Текст книги "Королевское правосудие (Хроники Короля Келсона II)"

Автор книги: Кэтрин Ирен Куртц

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 23 страниц)

Она ненавидела поездки в карете: ее сразу же укачивало. Но три года, в течение которых ее нога не касалась стремени, вкупе с аскетичной жизнью, которую она считала частью религиозной дисциплины, сделали любой другой способ путешествия из обители Святого Джайлса до Ремута невозможным. Ее белые, ухоженные руки, вцепившиеся в полированное дерево поручня, были болезненно тонки; золотое обручальное кольцо, подаренное ей когда-то мужем, просто свалилось бы с ее пальца, если бы не белый шелковый шнурок, который тянулся от пальца к хрупкому запястью и удерживал кольцо на месте.

Ее глухое платье, как и шнурок, тоже было белого цвета, цвета монашеских обетов, но, в отличие от одежды монахинь, сделанной из домотканой шерстяной ткани, ее платье было сшито из тонкого шелка, а накидка была отделана горностаем. Пышные темно-рыжие волосы, которыми она так гордилась и которые так нравились когда-то Бриону, были убраны под белый шелковый апостольник, который заодно скрывал седину, начавшую пробиваться на ее висках и макушке. Черты ее лица оставались правильными, бледные щеки и темные брови придавали лицу аскетичную красоту, скрывая изможденность, и только измученный взгляд свидетельствовал, что красота приносила королеве не удовлетворение, а внутренние страдания.

И только цвет ее глаз остался прежним: дымчато-зеленым, густым как цвет изумрудов, которые так нравились Бриону. А ведь ей было всего тридцать шесть.

Размышления Джеаны были внезапно прерваны суровыми мужскими голосами и звуком копыт, говорившим о приближении множества всадников. Когда карета, качнувшись, остановилась, она шумно втянула воздух и, моля Бога, чтобы среди всадников не оказалось Келсона, слегка приоткрыла левую занавеску и осторожно выглянула, пытаясь разглядеть, что происходит впереди. Поначалу она увидела только круп жеребца, на котором ехал сэр Делри и хвост белого мула отца Амброса.

Потом, когда Делри тронул коня в сторону встретившихся им всадников, Джеана заметила как впереди мелькнули люди в кожаных костюмах и зелено-черно-белых пледах; их было слишком много, чтобы Джеана могла их сосчитать. Она припомнила, что встречала такое сочетание цветов раньше, но никак не могла вспомнить, какому клану оно принадлежало.

Она видела как Делри о чем-то совещается с одним из сопровождавших ее рыцарей – старшим из четырех бреманских рыцарей, которых ее брат отправил с ней в качестве эскорта. Затем Делри отъехал в сторону и жестом разрешил нескольким всадникам присоединиться к эскорту. Когда остальной отряд ускакал прочь, и Джеана уже собиралась опустить занавеску, к ней, загораживая обзор, подъехал отец Амброс на своем муле.

"Моя госпожа, нам дали почетный эскорт," – ласково сказал он с улыбкой, которая заставила бы растаять сердце любого ангела. – "Это был патрульный отряд герцога Кассанского. Он оставил несколько своих людей, чтобы они охраняли нас по дороге в Ремут."

Герцог Кассанский. Раз Джаред и Кевин мертвы, это мог быть только Дункан МакЛейн – он же отец Дункан, духовник Келсона и дальний родственник Дерини Аларика Моргана. То, что Дункан тоже был Дерини, оказалось настоящим шоком для Джеаны, хотя она никогда даже не помышляла о том, чтобы рассказать об этом кому-нибудь, кто не знал этого и так. Господь должен был бы покарать Дункана МакЛейна за то, что тот осмелился принять духовный сан вопреки правилам Церкви, запрещавшим Дерини принимать священные обеты, но вместо этого Он позволил Дункану возвыситься до епископа. Джеана не могла понять, как такое могло случиться.

"Да, я поняла. Спасибо, святой отец," – пробормотала она.

Торопливо опуская занавеску, она засомневалась, не выдал ли ее взгляд охватившего ее ужаса, но за свой голос она была уверена. В то же время, отец Амброс хорошо разбирался в людях, несмотря на то, что был едва ли старше ее сына.

