Текст книги "Женатый мужчина"
Автор книги: Кэтрин Эллиотт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 27 страниц)
– Спокойно, Люси, – пробормотала я, прислонившись горячей щекой к закапанному стеклу. – Все не так плохо. Просто выдался жуткий денек. И нет ничего хорошего в том, чтобы переезжать с места на место, мальчиков это только расстроит. А с Роуз все наладится, вот увидишь. Ведь могло быть и хуже. – Я подхватила с крючка на двери старую куртку и пощелкала языком, подзывая собаку. – Пошли, Рококо. Пора заняться важными делами. Так что вперед, девочка.
Она тут же подбежала и весело последовала за мной на лужайку, как раз под дерево. Я погладила толстый ствол.
– Какое хорошее большое и ароматное дерево, Рококо. Чудесное дерево. Может, под ним?
Она озадаченно смотрела на меня, склонив голову набок и медленно виляя хвостом.
– Давай, девочка моя. Ну же, понюхай. – Я понюхала ствол и зажмурилась. – М-м-м-м-м!
Она еще немножко на меня поглядела, а потом повернулась и потрусила в сад.
– О! О нет, подожди!
Я кинулась за ней, но Рококо уже исчезла из виду. Когда я ее догнала, она, высунув язык, сидела в самой гуще кустарника в глубине сада. Проклятье. Интересно, она пописала, пока я за ней не смотрела? И почему я не догадалась посадить ее на поводок? Я тревожно принюхалась к рододендронам, поискала лужицу, но шел ливень, так что было не различить.
– Эй, Рококо, ты сходила по-маленькому? И где? Здесь? – Я осмотрела мокрые листья, встала на корточки, принюхалась, и тут подумала: «Боже, что я делаю?!»
И тут меня осенило. Во дворе у конюшен я заметила кран.
– Скорее, Рококо, за мной!
Она весело поскакала вслед за мной. Я понеслась через сад, выбежала во двор и повернула кран на полную мощность. Рококо отпрянула, ошеломленная водопадом, обрушившимся на камни. Я сделала струю поменьше, уменьшила до тоненького ручейка. Она какое-то время смотрела на ручеек склонив голову и навострив уши. Потом развернулась, неторопливо засеменила к лужайке, опустила зад и… а-а-а-а… я просияла.
О боже, пипетка! Она в доме! Я забыла ее принести. Я в отчаянии оглянулась по сторонам. Отлично, цветочный горшок Я подбежала к шатающейся пирамиде горшков, схватила верхний – к счастью, у него внизу не было дырочки, – вернулась обратно, села на корточки и сунула горшок под хвост Рококо. Да! Ура, ура, ура. Послушная Рококо наполнила горшок доверху, а потом с облегчением выпрямилась и побрела смотреть на конюшни. Идеально. Теперь мне надо лишь отнести горшок в дом и… минуточку. Потянувшись за горшком, я замерла. Что это там, на дорожке? Машина?
Я взяла горшок и осторожно понесла его. Обойдя дом, я в ужасе осознала, что оставила открытой входную дверь. А что, если это посетитель? Я пригляделась. Да, действительно! На дорожке стояла машина. И в ней никого! Я подумала, что можно побежать к двери черного хода и перехватить клиента в прихожей, ворваться в комнату и промурлыкать: «Здравствуйте, чем могу помочь?» Но вдруг задняя дверь заперта? Похоже, у меня нет выбора. Я сделала глубокий вдох и беззаботно зашагала к парадной двери. И тут поняла, что эта машина мне знакома. Я застыла на месте и посмотрела на крылечко, а там… О боже, какое облегчение. Вместо группы японских туристов, которые думают, куда же подевался хозяин магазина, или американской супружеской пары в одинаковых макинтошах на пороге стоял Чарли.
– Чарли? Как ты…
– Узнал, что ты здесь? – Он усмехнулся, выпрямился и подошел ко мне, сунув руки в карманы. – Я же присутствовал на собеседовании, забыла? Поэтому и знал, что сегодня ты будешь здесь, хотя, должен признать, удивился, когда увидел, что дверь открыта. Думал, что ты уже ушла.
– Нет. Нет, мне надо было на минутку выйти… но я так рада, что это ты! Ох, Чарли, как я рада тебя видеть!
