Текст книги "Время перемен"
Автор книги: Кэтрин Куксон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 19 страниц)
Доктор сказал, что случай с Беном не такой уж редкий. Он назвал это погружением в себя. Бен как будто окружил себя ледяной стеной, отгородившись от реальной жизни. Но доктор выразил надежду, что со временем он «оттает».
И он, действительно, иногда «оттаивал», но в этом состоянии становился совершенно невыносимым; без конца говорил, кричал, рыдал, ругался и что еще хуже – набрасывался на всякого, кто к нему приближался. Его успокаивали только сильной дозой лекарств.
Эти вспышки привели к более строгой изоляции, и постепенно периоды оцепенения удлинялись, а взрывы активности ограничились словесной формой.
Дэну пришлось потратить немало усилий, чтобы добиться перевода сына в особняк. Военное начальство почему-то решило, что в Хай-Бэнкс-Холле должны проходить реабилитацию пациенты после ранений и контузий средней тяжести.
Дэн начал, как всегда.
– Ты слышишь меня, Бенджамин? Ты меня понимаешь? Ты лучше выглядишь, парень, идешь на поправку. Доктор доволен. – Он заглянул в немигающие глаза и кивнул. – Здесь Бриджи. Хочешь на нее посмотреть? Она спустилась со своего этажа и добралась сюда, чтобы навестить тебя. – Дэн произнес все это отчетливо, с расстановкой.
– Дэн, не говори так. – Голос Бриджи был тихим и надтреснутым, но в нем еще звучали интонации прежней мисс Бригмор. – Говори с ним нормально. Я совершенно уверена, он все понимает, несмотря на свое состояние. – Она вспомнила, что Кэти когда-то так же говорила с Лоренсом. Бедная, бедная Кэти. Ей так будет ее не хватать…
За ширмой раздался шум, как будто упала книга.
– Да, вероятно, ты права, – согласился Дэн. Он кашлянул и печально продолжал: – Твоя тетя Кэти вчера умерла. Бедная милая Кэти, ты ее помнишь?
Их глаза были обращены на колено Бена. Он стучал по нему пальцем.
– Ну вот, что я говорила, – тихо заметила Бриджи. – Я уверена, он хочет что-то сказать. Он пытается, посмотри на его лицо.
Бриджи повернула к себе лицо Бена своей высохшей морщинистой рукой. И в тот же момент он прищелкнул языком, но губы его остались неподвижны. Из-за ширмы выскочила Ханна, когда цоканье повторилось, на этот раз громче, губы его разлепились, и с них скороговоркой стали срываться слова.
– Мерфи! Мерфи!.. адское пламя… Мерф… кровь на тебе… командование, чертово командование… ад… недоумки… недоумки… иди Мерфи!..
Ханна держала его руки, они дрожали, словно по ним пропускали электрический ток. Она повернулась к Дэну, который помогал Бриджи подняться.
– Извините, но вам придется уйти.
Дэн кивнул, и выражение лица его было таким же печальным, как и у его сына.
Когда за ними закрылась дверь, возбуждение Бена немного улеглось, руки дрожали меньше, слова он выговаривал четче, и все время, не отрываясь, смотрел на Ханну, словно просил о чем-то. Крупные слезы покатились из его глаз, веки тоже дрожали.
– Все хорошо, все хорошо, – приговаривала Ханна, обнимая его, как ребенка. Она прижала его щеку к своему плечу, стараясь остановить лавину слов, но Бен продолжал говорить. В этом невнятном потоке она различала названия местностей, мест сражений, потом он стал повторять слова, которые походили на стихи. И снова и снова говорил одно и то же: «Плавал во чреве, как головастик в кувшине, на нити, что держит в руке Господь».
Больной повторил эти слова не меньше десяти раз. Она подняла его голову со своего плеча и усадила Бена поглубже в кресло. Ее движения совпадали с ритмом его слов. Он снова начал вспоминать Мерфи, но уже не так взволнованно. Ханна села рядом, и взяла его безвольную руку в свои.
– А кто такой Мерфи? – мягко спросила она.
– Мерфи Мерфи… распадается…
– Кто это Мерфи?
– Мерфи, Мерфи… везде внутренности, Мерфи.