Но мысли о сыне занимали ее не больше чем мысли о Дункане... и Моргане. У нее еще будет время подумать о них попозже. Истово прижав сложенные руки к губам, она на мгновенье закрыла глаза и прошептала еще одну молитву, прося Господа придать ей отваги – тут ей снова пришлось схватиться за поручень, потому что процессия снова тронулась в путь.

Новая встреча со своим сыном-Дерини была не единственной причиной, по которой Джеана боялась возвращения в Ремут. Возвращение к публичной жизни, ожидавшее королеву при дворе, само по себе будет непростым, хотя бы потому, что она привыкла не видеть никого кроме сестер-монахинь обители Святого Джайлса. несмотря на то, что за три года своего уединения она не приняла монашеских обетов, она жила так же как и все остальные в обители, посещала все службы и молилась об избавлении от сатанинской заразы Дерини, которая, как она знала, гнездилась в самой ее душе, и искала избавления от страданий, причиняемых ей знанием о самой себе. Ей, которой с ранних лет внушали и дома, и в церкви, что Дерини – это зло, было не под силу найти ответы на многие нравственные и религиозные вопросы, вызванные открытием того, что она сама принадлежит к расе, которую она долгое время считала проклятой. Ее духовные наствники в обители постоянно убеждали ее в том, что ее грех простителен – если вообще можно счесть грехом использование всех своих возможностей, чтобы спасти свое дитя от неминуемой смерти от рук черной колдуньи, но, продолжая верить в то, что она заучила с детства, Джеана продолжала считать, что совершила смертный грех.

За время пребывания в монастыре внешние проявления ее страстного неприятия Дерини несколько уменьшились, ведь она, храня свое уединение, могла избежать не только встреч с Дерини, но даже упоминаний о них, но по мере приближения к Ремуту и сыну-Дерини она боялась все сильнее и сильнее. Она решилась оставить святую обитель только ради спасения души Келсона, ужаснувшись количеству людей, лишившихся жизни из-за того, что он принадлежал к Дерини. Даже его юная невеста погибла из-за этого.

Именно поэтому Джеана, наконец, решилась оставить свою уединенную келью в обители Святого Джайлса: Келсон, который уже почти полгода был вдовцом, просто обязан жениться снова, и как можно быстрее, чтобы смочь обеспечить появление наследника престола. Джеана понятия не имела, где можно подыскать нужную кандидатку, но в любом случае, подходящая, по мнению Джеаны, невеста короля должна остановить дурное влияние деринийской крови в жилах Келсона. Только тогда может появиться возможность свернуть его с пути, на который, он, похоже, ступил, оградить его от зловредного влияния других Дерини, все еще пребывающих при дворе, и вернуть его на истинный путь к спасению его души.

Лошадиные копыта застучали по мощеной дороге, лошади почувствовали себя увереннее, прибавили ходу, и Джеана слегка раздвинула занавески, чтобы снова выглянуть наружу. Впереди, между сэром Делри и завернутым в плед кассанским офицером, она увидела знакомые стены Ремута, темнеющие на фоне испещренного крошечными белыми облачками неба, отливавшие серебром под ярким весенним солнцем.

"Белая овца..." – с отчаянием подумала она, стараясь избавиться от кома, подступившего к горлу. – "Белая овца на синем холме..."

Но воспоминание о детстве не произвело ожидаемого эффекта и не избавило ее от странного ощущения одновременно страха и радости, вызванных возвращением домой. Отдалившись от слабого утешения, которое ей давало пребывание в обители святого Джайлса, она почувствовала, как ее наполняют прежние ощущения и, прежде всего, чувство страха за свою душу, за душу Келсона – ей с трудом удавалось держать себя в руках, но она знала, что прежде чем она встретится с теми, кто поджидал ее в Ремуте, ей надо придти в себя.

А во дворе Ремутского замка, Келсон, стоявший на площадке лестницы, ведущей из двора к главному залу, тоже не испытывал ни малейших сомнений по поводу последствий возвращения королевы ко двору. Вместе с ним прибытия королевы ожидали только дядя Найджел, архиепископ Кардиель и двое младших сыновей Найджела. Келсон посчитал, что не стоит смущать ее большим количеством народа, встречающего королеву.

