Текст книги "Какая еще любовь?"
Автор книги: Кейси Майклз
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
Глава 10
Доминик устало прислонился к одной из колонн на веранде и раздумывал, что ему сейчас нужнее – еще одна понижающая кислотность таблетка или порция белого порошка, который хранился в ящике комода с того дня, как Тони нашел его в офисе и устроил всем жуткий разнос.
И до сих пор непонятно, что хуже: сложности с голосом у Синары или отсутствие у мамы Билли мозгов и такта.
Раньше все было по-другому. Радостно, черт побери. Весело. Всегда по-новому. Даже проблемы не сильно огорчали, потому что он умел с ними справиться.
Ему по-прежнему нравится быть продюсером. Почти всегда. Но иногда приходится становиться великим и ужасным судьей, наставником. А еще чаще – слишком часто – надсмотрщиком. Саймоном Легри [17]17
Саймон Легри – рабовладелец в романе Гарриет Бичер-Стоу (1811—1896) «Хижина дяди Тома».
[Закрыть].
Когда же все это превратилось в работу? В проклятую обязанность! В бесконечную, безрадостную гонку? Надо бежать, торопиться, а он запутался и потерял направление. Давно уже потерял.
Тони хотел, чтобы они вдвоем взяли отпуск и отдохнули как минимум год. Но это невозможно. Когда ты на самой вершине, деваться некуда – только падать вниз. Это Доминик знал точно, в это он верил. После четырех мюзиклов, ставших легендой, труднее всего сделать пятый. Не верите – спросите Эндрю Ллойда Веббера.
Нет, о том, чтобы отдохнуть и отложить новый спектакль, не может быть и речи. Валяться на диване и подсчитывать заработанные денежки – не в характере Доминика.
Значит, работа. Все, что ему осталось. Работа.
Если Синара не возьмет себя в руки, ее придется заменить, и очень скоро. А этого ему очень не хотелось. Имя Синары на афише – гарантия успеха. У нее настоящий талант – достаточно взглянуть на длинный список ее хитов. Так почему же сейчас у нее ничего не получается?
Он знал про них с Дереком. Любой, у кого были глаза, знал. Пять лет они были любовниками. Были. Прошедшее время. Но ведь актеры всегда так: то влюбились, то расстались, то спят вместе, то не спят и все равно остаются друзьями. Ни драм, ни интриг.
Раньше он думал, что Дерек с Синарой отнеслись к своему разрыву так же. Но теперь его уверенность поколебалась. Ладно, он может быть нянькой, судьей, наставником. Но специалистом по любовным отношениям? Нет уж.
Доминик задумчиво потер живот. Внутри все жгло огнем, как будто черти развели костер.
А ведь есть еще Билли Уайт. Шило в заднице. Бетани Уайт – девочка талантливая, но в мире и без нее полно талантливых девочек. Может, Билли об этом и не знает – хотя после того, как он затащил ее в свой кабинет и целый час орал на нее, надо быть дебилом, чтобы этого не понять. Им обеим легко найти замену.
Заменить Бетани. Заменить Синару. А потом объясняться с Тони, который уверен, что целых три недели его брат бил баклуши, пил пиво и резался с племянниками в компьютерные игры. Как ему из всего этого выбраться?
А еще Молли Эпплгейт. Самое важное. Откуда-то он знал, что это – самое важное.
Надо все как следует обдумать. Или она – самая коварная интриганка из всех, какие ему встречались, или просто не знает, какой обладает над ним властью. Не знает, что его влечет к ней. Что у него слюнки текут при одном взгляде на нее.
То поманит, то оттолкнет. Она вывела его из равновесия – он до сих пор не мог понять, как ей это удалось.
Казалось, так легко будет ее заполучить, только помани. И вдруг – бац! – он остался ни с чем.
– Нет, она не это имела в виду. – Доминик оттолкнулся от колонны. – Она не отталкивала, а предупреждала. Похоже, я совсем потерял форму. Черт.
