Текст книги "Что пропало"

Автор книги: Кэтрин О'Флинн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц)

2003
Голоса в атмосферных помехах

16

Он никогда не ожидал увидеть что-нибудь на мониторе системы наблюдения. Никто никогда ничего не видел в ночную смену.

Вот уже тринадцать лет смотрел он этот монитор. Закрыв глаза, он продолжал видеть пустые коридоры и запертые двери в мягких серых тонах. Иногда ему думалось, что это просто мерцающие фотографии – снимки неподвижной натуры, которые никогда не изменятся. Но однажды среди ночи появилась она – и больше он так не думал. Это было в предутренние часы второго дня Рождества. Центр не работал только в день Рождества и в пасхальное воскресенье, и Курт всегда дежурил оба этих дня в сокращенной бригаде из двух человек. Покупателям не нравилось, что центр закрыт. Каждое Рождество он наблюдал рассерженную маленькую толпу стучащих в стеклянные двери с требованием, чтобы их впустили. Он наблюдал за ними в мониторе и думал, как они похожи на зомби. Восставшие из мертвых требуют возмещения убытков.

Сейчас, на посту наблюдения, в обществе лишь обшарпанного «Филипса», он откинулся на спинку кожаного вращающегося кресла, отвинтил пробку термоса и подумал, не рано ли приниматься за сэндвичи. Ди-джей завел «Уичита лайнмен» для Одри из Грейт-Барр. Курт тихо подпевал Глену Кэмбеллу. Скотт вытащил короткую спичку и теперь в темноте обходил обледенелые автостоянки вокруг центра. Курт невольно улыбнулся.

Камеры переключились, и на экране возникли двадцать четыре новых мерцающих панорамы. В верхнем левом мониторе мелькнул Скотт, двигавшийся наискось по низу экрана. Пар его дыхания показался за секунду до него самого и был виден еще секунду после того, как он скрылся.

Перед Новым годом Курт принял решение. Оставалась еще неделя, но решение уже созрело. Запомнить его было легко, потому что оно было такое же, как в прошлом году и в позапрошлом: он уволится и уберется из «Зеленых дубов». Но на этот раз решение было твердое. Он не собирался задерживаться здесь надолго, но прошло уже тринадцать лет, и он не понимал, куда они делись. Обходил пустые коридоры, ел сэндвичи среди ночи, смотрел на свое отражение в одностороннем стекле. Он как будто не мог уйти, что-то его всегда удерживало. Его беспокоило, что жизнь утекает сквозь пальцы, а он, кажется, только и мог, что наблюдать за тем, как она утекает. У него не было цели заняться чем-то другим, но он думал, что ее надо найти.

Он закрыл глаза и вообразил картинку, снятую сверху в инфракрасном свете: он и Скотт – две красные точки в центре громадной синей тени, покрывшей сердцевину центральных графств. Через несколько часов в торговый центр набьются тела, и они со Скоттом затеряются в кутерьме теснящихся цветных пятнышек. Курт вызвался на двойное дежурство и со страхом думал о толкотне и шуме предстоящего дня. Остальные охранники были семейные и предпочитали проводить выходные дни с семьей. Особенно проводить их с семьей в «Зеленых дубах» или, для разнообразия, в другом торговом центре – подальше, на окраине. Курт наблюдал, как они хмуро проталкиваются сквозь толпу выходного дня, желая порадоваться жизни с другой стороны. Свободное время – что им делать со свободным временем?

Он откусил от сэндвича с рыбной пастой и посмотрел на часы – 4 утра. Для него с шести до восьми были самые лучшие часы смены. Он любил смотреть, как собираются потихоньку утренние рабочие. Любил смотреть, как уборщики неумолимо уничтожают все следы предыдущего дня, стирают отпечатки пальцев, сметают волосы, высасывают пыль – убирают свидетельства человеческого присутствия. С каждым их движением в голове у него прояснялось. Горластый младенец, разбушевавшийся пенсионер, женщина в отчаянии, одинокий мужчина, неумелый магазинный воришка, инкогнито, гадящий в лифте… все вычеркивались один за другим. Все упаковывались в мусорные мешки и по серым коридорам уезжали к контейнерам. Пробуждение центра было для него как колыбельная, успокаивало, умиротворяло его, и он отправлялся домой спать.