"Она так давно не была здесь," – прошептал Келсон на ухо дяде, стоявшему слева от него. – "Как Вы думаете, она сильно изменилась?"

Найджел посмотрел на племянника и ободряюще улыбнулся, но Келсон был уверен, что у него тоже есть какие-то предчувствия, возникшие из-за возвращения невестки.

"Я уверен, что она изменилась," – сказал негромко великий герцог. "Надеюсь, что она изменилась к лучшему. Боже, она будет удивлена тем, как ты изменился."

"Неужели я так сильно изменился?" – удивленно спросил Келсон.

Найджел пожал плечами. "А ты, Келсон, сам-то как думаешь? Пока ее не было, ты успел стать настоящим мужчиной – и магия здесь ни при чем. Ты воевал, ты убивал, тебе пришлось принять столько трудных решений, что я не хотел бы оказаться на твоем месте."

"А меня уверяли, что все это – часть моих обязанностей," – пробормотал Келсон, выдавив кривую усмешку.

"Ты прав, но некоторые люди справляются со своими обязанностями лучше, чем прочие," – ответил Найджел. – "Ты – один из них. Даже сечас, накануне новой войны, ты держишь свой гнев под контролем, а ведь многие из тех, кто гораздо старше и опытнее тебя, дали бы волю жажде отмщения. Лично я не уверен, что смог бы удержаться и не убить Лльювелла прямо в соборе после того, как у меня на глазах зарезали мою невесту."

Келсон, яростно теребя кольцо на своем мизинце, слегка отвернулся.

"Прежде всего, если бы я действительно держал ситуацию под контролем, она осталась бы жива."

"Ну сколько можно говорить об одном и том же?" – спросил Найджел. "Это все в прошлом. О случившемся можно сожалеть, но, продолжая упрекать себя в случившемся, ты все равно ничего не изменишь. От ошибок никто не застрахован. А вот о чем стоит подумать, так это о том, чтобы не повторять те же ошибки в будущем."

"Угу, а моя дорогая мамочка, зашоренная суевериями, здорово поможет мне в этом!"

"Господи помилуй, Келсон, она ведь твоя мать! Ты не сделал ничего, чего стоило бы стыдиться. Если она хочет считать себя грешницей, то это касается только ее и Господа. Не думай, что я буду поддерживать твое самобичевание."

Келсон фыркнул, скрестил руки на груди, затем поглядел на привратную башню и краем глаза уловил какое-то движение в полумраке ворот. Увидев, как через ворота рысью проехали кассанцы, оставленные для сопровождения королевы, король выпрямился и нервно затеребил нижний край своей туники.

"Боже правый, вот она и приехала," – прошептал он.

Во главе огромной процессии ехали две пары отборных уланов Дункана в пледах цветов клана МакЛейнов, на начищенных наконечниках их копий весело трепетали синие и серебристые шелковые флажки, их гарцующие кони позвякивали упряжью и косились в сторону конюшен. Следом появился сэр Алан Соммерфильд, закаленный в боях капитан из отряда МакЛейна, рядом с которым ехал молодой рыцарь, на белом плаще которого были изображены черный корабль и красный полумесяц – герб королей Бремани. Сразу же за ними во двор въехали две кареты. В первую были запряжены два серых жеребца, а рядом с дверцей кареты ехал молодой священник на белом муле. Следом за второй каретой ехали еще три бреманских рыцаря и четверо кассанских уланов.

"Пойдемте, Сир," – пробормотал Архиепископ Кардиель, тронув короля за локоть и направляясь вниз по лестнице. – "Она, должно быть, в первой карете. Мы должны подойти до того, как она выйдет."

"А почему она не поехала верхом?" – шепотом спросил Келсон у Найджела, пока они, следом за Кардиелем и сыновьями Найджела, спускались вниз. "Может, она больна, как Вы думаете?"

"Она проделала долгий путь," – ответил Найджел. – "Должно быть, поездка в карете для нее легче."

