Текст книги "Мой нежный цветок"

Автор книги: Кэтрин Спэнсер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 9 страниц)

– Прекрати давить, мама! Кассандра отказывается от вина. Прими ее нежелание как данность, и оставим эту тему.

Речь, произнесенная им в ее защиту, уж не говоря о горячности, с которой она была произнесена, должна бы согреть сердце Кассандры, если бы ей не пришла внезапно в голову мысль, что Бенедикт очень тщательно подбирает слова, обращаясь к матери. Или Кассандра совершенно ничего не понимает, или, поставленная в известность о браке сына, Эльвира абсолютно не в курсе относительно беременности его жены.

Еще более разительный эффект произвели слова Бенедикта на его мать. Внезапно съежившись, она села на ближайший стул. Когда она заговорила снова, то слова ее, ранее источавшие злобу, полились как музыка.

– Надеюсь, тебе, крошка, понравились приготовленные комнаты. Больше на третьем этаже никто не живет, но думаю, что новобрачных порадует уединение.

– Да, очень продуманно с вашей стороны, отозвалась Касси, оторопев от внезапной перемены.

– Разве может быть иначе? – Ты же la mia nuora как это будет по-английски? Невеста?

– Невестка, – поправила Франческа.

– Вот именно. – Эльвира отпила вина и подвергла Касси такому длительному изучению, что той стало неловко. – Просто подвиг – приехать в страну, язык и обычаи которой тебе непонятны, наконец выдала свекровь. – И потом, разница часовых поясов – нашего и того, что в Калифорнии, – девять часов. Ты проделала долгий путь, должно быть, совсем измоталась. Мне надо было подать тебе легкий ужин в комнату и позволить отдыхать вволю.

Решив, что сейчас самое время объявить о своей беременности, Касси начала:

– Хм, дело не только в сложностях пути. Просто…

Но Бенедикт, поймав ее взгляд и, видимо, поняв ее намерение, отрицательно замотал головой.

– У нее и до перелета были тяжелые дни, вмешался он. – Кассандра руководит преуспевающей фирмой, ей надо было многое успеть перед тем, как покинуть город, чтобы в ее отсутствие дело не остановилось.

Если он собирался перевести разговор на другие рельсы, то полностью преуспел в своем намерении. На протяжении следующего часа Касси оказалась атакована роем вопросов Франчески и Джованны, которым не терпелось узнать о ее жизни в Калифорнии.

Сумерки практически перешли в ночь, когда в обеденном зале, отделанном в духе шестнадцатого века – с массивной мебелью и дорогими гобеленами на стенах, – сервировали обед. Рассчитанный человек на двадцать стол был весь заставлен дорогой золотой и серебряной посудой и хрусталем. Заняв предложенное ей место, Кассандра подумала, что тут не хватает дам в пышных платьях и трубадуров, услаждающих слух пирующих игрой на мандолинах.

Беседа велась оживленная, хотя Эльвира не пожелала принять в ней участия. Вместо того она откинулась на спинку кресла и словно отрешилась от окружающего. Один или два раза ее взгляд останавливался на Касси и замирал. Касалось, краткий миг ее доброжелательности канул в лету, впрочем, как и раздирающая ее до того злоба. Она словно недоумевала, что делает тут посторонняя.

В конце концов она резко поднялась и без единого слова объяснения направилась к двери.

Бенедикт изумленно посмотрел ей вслед:

– Ты куда, мама?

– В постель, – ответила она. – У меня невыносимо болит голова, я собираюсь прилечь.

– В последнее время она постоянно жалуется на головную боль, – пояснила Франческа, когда дверь закрылась. – Обычно перед этим бывают ужасные приступы ярости по самым пустячным поводам.

– Она показывалась врачу? – спросил он.

– Нет, хотя я не раз предлагала. Она винит во всем стресс, и мы все знаем, что стрессов нам хватает. Ситуация становится хуже день ото дня.

– Бианка мне уже говорила, – прервал он, предостерегающе посмотрев на сестру, – но Кассандре незачем обременять себя подробностями.

– Не вижу, почему. Я тоже теперь часть семьи, вмешалась Касси.

