Текст книги "Первый угленос"

Автор книги: Кэтрин Ласки

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 10 страниц)

Явление Тео

– Я хочу учиться.

Это были первые слова, с которыми Тео обратился ко мне.

«Как много он уже успел увидеть? – пронеслось у меня в голове. – И знает ли он о яйце? Каким же я был идиотом, почему не придал значения тени, увиденной в пламени?! Как я мог поверить, будто нахожусь в полной безопасности и совершенном одиночестве, в то время как этот юнец без труда сумел подобраться ко мне на расстояние выплюнутой погадки? Кстати, как давно он появился на острове?»

– Ч-чему ты хочешь научиться? – пробормотал я.

– Обращению с огнем! – выпалил он и бесстрашно слетел с ветки на камень.

Я только перья распушил, не зная, что и сказать.

– Ты… ты слишком молод. Обращение с огнем требует терпения, зрелости и твердости. Не думаю, что у тебя хватит воли, дружок.

– Откуда вы знаете? Вы же впервые видите меня. Вы даже не знаете, как меня зовут, а уже рассуждаете о моей воле!

«Каков наглец!» – подумал я, а вслух сказал:

– Ты – виргинский филин.

– И что из этого?

– Вы слишком порывисты и нетерпеливы.

– Это несправедливо и обидно! Нельзя отвергать кого-то только на основании пристрастных суждений о его родне. И вообще, это нечестно. Я не виноват, что молод. И не виноват, что родился виргинским филином. Этого я никак не могу изменить, но во всем остальном вы можете на меня положиться. Я зрелый, серьезный и совсем не порывистый.

Он замолчал, видимо ожидая моего ответа. Но я повернулся к нему спиной и уставился в огонь, пытаясь найти ответ в пламени своего костра. Как назло, я так и не увидел ничего, кроме лица моего незваного гостя.

– Неужели вы не хотите даже узнать, как меня зовут? – спросил он.

– Нисколько не хочу, – отрезал я.

– Меня зовут Тео, а вы… знаете, кто вы такой? – запальчиво крикнул он и, не дожидаясь ответа, выпалил: – Вы грубиян, вот!

Я уже понял, что легко мне от него не отделаться.

– Давай говорить серьезно. Чему именно ты хочешь научиться, и почему ты думаешь, что у тебя это получится?

– Я хочу научиться искусству огня и крошению.

– Чему-чему?

– Крошению, чего тут непонятного? Колотьбе, крошению твердого льда.

В самом деле, я давно не слышал этого старинного слова, распространенного в заливах.

Жители узких заливов и фьордов любят такие диковинные словечки. Они бережно хранят их, собирают и полируют, как драгоценные камни.

– Откуда ты взялся такой?

– Из залива Сильнобрыззген.

– Так я и думал, – буркнул я.

– Вы считаете сов из глубинки неотесанными дураками? – с вызовом спросил он.

– Я этого не говорил. Однако может быть, тебе будет интересно узнать, что я занимаюсь крошением камня, лед меня не интересует.

– Вы неправильно произносите это слово. У вас получается «крошанием».

– А ты, я вижу, эксперт по лингвистике?

– Я этого не утверждал. Просто я знаю, как говорить на старом кракише, вот и все.

– Какое самодовольство! – саркастически воскликнул я.

– Кажется, я не говорил, что доволен собой? – фыркнул настырный филин. – Будь это так, я бы не просил вас взять меня в ученики. Самодовольные совы обычно полагают, будто знают все на свете.

Удар попал точно в цель. Я растерянно захлопал глазами.

– Знаете что, – продолжал Тео, подходя ближе. – У меня был дядя. Он погиб во время осады Клыков, его убили хагсмары. Так вот, он считал познание священным долгом каждой разумной совы. Еще он говорил, что знание – любое знание, не обязательно магическое – есть единственный способ победить хагсмаров. – Он замолчал, а я растерянно разинул клюв, не находя слов. Что и говорить, это был весьма необычный юнец. – Дядя часто повторял: «Я учу других, потому что меня учили другие».

Желудок мой дрогнул.

