Текст книги "Слепые жернова"
Автор книги: Кэтрин Куксон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 18 страниц)
2
В три часа дня Дэвида принесли домой. Джон и Дэн затащили его внутрь, уложили на кровать. С виду казалось, что он живой. На нем не было ни царапины, только кирпичная пыль на всем теле. Его нашли в кармане, образованном упавшими стропилами. Он погиб не от падения на него тяжести, не от ударной волны, даже не от пожара, а от шока. Слабое сердце, из-за которого его не взяли в армию, отказалось служить.
Оставшись наедине с погибшим, Сара опустилась рядом с ним на колени и ласково приподняла его длинную худую руку. Она была просто прохладная, но не ледяная, не мертвая. Сара решила, что Дэвид еще жив, что у него кома. Надо что-то делать! Если бы он был мертв, она бы плакала, но у нее не было слез. Она лишь стонала: «Дэвид, Дэвид!»
Только прижавшись лицом к его лицу, она осознала, что он умер, и поймала себя на странном, невозможном чувстве. Оно родилось где-то в темных глубинах души и нагло выкарабкалось на поверхность. Она знала, что оно охватывает ее, и крепко зажмурилась, чтобы не ослепнуть от зловещего света правды. Смерть Дэвида была для нее радостью и облегчением.
Нет, нет, нет!
Но от истины не спрячешься. Ее рассудок, выведенный из равновесия страшным откровением, быстро успокоился, испугав ее способностью к холодной логике. Теперь он никогда не будет из-за тебя несчастлив, сказал ей внутренний голос. Так больше все равно не могло продолжаться, и прошлая ночь была тому ярким доказательством. Между ним и Джоном начала разверзаться пропасть, причиной которой была ты. Он знал, как к тебе относится Джон; никогда ничего не говорил, но все знал. Одно осталось ему неведомым: твое отношение к Джону. Он умер, считая тебя безупречной, вот и радуйся.
Она и радовалась. Он скончался, любя ее всем сердцем до самого последнего вздоха. Разве не этого она просила в своих молитвах? Так дальше продолжаться уже не могло, если бы Джон по-прежнему являлся на побывки. В последнее время ее все чаще подмывало сознаться Дэвиду, объяснить, почему к ней так часто наведывается отчим, которого она не только не желает видеть, но и не скрывает своей ненависти к нему. Дэвид знал, что она дает ему деньги, но довольствовался версией, которой Сара не опровергала, что она таким способом помогает матери.
Что ж, теперь все это позади: страх, тревога… и любовь. Такой любви, как любовь Дэвида, ей уже не дано познать. И сама она уже никого не полюбит так, как любила Дэвида. Она вообще никого больше не будет любить, кроме Кэтлин. Но это уже совсем другая любовь. В каком-то смысле она обрела свободу. Мать погибла, муж погиб. И отчим…
В дверь легонько постучали. Она не ответила и не шелохнулась, потому что знала, что в спальне вместе с ней находится Мэй.
– Это мама.
Войдя, Мэри Хетерингтон устремила взгляд на тело, простертое на кровати, и шагнула к нему. Сара не удостоилась от нее даже словечка и посторонилась, чтобы, стоя, наблюдать за свекровью. Она уже много лет не глядела на нее, по крайней мере не смотрела ей прямо в лицо. Мэри не слишком состарилась с того дня, когда они стояли по разные стороны стола в гостиной, разве что заострился и затвердел ее профиль. Однако эта женщина приходилась Дэвиду матерью и тоже имела право на скорбь. Как мать, она любила его сильнее всех, несравненно сильнее, чем Джона или мужа. Сара сказала себе, что обязана помнить, что сейчас эта суровая женщина страдает.
Когда Мэри Хетерингтон отвернулась от кровати, так и не прикоснувшись к остывающему телу, Сара, от сострадания делая мужественный шаг к примирению, шепотом спросила:
– Вы поможете мне его обмыть и обрядить?
Мэри воззрилась на невестку и застыла. Та терпеливо ждала ответа, но тщетно: по прошествии минуты свекровь демонстративно развернулась, что выглядело еще оскорбительнее, чем нежелание отвечать, и размеренным шагом покинула спальню.