Знаю, я вела себя несдержанно, но иначе не могла. Он был такой милый. Мне показалось, что в один момент все вчерашние ужасы – Роуз, Незерби и все мои переживания о будущем, о мальчиках, о деньгах, школах – просто растаяли. Это уже не имело значения. Ничего не имело значения. Рядом с этим человеком все отодвигалось на второй план. Пока у меня есть его любовь (а это так, не сомневаюсь), я могу… короче, я могу хоть горы двигать. Я довольно улыбнулась, греясь в лучах его восхищенного взгляда. В его глазах таилось желание.
– Бедная Люси, тебе, наверное, кажется, что я тебя преследую, да? – прошептал он.
– Я не против, – тоже шепотом ответила я. Опустила горшок и через секунду уже была в его объятиях, утонула в бесконечной ласке, когда один сладкий поцелуй следует за другим.
Когда мы наконец оторвались друг от друга, он посмотрел вниз.
– Что это у тебя?
– О, – пробормотала я, все еще глядя на него, завороженная его бездонными глазами цвета шоколада. – Всего лишь анализ мочи.
– О. – Он удивился. Я улыбнулась.
– Сейчас унесу. Пойдем, заходи в дом. Наверняка тебе можно. Ведь ты – друг Кита, а я вроде как должна работать. Я немного нервничаю, как бы меня не поймали в саду за поцелуями!
Я взяла наполненный до краев горшок, и он прошел в дом за мной.
– Впечатляет, – сказал он, беспокойно глядя на горшок.
– Что? О да. Я целую вечность провозилась. Жду не дождусь, когда можно будет вымыть руки.
– О! – Он занервничал. – Цистит?
– Нет, диабет.
– О боже! Не повезло тебе. – Он был ошарашен.
– Да уж, забот по горло. Три раза в день надо брать анализ.
– Ничего себе. – Он сглотнул слюну. – И всегда… на свежем воздухе? В цветочный горшок? – Он нервно кивнул на вазон.
– Но внутри она устроит жуткий беспорядок, Чарли!
– Она?
– Рококо. Собака.
– А!
Я нахмурила брови.
– А ты что…
– Нет, нет! Ничего, – прервал меня он, широко улыбаясь. Но странно: у него как будто гора с плеч упала. – Прекрасно. Да, это прекрасные новости. – Он обогнал меня и торжественно открыл передо мной дверь. – Итак, зайдем?
Глава 19
– Ну вот.
– Ну вот.
– Пустой дом. – Он выразительно посмотрел по сторонам.
Я усмехнулась.
– Пустой магазин, Чарли, и не так скоро. Я больше не хочу в чулан для швабр!
– Ты права, – улыбнулся он. – Смиренно приношу извинения за мое отвратительное поведение вчера. Увы, я потерял голову от желания, и это ты во всем виновата, потому что ты так невероятно хороша собой и зажгла во мне огонь. Но обещаю, сегодня я буду образцом сдержанности. Слово бойскаута. Более того, я буду вести себя, как настоящий джентльмен, и для начала… О черт! – Он хлопнул себя рукой по лбу. – Забыл их в машине.
– Что?
Но он уже выбежал на улицу и вернулся через минуту, широко улыбаясь, с большим букетом лилий и пакетиком пирожных из датской кондитерской.
– Это тебе.
– О, мои любимые, – проговорила я, жадно глядя на пирожные. – Вкуснятина. Цветы я поставлю в воду. – Я восторженно приняла букет. – Даже не могу вспомнить, когда мне в последний раз дарили цветы.
– Бред, не верю ни одному слову, – отмахнулся он, развалившись на одном из мягких диванов Кита. – Скорее, я склонен думать, что у тебя целая куча поклонников, о которых ты почему-то умалчиваешь. Как бы то ни было, это маленький символ моей привязанности и отчасти – нового обещания относиться к тебе с глубочайшим уважением, не напрыгивать на тебя и не зацеловывать до смерти в ту самую секунду, когда тебя увижу. Если честно, именно это мне хочется сделать прямо сейчас. Видишь, как мужественно я сопротивляюсь? Видишь? – Он помахал руками.
– Ты ангел, – согласилась я, раскладывая пирожные на красивой тарелке китайского фарфора, – и ты абсолютно прав. Надо сначала узнать друг друга, а не просто завалиться в кровать, Чарли, – сурово проговорила я, поворачиваясь, чтобы включить чайник.