– Никто не учил меня этому, – проговорил я, кивая на свой костер. Я знал, что оправдания мои звучат жалко. Разумеется, юнец не замедлил сообщить мне об этом.

– Я ожидал более мудрого ответа, – вздохнул он, но на этот раз в его голосе не было вызова. Он был разочарован. Я посмотрел в его грустные карие глаза и сдался.

– Ладно, что с тобой поделаешь. Я беру тебя в ученики. Но сначала ты должен запомнить несколько правил.

– Конечно! С радостью! Я заучу все правила и буду следовать им перышко в перышко, обещаю! – Не в силах сдержать своего восторга, он взвился вверх, кинулся камнем вниз, потом снова взлетел и снова снизился. – Я все-все буду делать, и вообще. Я очень послушный и исполнительный, вот увидите. Вы никогда не пожалеете, что взяли меня в ученики!

– Очень на это надеюсь, – пробормотал я. – Но вернемся к правилам. Во-первых, до окончания обучения ты не должен покидать этот остров.

Он молча кивнул.

– Во-вторых, ты будешь изучать только пламя и ничего больше. Понял?

– Да. А что вы еще знаете?

Я изумленно захлопал глазами. Что за несносный мальчишка! Наглец, каких мало.

– Я просто хочу, чтобы ты не совал свой любопытный клюв в то, что не имеет отношения к огню!

– Это куда же? В дупло что ли? И про яйцо не спрашивать?

Вот тут я по-настоящему оцепенел с разинутым клювом.

– При чем тут яйцо? Ты знаешь о яйце?!

Он опустил голову и смущенно поскреб когтями по камню.

– Вообще-то… да. Я видел, как вы ищите под снегом мох, и сразу догадался, что к чему. Мхом всегда выстилают гнезда, это каждый птенец знает.

Меня так и подмывало спросить, сколько же времени он за мной подглядывал, но я не хотел позволить ему торжествующе заявить что-нибудь вроде: «Да почти целую вечность! Ночей десять – двенадцать». Это означало бы открыто признать собственную тупость. Я осторожно откашлялся и сказал:

– Ну… в общем, ты прав. Я помогаю друзьям… из-за войны они не могут позаботиться о своем яйце, вот и доверили его мне. Видишь ли, они сейчас сражаются.

– Хорошо, что вы это сказали! – воскликнул мой новоявленный ученик. – Я чуть не забыл сказать вам одну вещь!

– Что еще? – насторожился я.

– Я не принимаю участия в войне, – заявил юнец. – У меня желудочное отвращение к кровопролитию. Я не верю в войну, понимаете? Желудок подсказывает мне, что всегда есть какой-то другой выход. Кстати, в магию я тоже не верю.

– Ты из Глауксовых братьев? – догадался я.

– Пока нет, но очень хотел бы стать им. Честно говоря, они меня не приняли. Сказали, что я пока не готов.

– И ты не сумел их заставить?! – чуть не заорал я. «Зачем ты навязался на мою голову?!» – хотелось крикнуть мне во весь голос.

– В делах веры нельзя никого заставлять, – наставительно пояснил юнец. – Впрочем, это трудно объяснить.

– Неужели? – язвительно переспросил я. – Просто не верится!

– Простите? – растерялся он.

– Неужели тебе тоже бывает трудно объяснить какие-то вещи? – с сарказмом спросил я. – Мне показалось, ты за словом под крыло не лезешь!

– Может быть, вернемся к правилам? – насупился Тео.

– Спасибо, друг мой. Запомни – я не терплю тесноты. Подыщи себе свободное дупло.

– Спасибо… Огромное вам спасибо, сэр. Я буду вашим лучшим учеником, вот увидите!

– Признаться, ты будешь моим первым учеником.

– В таком случае, нам обоим есть чему поучиться друг у друга! Я научусь быть учеником, а вы – учителем. Если вам понадобится какая-нибудь помощь по уходу за яйцом, я всегда к вашим услугам! Мне это только в радость, честное слово.

Я смерил его испепеляющим взором и решительно заявил:

– Никогда! Яйцо – это мое дело. Твоя забота – изучать огонь.

