Текст книги "Очаровательная плутовка"
Автор книги: Кейси Майклс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 12 страниц)
То ли ее сон был таким беспокойным, то ли причина была в неловкости полуночного гостя, перевернувшего дубовую кадку рядом с дверью конюшни, но Билли была уже достаточно проснувшейся, чтобы услышать скорбный, стонущий мужской голос:
– Розали, Розали, где же ты, Розали?
Кровь застыла у нее в жилах – Билли села, вцепившись в тонкое шерстяное одеяло.
– Кто здесь?
Через мгновение светловолосая голова Флетчера Белдена показалась из-за края стойла; его волосы по-мальчишески были растрепаны на лбу, его, обычно ясные, глаза были мутными от выпивки, а на его обычно безупречно ухоженном теле не было ничего, кроме сапог, бриджей и белой развевающейся, наполовину застегнутой рубашки. Он выглядел в своем роде изумительно, и Билли желала возненавидеть его.
– Это неудавшийся опекун, Билли, мой мальчик. А кто, ты думал, это, Дед Мороз?
Билли справилась с порывом подняться принять опадающее тело Флетчера в свои руки, давая успокоение его, очевидно, измученной душе, вместо этого сконцентрировалась на графине с бренди в его руке и исходящем от Флетчера перегаре.
– Вы пьяны, – заметила она, впрочем, безо всякой на то необходимости, потому что Флетчер, не ослабляя смертельной хватки за стенку стойла, стал в этот момент медленно опускаться в солому на свои колени.
– Пьян? Я? – возразил Флетчер высокомерно, поднимая голову в попытке сфокусировать взгляд на Билли. – Как ты смеешь, любезный? Я не пьян. Я в отличном построении…
– Вы хотели сказать, «в отличном настроении», сэр, – печально поправила его Билли, не в силах сопротивляться стремлению помочь принять человеку более удобное положение, прислонив его спиной к стене конюшни и вытянув вперед его длинные ноги.
Свесив голову и посмотрев на Билли, Флетчер проказливо осклабился:
– Это я так сказал? Не обращай внимания, это неважно. Что ты здесь делаешь, Билли?
– Я сплю здесь, если вы помните, – сообщила она ему, осторожно освобождая хрустальный графин от безвольных пальцев Флетчера, а затем присела рядом с ним. – Вопрос в том, что вы здесь делаете. Если вы пришли, чтобы выплеснуть то, что переполняет вас сейчас, на безопасном от твоих драгоценных ковров состоянии, то это плохая идея. Здесь и так отвратительно пахнет.
Флетчер положил голову на плечо Билли, от чего она едва не упала.
– Нет-нет, я не для этого пришел, – сказал он тихо. – Хотя у меня есть причина, да. Из тебя получается прекрасная подушка, Билли, ты знаешь? Ты очень мягкий для парня, очень-очень мягкий.
Сердце Билли подпрыгнуло при этих словах Флетчера, и она принялась толкать его до тех пор, пока он не оказался сидящим прямо.
– Пойду позову Хеджа, и мы отнесем вас обратно в дом, – сказала она, пытаясь подняться.
Правая рука Флетчера вытянулась, чтобы грубо остановить Билли.
– Не покидай меня, Билли. – Это была почти мольба. – Я обещаю тебе, я не опозорюсь. Это был пьяный разговор, но теперь я в порядке. И я даже помню, зачем я пришел. Я хочу извиниться за то, что отшлепал тебя. Это было ошибкой, я был не прав. Я не твой опекун. Я вообще не гожусь быть чьим-либо опекуном.
– Кто хочет, чтобы вы были опекуном? – спросила Билли, вспоминая фразу, которую произнес Флетчер, когда он только вошел в конюшню.
Широко разведя руки, Флетчер воскликнул:
– А кто не хочет? Сначала мой отец доверил мне мою дорогую Арабеллу, чтобы я заботился о ней. Потом Кристина Денхам использовала меня как своего ангела-хранителя, чтобы я образумил ее возлюбленного. Но мне этого было недостаточно, я возомнил себя опекуном – нет, добрым самаритянином по отношению к юному джентльмену, который был сам по себе. Это ты, конечно, – пояснил он мимоходом, дав Билли легкий тычок в живот. – Но теперь, теперь все обернулось хуже некуда, спасибо Уильяму Дарли.