– Потому что у тебя и так забот хватает, сага.

Довольно нам головных болей моей матери.

– Но я могу помочь.

– Нет.

– Перестань обращаться со мной так, словно я сделала из стекла, Бенедикт, – сказала она, прикрывая смехом растущее раздражение. – Ты сам недавно уверял, что я преуспевающая деловая женщина. Так не отвергай моих советов.

– Ты моя жена, – резко заявил он. – И как твой муж, я решил, что ты не должна быть замешана.

От изумления рот ее открылся. Она даже не сразу нашлась, что возразить.

– Как, прости?

– Тут не Америка, Кассандра, – провозгласил он. – Здесь жена должна знать свое место…

– Знать место? – Она смотрела на него, не отрываясь, отказываясь поверить своим ушам.

– Точно, – спокойно подтвердил он. – И оно не обязательно рядом с мужем там, где затронут бизнес.

– Правда? Очень жаль, что перед нашей свадьбой ты не пояснил – видеть свою жену ты желаешь босоногой, вечно беременной и привязанной к раковине на кухне. Иначе, поверь, ты сразу убедился бы, что у нас разные представления о роли женщины в семье.

– Теперь слишком поздно переживать по этому поводу, ты не находишь?

– Поверь мне, Бенедикт, никогда не поздно!

Джованна прошептала:

– Пойдем, Франческа, попьем кофе в салоне.

Касси отшвырнула стул, откинула в сторону салфетку.

– Нет нужды, – вырвалось у нее. – Я предпочитаю сама удалиться.

– Но у вас ведь медовый месяц!.. – в отчаянии воззвала Франческа к брату. – Бенедикт, пожалуйста, скажи что-нибудь.

– Все в порядке, Франческа, – сказала Касси. Он достаточно сказал на сегодня. Я сыта гостеприимством Константине по горло. Господин и повелитель этого дома остается, дамы, в вашем полном распоряжении. Желаю вам воспользоваться его радушием по максимуму!

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Он заявился наверх минут через Пятнадцать. К тому времени она успела переодеться, натянув самую закрытую из ночных рубашек. Сидя у туалетного столика, она с остервенением пыталась расчесать волосы. , – Нам надо поговорить, – объявил он, вставая у нее за спиной и пытаясь отобрать щетку. – Мое поведение, видимо, стало для тебя неожиданным…

Она отдернула руку с щеткой в сторону, преодолев порыв запустить ею в него.

– Неожиданным? – проговорила она чуть не по слогам, пытаясь не завизжать от разрывающей ее ярости. – Скажи лучше наглым, оскорбительным, невыносимым, вызывающим.

Казалось, его пробрало.

– Знаешь, Кассандра, – ответил он, – не тебе одной пришлось нелегко нынче днем. Затруднительно постоянно выполнять роль буфера. Я не в настроении укрощать еще одну темпераментную женщину. Так что, прошу тебя, закрой рот и выслушай меня. А потом, если захочешь, можешь опробовать свои коготки…

– Еще чего! – презрительно фыркнула она. Возможно, в вашем захолустье это единственный способ, оставшийся у женщин для обращения с расплодившимися на свободе шовинистами. Там, откуда я приехала, приняты более цивилизованные способы разрешения проблем.

– С нетерпением жду возможности испытать их на себе, – сухо заметил он. – И все-таки позволь мне закончить мысль, которую я начал было излагать, когда ты нас покинула.

– Я не просто вас покинула, – перебила она грубо. – Я ушла со скандалом. Если бы у тебя была хоть сотая доля проницательности, которой ты так чванишься, то ты смог бы понять, насколько оскорбил меня, вынудив так повести себя перед лицом людей, которых я не знаю. И тогда ты несколько изменил бы манеру обращения, если, конечно, хотя бы в малой степени заинтересован иметь меня в качестве жены в дальнейшем.

– Не угрожай мне, Кассандра, – предостерег он. – Мы женаты, и ничего не изменится, по крайней мере до тех пор, пока ты носишь моего ребенка.

Отказываясь поддаваться страху, поневоле овладевающему ею, она заносчиво спросила:

– А после ты что, планируешь заточить меня в монастырь?

Он пожал плечами.