Курт протянул руку за чипсами и краем глаза заметил что-то необычное. Он повернулся к стене мониторов и увидел фигуру, стоящую напротив банков и строительных корпораций на втором этаже. Это был ребенок, девочка, лицо ее не удавалось разглядеть. Она стояла не шевелясь, с блокнотом в руке, а из сумки у нее высовывалась игрушечная обезьянка. Курт развернулся в кресле, чтобы взять рацию и сообщить Скотту, но она исчезла с экрана. Он повернул камеру – ничего. Он быстро перепробовал все позиции камеры этого монитора – ее нигде не было. Удивляясь тому, как вдруг забилось его усталое сердце, он соединился со Скоттом.

*

В 6.55 утра, оставив машину на промерзшей подземной стоянке, Лиза поднялась на лифте на первый этаж торгового центра «Зеленые дубы». Она ненавидела травмирующий звон будильника в 5.30 утра, а еще больше ненавидела следующие семнадцать часов бодрствования, но было что-то успокаивающее в привычном, предсказуемом проходе по центру ранним утром. Невнятное позванивание музычки, соединяясь с запахом моющих средств и собственной пьяноватой усталостью, рождало воздушное, зыбкое ощущение.

Лифт женским голосом попросил, чтобы она подождала, когда откроется дверь. Лиза и не собиралась опережать события. Звоночек оповестил, что двери раздвигаются, и она вышла навстречу искусственной заре центрального атриума. Был второй день Рождества, день подарков – неизбежного хаоса, но в этот час все еще было тихо.

Она будто скользила по полированным дорожкам мимо армии уборщиков, которые мыли, терли, лощили центр. Лиза подумала, что «уборщики» – слишком приблизительное определение. В «Зеленых дубах» общий процесс уборки был разделен между пятьюдесятью или шестьюдесятью специализированными отрядами, один другого эзотеричнее. Кажется, не было ни одного уборщика нормального трудоспособного возраста. Как будто всех от шестнадцати до шестидесяти подмела война. Может, и не война, а лучше оплачиваемые работы. Так или иначе, зрелище почти что детей, работающих рядом с хромыми, ревматическими стариками, создавало в «Зеленых дубах» убедительную атмосферу работного дома.

Сегодня первым по дороге ей попался Рэй, один из легиона мойщиков окон, возивший резиновую лопатку по стеклянным плоскостям «Бургер-кинга». Было в Рэе что-то такое, из-за чего всякий раз при встрече с ним хотелось крикнуть: «Как дела, Рэй?» – громче, чем требовалось, получив в ответ неизменное: «Отлично, спасибо». В нескольких метрах от Рэя мальчик с тряпкой и бутылочкой детского масла медленно наводил лоск на шесть километров металлических перил центра, как делал это ежедневно. Наверху она прошла мимо подъемной люльки на колесах. Молодой человек в люльке просовывал синтетическую пыльную тряпку в тысячи отверстий навесного пластикового потолка у себя над головой. Обработав участок, он включал мотор и переезжал к соседнему.

Но не все были на виду. Лиза остро ощущала скрытое присутствие охраны. По утрам она чувствовала на себе усталые взгляды и отдавала отчет в каждом своем движении. Из-за постоянной этой обузы наблюдения она чувствовала себя подозреваемой, и со временем это ощущение вины вынудило ее затеять маленькую игру. Она воображала, что в сумке у нее не сморщенный мандарин и семнадцать пустых конвертов, а что-то нелегальное: бомбочка с часовым механизмом, тайное сообщение, упаковка с запретным содержимым – неважно что. Разные жанры, смешавшись у нее в голове, родили некую бессвязную шпионско-террористско-партизанскую фантазию. Она менялась ото дня ко дню, но невидимые охранники всегда фигурировали в ней как наци.