Билли едва сдерживала переполняющее ее желание разрыдаться:
– Уильям Дарли? Это не тот друг, о котором вы рассказывали вчера? Тот, что погиб?
Флетчер кивнул и потянулся за графином:
– Он оставил мне сестру – Розали. Милое имя, не правда ли? Розали Дарли. Тот, кто пишет поэмы, должен писать о Розали Дарли. Я не пишу, даже здесь, в Озерном крае, где каждый, и брат каждого тоже, пишет поэмы. Маленькая сестренка Уильяма. Но я не знал. Я никогда ее не видел. И теперь она сбежала, Бог знает куда, и все оттого, что я не знал! Я не смотрел. Как с Арабеллой. – Он откинул голову и посмотрел невидящим взглядом в потолок. – Где же ты, Розали? – спросил он у широких некрашеных досок.
Билли знала, о чем ведет речь Флетчер, и ее сердце сжалось от сочувствия. Она слышала историю об Арабелле, его младшей сестре, о том, как она влюбилась во французского военнопленного, забеременела и покончила с собой, вместо того чтобы рассказать брату о своем позоре. Ясно, что Флетчер винил себя, хотя, с точки зрения Билли, он не мог знать, чем занимается его сестра.
В конце концов, она же не развлекала своего француза в доме? И потом, нет существа хитрее и коварнее женщины – разве она тому не доказательство? Ни один мужчина не может отвечать за то, что у женщины на уме, причем если она хочет это скрыть.
Кристина Денхам оставалась загадкой. Билли слышала ее имя, или думала, что слышала, и оно звенело предупреждающим колоколом в ее голове. Но последние откровения Флетчера по поводу «опекунства» – его попытка наставить своего конюха на путь истинный – были определенно удручающими, за что Билли чувствовала себя полностью виноватой.
Голова Флетчера опять стала падать на ее плечо, и на этот раз Билли не возражала.
– Вы хотите сказать, что не знали, что Уильям Дарли хотел назначить вас опекуном своей сестры Розали, так, кажется, ее звали? А как вы все-таки узнали обо всем?
– Письмо, – промычал Флетчер в ее плечо. – Бэк нашел письмо. Два письма. Миссис Билль написала второе. Ужасная женщина предлагала награду. Очень ограниченная. Розали пропала. Я вновь потерпел неудачу.
Билли кусала сустав пальца, пытаясь соображать, даже в тот момент, когда она тихо обрадовалась тому, что Флетчер вовсе не собирался не выполнять завещание Уильяма. Могло ли бы это сработать? Смогла бы она снова обмануть его?
– Может быть… Может быть, она все-таки появится здесь, в Лейквью, теперь, когда вы вернулись? – с надеждой произнесла она, строя план у себя в голове. – В конце концов, от Паттердейла до Лейквью довольно значительное расстояние, не так ли, по крайней мере для молодой девушки, путешествующей в одиночестве? Возможно, Розали останавливалась где-нибудь по пути, чтобы заработать себе на хлеб насущный и скоро прибудет сюда.
– Возможно. У меня теперь нет времени, чтобы доставить тебя в Танбридж Уэллс, ты понимаешь, – сказал Флетчер внезапно, будто вспомнив вдруг о своей миссии. – Я планировал поручить Бэку отправить тебя дилижансом, но это было бы слишком для меня и стало бы еще одним пятном на моей репутации, как опекуна, не так ли?
– Я не возражаю, сэр, действительно не возражаю. – Билли прервала Флетчера, искренне сочувствуя ему, еще больше, чем себе, при том, что себя ей было сейчас в высшей степени жаль.
– Нет, сначала я должен найти Розали. Только тогда я смогу вернуть тебя твоей тетке. Но ты должен жить в доме. Больше никаких ночевок в конюшне. Ты был достаточно наказан. Пойдем же, – сказал Флетчер и стал подниматься, цепляясь за рукав Билли. – Уже поздно, маленькие мальчики должны лежать в своих кроватях под одеялами. К тому же я уже потерял Розали. Разве могу я позволить себе положить тебя спать не так, как положено?
Билли попыталась открыть рот, чтобы возразить, как Бэк вошел в стойло, схватив Флетчера под локоть.
