Текст книги "Это случилось в полночь"
Автор книги: Кейт Лэндон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 19 страниц)
– Я не очень-то умею ухаживать, но я слышал, что танцы в стиле кантри до сих пор очень популярны. Я брал несколько уроков бальных танцев. А что ты знаешь о техасском тустепе?
– Времени для этого у тебя было маловато, верно? – Джейкоб ухмыльнулся Харрисону. – Ну ладно, черт возьми. Я тебе покажу, но попробуй только кому-нибудь рассказать об этом, и тебе крышка. Держи дистанцию.
Харрисон встал, и Джейкоб неловкими движениями показал ему позиции танцевальных партнеров. Когда Джейкоб сконцентрировался на ритме, который он напевал себе под нос, Харрисон не удержался и с ехидцей спросил:
– Дорогая, ты вернешься домой сегодня вечером, не так ли?
Джейкоб сплюнул и затем криво улыбнулся:
– Ты не будешь таким бойким, когда Микаэла тебя подцепит.
– Она уже это сделала.
– Недостаточно, раз у тебя остается время заниматься сводничеством, верно?
– Джейкоб, я приехал сюда просто потанцевать, – ответил Харрисон, еле сдерживая ухмылку.
Джейкоб оттолкнул его и шутливо, словно сыну, взъерошил волосы.
– Ну тогда и занимайся этим. Здесь слишком холодно и сыро после дождя – возможно, еще будет гроза. Я поеду к Доновану, посмотрю, срабатывает ли мой старый способ. Я буду сидеть там и ждать, пока Фейт не придет за мной. Возможно, это не то, что посоветовал бы какой-нибудь крутой психолог, но это всегда срабатывало. На этот раз у нас будет настоящая война, можно не сомневаться, но потом тучи разойдутся – возможно. Седлай лошадь, если ты едешь со мной.
Глава 14
Из дневника Захарии Лэнгтри:
«Опасаясь за свою семью, я проследил в горах за старым охотником, который заглядывал в нашу хижину. Как только в каньоне Каттер этот здоровенный мужик повернулся ко мне, я достал свой револьвер. Охотник положил монету Лэнгтри на черный камень у реки и сказал: «Твоей жене нужно это. Она сильная женщина. Я слышал, ты хороший человек, но свирепеешь, когда твоим близким причиняют беспокойство. Ты должен получить то, что принадлежит вашему роду».
Больше я никогда не видел того охотника. Но с тех пор у нас уже было четыре монеты, и моя нареченная ничуть не удивилась этому…»
Харрисон посмотрел в зеркало заднего вида. Красная машина Микаэлы была уже совсем близко – через ветровое стекло было видно, что Микаэла хмурится. Харрисон въехал на подъездную дорожку к ее дому, остановился и вышел из машины. Микаэла сердито хлопнула дверцей автомобиля и направилась к нему, вся кипя от негодования. Для Харрисона этот открытый гнев и сопровождающая его страсть были предпочтительнее собственной холодной эмоциональной закрытости. Волосы Микаэлы соблазнительно развевались, сверкая иссиня-черным блеском в позднем августовском солнечном свете. Расстояние между Харрисоном и Микаэлой быстро сокращалось. Медальон Лэнгтри слегка подпрыгивал на ее груди, и Харрисон молил Бога, чтобы легенда оказалась правдой и чтобы монета действительно могла защитить ее. После ужасной стычки с Аароном Галлахером блеск этих сказочных глаз согревал его, проникая в самое сердце.
Галлахеру совсем не понравился неожиданный визит Харрисона, состоявшийся два дня назад. О его прибытии возвестил сильный удар, заставивший Рикко растянуться на полу между ними. Галлахер был не из тех, кто принимает отказ. Он хотел заполучить студию, Микаэлу и что-то еще, чего Харрисон пока не знал. Галлахер был человеком, способным разрушить все, с чем он соприкасался. Но ему не повезло: Харрисон уже имел опыт общения с подобными людьми – ведь таким же был его отец.
