Текст книги "Первый угленос"

Автор книги: Кэтрин Ласки

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 10 страниц)

Ночные стражи
Книга девятая
Первый угленос

ОБ АВТОРЕ

Кэтрин Ласки очень давно интересуется совами. Несколько лет назад она начала исследовать жизнь и повадки этих птиц – что едят, как летают, где строят или находят себе гнезда. Сначала ей хотелось написать серьезную научную книгу о совах и проиллюстрировать ее фотографиями своего мужа, Кристофера Найта. Но вскоре писательница поняла, что это будет весьма непростым делом, поскольку совы на редкость пугливы и осторожны, к тому же ведут ночной образ жизни. Поэтому Кэтрин Ласки решила написать серию сказочных книг о совином мире, получившую название Guardians of Gha Hoole. В настоящее время в серии вышло 15 книг.

Несмотря на то, что писательница наделила своих героев речью, мышлением и мечтами, ей хотелось включить в свою книгу как можно больше информации о настоящей совиной жизни.

Кэтрин Ласки написала много произведений как научных, так и художественных. В сотрудничестве со своим мужем она создала такие познавательные книги, как Sugaring Time, за которую получила премию Ньюбери – высшую национальную награду США за лучшую книгу года для детей; The Most Beatiful Roof in the World, и вышедшую совсем недавно Interrupted Journey: Saving Endangered Sea Turtles. Среди ее художественных произведений можно назвать The Night Journey (книга получила национальную еврейскую книжную премию); Beyond the Burning Time; True North: A Journey to the New World; Dreams in the Golden Country; Porkenstein. Она написала большую книгу под названием The Journal of Augustus Pelletier: The Lewis and Clark Expedition, 1884 для серии книг «Меня зовут Америка», а также несколько книг для серии «Королевские дневники»: Elizabeth I: Red Rose of the House of Tudor, England, 1544 и Jahanara, Princess of Princesses, India, 1627.

Ее вклад в познавательную литературу отмечен книжной премией Boston Globe, а также премией Washington Post.

Кэтрин Ласки с мужем живут в Кэмбридже, штат Массачусетс.

МОСКВА

ОЛМА Медиа Групп

2010

Пролог

На ветке Великого Древа перед дуплом сидели три совы, ежась от свирепых порывов первых ледяных зимовеев. Это были сычик-эльф, бородатая неясыть и пещерная сова, известные всем как члены знаменитой Стаи.

Четвертый член Стаи, сипуха по имени Сорен, не выбирался из дупла своего любимого учителя Эзилриба.

Ибо Эзилриб умирал.

Маленькая Гильфи теснее придвинулась к Сумраку, и тот накрыл ее крылом, защищая от ветра. Копуша, переступив по ветке, перебрался поближе к друзьям. Хотя Сорен сейчас был внутри, а они мерзли снаружи, между друзьями существовала невидимая связь. Эти четверо знали друг друга так долго, что их уже ничто не могло разлучить.

– Я так все чувствую, – прошептала Гильфи и моргнула, – будто у нас один желудок на четверых!

Сумрак с Копушей печально закивали.

– Так оно и есть, – пробормотал Копуша.

Сейчас их «общий» мускульный желудок, этот наиболее чуткий и отзывчивый инструмент организма совы, разрывался от тоски и безысходной горечи, которую испытывал Сорен, стоявший перед смертным ложем своего наставника.

– Я понимаю, это звучит глупо, – продолжал Копуша, – но у меня такое чувство, будто я снова осиротел. А для Сорена это и в самом деле так. Вы же знаете, он наследник Эзилриба.

Сумрак поморгал и пробасил:

– А я не помню, как осиротел. Я и родителей-то своих не помню. Иногда мне кажется, будто я появился на свет сам по себе.

«Если он сейчас скажет хоть слово о „суровой школе сиротства“ и о том, как всему на свете он научился сам, я срыгну погадку!» – с тоской подумала Гильфи.

Но Сумрак ничего подобного не сказал.