– Кто такой Мерфи? Расскажите мне о нем. Он ваш друг? Другой офицер?
– Мерфи мудрый, Мерфи, мудрый…
Дверь открылась и вошла старшая сестра.
– Ему плохо? Что-нибудь серьезное?
– Нет сестра, небольшой приступ.
– Люди такие нечуткие. Им бы следовало быть более внимательными. Не надо было рассказывать ему о тете. Его отец считает, что он из-за этого разволновался. Через полчаса вас сменят, – сказала сестра Дил, бросая взгляд на часы. – А завтра у вас выходной, да?
– Верно, сестра.
– Вам повезло, что ваш дом близко.
– Да, сестра.
Сестра Дил подошла ближе и смахнула нитку с халата Бена.
– Жаль, что миссис Беншем против автомобилей, вас бы завтра могли подвезти.
– Не беспокойтесь, сестра, Джейком в своем фургоне перевезет меня через холмы.
– Это далеко?
– Около семи миль.
– У ваших родителей ферма?
– Да, сестра. Ферма называется Вулфбер, волчий вой.
– Вам нравятся эти места?
– Да. – Девушка помолчала. – Да, мне здесь очень нравится. – И Ханна говорила правду. Если бы в ее доме царил мир и покой, она согласилась бы всю жизнь прожить среди этих холмов.
– А вот я этого сказать не могу. – Перед Ханной стояла не строгая сестра, а просто молодая женщина. – Я еще никогда в жизни не бывала в такой глуши. А чем… вы занимались, как проводили время, до войны?
– Ну, находились занятия, – пожала плечами Ханна. – По крайней мере теперь мне кажется, что свободной минуты не оставалось. А в конце недели я ездила с отцом в Хексем, я всегда с таким нетерпением ждала этой поездки…
К реальности их вернули громкие вопли Бена. Слова его было трудно разобрать.
– Мне кажется, его лучше уложить в постель, – посоветовала сестра. – Я сделаю ему укол. Его слишком разволновали. Я по-прежнему считаю, что им было лучше промолчать о тете.
Тем временем этажом выше (как раз над ними) Дэн мерил шагами комнату.
– Прекрати и сядь, – сказала ему Бриджи. – Успокойся, ты ничем не поможешь.
Дэн послушно сел, потом поставил локти на колени и уткнулся в них лицом.
Бриджи несколько раз облизнула сморщенные губы, потом крепко сжала их как будто старалась сдержать какое-то чувство.
В свои девяносто пять Бриджи хорошо сознавала, что ее сердце не сможет выдержать сильных эмоций. Переживания разрушали здоровье, и в последние годы она все чаще с благодарностью думала о выработанном за долгие годы работы гувернанткой умению сдерживать свои чувства. Она на пальцах могла пересчитать случаи, когда позволила выплеснуться своим эмоциям. И теперь для Бриджи было главным удержаться на прежних позициях, не отступая от своих принципов.
– Его состояние стало лучше, – говорила она спокойным и ровным голосом. – Тебе стоит быть благодарным и за это.
– Временами я думаю, что лучше бы ему было умереть.
Бриджи в душе согласилась с Дэном, но вслух сказала другое.
– Он в хороших руках. А вот о ком надо поговорить, так это о Лоренсе, о его судьбе. Если он попадет в один из приютов, то вряд ли о парне позаботятся. Ни за какие деньги не найти людей, которые относились бы к нему с любовью.
Дэн выпрямился, стиснув рукой подбородок.
– Ты ничем не можешь ему помочь. И придется тебе с этим смириться.
– Я с тобой не согласна.
Он повернул к ней голову.
– Дэн, я как раз думаю об этом. – Мисс Бригмор ткнула пальцем в его сторону. – Перед тем как я скажу, что у меня на уме, прошу тебя, сразу не возражай. Конечно, приходится признать, что я старая и мое тело не имеет былой силы. Но разум мой ясен, как и тридцать лет назад. Больше того, я стала мудрее и рассуждаю более здраво. – Бриджи сложила на коленях костлявые руки и продолжала: – Мне всегда очень нравился Лоренс… Раньше других я научилась с ним общаться. Я говорила много раз и тебе в том числе, что его ум мог бы сделать честь даже профессору. Он бы далеко пошел, если бы его сознание не перегородила стена. А теперь мы имеем тридцатилетнего мужчину с разумом пятигодовалого ребенка. Так вот, что я предлагаю, Дэн… Его надо привезти сюда. Подожди, подожди. – Она предупреждающим жестом остановила его возражения. – Согласна, я могу скоро умереть: на следующей неделе, а, может, и сегодня вечером, но не исключено, что еще поживу и дотяну до сотни, если очень постараюсь.