– Чего? – раздался со стороны одного из кресел голос Эла. – Дядя Ник, ты что-то сказал?
– А? – Доминик оглянулся на племянника. Эл расчесывал Руфуса. Сенбернар лежал на спине, раскинув лапы и демонстрируя все свои причиндалы. Золовка Доминика пообещала немедленно кастрировать пса, если еще раз их увидит. В тот день Доминик первый и единственный раз видел, как Тони не только сидел, положив ногу на ногу, но и ходил почти так же.
– Я думал, ты что-то сказал, – повторил Эл и скосил глаза к носу, пытаясь снять с языка шерстинку Руфуса. Язык у него был ярко-синий. – Вон Молли и Лиззи.
Мягкие клочья шерсти, которые Эл вычесал у Руфуса, разлетелись по всей террасе, как семена перекати-поля. Доминик поднял голову и увидел, что через лужайку к дому идет Молли с его племянницей.
Они смеялись, держались за руки и шутливо подталкивали друг друга, как дети, у которых есть одна восхитительная тайна на двоих. Вдруг они остановились и, прежде чем пойти дальше, проделали несколько танцевальных па. Лиззи отошла в сторону, сделала полный оборот, поклонилась, помахав воображаемой шляпой, и бросила «шляпу» Молли. Та сделала вид, что ее поймала, тоже покружилась и отвесила поклон.
Доминик слышал, как они звонко и беззаботно хохочут. Снова потер ноющий живот и решил, что он – самый одинокий человек в мире… И как это, черт подери, получилось?
– Привет, дядя Ник! – прокричала Лиззи, когда они подошли к террасе. – У тебя живот болит?
Доминик посмотрел вниз, на плотно прижатую к животу ладонь, и быстро сунул руку в карман.
– Ничего подобного. Я просто изображаю Наполеона.
– Чего?
– Все в порядке, Эл. Вычеши как следует эту дворнягу.
– С чего вы взяли, что Руфус дворняга, дядя Ник? Мама говорит, что это очень по… по-ро-до-ви-та-я собака.
– Породистая, – поправила Молли, поднявшись по ступенькам. Она наклонилась и потрепала Эла по волосам. – В этом никто не сомневается. А у вас, молодой человек, весь язык синий. И губы тоже.
– Ну, если только ты не оставил мне синее мороженое… – Не договорив, Лиззи рывком открыла дверь и бросилась на кухню.
– Эл, – позвала Молли, взяв мальчика за подбородок, чтобы смотреть ему прямо в глаза. – Скажи честно: ты оставил ей синее мороженое?
Эл кивнул, но взгляд отвел.
– Там есть одно синее, последнее.
– Вот что значит настоящий брат, – подмигнула Молли Доминику. – А теперь самый важный вопрос, Эл. Она сможет его найти?
Мальчик густо покраснел и поднялся.
– Может, ей показать? Оно за лотком для мороженого… застряло, понимаете? – Он с надеждой посмотрел на Молли. – Я думаю, оно само туда упало, правильно?
– А как же иначе? – согласилась Молли. – Но с тебя на сегодня мороженого хватит. Миссис Джонни говорила, что ужин будет рано, а сейчас почти пять.
Доминик проводил племянника взглядом, и практически в тот же самый момент из глубины дома донесся вопль Лиззи: «Малыш Тони, ты свинья! »
– Как ты догадалась, что он припрятал последнюю порцию? – спросил он у Молли. Она присела на верхнюю ступеньку и принялась собирать клочья шерсти Руфуса.
– Я уже объясняла, что сама когда-то была ребенком. А ты разве не был? Ты снова это делаешь.
– Что делаю?
– Трешь рукой живот. Больно?
Доминик опять отдернул руку.
– Да нет, горит немного, и все. Нужно принять еще таблетку.
