Текст книги "Очаровательная плутовка"
Автор книги: Кейси Майклс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 12 страниц)
Билли отважилась посмотреть через плечо и увидела Флетчера, догоняющего ее. Его рука была вытянута вперед, как будто он собирался вырвать ее из седла, прежде чем она достигнет прохода. Он собирался спасти ее. Что за милая мысль! Каким благородным был Флетчер, каким мужественным! Он бросится к ней, вытащит ее из седла, прижмет к себе ее дрожащее тело и обнаружит, что она – женщина.
Билли не верила в происходящее. Как она смогла попасть в настолько затруднительное положение? Жизнь не должна быть такой сложной!
Даже несчастные героини романов, которые она читала по ночам, запершись в своей спальне, никогда не сталкивались с такими сложностями. Все, с чем им приходилось иметь дело, – это безголовые призраки, стонущие привидения и злые демоны. Им никогда не приходилось справлять нужду, прячась за деревом, или пытаться уснуть рядом с обнаженным мужчиной, или выбирать между мерзкими родственниками и удивительно привлекательным человеком, который, правда, не заботился о ней настолько, чтобы отправиться на ее поиски самостоятельно, а вместо этого шатался по полям и лесам со своим конюхом, которого он, по доброте душевной, едва не довел до безумия.
Неожиданно время для нерешительности и жалости к себе прошло. Пеган почти поравнялся с Чертовкой. Флетчер скакал так близко к Билли, что она могла слышать его дыхание. Ей нужно было делать выбор. Этот выбор теперь ограничивался двумя вариантами: либо верная смерть в результате прыжка, либо верная смерть от стыда в руках Флетчера.
Судьба, эта загадочная леди, которая была решительно зла по отношению к Билли на протяжении нескольких последних месяцев, в этот раз отнеслась к ней благосклонно, приняв форму маленькой ямки в земле. Правое переднее копыто Пегана грубо воткнулось в эту ямку, и оба, всадник и лошадь, моментально рухнули на землю. Билли натянула поводья, остановилась, соскочила с лошади и бросилась к лежащему на земле Флетчеру.
– Ах, не умирай, пожалуйста, только не умирай, – запричитала Билли, прижав к своей груди голову Флетчера, раскачиваясь туда-сюда, понимая, что вся вина за произошедшее полностью лежит на ней. – Ты не можешь умереть, посмотри, Пеган уже поднялся на ноги, и он в полном порядке. Если с глупой лошадью все в порядке, с тобой тем более должно быть все в порядке. Пожалуйста, Флетчер, поговори со мной…
– Что ты хочешь, чтобы я сказал?
– Флетчер! – Билли едва не поддалась внезапному порыву покрыть все его лицо благодарными поцелуями, сдержавшись в самый последний момент, и произнесла:
– Я знал, что с вами все будет в порядке, мистер Белден, сэр. Это было неплохим падением.
Флетчер, оставаясь в своей странно-удобной позиции, с головой, все еще покоящейся в руках Билли, моргнул и спросил:
– Умоляю, скажи мне, с точки зрения твоего очевидно испорченного разума, что есть плохое падение? Я не слетал с лошади с тех пор, как мне было двенадцать лет. Это не было особенно приятным событием тогда, и это не было более приятно теперь. Неважно. По растерянному выражению твоего лица я могу судить, что задал глупый вопрос. Я надеюсь, Билли, ты не будешь возражать, если я задам еще один. Ты не против ослабить мертвую хватку, которой ты вцепился в мою голову, чтобы я смог встать и осмотреть свою лошадь?
– Так вы не сердитесь? – поинтересовалась Билли, все еще не выпуская его голову из рук. – Вы не собираетесь побить меня, точно?
– Побить тебя? По какой причине я должен это сделать? – спросил строго Флетчер.
Билли могла придумать тысячу причин, по которым Флетчер должен был забить ее насмерть, но она не собиралась выдавать ни одну из них.
– Ни по какой, – сказала она, пожав плечами, и отпустила его.
В следующее мгновение Билли лежала лицом вниз, поперек коленей Флетчера, который отпускал недюжинные шлепки в области задней части ее бриджей.
