Текст книги "Спасение"

Автор книги: Кэтрин Ласки

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 9 страниц)

^{ГЛАВА Х}
История белой совы

Сорен даже глазами захлопал, когда они с друзьями опустились на землю. Копуша нисколько не шутил, когда говорил о самой черной в мире белой сове!

– Ну-с, молодежь, зачем пожаловали? Я так поняла, что ваш визит не был санкционирован руководством?

Поскольку Гильфи оказалась единственной, кто знал смысл слова «санкционировать», отвечать пришлось ей.

– Нет, наш прилет нельзя назвать официальным визитом. Строго говоря, мы…

Черная полярная сова не стала церемониться.

– … сбежали, верно? Жажда приключений? Мечты о славе? Сорен раздраженно встопорщил перья.

– Это совсем не то, что вы думаете! У нас серьезное дело, ни о какой славе мы не мечтаем. Мы хотели бы жить в мире и спокойствии, но получили грозное предупреждение.

– И о чем же вас предупредили? – пренебрежительно фыркнула сова.

«Нет, она меня просто с ума сведет!» – подумал Сорен и сделал глубокий вдох, чтобы успокоиться.

– О Металлическом Клюве.

Сова так вздрогнула, что даже сажа с ее крыльев посыпалась.

– Что у вас общего с этим куском помета? Здесь он не бывает. И зарубите себе на клювах – я на него не работаю. И никогда не буду, Великий Глаукс свидетель! Хотя в наше время это стало довольно опасно – не работать на Металлического Клюва.

– Что вы о нем знаете? – спросила Гильфи.

– Очень мало. Предпочитаю держаться подальше и от него, и от его банды. Чего и вам советую.

– У него есть своя банда?

– Есть. Правда, я знать не знаю, сколько в ней разбойников.

– Они из Сант-Эголиуса?

– Если бы! – вздохнула черная полярная сова.

Услышав эти слова, друзья похолодели от страха. Это было почти то же самое, что сказала им перед смертью полосатая неясыть, когда Гильфи спросила, были ли ее убийцы бандой из Сант-Эголиуса. Все четверо просто не могли представить себе ничего ужаснее Академии для осиротевших совят. Теперь сомнений не оставалось – в мире было кое-что похуже. Металлический Клюв со своей бандой.

– Вы слышали об убийстве полосатой неясыти в Клювах? – спросил Сумрак.

– Слышала кое-что. Но не в моих обычаях совать клюв в чужие дела.

Что ж, Бубо не зря говорил, что одинокие кузнецы предпочитают держаться особняком!

– А где ваша кузня? – поинтересовалась Гильфи.

– Да уж не здесь!

«Ну и птица!» – вздохнул про себя Сорен. Похоже, она не очень-то разговорчива! Копуша упоминал, что она лихо умеет ругаться, да еще такими словами, которых и от Бубо-то не услышишь. Нечасто встретишь сову, которая может перебранить самого Бубо! Полярная сова не успела много сказать, и все-таки ее голос казался Сорену странно знакомым. Интересно, почему?

– Вы не сочтете за грубость, если я спрошу, где именно расположена ваша кузница? – продолжала Гильфи.

«Вот умница!» – восхитился Сорен. Все-таки в маленьком росте есть свои преимущества, по крайней мере, никто не ожидает от тебя такого напора.

– Там, – сова повернула голову и кивнула куда-то себе за плечо.

– А можно нам на нее взглянуть? – не отставала Гильфи. Черная полярная сова внимательно посмотрела на нее, потом опустила глаза и мигнула.

– Зачем это?

– Нам интересно. Мы никогда не были в кузне кузнеца-одиночки. Сова помолчала, как будто обдумывала, достаточно ли веская это причина.

– У меня там не так миленько, как у Бубо, – наконец, заявила она.

– Подумаешь! – гаркнул Сумрак. – Взгляните, мы и сами не очень-то миленькие!

