Текст книги "Лазурь на его пальцах (ЛП)"

Автор книги: Кэрри Лонсдейл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Annotation

В день свадьбы Эйми отправилась не к алтарю, а на похороны. Казалось, боль от потери жениха никогда не унять, но по прошествии двух лет она встретилась с талантливым фотографом Яном Коллинзом, чьи талант и дружба позволили ей заново ощутить вкус жизни. Но в деле о смерти Джеймса по-прежнему много белых пятен. Его семья что-то скрывает, и Эйми не может отделаться от мысли, что Джеймс жив. Но главным потрясением оказывается пришедшая из Мексики открытка. На ней – картина художника по имени Карлос. Эйми не может отвести взгляд. Джеймс был художником. И она уверена на тысячу процентов, что это его произведение. Все вокруг твердят, что она сошла с ума, ее жених мертв, и только Ян Коллинз готов ей поверить. Эйми знает, он ее любит. Но… Джеймс. Джеймс – это лучшее, что с ней было.

Кэрри Лонсдейл

Часть первая

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Часть вторая

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25

Глава 26

Глава 27

Глава 28

Глава 29

Глава 30

Эпилог

notes

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

12

13

14

15

16

17

18

19

20

21

22

23

24

25

26

27

28

29

30

31

32

33

34

35

36

37

Кэрри Лонсдейл

Лазурь на его пальцах

Посвящается Генри,

проделавшему пять тысяч миль

ради того, чтобы меня найти.

Я люблю тебя!

Часть первая

Городок-жемчужина в предгорье Санта-Круз

Лос-Гатос, Калифорния

Глава 1

Июль

В назначенный день свадьбы моего жениха Джеймса привезли в нашу церковь в гробу.

Сколько лет я мечтала, как он будет ждать меня у алтаря, лучась той удивительной улыбкой, что всегда предназначалась мне одной и от которой всякий раз у меня внутри все замирало. Однако вместо того, чтобы шествовать по проходу между рядами скамей навстречу своему лучшему другу, своей первой и единственной любви, я очутилась на его похоронах.

Я сидела рядом со своими родителями в храме, полном его друзей и родственников. Они должны были бы стать гостями на нашей свадьбе – но вместо этого пришли почтить память человека, ушедшего из жизни так внезапно. Он был совсем молодым. Ему исполнилось всего-то двадцать девять.

И вот его не стало. Он ушел навсегда.

По щеке покатилась слеза, и я ее утерла уже порядком измятым бумажным платочком.

– Держи, Эйми. – Мама дала мне свежий платок.

– Сп-пасибо, – отозвалась я, всхлипывая от рыданий, и сжала его в кулаке.

– Это она? – кто-то произнес тихонько за моей спиной, и я невольно напряглась.

– Да, невеста Джеймса, – ответили шепотом.

– Бедняжка. С виду совсем молоденькая. А они давно были помолвлены?

– Точно не скажу, но знали друг друга с самого детства.

– Ну, надо же, детская любовь! – послышался удивленный вздох. – Как это прискорбно!

– Я слышала, его тело искали не одну неделю. Представляете? Так долго пребывать в полном неведении!

Не сдержавшись, я издала тихий стон, нижняя губа задрожала.

– Послушайте! Проявите хоть немного уважения! – резко прошипел папа сидевшим сзади дамочкам.

Поднявшись с места, он пробрался мимо нас с мамой, тыкаясь ногами нам в колени, снова сел – так, что я оказалась между ним и матушкой, – и привлек меня к себе, укрыв от досужих шепотков и любопытных взглядов.

Тут загудел орган, и похоронная церемония началась. Все поспешно встали. Я тоже медленно поднялась, ощущая себя разбитой и постаревшей, и вцепилась пальцами в скамью впереди, чтобы без чувств не повалиться обратно на сиденье. Все повернули головы к задней части церкви, где те, что несли гроб Джеймса, подняли на плечи свой скорбный груз.