– Это за то, что ты дерзишь мне через слово, – сказал он во время первого шлепка, – эти два за то, что ты лгал мне о том, кто ты есть на самом деле, – сообщил он ей, шлепнув ее еще два раза.
– Ой, прекратите! – закричала Билли, отчаянно пытаясь прикрыть свой зад руками.
– А это за то, что ты, черт возьми, едва не убил себя из своего глупого упрямства, – продолжал он упорно, убирая ее руки. – А это за то, что ты чуть не убил и меня!
Слезы брызнули из глаз Билли после того, как Флетчер бесцеремонно положил ее на землю и встал, подзывая Пегана, который моментально поднял голову от травы и зашагал к своему хозяину.
– Вы не можете бросить меня здесь, – захныкала Билли, глядя на монстра, который когда-то был лучшим другом Уильяма Дарли.
Флетчер даже не посмотрел в сторону конюха. Он не мог себе позволить посмотреть на него, потому что не хотел, чтобы Билли увидел то отвращение, которое он сейчас испытывал по отношению к самому себе. Черт возьми, опять это происходит! Он только что привел в исполнение наказание, давно заслуженное этим несносным мальчишкой. Так почему он почувствовал опять все ту же, теперь уже знакомую волну запретной страсти, которая нахлынула на него сразу же после пробуждения в гостинице?
Он ощутил покалывание в кончиках пальцев, когда он вспомнил ощущение от их прикосновения к округлым ягодицам Билли. Внутри него все трепетало от желания, которое было больше проклятым, чем захватывающим. У него стало сухо во рту, его сердце готово было выпрыгнуть из груди, ноги подкашивались – и ничего из этого не было связано с его падением с Пегана.
– Я не собираюсь оставлять тебя здесь, малыш, – произнес он наконец мягким голосом, все еще не смея взглянуть на своего конюха. Он взял под уздцы Чертовку и подвел ее к Билли, которая, уперев ступню в ладони Флетчера, сложенные лодочкой, смогла вскочить в седло.
– Извините, – хрипло прошептала Билли, засопев от неприятных ощущений в местах соприкосновения с седлом, которые все еще звенели после шлепков Флетчера. Она заерзала, пытаясь найти наиболее комфортное положение. – Я не хотел сделать ничего плохого, честно.
Флетчер поднял свое бледное и напряженное лицо и посмотрел на своего конюха. Он не мог по-настоящему сердиться на Билли. Билли не был виноват в том, что Флетчер сильно презирал себя сейчас.
Все мысли Флетчера сконцентрировались на возвращении в Лейквью, отправке Билли домой к его тетке в Танбридж-Уэллс, причем как можно скорее, и на том, чтобы найти себе женщину – любую готовую женщину – чтобы он смог наконец поверить в то, что не превратился в извращенного монстра.
– Я знаю, что ты не хотел, малыш, – сказал он добродушно и отвернулся. В этот момент небеса разверзлись, и на долину обрушился проливной дождь. – А теперь пойдем домой.
Глава 6
– Флетч, неужели мрачное создание, которое я вижу перед собой, – это действительно ты? Лезбридж сказал мне, что ты вернулся. Ты выглядишь ужасно, хуже, чем в Лондоне. Я думал, ты уезжал, чтобы отдохнуть. У тебя такой вид – после трехдневного расстройства желудка ты бывал более свежим. Только бы твоя тетушка не наткнулась на тебя вот такого, а то тебе не спастись от ее мерзких снадобий, как пить дать.
– Расстройство желудка? – Флетчер повторил бесцветным голосом и упал в кресло посреди своей комнаты. – Бэк, я был бы рад расстройству желудка, если бы оно отвлекло меня от этой проклятой головной боли.
– Видимо, ты уже отвык спать под открытым небом, – шутливо сказал Бэк, качая головой в ответ на стоны Флетчера.
– Никогда не признавайся, что несчастье другого человека приводит тебя в восторг, мой друг. Как ты думаешь, ты можешь перестать издеваться надо мной хотя бы ненадолго, ровно настолько, сколько хватит, чтобы принести мне немного бренди? Лезбридж посмотрел на меня с такой злобой, когда я попросил его об этом. Я думаю, графин с этим замечательным напитком вряд ли появится на этом столе в ближайшее время. Ты знаешь, дорогой Бэк, как это унизительно – осознавать, что я больше не хозяин в собственном доме?
