться от ярости. Иначе кому-то серьезно не поздоровится.

– Четырех котят из канавы и комок «Эдинбургской скалы».

– Замечательно! Сплошные победы. Превосходная работа! Может, выпьем чаю?

– Я собираюсь нарубить немного дров.

– Дорогая. – Саффи шагнула чуть ближе. – По-моему, это лишнее.

– Лучше сейчас, чем потом. Скоро хлынет дождь.

– Конечно, – с преувеличенным спокойствием согласилась Саффи, – но я уверена, что дров вполне достаточно. Более того, в результате твоих стараний в этом месяце, по моим оценкам, нам хватит дров примерно до шестидесятого года. Может, лучше поднимешься наверх, переоденешься к ужину… – Саффи помолчала, когда грохот ливня прокатился от одной стороны крыши замка до другой. – А вот и спасительный дождь!

Бывают дни, когда даже погода против тебя. Перси достала табак и стала скручивать сигарету. Не поднимая глаза, она спросила:

– Зачем ты позвала ее?

– Кого?

Жесткий взгляд.

– А, ты об этом. – Саффи неопределенно махнула рукой. – У Клары заболела мать. Милли, как обычно, ничего не соображает, а ты всегда ужасно занята; мне просто было не справиться одной. Кроме того, кто лучше Люси способен подольститься к Агате?

– В прошлом ты прекрасно справлялась.

– Это очень мило с твоей стороны, Перси, дорогая, но ты же знаешь Агги. Я бы не удивилась, если бы она вышла сегодня из строя, просто чтобы насолить мне. Она затаила обиду с тех пор, как у меня убежало молоко.

– Она… Это всего лишь плита, Серафина.

– А я о чем! Кто бы мог подумать, что она обладает таким дьявольским темпераментом?

Перси чувствовала, что ею манипулируют. Притворная веселость в голосе сестры; то, как она перехватила ее по пути к задней двери и заманивает наверх, где наверняка уже приготовлено платье… что-нибудь до отвращения вычурное… как будто Саффи подозревала, что Перси не способна прилично вести себя в обществе. От этой мысли Перси захотелось зарычать, но подобная реакция только подтвердила бы опасения сестры, и потому она сдержалась. Проглотив раздражение, она смочила бумагу и запечатала самокрутку.

– Как бы то ни было, – продолжила Саффи, – Люси оказалась просто душкой, и поскольку жарить было нечего, я решила, что грешно отказываться от помощи.

– Нечего жарить? – беззаботно отозвалась Перси. – В последний раз, когда я проверяла, целых восемь кандидаток благополучно набирали жирок в курятнике.

Саффи задержала дыхание.

– Ты, верно, шутишь.

– Я мечтаю о куриных ножках.

Праведная дрожь прокралась в голос Саффи и перебралась в ее указующий перст.

– Мои девочки – наша надежда и опора, а не ужин. Не смей смотреть на них и думать о подливке. Это… это варварство.

У Перси много фраз вертелось на языке, но она стояла в темном коридоре, дождь барабанил по земле по ту сторону каменной стены, ее сестра-близнец неловко переминалась с ноги на ногу на лестнице… бедра и живот растягивали ее старое зеленое платье в самых неподходящих местах и… Перси мельком увидела нить времен и нанизанные на нее бесчисленные разочарования. Они образовали стену, о которую ударилась и сплющилась ее нынешняя неудовлетворенность. В их паре близнецов Перси была лидером с самого детства, и, как бы Саффи ни злила ее, ссора разрушила бы некий основополагающий принцип их вселенной.

– Перси? – Голос Саффи до сих пор дрожал. – Мне что, поставить охрану вокруг моих девочек?

– Ты должна была предупредить, – заявила Перси, выхватывая спички из кармана. – Вот и все. Ты должна была сказать мне про Люси.

– Выкинь это из головы, Перси. Ради себя же самой. Уйти от хозяина – не худшее, что может сделать слуга. Вот если бы она запустила руку в ящик со столовым серебром…

– Ты должна была предупредить меня.

Слова раздирали Перси горло. Она выудила спичку из коробка.

– Если это так важно, я не стану больше ее звать. В любом случае, вряд ли она расстроится; мне показалось, что она избегает твоего общества. По-моему, ты пугаешь ее.

Спичка с треском сломалась в пальцах Перси.

– Ах, Перси… у тебя идет кровь.

– Ерунда, – отмахнулась она, вытирая пальцы о брюки.

– Нет, только не об одежду, только не кровь, ее же невозможно отмыть! – Саффи протянула сестре скомканный предмет одежды, который принесла с собой сверху. – На случай, если ты не заметила, прачки давно нас покинули. Осталась только я, и это мне приходится кипятить, помешивать и скоблить.

Перси потерла пятно крови на ноге, размазав его еще больше.

Саффи вздохнула.