– Если привезешь сюда Лоренса, тебе это вряд ли удастся.
– Сядь, Дэн, сядь, ты рассуждаешь так, будто бедный парень постоянно буйствует, а он ласковый и тихий, как…
– Да я все это знаю, но ведь он мужчина чуть ли не двухметрового роста.
– Которого сдует и порыв ветра.
– Дело не в это. Не закрывай глаза на очевидные факты, Бриджи. Он мужчина как бы то ни было.
– Он – мальчик, Дэн, ребенок.
– Но ты же не думаешь, что с ним сможет справиться обыкновенная экономка, как миссис Рени. Кто будет за ним присматривать?
– Если миссис Рени не справится, найдем кого-либо другого.
– Бриджи, будь благоразумной. – Дэн придвинул свой стул поближе к ней. – С Лоренсом и без того хватало бы сложностей, если бы дом оставался свободным, а теперь у тебя только один этаж. Места мало. Ты вспомни, сколько хлопот было с его стружками и поделками. Он завалит тебя ими с головой.
– Я возьму его занятие под контроль. Он будет заниматься резьбой только в комнате рядом со своей спальней. И вот еще что, я не Кэти. Я найду применение его фигуркам. Сколько лет я твердила Кэти, что нужно продавать вырезанных Лоренсом животных, а деньги пустить на пожертвования, но она меня не слушала. У них в доме две комнаты доверху забиты этими фигурками. Даже жалко, что они не имели недостатка в деньгах, иначе мать не смотрела бы на его занятие, как на детскую забаву. Она бы видела смысл его существования. Я никогда не понимала такого отношения. Это было единственное слабое место в ее системе воспитания и обучения Лоренса.
– Конечно решать тебе, Бриджи. – Дэн поднялся и снова принялся расхаживать по комнате. – Дело твое, но не говори потом, что я тебя не предупреждал, когда начнешь спотыкаться на каждом шагу о груды деревянных собак, кошек, лошадок, баранов и прочих уток, кур, куропаток и фазанов… – Дэн неожиданно остановился. – А что будет с имением и домом? Ведь он наследник, сэр Лоренс Ферье – какая трагедия. А сэр Фрэнсис едва ли долго проживет. Я вот думаю, представляла ли себе Кэти такую ситуацию? Хотя должна была. Что написано в ее завещании, любопытно было бы узнать.
– Да, интересно.
– Тебе известно, что в нем? – Дэн прищурился.
– Да, она обсуждала его со мной.
– И будущую судьбу Лоренса?
– Да.
– Как же она себе это представляла? Уверен, что твое теперешнее предложение в ее планы не вошло.
– Нет, об этом Кэти не подумала. Она решила, что имение должно быть продано, и кто-то из вас, ты или Джон, возьмете Лоренса к себе.
– Боже! – Дэн опустил голову и отвернулся. – Так вот, что тебя подтолкнуло решиться на такой шаг.
– Нет, не только это. Я предложила бы такой вариант в любом случае, поскольку уверена: как бы ни воспринял это Джон, Дженни сразу упадет в обморок. А Барбара… ну, если она не может выносить собственного сына, едва ли захочет заботиться о таком, как Лоренс. Все это я говорила Кэти, но она считала, будто ты, Дэн, сумеешь переубедить Барбару… Она тебя очень любила, ты был ее любимым братом.
– О, Бриджи, не заставляй меня стыдиться себя самого, – печально произнес Дэн, качая головой.
– Извини, но я не думала ни о чем подобном. Но раз уж разговор коснулся Барбары, хочу спросить тебя: ты пытался втолковать ей, что навестить Бена – ее долг, как бы она к нему ни относилась.
– Нет, Бриджи, потому что уверен – это бесполезно.
– Она все такая же?
– Даже еще хуже. Она все больше уходит в себя. За месяц мы не обменялись и десятком слов.