У Сары задрожал подбородок. Она попыталась справиться с дрожью, стиснув зубы, но у нее застучало в голове. Она не могла себе представить, что вызывает такую лютую ненависть, тем более в эту трагическую минуту, однако реальность опровергла ее представления: мать Дэвида ненавидела ее всей душой. Ненависть читалась в каждой черточке ее лица. Она была воплощением ярости. Так, наверное, выглядели разгневавшиеся от ревности богини…
– Я вам помогу, Сара, – раздался участливый голос Мэй.
Сара, борясь с комом в горле, ответила:
– Благодарю, но это лишнее. Если не возражаете, я бы предпочла все сделать сама.
– Пожалуйста. – Мэй кивнула и вышла, тихо затворив за собой дверь.
Сара взялась оказывать Дэвиду последнюю услугу на этом свете.
Спустя два часа Сара спустилась в кухню. Она чувствовала опустошение в сочетании со скорбью и странным, непрошеным чувством облегчения. По одну руку от нее стояла Кэтлин, по другую – Пол. Кэтлин рыдала, Пол тоже был близок к слезам. Сара взяла дочь за руку, а когда Пол пробормотал:
– Ох, тетя Сара… – она взяла за руку и его.
Юноша нагнулся к ней. Несмотря на худобу, ему можно было дать больше его шестнадцати лет – все восемнадцать, а то и девятнадцать. Его слова были словами взрослого мужчины:
– Не беспокойтесь, тетя Сара. Я позабочусь о вас и о Кэтлин. – Он перевел взгляд на залитое слезами лицо девочки, которая столько лет была его подругой по играм. – Вы обе ни в чем не будете испытывать нужды, я позабочусь об этом.
Сара посмотрела на него. Какой добрый, славный паренек! Она была готова поверить его словам, во всяком случае, в отношении Кэтлин, потому что к ней он относился с особенной трогательностью и никогда не пытался скрывать свои чувства. Но молодость изменчива, к тому же все это в будущем… Об их будущем она еще могла сейчас думать, но никак не о своем: собственная жизнь представлялась ей теперь безлюдной пустыней, по которой ей предстояло брести до тех пор, пока она не встретит Дэвида. Любопытно, как религиозная привычка берет свое, стоит человеку – оказаться в окружении смертей… Она поймала себя на мысли, что эти последние слова вполне мог бы произнести сам Дэвид. Дэвид нередко говорил мудрые вещи.
О Дэвид, Дэвид!.. Как она сможет жить без него, одна? Ведь отныне ее ждало полное одиночество. Конечно, вокруг будут люди… Джон, например. Она содрогнулась, мысленно произнеся это имя. Почему смерть настигла Дэвида, а не его? Или Дэн. Да, Дэн всегда будет рядом. Добрый, предупредительный, хороший Дэн. Дэн был очень похож на Дэвида, но отличался от него беззаботностью, легкостью – по крайней мере в своем отношении к общим проблемам. Да, с ней всегда будет доброта Дэна. Нельзя совсем не учитывать и свекра. Но ближе всего к ней стоят Кэтлин и Пол. Да, Пол, он больше привязан к тетке, чем к родной матери. Непонятно только, зачем сейчас все эти мысли, когда главное заключается в том, что она лишилась Дэвида…
До нее донесся тихий голос Мэй. Она обсуждала что-то – наверняка, предстоящие похороны – с Дэном и Джоном. Потом раздался стук в дверь, и Пол сказал:
– Я погляжу, кто там.
Он исчез в кладовке. Скоро и оттуда послышалось жужжание голосов. Потом Сара увидела перед собой три фигуры. Двоих мужчин она видела впервые в жизни, зато третий, которого они поддерживали под локти, был ей хорошо знаком: это был человек, именовавшийся по недоразумению ее отцом. При одном взгляде на него весь свет померк у нее перед глазами. Увидев этого грязного недомерка, она соскочила со стула, словно подброшенная пружиной; стул ударился о стену. Ее голова и все тело стали раздуваться, заполняя все помещение, и она испугалась, что стены дома рухнут, как при новом взрыве.
Один из чужаков объяснил:
– Думали, что он тоже погребен среди развалин, а его только отбросило взрывной волной. Он бродил в стороне… Он говорит, что вы – его дочь, вот мы и привели его сюда…
– Уберите его!
– Но, миссис…
– Уберите его!
– Ему же некуда пойти…
– Что там такое? – спросил у нее из-за спины Дэн, а потом раздался голос Джона:
– Господи!
Она увидела, как он шагнул к ее отчиму.
