Текст книги "Падение Калико (ЛП)"

Автор книги: Кери Лэйк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 18 страниц)

Глава 21

Когда вид начинает вымирать, возникает врожденная потребность в повторном заселении. Передать свои гены следующему поколению. Они становятся агрессивными. Иррациональными. Решительными.

Это мир, в котором я живу. Мир, уничтоженный болезнью до такой степени, что живая, здоровая популяция сократилась до небольших групп выживших. И самки в этих маленьких группах становятся производителями. Вот почему в наши дни у девочек менструации начинаются уже в возрасте десяти лет, в отчаянной попытке матери-природы спасти наш вид.

Как бы я ни отрицала это, биологически, есть причина, по которой меня привлекает Валдис. Сильный. Внушительный. Мужественный. Он обеспечил бы мое выживание, и наши дети тоже выросли бы сильными. Я знаю, именно поэтому сейчас я тоскую по нему больше, чем когда-либо. В моей груди постоянно трепещет при мысли о нем, и мой рот наполняется слюной, когда я представляю этот пряный, металлический привкус на моем языке. Прошло два дня с тех пор, как я в последний раз видела его, с тех пор, как я поцеловала его и почувствовала его руки на своем теле.

Прошлой ночью он приснился мне, и я проснулась в холодном поту, с горящими бедрами, дрожа, словно от какой-то необъяснимой болезни.

Как это ни странно, я могу понять тягу – пустую дыру внутри меня, которая жаждет быть заполненной. Чего я не могу объяснить, так это боли в животе, которые никак не утихают – тугое, сводящее ощущение, из-за которого я согнулся пополам, когда лежу на каталке, прижав руку к животу. Это не похоже ни на что, что я когда-либо чувствовала раньше.

– Это течка. Поправляя свои черные очки в тонкой оправе, доктор Тимс, человек стоический и лишенный чувства юмора, придвигает стул к кровати.

– У вас течка.

– Жара? Что это значит?

– Это репродуктивный процесс, чаще наблюдаемый у самок подкласса млекопитающих териевых.

– Что? Еще один приступ боли пронзает мой живот, и я вскрикиваю, почти плача, когда она отдается в тазовые кости.

– Были ли у тебя какие-нибудь сексуальные мысли в последние пару дней?

Мои мысли возвращаются к сну, который я видела прошлой ночью, с Валдисом, толкающимся во мне, в то время как я лежала, крича от чего-то среднего между удовольствием и болью.

– Пара.

– Это продлится примерно три-четыре дня. Возможно, вы почувствуете некоторое облегчение, когда… Он прочищает горло во второй раз, одновременно поправляя очки на носу.

– Самостимуляция. Также может помочь плотное сведение бедер вместе.

– Я… никогда не слышала об этом раньше.

– Это потому, что это не типично для человеческих самок. У них нет течки. Овуляция более скрытая.

Я хмуро смотрю на него.

– Итак, почему это происходит со мной?

Его лицо становится таким же бесстрастным, как и голос, когда он говорит:

– Боюсь, это все, что я могу вам сейчас сказать. Пожалуйста, возвращайтесь в свои казармы или на задание.

– Доктор Эрикссон попросил о встрече со мной после моего осмотра.

– Понятно. Раздраженно вздохнув, он опускает взгляд и снова поправляет очки.

– Возможно, если ты решишь не упоминать при нем об эструсе, я сделаю то же самое. Я попрошу его освободить тебя от альфа-клеток на несколько дней на основании… острого начала диареи и рвоты?

Я фыркаю от серьезного тона его голоса, когда он говорит это. Как будто слушаю компьютерный голос, рассказывающий анекдот. И все же мысль о том, что я не увижу Валдиса, беспокоит меня. Я чувствую, что, если я не увижу его в ближайшее время, все мое тело охватит пламя. Странно, как я стала страстно желать его последние пару дней, что я полагаю, теперь имеет хоть какой-то смысл, учитывая объяснение доктора Тима.