– Но мы-то даже этого еще не сделали, – задумчиво вздохнул он. – Я имею в виду постель. Так что прошу, давай не будем говорить об этом, а то я опять весь разгорячусь. Хотя, может, втайне ты все-таки хочешь, чтобы я перепрыгнул через кофейный столик и растерзал тебя на кресле эпохи короля Георга? В таком случае я поступлю так с радостью.
Я рассмеялась и изящно присела напротив, твердо решив, что наше чаепитие не перерастет во что-то большее.
– К твоему сведению, это кресло припасено для богача с соседней улицы, который дает за него хорошую цену и в любую минуту может за ним явиться. Не уверена, что смогу поговорить с ним о покупке, лежа полностью обнаженной на кресле.
Он простонал.
– Вот видишь! Ты опять за свое! Если будешь говорить о сексе, не обещаю, что смогу вести себя достойно, Люси. – Он поднялся на ноги и сунул руки в карманы, позвякивая мелочью. – Более того, сейчас мне придется сесть на твой диван и научить тебя уму-разуму, и ты сама в этом виновата.
– Сидеть! – скомандовала я. – Нет, Чарли, я строго тебе запрещаю! И настаиваю, чтобы между нами был столик! Стой здесь, пока я буду варить кофе. – Я подскочила и осторожно пробежала мимо Чарли к закипевшему чайнику. – Сам посуди, я же на работе, и ты мог бы вести себя нормально! Я хочу поговорить с тобой, узнать тебя поближе и все такое.
– Ну вот, – вздохнул он и послушно плюхнулся на свой диван, закатив глаза. – Тогда мне придется думать о курсе евро или чем-нибудь таком, может, даже о министре финансов. О чем-нибудь антисексуальном, а глаза тем временем будут любоваться твоим аппетитным задом, пока ты разливаешь кофе. – Он повел бровями.
Я оглянулась.
– Мой сын говорит, что эта юбка слишком узкая. И мне надо носить платье. Наверное, больше всего ему бы понравились балахоны для беременных.
– По-моему, Люси, для тебя это был бы огромный шаг назад, – промурлыкал Чарли. – Я большой поклонник стиля барокко, и, по-моему, твой зад просто идеален. Сама посуди, кому захочется обниматься с вешалкой, у которой ребра, как стиральная доска?
«И правда, никому не захочется», – подумала я, помешивая кофе. И все же его жена, которую он, наверное, любил, раз женился, была именно такой вешалкой. По крайней мере, у меня сложилось такое впечатление, когда я мельком увидела ее у их фермерского дома. Высокая блондинка, и очень худенькая – вот повезло! Я вздохнула и отнесла кофе на подносе к столу, поставив его между нами. Села и взяла пирожное.
– М-м-м-м-м… – простонала я, откусывая кусочек и зажмуривая глаза. По подбородку потек крем. – Объедение. – Я облизнула пальцы, испачканные сахарной пудрой, и поспешно отвела глаза: он опять смотрел на меня зловеще-голодным взглядом.
– Итак, – бодро прощебетала я, смахивая крошки с колен и выпрямляясь. – Что ты сегодня будешь делать, Чарли? Не считая ухаживаний за пухленькими продавщицами антикварных магазинов и умасливания их калорийными пирожными и цветами?
– О боже, – вздохнул он, покорно откидывая голову. – Всякие вещи. Например, я должен сесть и начать писать сценарий для новой телекомедии, суть которой в том, что два разведенных человека с разным цветом кожи и миллионом детей живут счастливо, пусть даже в крошечной квартирке. Даже двухлетний ребенок недостаточно наивен, чтобы поверить в такое, и телезрителям придется призвать на помощь весь свой оптимизм. И вот сейчас, когда я разговариваю с тобой, я на самом деле должен с высунутым языком писать реплики для персонажей, расторопно стуча по клавиатуре.
– Об этом они просили тебя вчера? – Я отряхнула с юбки сахарную пудру. – На Би-би-си?
– Да, именно. Вот это, Люси, и есть мое задание. Моя миссия, которую обрисовали для меня добрые ребята из телерадиокомпании, если я соглашусь ее исполнить, конечно. А я, разумеется, соглашусь, – он вздохнул. – Естественно, я соглашусь. Ведь, во-первых, я трус, во-вторых, у меня нет денег, и, в-третьих, в глубине души я подозреваю, что если не приму их предложение, они больше никогда ни о чем меня не попросят, так как время мое уже прошло и я стал старым никчемным псом. Но боюсь, сесть и написать этот сценарий будет очень непросто.