– Могу, если посчитаю нужным.

– Прекрасно, но сначала ты, может, все-таки объяснишь своей матери, что я беременна? Или ты намерен вечно хранить тайну? Боишься попортить малость свою безупречную репутацию?

– Я тебя защищаю, Кассандра. О ребенке можно будет сообщить, когда мама смирится с фактом неугодного брака. Ты слишком умна, чтобы не заметить, она не особо радуется. Так зачем усложнять и без того сложную ситуацию. Тем более что главный удар тогда, несомненно, придется вынести именно тебе.

– Почему же только мне? Зачинали ребенка мы, помнится, вместе.

– Я прекрасно об этом помню, – резко отозвался он. – И не собираюсь больше с тобой пререкаться, так что помолчи минутку и выслушай, что я хочу тебе сказать.

Ого! Ого-го! Взбешенная, она с трудом глотала воздух.

– Прекрати мне угрожать! Ты обращаешься со мной, как с какой-то средневековой.., девкой!

Он запнулся.

– Я не пойму слова «девка». Что оно значит?

– В данном случае я имела в виду полностью зависимую от феодала женщину, выбранную им для удовлетворения своих скотских потребностей.

– Что-то новое, – задумчиво прокомментировал он. – Запомню на будущее. И тем не менее вернемся к тому, о чем я начал говорить.

Она только обдумывала, какую еще колкость сказать, но он оказался быстрее.

– Это не Сан-Франциско, Кассандра. И даже не Рим и не Милан или Флоренция. Тут глухая провинция, где свято чтят старинные обычаи, сохраняемые не одно столетие. Женщины Калабрии даже не помышляют о карьере. Работа вне дома даже в семейных предприятиях, типа нашего, табу для большинства из них. Они воспитаны для исполнения традиционных женских обязанностей в семье.

– Неужели? – Она послала его отражению в зеркале сердитый взгляд. – По-моему, твоей матери никто об этом не сообщил.

– До своего вдовства моя мать абсолютно не вмешивалась в дела. Если бы был еще один сын или у Франчески был бы муж, то именно он принял бы на себя обязанности по поддержанию дела в должном состоянии. Но поскольку не оказалось ни того, ни другого, а мама была человеком, хорошо знакомым с тонкостями деятельности местного отделения нашей фирмы, то ей поневоле пришлось взять руководство на себя.

– Что тебя совершенно устраивало до тех пор, пока твоя жена…

– Я находил положение приемлемым. Наши работники трудились у нас из поколения в поколение и были верны нашей семье, – ответил он поучительным тоном, выносить который ей становилось все труднее. – Их содействие гарантировало, казалось, нормальное выполнение работ.

– Но мамочка перестаралась?

– Похоже на то. Последние несколько месяцев бергамот, основа нашего бизнеса, не собирается так, как должно. Хуже того, были серьезно повреждены некоторые наши сады и виноградники, что наносит ущерб урожаю будущих лет. Не стоит объяснять тебе последствия подобных действий.

Говорил он с очевидной тревогой, хорошо ей понятной.

– Не стоит, – подтвердила она. – Заведомая порча имущества гораздо опаснее, чем спонтанное выступление недовольных. Тут пахнет преступлением, и тому, кто решит сопротивляться, может не поздоровиться.

– Вот-вот. Я волнуюсь не столько за собственную безопасность, Кассандра, сколько за твою.

Поэтому и намерен максимально ограничивать твое участие в делах фирмы. Чем меньше внимания ты привлечешь, тем лучше.

Ее раздражение утихло при виде его очевидного беспокойства и заботы, она спросила:

– Ты знаешь, кого винить в вандализме?

– Подозреваю месть со стороны некоторых не обремененных моралью работников.

– И что предполагаешь делать?

– Восстановить старый порядок вещей. – Сейчас он как будто извинялся. – Что означает – наше пребывание тут затягивается.

Ужасная мысль пронзила ее.

– Ты же не собираешься остаться здесь насовсем, приняв бразды правления от матери? – спросила она с трепетом.

– Нет, – твердо заверил он. – Ты ведь знаешь, что обязанности у нас в семье распределены. Мое место не здесь. Но если наше основное производство перестанет функционировать, нам придется задуматься о других источниках дохода.