– Каковы были бы последствия участия в альфа-клетках?

– Течка – это триггер для самцов к спариванию. В последний раз, когда подопытную отправили в клетки во время течки, ей потребовалось наложить несколько швов.

Нила. Вот почему Кадмус напал на нее.

За все время, что я здесь, я не думаю, что доктор Тимс когда-либо говорил мне больше двух слов. Обычно его лицо – последнее, что я вижу перед тем, как меня выставляют, и первое, когда я просыпаюсь. Он всегда был несколько холодным и отстраненным человеком, и меня удивляет, что он поделился этой информацией, хотя я не осмеливаюсь предположить, что его это волнует. Никому из докторов в этом месте по-настоящему нет дела до дикарей, которых они притаскивают из Мертвых Земель, иначе они не делали бы тех бесчеловечных вещей, которые они делают с нами.

– Пожалуйста. Скажи мне, почему это происходит со мной.

Вместо ответа он отворачивается от меня, но я тянусь к его руке, снова привлекая его внимание к себе.

– Пожалуйста.

Снимая очки, он зажимает переносицу, затем фыркает, прежде чем снова надеть их.

– Вы больше не приспособлены для того, чтобы выносить человеческую беременность. Твоя матка была модифицирована для оплодотворения Альфой.

– Что? Слова проникают мне под кожу, пробираясь сквозь кости, как яд.

– Почему? Зачем ты это сделал?

– Чтобы привить послушание. Альфа будет сражаться, чтобы защитить свою самку, но он будет готов отдать свою жизнь, чтобы защитить свою беременную самку.

– Я не понимаю. Альфы сражались. Легко. Они самые сильные в Мертвых Землях, верно? Почему они должны быть готовы полностью пожертвовать собой?

Он вздыхает, бросая украдкой взгляд на одного из других врачей, проходящих мимо приоткрытой занавески. Кивнув, он прочищает горло и понижает голос.

– Вы знаете, почему здесь была построена эта больница?

Я качаю головой, боль в животе утихает из-за вызванного им любопытства.

– Это нулевая земля. Где началась выемка грунта. На самом деле случайно. Когда строили Шолен, один из рабочих раскопал капсулу, которая была заключена в кокон. Первые, кто был заражен Драджем, являются носителями чистейшей формы патогена. Чтобы предотвратить его распространение, под пустыней было построено сооружение, эта самая больница. С тех пор он был запечатан, но мы считаем, что лекарство заключено в тех ранних образцах.

– Итак, почему ты не распечатал его? Зачем использовать людей в качестве подопытных кроликов, когда у тебя под ногами лекарство?

– Потому что ранние инфицированные самые жестокие из всех. И чтобы добраться до лекарства, нам придется пройти мимо них. Хотя мы не знаем как, мы знаем, что их число выросло.

– Вы хотите использовать альфы для извлечения образцов.

Его молчание отвечает за него, и от мрачного выражения его лица у меня скручивает живот.

– И чтобы заставить Альф подчиниться, ты решил, что если я забеременею, это даст им цель.

– Альфы склонны к саморазрушению в изоляции. У нас было несколько случаев самоубийства среди них. Некоторые позволяют убивать себя либо в результате наказания, голода, либо на тренировках. Некоторые убегают во время рейдов. Было показано, что товарищеские отношения и целеустремленность повышают уступчивость. Наиболее эффективными оказались глубоко укоренившиеся человеческие потребности.

Я знаю это больше, чем кто-либо другой. Узнав о моей сестре, у меня больше нет цели или разума.

– Ты родом из Шолена, верно?

– Да.

– У тебя есть семья?

– Да. Жена и сын.

– Вот почему ты это делаешь? Это твоя цель в твоих маленьких экспериментах над молодыми девушками. Дикарками.

Опустив взгляд, он кивает.

– Если я откажусь, мои жена и сын пострадают. Когда его глаза снова встречаются с моими, в них печаль человека, у которого, возможно, действительно есть душа.