Бэк затворил дверь и закрыл ее на ключ, прежде чем извлек графин и пару бокалов из шкафчика, а затем наполнил их.
– Твоя тетушка прочла один научный трактат, в котором утверждалось, что дурной нрав происходит из печени под влиянием дьявольского напитка. Я думаю, Лезбридж следует ее указаниям и не подает алкоголь до ужина, ради нашего же блага, разумеется. Но это неважно, друг мой. Лучше расскажи мне, почему у тебя такой вид, как будто завтра наступит конец света, при том что у тебя были такие обширные планы на следующую весну?
Флетчер поднял бокал, осушил его и протянул вперед за следующей порцией:
– Когда ты успел припрятать бренди, Бэк? Видно, ты не боишься моей тетушки.
Бэк намеренно игнорировал вопрос и наполнил оба бокала. Он не хотел, чтобы его друг знал об избранном им пути наименьшего сопротивления: лучше спрятать запасы бренди, чем расстроить тетушку, намерения которой были добрыми, хотя и являлись следствием порочных идей.
– Неужели тебя совсем это не развлекло: прогулка по сельской местности, единение с природой?
Флетчер уставился на дно своего бокала, желая облегчить душу перед Бэком, но не знал, с чего начать; если, конечно, он мог хоть что-то сказать, не проклиная себя при этом. Да и что он мог сказать? Что он вдруг обнаружил в себе влечение к своему конюху? Вряд ли.
Мог ли он сказать, что он вел себя как шут, похваляясь своими подвигами, подобно напыщенному петуху, только для того, чтобы унять свое волнение, возникающее при одном лишь взгляде наивных глаз Билли Бэлкема? Почему бы ему сейчас не подпалить себе волосы и не станцевать джигу, покуда пламя будет поглощать его? Это было бы не менее шокирующим зрелищем.
– Я обнаружил, что наш дерзкий Билли Смит есть не кто иной, как не менее дерзкий Билли Бэлкем, – произнес Флетчер, понимая, что надо хоть что-нибудь сказать. – Он сбежал от читающей проповеди тетки из Танбридж-Уэллс. Я бы хотел, чтобы ты организовал его отправку туда как можно скорее.
Бэк взглянул на своего друга, пытаясь определить тон его голоса. Голос Флетчера звучал устало. Да, именно так, устало и как-то обеспокоенно.
– Хорошо, конечно, – сказал он, натужно улыбаясь; – похоже, ты сделал то, что намеревался. Ведь именно это ты хотел сделать, не так ли, Флетчер? Остаться с мальчиком наедине, войти к нему в доверие, чтобы выудить из него правду? Ты мог бы провести свою тетушку, но ведь это не требует большой тонкости. Я был убежден, что ты пытался совершить хороший поступок. Пожалуйста, прими мои поздравления. В чем же секрет? Твое открытое честное лицо или несколько ночей на природе? Лично я голосую за твое лицо.
Флетчер улыбнулся, но вдруг у него стало тяжело на сердце – он вспомнил, как отшлепал Билли. Даже Бэк вряд ли сочтет это хорошим поступком.
– Спасибо, Бэк. Теперь, если можно, я хотел бы сменить тему. Я проходил через желтый зал по пути наверх. Спасибо за отличную работу. Что-нибудь еще удалось сделать в мое отсутствие? Впрочем, я не думаю, что у тебя было достаточно времени.
Бэк присел, вытянув свою негнущуюся ногу.
– Есть еще кое-что, Флетч, – сказал он, доставая из кармана потрепанный измятый конверт. – Как ты помнишь, ты отправил свой военный багаж напрямую в Лейквью, когда возвращался из Испании. Я обнаружил его на чердаке рядом со столами, которые твоя тетушка приказала перенести туда из желтого зала. Я позволил себе распаковать его.
Флетчер усмехнулся:
– Мой военный багаж? Отличное определение для тряпок и лохмотьев, которые я привез с собой. Тебе не нужно было утруждать себя, Бэк. Следовало бы сжечь все это на костре. Я не из тех, кто ностальгирует над потрепанными сапогами или выцветшим мундиром.
