Текст книги "Слепые жернова"

Автор книги: Кэтрин Куксон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 18 страниц)

Включив на кухне газовое освещение, она убедилась, что огонь в камине вот-вот погаснет.

– Никогда больше такого не допущу! – всполошилась она. – Совсем потеряла голову!

– Ничего страшного.

– Нет, это не дело. И чай не готов… Время пробежало быстрее, чем я думала. – Выпрямившись, она обернулась и сказала: – Я не ответила тебе, где была.

– Не важно.

– Я встречалась с Филис.

Он вздрогнул.

– Ты была в Костерфайн-Тауне? Прямо у них в доме?

– Нет, что ты! Просто она прислала мне письмо. И просила встретиться с ней на пароме. Мы сплавали в Норт-Шилдс и обратно. Я не знала, стоит ли тебе рассказывать… – Сара опустила голову. – Вдруг бы ты мне запретил? А мне хотелось с ней повидаться, потому что… потому что на самом деле она не плохая. Совсем не плохая, просто она еще ребенок.

– Сара! – Он опять обнял ее. – Я бы не запретил. Одного бы я не вынес – если бы ты оказалась в тех местах одна. Там в любое время суток опасно, тем более что на тебя… – Он приподнял ей подбородок. – На тебя в любом порту глазели бы сотни жадных глаз.

– Не преувеличивай, Дэвид. – Она засмеялась. – Не забывай, что я с четырнадцати лет сновала в Шилдс и обратно.

– Пускай, но раньше ты не выглядела такой… счастливой. А счастливая миссис Хетерингтон выглядит особенно соблазнительно.

– Неужели? – Она прищурилась и посмотрела в потолок, словно раздумывая. – Но это не моя вина. Это все ты. О Дэвид, милый…

В следующие секунды они разлетелись в разные стороны, как щепки от удара топора, – так подействовали на них голос, раздавшийся из-за задней двери, и стук.

– Вы дома?

Дэвид пошел отодвигать засов, Сара сделала вид, что хлопочет у очага. Огонь гаснет, чай не заварен… Его мать выбрала для визита самый подходящий момент.

– Я уже три раза к вам стучалась. Вы недавно пришли?

Сара обернулась. По ее одежде было видно, что она только что с улицы. Она поспешно пробормотала:

– Да, я задержалась…

– Она выбирала в магазинах рождественские подарки, увлеклась скидками и забыла про время.

Мэри Хетерингтон посмотрела на стол. На клеенке не было никаких признаков еды. Покосившись на камин, она холодно бросила:

– Теперь вы не скоро разведете огонь. У меня чай еще на столе. Зайдите, выпейте. – Посмотрев на Дэвида, она добавила: – Ты, наверное, проголодался с обеда. – И вышла.

Сара и Дэвид переглянулись. Дэвид отрицательно покачал головой, но Сара остановила его жестом и крикнула:

– Мы подойдем через минуту!

Подтолкнув Дэвида к двери, она прошептала:

– Иди! Я только разведу огонь и тоже приду.

– Нет, я сам! Я не собираюсь…

Она вытолкнула его из кухни, повторяя:

– Ступай, ступай!

Закрыв за ним дверь, она привалилась к ней спиной, глядя на затухающий огонь. Ей было жарко, словно огонь горел вовсю и тянулся к ней языками пламени. Если бы Дэвиду пришлось делать выбор между нею и матерью, то в его решении теперь не приходилось сомневаться. Сара знала, что даже у женатого мужчины часто сохраняется крепкая связь с матерью и жена, пытающаяся ее перерубить, навлекает на себя беду. В данном случае на крепость этой связи покушалась сама мать. Однако Сара не испытывала злорадства. Она никого не желала срамить. Ей не хотелось, чтобы Дэвид встал перед необходимостью решать, на чьей он стороне. Пускай он любит мать; не так сильно, как жену, но все-таки. Пускай все будут счастливы и веселы, раз счастлива и весела она. Жизнь повернулась к ней благоприятной стороной, и она испытывала благодарность к Всевышнему. Вспомнив про Бога, она оглянулась, словно забыла, что за ней некому подсматривать, потом поспешно опустилась на колени, закрыла лицо ладонями и стала возносить молитвы. Как водится, она молила Бога простить ее прегрешения и признать ее замужество. Далее последовала благодарственная молитва, которую она произносила на собственный лад, без унизительных причитаний. Она не вымаливала счастья в будущем, а только благодарила Господа за то, что Он дал ей Дэвида.