Лиза пыталась представить себе, насколько естественно и убедительно выглядит она перед камерами в роли менеджера утренней смены. Выглядит на сто процентов замордованной рабочей лошадью. Кто заподозрит такое жалкое существо? Да, она правильно обулась в потрепанные кроссовки. Она деловито, но спокойно прошла мимо «Пончиков Данкин» и «Поздравительных открыток» и, открывая зеркальную дверь в служебный коридор, воображала потрескивание радиопомех и хлюпанье чая в комнате охраны. Она была уверена, что не вызывает подозрений у толстопалых жевателей бисквитов.

Войдя в дверь, она крадучись двигалась вдоль серых бетонных стен. Если ее застигнут, операция провалена. Двери она открывала спиной, чтобы не оставлять отпечатков пальцев; выходы поперечных коридоров преодолевала вскачь, перед каждым поворотом останавливалась и прислушивалась, не слышно ли шагов за углом. Задача состояла в том, чтобы коридорами добраться до задней двери «Твоей музыки» никем не замеченной. Она даже себе не признавалась, насколько серьезно относится к этой игре. На прошлой неделе она растерялась, когда обнаружила, что в десяти шагах за ней шел по лестнице кто-то из обувного магазина «Дольчис» и, вероятно, наблюдал всю эту нелепую пантомиму.

Сегодня она увидела впереди охранника и юркнула в закуток позади вентиляционного короба. Когда охранник прошел, она заметила внизу за трубой какую-то ткань. В другой раз она пошла бы себе дальше. Тряпки, засунутые за трубы, вообще ее мало интересовали. Но сегодня, в несколько партизанском расположении духа, она посмотрела на тряпку внимательнее. Та оказалась симпатичной игрушкой. Лиза высвободила ее из-за трубы и осмотрела с восхищением. Это был он – сантиметров двадцати ростом, в костюме в полоску и в гетрах. Выражение лица – деловитое. Он был обезьяной. Лиза удивилась находке. Это был замечательный, нетронутый фрагмент иного мира, взявшийся невесть откуда. Она ума не могла приложить, как он сюда попал. Он был немного пыльный, спина испачкана серой краской, но в остальном выглядел до странности свежим и бодрым. Щеголеватый господин, такого можно взять с собой куда угодно, с таким не стыдно показаться в обществе. Лиза стряхнула с него пыль, а потом при помощи прежде совершенно лишней петли на сумке усадила его в отделение у себя под боком. И пошла на рабочее место, не думая о том, видел ее кто-нибудь или не видел.

Неопознанный охранник

Северный пассаж

Когда твой взгляд обегает толпу, он зацепляется за некоторых людей. Может быть, за девушку с лоснящимся лицом и золотыми цыганскими сережками. Или за пожилую даму в темном парике. Это как крутить ручку настройки в приемнике и смотреть, где остановилась стрелка.

Эти лица среди лиц – что они делают в «Зеленых дубах»? Одинокий мужчина покупает рубашки. Печальная пара хочет как-то убить воскресенье. Женщина мечтает, чтобы кто-нибудь обратил на нее внимание. В людный день четыреста тысяч разных историй поднимаются в воздухе, как воздушные шары, и пристают к потолку.

«Зеленые дубы» – не только кирпич и известь, я всегда это знал. Голоса сливаются и создают в здании его собственный, особый звук. Никто не замечает его, но все слышат; он и приводит их сюда – негромкие атмосферные помехи. Если настроиться на правильную частоту, сквозь него прорвутся отдельные голоса, и ты мог бы услышать любой. Услышал бы, что они надеялись найти в «Зеленых дубах». Услышал бы, чем им могли помочь «Зеленые дубы». Я думаю, «Зеленые дубы» могут помочь каждому. Я думаю, «Зеленые дубы» слышат каждый голос.

17

День в «Твоей музыке» обещал быть мучительным: банковские выходные<sup>77
  Банковские выходные в Англии – особые дни, когда не работают банки; кроме воскресений, их еще 9 в году: Рождество, второй день Рождества, Страстной недели и т. д.


[Закрыть]</sup> – чистое наказание. Центр будет набит битком, и посетители продемонстрируют особое праздничное сочетание издерганных нервов и глупости, злясь на себя за то, что не нашлось в праздник места получше. В довершение кошмара ожидался визит Гордона Тернера, регионального управляющего, – эта перспектива всегда приводила Кроуфорда в состояние невменяемости.