– Повезло вам, – тихо молвил он.
Сара вытаращила глаза на них обоих: на гиганта Джона и на коротышку отчима; это из-за них она сейчас была благодарна Провидению за гибель мужа. Ее тело продолжало раздуваться, легкие распирали ребра, боль была нестерпимой. Она снова крикнула:
– Уберите его, говорю вам!
Все смотрели на нее. Никто не шелохнулся. Тогда она с проворством дикой пантеры выбросила вперед руку, схватила со стола чайник и, занеся высоко над головой, стала опускать его на голову этого субъекта, возвратившегося с того света.
Джон встал перед ней, выказав ничуть не меньше проворства. Со стороны они напоминали в это мгновение крест, так близко сошлись их тела. Потом чайник упал на пол. Она оттолкнула Джона, что вряд ли удалось бы сделать кому-то еще, так громаден он был. Второй раз в жизни она собиралась прибить отчима чайником, но ей вторично помешали.
К ней постепенно возвращалось зрение. Двое мужчин ушли, уведя с собой негодяя. Дэн тоже вышел. До нее донесся его сердитый голос:
– Найдите себе другое место. Как вы не поймете, что здесь вас не хотят?
В кухне оставались только Мэй, Джон и Кэтлин Кэтлин в страхе забилась в дальний угол. Ужас дочери подействовал на раздутый шар, в который успела превратиться Сара, как укол шилом. Она быстро вернулась к своему нормальному объему и оглядела их всех: Кэтлин, Мэй, Джона. Впервые в жизни она ненавидела Джона, ненавидела так же сильно, как его мать – ее. Кинувшись к креслу Дэвида, она вцепилась в него, забилась лицом в угол и наконец разразилась рыданиями, которым, казалось, не будет конца.
Часть пятая
1
Они бодро шагали вдоль стены работного дома, размахивая теннисными туфлями и ракетками. Путь их лежал по Талбот-род и дальше по Стэнхоуп-род. Оба трещали без умолку.
В свои девятнадцать лет Пол был выше Кэтлин всего на полголовы. Он был темноволос, кареглаз и довольно хорош собой. Однако телом остался очень худ – этим он не пошел в отца. Зато Кэтлин никак нельзя было назвать тощей. Она выглядела копией своей матери, только в совсем юном возрасте. Возможно, она уступала юной Саре в миловидности, зато казалась счастливой и совершенно свободной.
Глядя на Пола во все глаза, она спрашивала:
– Разве тебя не бесит, что ты сначала должен отслужить в армии? Почему бы тебе не сказать им, что ты поступишь в их распоряжение, когда отучишься в Оксфорде? Некоторые так и поступают. Рени Паттен говорит, что так сделал ее кузен.
– То же мне авторитет! – Пол издал притворно-сострадательный вздох, сделал важное лицо, поднял свободную руку и начал вещать голосом епископа, произносящего благословение: – Дитя мое, я не намерен возобновлять попытки достучаться до твоего смятенного рассудка. После нескольких неудачных попыток довести до твоего неразвитого сознания, что мое будущее зависит от такой безделицы, как небольшая сумма денег – небольшая в переносном смысле, – я встревожен твоей непонятливостью, воистину встревожен…
Уворачиваясь от удара ракеткой, он спрыгнул на проезжую часть; дальше они опять пошли вместе, громко смеясь на ходу.
– Знаю, что тебе надо раздобыть денег, – не унималась Кэтлин. – Но я говорю о другом: если бы ты так сказал, тебе бы дали денег, чтобы ты набрался разума, прежде чем служить.
Пол опять вздохнул и заговорил, глядя перед собой, словно читая письмо:
– Дорогие вооруженные силы Его Величества! Как вам известно, я полон рвения служить вам умом и сердцем на протяжении двух лет, в обмен за что вы станете кормить меня и заботиться обо мне во время моего последующего пребывания в некоем небесном граде. Но позвольте самоуверенно обратиться к вам с просьбой поступить наоборот и отложить мое поступление в ваше распоряжение до тех пор, пока я не поживу в небесном граде и не приобрету более глубокие познания в английской литературе, дабы спустя три года, когда я с радостью поступлю в войска, уже будучи гибридом неологиста и палеографа, если к тому времени добьюсь этого почетного наименования, оказывать неоценимые услуги моим товарищам по казарме при возникновении у них затруднений со словарным запасом…
Кэтлин опять замахнулась на него ракеткой.