Вставая с колен, она вспомнила про воскресную мессу и сказала вслух:

– Съезжу в Джарроу с утра пораньше. Там меня не знают.

Один-единственный раз после свадьбы она побывала в церкви в Тайн-Доке и на протяжении всей службы чувствовала себя вавилонской блудницей. Ей стало ясно, что больше она не сможет выдерживать укоризненный взгляд отца О'Малли.

Она выключила свет и уже собиралась покинуть кухню, но задержалась. Чудной выдался денек! С людьми происходят странные вещи. Возможно, так было всегда, но понимать это начинаешь только с годами. Она побывала с Филис в Норт-Шилдсе, они бродили по улицам, без устали болтая. Дэвид встретил ее на трамвайной остановке, едва ли не на руках принес домой и был готов овладеть ею прямо в прихожей… При одной мысли об этом ее тело заныло от блаженства. А потом появилась его мать со своим вечным осуждением. Всего минуту назад она стояла на коленях и молилась, хотя раньше никогда не падала на колени где-либо, кроме церкви… Разве не чудной получился день?

Она заперла дверь во двор и уже хотела открыть заднюю дверь, как та сама распахнулась. Перед Сарой предстала широкая спина Джона. Несмотря на темноту, она увидела, что он держит в руках стул.

– Только что закончил, – сообщил он.

– Меня не было дома. Чай не готов. Ваша мать зашла и пригласила нас попить чаю у нее. Я уже все заперла. Опять открывать? – Это был бессвязный лепет, а не осмысленная речь.

– Придется унести стул. Не оставлять же его во дворе. Не хотите хотя бы взглянуть?

– Хочу, хочу, Джон!

Она снова открыла дверь и распахнула ее. Джон прошел мимо нее в кухню и поставил свое изделие рядом со столом.

– Нравится?

– Просто чудесно! Никогда еще не видела такой замечательной резной спинки!

– Вы сядьте. Удобно?

Она села, опробовала спиной изгиб спинки, поерзала на сиденье.

– Удивительно удобно! Как я вам благодарна, Джон! Только напрасно вы тратите на это время. Сколотили для нас стол – и довольно. – Она вскочила и положила руку на спинку стула.

– По-моему, я трачу время не напрасно. – Он любовался своим произведением. – Делать стулья труднее всего, столы не идут ни в какое сравнение. Стул знает, что на нем будут сидеть; стул – предмет персональный. – Он провел рукой по резной спинке в каком-то дюйме от ее руки. – Какое гладкое дерево! Ни одного заусенца!

Она посмотрела на него. Он ждал этого взгляда. После ее замужества они ни разу не оставались наедине. Она нервничала, даже немного боялась, сама не зная чего. Она вспомнила, как однажды ей захотелось уронить голову ему на грудь. Она убрала руку и поспешно сказала:

– Мне пора, иначе несдобровать. Вы останетесь?

– Если не возражаете.

Он не сводил с нее глаз.

– Вы уже попили чаю?

– Попил, но все равно дождусь вашего возвращения. Мне надо потолковать с Дэви. Только не говорите матери, что я у вас. Ни к чему это, верно?

Она кивнула. Они превратились в двух заговорщиков. Она шагнула к двери, но какая-то сила заставила ее еще раз оглянуться на него. Он по-прежнему смотрел на нее во все глаза.