Харрисон медленно втянул в себя воздух, его грудь напряглась от сильного желания обнять Микаэлу, чтобы убедиться в том, что она в безопасности. Галлахер придет за тем, что ему нужно – взять или разрушить. Целью визита Харрисона было дать ему понять, что взять будет не так-то легко. Злые, язвительные слова, полные убийственного смысла, были не внове для Харрисона. Он умел давать отпор, но Галлахер не хотел признавать поражения. Некоторые люди любят постоянно доказывать свою крутизну, и Галлахер был одним из них. Его взгляд оценил комплекцию Харрисона – но все же он никак не ожидал, что тот так легко одолеет Рикко.
Галлахер уже начал свою кампанию по дискредитации Харрисона, осторожно подсовывая информацию с целью вызвать подозрения у членов совета «Кейн корпорейшн». На импровизированном совещании в его номере в отеле Харрисон выразил сомнение, что международные спонсоры поддержат его, поскольку они стали довольно регулярно получать рассылаемые анонимно сведения, касающиеся самоубийства его отца, растраты и пограничного состояния матери.
– Любопытный материальчик, – недовольно бормотал Жак Ле Тур с нескрываемой усмешкой. – Но у нас есть более неотложные дела. Например, рождественская вечеринка. Итак, господа, Канны или горнолыжные склоны?
Харрисон держался спокойно; он пришел ниоткуда и начал с нуля. Он хотел вернуть Лэнгтри их ребенка, свою единоутробную сестру, и потерпел неудачу. Его потребность обнять Микаэлу испугала его – припасть к ней губами и забыть обо всем, что произошло за последние три дня. Он напрягся, сдерживая свои эмоции, потому что не был уверен, что сумеет сдержаться, если Микаэла раскроется перед ним, а он знал, что она способна на это. Скованный своей страстью, он мог причинить ей боль, оставить синяки на этой гладкой нежной коже. На примере своего отца он видел, что может причинить женщине сила мужчины.
Харрисон тяжело сглотнул и постарался взять себя в руки, прежде чем ему предстояло столкнуться с устремившейся к нему женщиной. Микаэла взглянула на него своими небесно-голубыми глазами, быстро приметив и оценив белую рубашку к вечернему костюму, брюки, смявшиеся от путешествия, открытый ворот и галстук с сильно ослабленным узлом.
– Ну ладно. Четыре дня назад ты всю ночь напивался с моим отцом в баре «У Донована». Это я могу понять. Отец расстроен и нуждается в утешении, в поддержке… и в том, чтобы мама пришла за ним. Что она и сделала. Два мужика, ростом более шести футов, танцующих тустеп в пять часов утра, – это зрелище кого угодно может ужаснуть. Меня так точно. А эта глупая ухмылка, с которой ты подхватил меня и закружил… Вам повезло, что шериф не бросил вас за решетку по заявлению Донована. Конечно же, он был там, и Рурк тоже. Хоть у Калли ума хватило остаться и присмотреть за ранчо. Тебя не было три дня…
Харрисон достал с переднего сиденья своей машины большой букет французских тюльпанов и протянул Микаэле.
– Что это? – спросила она.
– Ты не роза. Ты один из этих цветков, – сказал Харрисон, надеясь, что этим он не обижает Микаэлу. Цветы были на длинных стеблях, они грациозно склоняли свои головки. – Я очень тебе признателен за то, что ты отвезла меня на озеро, чтобы я мог прийти в себя после вечеринки с Джейкобом. Ничто так не прочищает мозги, как купание в ледяном горном озере. Но мне совсем не понравилось, как меня туда запихивали.
Тогда, входя в воду и обрызгивая Микаэлу, Харрисон чувствовал себя таким свободным и счастливым. Звонкий смех женщины разносился над озером, а свет солнечного утра золотом сверкал на воде. Потом, согревая друг друга, они занимались любовью на заднем сиденье машины. И у Харрисона неплохо получилось, он овладевал Микаэлой вновь и вновь, он любил ее.
Микаэла взяла элегантный букет, поднесла к лицу, понюхала.
– Я… гм… ты ушел тогда днем, просто сложил вещи и уехал из города. Я не знала, где ты или… – Из-за букета она пристально вглядывалась в его лицо. – Спасибо.