– Все умничаешь? Какой ты чванливый! «Неологист, палеограф»! Надеюсь, когда-нибудь в Британском музее из тебя сделают чучело.
Пол закинул голову и захохотал, сразу сделавшись похожим на Джона.
– Смейся, смейся! Слушай, а ведь забавно, что из-за моего отца ты так пристрастился к словам! – Она задумалась.
– Да, если поразмыслить, то это действительно забавно. «Забавно» – не совсем верное слово в данном контексте, но мы это опустим. – Он насмешливо покосился на нее, но на сей раз издевательство не вызвало с ее стороны словесного отпора или попытки врезать ему ракеткой. Радуясь ее новому настроению, он продолжил: – Да, видимо, я никогда не занялся бы словесностью, если бы не дядя. Хорошо помню, как он впервые сказал мне, что все слова состоят из прямых линий. Я не поверил. Даже когда он показал мне это наглядно, я продолжал спорить. Именно поэтому я много лет спустя торжественно сунул ему под нос книгу о китайских иероглифах и сказал: «Распрямите-ка вот это, дядя Дэвид». Ох, и смеялся же он!
– Уже три года прошло, – тихо сказала Кэтлин, – а я продолжаю по нему горевать. Какой чудесный был у меня отец!
Они шли к церкви. В первый раз после корта оба умолкли. У ступенек Кэтлин остановилась и сказала:
– Мне надо зайти.
– Хорошо.
Он стал подниматься вместе с ней.
У двери Кэтлин задержалась.
– Ты бы не ходил. Тетя Мэй будет недовольна.
– Она не узнает.
– Странно, но она всегда все узнает. Помнишь, как однажды она сказала: «От тебя прямо разит ладаном».
– Она это выдумала. Я всегда захожу с тобой в церковь, почему же нельзя сделать это сейчас? Идем!
Он подтолкнул ее в сумрак собора.
После солнца в церкви показалось прохладно. Кэтлин прошла по боковому проходу к передней скамье перед алтарем Богоматери. Именно на эту скамью всегда садилась ее мать, когда в молодости посещала церковь; потом она ежедневно давала в молитвах обещание, что вернется на свое место. Кэтлин низко преклонила колена, после чего устроилась на скамье, опустила голову и закрыла лицо руками.
Пол не преклонил колен, а просто сел на скамью с краю и огляделся. Он всегда удивлялся, почему его так притягивает церковь. Дело было не в красоте архитектуры и внутреннего убранства – последнее казалось ему безвкусным. Кэтлин рассказывала, что роспись подновляют парни из клуба и что прихожане находят ее чудесной; Пол же считал это делом вкуса. Скульптуры казались ему грубыми, за исключением лика Святой Девы, который всякий раз принимал, с его точки зрения, разное выражение. Нет, ему самому было трудно разобраться, почему его так влечет в эту церковь. Не потому ли, что ее любит Кэтлин? Не исключено. Он покосился на нее. Она по-прежнему не отнимала ладоней от лица. Он почувствовал к ней сильнейшую нежность. Какая она чудесная! Чудесно в ней все: лицо, фигура, неподражаемая простота. Она очень старалась выглядеть умной – при этой мысли Пол улыбнулся; он надеялся, что эти старания ни к чему не приведут, потому что любил в ней именно эту врожденную простоту и прямой взгляд на вещи. Этим она пошла в мать. Тетя Сара была такой же, так же просто глядела на вещи. Но тетя Сара никогда не умничала. Она относилась к тем женщинам, которым этого совершенно не требуется. Он помнил, что так оценивал ее и его отец. Отец любил тетю Сару и по этой причине любил Кэтлин, потому что их было невозможно разделить. Пол знал, что ему скоро придется рассказать о своем чувстве к Кэтлин матери и что разговор будет тяжелым. Мать недолюбливала обеих – и Кэтлин, и Сару. Пол не знал, в чем причина. Впрочем, его мать мало кого любила, поэтому ее отношение к Саре и к ее дочери не вызывало у него удивления. Зато отец с радостью назовет Кэтлин дочерью, он прекрасно к ней относится. Однажды Мэй, желая уязвить Пола, сказала, что его отец лучше относится к Кэтлин, чем к родному сыну, но Пол не обиделся: раз отец любит Кэтлин, прекрасно!.. Он встрепенулся и вспомнил о главном, что волновало его в данный момент: почему его тянет в эту церковь? Мистер Роджерс, его учитель в шестом классе, говаривал: «Если человек до двадцати лет не научится обуздывать свои мысли, то уже никогда не обуздает ни их, ни что-либо еще».