Глядя, как неспешно и торжественно шествуют они за священником, я не могла не думать о том, что несут они нечто гораздо большее, нежели останки Джеймса – видимо, слишком изуродованные, чтобы держать гроб открытым. Наши с ним надежды и мечты, наше будущее, которое мы расписывали вместе, – все это теперь медленно и неотвратимо уплывало на их плечах. И планы Джеймса навсегда распрощаться с семейным бизнесом и открыть в нашем городе собственную картинную галерею. И моя мечта о маленьком ресторане, когда родители решат расстаться со своим заведением, уйдя на покой. И тот маленький мальчишка, которого я рисовала в воображении, представляя, как он весело топает между мною и Джеймсом, соединяя нас своими крохотными ручонками.

Сегодня все это должны были похоронить.

Меня сотряс новый, громкий судорожный всхлип, эхом отразившийся от стен церкви и перекрыв даже стихающие звуки органа.

– Я больше не вынесу, – хрипло произнесла я сквозь рыдания.

Все это было ужасно. Навсегда прощаться с Джеймсом – и, стоя во втором ряду, чувствовать, как взоры сожаления всех присутствующих в церкви буквально прожигают тебе спину. От тяжелой смеси запахов пота и ладана, вкупе со сладким, назойливым ароматом орхидей, которыми было искусно, в похоронном стиле, убрано все помещение, воздух там казался удушающим. Эти цветы были еще загодя заказаны для нашей свадьбы, но Клэр Донато, мать Джеймса, решила теперь использовать их для похорон.

Те же цветы, та же церковь. Церемония вот только совсем иная.

В желудке предательски дрогнуло, и, на всякий случай прикрыв ладонью рот, я попыталась пробраться мимо отца к проходу, но мама удержала меня за кисть, крепко-крепко ее стиснув. Она подхватила меня под руку, и я бессильно склонила голову ей на плечо.

– Ну, будет, будет, детка, – попыталась успокоить она меня.

Слезы безостановочно лились по моим щекам.

Наконец мужчины, несущие гроб, опустили его на металлическую подставку и вернулись на свои места. Томас, родной брат Джеймса, быстро скользнул на первую скамью, оказавшись возле Клэр, черный костюм которой и седые, туго собранные в пучок волосы были столь же строгими и натянутыми, как и ее неизменная стать. Фил, его двоюродный брат, вернулся к скамье, встав с другой стороны от миссис Донато. Обернувшись, он посмотрел на меня, качнув головой в знак приветствия. Я нервно сглотнула, отпрянув назад, отчего икры моих ног даже вдавились в деревянное сиденье.

Клэр тоже развернулась:

– Эйми…

Вздрогнув, я перевела взгляд на нее:

– Клэр…

С того момента, как пришла весть о гибели Джеймса, мы с ней почти и не общались. Клэр, потерявшая младшего сына, ясно дала понять, что мое присутствие слишком уж болезненно напоминает ей об этой горькой утрате. Так что, для нашего общего блага, я старалась держаться от миссис Донато на расстоянии.

Похороны между тем шли своим чередом, со всеми полагающимися ритуалами и гимнами. Я лишь вполуха слушала все, что там говорилось, едва вникая в церковные чтения. Едва закончилась церемония, я побыстрее выскользнула за дверь, пока никто меня не перехватил. Утешений и соболезнований я наслушалась уже столько, что хватит на две жизни!

Вскоре и прочие участники церемонии вышли на церковный двор. За арочным проемом, через который я пыталась потихоньку улизнуть, был виден стоящий в ожидании гроба катафалк. Обернувшись через плечо, я вдруг обнаружила недалеко от себя Томаса. Тот решительно прошагал под аркой и, обхватив меня обеими руками, крепко-крепко прижал к себе – грубая ткань его костюма даже царапнула мне щеку. Выглядел Томас почти как Джеймс – такие же темные волосы и глаза, такая же смуглая кожа. Он очень напоминал своего брата, казавшись его и более зрелой версией, – однако ощущала я его совсем иначе.

– Я рад, что ты пришла, – сказал он, дыханием шевельнув мои волосы.

– Едва смогла.

– Я знаю.

Томас увлек меня в сторонку от уже скапливающейся вокруг толпы, и мы остановились у пышно цветущей лианы кампсиса на самом краю прохода. Ярко-сиреневые цветки слегка покачивались на прогретом июльском ветерке. Капельки прибрежного тумана, обычно густо окутывающего Лос-Гатос в предутреннюю пору, давно высушило солнце. Уже сейчас было довольно жарко.