Белые надбровные перья на лицевом диске Сумрака, изогнутой кромкой окружавшие его глаза и клюв, придавали серому совенку пугающе грозный вид. Что и говорить, его никак нельзя было назвать миленьким!

Черная полярная сова повернулась к Гильфи и хмыкнула:

– Маловата ты еще, чтобы шляться с этими хулиганами!

– Мы не хулиганы, мадам, – возразила Гильфи.

– С какой стати ты меня так называешь?! – грозно сверкнула глазами полярная сова, но маленькая Гильфи твердо выдержала ее пылающий взгляд.

«Ух-ху!» – ухнул про себя Сорен. Этой сове не нравится, когда ее называют мадам! Как там говорил Бубо? Им по душе дикая жизнь… Должно быть, у одиночек просто желудки переворачиваются, когда их называют сэрами или мадам.

– Мы не хулиганы. Мы – стая. Вот это Сорен, он мне как брат. Мы с ним вместе улетели из каньона Сант-Эголиус. Потом повстречали Сумрака с Копушей. Со временем мы все четверо пройдем Церемонию Стражей и станем настоящими рыцарями Га'Хуула. – Гильфи обернулась и обвела крылом троих друзей. – Я назвала вас «мадам», потому что несмотря на угольную пыль вижу перед собой прекрасную полярную сову, такую же пригожую, как мадам Плонк – первую красавицу нашего Великого Древа.

Сова сдавленно ахнула, и из глаз ее заструились слезы.

«Точно!» – теперь Сорен понял, кого она ему напоминала! В голосе одинокой совы звучали те же мелодичные переливы, которые каждое утро звенели в колыбельной песне мадам Плонк.

– Как ты догадалась, что я сестра Брунвеллы?

– Вы говорите о мадам Плонк? Это ее настоящее имя? – выпалил Сорен.

– Так точно. Идите за мной, молодежь. Я расскажу вам свою историю. Кстати, у меня есть свежие полевки. Только не обессудьте – я их никогда не жарю, не то, что у вас на острове!

– Не волнуйтесь! – успокоил ее Сорен. – Я летаю… летал с клювом всепогодников вместе с Эзилрибом, и у нас принято есть мясо сырым.

– Слыхала я о вашем Эзилрибе! От него по-прежнему нет никаких новостей?

– Нет, – грустно ответил Сорен, когда они поднялись в воздух.

– Бедный мой дружище… Все возвращается на круги своя… Что она имела в виду? Возможно, скоро они об этом узнают.

– Что это? – спросил Копуша, когда они опустились на развалины. Вокруг высились две с половиной стены из аккуратно уложенных друг на друга древних камней. Стены густо заросли плющом, а в центре огороженного ими пространства чернела яма для кузнечного горна. На одной из стен висел новенький шлем и набор боевых когтей. Сорен сразу увидел, что доспехи выполнены очень искусно и ничуть не уступают оружию работы Бубо.

– Здесь когда-то был огороженный сад или что-то в этом роде. Возможно, это часть замка.

– Работа Других? – уточнил Сорен.

– Смотри-ка, ты, оказывается, знаешь о Других! – хмыкнула сова.

– Совсем немного. Я читал о них в библиотеке, когда искал сведения о замках, церквях и амбарах. Понимаете, я сам амбарная сова, мне это интересно. Про Других я знаю только то, что жили они очень-очень давно и не были ни совами, ни птицами, ни зверями, по крайней мере, в наши дни таких животных больше не существует.

– Точно говоришь. А ты знаешь, что у них не было ни крыльев, ни перьев, а вместо ног торчали две длинные палки для ходьбы?

– Правда? – оживился Копуша. Тема ходьбы особенно его заинтересовала, ведь он умел не только летать, но и резво бегать по земле. «Как, должно быть, ужасно, иметь только одну возможность!» – подумал он про себя. – И как же они выживали?