– Минуточку, – нахмурилась я и положила пирожное. – Ты же вроде сказал, что они хотели заказать тебе новые серии «Городских пташек»?
– Я тоже так думал, Люси. Но, увы, оказалось, что это лишь уловка, чтобы меня завлечь. Не успел я опомниться и сказать: «Может, поговорим о сценарии нового сериала?», как мне под нос сунули эти «Счастливые этнические меньшинства».
– Но разве тебе обязательно писать именно то, что они хотят? Неужели нельзя придумать что-нибудь свое и сделать все по-другому?
– Можно, конечно, и я бы с удовольствием, но за такой проект никто не возьмется. Все вежливо улыбнутся, даже начнут обсуждать, но потом задумаются, нахмурив брови и неуверенно склонив головы: «Не кажется ли вам, что этот проект слишком уж в духе восьмидесятых? Слишком уж устаревший и консервативный?» – Он с горечью отхлебнул кофе. – О нет, в наши дни любой сценарий с внятным сюжетом, который развивается не сразу и сочетает в себе юмор, пафос и персонажей, вызывающих сопереживание, сразу же выбрасывают в ведро. Публика хочет вовсе не этого. Публика жаждет секса, насилия и мордобоя. Необязательно именно в такой последовательности, но все это им очень нужно, причем постоянно. Я же, напротив, пишу о людях из среднего класса, которые живут обычной средней жизнью. Я превращаюсь в динозавра, Люси. В вымерший вид. – Он устало потер лицо тыльной стороной ладони.
– Чепуха, – отмахнулась я, подумав, что в жизни не видела более симпатичного динозавра, чем тот, что сейчас сидит напротив меня. И еще я подумала о том, что у меня хорошо получается не подпускать его к себе и не поддаваться его обаянию.
– Ну мне, по крайней мере, нравится то, что ты пишешь, – поддержала его я. – Розанна говорила, что ты там написал… ах да, «Семейные ценности». Мне очень понравилось!
Он поморщился.
– «Семейные ценности» вышли двенадцать лет назад.
– Правда? – Я оторопела. Интересно, а ему-то тогда сколько лет? – Ну, если вспомнить что-нибудь поновее…
– «Сила женщин»?
– О да! И это ты написал? Блестяще!
– Но все равно это было восемь лет назад. – Он вздохнул. – Просто они все время их повторяют, вот в чем дело.
– Ну это же лучше, чем ничего, не так ли? – попыталась ободрить его я.
Он улыбнулся и ничего не ответил.
– А кстати, – торопливо добавила я, – что думает о твоих программах жена? – О да, Люси, очень деликатный вопрос. Как умно! От темы, которая явно нагоняет на него депрессию ни с того ни с сего перейти к его жене, которую ему обсуждать еще приятнее!
– Она не смотрит сериалы. Считает их недостаточно серьезными. – Он печально почесал затылок.
«Господи, а вдруг она вообще не смотрит телевизор? – вздрогнув, подумала я. – Считает его орудием зла, дьявольским прибором? Я же, напротив, жизни не могу представить без телевизора – свернешься себе калачиком в халате с бутылкой вина и коробкой конфет…»
– Понятно. – Я задумалась, чем же еще можно заняться вечером. – Она что, ходит на религиозные собрания или что-нибудь в этом роде? Чтения Библии и тому подобное?
Он смутился:
– Иногда.
– Или она одна из тех, ну, знаешь, – я нагло продолжала, размахивая руками для ясности, – которые практикуют омертвение плоти?
– Что? – Чарли оторопел, но он же не подозревал, какие у меня познания, не так ли? Не знал, что в последнее время я немало литературы прочитала о религиозных фанатиках. В библиотеке Незерби-Холла нашлась одна захватывающая книга, правда, о фанатиках шестнадцатого века, но я была уверена, что разницы особенно никакой, разве что у нынешних сектантов нет ни власяниц, ни березовых кнутов.
– Омертвение? – Он изумленно уставился на меня. – Может, ты имеешь в виду умерщвление?
– Ага, точно.
– Ну нет, это вряд ли. Самоотречение ей, конечно, свойственно. Знаешь, она постится. В Великий пост.
– Боже мой, Чарли, тебе, наверное, ужасно тяжело. Как ты только выносишь все это?