Чуть отстранившись, Томас крепко взял меня за плечи:

– Ну, как ты?

Я замотала головой и прижала язык к нёбу, силясь сдержать вырывающиеся рыдания. Сделав шаг назад, я высвободилась из рук Томаса:

– Мне надо идти.

– Всем нам надо. Поехали со мной? Отвезу тебя на кладбище, а после – на фуршет.

Я снова замотала головой. Он приехал к церкви с Клэр и Филом.

Томас тяжко вздохнул:

– То есть ты не едешь?

– Только на похороны. – Я нервно затеребила пальцами поясок на платье. Добраться туда я собиралась с родителями, на их машине, и с ними же предполагала и уехать. – Фуршет устраивает твоя мать. Там будут ее родственники и друзья…

– Они были и вашими с Джеймсом друзьями.

– Знаю, но…

– Я понимаю. – Он потянулся во внутренний карман пиджака и вынул сложенный листок бумаги. – Не знаю, когда в следующий раз тебя увижу…

– Я же никуда отсюда не уеду. Только потому что Джеймс… – Запнувшись на полуслове, я уставилась на свою обувь. Черные туфли на танкетке. Вовсе не белые атласные лодочки с открытым носком, что я предполагала надеть в этот день. – Ты всегда можешь мне позвонить. Или заехать в гости.

– Я собираюсь надолго уехать.

Я подняла голову:

– Да?

– Вот, это тебе.

Я развернула листок, и у меня перехватило дыхание.

Это был именной чек от Томаса. На очень крупную сумму.

– Что за…

У меня затряслись пальцы, а мозг отчаянно попытался переварить увиденные в чеке цифры. Двести двадцать семь тысяч долларов.

– Сразу после женитьбы Джеймс собирался огласить свою волю, но… – Томас потер пальцами подбородок и опустил руку. – Я ведь теперь остаюсь бенефициаром. Я пока что не получил средств с его банковских счетов – но все это стало бы твоим, за исключением его доли в «Донато Энтерпрайзес». У него просто не было возможности оформить эти детали в завещании.

– Я не могу принять эти деньги, – протянула я ему обратно чек.

Томас сунул руки в карманы.

– Нет, можешь. Сегодня вы должны были пожениться, и все это стало бы твоим.

Я снова заглянула в чек. Это была невероятная сумма.

– Если не ошибаюсь, твои родители скоро отойдут от дел, верно? Ты можешь выкупить их ресторан или же открыть свой собственный. Джеймс как-то обмолвился, что ты об этом подумываешь.

– Я еще не решила.

– В конце концов, можно попутешествовать, посмотреть мир. Сколько тебе, двадцать шесть? У тебя еще вся жизнь впереди! Займись тем, что сделает тебя счастливой… – Томас натянуто улыбнулся и посмотрел куда-то вдаль, через церковный дворик. – Мне надо идти. Береги себя, ладно? – И он быстро поцеловал меня в щеку.

Я ощутила легкое прикосновение его губ, но едва различила последние слова. Во дворе послышались разговоры гостей, да и мои мысли были уже далеко отсюда. «Займись тем, что сделает тебя счастливой». Я не представляла, что это такое может быть. Больше уже не представляла.

Я подняла голову, чтобы попрощаться с Томасом, но он уже ушел. Обернувшись, я увидела его на противоположной стороне дворика рядом с матерью и двоюродным братом. Словно почувствовав мой взгляд, Фил склонил голову набок и встретился со мной глазами. Нарочито приподнял бровь. Я нервно сглотнула. Склонившись вперед, он что-то прошептал на ухо Клэр, после чего неторопливо двинулся ко мне.

Воздух вокруг затрещал от зловещих искр, точно масло в раскаленной сковороде. Я услышала слова Джеймса – словно отголосок минувшего: «Давай скорей отсюда выбираться».

Быстро сунув чек в сумочку, я развернулась и выскользнула из церковного дворика к парковке. Я торопилась прочь от своего прошлого, совершенно не зная, что ждет меня в будущем. И притом даже понятия не имела, как мне отсюда уехать. Я же была без машины.