– Лучше засунь маму Билли в мешок и отправь в Тимбукту. – Молли поднялась, держа в руках огромный ком собачьей шерсти. – И всех остальных в придачу. Лиззи рассказала, что ты должен три недели отдыхать, а не работать.
– Нечего Лиззи выбалтывать семейные тайны, – возразил Доминик. Он снял с волос Молли клок собачьей шерсти. – Кстати, если уж Тони с Элизабет так хотели, чтобы я отдохнул, могли бы забрать с собой чертовых детишек.
– Это точно. Если ты и дальше будешь так обращаться с племянниками, лучше им держаться от тебя подальше, – ответила Молли, делая шаг в сторону, чтобы обойти его.
Но Доминик придержал ее за руку.
– Эй, между прочим, я нанял им тебя.
Молли выразительно закатила глаза.
– Вот-вот. Самое простое решение. Кого-нибудь нанять.
– Всю эту нервотрепку с детским центром и тобой ты называешь «простое решение»? – покачал головой Доминик. – Да вы у меня десять лет жизни отняли.
– Если ты этим надеялся меня оскорбить, то ничего не вышло. Я не собираюсь бросать детей, Доминик, по крайней мере, пока не вернутся их родители и не спасут их от тебя.
– Что-то я не совсем понимаю. Может, я держу их взаперти в чулане? Или не подпускаю к телевизору? В чем дело?
– Ты все время даешь им понять, что они путаются под ногами.
Доминику показалось, будто каждый нерв в его теле натянулся и даже вибрирует от напряжения. Что с ним такое? Злость? Вина?
– Они в самом деле путаются у меня под ногами, черт вас всех возьми. Ты не слышала, что творится с Синарой? У меня и так проблем по горло.
– А кто их создал, эти проблемы? Если бы ты не стал устраивать здесь подпольных репетиций, пока твой брат не видит, не привез всех сюда, ничего бы не случилось. Общался бы с племянниками.
– Общался? Это еще что значит? Каждый день поливать друг друга из водяных ружей?
– Почему нет? Для начала. – Вдруг Молли как-то съежилась, опустила плечи. – Не бери в голову, Доминик. Это все должно происходить естественно. Дети сами разберутся, поверь. Или ты хочешь быть с ними, или нет.
Доминик выпустил ее руку и отошел в дальний угол террасы. Какого черта она за ним увязалась? Он хочет побыть один. У него болит голова. Не просто болит – раскалывается.
– Прости. – Молли положила руку ему на плечо. – Просто мне совсем некстати вспомнились кое-какие эпизоды из собственного детства, вот я на тебя и набросилась. Ты не отец. Ты просто ДЯДЯ.
Доминик обернулся. Глаза Молли подозрительно блестели.
– Разве родители спихнули тебя на руки няне?
– Как только врач перерезал пуповину. А чего зря терять время? – Улыбка Молли была, пожалуй, чересчур сияющей. – Я уже поняла, какие отличные родители достались Элу и Лиззи. Мне только непонятно, почему они так переживают за тебя. – Она поймала руку Доминика и приложила к его животу. – Если ты немедленно не прекратишь хвататься за живот, я тоже начну волноваться. Ты уверен, что у тебя все нормально?
– Все хорошо. Наверно, съел что-нибудь, – сказал Доминик и сам себе не поверил. И Молли тоже не поверила. – Я уже принял две таблетки… Думаешь, третья поможет?
– Не знаю. – Она усадила его в одно из стоявших на террасе кресел. Точнее, впихнула силой. – Думаю, надо вызвать доктора, какой-то ты бледный.
– Это от испуга. – Доминик попытался улыбнуться. – Когда ты так на меня смотришь, у меня поджилки трясутся. – Сердце бухало у него в груди, как паровой молот, и это не добавляло голосу убедительности. К тому же Доминика вдруг стало подташнивать.
– Ты весь мокрый. – Молли присела рядом с ним на корточки.