– В какие ужасные времена мы живем, когда любовь – это проклятие, которое можно использовать для ненависти.

Это правда. Каждого человека, которого я любила, я потеряла. И я боюсь, что мои внезапные чувства к Валдису могут означать для нас обоих.

Доктор Эрикссон сидит за своим столом напротив меня, его ручка яростно танцует по листу бумаги. Минуту спустя он захлопывает папку, которая была разложена перед ним, и улыбка растягивает его губы. – Ну, как ты себя сейчас чувствуешь?

– Все еще тошнит. Как и обещал, доктор Тимс прислал записку, освобождающую меня от альфа-клеток. По крайней мере, это даст мне пару дней, чтобы подумать о том, как мне следует обратиться к Валдис. Хотя я чувствую себя с ним в полной безопасности, я не могу позволить себе играть в эту игру, в этот жестокий и порочный заговор, чтобы использовать его чувства ко мне как причину пожертвовать своей жизнью. Выполнять их приказы за его счет.

– Это позор. Валдис очень хотел, чтобы ты вернулась в его камеру. На самом деле, он стал немного воинственным по этому поводу.

– Как же так?

– Отказывается есть. И нам дважды пришлось усмирять его за последние два дня за то, что он набросился.

Я вспоминаю разговор доктора Тимса о том, как они становятся склонными к самоубийству без дружеского общения. Как это было бы отвратительно, если бы он поранился из-за того, что я отказалась его видеть.

–Это всего на несколько дней, я уверена.

– Несколько дней, – вторит он тоном, который выводит меня из себя. Он откидывает голову назад, ноздри раздуваются, как будто он чувствует запах моей лжи в воздухе.

Если бы это было возможно, мой желудок скрутило бы еще сильнее.

– Я когда-нибудь показывал тебе, что случилось с Нилой после ее первой встречи с Кадмусом?

Я не хочу знать, но последствия, которые скрываются за его словами, пробуждают мое любопытство, и я качаю головой.

– Пойдем со мной. Поднимаясь со стула, он выводит меня из своего кабинета и ведет по коридору мимо комнат с большими окнами, где, по-видимому, проводятся хирургические процедуры, поскольку персонал внутри собирается вокруг кроватей, накрытых белыми простынями.

– После ее встречи мы узнали, что у нее началась течка. На самом деле это была ошибка с нашей стороны. После нападения ее вылечили и перевели в другую комнату для наблюдения. Он останавливается перед закрытой дверью и, улыбаясь, поворачивает ручку, чтобы открыть ее.

Пьянящий, сладкий аромат витает в воздухе, вызывая во мне волнение. Мое сердце учащает ритм, когда мы приближаемся к Ниле, которая неподвижно лежит на кровати, рот заклеен белой полоской скотча, руки и ноги стянуты кожаными ремнями, а из ее плоти торчат трубки.

– Мы надеялись снова познакомить ее с Кадмусом после того, как она выздоровеет и у нее спадет течка. Ей сняли швы, но сейчас двадцать шестой день.

– Двадцать шесть дней течки?

Он берет планшет с краю ее кровати и переворачивает страницу.

– Мы дали ей успокоительное, но она просыпается каждые тридцать минут, как по часам, от мучительной боли.

В этот самый момент мой живот пронзает острая боль, и я кладу туда руку, хмуро глядя на нее сверху вниз.

– Почему? Что случилось?

– Наука в лучшем случае приблизительна. Человеческое тело – очень сложная структура, и когда вы с ним возитесь, что ж, оно не всегда играет по правилам науки. Похоже, гормоны, вырабатываемые во время течки, уравновешиваются только химической реакцией, которая происходит при введении мужской спермы. К сожалению, мы не узнали об этом, пока не стало слишком поздно.

– Слишком поздно?

Он откидывает простыню, чтобы показать круглую выпуклость в платье Нилы, там, где должен был быть ее живот.

– Она беременна?

– Нет. То, что ее матка раздулась из-за ложной беременности, – лучшее объяснение, которое у нас есть на данный момент.