– Оставь брюки в покое, потом разберусь. Поднимись, дорогая, и приведи себя в порядок.

– Хорошо, – ответила Перси, с легким удивлением разглядывая свой палец.

– Ты наденешь красивое вечернее платье, а я поставлю чайник. Выпьем чая. А может, лучше приготовить по коктейлю? В конце концов, у нас праздник.

Праздник – слишком сильно сказано, но Перси уже лишилась задора.

– Хорошо, – повторила она. – Отличная мысль.

– Отнеси брюки вниз на кухню, когда закончишь; я сразу же их замочу.

Перси стала медленно подниматься по лестнице, сжимая и разжимая ладонь, затем остановилась и повернулась.

– Чуть не забыла. – Она достала из сумки машинописный конверт. – Тебе письмо.

7

Саффи спряталась в буфетной и собиралась прочесть послание. Она сразу же поняла, что в нем содержится, и приложила все усилия, скрывая волнение от Перси. Она взяла конверт и немного постояла у подножия лестницы, чтобы убедиться, что сестра не передумает и в последний момент не отправится рубить дрова. Лишь когда за Перси захлопнулась дверь спальни, Саффи наконец позволила себе расслабиться. Она едва не потеряла надежду, что ответ когда-нибудь доставят, а теперь, когда он пришел, отчасти жалела об этом. Предвкушение, власть неведомого были почти невыносимы.

Оказавшись на кухне, она поспешила в лишенную окон буфетную, которая некогда раздувалась от необузданного нрава мистера Брода; сейчас из свидетельств его деспотического правления остались лишь стол и деревянный шкаф, набитый старыми, невероятно нудными записями. Саффи дернула за шнурок, включив лампочку, и облокотилась о стол. Ее пальцы одеревенели, пока она теребила конверт.

Без ножа для вскрытия писем, который красовался наверху на подставке на ее письменном столе, Саффи пришлось попросту разорвать конверт. Она не любила этого делать, и потому разорвала его как можно аккуратнее, почти наслаждаясь затянувшейся агонией, которую породила столь безмерная осторожность. Затем она вынула из конверта сложенный листок… оценила прекрасную бумагу: чистый хлопок, тиснение, теплый белый цвет… и, глубоко вдохнув, развернула ее. Быстро окинув строки взглядом, она впитала содержимое письма, затем вновь вернулась к началу, заставляя себя не торопиться, поверить собственным глазам; тем временем невероятная, радостная легкость поднималась из глубины ее тела, отчего даже самые кончики пальцев взрывались фейерверком.

Она заметила объявление в «Таймс», когда просматривала страницы о сдаче жилья. «Требуется компаньонка и гувернантка для сопровождения леди Дартингтон и трех ее детей в Америку на время войны, – гласило оно. – Образованная, незамужняя, культурная, имеющая опыт воспитания детей». Казалось, объявление было составлено с мыслью о Саффи. Хотя у нее не было собственных детей, виной тому определенно не недостаток желания. В свое время ее мысли о будущем были полны детьми… как и мысли большинства женщин, надо полагать. Однако заводить детей без мужа не положено, и в этом крылась загвоздка. Что касается других критериев, Саффи ничуть не сомневалась, что может без ложной скромности объявить себя и образованной, и культурной. Она немедленно приступила к делу, сочинила рекомендательное письмо, включила в него пару восторженных отзывов и составила приложение, выставлявшее Серафину Блайт в наилучшем свете. А затем принялась ждать, изо всех сил стараясь держать мечты о Нью-Йорке при себе. Давным-давно сообразив, что ни к чему лишний раз гладить Перси против шерсти, она не упоминала при сестре о вакансии, втайне уносясь в мир ярких фантазий. Она воображала путешествие в довольно деликатных подробностях, полагая себя кем-то вроде современной Молли Браун, [16]16
  Браун Маргарет(1867–1932) – американская светская дама и филантропка. Во время крушения «Титаника» помогала усаживать других пассажиров в шлюпки. Оказавшись на спасательном судне, составляла списки пассажиров, искала теплые вещи и собирала средства для выживших. Репортеры прозвали ее «непотопляемой Молли Браун».


[Закрыть]которая ободряет детей Дартингтонов, пока те отважно смотрят в лицо гитлеровским субмаринам на пути в великий американский порт…

Рассказать Перси будет самым сложным; она явно не обрадуется, а уж во что она превратится, в одиночестве шатаясь по коридорам, ремонтируя стены и рубя дрова, забывая мыться, стирать или печь… об этом лучше не думать. Но это письмо, это предложение места, которое Саффи держит в руке, – ее шанс, и она не откажется от него из-за застарелой сентиментальности. Подобно Адели, героине своего романа, она «схватит жизнь за горло и заставит посмотреть себе в глаза»… Саффи очень гордилась этой строчкой.