– Сегодня адская жара. Как вспотеть? – с вызовом спросил он не столько у Молли, сколько у собственного организма. Который что-то пошел вразнос, и чем дальше, тем больше.
– Помолчи, я пытаюсь вспомнить симптомы. Ты чувствуешь левую руку? А челюстью можешь пошевелить? Тошнит?
– Сердечного приступа у меня нет, – решительно произнес он, пытаясь встать. Сердце прыгало в груди, как мячик. Он уже почти встал, как вдруг голова закружилась и Доминик рухнул обратно в кресло. – Черт!
– Подожди. Не шевелись. Я сейчас… – И Молли помчалась в дом. Дверь за ней с грохотом захлопнулась.
Доминик и не думал шевелиться. Он изо всех сил гнал от себя воспоминания об отце, который умер в пятьдесят шесть лет от обширного инфаркта. «Спокойно, мне только тридцать восемь. Я еще слишком молод, мне еще жить да жить». Доминик нервно сглотнул и постарался сконцентрироваться на дыхании.
Входная дверь снова грохнула: вернулась Молли с ключами от «Мерседеса».
– Я попросила миссис Джонни присмотреть за детьми. Пусть научит их печь какое-нибудь печенье или еще что-нибудь. Все равно ужин будет поздно, потому что они объелись мороженого. Я решила ничего не говорить им о твоем приступе. Объяснила, что мы решили прокатиться и посмотреть, нет ли поблизости арбузного поля. Сейчас подгоню машину.
– Арбузного поля? – вытаращился на нее Доминик.
– Или кукурузного, какая разница? Хочешь, чтобы я острила в такой ситуации?
– Я сам дойду до машины. – Он усилием воли поднял себя на ноги, борясь с головокружением. Руки и ноги не слушались. Хорошо хоть желудок больше не болит. Наверное, это было нервное. И потом, как может что-то болеть, если половина тела онемела? И на том спасибо. Прорвемся. – Видишь? Я могу идти.
Стиснув зубы, Доминик заставил себя дойти до «Мерседеса». Но в машине ослабел настолько, что просто рухнул на сиденье и даже разрешил Молли пристегнуть себя ремнем.
– Куда ехать? – спросила она, когда машина выкатилась на шоссе.
– Я думал, ты знаешь. – Он через силу повернул голову и посмотрел на Молли. Потом хотел добавить, что все это совершенно ни к чему, в больницу ему не нужно, но сил говорить не было.
– Я не знаю. Поедем в город.
– В пяти милях отсюда есть больница, – выдавил Доминик. О том, что именно в этой больнице они с Тони и матерью прощались с умиравшим отцом, он старался не думать. Господи, откуда такая слабость? Откуда?
Она улыбнулась и подмигнула:
– Это потому, что ты со мной. Я, как удав, парализую мужскую волю. – Молли рывком прибавила скорость.
– Кажется, у Шумахера есть не только брат, но и сестра, – простонал Доминик минут через пять. И, хотя каждое слово давалось ему с трудом, продолжил: – Так… у меня скоро… начнется воздушная болезнь.
– Ну-ну, нечего хныкать. – Молли не сводила с дороги глаз. – Мы уже приехали. Все будет в порядке, Доминик. Верь мне.
Лишь бы она оказалась права…
Она промчалась по подъездной дорожке перед приемным отделением, ловко вырулила на стоянку и убежала, прежде чем Доминик успел сказать, что отлично дойдет сам.
– Он весь вспотел, бледный, кажется, у него тошнота. Боль в животе и сильная слабость, – услышал он голос Молли, и в тот же момент чьи-то сильные руки подхватили его и усадили в кресло-каталку.
От такого обращения Доминик рассвирепел. К тому же ему было очень стыдно, хотя он прекрасно понимал – ничего постыдного в том, что с ним случилось, нет.