– Разве ты не можешь…. Разве ты не можешь ввести ей… сперму?

– Очень хороший вывод, моя дорогая. Да, мы вполне могли бы ввести ей сперму, и, возможно, она почувствовала бы некоторое облегчение. Возможно, даже настоящую беременность. К несчастью для нее, природа этого средства – наука. Мы используем это как возможность наблюдать за циклами течки у наших испытуемых женщин. Чтобы в будущем мы могли модифицировать наши процедуры. Возможно, я не упоминал … Доктор Тимс является ведущим исследователем этого проекта.

Тошнота смешивается с болью в животе, и я наклоняюсь вперед, опираясь рукой о кровать Нилы, чтобы не упасть в обморок. Он солгал мне. Этот ублюдок солгал мне, чтобы у него была еще одна гвинейская свинка для изучения.

Кровать сотрясается, привлекая мое внимание к Ниле, которая, кажется, охвачена припадком. Ее веки широко распахиваются, как будто в ужасе. Приглушенные крики не в состоянии преодолеть барьер у ее рта, и она слегка приподнимает голову с подушки, умоляюще приподнимая брови. Ее живот булькает и ерзает под платьем, пальцы растопырены и сжимаются в кулаки.

Я являюсь свидетелем того, что должно быть ее адом.

– Помогите ей. Пожалуйста, помогите ей!

Наклонив голову, доктор Эрикссон продолжает наблюдать за ней, казалось бы, его не трогают ее мучения. – Это скоро пройдет. Так всегда бывает.

Я тянусь к ее руке, ее вид доводит меня до слез, и когда она откидывает голову назад, вены на ее шее вздуваются, как линии на карте. Барьер у ее рта раздувается от ее крика, но не ломается.

– Мы обнаружили, что эти эпизоды были как разрушительными, так и расстраивающими персонал.

Глядя на нее сверху вниз, я скриплю зубами, жалея, что у меня не хватает смелости схватить что-нибудь в комнате и ударить его ножом прямо здесь. Чтобы доставить Ниле удовольствие наблюдать, как он заливает ее кровью. Еще несколько секунд ее извиваний, и кровать оседает. При порыве воздуха через нос она, кажется, снова погружается в неподвижность, и ее хватка на моей руке ослабевает.

– Боль невыносима. После этого она неизбежно теряет сознание, но через тридцать минут все будет примерно так же, – говорит он, записывая что-то в блокнот.

–Итак, что ты там сказала? Еще несколько дней, и ты должна быть готов к следующему визиту с Валдисом?

Я смотрю вниз на Нилу, чей живот стал еще больше, чем всего несколько минут назад. Через тридцать минут она перенесет ад следующего приступа, и он вырастет еще больше. Сквозь пелену слез я опускаю взгляд в пол.

– Я чувствую себя лучше, доктор.

Глава 22

Нервная щекотка дрожит в моей груди, когда Медуза ведет меня по темному коридору. Стук в железные двери, когда мы проходим мимо, гораздо более яростный, чем раньше, и приглушенное рычание – это верная ставка, что каждый Альфа на этом этаже знает, что у меня течка.

– Как дикие собаки. Медуза качает головой, когда мы направляемся к камере в конце.

– Это ужасная идея.

Ее комментарий был бы несколько трогательным, возможно, даже заставил бы отступить, если бы я не была свидетелем последствий, проявляющихся в агонии каждые тридцать минут.

– Валдис не причинит мне вреда. Я уверена в этом. У него были все возможности посмотреть, как я умираю от рук этого существа, но он этого не сделал.

– Возможно, не как общее правило. Но в игре есть примитивные характеристики, касающиеся этих Альф. Вещи, которые мы даже не начали понимать о них. Имейте в виду, что хотя они могут быть людьми, они также являются переносчиками того же патогена, что и Рейтеры, и мы все можем оценить желание избегать одного из их гнезд.

– Если ты…. Если ты пытаешься заставить меня чувствовать себя лучше из-за этого, это не работает. У меня нет выбора, если только я не хочу закончить, как Нила.