Бэк кивнул в знак согласия:
– Это именно то, что я и сделал с этими вещами, за исключением твоего бритвенного набора, поскольку он достался тебе от отца, и некоторых других вещей. – Он протянул конверт: – Я все упаковал обратно на чердаке. Но я подумал, что, может быть, тебе интересно будет взглянуть на это. Я нашел его под подкладкой одной из сумок.
Флетчер поднялся и осторожно взял конверт:
– Я не припомню никакого конверта. – Он поднес его к глазам, чтобы рассмотреть надпись, частично скрытую пятнами грязи. – Оно адресовано мне и помечено «Лично в руки».
Он подошел к комоду, достал нож и распечатал конверт. Внутри был только один листок бумаги, раскрыв который Флетчер уронил конверт и воскликнул:
– Бог мой, Бэк! Это от Уильяма Дарли! Я только недавно рассказывал о нем Билли. Но как ты думаешь, за каким дьяволом он написал мне письмо и спрятал его в моей сумке?
– Дарли? – переспросил Бэк задумчиво, придвигаясь ближе и пытаясь заглянуть в письмо через плечо Флетчера. – Это не тот приятель, о котором ты говорил мне – тот, что спас тебя от французского снайпера? Что в письме?
Флетчер отступил от Бэка на шаг и немного дрожащим голосом прочел слова своего погибшего товарища по оружию: «Мне чертовски жаль, если ты читаешь это письмо, мой друг, потому что это значит, что мое предчувствие сбылось и меня больше нет рядом. Я могу только надеяться, что заберу пару дюжин «старых штанов» с собой, прежде чем попаду на тот свет. У меня был плохой сон прошлой ночью, Флетч, ужасный сон, в котором я видел себя умирающим на поле боя, лежащим с открытыми, но ничего не видящими глазами и с большой кровавой дырой в своей груди. Это была не очень милая картинка, скажу я тебе, и она мне совсем мне не льстит»…
– Он увидел во сне собственную смерть, – перебил Бэк, дотянувшись до графина с бренди. – Это чертовски страшно.
Флетчер едва слышал его, он продолжал читать.
– Черт возьми! – воскликнул он, раскрыв рот. – Бэк, послушай вот это: «Я смотрел на тебя и слушал, когда ты рассказывал про Арабеллу. Неважно, что ты говоришь, но ты – достойный человек, и я знаю: ты был прекрасным братом. Вот почему я прошу тебя позаботиться о моей сестре, если что-нибудь случится со мной. Я знаю, я никогда не упоминал о ней: после того как я услышал об Арабелле, я не хотел беспокоить твою душевную рану рассказами о Розали. У меня и Розали нет никого, кроме миссис Билль, но, на мой взгляд, она не в счет. Мысль о том, чтобы оставить на нее бедную Розалии, – это еще больший кошмар, чем тот, о котором я написал выше. Ее сын Сойер еще хуже. Я не могу принять такую ужасную судьбу для своей дорогой сестры. Она милая маленькая девочка, тонко воспитанная, сияющая и радостная. Ты полюбишь ее, Флетч, это точно»…
– Что, вероятно, означает «ужасная сопливая невоспитанная девчонка, которая подбрасывает лягушек в постель своей гувернантки», – вставил Бэк, покачивая головой.
Флетчер грозно посмотрел на Бэка и продолжил: «Я уже написал ей о моем решении назначить тебя ее опекуном и о том, как я верю в твою помощь. Я знаю, ты сделаешь все для нее, пока она не достигнет совершеннолетия или пока ты не найдешь для нее достойную партию. Денег у меня вполне достаточно, чтобы провести лондонский сезон, если Розали вдруг захочет этого. Это письмо послужит законным основанием для опекунства – я призвал в свидетели капитана Петерсона. Ну а если посчастливится, я разорву это письмо завтра вечером после битвы, и ты никогда не увидишь его».
Бэк опустился в кресло, в то время как Флетчер свернул письмо и подошел к окну.
– Бог мой, Флетч, сколько времени прошло с тех пор, как Уильям Дарли погиб?