– Идиотизм, – сказал он, но его никто не услышал. Он едва-едва мог поднять мотавшуюся по груди голову. Марионетка, которой перерезали веревочки, – вот кого он сейчас себе напоминал.
Кое-кто его все же услышал.
– Заткнись, – тихо, но ясно сказала она, быстро шагая рядом с каталкой. – Строптивые пациенты никому не нужны.
– Я… не… пациент… я… – Он сделал усилие и поднял голову. Его ввезли в небольшую палату; медсестра-негритянка поспешно застилала простыней кушетку, возле которой стоял столик с инструментами. Какими, Доминик решил не вглядываться.
Его переложили на кушетку. Раздели. Молли при этом стояла рядом, наблюдая за процессом превращения взрослого независимого мужчины в голого беспомощного больного.
Так, кажется, он понял, что происходит. Медсестра налепила ему на грудь присосок – значит, будут снимать электрокардиограмму, ЭКГ. Раз в год ему такое делал один врач на Манхэттене. Ладно, с ЭКГ смириться еще можно.
И тут вошла еще одна, со шприцем в руках.
– А нельзя обойтись без уколов? – спросил он. Почти проблеял, черт дери. Как трусливый сопляк. Уколы Доминик не выносил.
– Сэр, нам необходимо взять анализ крови, – ответила медсестра. – Такие правила.
Доминик порывисто вздохнул и посмотрел на Молли. Черт его знает, почему он посмотрел на Молли. Может, потому, что было в этой медсестре что-то от Дарта Вейдера.
– Ну-ну, не распускай нюни, – отозвалась Молли, подошла к кушетке и взяла Доминика за руку. – Один маленький укольчик, а если будешь хорошим мальчиком, получишь воздушный шарик в подарок.
– Катись к черту, – прошипел Доминик. Но на самом деле он вовсе не хотел этого. Лишь бы она осталась рядом и продолжала сжимать его руку. Если бы только он так не боялся.
Вошел врач. По крайней мере, так написано у него на бейдже. На вид ему лет двадцать, не больше. Он прошел к аппарату ЭКГ, просмотрел ползущую из него бумажную ленту и выключил машину.
«Зачем? Неужели все так плохо? Я что, безнадежен?» Хватит, Ник, перестань. Возьми себя в руки. Сядь, пусть видят, что ты в норме. Черт, как это «не можешь сесть»? Это Молли так тебя загипнотизировала?
– Мистер Лонгстрит? Здравствуйте, я доктор О'Кифи. Прежде всего, сердце у вас в порядке. Думаю, это главное, что вы хотели услышать.
Доминик закрыл глаза и почувствовал, как Молли толкнула его кулаком в бок. Он готов был разрыдаться. Он не умирает. Но если он не умирает, что же с ним такое?
– Я правильно понял, что у вас была боль в животе, тошнота и слабость?
– Да, доктор, хотя мы не совсем точно знаем, с чего все началось, – ответила Молли, прежде чем Доминик успел открыть рот. – Он сказал, что у него желудок разболелся, и принял несколько понижающих кислотность таблеток. А потом вдруг побледнел. Я так испугалась.
– Миссис Лонгстрит? – уточнил доктор О'Кифи.
– Совершенно верно. – Молли быстро протянула ему правую руку. – Простите. У меня стальные нервы, уверяю вас. Долг жены не позволяет мне оставить мужа. Ему будет гораздо спокойнее, пока я рядом. Я ведь могу здесь остаться?
– Разумеется. Думаю, это отличная идея, – кивнул доктор О'Кифи. Эта обаятельная белозубая женщина вызывала у него восхищение.
Если бы Доминик мог, он бы прокричал: «Эй, док, вы про меня не забыли?»
После длительного молчания доктор О'Кифи наконец-то оторвал взгляд от Молли и с трудом, но вспомнил, зачем он здесь. Он вставил в уши стетоскоп и принялся осматривать Доминика.
Молли чуть отступила в сторону, но руку Доминика не выпустила. Связать бы ее. И зацеловать.