Карета королевы оказалась у подножия лестницы практически одновременно с королем и его свитой. Священник и оба рыцари мгновенно спешились, готовясь сопровождать пассажирку кареты, а остальные рыцари выстроились по обеим сторонам от дверцы. Бреманский капитан раздвинул тяжелые занавески и открыл изящную дверцу; в тот же миг склонившийся в поклоне священник предложил руку, помогая пассажирке выйти из кареты. Через мгновение из кареты появилась побледневшая Джеана, одетая в белое и казавшаяся еще бледнее из-за глаз, горевших на ее бледном изможденном лице.

"Матушка," – выдохнул Келсон, бросаясь к ней и удерживая ее, когда она собралась опуститься перед ним на колени прямо на пыльный двор. Когда он, выросший со времени их последней встречи на целую ладонь, прижал ее к своей груди, он почувствовал как застучало ее сердце и поразился насколько она высохла за прошедшее время.

Она, должно быть, почувствовала его удивление и, буквально вырвавшись из его объятий, сделала шаг назад и присела в официальном реверансе, приветствуя короля. Затем она подошла к Кардиелю, поклонилась, чтобы поцеловать его перстень, и знаком подозвала священника и моложаво выглядевшую монахиню, вышедшую из второй кареты.

"Разрешите представить Вам моего духовника, отца Амброса," – негромко сказала она, стараясь не встречаться глазами с Келсоном, – "и сестру Сесилию, мою компаньонку. Сэр Делри – командир моей охраны. Вот и все, кто служит мне," – запинаясь, закончила она. – "Прошу прощения, если я чем-то обидела Его Величество."

"Какие могут быть обиды, матушка?" – ласково сказал Келсон. – "До тех пор, пока я не найду себе другую невесту, Вы – королева и хозяйка этого замка. Посему Вам надлежит иметь свиту, подобающую Вашему положению. Тетя Мерода поможет Вам подобрать новых фрейлин. Умоляю Вас: набирайте столько прислуги, сколько сочтете нужным."

"Вы очень щедры, сир, но за три последних года я поняла, что на самом деле мне нужно очень немногое. Я бы хотела, чтобы сестра Сесилия осталась при мне и... Милорд архиепископ, может быть, Вы сможете найти место для моего духовника?"

Кардиель поклонился. – "Миледи, я прослежу, чтобы отца Амброса разместили в моем дворце," – сказал он, – "и, если он больше не понадобится Вам сегодня, я хотел бы прямо сейчас познакомить его с некоторыми нашими братьями".

"Спасибо, Ваше Преосвященство," – выдохнула она. – "Отец Амброс, до утренней службы Вы мне не понадобитесь."

"Как скажете, миледи."

"А теперь, сир," – продолжила Джеана, – "не могли бы Вы распорядиться, чтобы нам показали наши покои? Сестра и я очень устали с дороги."

"Конечно, матушка," – он слегка поклонился. – "Могу я объявить придворным, что Вы отужинаете с нами сегодня вечером?"

"Благодарю Вас, Сир, но я вынуждена отказаться. Боюсь, что я еще не готова появится на публике. Но я бы хотела просить Вас, чтобы рыцари, сопровождавшие меня, были удостоены этой чести. Они преданно служили мне."

Келсон, ничуть не удивившись тому, что его предложение было отвергнуто, холодно кивнул: "Матушка, сэр Делри и его спутники – всегда долгожданные гости за нашим столом. Джентльмены, наш кузен, принц Рори, проводит Вас в отведенные вам помещения. А сейчас, если не возражаете," – продолжил он, снова обращаясь к Джеане, – "я провожу Вас к Вашим покоям."

"Благодарю, Сир, но я бы предпочла, чтобы меня сопровождал Найджел, если, конечно, Вы не возражаете."

Келсон возражал, но не собирался выставлять себя дураком при таком количестве людей, несмотря на то, что практически все из них знали, что было причиной столь холодных отношений между ним и Джеаной. Поэтому Келсон просто наблюдал, как Найджел берет королеву под руку и ведет ее по лестнице, а сестра Сесилия кротко следует за ними. Юный Пэйн стоял рядом с королем и не двинулся с места, даже когда Рори увел рыцарей, а Кардиель и отец Амброс направились в сторону архиепископского дворца.