– Я заберу его, – сказал он, жестом отсылая Билли назад. – И если ты настолько умен, насколько я знаю, ты забудешь сегодняшний визит мистера Белдена. У него был довольно трудный день, и он не мог отвечать за себя. Мы поняли друг друга, молодой человек?
– Без сомнений, – ответила Билли, приняв вторжение Бэка скорее благодарно, чем гневно. Она наклонилась, чтобы взять графин, и протянула его Бэку. – Этого я тоже не видел.
Флетчер протер глаза и как будто сразу протрезвел:
– Бэк, дорогой друг, ты пришел, чтобы выбранить меня или проводить до кровати? Я предпочитаю кровать, честно говоря, потому что чувствую я себя неважно. – Он схватил Бэка за грудки: – Ты же не расскажешь тетушке Белльвилль, не так ли? Она даст мне какое-нибудь мерзкое снадобье, не говоря уже о проповеди.
– Это будет наш секрет, Флетч, – пообещал Бэк, уводя своего друга из конюшни, в то время как Билли медленно опустилась на кучу соломы, размышляя о том, как она могла бы сохранять свой секрет, оказавшись в одной из спален Лейквью. Взглянув на маленький тюк со своими вещами, она подумала было о побеге, но тут же отказалась от этой идеи.
Флетчер проснулся после беспокойного сна, как только часы в холле пробили шесть, с ощущением того, что наконец-то ему удалось подобрать название гнетущим его подозрениям. Он был усталым, он был пьяным, что-то беспокоило его – что-то, что сказал Билли.
Он сполз с кровати, его голова раскалывалась, язык казался в два раза больше. Флетчер добрался до письменного стола, чтобы найти кусочки письма миссис Билль, потратив еще несколько драгоценных минут, покуда его непослушные пальцы пытались открыть трутницу[5]5
Трутница – коробочка, в которую клали трут, использовавшийся для высекания огня.
[Закрыть], чтобы зажечь прикроватную свечу.
Щурясь, почти закрывая глаза, чтобы сфокусировать свой взгляд на тексте письма, он стал искать адрес миссис Билль под ее подписью, четко ощущая при этом удары своего сердца.
И он был там. Черт побери всех лживых, лукавых, скромных, мягких и приводящих в ярость привратников ада – он был там!
«В конце концов, от Паттердейла до Лейквью довольно значительное расстояние, не так ли, по крайней мере для молодой девушки, путешествующей в одиночестве?» – повторил он нараспев слова Билли Бэлкема, посмотрев на едва разборчивую надпись, сделанную миссис Билль: «Ферма Хиллтоп, Паттердейл».
– Я извращенец? А она – тонко воспитанный ребенок? Как я мог быть так слеп? – с криком, заставившим Бэка свалиться с кровати и устремиться по коридору к своему другу, Флетчер поднял кулак и поклялся:
– Я убью это отродье!
Глава 7
Утро было удивительно ярким, как будто нарочно хотело посмеяться над мрачным, полным отчаяния настроением Розали. Вскоре появился Хедж, подскакивая и напевая себе под нос, – верный знак того, что уже наведался в хранилище с бренди. Определенно, день обещал быть для Розали долгим.
– Раскрой глаза, бездельник. – Хедж больно пнул ногой Розали, свернувшуюся калачиком на ворохе соломы и пытавшуюся казаться спящей. – У тебя есть лошади, о которых надо позаботиться.
Розали взвыла и села, схватившись за пострадавшую от тычка Хеджа голень:
– Тебя опять переполняет человеческая доброта, не так ли, Хедж? – проворчала она ему вслед, стараясь не повышать голос, чтобы он не достиг ушей Хеджа.
Глубоко зевнув, она встала, свернула одеяло и провела рукой по своим волосам.
Признаваясь себе, что она готова убить за ванну, Розали отыскала чистую соломинку, чтобы погрызть ее в надежде освежить дыхание.
Она уже оставила всякую надежду когда-нибудь лечь спать на настоящую простынь в настоящей кровати.
Она покорила бы любую вершину ради пары мягких тапочек, чтобы сменить на них тяжелые сапоги, которые натерли жесткие мозоли на ее пятках; переплыла бы любую реку, чтобы сесть за стол и кто-нибудь передал бы ей свежий горячий хлеб и мармелад.