– У вас были недавно какие-нибудь неприятности, мистер Лонгстрит? – вдруг спросил врач. – Может, вы с миссис Лонгстрит сегодня ссорились?
– Ну что вы. – Молли поднесла руку Доминика к губам и поцеловала. – Мы никогда не ссоримся. Мы поженились недавно. Но вот на работе у него столько неприятностей. Бедный мой, какой тяжелый был у тебя день.
– Не тяжелее, чем обычно, – вставил Доминик. Ему вдруг стало гораздо лучше. Что это за болезнь, если от нее вылечивает прикосновение Молли?
– Не слушайте его, доктор. Стресс – второе имя Доминика. Я слышала, так его назвал священник у алтаря, – не моргнув глазом, выдала Молли.
Нет, ее надо не связывать, а пороть, подумал Доминик.
– Придется нам, мистер Доминик, проделать с вами одну штуку. – Доктор подал знак медсестре, та открыла какой-то ящик и достала оттуда… бумажный пакет?
Доктор О'Кифи взял пакет, встряхнул, чтобы развернуть, и протянул Доминику.
– Пожалуйста, подышите в него, мистер Доминик. Приложите пакет ко рту и носу и плавно вдохните-выдохните.
– Вы шутите?
– Давай, дорогой, не упрямься. – Молли взяла пакет и прижала ко рту Доминика.
– Возможно, у вас предъязвенное состояние, мистер Лонгстрит, или нарушение кислотности. Все это мы сможем узнать на следующей неделе, когда сделаем анализы. Сейчас займемся главным.
Доминик убрал пакет от лица и спросил:
– Так я для этого дышу в пакет? Чтобы вы проверили, есть у меня язва или нет?
Молли схватила пакет и прижала его к лицу Доминика.
– Еще раз так сделаешь, любимый, и я тебе руку сломаю. Дыши.
– Нет-нет, мистер Лонгстрит, конечно, не для этого. Вы дышите в бумажный пакет, потому что у вас была гипервентиляция, которую мы пытаемся остановить.
Этого Доминик не понял, но ему постепенно становилось лучше и лучше, как будто жизнь возвращалась в онемевшие руки и ноги. Так что он не сопротивлялся и слушал.
Гипервентиляция – это не только быстрые судорожные вдохи, как он всегда думал. Иногда ее может вызвать слегка учащенное дыхание, которое продолжается несколько часов. Человек в стрессовом состоянии может даже не подозревать, что дышит слишком часто, пока не начнутся онемение, слабость и прочие симптомы. А как только это начинается, большинство людей впадают в панику, дышат еще чаще, а потом решают, что при смерти.
– Реакция совершенно естественная, но приятного в ней мало, верно? – продолжал доктор О'Кифи. – Держите под рукой бумажный пакет. Подышав в него, вы приведете количество газов в крови в норму, потому что каждый вдох выравнивает содержание кислорода и углекислого газа в организме. И вам сразу станет лучше.
Железная логика. Доминику стало стыдно за свой страх. Чем дольше он дышал в пакет, тем легче ему становилось. Он не собирался умирать. Он просто вел себя как последний болван.
Он так и сказал:
– Я не умирал. Просто вел себя как болван.
– Ну, что ты, дорогой, – произнесла Молли таким тоном, словно всю жизнь провела в сиделках, и шлепнула Доминика по плечу. – Какой же ты болван? Ты просто перенервничал. Переработал. Зато теперь точно знаешь, что пора немного притормозить и научиться расслабляться, прежде чем с тобой действительно случится что-нибудь серьезное. Здоровое питание, спорт, много отдыха. Верно, доктор?
– Полностью с вами согласен. Прежде всего, могу вам посоветовать съездить в отпуск, – ответил доктор О'Кифи, и час спустя Молли уже везла Доминика обратно в поместье. Доминик держал в руках несколько брошюр о том, как бороться со стрессом, пачку таблеток, направление на исследование желудочно-кишечного тракта, рецепт на другие таблетки, понижавшие кислотность (посильнее) и рецепт на успокоительное. И что-то бормотал.