– Спасибо за стулья, Джон, – тихо сказала она.

– Бросьте. Знаете, что я сделаю, когда получу на следующей неделе пособие? – Она с интересом ожидала продолжения. – Напьюсь до бесчувствия, все спущу до последнего пенни, завалюсь к матушке, упаду на ее диван и захраплю!

Ей не хотелось смеяться. Она знала, что он не пропьет пособия и не завалится, пьяный, на материнский диван, как бы ему этого ни хотелось. Он часто болтал при ней невесть что, еще почище, чем сейчас, лишь бы завладеть ее вниманием, лишь бы приковать к себе ее взгляд. Сначала она не знала, как к этому относиться, была склонна усматривать в этом каприз взрослого ребенка и молчала, чувствуя неловкость, но сейчас ответила ему в тон:

– Чай с сырым яйцом – отличное лекарство от похмелья.

Он проводил ее хохотом. Хохот был отнюдь не веселый, совсем как у Филис на пароме.

Воистину странный день!

2

– Ты пробовал обращаться на верфь «Палмер»? – спросил Дэн.

– Пробовал. – Джон устроился на диване поудобнее и глубоко вздохнул.

– Все без толку?

– Совершенно.

– Мне казалось, что дела пошли на поправку, раз заработала верфь «НСС». Я слыхал, что они получили заказы на несколько судов.

– Верно, получили. Но у них и без меня полно работников, которые цепляются за место. Они скорее подохнут на рабочем месте, чем возьмут больничный, – вот что такое страх! Но ты не волнуйся за меня, Дэн. Перестань! – Джон сел прямо. – Суетишься, как курица с яйцом! Правда, похоже, Сара?

Сара месила тесто, пребывая в прекрасном настроении. Она улыбнулась, но не одному Джону, а всем трем мужчинам, окружающим ее. Взгляд остановился на Дэвиде. Он сидел, закинув длинные ноги на каминную решетку.

– Добавить воды? – спросил он.

– Нет, хорошенького понемножку.

– Не морочь мне голову! – не унимался Дэн. – Я же вижу, как ты расстроен! Пора это признать и не валять дурака. Это вполне естественно, все расстроены. Даже счастливчики с «Палмер» не тратят денег так, как раньше, потому что боятся. Кто же станет их осуждать? Те, кто получает пособие, тратят на бакалею не меньше, чем работающие люди. У меня был разговор на эту тему с некоей миссис Робинсон – нашей многолетней покупательницей. Она призналась, что так оно и есть. Люди выплачивают все долги, чтобы в следующий кризис им опять верили в долг. В противном случае чуть что – пиши пропало. Миссис Робинсон сказала, что не сомневается, что ей опять придется жить в долг. Хорошенькая перспектива!

– Хватит! – горько произнес Джон. – От подобных разговоров я готов лезть на стену. Такое впечатление, что мы вернулись на столетие назад. По всей стране бунты, людей бросают за решетку. За сто лет ничего не изменилось! Тогда люди прошли маршем из Хеббурна и Шилдса в Джарроу, чтобы принять участие в профсоюзном собрании, и семерых приговорили за это к виселице. В последний момент казнь заменили ссылкой. А ведь это были богобоязненные, миролюбивые люди, первометодисты… Я не отношусь к сторонникам первометодистов, но они и все остальные хотели элементарного – работы и еды.

Джон обращался к Дэну на повышенных тонах, словно его молодой дядя нес ответственность за все прошлые и теперешние неприятности.

– Парнишки моложе двенадцати лет вкалывали в те времена по двадцать четыре часа кряду…

– Так то в шахтах… – начал было Дэн, но Джон заглушил его криком:

– В шахтах, на верфях, в литейном цеху, у пудлинговой печи – какая разница, если смена длилась сутки? Как можно было такое допускать? И вот сегодня все точно так же плохо. Как прикажешь вообще жить? Двадцать шесть шиллингов в неделю на семью из трех человек, два шиллинга на ребенка! Неслыханно! Если бы я на протяжении нескольких лет не работал, как вол, то и этого не имел бы. А как же те бедняги, которые за последних два года не проработали положенных тридцати недель? Скандальная жестокость – вот что это такое!