Лиза была заместителем директора большого магазина «Твоя музыка», подчинялась непосредственно директору, долговязому изможденному Дейву Кроуфорду, и теоретически командовала пятью дежурными администраторами. Кроуфорд именовал ее «дежурной управляющей», этим своевольным переименованием должности незаметно переменив ее роль в руководстве, – на нее возлагались самые плохие смены. Она распоряжалась в магазине по утрам и поздним вечером, по воскресеньям и в банковские выходные. Это и были, видимо, ее «дежурства».

Лизу Кроуфорд бесконечно забавлял. Она не переставала изумляться тому, что он может неделями находиться в состоянии ярости, тогда как большинство людей выдыхается за несколько минут. Ей безумно нравилось, как его речь делается тем мужественнее и свирепее, чем нежнее обсуждаемый предмет, из-за которого он ярится («Какая п…а поцарапала эту ё….ю вывеску?») Она изумлялась тому, как решительно он рвал с логикой и здравомыслием. Но больше всего ее радовало в нем полное отсутствие самоконтроля – он всегда носил слишком тесные джинсы и во время разговора бесстыдно выщипывал их из заднего прохода, а ходил так, как будто неделями не слезал с седла. Это внушало особенное отвращение магазинным охранникам, чье мужское достоинство и так было уязвлено тем, что они в подчинении у гомосексуалиста, а тут еще все время приходилось наблюдать признаки анального дискомфорта.

Визиты позволяли высшему руководству оправдать свое положение. Они позволяли ему доказать, что оно неизмеримо лучше управляло бы магазином, чем нынешняя администрация. Оно указывало на упущенные возможности сбыта, на вялое продвижение товаров, на слабое знание продукции, на скверное обслуживание, на жвачку на ковре, на чрезмерный пирсинг у персонала. Если кто-то из персонала оплошал, считай, что оплошал и Кроуфорд, а значит, и Тернер тоже, и так связующий цемент тревоги, паники и шантажа густо растекается по всем – от шестнадцатилетней школьницы, подрабатывающей по субботам, до регионального управляющего.

Но, к несчастью для Кроуфорда, работникам «Твоей музыки» было уже все равно. Сигнал тревоги был дан три месяца назад, три месяца путем шантажа их заставляли отрабатывать сверхурочные часы бесплатно, раз за разом им объявляли о визите, и в последнюю минуту он отменялся. Отмены были частью игры: не вредно слегка встряхнуть магазин угрозой визита, а осуществлять ее не обязательно. За три месяца визит отменялся шестнадцать раз; персонал был изнурен ожиданием, психика садилась, Кроуфорд вел себя все маниакальнее.

Лиза ждала в кабинете Кроуфорда, а он суетился у доски объявлений, прикреплял таблицы и графики с восходящими кривыми. Ей не хотелось с ним общаться, она устала, ей было не до забав.

Наконец он закончил развешивать декорации и заговорил:

– Так, полчаса назад я обошел магазин, и это – совершенная сральня, это – катастрофа. Ты видела список шлягеров? У Шакиры три пробела. Я спрашиваю Карен: «Это что еще за ё… твою мать?» – а она: «Ой, Дейв, в понедельник я заказала еще триста штук. У поставщика кончился запас, мы получили последние девяносто пять в регионе». Ты можешь себе представить? Ты можешь себе представить размеры этой глупости? Я ей сказал: «Если у нас всего девяносто пять, за каким дьяволом они вывешены в списке? Чтобы их немедленно раскупили? Убери их, спрячь под прилавок, пока нам не дадут сигнал, что Тернер в пути, тогда ты их выложишь». Она уставилась на меня, как будто я инопланетянин. Ты можешь что-нибудь сделать с ее лицом? Она не может сделать его еще жальче? Мне хочется вены себе вскрыть, когда я с ней разговариваю. Если контрольная закупка попадет на нее, можем в тот же день закрывать лавочку и искать себе другую работу.

Следующая зона бедствия – излишки запасов на складе. Ты их видела? Ты видела, сколько там навалено?

Лиза восприняла эту короткую паузу в монологе как ожидание ответа. Отшучиваться у нее не было сил, и, мучительно перебрав другие варианты ответа, она переспросила:

– Излишки?