– Боже мой, я не думала, что дела так плохи. Она прикусила губу. – Если проблема в деньгах, я, возможно, смогу помочь. Никому, кроме нас с тобой, не обязательно знать об этом.

– Ни в коем случае, Кассандра! Я точно так же женился на тебе не ради твоих денег, как и ты выходила замуж не ради моих.

– Конечно, ты и не знал, сколько их у меня. Но так случилось, что бабушка оставила мне значительное наследство.

– Да хоть бы и все сокровища мира, – откликнулся он. – Это не твоя проблема, я не допущу, чтобы ты пострадала при ее решении.

– Но к кому ты обратишься? В полицию?

– Нет. – Он взял ее щетку и принялся задумчиво расчесывать ей волосы. – Здешнее общество живет замкнутой жизнью и по возможности никого в нее не пускает. Каждый имеет родственные отношения, обычно благодаря брачным союзам, со своим соседом. Даже если и можно выяснить конкретного виновника, ответственного за нанесенные повреждения, обращаясь за помощью в государственные структуры, мы ничего не добьемся. Кроме общественного осуждения. Человек за решеткой не может заботиться о своей семье, следовательно, упрятав за решетку одного, мы наказываем целое семейство. А подобное не приветствуется.

Ответ ошеломил ее.

– Не собираешься же ты оставить негодяев на свободе? Но как же так? Таким образом ты поощряешь новые бесчинства!

– Константине имеют репутацию семьи, умеющей постоять за свои интересы, не привлекая посторонних. До последних событий наши работники всегда полагались на нашу порядочность, зная, что им воздается по заслугам. Я докажу, что ничего не изменилось.

– Откуда ты знаешь, что они тебе поверят?

– Я здесь вырос. Понимаю людей, и они меня понимают. В прошлом мы испытывали взаимное доверие. Теперь моя задача – его возродить. А после можно будет разобраться с подонками, покусившимися на нашу собственность.

– Ничего себе! Но ты сильно рискуешь, выступая против них.

– Ничего худшего, чем твой гнев, не предвидится, дорогая, – отмел он ее сомнения.

Конечно, иногда он ведет себя невыносимо самодовольно и излишне мнит о своей персоне, но он ее муж. Как-то незаметно она привыкла к этой мысли и внезапно поняла сейчас, что неплохо бы, если бы и дальше все оставалось по-прежнему.

Риск, которому он может подвергаться, переходя дорогу преступникам, заставил ее побледнеть.

Уже жалея о недавней вспышке гнева, она сказала:

– Тебе надо было раньше мне все рассказать.

– Я предпочел бы никогда не посвящать тебя в грязные подробности этого дела. – Он отложил щетку на столик и умостил руки у нее на плечах. – Наш медовый месяц и без того безмятежным не назовешь.

Она откинулась назад, прислонилась к нему, впитывая идущее от него тепло и ощущение безопасности. Ничего удивительного, что его работники ему доверяют. Сила и уверенность, наполняющие любое его движение, просто вынуждают проникнуться к нему доверием, все кажется возможным.

– Брать на себя заботы другого – в этом и есть смысл брака, Бенедикт, – пробормотала она, закрывая глаза.

Минуту-другую он молча разминал ей плечи.

Потом практически неуловимым движением его пальцы опустились ниже, к основанию ее шеи.

– Брак подразумевает нечто гораздо большее, сага mia, – хрипло сказал он.

В его словах слышалось едва сдерживаемое желание, кровь потекла по ее жилам быстрее.

– Я знаю, – согласилась она, потянув его руку к своей груди.

Ладонь осталась там, жадно обхватив грудь, лаская ее так нетерпеливо, что все в ней встрепенулось, огонек пробежал по телу.

С томным вздохом она открыла глаза, взглянула на себя в зеркало. Встретила его пылкий взгляд, неотрывно следящий за ее отражением.

Казалось, он зачарован движениями ее быстро вздымающейся груди, румянцем разгоревшихся щек, биением синей жилки на шее. В его глазах бушевало темное пламя, готовое спалить их обоих.