– Знаешь что, Джон, успокойся и подумай о себе. Тебе еще повезло: ты можешь полтора года бездельничать и получать пособие.

– Полтора года! Ты что, хочешь, чтобы меня упекли в отделение для умалишенных? Не надо разговаривать со мной так, словно меня облагодетельствовали. Каждому из нас приходится раз в два с половиной месяца являться на контроль, трясясь, как бы не остаться без подачки. – Он оглушительно щелкнул толстыми пальцами. – Есть такой параграф: «За нежелание подыскивать работу». Представляешь? Томиться в очереди и видеть, как типы за толстой решеткой, которые как сыр в масле катаются, вьют из нас веревки!

– За что же их винить, Джон? Они просто выполняют свою работу.

Все обернулись. Последняя реплика принадлежала Дэвиду. Глядя на огонь, он тихо продолжил:

– Фил Таггарт с биржи труда сказал, что с завтрашнего дня он тоже безработный. Это означает одно – он окажется по другую сторону решетки.

– Фил Таггарт! – передразнил брата Джон. – Твой Фил еще не делает погоды. Ты бы посмотрел, как по-свински к нам относятся остальные! Можно подумать, что мы находимся там незаконно. «В сторону!», «Придете после обеда!», «Повторите ваш номер!» – Все это Джон произнес с насмешкой, а потом тихо добавил: – Говорю вам, дело кончится бунтом. Невозможно все это дальше терпеть.

Да, бунтов не избежать. Если все будут такими, как Джон, от бунтов не будет спасения. Такие мысли бродили у Сары в голове, когда она в последний раз переворачивала тесто. Конечно, отсутствие работы и вынужденное безделье, если не считать рыскания в поисках маловероятной удачи, подкосили большинство людей под корень. Сара помнила, какими они были еще два-три года назад: собираясь на углах улиц, люди громко переговаривались, протестовали, кляли невзгоды. Сейчас они по-прежнему околачивались на углах, но вели себя тише, больше молчали. У некоторых замедлилась походка. Лица пожелтели. Одни подбирали окурки, другие собирались с самодельными тачками у доков, подскребали золу и потом ходили по домам, предлагая купить у них это добро. Полная тачка стоила один шиллинг. Сара всегда покупала тачку – в ней помещалось целых шесть ведер угля. Уголь был использованный и сам по себе не горел, но им хорошо было накрывать качественный уголь для более продолжительного тления. Один бедолага приезжал на прошлой неделе дважды. Второй раз он не просил купить у него золу, а просто безнадежно смотрел на Сару. Ей не нужна была его окалина, однако она все равно взяла всю тачку и предложила: «Хотите пирожок? Только что из печки!» – «О миссис!» – только и вымолвил он и облизнулся. К ней впервые обратились так почтительно, и она почувствовала себя взрослой замужней дамой.

Дэвида тоже беспокоила безработица. Так было всегда, но теперь в центре его тревог находился Джон, к которому он был очень привязан. Он не соглашался с половиной его высказываний и всегда с ним спорил, но Сара знала, что старший брат не выходит у него из головы. Дэвид всегда твердил, что Джону больше других противопоказано сидеть без работы, он этого не вынесет. Для человека такого крупного калибра безработица была личным оскорблением. Джон не смирится и погибнет от возмущения. Такой уж у него характер…