– С трудом. Но знаешь, Люси, – напряженно проговорил он, – если это ей помогает…
– О, конечно! – согласилась я. Да, ни к чему казаться крысой. – О боже, да, разумеется, если ей так лучше, я только за! Но как думаешь, может, она будет чувствовать себя более комфортно в компании таких же людей, как она?
Он расхохотался.
– Ты имеешь в виду, в монастыре?
Я залилась краской.
– Ну нет, что ты, конечно, нет! – возразила я, а в глубине души подумала: «Ага, именно там». Ведь в мечтах… скажу честно, в мечтах я уже все продумала. В моих мечтах его жена уже давно собрала вещички и переехала туда. В монастырь. О да, как-то утром Чарли и Эллен отвезли ее к ворогам монастыря, где их с раскрытыми объятиями встретила матушка-настоятельница, готовая принять новую послушницу. И она вошла в ворота (женушка его, я имею в виду), разодетая в новенькую рясу и радостно сжимающая распятие; на лице ее расплылась блаженная улыбка, и вот она поворачивается, чтобы попрощаться с мужем и дочерью… Нет. Нет, минуточку, Эллен там быть не должно, это уж слишком душераздирающее зрелище. Там будет только Чарли, который помашет ей, смахнет слезу, но в глубине души будет понимать, что это только к лучшему и наконец она может быть счастлива. Потом он побежит к машине, сорвется с места на безумной скорости и поедет ко мне!
Я, разумеется, буду его ждать, вся из себя невероятно сексуальная и нерелигиозная: кстати, к тому времени я похудею, на мне будут джинсы восьмого размера и обтягивающий кардиганчик, а под ним – ничего. Он возьмет меня на руки и как настоящий мужчина понесет наверх, в спальню, где нас ждет целый день фантастического секса, а потом мы будем жить счастливо до конца дней. Одной большой счастливой семьей. Я, Чарли, мальчики… а, совсем забыла, еще Эллен. О да, эта ботаничка, помешанная на животных. Не уверена, что они с Беном найдут общий язык, но, конечно же, в конце концов все мы ее полюбим. А когда она подрастет, можно будет заказать контактные линзы. И купить ей хомячка или еще какого-нибудь грызуна. Или они воняют? И мне придется выносить… ну, вы понимаете, чистить все это хомячье хозяйство? Проклятье. Я уставилась на ковер. И как я только дошла до мыслей о хомячьих экскрементах, когда еще даже не спала с этим мужчиной?
Я виновато подняла глаза. И наши взгляды встретились и сцепились, как колючая проволока. Он пристально смотрел на меня.
– О чем ты думаешь? – прошептал он.
– Я… – Я густо покраснела. – Ну, я…
Я осеклась. В его глазах пылали сильные эмоции – это вполне могла быть любовь, а могло быть и влечение. Он пристально смотрел на меня, не отпуская меня с крючка, и комната наполнилась ароматом лилий и привкусом опасности. Он протянул руки, и я импульсивно потянулась ему навстречу. Он взял мои перепачканные сахарной пудрой ладони, поднял их и стал облизывать каждый палец, один за другим, медленно и чувственно. Я понятия не имела, что такие вещи бывают не только в кино. Я чуть в обморок не упала.
– Запри дверь, – прошептал он, по-прежнему глядя мне в глаза.
– Нет, Чарли, – слабо пропищала я. – Не могу. Я здесь работаю. Что, если Кит…
– Кит не придет. Он в Челтенхэме и вернется через несколько часов. Ладно, я сам ее запру.
Он встал, подошел к двери и повернул ключ в замке. Потом повесил на окно табличку «закрыто» и вернулся на диван с озорной улыбкой.
– Чарли, – отчаянно протестовала я, – все совсем не так, как я думала! Сам посуди, в мой первый день на новой работе, у меня новый работодатель, и… М-м-м-м-м-м!!!
Внезапно у меня перехватило дыхание: он опустился передо мной на колени, целуя меня в губы, в шею и опять в губы, чтобы остановить мои возражения. Я попыталась сопротивляться, но знали бы вы, как это было приятно! Так что я вроде как подключилась к процессу. И через секунду он подхватил меня с дивана, обнял за бедра и поднял на руки – в шелковые объятия, совсем как в любовных романах.
– Нет! – в ужасе прокричала я. – Нет, не надо меня нести, я тонну вешу!