Харрисон почувствовал одобрение – делать подарки, если только этого не предусматривал деловой этикет, было для него внове. Он получил удовольствие, покупая цветы, мощную фотокамеру и вспомогательное оборудование.
Харрисон достал из машины большой сверток и протянул Микаэле.
– Это прилагается. Здесь твой новый фотоаппарат со всеми возможными аксессуарами.
Взгляд Микаэлы не отрывался от лица Харрисона.
– Что с твоей губой? Она разбита.
Кольцо Рикко нанесло небольшой ущерб. Настоящую опасность представлял Галлахер, человек, который предварительно изучал противника, с которым хотел сразиться. Харрисон не доставил ему такого удовольствия, но готов был защищать то, что любил, только сейчас он начинал понимать, как сильно он любил Микаэлу в течение этих долгих лет.
– Переезжай жить ко мне, – сказал Харрисон тихо, из-под полуприкрытых век наблюдая за ее реакцией.
Он хотел защитить ее. Он хотел по ночам слышать рядом ее дыхание и знать, что она в безопасности. Обычно тщательно подбирающий слова, он был изумлен тем, что озвучил свою необходимость быть с ней рядом. Он держал коробку с камерой под мышкой, а в горячем неподвижном воздухе между ним и Микаэлой витал запах тюльпанов.
Микаэла прислонилась лбом к груди Харрисона, чтобы он не мог видеть выражение ее лица. Зеленая оберточная бумага зашуршала, когда Микаэла отрицательно покачала головой.
Харрисон закрыл глаза, его тело – сплошной комок нервов, внизу живота – ощущение пустоты и желания… Он так ждал этого момента… и в то же время понимал, что Микаэла не захочет иметь перед ним никаких обязательств.
– Это из-за того, что я утаивал то, что знал? Теперь ты мне не доверяешь?
Ее блестящие шелковистые волосы шелохнулись, когда она вновь покачала головой.
– Я с трудом преодолела все это. Прошло десять лет. И вся эта история коснулась тебя, когда ты был совсем еще мальчишкой. Жизнь тебя сильно побила… Дело во мне. Я жила с человеком…
Рука Харрисона двинулась и, прежде чем он успел это осознать, зарылась в шелковые пряди, нежно потянула их, поднимая лицо Микаэлы к своему. Заходящее солнце осветило ее энергичное лицо, эти прекрасные глаза поймали блестящее голубое небо и твердо встретили его взгляд.
– Я не он, – сказал Харрисон, осознавая, что в его голосе звучит грубоватое ворчливое разочарование. Неужели она так любила Дольфа, что для него места уже не осталось? Харрисон проглотил комок в горле, понимая, что он, по сути, и не ухаживал за ней, не говорил красивые слова, чтобы завоевать ее. Ему бы следовало подождать, подождать до ужина при свечах с приглушенной музыкой, подождать до обручального кольца на ее руке.
Харрисон втянул поздний полуденный воздух, пахнущий свежескошенной люцерной, приближающимся дождем и неповторимым соблазнительным запахом Микаэлы. Его грудь болела так, словно от него что-то оторвали. Он знал этикет делового общения, но в романтических отношениях – а на изучение этого у него никогда не хватало времени – ему еще необходимо было совершенствоваться.
– Сейчас я привожу в порядок свою жизнь, Харрисон. Меня нельзя торопить. Все происходит слишком быстро.
«Слишком быстро, – вяло подумал он. – Я ждал ее целую жизнь, а Галлахер ждать не будет».
Харрисон заставил себя разжать пальцы и отпустить волосы Микаэлы. Жесты и чувства были очень простыми, но именно так он ощущал себя с Микаэлой – словно они были мужем и женой и она была второй половиной его сердца и души. Он знал, что другой такой женщины у него не будет и без нее его жизнь опустеет. Чарующий летний ветерок опутал его смуглую кожу паутиной блестящей ласки ее волос. Несмотря на чистое небо, еле заметная тень набежала на его лицо, и он покачал головой.
– Ты боишься снова потерпеть неудачу. Ты не уверена в том, что завтра не уедешь из города в поисках лучшей работы, и ты не хочешь чувствовать себя связанной. У тебя ни в чем не будет неудачи – у тебя их никогда и не было, – но решение за тобой.