– С трудом, сам понимаешь. В конце концов, и вовсе исчезли. Кстати, у них не только перьев не было, на них даже шерсть не росла!

– В таком случае, неудивительно, что они вымерли, – фыркнул Сумрак.

– Зато у них были камни, – напомнила полярная сова.

– Камни? Да какой от них прок?! – процедил Сумрак.

– Еще какой! Из них можно строить – дворцы, церкви, ограду для садов.

– А зачем нужно огораживать сад? – удивился Копуша.

На их острове прекрасные сады незаметно переходили в заросли папоротников и поросшую дикими цветами луговину.

– Откуда я знаю? – огрызнулась сова и принялась раскладывать перед гостями свежих полевок и пару сусликов. Внезапно она прыснула со смеху, так что с ее закопченных щек посыпалась сажа.

– Ну как, не очень я похожа на сестру знаменитой мадам Плонк?

– Мягко говоря, нет, – призналась Гильфи.

– Она добрая душа, но мы совсем разные. Мы родились в Северных царствах, за Ледяными проливами, на восточном берегу Моря Вечной Зимы. Считается, что там лежит прародина всех белых сов, но я в это не верю. Там живут и другие совы, не только полярные. Взять, скажем, вашего наставника, Эзилриба. Сам он пятнистая совка, а родился на небольшом островке, что расположен возле моего бывшего дома. Честно сказать, жизнь там страшная. Вечная война соперничающих кланов. Самые свирепые воины исходят с берегов Моря Вечной Зимы. Наши отец с матерью тоже были такими. Но несмотря на свой воинственный дух, они были не чужды искусству, ведь семейство Плонк издревле славится своими певцами. На протяжении тысячелетий в каждом совином государстве поют певцы из рода Плонк.

Должность певца Великого Древа Га'Хуула – наследственная, и ее может занимать лишь одна, самая лучшая полярная сова в каждом поколении. Такой совой оказалась моя сестра, Брунвелла. Что ж, с этим еще можно было как-то смириться, но смириться с мачехой – нет уж, увольте!

Моя мать погибла в Битве Ледяных Когтей – последней схватке большой войны Ледяных Когтей. Вскоре после этого мой папаша нашел себе новую подругу, жуткую старую полярную сову. Она обращалась со мной, как с куском чаечьего помета. Перед сестрой-то она лебезила, ну как же, Брунвелла со дня на день должна была стать певицей Великого Древа! В конце концов, мне пришлось убраться. Даже Брунвелла понимала, что я не могу больше оставаться в нашем дупле. А папаша был просто околдован этой дрянью! Он свято верил, что она не может сделать ничего дурного. Я долго не знала, куда мне податься. Что-то подсказывало мне, что я должна не просто убраться подальше от своей семейки, но найти в жизни новое дело. У меня был очень неплохой голос. Пусть не самый прекрасный для представительницы рода Плонк, но во много раз лучше, чем у других сов. Но я не хотела быть певицей. Кроме того, я никогда не была такой красоткой, как Брунвелла. У меня чуть сероватый оттенок оперения, поэтому, когда я линяю, на теле видны некрасивые белые пятна. Мачеха, кстати, так меня и звала: «Пятнашка-замарашка!»

– Какая жестокость! – ахнула Гильфи. – А как вас зовут по-настоящему?

«Интересно, скажет или нет?» – подумал Сорен, впиваясь глазами в сову.

– Настоящее имя?

– Да, – еле слышно повторила Гильфи, почувствовав, что случайно вторглась на запретную территорию.

– Это знаю я, и только я.

«А как же твоя сестра? – пронеслось в голове у Сорена. – Она-то знает? Кстати, а какая разница между истинным и настоящим именем? И существует ли эта разница?»

– Так на чем я остановилась? Ах да, я искала чего-то другого, нового. Я хотела навсегда отделить себя от Плонков. Моя сестра любила меня, но отцу было наплевать. Мне не к кому было обратиться. Поэтому я просто ушла. Больше года я летала над Северными царствами, пока не познакомилась с Октавией. Вы же знаете ее, не правда ли?