Она опустила глаза. Его руки меж тем нащупали пуговицы у ее шеи, медленно, пуговку за пуговкой, расстегнули их, спуская ночную рубашку ей на плечи, по рукам, пока она не упала до талии.

И все время он не отрывал глаз от ее отражения, оценивая ее реакцию, зная, что сводит ее с ума.

– Только не останавливайся, Бенедикт! – молила она.

В ответ он опустил голову к ее шее, коснулся губами, затем зашептал в ухо. И ей не надо было знать итальянского, чтобы догадаться – он говорит на языке любви – истинной любви, не знающей языковых барьеров.

Он изогнулся, и в какой-то момент, плотно прижатая к его бедрам, она ощутила силу его желания. А его губы уже дотрагивались до ее обнаженного тела, точно следуя по голубым жилкам, пролегшим под кожей, пока наконец не нашли напряженный сосок и не прильнули к нему.

Слабый крик сорвался с ее губ. Она изогнулась к нему навстречу, охваченная желанием.

Попыталась вырваться, но он удержал, опуская рубашку, нежно поглаживая ладонями живот.

Бенедикт поднял голову и взглянул на нее. Глаза его горели, грудь вздымалась. Но он не поддастся искушению, как бы велико оно ни было!

Отодвинув ночную рубашку, он сунул руку ей между ног. Они немедленно раздвинулись, приглашая его внутрь.

Этого оказалось достаточно.

Она содрогнулась.

Цветные круги поплыли перед глазами, заволокли окружающий мир. Туман принял ее. Горячий, обволакивающий. Ее тело изгибалось, дрожало. И опять и опять, пока она не начала уже думать, что не вынесет этой сладкой пытки.

Он же впал в ужас от содеянного. Простер руки, прижал ее к себе, пытаясь успокоить, словно боясь, что без его поддержки она немедленно распадется на мелкие кусочки.

– Не волнуйся, Бенедикт, – прошептала она, чувствуя его страх и пытаясь успокоить и желая, по правде говоря, большего – ощущения его внутри себя. – Мне хорошо.

– Нет, – ответил он. Лицо его окаменело, превратилось в маску. – Я не имел права допускать такого.

– У тебя есть право, – выдохнула она, подвигаясь, чтобы дотянуться до его щеки. – Я твоя жена.

То, что случилось, – вполне естественно.

– Нет, – повторил он снова, отпуская ее и отступая на шаг, избегая новых искушений. – Такая неосторожность. У тебя мог случиться выкидыш…

– Не будет никакого выкидыша. У нас родится замечательный здоровый малыш.

Нервничая, он заметался по комнате.

– Ты чувствуешь.., что-нибудь?

Ей хотелось улыбнуться его вопросу, но она сознавала, что шутить он не в настроении.

– Я чувствую, что меня холят и лелеют.

– Никаких болей или дискомфорта?

– Разве что удовлетворение.

– Я женился на тебе не для секса, – хмуро объявил он. – Я женился, потому что ты ждешь моего ребенка. Если по моей милости ты потеряешь ребенка…

– То что? – сказала она. Теплое умиротворение, переполнявшее ее мгновение назад, сменилось оцепенением. – Ты немедленно аннулируешь брак?

– Я никогда не прощу себе.

– Ладно, Бенедикт, – сказала она, натягивая ночную рубашку. – У меня ощущение, что ты тут ни при чем. Там, где дело касается беременности, лучше положиться на природные инстинкты они не подкачают. Не стоит обращаться со мной, словно я сделала из хрусталя и могу расколоться вдребезги от малейшего сотрясения только потому, что нам порекомендовали быть немного аккуратнее.

– Я не готов полагаться на авось. Инцидентов, подобных недавнему, быть не должно, Кассандра, пока твой врач не даст добро.

В досаде она оттолкнула скамью и отправилась в ванную. Она желала отдать ему всю себя, ожидая подобного дара взамен. Но он задумал ограничить ее малым, и хотя само по себе его подношение и оказалось ошеломляющим, удовлетворить ее полностью оно не могло.

Не просит ли она слишком многого, размышляла она, яростно начищая зубы. Возможно, перехлестывающие через край эмоции – особенность, присущая только женскому полу, а для мужчин недоступна?