Я остановилась у края тротуара, взвешивая про себя, не лучше ли вернуться на церковный двор и отыскать родителей, когда ко мне вдруг приблизилась незнакомая блондинка, уже в возрасте, с отчаянно короткой стрижкой пикси:

– Мисс Тирни?

Я решительно отмахнулась от нее: еще одних соболезнований я бы уже не вынесла.

– Прошу вас, это очень важно!

Различив в ее голосе какую-то странную интонацию, я заколебалась.

– Я вас знаю?

– Я – друг.

– Друг Джеймса?

– Ваш. Я – Лэйси, – она протянула мне ладонь.

Какое-то время я смотрела на ее руку, потом подняла глаза на женщину:

– Прошу прощения, мы с вами уже встречались?

– Я здесь в связи с Джеймсом. – Она опустила руку и опасливо покосилась куда-то за плечо. – У меня есть кое-какая информация о том, что с ним случилось.

На мои глаза вновь навернулись слезы. Я глубоко вдохнула. От слез и рыданий, которым я предавалась все последние недели, из легких уже доносились хрипы. Джеймс обещал, что отлучится всего лишь на четыре дня – в короткую деловую поездку. Дескать, слетает в Мексику, свозит там клиента на рыбалку, за ужином проведет переговоры по контракту и вернется домой. Капитан яхты сказал, что видел, как Джеймс забросил удочку, а пока он проверял мотор, тот уже исчез. Вот так просто – взял и исчез.

Случилось это два месяца назад.

Несколько недель Джеймс считался пропавшим без вести и в конце концов был объявлен погибшим. По словам Томаса, его тело прибило к берегу. Возможно, Лэйси просто не слышала, что его тело обнаружили и дело об исчезновении закрыто?

– Вы опоздали. Он…

– Жив. Джеймс – жив.

Я ошарашенно уставилась на нее. Что она такое говорит?

– Посмотрите вон туда, – я указала рукой на катафалк.

Она проследила за моим жестом. У нас на глазах водитель захлопнул задние дверцы и, обойдя машину, забрался на свое сиденье. Закрыв дверь, он медленно поехал прочь, направляясь с прицерковной парковки к кладбищу.

С каким-то извращенным удовлетворением я перевела взгляд на женщину. Однако та, задержавшись глазами на следовавшем за катафалком черном седане, приглушенным, каким-то потусторонним голосом, точно одержимая, проговорила:

– Хотелось бы знать, что там, в этом гробу.

* * *

– Подождите! – закричала Лэйси, поспешив следом за мной по парковке. – Прошу вас, подождите!

– Уйдите прочь!

Я была готова разрыдаться, язык словно распух. Меня буквально выворачивало наизнанку, а назойливая блондинка явно не собиралась оставлять меня в покое. В отчаянии я посмотрела вдоль улицы. Мой дом находился меньше чем в миле отсюда. Может, мне стоило поторопиться домой?

К гортани резко подступила желчь.

«О боже!»

– Позвольте я вам объясню! – едва ли не взмолилась Лэйси.

– Нет. Не сейчас.

Зажав ладонью рот, я кинулась к большому фургону и за ним склонилась пониже. Все тело полыхнуло жаром, под мышками и под грудью стало влажно. Меня мутило, все внутри скручивалось и переворачивалось. Наконец я дернулась вперед, извергнув из себя желчь на перегретую солнцем мостовую.

В этот момент все, что я так долго удерживала глубоко в себе, как будто разом вырвалось наружу. Так и не полученное голосовое послание от Джеймса. Одинокие тревожные ночи в ожидании весточки, что он все-таки жив. И этот страшный звонок от Томаса, который я так боялась услышать. И его слова, что Джеймса больше нет…

А потом была Клэр, настоявшая, чтобы похороны состоялись в тот самый день, когда была назначена наша свадьба. Дескать, помещение церкви арендовано на эту дату, а родственники уже забронировали билеты. С чего бы им вдруг отменять или как-то перестраивать свои планы?

Новый приступ рвоты сотряс мое тело. Выворачивало меня до тех пор, пока не заныло сердце и желудок вконец не опустел. И тогда я разразилась безудержными рыданиями. От резких судорожных всхлипов, казалось, скручивало внутренности. Крупные тяжелые слезы падали на раскаленный асфальт, разлетаясь вокруг мелкими брызгами.