– И все же, – продолжал он, – я, кажется, понимаю, что значит быть сыном и иметь отца. Бедный Сорен!

Возможно, что и Сорен, стоявший в глубине темного дупла, смутно ощущал трепет желудков своих друзей, но в этот миг чудовищная волна горя уносила его прочь от них, в невыносимое одиночество. Его всегда блестящие черные глаза потускнели, а желудок сковала странная неподвижность. Он оцепенел, почти отупел от боли и скорби.

Октавия, старая домашняя змея Эзилриба, плакала в темном углу. Корин, новый король Великого Древа и предводитель Ночных Стражей, нервно переступал с лапы на лапу. Молодому королю было не по себе. Он чувствовал себя лишним. Корин совсем недавно поселился на Древе и, разумеется, не успел узнать Эзилриба так, как его знали Сорен и Октавия.

Домашнюю змею связывала с Эзилрибом многолетняя дружба, они вместе прибыли на Великое Древо, и с тех пор Октавия верой и правдой служила своему другу, став его ближайшей помощницей и советчицей. Что касается Сорена, то еще в ранней юности он стал наследником Эзилриба. Эзилриб первым разглядел в юной сипухе качества прирожденного лидера, разобравшись в Сорене задолго до того, как он сам узнал о своих способностях…

Юный король чувствовал себя чужим в этом дупле. Зачем умирающий призвал его к себе?

Словно в ответ на этот немой вопрос, старый наставник поднял изуродованную лапу и поманил к себе обеих сипух.

– Подойдите поближе, ребятки… Еще ближе, – хрипло прошептал он.

От этих простых слов по сердцу Корина разлилось тепло. Старый Эзилриб никогда не обращался к нему как к королю, с самой первой встречи называя его просто «парнишкой»…

Корин и Сорен наклонились над умирающим.

– А теперь слушайте внимательно то, что я вам скажу, – прошелестел Эзилриб.

– Я слушаю, Эзилриб, – ответил Корин.

– Слушаю, кэп, – глотая слезы, прошептал Сорен.

Он знал, что в последний раз называет так своего старого наставника. Все члены отряда всепогодников звали Эзилриба «кэпом», потому что он был настоящим капитаном ветров, он учил молодых сов седлать бурные потоки, забираться на воздушную рвань, скатываться по склонам бури и мчаться по бешеным вихрям урагана. Ах, что это были за полеты!

Вместе с Эзилрибом они без страха вылетали в любую погоду, в самый неистовый ветер. Они ничего не боялись и во всю глотку горланили буйные песни!

«Неужели я больше всего буду скучать по этим полетам?» – спросил себя Сорен. Или сильнее всего ему будет не хватать долгих разговоров с наставником, порой продолжавшихся до самого разгара дня? Или встреч в библиотеке, когда Эзилриб своим изуродованным когтем указывал ему на ту или иную книгу? Великий Глаукс, как многому научила его эта старая совка! Как многому…

Эзилриб с усилием приподнялся на подушке из совиного пуха.

– Эзилриб, – прошептал Сорен, – не надо… Отдохни.

– Нет, Сорен, я не могу отдыхать, пока не скажу вам самого главного… Вы знаете, что мы победили сов из Сант-Эголиуса и уничтожили величайшие запасы крупинок. С помощью Глаукса мы разгромили Чистых. Но кто знает, какое зло поджидает нас в будущем? – Эзилриб захрипел, с усилием ловя воздух клювом. – Уголь Хуула возвратился на Великое Древо… – Голос старого наставника превратился в едва различимый шепот, поэтому Сорену и Корину пришлось прильнуть к самому его клюву, чтобы разобрать слова. – Он принес с собой великую надежду… и великую опасность. Невежество часто становится источником великого зла… Забудьте боевые когти, забудьте ледяные мечи и ледяные кинжалы. Самое могущественное оружие – это знание. Вы должны знать, как мы стали тем, чем стали, откуда пришли и что несем миру… Вы должны узнать самые древние предания и легенды Га'Хуула. Я хочу, чтобы вы научились этому у таинственного принца, у рыцаря, жившего в эпоху магии и ставшего нашим первым королем Хуулом. Это его Уголь ты, Корин, достал из вулкана… Вы оба должны прочесть древние легенды и понять заключенную в них мудрость.