Ответа у нее не нашлось. Он, вероятно, тоже не спешил удовлетворить ее любопытство, потому что, когда она вернулась в спальню, его там уже не было. Ее вновь покинули. Ей оставалось утешаться тем, что как он ни пыжится, но иного средства удержаться от нее на расстоянии, как только проложив реальную физическую преграду между ними, у него нет.

На следующее утро, как раз к концу завтрака из фруктов, сладких рогаликов и кофе, Касси изъявила желание прогуляться в ближайшую деревню за покупками. Обнаружив, что отныне у нее будет масса свободного времени, она задумала заняться приготовлением детского приданого, но следовало приобрести необходимые материалы.

– Нет, – ответил Бенедикт.

– Что значит «нет»? – Она была озадачена его мгновенным и неколебимым вето.

– Это означает окончательное и бесповоротное «нет», – снова заявил он. – Мало того, я просто запрещаю тебе.

И это тот человек, который только вчера вознес ее на вершину высшего наслаждения? Кто сумел проникнуть в ее помыслы, проявил себя таким нежным и любящим, что она практически влюбилась в него?

– Бенедикт, – сказала она, произнося каждое слово отчетливо, с нажимом, надеясь донести до него суть своей мысли, – во-первых, я запрещаю тебе запрещать мне что-либо. И во-вторых, мне совершенно нечем заняться.

Так оно и было. Если не считать возможности шататься по холодным мрачным коридорам старого палаццо. Франческа и Эльвира отбыли несколько минут назад в контору. Последняя перед уходом снова метнула на Касси изумленный взгляд, словно понятия не имела, кто это еще тут.

Бенедикт тоже собирался уходить – поговорить с теми, кто еще хотел работать в имении.

– До деревни слишком далеко, – сказал он, не удостоив ее взглядом, так был занят чтением распечатанных на компьютере документов. – Да, кроме того, я сомневаюсь, что ты нашла бы там то, что ищешь.

– Я могу взять твою машину и съездить в ближайший город?

– Нет.

Огромным усилием обуздав клокочущую злость, она кротко спросила:

– Ты боишься, что я поцарапаю ее драгоценные крылья? Непозволительно превышу скорость? Продам ее, а деньги с шиком прокучу по ресторанам?

Не обращая ни малейшего внимания на ее издевательский тон, он спокойно перевернул страницу, отхлебнул кофе и повторил:

– Нет.

– Проклятие, Бенедикт! – Лишившись терпения, она хлопнула кулаком по столу так сильно, что отбила себе руку. – Ты что, других слов не знаешь?

– Если ты хочешь поехать за покупками, Кассандра, – сказал он мягко, – я сам свожу тебя, когда освобожусь.

– Меня никуда не требуется возить, – огрызнулась она, потирая ушибленную руку. – Я умею обращаться с картой и имею международные водительские права. Так что придется тебе найти более основательные возражения.

– Я не хочу, чтобы ты показывалась вне палаццо.

– И почему же?

– Мне казалось, прошлой ночью я объяснил тебе причины.

– Относительно работы, да, но я не понимаю, какое отношение твои причины имеют к сегодняшнему разговору. На улице, в толпе людей, я вполне сойду за туристку.

– Туристический сезон пока не начался. Твои светлые волосы сразу выделят тебя из толпы.

– Но…

Рассердившись, он шмякнул стопку листов на стол.

– Но ничего! Яснее ясного, Кассандра, я беспокоюсь за твою безопасность. Я не хочу, чтобы ты стала мишенью для.., неприятностей.

– Какого рода неприятностей? Ты считаешь, что кто-то из числа уволенных работников может заинтересоваться моей персоной?

– Да, – сказал он ровно. – Я боюсь именно этого.

Проглотив некстати вырвавшийся дурацкий смешок, потому что сомнений в серьезности заявления Бенедикта не оставалось, она воскликнула:

– Ты думаешь, что меня могут похитить!

– Это маловероятно, но я не собираюсь рисковать.

– Значит, мне придется сидеть тут взаперти в четырех стенах?