Отдаленной частью своего сознания я понимала, что мои силы уже на пределе. Расклеиться мне было бы лучше дома. И нарыдаться там вволю, крепко обхватив подушку Джеймса. Не здесь же, посреди парковки, в каких-то тридцати ярдах от целого сборища людей, да еще и с нависшей у меня над душой странной незнакомкой!

Наконец, обессиленная, я привалилась к фургону, присела на бампер.

Лэйси протянула мне бутылку воды:

– Еще неоткрытая.

– Спасибо.

Мои руки так тряслись, что никак не получалось обхватить пальцами крышку на узком горлышке. Тогда Лэйси забрала воду назад и, открыв бутылку, передала мне. На одном дыхании я вытянула сразу треть бутылки.

Из сумки на плече Лэйси извлекла сразу несколько бумажных платочков.

– Вот, возьмите. – Теребя ремешок сумки, она наблюдала, как я вытираю губы и прочищаю нос. – Вам лучше?

– Нет. – Я поднялась, собираясь отправиться домой.

Рука Лэйси снова, практически до локтя, скрылась в недрах сумки. Пошарив среди содержимого, она выудила наконец визитную карточку:

– Мне необходимо с вами поговорить.

– Мне не интересно то, что вы там продаете.

У нее вспыхнули щеки.

– Я ничего не продаю. Видите ли, есть кое-что… – Она вдруг запнулась и быстро оглядела ближайшее пространство на парковке, после чего вновь воззрилась на меня.

Я даже прищурилась, сраженная пронзительным взглядом ее лиловато-синих глаз. И тут же во мне заговорило некое шестое чувство: эта женщина явно что-то знала.

– Я ничего не продаю, – сухо повторила она, – и весьма сожалею о том, каким образом сообщила вам то, что сообщила. Однако это правда. Наведайтесь ко мне, пожалуйста, как только представится такая возможность.

Схватив меня за свободную руку, Лэйси решительно вложила в ладонь визитку, после чего отступила назад и исчезла за фургоном.

В этот момент послышались приближающиеся шаги – цоканье каблучков по тротуару.

– Вот ты где! – выдохнула запыхавшаяся Надя. – Мы уже тебя обыскались. Родители тебя разыскивают.

Ее каштановые волосы небрежными волнами рассыпались по плечам. Похоже, подруга так спешила, что ее прическа растрепалась.

Тут же возле нее остановилась и Кристен с тяжело вздымающейся после бега грудью. На чулках телесного цвета сбоку от голени кверху побежала стрелка.

А ведь они должны были быть на моей свадьбе подружками невесты.

– Что ты здесь делаешь? – спросила Кристен высоким и напряженным после пробежки голосом.

– Да я… – начала я и запнулась. Мне не хотелось сейчас объяснять, что я пряталась, преследуемая какой-то странной женщиной, и что меня в итоге вырвало едва ли не на туфли.

– Ты как? – не отступала Кристен.

Надя легонько толкнула ее локтем и кивнула на лужицу передо мной. При виде этого красноречивого аргумента, разбрызганного на асфальте, точно содержимое опрокинутой банки с краской, Кристен поморщилась.

– Господи, Эйми… – протянула она.

Я густо покраснела и опустила голову. Заодно прочитала наконец то, что значилось на визитке, которую мне вручила незнакомка:

Лэйси Сандерс

Консультант-экстрасенс. Профайлер.

Советы ясновидящей.

Убийства, исчезновение людей, неразрешимые тайны.

Помогу в поиске ответов на тревожащие вас вопросы.

Мое сердце обдало холодом, и я непроизвольно повернула голову в ту сторону, где скрылась Лэйси. Той уже, естественно, и след простыл.

– Что это у тебя? – спросила Надя.

Я дала ей визитку, и подруга возмущенно закатила глаза:

– Вот зараза, тебя уже эти чокнутые домогаются!

– Кто там? – заглянула ей через плечо Кристен.

Надя быстро сложила пополам визитку и убрала к себе в сумочку.

– Не будь наивной, Эйми. Кому-то обязательно захочется на тебе нагреться.

– Кому? – не поняла Кристен. – Что там такое на этой визитке?

– Ничего такого, на что бы нашей Эйми следовало тратить время.