Вот так и началось наше обучение. По иронии судьбы именно Тео, убежденному противнику войны и кровопролития, предстояло стать первым кузнецом, превращавшим черный металл в страшные орудия, не менее смертоносные, чем ледяные мечи, кинжалы и ятаганы. Старинный кракишский глагол «крошать», я быстро переделал в «ковать», поскольку это слово мне удавалось произносить без запинки, не опасаясь насмешек Тео. А поскольку занятие наше все же не утратило первоначальной связи с магией, то мы с Тео стали называть себя «кознецами» от слова «козни». Из этого-то слова и родилось знакомое вам, читатели, прозвание «кузнец».

Очень скоро мы с моим новым помощником сумели извлечь из руды новый металл, превосходивший своей твердостью все материалы, виденные мною в краю Далеко-Далеко. Остывая, металл этот становился черным, как кузнечный уголь.

Раненая королева

В последний раз я видел Сив в пламени костра, и видение это было ужасным. Я видел, как она попала под власть пронзительного желтого свечения, лившегося из глаз хагсмара, а затем схватила ятаган и бросилась в бой. Последнее, что предстало перед моим взором – это оторванное крыло и потоки крови. Все это было настолько ужасно, что я долго не мог заставить себя снова заглянуть в огонь и узнать о судьбе Сив. И в то же время я чувствовал, что она жива. Позже Сив рассказывала мне, что перед тем, как броситься на хагсмаров, она думала только о том, как бы не превратиться в одну из этих ведьм преисподней. «Вот это настоящий кошмар, а все остальное – пустяки!» – говорила она.

Вот какой была ее последняя мысль перед тем, как ее мозг был выскоблен дочиста колдовством хагсмаров. После у нее не осталось никаких мыслей и чувств. Она словно перестала существовать или… или стала кем-то другим. Но кем? Лишь какая-то смутная мысль клевала ее желудок, звенела в гаснущем сознании. «Я превратилась в хагсмару?»

Ей казалось, будто нежная бахромка на ее крыльях растворяется в холодном ночном воздухе. Она чувствовала, как кромки ее крыльев становятся лохматыми, как у хагсмары. Сив посмотрела на себя и увидела, как ее прекрасные бурые перья, усеянные яркими белыми крапинками, темнеют на глазах.

– Не-ет! – в ужасе закричала она.

Но она ошиблась. Она не стала хагсмарой. То, что она увидела, было чарами Мрак-Га. Над ней было произнесено ужасное колдовство, но Сив из последних сил противилась его чарам. Только она одна чувствовала перемены, произошедшие с ее оперением. Никто другой ничего бы и не заметил: внешне она оставалась прежней. Но Сив догадалась, что страшные изменения происходят в ее желудке, в самом средоточии ее Га. И как только она ощутила эти странные желудочные преображения, она выхватила свой ятаган и с криком бросилась на хагсмаров. Именно в этот миг я увидел ее в пламени моего костра, а потом все утонуло в слепящем желтом свете, и снежинки окрасились кровью.

Много позже я узнал, что в то время, когда я заботился о яйце, Сив была жива. Она была серьезно ранена и почти потеряла левое крыло. Верная Миррта создала для нее вакуумный туннель, который в Северных царствах издревле используется для переправки раненых с поля боя. В обычных условиях для создания такого туннеля нужно не менее двух сов, но сейчас помощи ждать было неоткуда, а Миррта была исполнена решимости во что бы то ни стало спасти свою госпожу. Полярные совы в наших краях не даром славятся своей непреклонной волей и непобедимым упрямством!

– Я все сделаю, госпожа, я справлюсь! Нам повезло, что ветер попутный. Вот увидите, я все сделаю.

Миррта хитроумно изогнула свои рулевые перья и принялась осторожно менять положение первичных маховых. В конце концов, она добилась успеха. Вокруг нее сформировалось особое безвоздушное пространство, в котором истекающая кровью Сив смогла передвигаться почти без помощи крыльев. Внезапная перемена ветра также сказалась на крыло беглянкам, ибо страх соленой смерти заставил хагсмаров отказаться от погони.