Наступил предпоследний день 1929 года. Она решила заранее справиться с выпечкой, чтобы на завтра оставалась одна уборка. Новый год надлежало встречать в окружении чистоты и блеска. Все и везде – «везде» для нее ограничивалось севером Англии – наводили к Новому году чистоту. Ей хотелось закончить дела до пяти часов, потому что вечер решено было провести у родителей Дэвида. Новый год будет встречен очень весело, но без пьянки. Наступающий вечер представлял собой исключение уже потому, что на сей раз миссис Хетерингтон не возражала против спиртного в доме. По такому случаю она наварила домашнего пива, рецептом которого ни с кем не собиралась делиться и которое, по словам Дэна, валило с ног, почти как доброе виски. Сара все больше убеждалась, что мать Дэвида – странная, а в некоторых отношениях и страшная женщина. Сара твердо решила, что этим вечером она не станет петь, даже если ее будут очень уговаривать, ибо знала, что свекровь не одобряет ее пения, особенно сольного. В прошлый раз, распевшись – она исполнила «Там, где отдыхал мой караван», – Сара заслужила похвалы ото всех, за исключением свекрови.

Когда она накрыла тесто, Дэвид поднялся и поставил большое глиняное блюдо на каминную решетку. Джон все не унимался. Тыча пальцем в Дэна, он разглагольствовал:

– Вот увидишь, мы здесь тоже устроим марш протеста! Как шотландцы в прошлом году. Они-то не пожелали мириться с несправедливостями. Они с двадцать второго года не прекращают своих маршей.

– Не забывай, что в прошлом году уже состоялся общенациональный марш, – сказал Дэн. – Для того чтобы что-то совершить, не обязательно быть угрюмым шотландцем. Тогда тори были вынуждены пересмотреть тот самый параграф о нежелании подыскивать работу, который так тебе досаждает. Его не отменили насовсем, но приостановили еще на год. Характерно, что через несколько недель после этого правительство тори все равно пало.

– А могло бы остаться у власти, потому что немногое изменилось: Ремси Макдональд и Сноудаун проводят ту же политику. Тошнит меня от них! Когда пришло правительство лейбористов, все думали, что оно проявит силу, а что они? Устроили сплошную…

Поймав предостерегающий взгляд Дэвида, Джон вовремя спохватился и закончил свою тираду словом «ерунда». Дэн со своим чувством юмора не мог оставить это без внимания. В пылу спора Джон раскраснелся, и его вид в сочетании с невинной «ерундой», заменившей более крепкое словцо, заставил Дэна запрокинуть голову и расхохотаться.

– Ах ты, нечестивец! – Джон едва не спихнул Дэна с дивана. – Как ты смеешь смеяться?

Впрочем, еще секунда – и Джон присоединился к Дэну. Хохоча, родственники принялись тузить друг друга, как разошедшиеся школьники. Диван заходил ходуном.

– Вот ослы! Немедленно прекратите! – Дэвид навис над ними, готовясь их разнять. – Да вы разломаете диван!

Он отскочил, чтобы не мешать им сползать на пол. Отдуваясь и продолжая смеяться, спорщики растянулись бок о бок на полу.

– Настоящие клоуны! – Дэвид сам давился от смеха.

Его брат и дядя сидели теперь на полу, привалившись спинами к дивану и вытянув ноги.

– Прямо как в былые времена! – сказал Джон, глядя на Дэна.

Тот, утирая мокрое лицо, ответил:

– Точно! Раньше мы неплохо веселились.

Оба заползли обратно на диван, причем Дэн при этом так закашлялся, что стал массировать себе грудь.

Дэвид посмотрел на Сару, которая продолжала свои кухонные дела, смеясь над двумя взрослыми мужчинами, способными на такое беззаботное ребячество, и предложил:

– Может быть, устроим вечеринку? Как ты к этому относишься, Сара?

– Вечеринку? Прекрасно! А когда?

Все ждали ее решения.

– Как насчет четверга?

Никто не ответил. Джон первым отвел глаза. Покосившись на Дэна, он со смешком переспросил:

– Так как насчет четверга?

Дэн встал, одернул пиджак и ответил:

– Только не в четверг, Сара.

– Ах, да!