Он посмотрел на главный престол алтаря. Главный престол ему нравился. Возможно, из-за него и влекло Пола сюда. Когда-то, давным-давно, Кэтлин объяснила ему, что здесь священник ежедневно возвращает к жизни Христа. В тот раз он чуть животики не надорвал от смеха и еще долго ее дразнил, однако теперь, спустя годы, приобретя знания и изучив историю языка, в котором жили мифы и колдовство, он перестал смеяться. Ему только было непонятно, почему с накоплением знаний он принимал все ближе к сердцу идею ежедневного воскрешения. «Как олень стремится к источнику, так душа моя стремится к тебе». Эти слова, вычитанные некогда в молитвеннике Кэтлин, пришли сейчас ему на ум, и он ощутил беспокойство, словно его ранила их красота.
Кэтлин подняла голову, перекрестилась и улыбнулась Полу. Он встал со скамьи и последовал за ней. Подождав, пока она окунет пальцы в святую воду, перекрестится и преклонит колена, и при этом глядя на главный алтарь, он распахнул перед ней дверь и пропустил ее вперед.
– Как там холодно! – Она перепрыгнула сразу через две ступеньки и крикнула ему через плечо: – После церкви мне всегда так хорошо!
Он тоже в два прыжка оставил позади ступеньки и поровнялся с ней. Они набрали скорость и едва не сбили с ног отца Бейли.
– Никого не видим, да?
Священник поддержал Кэтлин и улыбнулся.
– Простите, святой отец!
– Валите стариков с ног, все вокруг ломаете!
Отец Бейли отряхнул свои брюки.
– Ломаем?! – со смехом переспросили они.
– Ничего смешного! – Он погрозил им пальцем. – Что вы устроили на корте? Сломали скамейку! Кто оторвал спинку от садовой скамейки?
– Святой отец! – Кэтлин прикрыла ладонью рот и посмотрела на Пола. – Мы расшалились и…
– Ничего себе шалости! – Он изобразил негодование. – Насколько я понимаю, там таких шалунов собралось человек десять. Каждый из вас теперь сдаст по два шиллинга на починку. Вам ясно?
Он оглядел обоих. Пол кивнул и ответил:
– Ясно. – Он не добавил «святой отец».
При взгляде на молодого человека выражение лица священника изменилось. Улыбка с него не исчезла, но появилась серьезность.
– Поздравляю, Пол! Оксфорд! Разве не чудесно? Стипендия в Оксфорде! Когда начинаете?
– Не сейчас, сэр. – Словечко «сэр» вылетело непроизвольно. – Сперва мне надо отслужить в армии.
– Когда вы прошли собеседование в Оксфорде?
– Еще до Рождества.
– Наверное, вы произвели на них очень хорошее впечатление, если вам решили дать стипендию.
– Где там! – Пол шутливо вытянул губы и с детской дурашливостью объяснил: – Просто мне повезло. Профессор английского, участвовавший в собеседовании, оказался специалистом по диалектам и, услыхав мой северный выговор, сказал: «Э-э, парень, тебя-то я и ищу! Всеми диалектами владею, кроме того, на котором говорят ваши углекопы. Тебя сам Господь прислал, парень!»
Все трое рассмеялись, оценив акцент. Отец Бейли смеялся очень весело, и у него, как всегда в таких случаях, выступили на глазах слезы.
– Ступайте с миром. – Он шутливо подтолкнул Пола, но тут же, утерев глаза, окликнул его: – Раз вы владеете языками, то наверняка переведете мне вот это… Как у вас с испанским?
– С испанским? Увы, никак. – Пол покачал головой.
Отец Бейли извлек из кармана бумажку и подал ее Полу со словами:
– Все равно взгляните, вдруг что-нибудь разберете.
На бумажке значилось следующее:
Si Sinor, Degrado, Forte Lorez Inaro.
Demainte Lorez Demis Trux,
Foolacoos Andens Andux.
Медленно повторив эту абракадабру, Пол молвил, подняв глаза на священника:
– Ничего не понимаю. Простите.
Священник укоризненно покачал головой.