– Конечно! – хором закричали друзья.

– Она прислуживает Эзилрибу и вашей сестре, – пояснил Сорен.

– Вот как? Значит, сейчас она работает на Брунвеллу? Ах, Октавия! Добрая душа, золотое сердце. Я познакомилась с ней до того, как она ослепла.

Друзья недоверчиво вытаращили глаза.

– Вы хотите сказать, – переспросила Гильфи, – что она не родилась слепой?

– Я слышал о том, что она когда-то была зрячей, но я никогда в это не верил, – вставил Сорен. – Мне казалось, все домашние змеи рождаются слепыми.

– Так оно есть, но Октавия – не домашняя змея. Неужели вы не заметили, что она не розовая, как все остальные, а зеленовато-голубая?

Сорен давно это отметил. Он всегда поражался бледно-изумрудному отливу на чешуе Октавии.

– Это целая история… Ладно, речь у нас сейчас не об этом. Именно Октавия рассказала мне об одиноком кузнеце с острова Черной Гагары – Глауксом забытого местечка, постоянно обдуваемого ледяными штормами и бурями, где нет ни деревца, ни даже жалкой травинки. Про этого кузнеца говорили, что равных ему нет на всей земле. Вот я и отправилась туда. Хотела научиться ковать боевые когти. Мечтала отомстить за смерть своей матери. По ночам я видела во сне, как рву в клочья сделанными мною когтями весь клан, погубивший мою мать. Как говорится, у меня был огонь в желудке. Как видите, кузнечное дело подходило мне куда больше, чем пение. – Белая сова вздохнула и неожиданно просияла от счастья. – А потом я выковала великолепные когти и убила ими свою мачеху.

– Вы прикончили свою мачеху? – восхищенно ухнул Сумрак. Он не знал своих родителей, поэтому не испытывал никакого уважения к семейным ценностям, зато отвратительное поведение злой мачехи вызвало в его желудке целую бурю. Вдруг Сумрак опустил глаза в неловкой попытке изобразить смущение, о котором, по глубокому убеждению Сорена, не имел и малейшего понятия. – Вы только не подумайте, что я такой уж кровожадный!

– Ха! – хмыкнули трое его друзей.

– Вовсе я не кровожадный! – упрямо заявил Сумрак, лукаво подмигивая им.

Все видели, что он едва сдерживает любопытство.

– А как вы это сделали? Быстро полоснули по глотке? Или у вас была драка, коготь на коготь? Вы ударили ее клювом в живот?

– Какая разница! – перебил его Сорен. – Я другого не понял, зачем вы это сделали? Ваша мачеха, конечно, была очень плохой птицей, но неужели настолько плохой?

– Она предала моего отца. Выяснилось, что она с самого начала была шпионкой враждебного клана. Она давно планировала выйти замуж за моего отца и только выжидала момент, когда им удастся избавиться от моей матери.

– Но как вы об этом узнали? – спросил Копуша.

– У меня были свои способы. Работая кузнецом, узнаешь много интересного. Кто только не приходит к тебе за товаром!

Копуша внимательно посмотрел на закопченную полярную сову.

– Октавия тоже имела какое-то отношение к этому? Или… – начал было он, но белая сова вдруг захлопала крыльями и не дала ему закончить.

«Странная суетливость!» – отметил про себя Сорен.

Полярная сова вдруг перестала рассказывать. Она вела себя очень гостеприимно, потчевала их лучшими кусочками полевки, заботливо устроила в уютные каменные ниши на ночлег, но больше не проронила ни слова о своем прошлом.

Сорену очень хотелось задать ей один вопрос, но он почему-то не решался. Не думает ли полярная сова, что Металлический Клюв имеет какое-то отношение к исчезновению Эзилриба? Весь день до заката Сорен боролся с собой и перед самой Первой Тьмой, когда полярная сова проснулась на насесте, все-таки не выдержал.