– Мне искренне жаль, что все так сложилось, Дэн.
– Пусть тебя это не волнует, Бриджи. Я уже настолько привык к такой жизни, что не знал бы, как себя вести, если она вдруг изменилась бы.
– Дэн.
– Да, Бриджи.
– Ты позволишь задать тебе нескромный вопрос?
– Ты прекрасно знаешь, что можешь спрашивать о чем угодно.
Последовала пауза.
– Она продолжает с ним встречаться?
– Насколько я знаю, да, – ответил он, тоже помолчав. – Барбара время от времени уезжает, иногда не ночует, но в последние годы это случается все реже.
– Годы, долгие годы. – Бриджи нетерпеливо тряхнула головой. – Все это тянется четверть века, даже больше. Такое положение противоречит ее натуре. Я предполагала, что Барбара порвет с ним, когда он откажется оставить семью, а Майкл именно так и поступил. Мне казалось, она не сможет продолжать оставаться на вторых ролях. Я думала, Барбара образумится, убедившись, что он совсем не бог… И все же виню себя во многом из того, что произошло. В первую очередь, мне не следовало вмешиваться, пусть бы она вышла за него замуж. Извини, Дэн, но мне на самом деле не следовало становиться у нее на пути.
– Что сделано, того не вернешь, Бриджи. Все в прошлом, и в очень далеком. И не нужно винить себя. Ты оказалась только частью всей этой путаницы, как, собственно, и я.
– Дэн, ты вел себя честно и открыто и поступил благородно.
– А что понимать под благородством? Ведь все дело в том, с какой стороны на него смотреть. В моем благородном поступке было больше корысти. Мне нужна она, я хотел ее больше всего на свете. Даже когда все это началось, я продолжал хотеть ее. Мне кажется, поворотным моментом стал тот день, когда Барбара заметила, что Рут беременна и захотела ее вышвырнуть. Я понял, она считала меня легковерным дураком, и еще меня возмутила ее самоуверенность и несправедливость к Рути. С тех пор душа моя зачерствела.
– Что с ней будет дальше, Дэн?
– Не могу сказать, Бриджи.
Бриджи взглянула на свои руки: пальцы мелко подрагивали. Она сцепила их и крепко стиснула.
– Дэн, она очень несчастна. Ее окружает стена глухоты, а рядом нет никого: ни мальчиков, ни тебя, ни меня.
– У нее есть все, что ей необходимо, Бриджи, по крайней мере, я на это надеюсь. Возможно, тебе покажется странным, что об этом говорю я, но это действительно так. Надеюсь, что встречи с ним дают Барбаре то, что ей нужно в жизни.
Бриджи взглянула на него и поняла: он говорит правду. Такова любовь. И если когда-либо мужчина по-настоящему любил женщину, то это был Дэн. Любовь его жила и теперь. Бедный, бедный Дэн…
Глава 3Было подсчитано, что 1 июля 1916 года [9]9
В первую мировую войну, с 1 июля по 18 ноября 1916 г., на реке Сомма (север Франции) англо-французские войска провели наступление с целью прорвать оборону противника. Операция против войск 2-й германской армии закончилась поражением.
[Закрыть]погибло девятнадцать тысяч английских солдат и пятьдесят семь тысяч ранено. За всю войну не было еще дня, когда потери оказывались такими огромными. Солдаты поднимались в атаку волна за волной, а пулеметы немцев косили их как траву. Окрестности реки Соммы стали кладбищем армии генерала Китченера. Трагедия имела свой отзвук в Британии. И все же люди продолжали петь и смеяться. Они посмеивались над «Стариной Билли», – творением художника-карикатуриста Бэрнсфадера. На плакате был изображен средних лет солдат с пышными усами, лицо его выражало стойкость и вызов смерти. Надпись под карикатурой гласила: «Если знаешь цель получше, к ней и иди».
Если бы «цель получше» означала дом, многие были бы готовы дорого за нее заплатить.
Ситуация на море была не лучше, чем на суше. Флоты Германии и Великобритании затеяли игру в прятки у полуострова Ютландия. Почему же Британия не показывала свое превосходство на море? Но нация унывать не собиралась. Звучали бодрые песни «Долог путь до Типперэри», «Сестра Сюзи шьет солдатам рубашки», «Пусть ярко горит огонь в очагах»…
И как-то незаметно подошло Рождество.