– Да, и я еще не готова его принять. Харрисон? – спросила она, когда он протянул ей коробку с камерой и направился к своему пикапу.
Харрисон поднял большую коробку на плечо и повернулся к Микаэле. Его «Что?» было нетерпеливым, на грани взрыва.
Микаэла обдумывала эту несдержанность. Его не было три дня, и он еще сердится на нее?
Она прокрутила эту мысль. Харрисон был логически мыслящим человеком, он бы мог понять, что ей нужны объяснения, и серьезные… особенно если он хочет углубить их отношения, живя вместе. А он ничего не хочет объяснить – почему?
– Аарон Галлахер пожертвовал приличную сумму Историческому обществу Шайло. Он предложил выкупить особняк Кейнов, а для общества построить новое здание. Миссис де Рено – за то, чтобы продать здание, которое ты передал им в дар. Аарон хочет жить в особняке Кейнов, восстановить его прежний вид. Ему нравится Шайло. Он хочет осесть здесь. Он, оказывается, очень доброжелательный человек.
– О-хо-хо. – Харрисон отлично знал, чего хочет Галлахер, и это совсем не было желанием найти свой дом. Галлахер делал быстрые ходы, окружая Харрисона, вынуждая его вступить в поединок. Микаэла была лишь одним призом, Галлахер охотился за чем-то еще, за чем – пока не было ясно. Если он посмеет прикоснуться к Микаэле… Харрисон почувствовал, как его тело пронзила настоящая ярость, и он заставил себя отвести взгляд от этих небесно-голубых глаз.
– Боюсь, что миссис де Рено отозвала свое имя из числа спонсоров телестудии. Это связано с…
– Я знаю – с моим прошлым и подмоченной репутацией.
Харрисон ожидал, что Галлахер будет вести кампанию, напоминая общественности о «наследии» Кейна.
В безопасности своей палаты в лечебнице Сиэтла Джулия Кейн мысленно блуждала среди окружавших ее мрачных теней, которые медленно, но верно пожирали ее разум. В моменты просветления она осознавала, что терпит поражение в борьбе с мраком, грозящим навсегда уничтожить ее. Лекарства, назначаемые в лечебнице, только отодвигали встречу с прошлым и с чувством вины, отупляя то, что еще осталось от ее блестящего ума. Ее поверенный называл ее Джулией Кейн, хотя в истории болезни она числилась как Джулия Монро. Поверенный знал, что должен потакать ее прихотям, так как иначе она не станет исполнять фокус, которого он ждал от нее больше всего, – делать для него деньги. По-своему он боялся ее, так же как она боялась… кого же она боялась? Что это был за мужчина, который нанес ей такую ужасную рану?
У своего поверенного Джулия брала кипы газет. Он, конечно же, не догадывался, что одна особая газета интересовала ее больше всего, остальные газеты она лишь бегло просматривала, выбирая и запоминая финансовую информацию. В вайомингской газете «Шайенн» новостью передовицы было сообщение об обнаружении тела Марии Альварес.
Махнув дрожащей рукой, Джулия велела мужчине уйти. Ну что ж, он дал ей возможность порыться в газетах, думая, что она отыскивает «прибыльные дела», потом он вернется, а тем временем она…
Когда поверенный удалился, Джулия поспешно раскрыла газету и быстро прочитала. Туристы нашли тело там, куда положила его Джулия, вызвав оползень, чтобы камни скрыли тело. Анонимный источник раскрыл новые сведения в истории исчезновения ребенка Лэнгтри.
Семейство Лэнгтри не раскрывает источник… Фейт и Джейкоб ездили навестить могилу…
Джулия скомкала газету костлявыми руками. Они никогда не найдут ее, все сделано очень тщательно. Через одного из выписавшихся пациентов Джулия отправила из Нью-Йорка открытку. Когда-то давно ей пришлось покинуть город раньше, чем она планировала, потому что ее начал разыскивать один человек. Она сбежала с его визитной карточкой. Этот человек был детективом, и это ему она отправила открытку, желая уничтожить всякую надежду на возвращение ребенка. В конце концов, это был ее ребенок, а не Фейт. Надпись на плите – Сейбл Кейн-Лэнгтри. – была одной из ее блестящих идей. Она так великолепно все организовала с этой крошечной могилкой, хорошо скрыв свое настоящее имя, с легкостью фальсифицируя документы.