Он подлетел к гостеприимной хозяйке, которая вытаскивала из каменной ниши угли для кузнечного горна.

– Я знаю, о чем ты хочешь спросить, – произнесла она, и Сорен растерянно захлопал глазами. – Хочешь знать, не подстроил ли Металлический Клюв какую-нибудь пакость вашему Эзилрибу?

– Да… А как вы догадались?

– Какая разница! – отмахнулась сова. – Как бы тебе объяснить? Видишь ли, Эзилриб не простая сова. У него есть прошлое. Он сам – живая легенда. И у него есть враги.

– Враги?!

Сорен просто ушам своим не верил! Всему острову было известно, что Эзилриб никогда не принимал участия в битвах. Возможно, он был немного груобват, и все же Сорен представить себе не мог более миролюбивой птицы. Какие у него могут быть враги? Да ведь у него даже боевых когтей нет! Сорен сам слышал, как Эзилриб говорил, что презирает их. Ему возразили, что без когтей совиный мир обречен на вымирание. «Дайте совам книги, дайте им пироги с ягодами молочника, научите их готовить, объясните им славный путь Га'Хуула, и тогда самая задиристая сова встанет на вашу сторону!» – ответил наставник. Эзилриб и вражда? Нет, это невозможно!

– Еще один вопрос, последний! – робко попросил Сорен.

– Ну?

– Почему эту сову называют Металлический Клюв?

– Он потерял половину лица в битве. Какой-то кузнец-одиночка выковал ему маску и новый клюв. Металлический.

Сорен почувствовал, что его сейчас вырвет.

ГЛАВА XI
Шлифовка кремня

– Нет, меня просто убила новость о том, что Октавия не родилась слепой! – говорила Гильфи.

– А меня потрясли слова совы о врагах, – признался Копуша. – Я ушам своим не поверил, когда она сказала, что у Эзилриба есть враги, и что связь между его исчезновением и Металлическим Клювом надо искать в прошлом нашего капитана.

– Да-да, – кивнул Сорен. – Это и меня больше всего поразило. Они вернулись на Великое Древо. Похоже, никто не заметил их отсутствия. Друзья незаметно проскользнули в свое дупло и теперь пересказывали Эглантине все, что узнали от кузнеца-одиночки из Серебристой Мглы. Но можно ли назвать уто знанием? Все было слишком загадочно. Им не удалось ни на шаг приблизиться к Металлическому Клюву. И у них не появилось возможности защититься от предостережения скрумов.

– Расскажи мне еще раз о кузнице, – в четвертый раз попросила Эглантина. Почему-то ее страшно взволновало описание жилиша черной полярной совы.

Сорен вздохнул и начал описывать сложенные из камней стены, которые сестра мадам Плонк назвала руинами огражденного сада.

– А больше она ничего не сказала?

Сумрак шумно вздохнул, давая понять, что ему наскучила эта бесконечная болтовня, но Сорен, чувствовавший себя виноватым перед сестрой за то, что оставил ее в слезах, терпеливо уточнил:

– Что именно?

– Она не говорила, чем это могло быть еще, кроме огороженного сада?

– Точно, вспомнил! Она сказала, что этот огороженный сад мог быть частью какого-то старинного замка.

– Замка?! – мигнула Эглантина.

– Как бы тебе объяснить… Это такие огромные постройки, возведенные Другими.

– Да-да, я знаю, – дрожащим голоском ответила Эглантина. Сорен внимательно посмотрел на сестру. Что ее так взволновало?

– В чем дело, Эглантина?