– Я хочу снова быть Розали, – завопила она.
Почти бессонная ночь и невыносимая ноша навалившихся на нее проблем развязали ей язык в самый неподходящий момент.
Голова Хеджа внезапно появилась из-за края стойла. Его большие уши затрепетали, как от порыва ветра.
– Кем, сказал ты? – спросил он своим самым пронзительным голосом. – Ты хочешь снова быть – кем?
Розали пнула бы себя ногой, если бы этот трюк был доступен человеческому существу. А так как это было невозможно и она не намеревалась предлагать сделать это Хеджу, Розали нашла свое убежище в наглом вранье.
– Что за чушь ты несешь? Я ничего не говорил, – вызывающе выругалась она. – Теперь ты пьешь круглые сутки, а не с утра до вечера, как раньше? Не говори мне, что ты стал слышать странные голоса. – Она покачала головой со скорбным выражением лица: – Ш-ш, это плохой знак.
Но Хедж, который успел принять бренди в количестве, скорее достаточном для того, чтобы обострить свой разум, чем затуманить его, не поддался на попытку Розали сбить его с толку. Бодро шагнув в стойло на полусогнутых ногах и подбоченившись, он наклонил вперед свою голову на тощей шее и пристально посмотрел в глаза Розали.
После длинной паузы он повернул голову в сторону и плюнул с поразительной точностью, сбив на лету муху, которая злобно зажужжала, подпрыгивая на соломе.
– Ты, чертова курица, – сверкнул глазами Хедж. – Розали, да? Черт меня побери, если я видал нечто подобное!
Леденящий ужас сковал разум Розалии, и ее колени подкосились от страха:
– Ты, ты же не собираешься пожаловаться на меня, Хедж?
Хедж вскинул голову:
– Я? Ты ополоумела? И как это будет выглядеть – девчонка водила меня за нос? Ты меня ловко одурачила, и я не хочу стать всеобщим посмешищем благодаря своим же стараниям.
Розали бросилась бы ему на шею от благодарности, если бы Хедж мылся немного чаще. Вместо этого она произнесла:
– Спасибо тебе, Хедж. Я буду работать в два раза больше, чем прежде, чтобы отблагодарить тебя. Ты в самом деле лучший друг.
Хедж шмыгнул носом, проворчал что-то по поводу того, что, мол, конечно, было бы замечательно, если бы она стала работать в два раза больше, чем прежде, потому что то, что она делала прежде, не стоило и выеденного яйца. Потом он спросил:
– А почему ты сбежала, Рози? Кто-то охотится за тобой?
– На самом деле, Хедж, я сбежала из работного дома, куда мой злой дядька отправил меня после того, как захватил наше поместье. Моя мать была там со мной, но она умерла – у нее было плохо с сердцем. А хозяин… Скажем так, он стал смотреть на меня со странным блеском в его маленьких свинячьих глазках. Стало понятно, что надо бежать. Я немного разбиралась в лошадях – я часто ездила верхом, прежде чем мой отец умер, и гнусный дядя Арнольд забрал все, что у нас было. Так я и попала сюда.
Хедж не слыл особо проницательным даже в свои лучшие времена, затуманенные многими последующими годами, вымокшими в бренди. Нетрудно было догадаться, что история Розали – быстро сплетенная хрупкая ткань нелепой лжи – оказалась достаточно прочной, чтобы привлечь сердобольного Хеджа на свою сторону.
– Ты моя бедная овечка, – сокрушался бывший жокей, отечески похлопывая ее по плечу, доказывая Розали, что он мог проглотить ведро вздора так же легко, как графин эля. – Но хозяин ничего не должен знать, если он догадается о твоем вранье – нам обоим конец. Так что больше ни звука о том, что ты – девчонка, ты слышишь? Так что держи язык за зубами, а я обещаю тоже помалкивать.
Потирая плечо, Розали энергично кивнула в знак согласия. Она догадывалась, что Хедж больше озабочен своим положением, чем ее, однако она не собиралась испытывать его неожиданное благородство.
– Ты так добр, Хедж. Я обещаю, как можно быстрее я покину Лейквью, и мистер Белден никогда не узнает, что ты прятал в конюшне невинную молодую девушку.