"Келсон, Вы, похоже, просто выводите ее из себя," – смущенно глядя на молчаливого кузена, прошептал Пэйн через мгновение после того, как его отец и тетка скрылись за дверями главного зала.

Фыркнув, Келсон обнял Пэйна за плечи и печально потрепал его волосы.

"Боюсь, что так, Пэйн. Боюсь, что так."

"Мне кажется, он так вырос," – пробормотала Джеана, как только она и Найджел отошли достаточно далеко, чтобы Келсон не мог их слышать. – "Я и не думала, что он может так вырасти."

Найджел удивленно посмотрел на нее, но помедлил с ответом до тех пор, пока они не миновали группу склонившихся в поклоне придворных.

"Джеана, тебе не было здесь целых три года," – тихо сказал он. – "Дети растут, хотят того их родители или нет. Подождите, ты еще не видела Коналла... Да, кстати, а Рори с Пэйном ты узнала?"

"Я всегда узнаю их," – ответила Джеана, когда они вышли из главного зала и пошли по длинному коридору, ведшему в жилое крыло. – "На них печать Халдейнов. Твоих детей, как и детей Бриона, ни с кем спутать нельзя."

"Может быть, и так. А вот тебя я в толпе ни за что бы не узнал. Что ты с собой сделала, Джеана?"

"Я не понимаю, о чем ты говоришь," – ускорив шаг, пробормотала она, отводя глаза и втягивая исхудавшие руки в рукава своего белого платья.

"Да нет, понимаешь. Ты выглядишь так, будто была не в монастыре, а в тюрьме. Насколько ты похудела?"

"Пост полезен для души," – ответила она, вызывающе вздернув подбородок. – "Но, зная кто тебя окружает, я не думаю, что ты сможешь понять это."

Схватив ее за локоть, Найджел остановился посреди коридора и рвком развернул ее лицом к себе.

"Может, ты объяснишь, что ты имеешь в виду?"

"Ну, они ведь еще при дворе?"

"Кто еще при дворе?"

"Вы знаете: Морган, МакЛейн, и остальные, Бог знает кто еще."

На лице у него было выражение такого изумления, что Джеана чуть было не поверила, что он никогда прежде не задумывался об этом. Высвободив руку, Джеана сделала несколько шагов в сторону жилого крыла и жестом приказала молчащей Сесилии следовать за ней.

"Покажи нам, куда идти, мы должны отдохнуть" – спокойно сказала она.

К ее удивлению и облегчению, Найджел не настаивал на дальнейшем обсуждении. Вместо этого он молча проводил ее в ее старые апартаменты, расположенные рядом с окруженным стеной садом. Она ожидала куда худеших помещений. Горничная, открывшая дверь на стук Найджела, сделала застенчиво-почтительный реверанс и отошла в сторону, но Найджел входить не стал. Когда за Джеаной и ее безмолвной спутницей закрылась дверь, королева увидела только солнечный свет, струившийся из солярия, находившегося за небольшой гостиной, и с дюжину удивленных глаз девушек, занятых до того вышиванием. Тут к ней с распростертыми объятиями бросилась Мерода, жена Найджела, по щекам которой бежали слезы радости.

"Джеана! Слава Богу, наконец-то Вы вернулись! Бедняжка, Вы, должно быть, ужасно устали!"

Когда Мерода обняла ее, Джеана почувствовала упругую выпуклость живота Мероды – Боже, да она снова беременна, да еще после такого долгого перерыва! – и почувствовала укол зависти, потому что сама она после рождения Келсона уже не могла иметь детей. Но, подумав, она пришла к выводу, что это, может быть, и к лучшему – зараза, сидящая в ее крови, не передастся следующим поколениям.

На самом деле, она не очень-то была уверена. что одобряет желание Мероды родить еще одного ребенка, хотя вероятность того, что ему передастся часть ужасного наследия Келсона, была ничтожно мала. Если по какой-то причине у Келсона не будет прямого наследника, трон перейдет к Найджеллу и Коналлу, а если и у Коналла не будет наследников – к юным Рори и Пэйну. Младенец, которого Мерода носила под сердцем, практически не имеет шансов получить корону Халдейнов и не будет даже знать о проклятой заразе, поразившей династию.