– Я пока сама не знаю. Просто, когда ты описываешь те каменные стены, это напоминает мне что-то, а вот что…

И тут Сорен вспомнил, что когда Эглантина пребывала в забытьи, не узнавая даже его, ее пробудил от беспамятства самый обыкновенный кусок слюды. Камешек принадлежал сороке Мэгз, бродячей торговке, время от времени прилетавшей на остров со своими диковинками, собранными в далеких путешествиях. Когда кусок слюды поднесли к лунному свету и тонкая, почти прозрачная пластинка вспыхнула и засияла в темноте, Эглантина вдруг затряслась и закричала: «Это Место! Это Место!»

Впрочем, никто так и не узнал, о каком месте она говорила. Сорен не очень-то этим интересовался. Главное, сестра узнала его самого и начала быстро приходить в себя. Но теперь он крепко задумался. Почему описание каменных стен пробуждает у Эглантины какие-то воспоминания? Что за новая головоломка? В конце концов, он послал Гильфи за чашкой чая, решив, что теплое питье успокоит сестру и поможет ей уснуть. Он просто не мог видеть ее такой подавленной.

Но когда Гильфи вернулась в дупло с чашечкой горячего чая в когтях, Сорен понял, что такое по-настоящему подавленный вид.

– Нас накрыли!

– Что? – чуть не взвизгнул Сорен. – Что ты несешь?!

– Это не я, клянусь! – паническим шепотом выпалила Эглантина.

– Разумеется, не ты! Я верю тебе, Эглантина. Я знаю, что ты никому ничего не говорила.

Эглантина так разволновалась, что едва не разревелась. Она постоянно чувствовала себя бесполезной, ненужной, а то и вовсе лишней. Но простые слова Сорена на какое-то время вернули ей уверенность в себе. Старший брат верил ей, и это было главнее всего на свете.

И тут в дупло влетела Примула.

– Это не Эглантина и не я!

– Значит, Отулисса! – злобно прошипел Сумрак.

– Нет, Отулисса тут тоже ни при чем! Это все Вислошейка!

– Вислошейка! – хором ахнули все. Вислошейка преподавала гахуулогию, которую большинство молодых совят считали самой скучной дисциплиной на свете. Гахуулогия изучала психологию и процессы жизнедеятельности Великого Древа, дававшего кров и пищу всем рыцарям Га'Хуула. Даже совы, принадлежавшие к другим клювам, были вынуждены посещать этот предмет и выслушивать нудные лекции Вислошейки.

– Енотий помет! – Сумрак с такой силой взмахнул крыльями, что в дупле пронесся ветер. – На вчерашний вечер Вислошейка назначила мне шлифовку кремня, а я и забыл совсем!

Сумрак вечно нарывался на неприятности на уроках гахуулогии, на которых было так скучно, что все получалось как-то само собой. Остальные ученики только и ждали очередной выходки Сумрака, чтобы отвлечься от царившей на занятиях дремучей тоски.

– В сумерки я должен был вместе с Вислошейкой закапывать погадки!

– Ну да. Ты не прилетел, вот она и начала рыскать повсюду, пока не выяснила, что вы все куда-то улетели, – вздохнула Примула.

– Учителя знают, где мы были? – спросил Сорен.

– Откуда? – пожала крыльями Гильфи. – Но нас немедленно вызывают к Борону с Барран, – Гильфи помолчала и добавила: – В парламент.

– Великий Глаукс! Они заставят нас отвечать перед всем парламентом! – простонал Копуша.

Правительство Великого Древа состояло из одиннадцати сов. Правители решали, в какие клювы распределять новичков после прохождения курса общей подготовки. Они же назначали священные даты сбора урожая, вели все дипломатические дела, ведали вопросами войны и мира, а также принимали решения о поддержке отдельных сов и целых сообществ, попавших в беду.

Правители руководили всеми церемониями и празднествами на Великом Древе и разрешали все споры. Кроме того, они назначали так называемые «шлифовки кремня». Тут нужно пояснить, что на острове Га'Хуула не существовало наказаний в привычном смысле этого слова. Сов никогда не секли, не били, не запирали и не лишали еды. Никто здесь даже подумать не мог о том, чтобы лишить провинившегося права посещать праздники или вечеринки.