При упоминании ее имени Медуза вздрагивает и испускает вздох.

– Честно говоря, я не знаю, какое из двух зол меньшее.

Возможно, в Медузе все-таки осталась толика человечности. С улыбкой я похлопываю ее по плечу, жест, который, кажется, пугает ее.

– Я думаю, есть только один способ выяснить. Вот почему я здесь, верно? Гвинейская свинка.

– Будь осторожна. Я подозреваю, что правила на данном этапе не принесут особой пользы. Просто… постарайся не подтолкнуть его к чему-нибудь насильственному. Она поворачивается лицом к стене и кладет руку на контур.

Лязг сзади сводит мои мышцы, и я оборачиваюсь, чтобы увидеть небольшую вмятину в двери Кадмуса. Еще один лязг, еще одна вмятина. Он разочарованно рычит, и Медуза слегка подталкивает его локтем.

– Заходи. Чем скорее это закончится, тем лучше.

Кивнув, я вхожу в комнату Валдиса, и дверь со щелчком закрывается за мной, сужая свет до одного луча.

Нервы пронизывают мое тело, я делаю шаг вглубь его камеры, приближаясь к темной тени в углу. – Валдис?

Прикрывая рот рукой, я вспоминаю видео, когда Нила окликнула Кадмуса во время течки. Спусковой крючок.

– Так, так. Что у нас здесь? Голос не принадлежит Валдису, и когда Кадман выходит на свет, мое тело становится ледяным.

– Кажется, мышь упала в змеиную нору.

– Где Валдис?

– Доктор Эрикссон подумал, что было бы интересно немного сменить тему. Он поднимает подбородок вверх, привлекая мой взгляд к серебряной ленте, как у Валдиса, вокруг его шеи. Он принюхивается, закрывая глаза с улыбкой.

– Боже, ты так вкусно пахнешь, что хочется есть, малышка. И я намерен попировать. Все. Ночь. Долгая.

Он кренится ко мне, и я отскакиваю на шаг назад.

– Подожди. Просто… подожди минутку.

– Одна минута ожидания – это на минуту меньше того, что я смогу быть внутри тебя.

Еще один шаг ко мне, и я протягиваю руку, каким бы бесполезным ни был этот жест.

– Я…. Я видел Нилу. Она в агонии без тебя. Они пытают ее.

Вспышка боли танцует на его лице, и тогда я понимаю, в какие бы моменты он ни был с ней, что-то внутри него сумело привязаться к ней. Однако так же быстро, как и появляется, выражение его лица исчезает обратно, становясь выражением чистой похоти.

– Я ничего не могу с этим поделать. Кроме того, я никогда не хотел Нилу. Я хотел тебя.

Еще два шага, и я загнана в угол, точно так же, как когда он держал меня в комнате наблюдения несколько дней назад. Руки прижаты к стене. Его большое тело прижато к моему.

Он зарывается лицом в изгиб моей шеи и вдыхает.

– Ах, черт. Ты пахнешь персиками и киской. Мое любимое блюдо.

– Ты изнасиловал ее. Ты чуть не убил ее.

Он отстраняется от меня еще раз, пока не становится видно его лицо.

– Возможно, тебе следует спросить доброго доктора о его намерениях в отношении Нилы.

– Что ты имеешь в виду?

– Мне было приказано не прикасаться к ней. Не приближаться к ней. Они хотели посмотреть, как она переносит боль при течке, когда от нее не избавляются. Уголок его рта кривится в легкой улыбке.

– Я не из тех, кто выполняет приказы. Кажется, я был недостаточно быстр, однако, до того, как ворвался Легион. Его взгляд опускается к моей груди, и он облизывает губы.

– Я бы, конечно, сменил ее, но мне требуется немного больше времени, чтобы закончить. Проводя пальцами по моему горлу и ключице, он изучает мои глаза, как будто оценивая эффект от его прикосновения, который я отчаянно пытаюсь игнорировать.