– Невинную молодую девушку… – повторил Хедж, механически потирая щетину на подбородке, но тут до него дошел весь смысл слов Розали. – Ты уж постарайся. – Он отступил на шаг, словно желая отдалиться от нее. – Но пока займись мерином – он что-то захромал и срочно нуждается в припарках. Нога у него здорово раздулась, но ничего, ты сейчас ему поможешь. Ты же справишься, Рози?
Розали кивнула, получив указание от Хеджа, и добавила только:
– Я справлюсь, только если ты пообещаешь перестать называть меня Рози.
Хедж плюнул, в этот раз промахнувшись почти на целый дюйм мимо паука, и чертыхнулся про себя. Без единого слова он повернулся и направился в кладовую, откуда, в чем Розали была уверена, он не покажется до конца дня, что было ей на руку, ведь ей нужно было многое обдумать.
Быстро сполоснув лицо холодной водой и прополоскав рот, она принялась за работу, проделывая путь между стойлами, расположившимися по обе стороны от прохода. Она покормила и вымыла лошадей, убрала навоз; затем отправила нескольких лошадок попастись на небольшом, огороженном забором лугу, и наложила припарку на ногу мерина. Затем она взяла щетку и принялась чистить шелковые иссиня-черные бока Пегана.
Все время, пока Розали работала, она думала о своем, все более усложняющемся положении.
Она стала тратить время на размышления о том, какой недостаток в ее характере постоянно приводил к всевозможным неприятностям, тем более что в ее жизни одна из них не замедляла сменить другую, с тех пор как она себя помнила. Большинство из них, как считал Уильям, являлись следствием ее чрезмерного воображения.
Она не упустила случая поздравить себя за то вдохновенное вранье, которое она только что скормила Хеджу, благодаря тому, что безошибочно обнаружила его слабую точку – прекрасно развитый инстинкт самосохранения, – точно так же, как и еще одну из многих его слабостей – любовь к историям, пахнущим скандалом.
На чем она сейчас сконцентрировалась, это как выбраться из создавшегося затруднительного положения, причины которого – ее паническое бегство с фермы Хиллтоп, переодевание в конюха, все ее обманы, полученная с опозданием весть об опекунстве Флетчера, его план поселить ее в доме до отправки к «тете» в Танбридж-Уэллс, и больше всего ее чувства к нему.
Ее первым импульсом было нырнуть в ночную тьму, прихватив золотое ситечко, примеченное ею однажды, когда ее послали на кухню за сырым мясом, чтобы вылечить Хеджу синяк под глазом, полученный им во время довольно грубого знакомства с нижней частью верхней половины разделенной по горизонтали двери. Подменить ситечко для нее было таким же простым делом, как быть провозглашенной в Лондоне самой блестящей актрисой десятилетия, после чего с чистой совестью стать любовницей Принни.
Этот план был выброшен за борт, как только Флетчер ввалился в конюшню, произнеся ее настоящее имя. Он разбил ей сердце своей печальной историей, и Розали не могла позволить себе вонзить кол в его нежное сердце – усугубить его уверенность в том, что он никудышный опекун.
Она почти проболталась, но он был слишком пьян, чтобы понять, что она говорит, и хорошо, что он не успел настоять на ее переселении в дом. И тут она вдруг поняла, что меньше всего она хочет, чтобы Флетчер узнал в ней своего конюха.
О, она могла бы позволить этому случиться, если бы между ними пробежало несколько слов, подобающих общению между хозяином и слугой. Но их связывало нечто больше, гораздо большее, включая ночь, проведенную в одной кровати, – мысль об этом вгоняла ее в краску.
Это было невозможно – встать и сказать: «Сюрприз! Твой поиск завершен, Флетчер, и, кстати говоря, ты вовсе не извращенец. Я восемнадцатилетняя девушка, а не мальчик. Помимо этого, я еще и Розали, твоя потерявшаяся подопечная. О, да, и еще кое-что: я думаю, я влюбилась в тебя. Разве это не самое замечательное из всего сказанного?»
Замечательное? Вряд ли. Он моргнет раз или два, широко раскрыв рот. Он обрадуется, что сестра Уильяма Дарли нашлась.