Она тихонько затворила за собой дверь буфетной и сразу заметила, что плита дымится. За всеми треволнениями она совсем забыла про пирог. Какой ужас! Ей повезло, если пирог не превратился в угольки.

Надев кухонные рукавицы, Саффи заглянула в духовку и издала глубокий вздох облегчения при виде золотистой, а не коричневой корочки пирога. Она переставила его в нижнее отделение, где температура была менее высокой и пирогу ничто не угрожало, и выпрямилась, собираясь уйти.

Тут она обнаружила, что испачканные форменные брюки Перси присоединились на кухонном столе к ее сарафану. По-видимому, они появились здесь, пока Саффи пряталась в буфетной. Какое счастье, что Перси не застукала ее за чтением письма!

Официальный день стирки – понедельник, но хорошо бы ненадолго замочить одежду, особенно форму Перси; количество и разнообразие пятен, которые Перси умудрялась посадить, поражало воображение; вот бы еще их не было так сложно отстирать! И все же Саффи любила трудные задачи. Она встряхнула брюки, засунула руку сначала в один карман, затем в другой в поисках забытых мелочей, которые испортят всю стирку. И очень хорошо, что засунула!

Саффи достала обрывки бумаги – о боже, целую кучу! – и выложила перед собой на стойку. Она устало покачала головой; она давно потеряла счет тому, сколько раз пыталась научить Перси проверять карманы, прежде чем отправлять одежду в стирку.

Хм, странно… Саффи поворошила обрывки пальцем и обнаружила один с почтовой маркой. Итак, это письмо, разорванное в клочья. Но почему Перси разорвала его и от кого оно?

Наверху раздался стук, и взгляд Саффи метнулся к потолку. Шаги, снопа стук.

Передняя дверь! Юнипер приехала. Или это он, тот парень из Лондона?

Саффи еще раз взглянула на обрывки бумаги и пожевала внутреннюю сторону щеки. Здесь таилась загадка, и она непременно ее разгадает. Но не сейчас; на это просто нет времени. Она должна подняться к Юнипер и поприветствовать их гостя; одному богу известно, в каком состоянии Перси. Возможно, разорванное письмо прольет свет на дурное настроение сестры в последнее время?

Решительно кивнув, Саффи аккуратно укрыла свое собственное письмо под корсажем и спрятала обрывки из кармана Перси под крышкой кастрюли. Позже она разберется, в чем дело.

В последний раз проверив кроличий пирог, она поправила платье на груди, чтобы поменьше обтягивало талию, и отправилась наверх.

Возможно, Перси просто вообразила запах гнили? Прискорбная иллюзия преследовала ее в последнее время; оказывается, от некоторых запахов невозможно избавиться, единожды почуяв. В хорошую гостиную не заходили больше шести месяцев, с тех пор как похоронили отца, но, несмотря на все усилия сестры, в комнате витал затхлый душок. Стол был выдвинут на середину, водружен на бессарабский ковер и накрыт лучшим бабушкиным обеденным сервизом – по четыре бокала на персону. У каждого прибора лежало старательно напечатанное меню. Перси взяла его для более пристального изучения, отметила, что в расписании присутствуют салонные игры, и вернула на место.

Она мысленно перенеслась в убежище, в котором оказалась в первые недели блицкрига, когда бомбардировщики Гитлера помешали запланированному визиту к папиному стряпчему в Фолкстоне. Натужное веселье, песни, отвратительный едкий запах страха…

Перси закрыла глаза и увидела его. Человека в черном, который явился незамеченным во время бомбежки и прислонился к стене, ни с кем не общаясь. Его голова была низко склонена под темной-претемной шляпой. Перси наблюдала за ним, очарованная тем, как странно он выделялся на фоне других. Он поднял взгляд всего раз, прежде чем закутаться в плащ и выйти в пылающую ночь. Их взгляды встретились на единственный краткий миг, и она ничего не увидела в его глазах. Ни жалости, ни страха, ни решимости; только холодную пустоту. И тогда она поняла, что он – Смерть, и с тех пор он часто всплывал в ее памяти. Спускаясь во время своей смены в воронки от бомб, вытаскивая тела, она вспоминала жуткое, потустороннее спокойствие, которое окружало его, когда он вышел из убежища в хаос. Она поступила в службу скорой помощи вскоре после встречи с ним, но ею двигало не мужество, вовсе нет; просто смотреть в глаза Смерти было проще на пылающей поверхности, чем сидеть в ловушке под дрожащей, стонущей землей, в обществе одного лишь отчаянного веселья и беспомощного страха…

На дне графина оставался примерно дюйм янтарной жидкости, и Перси рассеянно задумалась, когда именно он там оказался. Несомненно, не один год назад – сейчас в желтой гостиной используются просто бутылки, – но какая разница, алкоголь с возрастом становится только лучше. Бросив взгляд за спину, Перси плеснула спиртного в бокал; в ее груди вспыхнуло пламя, и она обрадовалась боли – та была яркой и реальной, и она ощущала ее здесь и сейчас.