«Надя права, – рассудила я, – эта Лэйси и правда чокнутая. С какой нервозностью она пыталась ко мне подъехать! Наверно, специально искала объявления о похоронах среди газетных некрологов».

Кристен мягко взяла меня за руку:

– Пойдем-ка, дорогая. Прихватим тебя с собой на кладбище. Только вот найдем твоих родителей, предупредим, что ты поедешь с нами. Ник уже ждет нас у машины.

«Ник. Муж Кристен. Лучший друг Джеймса. Джеймс…»

Я покорно двинулась следом за Кристен.

– Вообще-то я собиралась пойти домой…

Она выразительно взглянула на мои новые туфли на десятисантиметровом каблуке и вздернула тонко выщипанную бровь:

– Да уж, конечно.

* * *

После похорон Ник подвез меня до дома, и Надя с Кристен заботливо проводили меня в квартиру. Остановившись в прихожей, между входной дверью и столовой-гостиной нашего уютного трехкомнатного бунгало, я огляделась по сторонам. Кожаные, карамельного цвета кресла без боковин, диван из серовато-коричневого шенилла. Плоская телевизионная панель, вмонтированная внутрь большого шкафа цвета лесного ореха (с тех неведомых пор, как я последний раз смотрела телевизор, дверцы так и остались незакрытыми). Три вставленных в рамочки рисунка Джеймса украшали стену над длинной тумбой у входной двери.

Все было вроде бы на своих обычных местах – за исключением того мужчины, что когда-то жил здесь.

Я бросила ключи и сумочку на тумбу. Надя, гулко отстукивая в тишине дома каблуками, прошла через гостиную к кухне:

– Не хочешь чего-нибудь выпить?

– Чаю, пожалуйста, – отозвалась я и, скинув обувь, несколько секунд с наслаждением расправляла затекшие пальцы.

Надя достала блендер для коктейлей, черпнула из лоточка в морозилке кубики льда и кинула их в кувшин. Они тут же начали потрескивать, недовольно подлаживаясь под теплоту стенок сосуда.

– Может, чего-нибудь покрепче?

Я лишь пожала плечами:

– Конечно, давай. Все равно что.

Кристен посмотрела на нас, стоя у кофейного столика, рядом с которым успела скинуть туфли, и нахмурилась. Она уже удобно устроилась на кожаном кресле рядом с камином, подобрав под себя ноги. Я направилась в глубь дома к спальне, все время ощущая на себе ее внимательный взгляд.

Я прошла прямиком к стенному шкафу, где висела наша с Джеймсом одежда, и распахнула филенчатые дверцы. Мои вещи висели там рядом с его костюмами – угольно-черными, темно-серыми и темно-синими. Некоторые из них были в тонкую полоску, но в основном – однотонные. «Строгие костюмы», как он их называл. Как же они разнились с клетчатыми рубашками и джинсами, которые Джеймс обычно предпочитал надевать!

Проглядывая его гардероб, можно было подумать, что он принадлежит двум совершенно разным людям. Мне и самой порой казалось, что живу я с двумя разными мужчинами. Тот, что работал в «Донато Энтерпрайзес», был слишком официален и сдержан в сравнении с вольным художником с закатанными рукавами и до локтей измазанными краской руками.

Я же любила их обоих.

Прижавшись носом к его любимой голубой рубашке, я глубоко вдохнула. Густой амбровый аромат его одеколона с нотами сандалового дерева смешивался с запахом скипидара, которым он оттирал кисти и шпатели. Эта рубашка была на Джеймсе в последний раз, когда он брался за краски, и теперь, закрыв глаза, я словно воочию увидела, как при энергичных движениях кистью перекатываются под бледно-голубой хлопковой материей его крепкие натренированные мышцы.

– Не хочешь поговорить? – спросила Кристен за моей спиной.

Я молча помотала головой и, развязав узел на поясе, скинула с плеч платье. Оно мягко опустилось на пол у моих ног. Потянувшись к шкафу, я вытащила оттуда футболку и спортивные брюки Джеймса, которые прибрала себе еще в старших классах, и тут же в них оделась. Когда я натянула футболку, меня вмиг окутало ласковым теплом – ткань плотно прилегла к спине, и мне показалось, словно меня обнял сам Джеймс.