На секунду.
А затем, вспомнив ночь в гостинице, и ту «близость», которую они разделили, а также поняв, каким дураком он был, пытаясь произвести на нее впечатление своей мужественностью, он убьет ее. Любовь? Самое последнее, что Флетчер Белден будет когда-либо испытывать к Розали Дарли, это любовь.
Нет, думала она, пробегая щеткой по подрагивающей шкуре Пегана, надо придумать, как выбраться из Лейквью, и сделать это надо сегодня.
Она решила, что ее первым шагом будет возвращение к тому месту, где она зарыла мешок, в котором, помимо прочих разных вещей, были ее платье, нижнее белье, туфли и накидка. Она пыталась вспомнить, было ли это место в точности через два или через три дерева к северу от камня, похожего на овечью голову. Она бы вымылась в каком-нибудь укромном ручье, оделась, а затем явилась бы собственной персоной в Лейквью, представившись давно разыскиваемой Розали Элизабет Дарли.
Никто не узнал бы в ней Билли Бэлкема – она с жаром молила Господа, чтобы никто не узнал. Люди видят то, что хотят увидеть, – это очевидная истина. Они видели маленького, худенького парнишку с чумазым лицом. Ни у кого не было причин, чтобы заглянуть глубже.
«Кроме Флетчера», – напомнила она себе, обойдя Пегана, чтобы взяться за другой его иссиня-черный бок.
Будь что будет, решила она; никто увидит Билли Бэлкема в чистенькой, ухоженной Розали, даже Флетчер, особенно учитывая, что было бы невозможно поставить их рядом и сравнить.
От волнения она закусила свою нижнюю губу, изо всех сил пытаясь убедить себя, что наконец придумала план, который сработает. Она так глубоко погрузилась в свои размышления, шлифуя щеткой переднюю ногу Пегана, что не заметила Флетчера, стоящего в центре прохода между стойлами.
Он стоял в пяти футах, буравя ее своими глазами, с которых наконец спала пелена, исследуя каждый предательский изгиб тела, выдававший в Билли Бэлкеме женщину.
Как он мог быть таким слепым, когда каждое грациозное женственное движение кричало об ее истинной натуре любому, кто потратил бы пару секунд, чтобы взглянуть на нее. Было неудивительно, что она заинтриговала его с того самого момента, когда он впервые увидел ее; было неудивительно, что его тянуло к ней.
Что было удивительным, так это то, что он должен был получить кирпичом по затылку, чтобы увидеть это.
Флетчер приблизился на шаг, вспоминая, как он чувствовал себя после пробуждения в гостинице, как будто бы он держал что-то очень ценное в руках, чтобы в следующий момент упустить эту ценность. Тут же за этим воспоминанием в его сознание ворвался стыд за то, что он спал обнаженным. Неудивительно, что Билли – нет, Розали – так странно смотрела на него из своего убежища в кресле у окна. Девушка могла закатить истерику.
С другой стороны, девушку следовало бы запереть в спальне и посадить на хлеб и воду! Ей нужно прослушать лекцию о том, как подобает вести себя женщине, до тех пор пока ее уши не покраснеют! Девушка, которая была, вопреки его и Бэка первому впечатлению, не из тех маленьких детишек, что все еще подбрасывают лягушек в постель гувернантке, должна быть замужем!
Замужем? Флетчер остановился на этой новой проклятой мысли. Он был так зол, так решителен с тех пор, как осознал, что Билли Бэлкем и есть Розали Дарли, что потребовалось столько времени для того, чтобы прийти к этой совершенно очевидной идее, о которую, казалось бы, он должен был стукнуться лбом в тот самый момент, когда обнаружил ее, Билли-Розали, истинную сущность.
Он, Флетчер Белден, легкомысленный холостяк и человек, пообещавший себе, что единственное, что ему необходимо, – это продолжительный перерыв в общении с женщинами, был захвачен в плен молодой девушкой в течение нескольких минут после прибытия в Лейквью. Он прогуливался с этой самой девушкой по всему Озерному краю, был назначен ее опекуном и после всех своих действий, компрометировавших ее как только можно, был обязан на ней жениться, если хотел и дальше считать себя человеком чести.