Я опять говорю загадками? Попробую объяснить. Дело в том, любезный мой читатель, что хагсмары больше всего на свете бояться соленой воды наших северных морей. Справедливости ради отмечу, что страхи эти не лишены оснований. Перья у хагсмаров отличаются чрезмерной сухостью, им недостает жира, поэтому эти дьявольские создания не могут стряхнуть влагу с крыльев и сразу промокают насквозь. На морозе мокрые перья мгновенно обледеневают, и хагсмары камнем падают в море. Вот почему они стараются держаться как можно дальше от моря и особенно боятся летать над ним в сильный ветер.

Сив и Миррта хорошо знали об этой слабости хагсмаров, поэтому задумали укрыться в одной из омываемых волнами пещер в верхней части залива, где теплое морское течение не позволяет воде покрыться льдом.

По пути к заливу Клыков Миррта тщательно осматривала берег в поисках такого убежища.

– Нашла что-нибудь? – стонала Сив.

– Пока нет, госпожа, – отвечала Миррта. Внезапно она изогнула крылья и нырнула в узкий фьорд, который, насколько она помнила, назывался фьордом Нора и глубоко вгрызался в Хратгарский ледник. С виду фьорд представлял собой очень узкий, извилистый и глубокий канал. Он почти никогда не замерзал, а из-за причуд теплых течений в нем то и дело появлялись маленькие плавучие айсберги.

– Позвольте вас спросить, госпожа! – воскликнула Миррта. – Вы не будете возражать, если я предложу вам обрести убежище на айсберге?

– Миррта, милая моя, – устало пробормотала Сив. Слова с усилием вырывались из ее клюва, то и дело застревали и звучали почти неразборчиво. И все-таки, несмотря на безумную боль, она сумела не утратить чувства юмора. – В настоящий момент я не стала бы возражать, даже если ты предложила бы мне поселиться в гнезде чайки!

Миррта оцепенела и захлопала глазами. Мысль о том, что королева Ниртгара может оказаться в таком неподобающем месте как жилище мокрогузки, оказалась выше ее понимания.

– Что вы такое говорите, госпожа? Да разве ж такое возможно? Слыханное ли дело!

Миррта быстро опустила глаза и оглядела видневшийся внизу айсберг. Среди острых ледяных пиков виднелись небольшие площадки, в которых вполне могли быть пещеры. В любом случае, выбирать особо не приходилось. Миррта понимала, что королеве немедленно нужен отдых, да и ее собственные крылья уже болели от усталости. Изогнутые перья с каждым мгновением распушались, у нее не хватало сил удерживать их в нужном положении.

– Очень хорошо, – решила она. – Тогда снижаемся. Не шевелитесь, госпожа, только не шевелитесь!

– Не беспокойся, Миррта… Мне это не под силу.

Вблизи айсберг оказался настоящим чудом природы. Позже, рассказывая о нем, Сив называла его не иначе как «всем айсбергам айсберг», ибо эта ледяная гора была столь искусно выточена волнами, ветрами и течениями, что представляла собой настоящий лабиринт из воды и льда. Лучшего убежища и придумать было нельзя!

– Все! – выдохнула Сив, приземляясь на лед. – Я это желудком чувствую… И бахромкой на перьях, вернее, всем, что от нее осталось…

Миррта очень быстро отыскала в ледяной горе отличную уютную пещерку, омываемую изумрудно-зелеными волнами фьорда. Что и говорить, отличная защита от хагсмаров! Здесь Сив сможет залечить раны и переждать трудное время.

«Чего мне ждать?» – мрачно подумала Сив. Рождения птенца, которого она никогда не увидит, который появится на свет в снежном гнезде, выкопанном не ее когтями и клювом? Она строго приказала себе не думать об этом. Сначала ей нужно вылечиться и набраться сил. Оставшись калекой, она не будет нужна ни своему птенцу – даже если им доведется когда-нибудь встретиться – ни королевству.

Левое крыло Сив представляло собой кровавое месиво из сломанных костей и спекшихся перьев. Маховые перья первого порядка были вырваны с мясом, вторичных тоже почти не осталось.