– Мы сейчас же полетим в библиотеку! – встрепенулся Сорен.

– Нет, нет… – Старик с неожиданной силой затряс своей изуродованной лапой. – Этих сказаний вы не найдете в библиотеке! Они хранятся здесь, в этом дупле, в секретном месте… – Он кивнул на Сорена и прохрипел: – Ты… знаешь.

Это была правда. Много лет назад Сорен и Гильфи открыли потайную комнату в глубине дупла Эзилриба. Именно там хранились старые боевые когти Эзилриба, которые старик передал Сорену, провозгласив его своим наследником. Там же хранились книги и свитки, принесенные Эзилрибом из своей родной страны в далеких Северных царствах.

– Прочтите их… Прочтите и заучите наизусть… – прошептал Эзилриб. – Прочтите, чтобы знать, откуда мы произошли… и чего должны остерегаться. Будущее будет принадлежать вам, если…

Но ему не суждено было закончить свою мысль. Янтарные глаза наставника закатились. Клюв замер. Последний слабый вздох вырвался из груди, а потом легкий ветерок прошелестел по дуплу, унося с собой душу умершего.

Старый наставник умер.

Через три дня после Последней церемонии Октавия открыла Сорену и Корину небольшую потайную комнату в глубине дупла Эзилриба. Сорен вытащил первый из трех старинных томов, и совы склонились над его пыльными страницами. Им пришлось напрячь зрение, чтобы разобрать выцветшие золотые буквы заглавия, написанного на потрепанном переплете из мышиной кожи. «ЛЕГЕНДЫ О ГА'ХУУЛЕ» – гласило название, а ниже, чуть более мелким шрифтом было написано: «ПЕРВЫЙ УГЛЕНОС».

Сорен открыл книгу и посмотрел на своего юного племянника. Они будут читать эту книгу вместе, медленно и вдумчиво. Сорен понимал, что отныне ему предстоит стать наставником, учителем и руководителем этого юноши, совсем недавно ставшего королем.

Я, Гранк

Зовите меня Гранком. Сейчас я уже глубокий старик, но я должен поведать вам свою историю или хотя бы начать этот долгий рассказ. Нынешние времена сильно отличаются от той поры, когда я был молод. Я родился во времена хаоса и непрекращающихся войн. Это было время магии и таинственных заклинаний, время свирепых клановых войн и битв, время дикости, злых духов и ужасных хагсмаров.

Правление старого короля Хратмора, верховного короля Ниртгара, было черным периодом в истории Северных царств. Вожди, правители и мелкие князьки непрестанно восставали друг на друга, бесконечно сражались и дробили свои царства, как летнее солнце дробит замерзшие моря на глыбы, осколки и мелкое ледяное крошево.

Жажда войны передавалась из поколения в поколение, и казалось, что этому не будет конца. Когда король Хратмор умер, верховным королем стал его молодой сын Храт. С той поры я, будучи знатной совой и ближайшим другом короля Храта и его супруги, королевы Сив, стал все глубже и глубже погружаться в мир войны и крови, в мир интриг и анархии. Мне это было не по душе, ведь в отличие от короля Храта я не был прирожденным воителем.

Тем не менее, я верой и правдой служил своему королю, был его советником, а также часто отправлялся посланником в мятежные кланы или к враждебно настроенным баронам. Честно говоря, со словами я обращался гораздо искуснее, чем с ледяным оружием, которым сражались совы Ниртгара. Вести переговоры получалось у меня намного лучше, чем планировать боевые операции или собирать войска для битвы. Мир войны, крови, интриг и хаоса вызывал у меня отторжение, я был рожден для другого. Но долг велел мне оставаться подле юного короля, чтобы помогать ему объединять распавшееся царство, а также противостоять ужасным хагсмарам с их коварными чарами.