«Я никогда не забуду тебя, Эйми».

На душе стало еще хуже, и я вновь судорожно всхлипнула.

За моей спиной скрипнули половицы, тихо простонала кровать. Я закрыла дверцы шкафа и обернулась к Кристен. Она привалилась спиной к изголовью кровати, вытянув себе на колени подушку. Подушку Джеймса.

У меня бессильно поникли плечи:

– Мне его не хватает.

– Я знаю, – кивнула она и похлопала ладошкой по кровати рядом с собой.

Я тоже забралась на постель и, дотянувшись до изголовья, пристроилась головой к плечу подруги. Она прижалась щекой к моей макушке. Так мы с ней сиживали временами еще с тех пор, как мне было лет пять, – прильнув друг к другу и поверяя свои девчоночьи секреты. В последние же два месяца мы с Кристен сидели так особенно часто. Она была старше меня на пару лет и все мое отрочество и юность была для меня, единственного ребенка в семье, вместо сестры.

– Потом станет легче. Обещаю. – Она мягко обхватила меня за плечи.

От ее слов у меня опять полились слезы. Кристен поспешно нашарила на прикроватной тумбочке бумажные платки. Взяв сразу несколько, я высморкалась. Она убрала с моего виска влажные пряди и, тоже прихватив платочек, промокнула уголки глаз. Усмехнувшись сквозь слезы, Кристен выдавила улыбку:

– Совсем мы с тобою расквасились, верно?

Вскоре мы вдвоем уже отправились к Наде в кухню и за «Маргаритой» стали потихоньку рассказывать разные истории из нашей с Джеймсом детской и юношеской поры. После нескольких часов воспоминаний и приличного числа коктейлей с текилой Надя повалилась на диван и в считанные секунды засопела. Вторая подружка к тому времени уже спала в моей кровати. И вот тут-то, в доме, погруженном в полумрак и освещенном лишь слабым светом свечей, давно уже зажженных Кристен, я почувствовала себя совершенно одинокой. Осторожно приподняв ноги Нади, я села на диван и положила ее лодыжки себе на колени.

Было уже десять вечера. Если бы все было хорошо, в этот час я была бы в объятиях Джеймса, который вел бы меня в свадебном танце по залу, мерно покачиваясь под нашу с ним любимую битловскую песню – «Two of Us»^[1].

Надя что-то забурчала во сне, ерзая на диване. Потом поднялась и пошаркала в гостевую спальню, волоча за собою плед. Я же заняла ее место и вскоре унеслась мыслями прочь.

Я стала думать о Джеймсе. Зачем он тогда отправился в Мексику? Почему не подождал нашей свадьбы или не отправил вместо себя Томаса «обрабатывать клиента»? Ведь это же Томас – президент компании «Донато Энтерпрайзес», и как раз его обязанность обеспечивать все операции по импорту и экспорту мебели. Джеймс же как финансовый директор отвечал лишь за ведение бухгалтерии, а уж никак не за переговоры по контрактам. Однако он упрямо стоял на том, что именно он, а не кто-то другой, сумеет поладить с этим особым клиентом. Улетел он на следующий день после того, как я разослала приглашения на нашу свадьбу.

Мои веки стали тяжелыми, мысли сумбурно закружились, и я медленно окунулась в сон. Мне привиделась та женщина на парковке. Она была одета в черное с головы до пят, а глаза лучились радужным сиянием. Словно в мольбе, она воздела руки. Ее губы зашевелились, произнося некое заклинание. От его мелодичного напева воздух вокруг Лэйси вдруг задрожал, и у самых ее ног появилось лежащее тело. Тут же тело зашевелилось – и в этот миг я осознала, что лежит там не кто иной, как Джеймс. И что Лэйси возвращает его из мира мертвых.

Глава 2

– А ты что здесь делаешь? – раздался у самого моего уха звучный папин баритон.

Я невольно вздрогнула и, обернувшись, взглянула на отца. Он в свою очередь пристально уставился на меня, опустив испещренные веснушками руки вдоль массивного туловища. Дверь за его спиной, отделявшая кухню нашего «Старого ирландского козла» от обеденного зала, то и дело распахивалась, скрипя петлями всякий раз, когда кто-то в нее проходил.