Джулия Кейн улыбнулась, довольная, что помнит так много, но затем мрак своими когтями снова схватил ее. Она начала раскачиваться на своей кровати, перед ней лежала газета…
«Неж-но и не-спеш-но… утро подкрадется…»
Ее разум снова скользнул к теням прошлого, кое-что Джулия помнила, но многое забылось. Почему так преследует ее эта песня? Кто пел ее? Почему ее преследует большая золотая монета, мучая ее, сжигая ее разум? Почему в ее ночные кошмары приходит эта индианка? Кто этот маленький мальчик, мысли о котором вертятся у нее в голове?
Микаэла понимала, что причинила Харрисону боль, и дело было не только в том, что она отказалась переехать к нему. Харрисон был слишком рационально мыслящим человеком, чтобы не понять, что ей потребуется время на обдумывание. И все же он замкнулся, ушел в эту ледяную скорлупу автоматических сухих ответов. Ветерок ерошил его обычно гладко причесанные волосы, играя завитками на затылке. Харрисон стоял неподвижно, легко держа на плече картонную коробку, словно вглядываясь в окружающий пейзаж и запоминая его. Он смотрел, как поздний август танцует на подсолнечниках на ее крошечном поле, как мирно пасутся ослики, как острые горные вершины выступают в позднем вечернем солнце.
Харрисон провел рукой по груди, словно пытаясь унять ноющую боль, и ей ужасно захотелось прикоснуться к нему, к тому месту, где билось сердце, раненое и закрытое.
Потом взгляд Микаэлы зацепился за его руку, остановился на свежих царапинах на избитых костяшках пальцев, и у нее болезненно перехватило горло. Харрисон не был любителем подраться, он был разумным человеком, он…
Он выглядел, словно вернулся с войны: под глазами лежали тени, лицо стало жестче, а дымчатый взгляд более настороженным. Разбитая губа напомнила Микаэле о другом случае, тогда ему сломали нос. Он не объяснил своего отсутствия, и все же она… Он не мог подраться в баре – только не Харрисон.
Едва Микаэла отбросила эту мысль, ей в голову пришла другая. Не мог же он прикоснуться к другой женщине, теперь, после того как им было так хорошо вместе.
В детстве Харрисон был лишен нежности и подарков, он сказал, что никогда не дарил женщинам цветы. Французские тюльпаны мягко покачивались у Микаэлы в руках. Они были притягательными, неповторимыми – изысканная смесь желтого и красного. Их Харрисон специально подбирал для нее. Для человека, не привыкшего дарить подарки, это была не обычная покупка, и он делал ее с любовью.
Харрисон тщательно скрывал свою личную жизнь, ни перед кем не открывая ее. И тем не менее он хочет, чтобы Микаэла переехала к нему. Для Харрисона это было нелегкое предложение.
– Тебе будет неприятно, если Аарон Галлахер купит особняк Кейнов? – спросила Микаэла тихо, в это время какая-то энергичная птичка подлетела к ее тюльпанам. Она быстро промелькнула зелено-голубой неоновой стрелой, чтобы напиться из поилки, подвешенной у крыльца дома. Вот так же быстро пролетает жизнь – от дневного света к теням.
– Неприятно. Ужасно неприятно.
Отрывистый, грубый ответ поразил ее. Харрисон отделил себя от особняка Кейнов и всего, что там было, и сейчас выплеснувшаяся изнутри жесткость была удивительна.
Он посмотрел на Микаэлу: она стояла, держа в руках подаренный букет и коробку с аппаратом, и выражение его лица смягчилось.
– Я собираюсь научиться выращивать такие тюльпаны и яблоки и, может быть, те травы, которые тебе так нравятся. Я думал заняться старым садом – он давно уже нуждается в уходе – и, возможно, приобрести один из этих новых культиваторов. Мне недавно пришло в голову, что я не так много занимался этим в своей жизни – такими вещами, как садоводство и, если хочешь, созидание. Когда-то, когда я так решительно был настроен начать свое дело, я был подобен топору, я делил компании, я продавал их, я разрушал мечты людей…
Харрисон посмотрел на старый сад.