Как это у нее вылетело из головы? По четвергам Дэн регулярно навещал друга. Она могла себе представить, что у такого человека, как Дэн, полно друзей. Но этого друга она никогда не встречала. Судя по всему, он жил в Вестоу, на противоположном берегу Тайна. Возможно, это был семейный человек. Некоторое время назад она спросила о нем Дэвида, но тому оказалось нечего ответить. Сейчас она, не успев подумать, предложила:

– Почему бы вам не привезти вашего друга сюда, Дэн? Ведь правда, Дэвид?

Дэн поднял голову и застыл. Сначала на его лице было озабоченное выражение, потом он улыбнулся Дэвиду, подошел к Саре вплотную и сказал:

– Предлагаю пятницу. Мы славно повеселимся.

Когда дверь за ним закрылась, Джон тихо спросил Дэвида:

– Ты ей ничего не говорил?

– Не видел в этом необходимости, – необычно резко ответил Дэвид.

Джон снова посмотрел на Сару и, поймав ее взгляд, проговорил:

– Она теперь замужем и не упадет в обморок. К тому же Сара – женщина понятливая. Правда, Сара?

– Что мне надо понимать?

– Дэна. Видите ли…

– Я сам все ей скажу, Джон. Если сочту нужным.

– Что ж, поступай по-своему, но, если бы она была в курсе, нам бы сейчас не пришлось заглаживать бестактность. Ладно, твое дело. Ты всегда был таким. – Он махнул рукой перед самым носом Дэвида и, пересекая комнату, тихо произнес: – Доброй ночи, Сара.

– Доброй ночи, Джон.

Оставшись вдвоем с Дэвидом, Сара, счищая с ладоней муку и масло, спросила:

– Что там за история с Дэном? Что-то нехорошее?

– Это не наше дело. Это касается только Дэна.

– Я сказала что-то не то?

– Нет.

Он поймал ее руку, выпачканную мукой, притянул к себе и усадил ее в большое кожаное кресло у камина. Сидя на полу у ее ног и глядя на тесто, неуклонно поднимающееся под тканью, он сказал:

– У Дэна есть женщина.

Сара не поверила своим ушам. Чтобы такой добрый, веселый, милый человек, как Дэн, содержал любовницу? Это совсем не было на него похоже.

– Прямо не верится!

– Тем не менее это так. Это его личное дело. Пускай живет так, как ему нравится.

– Да, конечно, я понимаю, Дэвид, – поспешно согласилась она. – Просто не вяжется: Дэвид и… Она замужем?

– Нет.

– Не замужем? Тогда почему он на ней не женится?

– Это трудно объяснить… – Дэвид снова нашарил ее руку. – Можешь счесть это нелепостью, но у всех людей собственные соображения, и некоторые поступают оригинально. Наш Дэн – из таких оригиналов, и эта женщина, судя по всему, тоже. Она вдова и, насколько я понимаю, совсем не тяготится своим вдовством. Шесть лет ее замужества были очень тяжкими. Ее муж попал под грузовик, в несчастном случае признали виновной фирму, и она получает небольшую пенсию. Возможно, этим отчасти объясняется ее пристрастие к независимости. Так или иначе, ни она, ни Дэн не хотят заключать брак.

– Дэн не хочет на ней жениться?

– Не хочет – ни на ней, ни на ком-либо вообще. Дэн с двенадцати лет работает в магазине. Начинал он с беготни по поручениям и еще тогда стал с предубеждением относиться к браку, наслушавшись женских разговоров. Так, во всяком случае, он сам это объясняет и притом смеется. Не хочет жениться, и точка. Как он познакомился с этой женщиной, я не знаю, он никогда мне об этом не рассказывал. Зато мне известно, что у нее приличный дом и что раз в неделю, в четверг вечером – он не изменяет этой традиции уже четыре года подряд, – он ее навещает.

– А как же твоя мать?