– Несколько месяцев, – ответил Флетчер бесцветным голосом, замечая, что у него трясутся руки. – Много месяцев. Петерсон тоже погиб в тот день, что объясняет, почему он не сообщил мне о письме. Боже мой, Бэк, бедная маленькая девочка! Как ее зовут? Розали? Что она может подумать?
Бэк задумался над вопросом Флетчера, прислонившись к стене и поджав губы.
– Могу себе представить, – сказал он после паузы. – Она думает, что ты, так же как и ее брат, погиб. Или что ты самый большой мерзавец, каких только видел свет.
Тетушка Белльвилль, с опозданием догадавшись, что ее дорогой племянник льстил ей, а на самом деле предпочитал, чтобы желтый зал оставался желтым, теперь намеренно избегала заходить в него и сидела в музыкальной комнате, размышляя над идеей покрыть ее слишком невзрачно окрашенный куполообразный потолок позолотой.
И что же? Дворецкий, дорогой тетушкиному сердцу человек, предупреждал ее, что цена позолоты может стать препятствием на пути ее вдохновения. Это наводило ее на печальную мысль о том, что даже дражайший Лезбридж пытался ей возражать. Возможно, только возможно, ее вклад в украшение Лейквью был не оценен.
– Нет-нет, я, должно быть, ошибаюсь, – уверяла она себя, кутаясь в шарф из пейсли[3]3
Пейсли – ткань, украшенная орнаментом, по названию шотландского города.
[Закрыть] с кисточками. – Мой вкус не может быть проблемой – многие добрые женщины в окрестности отпускали мне комплименты по поводу моих нарядов. Возможно, проблема в расходах; впрочем, я думаю, мы можем сэкономить, покупая овощи или сальные свечи подешевле.
Мысль о том, что ее замечательный племянник мог быть скупым, заставила нахмуриться круглое лицо миссис Белльвилль. Если начнется экономия, ее дни в Лейквью сочтены, потому что первым, от чего избавятся, будет бесполезная родственница.
Тетушка Белльвилль закусила нижнюю губу, размышляя о неприятной возможности снова оказаться на дороге в поисках другого дальнего родственника, о котором можно было бы позаботиться, обеспечивая себе крышу над головой.
Она зевнула, не в первый раз раскаиваясь в решении ответить отказом на предложение Ричарда Кэстербриджа сорок лет назад. Да, он был вдовцом с шестью ужасными детьми, живущим в продуваемом сквозняками доме, напоминавшем бесформенную кучу, где-то неподалеку от Ньюкасла, с отвратительными зубами и еще более отвратительным запахом изо рта, но он предложил ей руку и сердце, чего не сделал ни один мужчина в ее жизни. Кроме того, дети Ричарда к настоящему моменту уже бы подросли, да и сам он, возможно, благополучно отошел бы в мир иной, и бесформенная куча со сквозняками стала бы вполне приятным для проживания местом, если бы это была ее бесформенная куча.
Тетушка Белльвилль села ровно, решив не тратить больше свое драгоценное время на сожаления об ошибках прошлого, а сосредоточиться на насущных проблемах. Дело ясное, Лезбридж – который не мог разглядеть даже самый прозрачный намек, даже если этот намек обвязать ленточками и положить в его овсянку, – не собирался спасать ее, женившись на ней, при том что дворецкий был далеко не той партией, о которой она мечтала, отказав Ричарду. Но Лезбридж был милым человеком, к тому же тетушка Белльвилль молчаливо признавала, что и она уже не первой свежести, чтобы быть разборчивой.
Нет, она должна найти какой-нибудь другой путь, какой-нибудь удивительно надежный план, чтобы сделать себя необходимой для племянника, и лучше бы ей сделать это быстрее, чем повар подаст вчерашний хлеб или она станет следующей статьей «экономии» в Лейквью.
Лезбридж говорил ей раньше, что Флетчер вернулся из своего ребяческого путешествия по холмам Озерного края совсем не таким радостным, каким он в него отправлялся, таща за собой этого бедного несчастного конюха; а сейчас он заперся у себя наверху с Бэком, изучая, скорее всего, бухгалтерию поместья или обсуждая еще какие-нибудь опасные для нее вопросы.