Миррта немедленно взялась за дело. Первым делом нужно было остановить кровотечение, поэтому Миррта набрала полные когти снега и обложила им раны Сив.

– Как хорошо, – слабо пролепетала раненая королева. – Как ты думаешь, я когда-нибудь смогу летать?

– Конечно, госпожа! Не думайте о худом, так будет лучше. Представьте, будто это у вас линька такая.

Только боль помешала Сив рассмеяться в ответ. Она сморщилась и прошептала:

– Положи еще льда, Миррта. От него боль проходит.

Постепенно лед сделал свое дело, и боль почти отступила. Кровотечение тоже прекратилось.

– Ты помнишь свою первую линьку, Миррта? – спросила Сив.

– Первую линьку? Ох, госпожа, давно это было! Я же совсем старая сова, где мне такое упомнить?

– Как жаль, – слабо прошелестела Сив. – Наверное, вы, полярные совы, и не замечаете, как линяете… Ваши белые перья падают на белый снег, и сливаются с ним, – шептала она.

– Вы забываете, госпожа, что в юности мы не такие белые, как во взрослые годы, – напомнила Миррта. – Птенцы полярных сов покрыты темными пятнышками, чаще всего серыми. С виду такие птенцы скорее серые, чем белые.

– А я помню свою первую линьку, – сонно проговорила Сив. – Я говорю о перьях, а не о детском пушке. Пушинки я не считала, да и не помню, как они выпали, в то время я была совсем маленькая. Зато первую настоящую линьку я навсегда запомнила. Глаукс Великий, как же я испугалась! В ту пору я только-только оперилась и научилась как следует летать. Чувствовала себя очень взрослой и очень красивой, и так гордилась своими настоящими перышками, выросшими на месте детского клочковатого пушка! Я не могла налюбоваться бахромкой на своих крыльях… а уж маховые перья, да первичные, да хвостовые! Можешь себе представить мой ужас, когда я увидела на земле свое роскошное бурое перышко! – речь Сив превратилась в сбивчивое бормотание.

– Вам лучше вздремнуть, дорогая. Нужно отдохнуть и набраться сил.

– Да… я должна отдохнуть.

– Вспомните свою двоюродную бабушку Агату. Она ведь поправилась, значит, и вы наберетесь сил!

– Да-да… Как я могла забыть о бабушке Агате?

Сив очень давно не вспоминала о своей двоюродной бабушке, и как оказалось, очень напрасно. Много-много лет назад бабушка Агата была страшно искалечена в битве с хагсмарами над Горьким морем. Оба крыла ее были изувечены, так что на них живого перышка не осталось!

Агата была превосходной воительницей, но после таких ранений она уже никогда не смогла взять в когти ледяной меч. Тем не менее, она все-таки вернулась в строй и стала командиром отряда ледяных ятаганщиков. Более того, она самостоятельно разработала для себя особую боевую технику и ловко орудовала левосторонним ятаганом – странно изогнутым ледяным орудием, отлично подходившим для ее израненных крыльев. Беспримерная отвага и решимость бабушки Агаты вошла в поговорки и пословицы северных народов. У нас в Северных царствах и сейчас говорят: «Каждая новая рана – это новая возможность, каждая невзгода – это новая победа».

Сив провалилась в сон. Последнее, о чем она успела подумать, было: «Я должна поправиться… Должна поправиться. Я должна поправиться. Сколько у меня дел!»

– Мне нужна рыба! – сказала Сив, проснувшись. Миррта со смешанным чувством отнеслась к этой просьбе. С одной стороны, она была счастлива услышать, что ее драгоценная госпожа проголодалась. Это был хороший признак. Но в то же время в желудке у нее было неспокойно. «Ошибаешься, девочка, – подумала про себя Миррта. – Тебе не рыба нужна, а рыбный филин!»

– Да, дитя мое, рыбий жир считается первейшим средством для заживления расщепленного очина пера.

– Правда? Так раздобудь для меня этот жир! – оживилась Сив.

В следующий миг ей стало стыдно за то, что она так требовательна к своей старой верной служанке. Даже дергающая боль в левом крыле не извиняет резкости.