– Две дюжины ударов плетью были моим наказанием за вмешательство в их маленький эксперимент. И она все равно страдала. Я не святой. Но я бы избавил ее от этой боли. Когда его большой палец касается моего соска через ткань, у меня вырывается тихий стон, который, кажется, делает шире его улыбку.

– Точно так же, как я избавлю тебя от твоего сейчас.

– Нет, не делай этого, Ка… Я резко обрываю себя, чтобы не провоцировать его еще больше, чем он есть.

– Назови мое имя. Я хочу услышать, как ты это произносишь.

Качая головой, я отворачиваюсь от него, когда его рука скользит вниз по моему телу, к бедрам. Боль в моем животе превращается во что-то другое. Что-то, от чего мне хочется прижаться к стене и исчезнуть. Волна влаги трется о мои бедра, пока я изо всех сил пытаюсь удержать его руки там, где у меня болит больше всего, усугубляя стыд, пронизывающий меня. Когда его пальцы скользят по намокшему хлопку, моя спина становится такой же жесткой, как стена позади меня.

– О, смотри, что я нашел, милая девочка. Он проводит пальцами по моим трусикам, прокладывая туннель между половыми губками, и я вздрагиваю. Не от страха или отвращения, а от чего-то другого. Кое-что, в чем я бы не осмелилась признаться вслух.

– Я могу заставить тебя чувствовать себя лучше, Калитея. Я могу унять боль и заставить тебя чувствовать себя чертовски хорошо. Звук моего имени, слетающего с его языка, неправильный. Это неправильно, и это правильно, и у меня слишком кружится голова от желания, чтобы отличить одно от другого.

– Нет. Слово срывается с моих губ на автопилоте, и я благодарна, потому что мой мозг слишком захвачен ощущением.

–Послушай меня, – шепчу я, чтобы не быть услышанной камерами.

– Они хотят, чтобы ты сделал это. Первого Альфу, который оплодотворит меня, отправляют в туннели внизу.

Он усмехается, просовывая руку мне под трусики, где его пальцы скользят по моей чувствительной и набухшей плоти. Когда я выгибаюсь навстречу ему, извиваясь от его прикосновений, давая ему именно то, чего он хочет, его губы растягиваются в порочной улыбке.

– Какие туннели.

– Там, где они хранят лекарство. Его охраняют примитивные Бешенные. Более жестокие, чем мутации.

Не сводя с меня глаз, он наклоняет голову и оглядывается туда, где, как я предполагаю, в комнате спрятаны камеры.

– Если я забеременею, это даст тебе цель. Это то, чего они хотят. И он выбрал тебя первым на случай, если это не удастся. Я только подозреваю, что это так, но подергивание его глаза говорит мне, что я, возможно, права.

Его глаза смотрят вдаль в безмолвном созерцании, как будто он складывает кусочки запутанной головоломки у себя в голове. Движение его челюсти сопровождается раздуванием ноздрей, и он вытаскивает руку из моих штанов, засовывая пальцы в рот. На одну короткую секунду вспышка экстаза танцует на его лице, рассеивая тьму, которая была до этого.

– Мммм. Жаль, на самом деле. У меня такое чувство, что трахаться с тобой было бы невероятно.

Дыхание вырывается из меня со вздохом облегчения, и когда он отворачивается от меня, я снова могу двигаться легко.

– Охрана! – кричит он, разочарованно опустив плечи и не сводя с меня глаз.

– Уберите эту суку из моей камеры. Сейчас же!

Секунды тикают, прежде чем дверь со щелчком открывается. Медуза даже не удосуживается взглянуть на меня, когда я прохожу мимо нее. На другом конце коридора я замечаю вмятины в двери Кадмуса. По крайней мере, еще трое с тех пор, как я впервые вошла в камеру. Я предполагаю, что именно туда они поместили Валдиса.

Я не знаю, что лучше. Пойти к нему и втянуть его в эту отвратительную игру или пожертвовать собой, оказаться привязанной к кровати, как Нила.