Зато существовала практика шлифовки кремня. Кремень на острове считался самым ценным инструментом, ведь кремневым кресалом совы высекали огонь. С годами само слово «кремень» стало обозначать всякую ценность. Если о чем-то говорили – «настоящий кремень» – значит, имели в виду нечто стоящее. Загрязнить кремень означало унизить чье-то достоинство.

Если кто-либо наносил урон ценности, он должен был возместить ущерб. Такая расплата получила название «шлифовки кремня». Иными словами, шлифовка кремня заменяла совам наказание. Для Сумрака, например, она заключалась в обязанности помогать Вислошейке закапывать погадки, питавшие Великое Древо.

– И что, мы прямо сейчас должны идти в парламент? – уточнил Сорен.

– Прямо сейчас, – кивнула Гильфи. – Думаю, лучше не опаздывать.

– Войдите! – низкий голос Борона гулким эхом донесся из-за выполненных из коры дверей парламента. Обсуждавшиеся на совете вопросы составляли величайшую тайну, поэтому зал парламента, один из немногих на всем Древе, закрывался настоящими дверями. Однако Сорену с Гильфи, Сумраком и Копушей удалось случайно обнаружить в корнях Древа потайное местечко, расположенное как раз подполом совиного парламента, где по какой-то загадочной причине было отчетливо слышно каждое произнесенное наверху слово. Иногда друзья пользовались этим уголком, чтобы подслушивать. Если бы правители узнали об этом, маленькой стае влетело бы по первое число. Но сейчас Сорен надеялся, что все обойдется. Ну да, они улетели с праздника урожая – и что с того? Вот если бы правители узнали, куда, тогда дело плохо… Но раз это никому известно не было, то единственным загрязнителем кремня оставался Сумрак, прогулявший закапывание погадок.

Лишь три совы сидели на красовавшейся посреди зала заседаний изогнутой березовой ветке. Это были Борон, Барран и Вислошейка. Увидев трех сов вместо одиннадцати, Сорен совсем приободрился. Присутствие Вислошейки окончательно убедило его в том, что их единственным проступком остается прогул Сумрака.

– Выслушайте меня, молодые птицы, – строго начала Барран. – Славная наставница Вислошейка сочла своим долгом поставить нас в известность о том, что Сумрак пропустил свою шлифовку кремня, заключавшуюся в закапывании погадок, питающих наше Великое Древо. В ходе дальнейшего расследования выяснилось, что вы четверо, вся ваша так называемая «стая», покинули дерево в праздничную ночь. Следовательно, не только Сумрак прогулял шлифовку, но и все вы отсутствовали на сортировке ягод молочника, которая традиционно проводится по окончании праздника. Я уже не говорю о церемонии награждения, которая состоялась сразу после сортировки, и на которой мы поздравляли тех, кто особо отличился во время сбора урожая.

Сортировка? Церемония награждения?! Сорен впервые об этом слышал. Он украдкой посмотрел на Гильфи и понял, что она потрясена ничуть не меньше.

А Барран тем временем спокойно продолжала, словно видела насквозь все их мысли:

– Да, молодые птицы, на нашем Древе существует много такого, о чем вы пока и понятия не имеете – я говорю о традициях и церемониях. Надеюсь, Сорен, тебе будет интересно узнать, что во время твоего отсутствия мы провели церемонию Мяса-на-Косточке для Эглантины и всех остальных совят, пропустивших это твердокаменное событие.

Твердокаменными событиями совы называли важнейшие этапы развития и взросления совят. Церемония Мяса-на-Кос-точке считалась одной из главных ступеней на пути превращения только что вылупившегося птенца в полностью оперившегося охотника. Борон и Барран прекрасно понимали, что и Эглантина, и многие другие совята уже давно едят мясо с костями, и хотя раннее сиротство лишило их счастья отметить эту церемонию вместе с родителями, король с королевой чувствовали, что дети все равно нуждаются в празднике, поскольку в жизни каждой совы должны быть свои памятные события. «Лучше поздно, чем никогда», как любила повторять Барран.