– В таком случае, в Оксфорде вас не ждет ничего хорошего.
Отобрав у Пола бумажку, он стал тыкать в нее пальцем и декламировать заранее заготовленную детскую считалку, очень похожую по звучанию на этот текст. Пол и Кэтлин переглянулись и прыснули. Священник присоединился к ним и опять стал утирать слезы с глаз.
– Вот я вас и разоблачил! Один-ноль в мою пользу.
– Ну, и мошенник же вы, святой отец! – Кэтлин всплеснула руками.
– Погодите, сэр, я еще с вами расквитаюсь! – пообещал Пол.
– Сколько угодно, сколько угодно! – Священник припустился прочь, махая на прощание рукой. – До свидания!
– До свидания, святой отец! – крикнули Пол и Кэтлин в один голос.
Дальше они двигались наполовину шагом, наполовину бегом, повторяя друг другу дурацкую считалку, причем так громко, словно их разделяла целая миля.
– Разве отец Бейли – не прелесть?
– Более или менее, – хмуро произнес Пол, желая ее подразнить.
– Более или менее? Нет, прелесть! – Она в который раз замахнулась на него ракеткой, он поймал ее за руку, и завязалась возня, длившаяся до тех пор, пока Кэтлин не окаменела и не прошептала, задыхаясь: – Опусти, там, сзади, мой дед.
Пол послушался и как бы невзначай оглянулся. На некотором удалении по тротуару, как всегда, засунув руки в карманы, брел маленький человечек, которого Кэтлин звала дедом. Всякий раз, когда Полу доводилось его видеть, он торопился напомнить себе, что между тетей Сарой и Патом Бредли нет кровного родства, и это его очень радовало. Ему была бы невыносима мысль, что тетя Сара или Кэтлин хоть что-то переняли у этого субъекта.
Дальше они шли быстро, молча, соблюдая дистанцию. Наконец Кэтлин не выдержала:
– У меня от него мороз по коже.
– Не обращай на него внимания.
– Он донимает мать. Снова начал к нам наведываться. Его не было много месяцев, а теперь опять захаживает. Он жил у кузена, а потом они поссорились. Теперь дед хочет поселиться у нас. – Она посмотрела на Пола. – Лучше подохнуть, чем жить с ним под одной крышей! Но это нам не грозит – мать его на дух не переносит. Она каждый раз его гонит, а он все время возвращается. Некоторые считают, что мы должны его впустить, потому что у нас есть свободное место. Бетти Лоусон сказала в прошлый раз, когда мы с ней поссорились, что все знают, какая моя мать бессердечная: не впустила к себе собственного отца после налета! Наша ссора не имела никакого отношения к матери, мы повздорили на игре в нетбол, но она не смогла удержаться. Значит, люди до сих пор осуждают мать. Ведь это несправедливо, правда?
– Называть тетю Сару бессердечной? Это просто глупость! Наоборот, она слишком добрая. Не обращай внимания на сплетни. Люди всегда знают не больше половины правды, а другую половину придумывают. У тети Сары есть причины его ненавидеть, потому что он издевался над ней и над тетей Филис, когда они были молоды. Мне рассказывал об этом отец.
– Давай сядем на автобус, – предложила Кэтлин. – Хочу побыстрее попасть домой. Не ровен час, он нас заметит. Смотри, вот автобус. Побежали?
Они со всех ног бросились к остановке.
Спустя четверть часа они со смехом ворвались в кухню Сары и застали там не только хозяйку, но и гостью – Филис.
– Здравствуйте, тетя Филис!
– Здравствуй, Кэтлин! Играла в теннис?
– Да, тетя Филис.
Она швырнула ракетку и туфли на кресло.
Сара отвернулась от теста со словами:
– Немедленно убери! Сколько раз тебе повторять?
– Хорошо, хорошо, мама!
Взяв ракетку и протянув ее матери, Кэтлин невинно спросила:
– Куда убрать, мама?
Сара и Филис переглянулись. Сара, пряча улыбку, ответила:
– Куда хочешь, только живее.
Она уже хотела шлепнуть дочь, но та метнулась мимо Пола в чулан, вереща:
– Спасите!
– Сама спасайся, взрослая уже. – Разыгрывая из себя взрослого мужчину, Пол подошел к камину и, обращаясь к Филис, произнес басом: – Ох, уж эта молодежь!