– Если ты находишь такую перспективу неприемлемой, то хочу обратить твое внимание – при доме имеется огромный сад и частный пляж, недоступные для посторонних. Там можно сколько угодно купаться и загорать. – Он осушил свою чашку и поднялся с кресла. – Мне пора. Кассандра, прошу тебя, не отказывай мне в моей просьбе.

Оставайся на территории палаццо. У меня достаточно проблем. И еще придется тревожиться и о твоей безопасности.

– Является ли тревога о моей безопасности причиной твоего отсутствия в нашей спальне прошлой ночью? – горько спросила она.

Он остановился на пороге, кинул на нее затравленный взгляд.

– Твоя безопасность тут ни при чем. В палаццо нам ничто не угрожает. И ты прекрасно знаешь, почему я не остался с тобой прошлой ночью.

Если честно, выглядел он так, словно вообще не ложился. У губ залегли глубокие морщины, на лицо легла тень усталости. Ей внезапно стало стыдно за свои претензии, когда у него столько забот.

В раскаянии она заговорила гораздо мягче: , – Да, я знаю почему. Но мне хочется, чтобы ты понял, Бенедикт. Пусть нам нельзя заниматься любовью. Но если бы ты хотя бы проводил ночи вместе со мной, мне было бы куда проще смириться с твоим отсутствием в дневные часы.

– Спать подле своей жены, зная, что занятия сексом с ней под запретом, – это требует от человека поистине титанических усилий. Тут надо быть сверхчеловеком, чтобы сохранить контроль над собой. Но если ты так настаиваешь, можно попробовать. И прошу тебя, не считай меня каким-то деспотом, тиранящим тебя ради собственного удовольствия.

– Я понимаю. И вижу, что ты действительно очень занят.

Он дотронулся губами до ее рта.

– Тогда, пожалуйста, для твоего же блага, оставайся здесь, пока у меня не появится время, чтобы сопровождать тебя. Даже отбросив все упомянутые уже причины, ты видишь, что тут за дороги.

– Да, да! – Она поежилась при воспоминании. – Я замирала от ужаса каждый раз, когда ты нажимал на газ. А когда мы завернули за угол и оказались нос к носу с ослом, впряженным в тележку, не оставляющим нам никакого пространства для проезда, у меня едва не случился сердечный приступ.

– Поэтому мне даже подумать страшно, что ты сядешь за руль незнакомой машины на незнакомой и не прощающей промахов дороге. Поверь мне, Кассандра. Все, что я делаю, делается в твоих же интересах.

– Я верю тебе, – мягко сказала она. – И ты можешь верить мне. Обещаю, что не сделаю ни шагу за пределы имения.

– Спасибо! – Мгновение ей казалось, что он хочет поцеловать ее. Его руки поднялись, готовые обнять ее. В последний момент он отпрянул.

– Увидимся за ужином.

– Разве не раньше? А как же обед?

– Я поем с полевыми рабочими. Но если ближайшие пару дней я успешно поработаю, мы сможем выбраться на уикенд в мою летнюю резиденцию на Сицилии.

Чуда не случилось. Отложить пришлось не только предполагаемую поездку на Сицилию. Их двухнедельный визит затянулся вначале до трех недель, потом – до месяца. Из замечаний, оброненных им, Касси знала, что работы остается невпроворот. Поэтому она крепилась, не задавая вопросов ни о дате отъезда, ни тем более о возвращении назад, в Соединенные Штаты.

Со своей стороны, Бенедикт, чтобы скрасить долгие часы ее одиночества, попросил Бианку прислать все необходимое для шитья и вязания.

Там были и выкройки для распашонок и ползунков, и еще инструкция по шитью прелестного лоскутного покрывала на детскую кроватку. Во всяком случае, с приходом посылки у нее появилось какое-то занятие.

Касси теперь так редко видела Бенедикта, что начинала думать, будто тот умышленно ее избегает. Даже когда они были вместе, он был рассеян и думал не о ней. Хотя, откликнувшись на ее просьбу, он и перебрался спать к ней, но и ночью она не ощущала его присутствия.