Не была ли говядина слишком жилистой за ужином вчера – или она напрасно беспокоится? Жилистая говядина, покупка нескольких небольших столиков и новой краски для желтого зала – было ли этого достаточно для того, чтобы вежливо попросить ее паковать чемоданы, избавляясь от лишнего рта в Лейквью?
– Дорогая тетя, наконец-то я обнаружил вас. Я искал вас в желтом зале и в утренней комнате, мне и в голову не могло прийти, что вы прячетесь здесь. Вы случайно не взялись за арфу? О, нет! Я вижу недовольство на вашем милом лице. Не говорите мне, что никто не умирает, и поэтому вам нечем заняться. Как невнимательно с их стороны! Не должен ли я вызвать у себя кашель, для того чтобы наполнить радостью ваш день?
Тетушка Белльвилль вздрогнула и оглянулась, чтобы увидеть своего племянника, стоящего в проеме двери, выглядящего столь вызывающе здоровым да еще и привлекательным, что она почувствовала острое желание отвесить ему пощечину. Если бы он любил ее или по меньшей мере испытывал малейшее к ней расположение, то мог хотя бы немного прихрамывать.
Флетчер покинул свою позицию в дверях, чтобы пройтись по комнате, затем осторожно присел в старое отцовское, с маленькими крылышками по краям спинки, шератоновское[4]4
Шератон – стиль мебели в XVIII в.
[Закрыть] кресло, которое всегда было его любимым в этой комнате, где остальная мебель была очень неудобной. Его мать жестко придерживалась мнения, что удобные кресла в музыкальной комнате есть не что иное, как прямое приглашение невежливой публике подремать во время любительских концертов. Шератоновское «крылатое» кресло было ее единственной уступкой комфорту, и, что еще более важно, оно создавало ощущение присутствия ее мужа в этой комнате.
– Тетушка Белльвилль, – начал Флетчер, удивляясь, зачем он спрашивает, воображая себя при этом отчаянным человеком. – Прибывала ли в Лейквью какая-нибудь корреспонденция в мое отсутствие?
Казалось, тетушка не вполне поняла Флетчера, судя по ее растерянному взгляду:
– Я так думала, что Бэк отвечает за прием корреспонденции, Флетчер. Кроме того, тебя не было всего несколько дней. Ты ждал какого-то важного письма? Возможно, хороших новостей с биржи? Ты планируешь празднество? Я могла бы приготовить специальный обед, который будет намного лучше, чем та жилистая говядина, которая была прошлым вечером.
Флетчер с недоумением посмотрел на свою тетю. Он никогда не думал, что женщине могут быть интересны финансовые дела.
– Нет-нет. – Он покачал головой. – Я уже спросил Бэка о последних нескольких днях. Я говорю о нескольких месяцах между отъездом Бэка из поместья и моим возвращением из Лондона. Может, были какие-нибудь письма или посетители, о которых мне следовало бы знать?
Тетушка Белльвилль наклонилась вперед с обеспокоенным видом:
– У тебя какие-то неприятности, Флетчер? Ты ведь не посещал игорные дома, не так ли? Игра может быть большим злом, ты знаешь. Именно так мой отец промотал свое состояние, остатки своей души, заложив все, что только можно, под конец жизни. У меня есть небольшая сумма денег, если ты нуждаешься в ней, но, разумеется, если я отдам ее тебе, я больше не смогу жить за свой счет и буду вынуждена навсегда остаться здесь, в Лейквью.
Флетчер прикрыл рот рукой, обдумывая слова тети. Ясно, она была обеспокоена чем-то, и так же ясно, у нее и у него были совершенно разные цели в этом разговоре.
– В долгах ли я, тетя? – произнес он задумчиво. – Я не размышлял над этим, но, кажется, вы считаете, что агенты кредиторов скоро постучатся в мою дверь. Пожалуйста, просветите меня на этот счет.
– Так ты не в долгах?
– Напротив, тетя. Я, если верить моим адвокатам и банкирам, неприлично богат. Хотя я благодарю вас за предложенную ссуду.
Улыбка женщины осветила комнату, а затем так же быстро потухла.