Филис не удержалась от смеха, Сара стала вторить ей. Потом, не отрываясь от теста, она сказала Полу:
– За тобой заходила мать. Она думала, что ты уже вернулся.
Пол перестал смеяться и грустно сказал:
– Значит, я пошел.
– Куда ты? – спросила Кэтлин, снова появившись в кухне.
– Домой, куда же еще! У меня, знаешь ли, есть дом.
– Конечно, есть, кто же спорит! Я с тобой.
Прежде чем Пол нашелся с ответом, Сара сказала:
– Нет, Кэтлин, ты мне нужна. Отпусти Пола.
– Но…
– Никаких «но»! Ступай, Пол.
Она улыбнулась Полу, и он сказал на прощание:
– Я еще загляну.
Махнув Кэтлин ракеткой, он исчез.
– Зачем я тебе понадобилась, мама?
– Не торопись, всему свое время. И пяти минут не пробыла дома.
– Хочешь, чтобы я тебе чем-нибудь помогла?
– Нет, просто хочу, чтобы ты пять минут посидела смирно.
Она обернулась и улыбнулась дочери. Та, как водится, ответила ей улыбкой, но тут же поджала губы и усмехнулась, словно говоря: «Все что угодно, лишь бы сделать тебе приятное».
– Ну, я пошла, Сара. – Филис встала.
– Погоди, выпей чаю перед уходом.
– Не надо, я уже выпила две чашки. Хочешь, чтобы я захлебнулась чаем? Удивляюсь, как ты не отравишься. Сколько раз ты пьешь чай за рабочий день?
– Только дважды: утром и в полдник.
– Когда ты снова выходишь?
– В понедельник, наверное, если врач меня допустит. Глупо, конечно, простудиться в такую погоду, когда все стонут от жары. Но что поделаешь!
– Ты сможешь прийти к нам в выходной?
– Если пойду на рынок, то обязательно загляну.
– Захвати с собой Кэтлин. – Филис посмотрела на племянницу и сказала ей: – Ты у нас редко бываешь, а ведь ребята любят, когда ты нас навещаешь. Дик на днях меня спрашивает: мама, почему у нас в семье нет девчонок? Я говорю: доктор сказал, что у меня лучше получается выхаживать мальчишек, у меня, мол, слишком грубые руки, могу поранить, когда буду отвешивать оплеуху.
Кэтлин встретила шутку тети спокойной улыбкой и воздержалась от смеха. Филис резко отвернулась от нее.
– Все, пошла. Пока, Кэтлин.
– Пока, тетя Филис.
Похлопав ладонями по доске и вытерев остатки муки о фартук, Сара вышла вместе с Филис на порог. У двери они постояли, молча глядя на улицу. Филис прошептала:
– Она сохнет по Полу. Из этого что-нибудь получится?
– Все пойдет своим чередом.
– Что, если они задумают пожениться?
– Очень на это надеюсь.
– Неужели?
– Что в этом такого?
Сестры переглянулись, и Филис, спрятав глаза, ответила:
– Полагаю, что ничего. В наши дни против браков двоюродных братьев и сестер не слишком возражают. – Подняв глаза, она потребовала уточнений: – Ты действительно этого хочешь?
– Да, – сказала Сара, глядя на улицу. – Это единственное, чего мне теперь хочется.
– Почему бы тебе самой не выйти замуж? – ласково спросила Филис. – Ты вполне могла бы это сделать. Ты сейчас интереснее, чем в двадцать лет. Тебе идет худоба, а твой роскошный бюст все равно при тебе.
Сара оттолкнула ее, и обе прыснули.
– Куда ты без него? Кстати, тебе бы тогда не пришлось бегать через день на фабрику.
– Я предпочитаю фабрику.
– Что ж, тебе виднее. Каждый сам выбирает себе путь. – Помолчав, Филис спросила: – Как долго Кэтлин проучится в школе?
– Как можно дольше. До Пола ей все равно всегда будет далеко, но это не важно. Главное для нее – образование, чтобы хотя бы немного уменьшить разницу между ними.
– Ты все продумала. – Филис понимающе улыбнулась. – Что ж, все именно так и должно быть. Хотелось бы мне так же распланировать жизнь каждого из моих четверых, но у них мозгов кот наплакал, только и умеют, что заколачивать деньгу, да Ронни еще ловко бренчит на пианино. – Она усмехнулась. – Зато по части денег они далеко пойдут. Джимми всего семнадцать, а можно подумать, что все семьдесят. Знаешь ли ты, что это он открыл мороженое? – Она дернула Сару за руку. – Представь себе! Пока Джимми не начал его делать, о нем и не слыхивали. Ладно, – громко засмеялась она, – главное, что он на этом хорошо зарабатывает. Я желаю ему удачи.