– Вот именно! Неужели все настолько тупы, что не понимают: когда предстоит визит, смысл склада не в том, чтобы хранить многотысячные излишки, наглядно заявляя тем самым: «Да, мы закупаем как идиоты, мы постоянно ошибаемся». Смысл склада в том, чтобы излишков не было, чтобы инспекция изумилась нашему контролю запасов и реализации товара. Прикажи Генри наполнить ящики излишками и спрятать в кабинке дамского туалета.

– Дейв, там только две кабинки, и одна уже забита ящиками с футболками «Стар трек».

– Да? А в центре сколько угодно прекрасных общественных туалетов. Это всего на день – или пока они не пожалуют. Вот это «ничего нельзя сделать» и не позволит тебе открыть собственный магазин.

То же самое с этой обезьяной в охране. Он нудил, что пожарные выходы загромождены товаром. Долдонил, что он ответственный за пожарную безопасность, что угроза для жизни. Просто не верится, что в такой туше так мало места для мозга. Я говорю ему как можно медленней и громче, в надежде, что до него дойдет. Говорю: «Не волнуйтесь. Мы уберем ящики до следующей пожарной инспекции. Никто ничего не узнает». И тот же самый взгляд, который у всех вижу: «А что, если сегодня пожар?» Я просто ушел. Я не понимаю такого отношения.

А затем – кого же я вижу или, лучше сказать, чую в углу склада, наклеивающего наклейки на товар, кого, как не Матросика Снодграсса? Я сказал ему: «Привет, Грэм, сегодня твой счастливый день, сегодня ты свободен». Остальные лодыри умолкают и прислушиваются – никакого такта. Он сказал: «Но тут еще кучу товара надо обработать. Я думал, сегодня их визит». Я говорю: «Да, сегодня, но ты свободен. Иди бери пальто». Нет, он не понимает, и Генри говорит мне: «Ничего, Дейв, дайте я с ним поговорю». А Матросик опять за свое: «Не понимаю, почему вы отправляете меня домой. Это значит, на остальных ребят больше работы свалится. Генри просил меня поработать в обеденный перерыв, потому что я самый быстрый». Ну что мне оставалось сделать? Все на меня смотрят, я должен сказать честно, и сказал: «Может, ты и быстрый, но от тебя воняет. Ужасно пахнет, ужасно. Все это знают, но никто не скажет – а я говорю: не хочу, чтобы Гордон Тернер стал давиться, когда придет на склад. Иди домой, помойся». Честное слово, этот рыжий шибздик готов был наброситься на меня – Генри его удержал. У них там черт знает что за команда, все вырожденцы, не знаю, как с ними Генри справляется.

Так что ты стоишь и лупишься на меня, как чертова гуппия? Иди разбирайся.

Лиза взяла список заданий, вышла из душного, прокуренного кабинета и пошла открывать магазин.

*

Курт и Гэри, держа под руки двух юнцов – каждый своего, – проталкивались сквозь толпу покупателей к комнате охраны. Ребята решили поживиться, но оказались не очень умелыми. Первой их ошибкой был наряд – оделись так, словно хотели получить роль магазинных воришек в телесериале. Курту хотелось поскорее от них отделаться. Натянули шарфы до носа, надвинули шапки на глаза – ну прямо бандиты. Жить им было бы много проще, не будь они такими бездарными ворами. Парни упирались для порядка, а радио «Зеленых дубов» передавало «Лайтхаус фэмили».<sup>88
  Британский музыкальный дуэт (вокалист и клавишник), популярный в 1990-е годы.


[Закрыть]</sup> Покупатели смотрели на них с удовлетворением – приятно знать, что никому ничто не сходит с рук.

Курт устал; двойное дежурство тянулось бесконечно, и ему не по нутру был показательный процесс, который непременно устроит Гэри. Он не понимал, почему Гэри считает себя таким умным, если поймал двух бестолковых магазинных воришек. Он знал, что сейчас ребятам будут подробно объяснять каждую сделанную ими ошибку и гордо демонстрировать видеосъемку наблюдения. Гэри будет повторять: «Не очень-то вы умные, а?» – и без конца доказывать, насколько он круче. Курту неинтересно было ловить магазинных воришек. Он думал, что, наверное, выбрал не ту работу.