Но даже у хаоса есть свой распорядок, и в бесконечных войнах случаются безмятежные промежутки, мгновения хрупкого мира. Вот в такие моменты я частенько улетал прочь, чтобы побыть одному и погрузиться в изучение вопросов, далеких от войны. Добрые совы, читающие эти строки, к вам я обращаюсь! Вы должны понять, что, несмотря на крепкую дружбу, с детства связавшую меня с Хратом и Сив, несмотря на все то, что объединяло нас до их супружества, я все время был и оставался сам по себе.

Я очень рано понял, что принадлежу к тем, кому судьбой предназначено одиночество. Я знал, что у меня никогда не будет подруги. Единственная сова, которую я любил, та, для которой пел мой мускульный желудок… но не стоит говорить об этом сейчас. Просто поймите, что нам не суждено было быть вместе.

Огненное зрение

В самом начале правления Храта, в период краткого затишья между войнами, я впервые простер крылья над морем Крака, как иногда называют море Вечной Зимы, и отправился к берегам Далеко-Далеко. Я хотел своими глазами увидеть этот дикий уголок мира, где, по рассказам, вершины гор разверзаются, подобно пастям исполинских животных, и лижут огненными языками небеса.

Видите ли, я с детства был зачарован огнем. Меня тревожили и завораживали образы, рождавшиеся в пламени. Очень рано я понял, что наблюдение за огнем позволяет мне глубже постичь собственный мускульный желудок и привести в порядок мысли. Когда меня охватывала грусть, я поднимался в родное небо, чтобы с высоты оглядеть землю и отыскать на ней какой-нибудь огонь или хотя бы подходящее место для костра.

Впервые очутившись в краю Далеко-Далеко, я сразу почувствовал, как тревоги оставили меня. С тех пор я часто наведывался в эту страну. Во время своих визитов я особенно сдружился со страховолками, странными длинноногими существами, которые совсем недавно обосновались в этой огненной земле. Я считался добрым другом их предводителя, огромного серебристого волка по имени Фенго. Вместе с Фенго я часами наблюдал за извержениями вулканов и, в особенности, за траекторией полета углей, огненными фонтанами вылетавших из пылающих горных пастей. Вы должны иметь в виду, что в те времена совы были знакомы лишь с разрушительной стихией огня. В царстве Ниртгар не существовало даже особого слова для обозначения огня, ведь в наших краях не было деревьев, а редкие молнии били в лед или в камень.

Теперь вы не удивитесь, узнав, что первое откровение явилось мне совсем не в языках пламени.

Я до сих пор отчетливо помню то раннее весеннее утро. Родители решили устроить нам с сестрой подготовку к Первому полету. Мы сидели на скользкой вершине пологого глетчера, на котором испокон веку родители учили своих птенцов премудростям взлета и приземления.

В тот год солнце выдалось жарким не по сезону. Острый осколок льда, торчавший из ледника, искрился на солнце, и сверкал так ярко, что воздух вокруг него дрожал и переливался всеми цветами радуги. Я, словно зачарованный, во все глаза смотрел на это чудо, как вдруг, в самом сердце ослепительного свечения стали проступать какие-то непонятные картины. Это было тем более странно, что случилось солнечным утром, когда все совы видят гораздо хуже, чем ночью. Но в то утро мне не нужна была тьма, я смотрел на свет, и открывал в нем таинственное царство видений.

Что же я увидел? Себя. Я летел и послушно выполнял все команды отца, взлетал и перелетал с льдины на льдину, ловил ветер, изгибая плоскость первичных маховых перьев. Бесчисленные уроки вдруг соединились с увиденными образами, и в тот же миг я понял, что такое полет.

Одним стремительным движением я оторвался от льдины и поднялся в воздух. Мама и папа говорили, что никогда в жизни не видели ничего подобного. Моя сестра Юрта расплакалась от зависти. Самое удивительное, что вскоре я совершенно позабыл об увиденном, ведь в наш край пришла долгая зима, в течение которой солнце никогда не поднималось над горизонтом.