Был понедельник – спустя два дня после похорон Джеймса, – и, как всякое утро с тех самых пор, когда я начала работать в родительском пабе, я встала в пять утра. И как всякое утро после исчезновения Джеймса, я понуро поднялась из постели и потащилась в ванную. Потом нацедила себе кофе из кофеварки, которую, сама не помню как, заправила еще с вечера. Наконец добрела до машины, кирпично-красного «нью-битла», и покатила к «Старому ирландскому козлу» – довольно престижному в нашем городке пабу-ресторану, которым мои родители обзавелись еще до моего рождения. Я, можно сказать, выросла в этом ресторане, намывая здесь полы и заставляя полки. Со временем я перебралась на кухню, где работала бок о бок с мамой, шеф-поваром, и Дэйлом, ее незаменимым су-шефом. Дэйл как раз и вырастил из меня пекаря-кондитера. Специализацией же моей со временем стала выпечка булочек и хлеба. Закончив кулинарную академию в Сан-Франциско, я вернулась к маме уже как су-шеф на место Дэйла, занявшего место шеф-повара в одном из старейших заведений в Кембридже, штат Массачусетс. «Такая возможность выпадает лишь раз в жизни», – так он объяснил мне причину своего ухода.

Постепенно включившись в окружавшее меня кухонное пространство «Старого козла» с большими промышленными печами и плитами из нержавейки, с холодильной комнатой и примыкающей к ней морозильной камерой, с многочисленными кастрюльками, горшками и тарелками, удобно расставленными и всегда находящимися под рукой, я почувствовала себя так, будто меня разбудили уже второй раз за день. Люминесцентные лампы жужжали над головой, точно пчелиный рой. Из висевшего неподалеку радио раздавались негромкие звуки утренней программы местного канала. И хотя я с трудом разбирала произносимые ведущим слова, сама каденция его интонаций была насыщенной и приятной. Все вокруг было знакомо. Как будто обычное рабочее утро – которое, по сути, вовсе не было обычным.

Папа вопросительно смотрел на меня, заметно нервничая из-за моего молчания. Я стояла у выпечного блока в окружении уже хлебов и булочек, вымешивая кулаками массу тепловатой субстанции, обсыпанной мукой, которой, словно белой пудрой, была сплошь запорошена столешница.

– А который час? – хрипло спросила я.

Папа продвинулся в глубь кухни.

– Девять.

То есть прошло уже три часа после того, как я вышла из дома.

В голове быстрой чередой картинок промелькнуло, как я паркую машину, снимаю сигнализацию, собираю необходимую посуду, смешиваю ингредиенты. То, что остается в памяти после любого утра из целой тысячи дней.

Я вытянула руки из теста, отчего оно звучно чавкнуло. Липкая масса комками пристала к моим пальцам, забилась под ногти. Я энергично потерла ладони друг о друга, однако тесто упрямо не желало скатываться с моих рук.

Обычно я очень любила уединение по утрам – даже порой тосковала по одиночеству, – когда замешивала тесто на целый день вперед. Еще с тех давних пор, как мама дома на кухне учила меня делать выпечку, для меня это стало своего рода ритмическим забытьем. Такое однообразное занятие позволяло сознанию плыть куда-то своим путем – прикидывать дела на день, планировать будущее, думать о прошлом. Вот только сегодня это никак не получалось. Тесто пристало к моим ладоням, точно комок жвачки к подошве, и это ужасно раздражало. К тому же было крайне досадно, что это напоминало о том, что все те долгие часы, когда я планировала свое будущее, оказались лишь напрасной тратой времени. Будущего больше не существовало.

Я еще усерднее принялась счищать тесто с ладоней, даже пытаясь соскребать его ногтями.

Вскоре рядом появился отец с мокрым полотенцем и принялся сам оттирать мои руки. Этот его жест показался мне очень трогательным, наполненным отеческой заботой. Стараясь не травмировать мою кожу, он старательно оттирал мои руки. Но через минуту его нежная забота разозлила меня еще сильнее. Мне не хотелось, чтобы со мною обращались как с фарфоровой куклой. А потому, резко высвободив руки и рывком дернув к себе полотенце, я стала что есть силы отчищать руки полотенцем.