Нигде настроение не было таким бодрым, как в Хай-Бэнкс-Холле. За осенние месяцы пятнадцать офицеров, попрощавшись с товарищами и расцеловавшись с персоналом, отправились в военное управление, чтобы узнать о своей дальнейшей судьбе. Год назад любой из них, не задумываясь, готов был «перепрыгнуть канаву» (так они именовали Ла-Манш), но теперь никто не горел желанием пересечь пролив.
В последние месяцы «Бункер» работал с повышенной нагрузкой. Количество коек в нем удвоилось. Но общая атмосфера в особняке в рождественскую неделю 1916 года была приподнятой, царившее здесь оживление напоминало суету в сельском доме в преддверии праздника.
За день до торжества все пациенты, за исключением обитателей «Бункера» и Владельца Замка (как беззлобно окрестили Бена), были заняты предпраздничными хлопотами. Кто-то резал остролист, из которого потом плели рождественские венки, часть пациентов клеила гирлянды, другие затем их развешивали.
Больше половины украшений уже заняли свои места. Не только на полке над камином, но и по всем углам вестибюля можно было видеть вырезанные из дерева фигурки животных и птиц всевозможных пород и размеров. Одни были вырезаны без особого изящества, другие – с особой тщательностью, однако все работы отличало поразительное умение автора передавать движение.
На стене висело объявление по поводу рождественского представления «Спящая красавица». В списке действующих лиц и исполнителей под первым номером значилось: Красавица-принцесса – майор Эндрю Корнуоллис. Ниже был прикреплен листок с расписанием автобуса: время прибытия вместе с гостями и время отбытия на станцию.
Под этим объявлением было любовно выведено мелом: « Животные Лоренса – Фонд пожертвований для Красного Креста. На 17 декабря – 88 фунтов стерлингов. Надеемся, что Дед мороз дополнит сумму до 100 фунтов. Благодарим за участие».
* * *
Когда-то Бриджи посоветовала Кэти не расстраиваться из-за Лоренса, потому что он станет ей утешением. И предсказание сбылось. Особенно сильно Кэти почувствовала это после смерти Пэта. Но Бриджи и представить не могла, что он сможет утешить кого-либо еще, тем более группу мужчин, прибывших в Хай-Бэнкс-Холл после того, как им пришлось пройти сквозь ад. И тем не менее в особняке все без исключения привязались к Лоренсу: и пациенты и персонал. Возможно, в некоторых случаях симпатии к нему объяснялись тем, что пациенты Холла сознавали: их заточение здесь – временное. А этот высокий худощавый нестареющий мужчина с неизменной улыбкой на лице был осужден на пожизненное заключение.
К Лоренсу практически никто не испытывал жалости, потому что невозможно жалеть человека, постоянно излучавшего счастье. Некоторые наиболее мудрые из пациентов даже завидовали Лоренсу. Ему никто не давал специального разрешения разгуливать по всему дому. Это получалось как-то естественно, само собой. В родном доме его свободу никто никогда не ограничивал, и Бриджи не стала менять привычный для него порядок. За единственным исключением, к которому ему сначала было нелегко привыкнуть, поскольку дома Лоренсу позволяли разбрасывать стружки, где угодно, слуги только успевали их подбирать.
Первое время в доме Бриджи Лоренс жалобно плакал, как ребенок, лишившийся матери. Плакал он и тогда, когда ему разрешили вырезать только в комнате рядом с его спальней. Но со временем успокоился и смирился, и в этом ему помог появившийся у него новый интерес. Он теперь находился среди мужчин, и ему нравилось, что их так много вокруг.
Со стороны могло показаться, что Лоренс с равным вниманием относится ко всем, кто с ним разговаривал, но на самом деле все обстояло не совсем так. У Лоренса были свои симпатии. И больше всего он привязался к человеку, живущему в комнате в конце коридора у лестницы, ведущей наверх к детской.
Их встреча произошла случайно. Лоренсу нравилась сестра Петтит, или Петти, как здесь называли Ханну многие, у нее всегда находилось время, чтобы его выслушать. И более того, она разбиралась в лошадях. «Это – тяжеловоз», – говорила она, глядя на его работу или: «Какой красавец получился гунтер [10]10
Гунтер – охотничья лошадь.