– Я могу открыть дверь, если вы хотите его увидеть. В голосе Медузы слышится небольшая неуверенность, как будто она смирилась с последствиями такого поступка.

Я качаю головой.

– Мне нужно немного прилечь.

– Умная девочка. Умница. Умница. Умница. Умница. Несмотря на улыбку на его лице, гнев явно пробивает брешь в терпении доктора Эрикссона, что видно по резкости его тона.

– Ну, мы не можем отправить тебя к Титусу. Он не приблизится к тебе без благословения Валдиса. Что означает, что ты победила. Ты победишь, и Валдис получит тебя полностью в свое распоряжение.

Нахмурившись, я поднимаю на него взгляд.

– Я выигрываю? Обхватив пальцами спинку стула, я ерзаю в жалкой попытке стряхнуть нарастающий гнев и наклоняюсь вперед.

– Я выигрываю? У меня есть выбор: забеременеть от Альфы, чтобы ты мог использовать его, или быть привязанной к каталке для медленной, мучительной смерти! Но я выигрываю?

– Есть альтернатива скормить тебя живьем "Рейтерам", так что тебе не мешало бы следить за своим тоном.

Я падаю обратно на стул, признавая свое поражение. Как бы я ни крутила эту игру, в конце концов, Калико выигрывает. Калико всегда выигрывает.

– Почему я? Почему я единственная, у кого был успешный переплет?

– Технически, Нила тоже это сделала. Но я подозреваю, что это связано с твоей генетикой. Возможно, какая-то наследственная ДНК связана с химической структурой патогена. Кто знает? Наука настолько нова, что у нас пока нет ответов. Именно это делает ее такой захватывающей!

В этом нет ничего захватывающего, но я не смею разжигать его гнев, говоря ему об этом.

– Калифея… Звук моего имени из его уст звучит странно. Он ни разу не назвал меня иначе, чем "объект", "девушка" или "мой номер".

– Если мы найдем лекарство, мы сможем спасти тысячи людей. Представьте, если бы вашей матери дали доступ к вакцине до того, как она бросилась в объятия этих Бешенных.

В первые дни я совершила ошибку, рассказав ему историю моей матери. Думая, что это поможет мне выглядеть в его глазах более человечным, а не очередным дикарем, которого можно ткнуть пальцем. Я сожалею, что дала ему возможность использовать ее против меня.

– Почему ты так уверен, что лекарство все еще внизу? И если ты так уверен, почему бы тебе просто не заставить его уйти? Зачем проходить через это глупое упражнение, заставляя его заботиться о чем-то?

– Потому что только когда мы заботимся о чем-то, мы хорошо выполняем свою работу. Мы уже посылали Альф ниже раньше.

– Как? Я думала, туннели были перекрыты.

– Главный вход в туннели запечатан, но мы обнаружили вентиляционную шахту, через которую смогли успешно отправить их вниз. Альфы обнаружили, что жить среди Бешенных или быть разорванными ими на части, в зависимости от обстоятельств, было более заманчиво, чем возвращаться в свои камеры. Им не к чему было возвращаться.

– Я не хочу быть причиной, по которой Валдис рискует своей жизнью ради тебя.

– У тебя нет выбора.

– Тогда зачем утруждать себя тем, чтобы оплодотворить меня?

– Это то, чего он хочет. Это то, чего хочет наш вид в целом. Оставить после себя наследие. Дать миру знать, что мы были здесь и что нас видели.

– Валдис хочет ребенка. Мне трудно в это поверить.

– Тогда спроси его. Скрестив пальцы, он наклоняет голову.

– Ты была подготовлена к тому, чтобы выносить ребенка Альфы. Любой из трех, на случай, если вам нужно напомнить об этом. Я просто предполагаю, что вы предпочли бы носить Валдиса, а не два других. Валдис также хорошо осведомлен об этом факте. Поэтому, естественно, он хотел бы, чтобы ты носила его ребенка.