Но Чарли так воодушевился, что, не успела я опомниться, как он уже нес меня наверх по великолепной широкой лестнице, через лестничную площадку в спальню (он пнул ногой первую дверь, попавшуюся на пути). Это была комната в голубых тонах с шелковыми обоями, на которых были нарисованы павлины, и огромной кроватью с балдахином.
– Но… но это же спальня в стиле Тюдор! – пролепетала я. – В последний раз на этой кровати спала Мария, королева… какая-то там королева!
– Значит, кроватка уже застоялась, – пробормотал он, прерывая меня поцелуями. – Пора ее обновить. Давай устроим ей эпоху Возрождения!
Главная проблема была в том, что хотя моя голова сопротивлялась как только можно, мое сердце, артерии и все тело дрожали и подчинялись этому властному мужчине, этой природной стихии, которая физически и эмоционально была сильнее меня и превращала Чарли в самое желанное существо на свете.
Он опустил меня на кровать, лег сверху, и комната закружилась перед глазами; все превратилось в водоворот: мои чувства, гобелены, картины старых мастеров на стене, балдахин из плюшевого фиолетового бархата. Все вертелось, как колесо с фейерверками, и расплывалось перед глазами. Он обнял меня и стал ближе, чем моя кровь, и даже теплее. Он атаковал верхнюю половину моего тела и начал исследовать и стягивать мою одежду. Но на мне был топ с запахом, с лентами, которые протягиваются в петельки на боках и завязываются сзади – Чарли был явно не знаком с такой системой. Он храбро сражался с завязками, время от времени сдавленно бормоча «черт», «проклятье» и «что это у тебя здесь, Люси?». И только он разобрался, что к чему, как мы услышали храп.
Мы замерли на месте и уставились друг на друга.
– Что это было? – ахнула я.
– Не знаю!
Я отодвинулась.
– Слушай!
Мы прислушались. И храп раздался опять. Надрывное, звучное, протяжное сопение, которое к тому же было где-то совсем близко.
– В кровати кто-то есть! – завизжала я, в ужасе вскакивая и запахивая кофту.
Чарли тоже сел. Мы испуганно огляделись. Кровать была действительно огромная, и мы заняли лишь ее маленький уголок. Но никакой зловещей фигуры под одеялом не оказалось. Здесь не было королевы Марии в мантилье, которая спустя все эти годы храпела бы, сложив руки в молитве. И тут мы снова услышали это сопение.
– Хр-р-р-р-р-р-ру-у-у…
Я спрыгнула с кровати.
– Он под кроватью! – прошипел Чарли, тоже скатываясь на пол.
– О господи! И кто там? – Я судорожно завязала кофту и в ужасе отпрянула.
Чарли наклонился, осторожно приподнимая покрывало. Пригляделся. Потом настала зловещая тишина. После чего он проревел:
– Это чертова собака!
– О! О боже, Рококо! – с облегчением воскликнула я. – И все, больше никого? А я подумала…
– Рококо! ВОН ОТСЮДА! – завопил Чарли. – ВОН!!! Я подождала, когда Рококо выползет из-под дивана.
– Никак не проснется, – доложил Чарли, еще раз заглянув под кровать. – И забралась в самую середину. Ничего не слышит. Ты не возражаешь, если она побудет здесь, пока мы…
– Еще как возражаю! – отрезала я. – Я вообще не уверена, что нам надо здесь находиться, Чарли, не говоря уж о том, чтобы заниматься этим в присутствии спящей собаки… м-м-м… м-м-м-м-м… ну ладно, один поцелуй, и…
Он опять заткнул мне рот поцелуями: видимо почувствовал, что я могу передумать. Но я вовсе этого не хотела: аппетит оказался сильнее скромности, и я уже слышала, как Афродита нашептывает мне на ухо, приказывает замолчать и не будить спящую собаку.
Он опять уложил меня на кровать. Так, на чем мы остановились? Ах да, именно… м-м-м-м-м… как приятно… только вот… Черт. Будь она проклята. Опять храпит, на этот раз громче, и теперь я не могу как следует сконцентрироваться. Это даже на храп не похоже – слишком уж хриплый и неровный.
– Погоди-ка. – Я села и оттолкнула Чарли.
– Что такое? – пробормотал он, тоже сел и стал целовать меня в ухо.
– Чарли, почему она не проснулась? Ты же ее позвал, а она вообще не шевелилась, да? А вдруг она заболела?