Громкий смех Филис заставил Сару покоситься на дверь в нескольких ярдах от ее двери и сделать в адрес сестры предупредительный жест. Филис закрыла ладонью рот и втянула голову в плечи.
– Прости, – прошептала она. – Значит, потеплением и не пахнет?
Сара покачала головой.
– Теперь я не желаю никакого потепления.
– С ума сойти можно! Ты хочешь сказать, что она по-прежнему не удостаивает тебя даже словечком?
– Ни единым! Когда мы сталкиваемся на улице, она изображает из себя слепую. Что поделаешь! – Сара улыбнулась. – Теперь это уже не имеет никакого значения. Я даже забываю о ее существовании. Проходит несколько дней, а я ни разу и не вспомню, что на свете есть она.
– А старик по-прежнему заглядывает?
– Да, разок-другой в неделю, чаще по выходным. Кэтлин бывает у них.
– На твоем месте я бы ее туда не пускала. Раз не хотят знать тебя, пусть и с ней не знаются.
– Нет, я не хочу ей запрещать. В конце концов, это бабушка и внучка.
– Да, мы с тобой совсем разные. Я бы так не смогла. Что ж, мне пора. Увидимся на Страшном суде.
На эту мрачную, хоть и расхожую формулу расставания Сара отреагировала улыбкой и словами:
– Хорошо, на Страшном суде.
Знали ли они, что не пройдет и нескольких часов, как им придется поминать суд без всякой иронии?
– Поцелуй от меня своих мальчиков.
– Обязательно. Пока!
Вернувшись в дом, Сара подумала: «Вот странно! Филис говорит, что не смогла бы снести презрение свекрови, а сама столько лет носит на себе печать прокаженной, как жена араба, и хоть бы что! Филис – славная девочка, очень славная! Какое мужество!»
– Я не пойду в субботу к тете Филис, мама, – объявила Кэтлин, дожидавшаяся мать.
– Тебя никто не заставляет, – ответила Сара язвительным тоном.
– Ничего не могу с собой поделать, мама. Я пыталась, но…
Сара заняла свое рабочее место и, отвернувшись от дочери, сказала безразличным тоном:
– Я все знаю. Не будем вдаваться в подробности. Решай сама.
Кэтлин опустилась в кресло, именовавшееся прежде креслом Дэвида, и, потупив глаза, проговорила:
– Мне очень нравится тетя Филис. Она такая милая, добрая! Но ее сыновья и этот Али… В общем…
Сара обернулась.
– Тебя никто не осуждает, дочка, – сказала она ласково. – Я знаю, что ты чувствуешь, так что не переживай. Только не забывай, что мальчишки не виноваты, что смахивают на арабов, и они славные, только и всего.
– Знаю… – пробормотала Кэтлин. – Но Айрис Баннистер вечно во все сует свой нос. Она и другим разболтала. Перед самым праздником, то есть совсем недавно, шпионка Пегги Крофтон подходит ко мне и говорит: «Это правда, что твоя тетка живет с арабами?» Я едва удержалась, чтобы не заехать ей по физиономии.
– Цветные в наши дни сплошь и рядом заключают браки с белыми, и только невежды раздувают из этого невесть что. Вот как ты должна к этому относиться. А эти девчонки постыдились бы! Даром, что образованные…
– То же мне образованные! – Кэтлин фыркнула. – Айрис Баннистер живет в деревне Вестоу. Домик у них – я его видела – почти такой же, как у нас, но лишь потому, что это Вестоу, она задирает нос и только и болтает, что о частной школе, в которой она училась перед тем, как перевестись в нашу. Бетти Чалмерс говорит, что заведение было жалкое, просто дом с двумя воспитательницами, старушками, а не учителями, зато они были такие рафинированные и разговаривали вот так… – Кэтлин сморщила нос и приподняла верхнюю губу, обнажив зубы. Когда мать не выдержала и рассмеялась, она тоже прыснула и проговорила сквозь смех: – У Бетти Чалмерс это получается отменно, можно умереть со смеху.