«Видно, это наказание за все мои грехи, – пробормотал он с раздражением. – Я и не думал, что моя деяния настолько ужасны, что мне будет уготована такая судьба». Тогда, к своему собственному удивлению, Флетчер улыбнулся: «Ты! О чем ты говоришь, так гнусно подглядывая за человеком, как ты это делаешь сейчас?»
Флетчер, не сообразив, что произнес эти слова вслух, вздрогнул от того, что она внезапно развернулась и бросилась к нему. Он испытывал странное удовольствие от мысли об их неминуемом браке, и отреагировал, как мог, не прибегая к настоящему физическому воздействию.
Оглядывая ее с головы до ног и с ног до головы, тихо впитывая ее четкие женственные черты и маленькие, правильной формы руки, которые могли бы принадлежать молодому человеку, но не в этом случае, Флетчер наконец произнес с холодком в голосе:
– Ты весь в грязи, парень, и твои волосы похожи на березовый веник. Ты, похоже, расчесываешь их граблями?
Розали открыла было рот, чтобы ответить, но потом передумала. Как она могла сочувствовать этому несносному человеку? Что за блажь поселилась в ее голове, заставив ее поверить, что она действительно любит его?
Она прислонилась к стенке стойла, уперев щетку себе в бок, и усмехнулась:
– Как ваша голова, мистер Белден, сэр? Или это ваш желудок находит удовольствие в том, чтобы помучить вас этим утром? Должен сказать, вы выглядите неважно.
Флетчер отказался проглотить наживку и лишь улыбнулся. Его загорелая кожа пошла морщинками у внешних уголков его глаз, отчего нутро Розали превратилось в топленое масло.
– Я чувствую себя чудесно, Билли, даже более чем, спасибо за беспокойство. Требуется нечто большее, чем немного бренди, чтобы свалить меня, хотя я приношу свои извинения за беспокойство, доставленное тебе прошлой ночью. У меня нет привычки напиваться до крайности, хотя в то же время я не методист[6]6
Методисты – конфессия в христианстве, отделившаяся от англиканской церкви в 1738 г., последователи которой отличались пуританством.
[Закрыть] и знаю, как забавно можно провести время. Я не утомил тебя печальными рассказами? Не могу вспомнить большую часть вечера, – соврал он и глазом не моргнув, и тут вдохновение пришло к нему. – Хотя Бэк изрядно помучил меня этим утром, зачитав даже не весь список моих грехов.
– Вы действительно ничего не помните? – Розали пристально посмотрела на него, цепляясь за новую надежду и проглатывая наживку, умело подброшенную Флетчером. – Ничего? Вообще ничего?
«Ах ты дьяволенок», – думал Флетчер, наблюдая с весельем, как проказливая искорка сверкнула в зеленых глазах Розали. Ему опять стало интересно, сколько ей лет. Было чертовски сложно определить ее возраст. Ей могло быть сколько угодно, от семнадцати до двадцати.
– Почти ничего, – сказал Флетчер после того, как решил, что заставил ее достаточно долго не дышать в ожидании его ответа. – А что, я говорил какие-нибудь ужасные вещи?
– Нет! Вовсе нет, – быстро отозвалась Розали, а ее ловкий разум уже выстраивал новое решение для ее проблем. – Вы сказали, что пришли только для того, чтобы поделиться своими планами попросить Бэка взять мне билет на дилижанс, чтобы я отправился к своей тетке в Танбридж-Уэллс как можно скорее. Бедная женщина. Вы убедили меня, что она, должно быть, совершенно расстроена моим отсутствием. Вы это помните?
Флетчер покачал головой с пустым выражением лица, намереваясь еще немного поиграть в ее игру, чтобы посмотреть, куда их приведет ее заблудший разум:
– Нет, я бы не сказал, что я это помню. Мне кажется, я забыл больше, чем помню.
– Ой, как плохо! – посочувствовала Розали, выйдя из стойла и проходя мимо Флетчера, чтобы посмотреть, как там мерин, между тем как пристальный взгляд мистера Белдена уже начинал действовать ей на нервы. – Значит, вы не помните, как я умолял вас не тратиться ради меня, поскольку я заработал достаточно денег, чтобы самостоятельно купить билет на дилижанс, что уходит сегодня после полудня.