"Мерода, я так скучала по тебе," – ласково сказала она, глядя в карие глаза Мероды, когда обе женщины разъяли объятия и слегка отстранились, чтобы получше рассмотреть друг друга. – "А ты, как я вижу, опять беременна. Вы с Найджелом должны быть так рады этому."

"Разве можно не радоваться этому?" – весело улыбаясь, ответила Мерода. – "Найджел надеется, что в этот раз будет девочка, и, должна признать, что после трех мальчиков, я хотела бы того же. Через месяц или около того узнаем. А ты, Джеана... Боже, как ты исхудала! С тобой все в порядке?"

"Со мной все хорошо настолько, насколько это возможно," – ответила она, поворачиваясь, чтобы подозвать свою компаньонку поближе. – "Это сестра Сесилия. Она приехала со мной из обители Святого Джайлса. Сестра, это герцогиня Мерода, жена принца Найджела. Мерода, можно ей посидеть вместе с остальными девушками, пока мы немного поговорим?"

"Конечно. Сестра, я рада видеть Вас в Ремуте," – сказала Мерода, склоняя голову в ответ на поклон монахини. – "Можете пройти к остальным девушкам. Мы присоединимся к вам через несколько минут."

Когда Сесилия прошла в солярий, Мерода обернулась к Джеане и подвела ее к залитой солнечным светом скамейке у окна.

"Итак, что же случилось такого, что не может подождать, пока ты не отдохнешь?" – спросила она, опускаясь на гобеленовую подушку и массируя рукой поясницу.

Джеана не стала садиться; она стояла в море солнечного света и, нервно сжимая руки, пыталась разглядеть на лице Мероды хоть какой-то признак сочувствия.

"Мерода, ты в безопасности?" – прошептала она.

"В безопасности?"

"Морган и МакЛейн не околдовали твоего мужа, как они сделали с моим?"

"Джеана..."

"Мерода, речь идет о его душе!" – продолжала Джеана, присаживаясь рядом со своей невесткой и не отрывая взгляда от лица Мероды. – "Ты должна спасти его от деринийской заразы. Келсон уже в смертельной опасности, но для Найджела, может быть, еще не все потеряно... а, может быть, даже и для Келсона. Поэтому я и вернулась."

"Чтобы... спасти душу Келсона?" – осторожно спросила Мерода.

Джеана, приняв вопрос Мероды за прглашение к дальнейшему разговору, продолжала:

"Мерода, ему надо жениться снова – и как можно скорее. Ему нужен наследник. И я уверена, что правильно подобранная невеста сможет побороть поселившееся в нем зло. Супруга Келсона должна вернуть его к праведной жизни, так же как ты хранишь Найджела от скверны. Мерода, это его последняя надежда. Пообещай, что ты поможешь мне."

Задумавшаяся Мерода позволила Джеане схватить ее за руку и улыбнулась.

"Ну, само собой, невест, подходящих королю, найдется немало," уклончиво сказала она, – "но мне кажется, что Келсон должен выбирать сам. В любом случае, я сомневаюсь, что он примет на себя какие-то обязательства до окончания нынешней кампании." – Она обнадеживающе улыбнулась. – "А ты не хочешь встретиться с некоторыми из них? Кое-кто из моих фрейлин может оказаться очень даже подходящими. Тебе все равно надо подобрать себе свиту. Пойдем, я представлю их тебе."

Джеана быстро запуталась в именах представленных ей девушек, но перспектива активного участия в подборе новой невесты для сына захватила ее и даже заставила ее щеки слегка порозоветь. Многие фрейлины оказались молоденькими и очень даже подохдящими кандидатурами.

Ее настроение потихоньку улучшалось, пока Мерода не подвела ее к сидевшей у окна красивой молодой женщине, сидевшей у окна и вышивавшей гобелен. На ней было платье глубоко-синего цвета, похожего на воду в горном озере, а тяжелые волосы цвета золотого пламени были уложены на затылке в сетку, отделанную золотом и жемчугом, и перехвачены тонким золотым обручем.

"Это герцогиня Риченда," – сказала Мерода, когда женщина поднялась, чтобы склониться в почтительном реверансе.