– Не говори глупости, – сказал он, приподнимая мои волосы и целуя шею. – Она не заболела, она просто спит.
– Нет, ты не понимаешь, она болела. Недавно совсем, мне Кит сказал, и… послушай.
Он вздохнул, но покорно замолк и прекратил поцелуи.
Храп послышался снова. Долгий, протяжный – и к нему добавился еще тихий стон.
– Это не храп, а предсмертный хрип! – ахнула я. – Чарли, она умирает!
Соскочив с кровати, я заглянула под покрывало. Рококо растянулась на животе, глаза были полуоткрыты так, что видны белки.
– Господи Иисусе! Да у нее агония! Чарли, вытащи ее!
Выругавшись, Чарли послушно соскользнул с кровати, заглянул под покрывало и схватил Рококо за задние лапы. Я тоже забралась под кровать и взяла ее за передние, и вместе мы потащили ее по деревянному полу. Я тревожно взглянула на огромную волосатую зверюгу. Она дышала коротко и прерывисто, рот был широко открыт, живот вздымался, почти как при спазмах.
– Боже, Чарли. Я знаю, что это такое, – проговорила я, внезапно задрожав. – У нее диабетическая кома. У моего дяди был диабет, и именно так она и наступает. Внезапный приступ, реакция на инсулин.
– Ты уверена? – Он почесал затылок – И что будем делать?
– Сахар! Нам нужен сахар, – взволнованно проговорила я. – Скорее, Чарли, беги и принеси миску с водой, чтобы можно было размешать сахар!
– Ладно, – устало проговорил он и поднялся на ноги, нахмурился, глядя на Рококо, опять почесал затылок и поплелся прочь. Через пару минут он вернулся и принес сахар и воду.
– Так. Теперь надо все это перемешать, – сказала я, расплескивая повсюду воду и рассыпая сахар. – И положить ей в рот, вот так.
Я в отчаянии наблюдала, как вся моя мешанина вылилась обратно на пол.
– Нет, нет, так ничего не получится! Надо, чтобы она сидела, а то мы никогда не заставим ее это проглотить! Чарли, садись на кровать, раздвинь ноги и посади ее…
Мы подтащили собаку и посадили ее между ног Чарли, прислонив ее спиной к его груди, мордой – к его щеке, волосатым дрожащим брюхом вперед.
– Держи ее, прижимай к себе, как ребенка – вот так. – Он схватил ее под грудью. – Так, теперь, – продолжала я, – я открою ей рот и попытаюсь влить… держи ее, Чарли, держи! Она… о черт! Все на тебя вылилось, ты ее недостаточно крепко держишь!
– Я стараюсь! – прошипел Чарли. – Но она здоровая, Люси. Она тонну весит! Даже тяжелее, чем ты!
– Ну спасибо! И ты должен массировать ей горло, пока я буду заливать воду! – Я снова попыталась влить лекарство, но Рококо перекатывалась в руках у Чарли с открытым ртом и выпученными глазами.
– Она умирает! – закричала я. – Ох, Чарли, ну сделай же что-нибудь! – пролепетала я, заламывая руки. – Сделай ей искусственное дыхание, что ли!
– Что? – Он ужаснулся.
– Искусственное дыхание! Поцелуй жизни!
– Да, я понимаю, что это такое, но я этого делать не буду!
– Чарли, умоляю, она же умрет, если ты этого не сделаешь, и виновата буду я! – Я заплакала. Чарли пристально посмотрел на меня.
– О, дерьмо! – Он наклонил голову, приложил губы ко рту собаки и тяжело задышал.
– Ну что? – встревоженно спросила я, когда он поднял голову.
– Не знаю, – закашлялся он, с перекошенным лицом плюясь на пол. Его тошнило. – Пощупай у нее пульс!
Я схватила Рококо за лапу и стала щупать.
– Здесь?
– Это вряд ли, Люси, – проревел он, с отвращением вытирая губы. – На груди пощупай. Фу! Кажется, меня сейчас вырвет. Ну знаешь, я больше этого ни за что не сделаю – ни ради тебя, ни ради кого-то еще!
– Вот, я нащупала сердце – оно бьется! Она еще жива, Чарли, жива!
– Аллилуйя, блин.
– Держи ее поровнее, Чарли, вот так! Ей это нравится – смотри, ты ей нравишься! Только глянь – она улыбается и открывает глаза!