Шаги. Высокие каблуки. Еще далеко, но быстро приближаются, цокая по каменным плитам. Саффи.

Месяцы тревоги сплелись в животе Перси в свинцовый клубок. Необходимо взять себя в руки. Она ничего не добьется, если испортит Саффи вечер; ей-богу, у ее сестры и так не много возможностей утолить жажду развлечений. И все же у Перси кружилась голова от того, с какой легкостью она может все испортить. Подобное чувство переживаешь на краю высокого обрыва, когда ясно понимаешь, что прыгать нельзя, и оттого испытываешь странную тягу шагнуть вперед.

Господи, она безнадежна. В сердце Перси Блайт что-то непоправимо сломано, в нем таится что-то странное, неполноценное и совершенно отвратительное. Да как она посмела хотя бы на миг помыслить о легкости, с какой может лишить счастья свою собственную обожаемую, хоть и невыносимо раздражающую сестру? Неужели ее стремления всегда были настолько извращенными? Перси глубоко вздохнула. Несомненно, она больна, и это началось не вчера. Всю их жизнь так: чем больше энтузиазма выказывает Саффи насчет человека, предмета или идеи, тем меньше Перси. Как если бы они были единым существом, расщепленным надвое, и существовал предельный совокупный объем чувств, которые они могли выразить одновременно. И почему-то в некий момент Перси назначила себя хранителем равновесия: если Саффи страдала, Перси выбирала беззаботное веселье; если Саффи испытывала возбуждение, Перси изо всех сил старалась притушить его сарказмом. Какой же чертовски унылой она была!

Граммофон открыли и почистили; рядом с ним лежала стоика пластинок. Перси взяла одну из них – новый альбом, присланный Юнипер из Лондона. Приобретенный бог знает где и как; у Юнипер, надо полагать, имелись свои методы. Музыка должна помочь. Перси поставила иглу, зазвучал проникновенный тихий голос Билли Холидей. [17]17
  Холидей Билли(1915–1959) – американская джазовая певица.


[Закрыть]Перси жарко выдохнула виски. Уже лучше; современная музыка без ассоциаций из прошлого. Много лет и даже десятилетий назад на одном из вечеров семьи Блайт папа задал слово «ностальгия». Он прочел определение: «острая тоска по прошлому», и Перси с бесшабашной уверенностью юности подумала: что за странная концепция! Она не понимала, зачем кому-то искать возвращения в прошлое, когда все интересное скрывается в будущем.

Перси осушила бокал, лениво наклонила его в разные стороны, наблюдая, как оставшиеся капли сливаются воедино. Ее нервы были на пределе из-за встречи с Люси, но мрачное настроение распространилось и на все события дня; Перси вновь и вновь возвращалась мыслями к разговору с миссис Поттс на почте. Ее подозрениям, ее почти уверениям, что Юнипер помолвлена и собирается замуж. Сплетни так и липли к Юнипер, но опыт подсказывал Перси, что дыма без огня не бывает. Хотя, разумеется, не в этом случае.

Дверь за спиной со вздохом отворилась, из коридора пахнуло прохладой.

– Ну? – задыхаясь, спросила сестра. – Где она? Я слышала стук двери.

Если бы Юнипер и стала обсуждать личную жизнь, то только с Саффи. Перси задумчиво постучала по ободку бокала.

– Она уже наверху? – Голос Саффи упал до шепота. – Или это он? Какой он? Где он?

Перси расправила плечи. Необходимо откровенно признать свою вину, если она хочет добиться от Саффи сотрудничества.

– Они еще не пришли. – Она повернулась к сестре и бесхитростно, как она надеялась, улыбнулась. – Они опаздывают.

– Совсем немного.

Точно такой же вид – открытое, взволнованное лицо – бывал у Саффи в детстве, когда они ставили пьесы для папиных друзей, и никто еще не сидел в креслах для зрителей.

– Ты уверена? – уточнила Саффи. – Могла бы поклясться, что слышала стук…

– Поищи под креслами, если угодно, – беззаботно откликнулась Перси. – Здесь никого больше нет. Просто хлопнула ставня, вон та. Она разболталась во время грозы, но я починила.

Она кивнула на гаечный ключ на подоконнике.

Глаза Саффи широко распахнулись, когда она заметила влажные следы на платье сестры.

– Это особенный ужин, Перси. Юнипер…

– Не заметит и не расстроится, – закончила Перси. – Ладно тебе. Не обращай внимания на мое платье. Ты отлично выглядишь за нас обеих. Может, присядешь? Я приготовлю нам что-нибудь выпить, чтобы скрасить ожидание.