Нет, не дьяволенок, а настоящий дьявол, думал Флетчер, сдерживая улыбку.
– Я не хотел бросать Хеджа в его тяжелых трудах, на всех этих лошадей, которым нужно столько заботы, но вы открыли мне глаза на мою чудовищную ошибку – мой побег. У меня есть ответственность, и я должен поступать как мужчина. Вы были, – добавила она осторожно, все еще стоя спиной к Флетчеру, – крайне довольны моей идеей и пожелали мне доброго пути.
– Не может быть! А что насчет моего плана переселить тебя в дом до того момента, как я найду свою подопечную? Я говорил тебе, что у меня есть подопечная?
– Да, сэр, в самом деле, и это была еще одна причина, по которой я решил не утруждать вас своими проблемами, – импровизировала Розали, повернувшись к нему, но не в силах посмотреть Флетчеру в глаза. – У вас и так полно забот, добрый сэр, и, хотя это был знак чести с вашей стороны, боюсь, я действительно должен отклонить ваше доброе приглашение.
Флетчер был вынужден отвернуться, чтобы скрыть улыбку. Это «добрый сэр» развеселило его. Да и выражение «знак чести» прозвучало восхитительно, но «добрый сэр» перебил все.
Вот что он мог сказать о Розали Дарли: она весьма и весьма быстро соображала. Если бы не эта ее тяга к преувеличению, Розали могла бы заставить его поверять, что она действительно Билли Бэлкем. Об повернулся к ней и сказал мягко:
– Это ты, Билли, не должен утруждать себя ради меня.
– Но…
Флетчер поднял руку, чтобы остановить ее возражения:
– Я ничего не хочу слышать. Я знаю, хоть я и был очень пьян прошлым вечером, я не мог согласиться на такой план, и теперь я забираю назад данное тебе разрешение покинуть Лейквью. Ты соберешь свои вещи и переедешь в дом сейчас же, где я буду присматривать за тобой до тех пор, пока у меня не будет достаточно времени для того, чтобы лично сопроводить тебя в Танбридж-Уэллс. Замечательный юный мальчик, такой как ты, снова окажется один на дороге? Нет-нет. Я не смогу спокойно спать, малыш.
– Но, сэр, – попыталась настоять на своем Розали, все еще стараясь выбраться из удавки, затягивающейся на ее шее, покуда ее простенький план бегства и возвращения разваливался на глазах. – Я не могу быть вашим нахлебником. Пожалуйста, если вы не отпускаете меня, позвольте мне хотя бы остаться здесь, на конюшне, где я смогу помогать Хеджу.
– Быть моим нахлебником? – повторил Флетчер, чувствуя наконец некоторое облегчение. – Мне, кажется, ты меня не так понял, малыш. – Его следующие слова прозвучали как жесткое требование: – Ты не будешь моим нахлебником, конечно, нет. Ты будешь моим личным слугой, пока ты остаешься в Лейквью. Помнишь, как ловко ты управился с моими сапогами? Помню, Бэк раз провозился с ними до ночи, когда мы были с ним в Лондоне. Ты себе не представляешь, какое облегчение ему принесет твое присутствие. Так что бросай эту щетку и пошли.
Розали была готова биться до конца, но ей хватало ума, чтобы понять, что битва закончена, я логики, чтобы понять, что битва проиграна.
– Да, сэр, мистер Белден, сэр, – проворчала она, швырнув щетку на пол, и подняла узелок со своими уже собранными пожитками.
Несколько мгновений спустя эта пара во главе с Флетчером – длина его ног вынуждала Розали делать два шага против его одного – уже двигалась через лужайку по направлению к дому.
Не покидая места своей засады за разделенными дверьми стойла, в котором жила Чертовка, Хедж, слышавший каждое слово из разговора между хозяином и конюхом, нащупал под рубахой фляжку, что всегда была поблизости от его сердца. Его охватила неожиданная потребность в укрепляющем глотке.
– Ох, недобрый час, – простонал Хедж в порыве жалости к себе, утирая свой рот тыльной стороной ладони. – Он знает, Рози, девочка моя. Как пить дать, Белден знает. И зачем ты решила устроиться именно здесь, на конюшне? Теперь нам обоим несдобровать.