Лишь когда я впервые увидел лесной пожар, у меня окончательно открылись глаза. Вот тогда-то я и вспомнил о странных картинах, открывшихся мне в мерцающем сиянии надо льдом. Сейчас я расскажу вам, как это случилось.

Мы с мамой были на одном из островов Горького моря, когда вдруг поднялся ужасный ветер. Ближайшее к нам дерево раскололось от удара молнии и в мгновение ока вспыхнуло. Мы с мамой быстро поднялись в небо и улетели. Я сказал «улетели», но на самом деле я с трудом заставил себя пошевелить крыльями. Огонь зачаровал меня. В море бушующего пламени мне открылось то, что я считаю своим первым настоящим видением. Огонь впервые предстал передо мной не как убийца и разрушитель, а как творец и созидатель. Я увидел в нем не сожженные птичьи перья, не корчащихся в ужасе животных, а мудрых сов, которые вытаскивали из пламени разнообразные предметы, названия которых я не знал, но чувствовал, что они сослужат нашему миру хорошую службу.

Отражение солнца в гладкой поверхности льдины показало мне мое настоящее и открыло секреты полета. Но только в горящем пламени я впервые увидел проблески будущего – того, что может случиться. С тех пор я решил во что бы то ни стало постичь природу огня и открыть совам его пользу. Я мечтал узнать о нем все, я горел желанием раздобыть уголь, чтобы с его помощью самому разжечь огонь и попытаться его приручить.

Поскольку лесные пожары в Ниртгаре были огромной редкостью, я вернулся на ледяные склоны дальней оконечности Хратгарского глетчера. Стояла весна, и припекающее солнце с каждым днем приближало наступление лета, которое, несмотря на свою скоротечность, было самым светлым временем года в наших краях. Глетчер никогда не таял, и отражение солнца во льду, когда-то заворожившие меня игрой танцующего света, отдаленно напоминало пламя. Я решил, что эти яркие отсветы позволят мне глубже проникнуть в свои видения, разглядеть в таинственных картинах образы настоящего, а возможно, даже прошлого и будущего.

Это были самые удивительные весна и лето в моей жизни. Сам полет на дальнюю оконечность ледника был великой радостью. Катабатические ветра, особые воздушные течения наших краев, этой весной были особенно буйными. Несколько раз я сворачивал со своего пути, чтобы покататься на термальных воздушных потоках, теплых выпарах, поднимавшихся над восточной частью ледника возле самого залива Клыков. Я восторгался прекрасными маленькими цветами, которые не боялись расцветать на самой кромке ледника. Эти цветы оживляли белоснежный ледяной мир Ниртгара.

Во время длинных белых ночей, когда безжизненные просторы озарялись блеклым сиянием неусыпного летнего солнца, я купался в блеске отраженного света. Я летал сквозь мерцающие леса световых отблесков, искал в них образы своих друзей и разных существ, видел цепи событий, как прошлых, так и будущих. За это время мне удалось глубже понять природу своих видений. Прежде всего, я понял, что не могу вызывать нужные картины простым усилием воли. Эти образы не приходили по заказу и не подчинялись моим требованиям. Казалось, они возникают по собственной прихоти, но вскоре я стал подозревать, что видения посещают меня именно в те моменты, когда я могу лучше всего постичь их смысл.

И все-таки картины мои не были рождены огнем. Они были всего-навсего отсветами отраженного света, и никогда не достигали чистоты и ясности образов, однажды открывшихся мне в лесном пожаре.

Я начал глубже задумываться о природе огня, и однажды, кружась в лучах отраженного света, вдруг увидел загадочную картину. Предо мной предстал тлеющий клочок мерзлого мха. Глубоко, в самой толще его, виднелась крошечная горящая искра. Я начал было дуть на нее, но тут же спохватился и выругал себя за глупость. Как я мог принять за реальность бесплотное видение? Однако некоторые видения можно было претворить в жизнь.