[Закрыть], а это шотландский пони – до чего милый». Лоренс ценил ее знания и одобрение. Он не умел ни читать, ни писать, но по картинке мог вырезать любое животное.
Как-то раз, спускаясь по лестнице, Лоренс заметил, как Ханна прошла по коридору и исчезла в дальней комнате. Он последовал за ней и, как всегда, не задумываясь, открыл дверь и вошел. Тут он и увидел мужчину, сидящего в кресле у окна.
– Ах, Лори! – взволнованно воскликнула Ханна, – тебе сюда нельзя. – Она попыталась увести его, но он не послушался, а вместо этого прошел к окну, сел напротив мужчины и протянул ему козленка, которого держал в руках.
Бен долго смотрел на Лоренса, потом медленно поднял голову и взял фигурку.
Ханна молча наблюдала за ними. Они были почти одного возраста, роста, но Бен, хотя и имел больной вид, продолжал оставаться мужчиной, а Лоренс… Как можно было назвать Лоренса? Ребенок, мальчик, некто, казавшийся временами скорее духом, чем созданием из плоти и крови. И они приходились друг другу двоюродными братьями. Ее поразила эта мысль.
Может быть, это был голос крови, но между ними установилась внутренняя связь. Именно к Лоренсу обратил свой первый осознанный вопрос Бен.
Лоренс стал частым гостем у Бена. Прошло два месяца после их первой встречи. И вот однажды Бен пошевелился в своем кресле и неожиданно спросил:
– Сколько тебе лет?
– Сколько мне лет? – Лоренс имел привычку переспрашивать. Он взглянул на Ханну и стал размышлять вслух: – Я большой, мне больше десяти, правда, Петти? Правда, больше, да?
– Да, Лоренс, – подтвердила она, не сводя глаз с Бена. – Тебе больше десяти, даже больше двадцати.
– Мне больше двадцати, – обрадованно сообщил Лоренс.
– Больше двадцати, – повторил за ним Бенджамин.
– Ой, это чудо, настоящее чудо! – не удержалась от восторженного возгласа Ханна.
И все согласились с тем, что произошло чудо: отец Бена, миссис Беншем, сестра Бинг, сестра Сеттер, занявшая место сестры Конвей (которая призналась, что еще одна зима в особняке, и она окажется на одной из коек в «Бункере»). Порадовались также сестра Дил и доктор, потому что этот вопрос стал прорывом, началом выздоровления.
– Он взялся за ледоруб и теперь начнет долбить свой ледяной панцирь, – улыбнувшись, сказал доктор.
Ханна радовалась отъезду сестры Конвей, так как дежурила теперь у Бена целый день. И каждый шаг пациента к выздоровлению считала личной победой. С самого начала Ханна была уверена, что он поправится, и постоянно говорила об этом своему отцу при каждой встрече.
Ханна перестала ходить домой в выходной, иногда она не появлялась там по несколько недель. А когда переступала, наконец, порог, то выслушивала все те же упреки, ядовитые намеки и неизменное копание матери в прошлом.
Иногда Ханна договаривалась встретиться с отцом в Хексеме или Эллендейле, чтобы пообедать вместе и побеседовать. Ханна говорила открыто и часто гневно, когда разговор касался запретной темы. Девушка спрашивала отца, почему она никогда не навещала сына. Что же это была за женщина, если так поступала.
Майкл встречал ее наскоки, понурив голову и плотно сжав губы, и повторял всегда одно и то же:
– Я тебе говорил, ты… не понимаешь, да я и не жду, что поймешь. Все это непросто, ответ не лежит на поверхности, а запрятан глубоко.
Однажды она ответила ему, что вообще все чувства скрыты внутри. И что ей труднее всего понять: как он мог испытывать многие годы глубокую любовь, лишившую их дом счастья, к женщине, не имеющей сострадания к собственному ребенку?! Которая даже не захотела взглянуть на своего сына, когда тот больше всего в ней нуждался.
Этот разговор состоялся месяц назад. Ханна хорошо помнила, как отец поднялся из-за стола и молча вышел на улицу. Когда она догнала его, он поднял на нее бледное, искаженное гневом лицо.