– Прости меня, Миррта, – смущенно пролепетала Сив. – Прости, мне ужасно стыдно за свой тон. Я понимаю, что ты не больше моего понимаешь в ловле рыбы. Прошу тебя, забудь мою грубость.

– Да что вы, госпожа! Выбросьте из головы, я и не заметила ничего! Дайте-ка мне подумать немножко, я что-нибудь да придумаю.

– Думай, сколько тебе потребуется!

Полярная медведица Свенка

В свое время Миррта видела, как охотятся рыбные филины, и теперь пыталась вспомнить, как именно они исполняют сложный ритуал погружения в воду и выныривания обратно с зажатой в клюве рыбкой. Она была уверена, что нырять нужно с высокой присады и под острым углом.

Миррта хорошенько обдумала этот способ, затем вспорхнула на крышу пещерки и посмотрела на лежавшую внизу воду. Наверное, глаза под водой придется держать открытыми? Глаукс Милосердный, вот наказание-то!

– Все в порядке, госпожа. Сейчас попробую.

– Удачи, Миррта, – прошептала Сив.

Но Миррта не услышала ее напутствия, потому что уже летела в воду.

Она повторила свою попытку во второй, третий и четвертый раз. Она честно старалась держать глаза открытыми под водой, но все равно ничего не видела. Ее до смерти пугали пузырьки, фонтаном всплывающие к поверхности и оглушительный рев воды в ушах.

На пятой попытке она услышала громоподобный голос, прокричавший откуда-то со стороны фьорда:

– НЕПРАВИЛЬНО!

Миррта прекратила снижаться и вспорхнула на вершину айсберга.

– Кто это сказал?

Она огляделась по сторонам, но не увидела ничего кроме еще одного айсберга, проплывавшего по узкому заливу. Внезапно часть этого айсберга взметнулась вверх, и огромная когтистая лапа царапнула небо. Миррта оцепенела.

– Ты слишком высоко забираешься.

Теперь она поняла, кто говорил с ней. Это был полярный медведь.

Миррта сотни раз видела их издалека, но ей никогда не приходилось встречаться, а тем более, беседовать с этими грозными созданиями. В Ниртгаре разные виды живых существ практически не общаются друг с другом.

Тем временем медведь подплыл к краю айсберга, положил на лед свои огромные лапищи и уставился на Миррту глубоко посаженными черными глазками. Айсберг накренился, край его ушел под воду. Миррта заскользила по льду и изо всех сил впилась в него когтями, чтобы не свалиться.

Никогда в жизни она не видела такого огромного, гигантского, исполинского зверя. Перед ней был настоящий бигггенброкен, иначе не скажешь! Все синонимы слова «громадный» вихрем пронеслись в голове Миррты, а потом она вдруг с ужасом поняла, что видит только половину медведя. Шерсть у него была густая и желтовато-белая, но сквозь плотный мех просвечивала черная кожа. Шея и плечи его вздымались горой, и Миррта вдруг подумала, что если такой зверь на полной скорости врежется в айсберг, то расколет его пополам. Зато уши у этого исполина были маленькие, круглые и очень симпатичные.

– Слушай, – прорычал медведь, – когда кончишь меня разглядывать, я могла бы преподать тебе пару уроков рыбной ловли. Если хочешь, конечно.

Значит, это не медведь, а медведица? Такая огромная?

– Ох, простите меня, пожалуйста! Это так невежливо, так неприлично! Простите, прошу вас, – залепетала Миррта.

– Вы что, никогда не видели медведей?

– Так близко вижу впервые, – призналась Миррта.

– Что ж, вы много потеряли, – весело отозвалась новая знакомая. Она покрутила головой и дружелюбно предложила: – Если позволите, я объясню вам, что вы делаете неправильно?

– Разумеется! Буду вам очень признательна!