Не долго думая, я поднялся в небо, отлетел от ледника, сорвал клок мха и положил его на глыбу чистого льда. Затем я набрал мелких льдинок и рассыпал их вокруг мха, на манер ледяного гнезда, с тем лишь отличием, что мои ледяные осколки были расположены так, чтобы отбрасывать солнечные лучи прямо на мох. Таким образом, у меня получилась круглая камера, отражающая солнечный свет.

Мне не пришлось долго ждать. Очень скоро клочок серебристо-зеленого мха стал темнеть на глазах, а затем в воздухе заструился дымок, пахнувший уже знакомой мне гарью лесного пожара. Желудок мой так и подпрыгнул от радости, когда в глубине мха я увидел оранжевый отблеск. Затем показалось пламя. Настоящее пламя! Я впервые сам разжег огонь. Ледяные осколки начали таять, и я быстро отбросил их прочь, чтобы вода не погасила только-только начинавшее разгораться дрожащее пламя.

Вскоре я стал настоящим мастером по разведению «моховых костров». Много картин и образов открылось мне в пламени этих огней, и все они были несказанно яснее и ярче тех, что рождались в отражении солнца. По мере того, как я становился старше, видения мои стали пересекать границы времени и все чаще залетали в область, которую я назвал другим миром, не зависящим от движения солнца по небу и чередования фаз луны. Погружаясь в эти картины, я оказывался во вневременной Вселенной.

Было ли это волшебством? Не думаю. Возгорание огня подчинялось своим законам, не имевшим ничего общего с магией. Да, я обладал огненным зрением, но получение огня при помощи льда было делом разума и желудка.

С каждым разом я все отчетливее чувствовал, что открыл некую связь, не столько с магией, сколько законами природы. Честно сказать, меня это успокаивало. Я всегда стремился к закону, хотя и жил в беззаконной стране. Со временем мне стало казаться, что законы чем-то похожи на деревья, усмиряющие свирепую ярость ветров, и не случайно в нашем не знающем правил Ниртгаре свирепствовали такие жестокие бури, что совы совсем сбились с истинного пути.

В ту пору я не знал, какой долгий срок отделяет мои первые моховые костры от полета за опытом в край Далеко-Далеко…

Любезный мой читатель! Если ты читаешь эти строки через сотни лет после того, как они были написаны, то, наверное, тебе трудно представить чудовищную силу магии, бытовавшую в наши дни. Прежде всего, тебе следует иметь в виду, что в те далекие времена существовало гораздо меньше разновидностей птиц.

В самой глубокой древности, задолго до моего рождения, на свете был всего один вид певчих птиц, один вид морских птиц и один вид хищников. Через много тысяч лет в каждом виде появились свои разновидности. С тех пор на свете живут малиновки, соловьи, жаворонки и другие бесчисленные птичьи семейства.

Представляю, как трудно вам поверить в существование птицы, которая была бы одновременно и совой, и вороной! Вот уж невероятная смесь, не правда ли? Однако это правда. Постепенно, в течение бесчисленных лет эти «совороны», как их называли, разделялись на сов и ворон. Как ни странно, некоторым это так и не удалось. Вот эти-то оставшиеся совороны и превратились в хагсмаров.

Мускульные желудки у них были почти как у сов, да только будто бы вывернутые, исковерканные. Несмотря на примитивный мозг, хагсмары обладали могущественными и необъяснимыми способностями, которые я не могу назвать иначе, как магическими.

Я еще застал эпоху великой магии. Изучая огонь, я постепенно обретал новые силы, но прекрасно сознавал, что мне еще многому предстоит научиться. Жажда знаний влекла меня в край Далеко-Далеко, в страну извергающихся вулканов, где я собирался глубже проникнуть в природу огня. Я хотел научиться летать в теплых потоках, спиралью поднимавшихся от источника огня. Я хотел заглянуть в желудок самым горячим углям. Вас удивляет, что я говорю о желудке угля? Но для меня огонь всегда был живым существом, а значит, обладал телом.