– Мы никогда не ссорились с тобой, Ханна, и я не хочу этого сейчас. Бесполезно мне пытаться объяснить тебе все, потому что ты не поймешь. Скажу лишь одно. Бен олицетворяет для нее человека, которого она не выносила с детства и чей портрет висел над камином в коттедже, где она жила. Этот человек всегда казался ей неприятным и грубым, а когда она узнала, что отвратительный старик – ее отец, мир для нее перевернулся. И я был рядом… И… Бен. С самого рождения он являлся для нее копией отца.
– Но это же не его вина. Ее разум должен был подсказать ей, если она вообще имела разум. Почему она не могла ему это простить? Из того, что я знаю, могу сказать, она…
– Не надо, молчи, Ханна. – Голос отца был непривычно жестким, и сам он стал вдруг каким-то чужим. А затем резко отвернулся и ушел.
После этого случая Ханна всего один раз побывала дома. Мать и бабушка, как две колдуньи, учуяли ее размолвку с отцом. И Ханна с горечью отметила, что обе этому несказанно обрадовались и были с ней невероятно ласковы и приветливы. Но так как им не удалось ничего у нее выудить, то расстались они, как всегда – холодно.
С тех пор Ханна чувствовала себя очень одиноко, а еще ее не покидало напряжение. И работа не помогала избавиться от мыслей о домашних. Наоборот, еще больше приближала их к ней, потому что, находясь в комнате Бена, Ханна снова ощущала себя в центре водоворота.
* * *
– Идите сюда, посмотрите, как они тащат бревно. – Ханна взяла Бена за руку и помогла встать с кресла, а потом направилась с ним к окну, приноравливая шаг к его шаркающей походке. – Каким же образом они собираются затащить его в дом, – со смехом говорила она, показывая вниз. – И что будут с ним делать, если им все-таки удастся? Оно точно не для камина.
Бен посмотрел вниз в ту часть двора, откуда вела подъездная аллея.
– Никогда… им… его… не втащить, – произнес он, стараясь четче выговаривать слова.
– Интересно, что же они задумали. Хотя все, что угодно, потому что я вижу капитана Рейна и капитана Коллинза, а от них можно всякого ожидать. Какой снег красивый. Но его ночью так много выпало. Не знаю, сможет ли пройти автобус на станцию, и мне едва ли удастся перебраться через холмы. Вчера еще оставалась надежда, а сегодня об этом нечего и думать.
– Не сможете попасть… домой? – спросил он, поворачиваясь к Ханне.
– Нет.
– Ж-ж-жаль.
– А мне – нет. – Она отвернула его от окна. – В самом деле, нет. – Здесь будет гораздо интереснее, чем дома. Могу вам сказать точно, что Рождество веселее всего встречают в больницах, я всегда этому удивлялась. – Ханна снова усадила Бена в кресло, затем выпрямилась и сказала, глядя на огонь в камине: – Правда удивительно, что у людей перед Рождеством появляется столько энергии делать добрые дела? В этом определенно что-то есть, – заметила она, тряхнув головой, – а теперь я ухожу. – Она повернулась, посмотрела на Бена и как-то непроизвольно коснулась его щеки. – Ведите себя хорошо, в обед увидимся.
Его голова повернулась за ней, словно на шарнире. Он видел, как Ханна зашла за ширму и потом появилась оттуда в наброшенной на плечи голубой накидке.
– Первое, что вам нужно сделать после войны, – произнесла она со смехом, – это провести вдоль лестниц и коридоров трубы с горячей водой. Не помешало бы их иметь и в комнатах, что возле кухни. – Ханна взглянула на него, потом скорчила веселую рожицу и вышла.
Бен медленно повернул голову к огню. Его мысли текли так же медленно и были такими же бессвязными, как и речь. «Ведите себя хорошо… Первое, что вам нужно сделать после войны…» Она считает, что после войны он станет хозяином в этом доме. В ней жила слепая вера. Она была упрямой. Он впервые столкнулся с ее упрямством, когда еще находился в другом, призрачном мире. Ее настойчивость представлялась ему рукой, шарившей в поисках его в темноте. Он знал, что она там, но не касался ее. Ее голос, ласковый и спокойный, убеждал и звал за собой. Он пробился к нему из-за необъятного пространства залитой кровью нейтральной полосы. Ее голос не походил на резкие и пронзительные голоса двух других женщин: одной крупной, а второй – красивой. Эта не была ни крупной, ни красивой, но имела приятный голос, и называла его парнем, когда они были одни.