– Я не собираюсь принимать успокоительное, – сообщил он себе, Молли, всему миру; но сам в этом уверен не был. Просто ему хотелось хоть как-то выразить протест.
– Доктор О'Кифи сказал, что «Ксанакс», который он тебе дал, просто легкое успокаивающее. Его надо принимать, если появится тревожность. А другой рецепт – на более сильное лекарство. Только он два раза повторил: прежде чем на него переходить, пропей сначала «Ксанакс», а потом посоветуйся с лечащим врачом.
– У меня никогда не бывает тревожности!
– Скажи еще, что мы только что арбузы воровали. – Молли свернула на обочину и остановилась. Они уже подъехали к повороту в поместье. – Послушай, Доминик. Сегодня тебя предупредили. Брат сказал, что ты слишком много работаешь. Доктор О'Кифи сказал, что ты слишком много работаешь. Знаешь, если два разных человека говорят, что ты плохо выглядишь, пора лечь и отдохнуть.
– Пока сам не свалился?
– Вот именно. Ты что, не понимаешь, как меня напугал?
– Ты что, не понимаешь, как грубо ты со мной обращалась, миссис Лонгстрит? Не могла обойтись без вранья, чтобы тебя не выгнали из палаты? И потом, с чего ты взяла, что я нуждался в твоем присутствии? Руфус, и тот обошелся бы со мной ласковее.
– Ты вел себя как дурак, – сухо сказала Молли. – Надо же было кому-то остаться с тобой, послушать, что скажет врач. Ты потом обязательно соврал бы, сам знаешь. А еще я испугалась, думала, что во всем виновата, мы же поссорились после тех поцелуев. А еще я заставила тебя все утро бегать и поливала водой. До сих пор не понимаю, как могла машину вести, так руки тряслись, я все пыталась вспомнить хоть что-то про первую помощь, и…
Доминик притянул ее к себе, она уткнулась ему в грудь и разрыдалась в голос, с горестными вздохами, громко всхлипывая и шмыгая носом. Все ее тело вздрагивало от рвущихся наружу эмоций.
Слезы закончились так же внезапно, как и начались. Будто закрыли кран. Она выпрямилась, вытерла тыльной стороной ладони глаза и улыбнулась ему сквозь мокрые ресницы.
– Фу, как глупо вышло. Это же ты больной, а я должна тебя утешать.
– Ты разволновалась. Из-за меня. Прости, Молли.
Она кивнула, достала из сумочки носовой платок и высморкалась.
– Попробовал бы не извиниться! Главное – больше никакой работы. Официально ты в отпуске, как сказал доктор О'Кифи. Посмотри, он даже выписал тебе рецепт на отпуск – ну и умница, – принимать один раз в день в течение двух недель. Так что работа отменяется!
– А куда я дену Дерека, Синару, Бетани и Тейлора, который приедет в понедельник? Запру в чулан?
– Ничего с ними не случится, – решительно сказала Молли и завела машину. – Сегодня я, ты и племяшки будем смотреть кино. Завтра утром, если ты не против, сходим в церковь. Днем поедем кататься верхом. И учти, если для того, чтобы ты немного расслабился и отдохнул, тебя надо будет связать, я так и сделаю. Понятно?
– Не совсем, – улыбнулся Доминик. – Лучше бы ты подсказала, как все объяснить Дереку, Синаре, Тейлору. И Билли Уайт, помоги господи. Кстати, ты, кажется, собиралась меня связать? Уточни, пожалуйста, как именно?
– Вот поросенок, – фыркнула Молли, сворачивая на подъездную дорожку. И улыбнулась.
Доминик определенно чувствовал себя лучше. По-прежнему глупо, но гораздо лучше.