– Я пропустил церемонию Мяса-на-Косточке для Эглантины! – желудок Сорена затрясся от рыданий. – Но почему… почему? – залепетал он.

– Ты хочешь знать, почему она ничего тебе не сказала? – догадалась Барран. Она вздохнула и задумчиво заговорила, словно отвечая своим собственным мыслям: – Потому, что когда родители прилетают с полевкой или сусликом в когтях и говорят: «Клювы вверх! Открыть глотку!», это всегда бывает неожиданно. Только что тебя кормили, как птенца, а теперь никто больше не будет снимать с мяса шкурку и вытаскивать косточки! Так почему же мы не могли подготовить сюрприз своим детям?

Сорен с усилием моргнул. Слезы застилали ему глаза, огромная фигура белой совы расплывалась перед ним, как облако.

– Но она ни словечка мне не сказала, когда я вернулся!

– Эглантина очень чувствительная сова. Она знала, как ты расстроишься, узнав, что пропустил ее церемонию. Она просто не смогла огорчить тебя, Сорен. Она ведь так тебя любит…

Сорен бессильно уронил крылья. Никогда еще он не чувствовал себя так отвратительно.

– А теперь, молодые птицы, – взял слово молчавший до сих пор Борон.

«Великий Глаукс! Сейчас он спросит, где мы были!» – подумал Сорен.

– Вы искали Эзилриба, я правильно понял? Сорен беспомощно кивнул.

– Что ж, этого следовало ожидать, – вздохнул Борон.

При этих словах Вислошейка так и раздулась от возмущения:

– Извини, что вмешиваюсь, Борон, но мы ожидаем от детей послушания, а не дурацких выходок!

– Да-да, ты права. Полностью права, – кивнул Борон, но Сорен видел, что король вовсе не считает, что скучная пещерная сова полностью права.

– Где вы были? – проскрипела Вислошейка.

– Это сейчас неважно, – остановил ее Борон. – Важно то, что из-за своего поступка эта стая пропустила сортировку ягод. Сорен не присутствовал на церемонии Мяса-на-Косточке, а Сумрак прогулял шлифовку кремня. Следовательно, своими действиями они нанесли урон нашему Великому Древу.

– А значит, – прогремела Вислошейка, – настало время расплаты! Вы четверо три дня подряд будете закапывать погадки!

Всю дорогу из зала парламента до своего дупла Сорен еле слышно шептал:

– Не на что жаловаться… Не на что сетовать… Мы еще легко отделались!

– Легко? Три дня закапывания погадок – и это ты называешь «легко»?! – возмутился Сумрак.

– А ты вообще молчи! – набросилась на него Гильфи. – Это из-за твоей шлифовки кремня нас обнаружили, так что захлопни клюв!

– Хочу вам сказать, – начал Копуша, – что хоть я и сам пещерная сова, как Вислошейка, но у меня нет ничего общего с этой старой дурой.

– Да мы так и не думали, – заверила его Гильфи. – Она же такая нудная!

– И злая, – добавил Сорен.

Остальные удивленно моргнули. Они никогда не считали Висло-шейку злой, она была просто скучная зануда, и все. Сорен и сам так думал до тех пор, пока не увидел в желтых глазах Вислошейки странный зеленоватый блеск, выдававший завистливый и жадный желудок. Мама всегда говорила, что именно зависть чаще всего толкает сов на злые дела. Она считала жадность и зависть худшими совиными грехами.

Сорену показалось, будто он снова слышит тихий голос матери: «Усов нет никакого оправдания для зависти и алчности, Сорен. У нас есть небо, есть густые леса и высокие деревья. Мы летаем красивее всех на свете. Так почему мы должны завидовать другим птицам или зверям?»