И чем-то напоминала Рути. Она навещала его на прошлой неделе, а, может быть, еще раньше. Ее привозил отец. Рути растревожила его. Они оба его растревожили. Рути не могла говорить, и Бен не услышал от нее простых житейских мудростей. А у отца на лице читалось такое отчаяние, что Бену уже давно, когда он еще был заперт в тесной каморке своего разума, хотелось крикнуть отцу: «Не смотри на меня так, перестань показывать мне, что я слабоумный».
В такие минуты Мерфи сказал бы: «Не горячись. Твой отец так не думает, просто беспокоится за тебя». Мерфи всех всегда оправдывал.
Но Мерфи сошел с ума, когда они заперли его в этой клетке. Он клял докторов, сестер, санитаров, особенно санитаров. Но, перебравшись сюда, Мерфи с уверенностью произнес: «Отдыхай спокойно, парнишка, с тобой все будет в порядке, отдыхай спокойно».
Он называл Бена парнишкой, как она зовет его парнем. Мерфи Ханна тоже понравилась с самого начала. «Она лучше всех остальных, – заметил он. – Особенно смотреть не на что, но вот глаза… Могу точно сказать, она тебе не надоест. Конвей. Ты устал от ее лица, а Бинг! Да, Бинг, мужеподобная Бинг, с мышцами, как у чемпиона по борьбе в полутяжелом весе. Ставь на Петтит, парнишка, не ошибешься», – так советовал ему Мерфи.
Но он сопротивлялся даже ей, не желая быть никому обязанным… А потом появился тот парень, он был одной с ним крови. Парень его не помнил, а вот он – помнил. Бен сразу же его узнал. Это был его двоюродный брат. Бен подумал, что они очень схожи, оба жили в тесных клетках сознания, с одной лишь разницей: каземат, в котором был заточен тот парень, имел большие светлые окна.
В камине перегорело полено, оно с треском разломилось, и кусок вывалился на каменную плиту. Бен сознавал, что следует взять щипцы и бросить полено в огонь, но он не мог сделать над собой усилие.
Да, усилие, это то, что было для него неимоверно трудным, почти невозможным. Бен израсходовал все силы в отчаянном, головокружительном броске, чтобы спасти Мерфи, как тот дважды до этого спасал его. Какую-то ничтожную долю секунды Бен держал в руках смерть. Потом схватил Мерфи, и они прижались друг к другу, как страстные любовники, и в следующее мгновение скатились в спасительную воронку от снаряда. С минуту они лежали, пережидая, пока не осядет земля после взрыва, затем над ними воцарилась тишина, словно чья-то незримая рука прихлопнула разбушевавшегося маньяка. Прошло несколько секунд, показавшихся им вечностью…
– Давай, – пробормотал Бен, выплевывая изо рта землю. И они с Мерфи стали карабкаться по другой стороне воронки, а когда выбрались, их накрыла отравленная волна.
Они лежали ничком, их разделяло всего несколько метров. И тут новый взрыв вздыбил землю, на этот раз поглотив всю Вселенную. Снаряд разнес все вокруг и выпотрошил Мерфи.
Когда Бен пришел в себя, то увидел, что стоит неподалеку от Мерфи, точнее… что недавно было Мерфи. Над ним простиралось небо, все остальное куда-то исчезло, даже земля. Осталась только узкая ее полоска, самый край, к которому словно приросли его ноги, а вокруг – бесконечная пустота. Он достиг края земли и хотя желал сделать последний шаг и присоединиться к Мерфи, но чувствовал, что не в силах двинуться с места.
Его повалили и втащили в траншею. После чего окружающее пространство сжалось до размеров крохотной темной каморки, куда он вступил и с тех пор никому не позволял проникнуть внутрь.
Он любил Мерфи, действительно, любил. Такое же чувство он испытывал к Джонатану и Гарри, но к Мерфи оно было даже сильнее, поскольку Мерфи хорошо знал, что значит ощущать себя обделенным.