– Значит, все дело в том, что тебе не нравится мой вкус и милый Лезбридж сказал мне о цене на позолоту только для того, чтобы не ранить мои чувства. Мне так стыдно.
«Вина? Стыд? Черт возьми, неужели вина связана со всем, что происходит в этом мире?» – уже чуть было не выпалил Флетчер, но затем мудро решил оставить это в себе и вернуться к цели, ради которой он разыскивал тетушку.
– Были какие-нибудь письма или посетители, тетя, или, может быть, произошло что-то необычное в Лейквью за последние несколько месяцев?
Довольно напряженный тон племянника заставил тетушку Белльвилль собраться с мыслями, отбросить на время свое беспокойство и сконцентрироваться на его вопросе.
– Было одно очень странное письмо, как я помню, но оно вряд ли имело какое-либо значение, потому что мне был непонятен его смысл. Я ответила на него сама, посчитав ненужным беспокоить Бэка в Лондоне.
Теперь настала очередь Флетчера наклониться поближе в своем кресле.
– Странное, тетя? В каком смысле?
Тетя Белльвилль почувствовала гордость на секунду – она всегда была счастлива, когда кому-нибудь требовалась ее помощь:
– Там был очень странный адрес, указан только дом, но никто из живущих здесь. Орфография и почерк ужасны. Но мне стало жаль бедную девочку – я бы не смогла прожить и дня в ее положении, поэтому я ответила ей.
Флетчер почувствовал, что голова его начинает кружиться, в то время как холодный ужас наполнял его душу.
– Это письмо, тетя, может быть, оно было от кого-то, кого звали Розали?
– Розали? – переспросила тетушка. – По-моему, нет.
Ее племянник откинулся в кресле с печальным выражением лица, и сердце тетушки смягчилось.
– Но оно было о ней, – добавила тетушка, надеясь помочь. – Бедная малютка. Из письма я поняла, что она пропала.
– Пропала? – Флетчер вскочил с кресла. – Дайте мне это письмо сейчас же! – потребовал он довольно резко, больше не в силах терпеть это выуживание нужной ему информации из запутанной памяти тетушки по крохам – это сводило с ума.
– Если только я смогу найти его! – Тетушка Белльвилль поднялась с кресла, уронив свой шарф, и поспешила из комнаты. С деловым видом она проскочила мимо озадаченного Лезбриджа. – Это чрезвычайно важно. Мой племянник должен получить эту вещь немедленно.
Лезбридж проводил взглядом удаляющуюся женщину, вошел в музыкальную комнату и сердито посмотрел на своего хозяина.
– Если бы вы позволили мне дать вам совет, сэр, – произнес дворецкий. – Я вижу, что леди чрезмерно озабочена тем, чтобы доставить вам удовольствие. Возможно, следует немного более сдержанно пользоваться ее услугами.
– Я же не просил ее прыгнуть с крыши с розой в зубах, Лезбридж, – сухо ответил Флетчер, принимая такой же, как у его дворецкого, строгий и обвиняющий вид. – Но, принимая ваш совет, в будущем я буду гораздо более осмотрительным в своих просьбах к ней.
Лезбридж поклонился довольно низко, так, что его кости скрипнули от напряжения, и удалился, оставив Флетчера в размышлениях о том, чтобы выдать тетушке приданое, а к голове дворецкого приставить пистолет и держать его в этом положении до самой свадебной церемонии, а затем лично отправить молодоженов в Китай в длительное свадебное путешествие.
Несколько минут спустя вернулась его тетушка, тяжело дыша вследствие невероятных усилий, затраченных ею по просьбе племянника, и обмахиваясь листком бумаги, как веером.
– Я нашла его, Флетчер. Оно лежало не вместе с моим вязанием, что странно, поскольку обычно я храню важные документы именно там. Письмо было в ящике моего стола, рядом с акварелью того милого аббатства, которое я посещала много лет назад.
Она не прекращала обмахиваться письмом, покуда Флетчер дважды пытался выхватить его из ее рук, – безрезультатно, и продолжала свой рассказ:
– Я не помню точное название аббатства. Конечно, это не более чем руины и больше не настоящее аббатство. Оно было названо в честь какого-то папистского святого, я думаю. Флетчер, может быть, это святой Уолтер? Нет, точно не он.