– Вот в этом и состояла основная сложность. Дэн у нас человек прямой. Но ты представь себе, что значит выложить такое моей матери; вообрази, какая вышла сцена! Ведь он для нее скорее сын, чем брат. Когда умерла их мать, она сама его воспитала. Одним словом, он предоставил ей выбор, сказал, что готов переехать жить в другое место. Он особо подчеркнул, что жить с той женщиной под одной крышей не намерен, что будет по-прежнему проводить у нее одну ночь в неделю. Я восхищаюсь его смелостью! Поверить во все это было трудно, и мать наверняка заподозрила, что он свихнулся. Но выгонять его она не стала, хоть он и предстал перед ней грешником. Тому есть две причины. Как ты успела заметить, она женщина экономная, такую хозяйку, как она, днем с огнем не найдешь. За неделю она сберегает вдвое больше, чем тратит. Она бы нашла, чему научить самого Микобера.

– Кто это такой?

– Персонаж Диккенса. Надо будет принести Диккенса, тебе понравится. И второе: если бы она выставила Дэна, он бы мог вопреки своему обещанию поселиться у той женщины; пока же он живет у матери под присмотром, она сохраняет надежду перековать его из грешника в праведника. Правда, по сию пору она не добилась слишком многого. В четверг утром в доме еще та атмосфера…

– Невероятно! Просто не могу представить Дэна в этой роли! Раз он проводит с ней часть жизни, то почему бы ему не жить с ней все время?

– Не спрашивай меня, Сара. Я не знаю. Дэн устроил свою жизнь, он нашел человека, с которым ее устроить.

– Он мне нравился.

– Почему в прошедшем времени? Разве теперь он перестал тебе нравиться? Дэн – славный малый.

– Все равно я потрясена. Это так на него не похоже…

– Не суди о людях по внешнему впечатлению, Сара. Давай договоримся… – Он приподнял ей подбородок и закончил тоном, какого она до сих пор от него не слыхала: – Не смей показывать что-либо Дэну. Твоя манера должна остаться прежней. Я этого требую.

– Что ты, что ты… – Она улыбнулась. – Просто я… Ну, я уже сказала… Просто мне трудно представить, чтобы Дэн так поступал. Ты не волнуйся, я останусь с ним прежней. Да и с чего мне меняться? – Она покачала головой. – Это не тот случай. Возьми мою Филис, я все время твержу, какая она славная девочка…

– Так-то лучше. – Их головы сблизились, они улыбались друг другу. – Вы тоже очень славная, миссис Хетерингтон. Очень-очень! Зарубите это себе на носу, миссис Хетерингтон.

Она не только была славной, но и чувствовала себя лучше некуда. А все благодаря Дэвиду. Рядом с ним она становилась другим человеком – мягким, даже утонченным. Да, утонченным! Ей всегда хотелось стать культурной, знать, когда говорить, как поступать. Раньше она чувствовала, что этой вершины ей не взять, и не только из-за невежественности, но и потому, что у нее совсем не утонченная внешность: уж слишком она крупная, что называется, пышная. Она нашла это словечко в словаре, который ей купил Дэвид. Стоило только сказать, что ей всегда хотелось иметь словарь, и уже на следующий день он у нее был. Ему очень понравилось ее желание пользоваться словарем.

Саре был знаком взгляд, каким смотрел на нее сейчас Дэвид. Она притихла. Он встал и закрыл заднюю дверь на задвижку. Она подобралась, чтобы ему хватило места рядом. Он сел, положил голову ей на плечо и стал медленно гладить ее грудь. Ее губы раскрылись, задрожали, стали влажными.

– Мне надо печь хлеб, – прошептала она. – Вон сколько работы ждет…

Он расстегнул блузку и, любуясь ее грудью, лежащей у него на ладони, сказал:

– Ты вселяешь в меня столько радости, что ее хватило бы на весь свет.

Теперь она чувствовала себя не просто славной и утонченной. Ей оказывалась такая огромная честь, что она ощущала воистину монарший восторг.