Он сидел в углу и недоумевал, куда могла деться девочка. Ночью они со Скоттом обыскали весь центр, все служебные коридоры и не нашли никаких следов. Решили, что самое вероятное объяснение – она сбежала из дому и спряталась перед закрытием в сочельник. Иногда люди хотят сбежать от Рождества – бывает, у них нет другого выхода. Курт позвонил в полицию, но туда никто не заявлял о пропавшем ребенке. Полицейский рассмеялся и сказал, что это первый случай, когда ребенок нашелся раньше, чем пропал. Курт не оценил шутку. Было что-то пугающее в ее неподвижности. Ему представилось, как девочка, одна во всем центре, поет: «Я когда-то потерялась, а теперь нашлась».

До конца дежурства оставалось два часа. Разглагольствования Гэри могли продлиться ровно столько. Оба преступника реагировали не так, как хотелось Гэри: они не плакали, когда он пообещал позвонить родителям и в полицию, не отдавали должное его сыщицкому мастерству. Они не затем пришли сегодня. Они, вероятно, пришли, чтобы подцепить девушек; не удалось – и решили подцепить что-нибудь другое. Они расстегивали и застегивали молнии и скучали. Так же как Курт. И это было плохо. Гэри брал измором: он не перестанет, пока не получит своего удовольствия или пока не явится полиция.

Курт отговорился тем, что надо писать рапорт, и ушел в другую комнату. С бумажной работой у него не было сложностей. Многие охранники ее презирали, считали, что она отвлекает от настоящей работы. Некоторые проклинали ее и бесились; тогда Курт вызывался написать за них, чтобы сберечь им время и чтобы никто не сказал, что они не умеют читать и писать. Курт легко узнавал признаки: стыдливо покрасневшие уши, смущение, прикрытое газеткой, в которую уперт взгляд за обедом.

Единственным, кто Курта не тяготил, был Скотт. В Скотте не было ни капли злобы и фальши. Скотт по секрету признался ему в своей неграмотности и попросил научить читать и писать. Курт был изумлен и горд тем, как быстро тот научился. Только одно слегка омрачало этот успех: Скотт неожиданно стал поклонником Джилли Купер.<sup>99
  Джилли Купер (р. 1937) – английская писательница, автор длинных романов, действие которых обычно разворачивается в гламурной среде.


[Закрыть]</sup> Он учился читать на книгах, которые лежали у жены, и теперь если не переживал за «Вест Бромвич Альбион»,<sup>1010
  Футбольная команда из города Вест Бромвич.


[Закрыть]</sup> то информировал Курта о последних негодяйствах в конюшнях. Недавно он стал покупать «Дейли Мейл»,<sup>1111
  Газета консервативного направления.


[Закрыть]</sup> и Курт спрашивал себя, какое же чудовище он создал.

Курт закончил запись и посмотрел из окна аппаратной комнаты – еще одна пара глаз обозревала торговый зал. Охрану центра дополняли охранники и детективы, которых нанимали сами магазины; в общей сложности на четырех квадратных километрах «Зеленых дубов» охраной занимались около двухсот человек. Наблюдали, следили, поджидали – четыреста подозрительных глаз, скучающих глаз, ищущих признаки, ищущих неладное. Курт думал об этих глазах, окольцованных усталостью, мечущихся, как мухи. По плотности охраны «Зеленые дубы» не уступали самым беспокойным местам внешнего мира. Курт думал о том, много ли в стране осталось территорий, не разделенных на эти феоды безопасности. На участки опаленной земли, выгоревшей почти добела от беспрерывного многоокого наблюдения. Он думал о своей бабке, которую год назад жестоко избили в собственной квартире, и о том, когда ее сочтут не менее достойной защиты, чем бейсболки «Найк». Как-то раз он имел неосторожность поделиться этой мыслью с Гэри, в ответ на что Гэри, бывший полицейский, сказал: «Нам не нужно больше полицейских, нам нужно меньше негров».

Рация Курта вдруг затрещала, он поднес ее к уху и услышал все атмосферные помехи.