– Все очень просто, – заявила медведица. – Вы слишком круто входите в воду. Давайте говорить начистоту – у вас все равно не хватит ни сил, ни сноровки нырнуть на глубину за крупной рыбой. Так? Значит, нужно нацелится на мелкую рыбешку, что плавает на поверхности. Ее тут видимо-невидимо – и селедка тебе, и серебрецо, и синюшки, – с этим словами она опустила в воду свою огромную лапу и выплеснула на лед полную пригоршню мелких голубых рыбок с синеватой чешуей. Миррта только ахнула от изумления.

– Вот они, синюшки, – прорычала медведица, отгребая рыбок подальше от края льдины, чтобы они не могли спрыгнуть обратно в воду. – Их сейчас много. Хорошая пища для твоей королевы.

– Глаукс Великий, значит, вы все знаете?

– Не беспокойтесь, я тайны хранить умею. Вы должно быть и сами заметили, что фьорд этот довольно пустынный, тут мало кто живет. Честно говоря, тут вообще никого нет, кроме меня.

– Но кто вы такая? Как вы позволите себя называть?

– Ишь ты, как завернула! – крякнула медведица. – Как вы позволите себя называть! Мне это по нраву, честное слово. Вы, совы, умеете придать изящное звучание нашему старому кракишу! Меня зовут Свенка. А вас?

– Миррта. Я служу королеве с тех пор, как она взошла на престол. Я была ее нянькой, потом гувернанткой, затем…

– Я так поняла, король убит? – перебила Свенка.

– Да, – ответила Миррта, решив умолчать о яйце. Чем меньше об этом говорить, тем лучше. – Вы, должно быть, слышали о наших войнах?

– Немного, если честно. Знаю, что король Храт погиб, а лорд Аррин отхватил себе здоровенную часть Хратгарского ледника. Говорят, его разведчики рыщут повсюду и забирают молодых сов в армию. Но больше я ничего не знаю. Видите ли, я предпочитаю покой и одиночество, поэтому стараюсь держаться подальше от всякой суеты. – С этими словами она небрежно махнула лапой, давая понять, что совиный мир не имеет ничего общего с ее медвежьей жизнью.

– Но почему вы очутились здесь, и почему вы одна? – полюбопытствовала Миррта.

– Такова уж природа полярных медведей. Мы существа одинокие, собираемся вместе только тогда, когда наступает пора выбрать себе друга. Затем снова расстаемся. Если у нас появляются медвежата, они живут с нами до тех пор, пока не подрастут и не смогут плыть своей дорожкой.

– А у вас есть медвежата?

– Пока нет, но скоро будут, – смущенно призналась Свенка и, оттолкнувшись от айсберга, перевернулась на спину и похлопала себя лапой по животу. – Двое, а может быть, и трое.

– Они… у вас прямо тут? В животе? – переспросила Миррта.

– Да мы ведь не птицы, дорогуша. Кстати, может, перейдем на ты? Как я понимаю, мы теперь соседи? Так вот, мы не откладываем яйца, и дети наши не вылупляются, а рождаются. Мы живородящие, понятно?

Миррта быстро-быстро заморгала и задумчиво склонила голову набок.

– Разумное устройство. Рациональное. Никакой возни со строительством гнезда, никаких забот по охране своего дупла. Ваши нарожденные дети всегда с вами. Думаю, ваша система лучше нашей. Даже завидно немного…

– Эй, Миррта, опомнись! Как ты можешь завидовать нам? Ты же птица. Птицы это птицы, а медведи есть медведи. Ваш Глаукс знает, что для кого лучше.

– Вы… ты знаешь о нашем Глауксе? Как это мило! А кто у вас Глаукс?

– Мы называем его Великий Урса, но на самом деле, это один и тот же дух, только в разном обличий. Всем животным он является по-разному, но вообще-то он один.

– Что вы говорите? Разве такое возможно?

– Ты действительно хочешь порассуждать об этом? Может быть, лучше отнесешь синю-шек своей госпоже?

– Ах, прости меня ради Глаукса! Совсем заболталась.

Миррта послушно отнесла Сив рыбу, но разговор с медведицей не шел у нее из головы. К счастью, беседа эта не была последней. После этого полярная сова и полярная медведица не раз вели долгие философские дискуссии, и так продолжалось до той ночи, когда Миррта вдруг таинственно исчезла.