Сердце Джеаны, казалось, было готово выпрыгнуть, все ее тело напряглось.

"Герцогиня... Риченда?" – сумела прошептать она. – "Не могла ли я слышать Ваше имя раньше?"

Женщина выпрямилась, и глаза Джеаны встретили внимательный взгляд синих глаз, смотревших на нее с почтением, но без страха, скорее с сочувствием.

"Очень даже может быть, Ваше Величество," – негромко сказала она. "Мой покойный муж был членом Совета при короле Брионе. Он был графом Марлийским."

"Граф Марлийский," – невыразительно повторила Джеана. – "Но Мерод сказала..."

"Нынешний граф Марлийский – мой сын Брендан, Ваше Величество," сказала Риченда. – "А мой муж – герцог Корвинский."

Корвин! Джеана почувствовала, как ее разум цепенеет от страха, вызванного одним этим названием. Боже милостивый, да это же жена Моргана! Она замужем за Дерини!

"Да... понимаю," – прошептала Джеана.

Но, повернувшись, чтобы идти с Меродой дальше, она едва понимала, что происходит вокруг, почти ничего не видя и не слыша, и едва дотерпела до окончания представления ей остальных девушек. В конце концов, она подозвала сестру Сесилию и уединилась с ней в маленькой молельне, примыкавшей к ее спальне. Молитва слегка прояснила ее разум, но она так и не смогла избавиться от глухого отчаяния, овладевшего ею оттого, что при королевском дворе оказалась жена Дерини.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

...потому что родили чужих детей...

– Осия 5:7

Напряжение, вызванное возвращением Джеаны, задало тон остатку всего дня. А особенность наступающего вечера никак не могла улучшить настроение Келсона. Нервничая по поводу предстоящего поздно вечером ритуала, он не мог позволить себе даже нескольких часов отдыха в одиночестве, несмотря на то, что одых был ему крайне нужен; ведь, несмотря на то, что Джеана отказалась от ужина при дворе, он посчитал себя обязанным поужинать с ней в более узком кругу. Желая, чтобы ужин прошел на нейтральной территории, он попросил Найджела и Мероду выступить в роли хозяев и распорядился, чтобы ужин подали в их покои. Тем самым он заодно не давал Найджелу слишком задумываться над тем, что должно было произойти поздним вечером. Поскольку он не мог присутствовать на ужине в главном зале, свою роль главы стола он передал Моргану и риченде; частично он сделал это из чувства мести, ведь Морган был в значительной мере сам виноват в таком отношении к королю со стороны Джеаны. С оставшимися приготовлениями вполне могли справиться и Дункан с Дугалом.

Итак, вечером он, вместе с матерью Найджелом и Меродой, сидел за столом в дядиной столовой изо всех сил старался поддерживать светский разговор, несмотря на то, что ему ужасно хотелось уйти куда-нибудь. В столовй было душно – а, может, это просто казалось Келсону, – и он нервно теребил кольцо, оставшееся после Сиданы, пока его мать болтала на давно надоевшие темы. Все ее разговоры так или иначе сводились к ее страху перед Дерини и ее ненависти к ним.

"Так что, когда новости дошли до обители Святого Джайлса," – продолжала Джеана, – "я еле поверила своим ушам. Привечать при дворе Моргана опасно само по себе, а уж принять ко двору его жену, первый муж которой оказался изменником, и, похоже, был еще и Дерини..."

"Мама, Брэн Корис не был Дерини," – раздраженно сказал Келсон, внезапно обеспокоившись направлением, которое мог принять разговор.

"Но говорят, что он стоял рядом с Венцитом Торентским в магическом круге..."

"А рядом со мной стоял епископ Арилан. И что, он стал от этого Дерини" – смело возразил Келсон.

"Епископ Арилан? Конечно нет! Но..."

"Конечно, не стал." – Эти слова, строго говоря, не были ложью, но их было вполне достаточно, чтобы отвести подозрения, которые могли бы возникнуть у Джеаны в отношении Арилана. – "Я попросил, чтобы он и отец Дункан и... Морган присутствовали при поединке, потому что по правилам при поединке должны присутствовать четверо с каждой стороны. Поединок же должен был сосотояться между Венцитом и мной. Мы выбрали тех, кого хотели видеть рядом, чтобы их присутствие придало нам отваги, но, если бы дело дошло до магии, то только я и Венцит могли бы использовать свои магические силы."