Нет-нет, он заботился о ней. Она имела крышу над головой, еду, обязательный поцелуй в щечку каждое утро и каждый вечер. А как же теплое тело, к которому можно уютно прижаться ночью? С таким же успехом она могла спать с одной из драгоценных статуй его матушки.

Она не ожидала от него нарушения их соглашения. Но неужели отсутствие секса означает, что они не могут оказывать друг другу обычные знаки внимания? Видимо, да. За многие ночи, проведенные вдвоем с ним, он не стал для нее ближе, мало отличаясь от незнакомца, которым был в ночь зачатия их ребенка.

Но, не видя своего мужа, Касси в избытке была облагодетельствована обществом Эльвиры.

Стоило ей выйти из их комнат, как эта женщина возникла за ее спиной, как бы выходя из теней, отбрасываемых мрачными стенами дома, и неотступно следовала за ней. Следя и ничего не одобряя.

Что у нее на уме? Неужели она думает, что жена ее сына попытается своровать их фамильное серебро? Или пририсовать усы к портретам предков? Или изрезать гобелены?

Чтобы избавиться от давящей атмосферы здания, Касси как можно больше времени проводила на пляже. Он стал единственным местом, где она испытывала чувство свободы и покоя. Только здесь, вне зоны видимости дома, она могла посидеть под зонтиком с шитьем, поваляться на золотом песке и поплавать в прозрачной воде.

Апрель перешел в май. Жара становилась невыносимой. Теперь она вынуждена была дольше находиться в палаццо. Спасалась она наверху, сидя на балконе и глядя вниз на погруженный в тень внутренний дворик. Тоска по дому становилась сильнее день ото дня.

Редкие звонки Патриции помогали, но единственный доступный телефон находился в приемном зале. Пытаться вести тут частные переговоры было невозможно. Эльвира постоянно торчала на заднем плане.

– Развлекаешься? – спрашивала Патриция.

– Не особо, – тихо бормотала Касси, судорожно оглядываясь через плечо. – Еще немного, и я плюхнусь на четвереньки и завою от тоски.

– Никак не поладишь со свекровью?

– Даже думать нечего. По большей части она демонстрирует темперамент потревоженной кобры. В остальное время бродит с отрешенным видом, наподобие лунатика или обкурившегося наркомана.

– И не догадывается, отчего ты не вылезаешь из свободных платьев?

– Видимо, нет.

– А сестрица?

– О, Франческа – милашка, и Джованна – тоже.

Если бы они двое не выполняли роль преграды между мной и Эльвирой, разгорелась бы открытая война. Но они обе заняты в семейном бизнесе, так же как и Бенедикт, так что я вижу их редко.

– Ну, выше нос, лапуля! Если все кругом так активно борются с кризисом, то удача не за горами. И не вздумай беспокоиться о нас. Все тут, конечно, очень по тебе скучают, но мы справляемся, бизнес процветает.

В довершение всего Бенедикт явился и сказал:

– Мне надо на несколько дней тебя покинуть, Кассандра. Есть дело, которое иначе никак не разрешить.

Сердце ее подпрыгнуло от страха. По его мрачному выражению она сразу догадалась, что «дело» касается встречи с ответственными за вандализм, с тем самым актом правосудия а-ля Константине, о котором он говорил раньше.

– Я не вынесу больше! – срывающимся голосом выкрикнула она. – С меня довольно! Ты женился на мне и притащил сюда для блага ребенка и потому, что интересы семьи в первую очередь.

И вот я здесь, пухну день ото дня и пытаюсь сохранить мир с твоей ненормальной мамашей, скрывая тем не менее свою беременность. А теперь, в довершение всех бед, придется сидеть и ждать, когда ты позволишь банде головорезов убить себя только потому, что обратиться в полицию гордость не позволяет!

– Ничего другого не остается, – ответил он, пытаясь обнять ее.

Она отбросила его руки, утерла злые слезы с глаз.

– Нет. Так не будет. Не стану я ждать, когда твое истерзанное тело принесут обратно. Не желаю остаться вдовой, не узнав, что значит – быть женой.

Он нашел точку опоры, упершись в шкаф, преодолел ее сопротивление и сел, усадив ее к себе на колени. Сейчас он был так близко, что можно было ощутить тепло его тела.