– Твоя мать готовит варенье. Она всегда следила за тем, чтобы и мне досталась баночка, и поначалу я просто не мог их открывать, только любовался содержимым – варенье казалось мне каким-то особенным, приготовленным с душой. Мне кажется, что все, что выращиваешь и делаешь сам, – лучше. Во всем этом больше души. Люди должны больше заботиться друг о друге, и это сближает меня с Фейт и Джейкобом. Как они там?
Микаэла была потрясена планами Харрисона относительно сада – такой резкий переход для прирожденного бизнесмена, у которого никогда не хватало времени ни на что другое, кроме делания денег.
– С ними все в порядке, я думаю… они стараются… Вчера приезжала семья Марии, чтобы забрать тело… в отчетах судмедэкспертов говорится, что ей проломили череп сильным ударом.
Харрисон одеревенел, его тело буквально звенело от напряжения.
– Моя мать была поразительно сильной женщиной, когда… когда у нее бывали приступы.
Микаэле ужасно хотелось оторвать Харрисона от этих неотвязных призраков. И обида на то, что он уехал, а потом так ничего и не объяснил, сменилась желанием держать его в крепких объятиях.
– Мама рассчитывает, что ты позвонишь ей, когда вернешься. У нее появилось несколько новых покровителей ее художественного центра, правда, отец решил, что мама должна отклонить пожертвование Аарона Галлахера, и она согласилась с этим.
Микаэле была непонятна реакция Фейт, та страстность, с которой она говорила об отказе от предложения Галлахера… словно она не хотела иметь с ним абсолютно ничего общего. Микаэла заметила, что Харрисон задержал дыхание, его пальцы впились в картонную коробку.
– Хорошо. Кстати, я говорил тебе, чтобы ты взяла небольшой отпуск. Я рассчитываю, что именно так ты и поступишь. Я позвоню Рурку, и сегодня вечером мы установим здесь новую систему сигнализации, – произнес он наконец и пошел к ней в дом, оставив се в сухом вайомингском вечере.
– Вот как?
Охваченная эмоциями, Микаэла уставилась на открытую дверь. Ее тело дрожало в потоке солнечного света, лившегося в долину, горы отбрасывали тень на плодородные поля. Харрисон не обнял ее, не прижал крепко к себе.
– Привет, милый, я дома. Где мой поцелуй? – прошептала Микаэла подсмеивающемуся над ней летнему ветерку.
Она знала, что, если последует за Харрисоном, он останется таким же невозмутимым, таким же рациональным, таким же закрытым на все створки. Сейчас ей нужен был мужчина жизнерадостный, может быть, даже беспечный, который бы смеялся, радовался и страстно целовал ее. Она слишком хорошо себя знала, чтобы понимать, что и сама может уйти в себя и это отдаление повредит им обоим. Вдыхая аромат алых роз миссис Аткинс, Микаэла попыталась прислушаться к своим инстинктам. Потом она аккуратно положила коробку с камерой к себе в машину, нацарапала записку со словами благодарности на конверте и прикрепила к ветровому стеклу его авто. Потом, все еще крепко прижимая к себе тюльпаны, которые Харрисон так тщательно выбирал, она уехала.
Два часа спустя блестящий черный пикап Харрисона вихрем подкатил к стоянке, окутав клубами дыма внедорожник Микаэлы. Из окна его гостиной Микаэла наблюдала, как он шествовал по дорожке к своему дому.
Микаэла уже успела снять грим, приняла душ, бережно распаковала подаренную фотокамеру, с удовольствием рассмотрев прилагавшиеся аксессуары. И все это время, каждую минуту она вспоминала и анализировала, как выглядел Харрисон, почему вновь замкнулся этот человек с израненной душой. Сейчас, одетая в его рубашку, она находилась в отличном расположении духа и была готова ко всему. Харрисон легко, по-мальчишески, перепрыгнул через запертую калитку. Микаэла успела заметить его сердитый, даже злой вид, прищур серо-стальных глаз, твердо сжатые губы – все свидетельствовало о том, что сейчас он не прятался за холодным рационализмом своих защитных створок.