– Обалдеть.
– Держи ее, Чарли, она приходит в себя!
– Знаешь что, – прошипел он, с трудом удерживая собаку, – если бы ты спросила меня утром, что я буду делать в это время, я бы ответил почти со стопроцентной уверенностью, что буду лежать с бокалом мерло в руке рядом с прекрасной блондинкой с потрясающей фигурой. Вместо этого я сижу здесь в той самой собачьей позе, рядом с сукой по имени Рококо, с которой я только что чуть не занялся сексом.
– Чушь собачья, – фыркнула я, – ты спас ей жизнь.
– Да, но я сегодня собирался заниматься вовсе не спасением собачьих жизней. У меня с этой псиной был более тесный физический контакт, чем с тобой! И любовная прелюдия, и… о боже, она опять теряет сознание! – Голова Рококо откинулась.
– Надо ехать к ветеринару, – сказала я, решительно вставая на ноги. – Мы ничем помочь не сможем, надо отвезти ее к специалисту.
– Конечно, Люси! – простонал он. – Потрясающая идея, лучшее, что тебе пришло в голову за весь день! И почему ты не предложила это раньше, прежде чем мне пришлось поцеловать ее взасос?
– И это ты ее повезешь, – решительно проговорила я, – потому что я не могу отлучиться из магазина. Я позвоню и скажу, что ты приедешь. Пойдем, Чарли, отнесем ее в машину.
Мы взяли Рококо и потащили, поволокли и понесли ее в машину: глаза у нее закатились, язык вывалился, лапы повисли. Мы вынесли ее на дорожку и пошли к машине, которая, слава Богу, была с откидным верхом. Мы положили Рококо на заднее сиденье: изо рта у нее шла иена, забрызгивая светло-бежевый кожаный салон. Чарли поморщился.
– Езжай быстрее, – поторопила его я. – И когда приедешь к ветеринару громко погуди в гудок, и кто-нибудь к тебе выйдет.
– Откуда ты знаешь? – захныкал он. – Откуда ты знаешь, что я не останусь сидеть с дохлой кобылой на заднем сиденье?
– Не останешься, – успокоила его я. – Я позвоню и попрошу, чтобы к тебе кто-нибудь вышел. Не волнуйся, Чарли, просто езжай, и все!
Тревожные нотки в моем голосе воодушевили его, он покорно запрыгнул на водительское сиденье и опустил окно.
– Наверное, это любовь, – отчаянно произнес он. – Я тебе честно скажу: подобное я не сделал бы ни для кого, ни для одной женщины на свете.
– Мне тоже кажется, что это любовь, – прошептала я, наклонившись и ласково поцеловав его в губы. – И, по-моему, ты очень добрый человек. А теперь езжай!
С глубоким вздохом он тронулся с места, а я рванула обратно в дом, чтобы позвонить ветеринару. И еще я позвонила Киту на мобильник и сообщила плохие новости, но не слишком драматизируя. Я посоветовала ему не волноваться и не нестись сразу домой, так как Чарли мило согласился остаться с Рококо у ветеринара, а я вполне могу пока последить за домом.
– Но с ней все в порядке? – встревоженно спросил он. – Думаешь, она поправится?
– Уверена, – отрезала я, скрестив пальцы. – И знаешь, Кит, Чарли вел себя просто потрясающе. Он спас ей жизнь, клянусь богом.
Он даже не спросил, что Чарли делал в его магазине, но, наверное, догадался, и я подумала, что до его возвращения надо обязательно разгладить покрывало на кровати в комнате Тюдоров.
Примерно через час позвонил Чарли. Рококо пришла в сознание и теперь чувствовала себя «комфортно». У нее действительно наступила реакция на инсулин, и надо было отрегулировать его уровень. Видимо, ее нервная система не выдержала, поэтому она и отключилась.
– ЕЕ нервная система, – фыркнул Чарли. – Знала бы ты, что с моими нервами! Хватит с меня прерванных коитусов, Люси, я слишком стар для всего этого. Мы должны провести выходные в уютном загородном отельчике, все как полагается: никаких больных детей и собак, чуланов для швабр и королевы Тюдор. Только ты, я и закрытая дверь в чудесном маленьком гнездышке с отдельной ванной. Чтобы никто нас не отвлекал и я смог бы насладиться тобой сколько моей душе угодно. Что скажешь?