"И кто же установил такие правила?" – вызывающе спросила Джеана. – "Эти неизвестные на белых лошадях? Я слышала о них, Келсон. Кто это был? Это были Дерини, так ведь?"

Келсон опустил глаза. – "Я не могу говорить о них."

"Значит, это были Дерини," – прошептала она. Она обратила свое сморщенное лицо, полное отчаяния, к брату своего покойного мужа. – "Найджел, ты был там. Что ты видел? Кто они? Неужели их так много, что они могут спокойно быть среди нас, оставаясь неузнанными?"

Конечно же, Найджел, не будучи посвящен в тайны Совета Камбера, знал обо всем этом немногим больше, чем Джеана, он знал только, что Совет вмешался в происходившее. Но его невнятного ответа оказалось достаточно, чтобы Джеана вновь вернулась к старой, излюбленной ею теме о Моргане, принадлежность которого к Дерини ни для кого не была тайной. Когда она вновь завела разговор о своих старых страхах, Келсон подумал, что очень хорошо, что она еще не знает о прекрасной команде единомышленников-Дерини, собравшейся при дворе.

Она пока еще не задумывалась о Риченде, хотя была очень близка к тому, чтобы догадаться. И, само собой, у не было и тени сомнения в отношении Арилана. Если она узнает, что кому-то из Дерини удалось, оставшись нераскрытым, стать священником и даже подняться до сана епископа, это потрясет ее; ведь такая задача по плечу только самому дьяволу, старающемуся уничтожить Церковь изнутри. Дункан тоже прошел схожий путь, но мало кто, помимо нескольких епископов, знали, что он – Дерини, и винили во всем его родственника-Дерини, Моргана.

Отдельным вопросом был Дугал. За исключением нескольких придворных, которым Келсон доверял полностью – Моргана, Риченды, Дункана и самого Дугала – только Найджел и Арилан знали, что он – Дерини; еще меньше людей знали, что Дугал – сын Дункана: ни Найджел, ни Арилан об этом не знали. Совет Камбера, скорее всего, тоже знал; по меньшей мере, то, что знал Арилан – и не известные им способности Дугала, несомненно, беспокоили их, так же как и способности Моргана и Дункана; но, помимо них, по мнению Келсона, вряд ли кто-то хотя бы догадывался о Дугале.

Келсон сделал большой глоток светлого эля с ореховым привкусом, выставленного Найджелом к ужину – вино могло повлиять на его магическую силу, которая понадобится ему во время предстоящего ритуала – и, пробурчав что-то в ответ на продолжавшийся монолог матери, придержал кубок у рта, чтобы спрятать улыбку.

То, что Дугал оказался Дерини, да еще и сыном Дункана, продолжало греть ему сердце. Это открытие смогла слегка сгладить ужас, охвативший его после убийства Сиданы, случившегося в канун Крещения, всего лишь несколько месяцев назад. Не обращая внимания на занудливое брюзжание матери, он погрузился в воспоминания – и упивался даже тем налетом печали, который остался после того как он узнал о радостных известиях.

Он сидел, сгорбившись, в ванне, установленной перед камином в его спальне, надеясь, что теплая вода избавит его от ужасного холода, сковавшего его душу. Он давно смыл кровь Сиданы со своих рук, но продолжал тупо тереть себя, как будто долгое мытье могло смыть ее кровь не только с его тела, но и с его души.

Как в тумане, он заметил, что в комнате появились посторонние – Морган, Дункан и Дугал – и почувствовал их сочувствие, дошедшее до него в виде теплого, успокаивающего прикосновения к его разуму, целью которого было лишь одно: унять его боль; но в душе его было слишком много боли, чувства вины и гнева, чтобы он мог позволить им разделить ее. Он так и не смог понять, полюбил он Сидану или нет, но, так или иначе, именно оноказался виновным в ее смерти, несмотря на то, что кинжал, нанесший смертельный удар, был в руке другого.