Микаэла дождалась, когда хлопнет входная дверь. Харрисон вошел и остановился, положив руки на бедра, ожидая пока глаза привыкнут к полумраку, и поискал Микаэлу взглядом. Он увидел ее как раз в тот момент, когда она швырнула в него пару скрученных носков. Он поймал летящие комочки и бросил на пол помятый конверт.
– В следующий раз можешь поблагодарить меня лично, а не с помощью формальной безличной записки, которую посылают малознакомому человеку. Что ты имела в виду, моя дорогая, когда позвонила и сказала: «Я пробуду в твоем доме столько, сколько ты пробудешь в моем»? И что ты делаешь с моими вещами? Я обычно складываю носки, – проговорил Харрисон задумчиво, раскатав пару носков и аккуратно сложив их. Он положил их обратно на кушетку.
– Верно. Именно поэтому я развернула каждую пару и скатала их так, как нужно. Подожди, пока ты увидишь ящик со своим нижним бельем, – там нет ничего сложенного. Я перемешала твои футболки и майки. Только представь, Харрисон, – твои футболки в ящике для маек, а трусы в ящике для футболок. А вся выстроенная вдоль стены обувь непарная!
Микаэла начала забрасывать Харрисона скатанными носками. Задремавшая было кошка хищно прыгнула за одним таким «мячиком», покатившимся по полу.
– О женщины! – Харрисон потер руками лицо, словно пытаясь войти в правильный мир, словно пытаясь найти какой-то смысл в действиях Микаэлы и спланировать следующий шаг. Харрисон сгреб носки и начал складывать их. Он сложил их в ровную линию поперек спинки кушетки. – Понимаешь, в твоих действиях нет никакой логики. С тобой очень трудно, ты совершенно непредсказуема. – Он погладил сломанный нос, внимательно глядя на Микаэлу. – Я сделал что-то не так, да? Я новичок в этом деле – в близких отношениях и попытках сделать приятное, – но это, конечно, не оправдание…
– Непредсказуемая? А какой я должна быть? Ты исчез на три дня, Харрисон, не на один. И ни словечка.
– Дела, – проговорил он медленно. – Я должен был встретить тебя поцелуем, не так ли? На твой приветственный поцелуй мне рассчитывать не приходится?
– Дела! Это не оправдание. Ты просто закрыл еще одну дверь, Харрисон.
Он задумчиво кивнул:
– Пожалуй, да. Я должен был тебя поцеловать?
– Это было важно… да, должен был. Одним из потрясающих поцелуев, который бы сказал мне, что ты соскучился.
– Так оно и есть. – Признание прозвучало торжественно, словно он обещал не делать подобных ошибок в будущем. Харрисон принюхался и вопросительно приподнял брови: – Опять пирожные?
– Не рассчитывай, что они для тебя, они не для того, кто поступает так, кто может просто исчезнуть, когда ему вздумается. Ты слушал меня, когда я тебе говорила о том, как Клеопатра зовет меня, пытаясь что-то сказать, в тот момент ты понимал меня. Ты обнимал меня, когда я плакала – ты был рядом, чтобы утешить. А тебе не приходило в голову, что, куда бы ты ни отправлялся, уходя, ты уносишь с собой частичку всего этого? Мужчины с женскими качествами встречаются редко, понимаешь?
Была ли она рациональной? Было ли ей обидно? Да, но сейчас имел значение только Харрисон и тот мрак, который преследовал его.
– Что, черт возьми, такое эти «женские качества»? Харрисон запустил пальцы в волосы, а затем, словно проверяя реакцию Микаэлы, запустил в нее мячиком носков. Комок слегка задел ее.
В одно мгновение воздух между ними сгустился, и, почувствовав это, Харрисон застыл, а потом улыбнулся. Его губы лишь слегка изогнулись в предвкушении нового удовольствия.
– Скучала по мне, милая? – нарочито грозно спросил он, потом подобрал еще одну пару и запустил в Микаэлу, она резво укрылась за стулом, одной рукой удерживая запас носочных снарядов, а другой швыряя их в Харрисона.