– Тетя, пожалуйста, – скрипя зубами, Флетчер сделал еще одну отчаянную попытку схватить письмо. В следующий момент он держал нижнюю половину листка, тогда как верхнюю его часть все еще крепко сжимала в своей трясущейся руке его тетушка.
– О, какое горе!
Тетушка Белльвилль посмотрела на клочок бумаги в своей руке, затем на Флетчера:
– С тобой все в порядке, мой дорогой? – спросила она, не в силах осознать всю важность и срочность дела, которое, по ее мнению, не стоило выеденного яйца, да еще и касалось событий шестинедельной давности. – Возможно, тебе следует принять то удивительное снадобье, которое я добыла у деревенского травника на прошлой неделе. Миссис Итон использовала его месяцами во время депрессии, но, я уверена, его можно принимать и в других случаях.
Флетчер был далек от того, чтобы относиться к сложившейся ситуации с юмором. Он подвел Уильяма Дарли, своего друга, который спас ему жизнь. Как он мог не обнаружить этого письма в своей походной сумке раньше? Как он мог оставаться в Лондоне, таскаясь с одного приема на другой, и отослать свое военный багаж в Лейквью, даже не заглянув в него? Как он вообще мог жить, не зная об этом таинственном письме, которое должно было рассказать ему об осиротевшей сестре Уильяма Дарли?
Он выхватил остатки письма из тетушкиной руки и подошел к фортепиано, чтобы совместить два клочка бумаги. Он заметно ссутулился, пока читал письмо. Его самые ужасные опасения подтвердились, когда он увидел подпись миссис Билль, женщины, которую упоминал Уильям, говоря о ней, как о совершенно неприемлемой опекунше для юной Розали.
Чтение письма навело на Флетчера худшие мысли, чем новость о его существовании: миссис Билль писала, что бегство Розали из дома «вызвало стыд и огорчение у всех нас».
«Совершенно неустойчивый ребенок», Розали отказывалась вести себя как подобает, одеваться в черное платье и заниматься мемориальной вышивкой в честь своего брата. Вместо этого она сплела нереальную историю о Флетчере Белдене, который, как рыцарь на белом коне, примчится и спасет ее от тетки. «Как будто бы дорогой Уильям доверил бы свою сестру кому-нибудь, кроме ее любящей тетушки».
Письмо заканчивалось пламенным желанием того, чтобы Розали, «перевозбужденная и склонная к фантастическим преувеличениям», в самом деле удрала именно в Лейквью, и теперь, по получении данного письма, была бы отправлена со всей поспешностью домой, в лоно своей семьи.
– Еще она упоминает что-то по поводу награды, видимо чтобы привлечь мое внимание к своей просьбе, – сказал Флетчер, с отвращением запихивая обрывки письма в свой нагрудный карман.
– Да, – сказала тетушка Белльвилль из-за его спины. – Меня это тоже немного покоробило, хотя я сочувствую этой женщине. Все-таки ребенок сбежал. Одинокую молодую девушку в дороге подстерегают бесконечные неприятности. Я, конечно, ответила миссис Билль, что не могу ей помочь, так как Розали не появлялась в Лейквью, на этом наша переписка и закончилась. Скажи-ка, Флетчер, а откуда ты знаешь об этой Розали?
Но Флетчер не слушал. Он был уже на полпути к двери, изо всех сил пытаясь докричаться до Бэка и оставляя свою тетушку в на удивление спокойном расположении духа. Было ясно, что она еще останется в Лейквью, хотя бы для того, чтобы приносить успокоение своему бедному, запутавшемуся племяннику.
Было несколько минут после полуночи, когда Билли легла спать в последнем стойле, слева от десятого по счету, предварительно упаковав свои скудные пожитки вскоре после ужина, готовясь к завтрашнему отбытию из Лейквью, которое должно было произойти еще до рассвета.
Она спала, но только урывками – ее разум был полон множеством мыслей, одна тягостнее другой. Многие из этих мыслей были связаны с нежеланием уйти навсегда из жизни Флетчера Белдена, и, если кто-нибудь пригляделся бы к ней в эту минуту, он мог бы легко разглядеть следы слез, высыхающих на ее лице.