Потом воздух словно застыл, поплыли сгущающиеся теплые тени, Микаэла продолжала смеяться, кошка как ни в чем не бывало все играла шариками носков, лишь Харрисон стоял неподвижно, внимательно наблюдая за женщиной. Заметив этот взгляд, Микаэла замерла, дыхание перехватило в ожидании… Взгляд его серых глаз скользнул вниз по ее телу, накаляя кожу и как будто раздувая тлеющие внутри угли. А потом, осознав, что она не имеет права потерять его, отдав теням прошлого, она расстегнула рубашку, и та, скользнув по телу, упала на пол.
Мгновение Харрисон не двигался, словно что-то его удерживало, потом он быстро преодолел разделявшее их расстояние и заключил Микаэлу в свои объятия. Его большое тело дрожало.
– Я всегда буду возвращаться, – хрипло прошептал он, прижимаясь губами ко лбу Микаэлы, его поцелуи были короткими и пылкими. – Я всегда буду верен тебе… и я никогда не причиню тебе боли…
Микаэла поняла, что с момента возвращения он очень хотел ее и очень боялся… Его дрожащие руки нежно ласкали ее, скользя по груди, по спине, словно он хотел убедиться, что с ней ничего не случилось. Потом его губы жадно нашли ее губы, именно так, как хотелось ей – со всей страстью, неукротимостью и пылкостью, которые таились внутри его. Микаэла отдалась Харрисону полностью, вливаясь в него, обхватывая руками его плечи, погружая свои ладони в эту густую массу непослушных волос. Дрожа от переполнявшей его страсти, Харрисон крепко прижимал Микаэлу к себе, горячее дыхание обжигало ее щеку. Харрисон нашел губами ухо Микаэлы и стал нежно покусывать его, потом его язык аккуратными и быстрыми движениями окончательно возбудил ее.
– Харрисон, – выдохнула Микаэла, испытывая нестерпимое желание ощутить его внутри себя и прижаться к нему так, чтобы уже ничто не могло встать между ними.
Он поднял ее на руки и поспешил в полумрак прихожей.
Сильное желание Харрисона было именно таким, какого жаждала Микаэла, – подлинным, трепетным и настолько искренним, что его невозможно было отвергнуть. Их губы слились, горячие и ищущие. Его руки уверенно прижимали Микаэлу к груди, биение его сердца обволакивало ее так, словно это было ее сердце. Его пальцы, слегка впиваясь, собственнически и требовательно обхватывали ее бедра.
Уложив Микаэлу на постель, Харрисон лег на нее сверху и в нетерпеливом желании быстро начал срывать одежду. Микаэла знала, что будут моменты и другой, более мягкой близости, но в безумном накале этой ночи он нужен был ей весь без остатка, без притворства, без запретов и условностей.
Безумная лихорадка охватила их, и в своей страсти они двигались как единое целое. Каждое прикосновение, легкое касание рук или губ обжигало плоть и приносило утешение. Охваченная сильнейшим порывом, Микаэла уже не могла пошевелиться, крепко вцепившись в Харрисона и балансируя на самом краю.
Харрисон тяжело лежал на ней, и эта тяжесть была ей приятна, она говорила ей о том, что он отдал все, что может отдать мужчина, охваченный страстью. Их близость не была размеренной и привычной, скорее она напоминала ожог истины.
Микаэла гладила его спину, наслаждаясь ощущением его расслабленных мышц, которые лишь несколько мгновений назад твердели от страстного напряжения.
Подрагивающей рукой Харрисон лениво, нежно и интимно погладил Микаэлу по плечу, потом взял ее за руку, лаская тыльную сторону ладони большим пальцем.
– Я не сделал тебе больно? – прерывисто прошептал он, уткнувшись носом ей в шею.
– Нет. Я так же безумно хотела тебя. Можешь считать меня бесстыдной.
Микаэла почувствовала его уход, его опасения. Харрисон всегда относился к ней очень бережно, и на этот раз, поднимаясь над ней, когда все его тело было зажато страстью, он держал ее руки рядом с ее головой.
