Текст книги "Зимний сон"

Автор книги: Кензо Китаката

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 14 страниц)

4

Побегать пришлось чуть подольше – необходимо было выгнать с потом последствия вчерашнего дебоша. Похмельем я бы это не назвал, просто не покидало чувство, что в голове полным-полно воды. Тропу, по которой я обычно бегал, занесло снегом, и временами я утопал по колено. Вопреки обыкновению дышалось тяжело, из глотки вырывались клубы густого белого пара.

Я вернулся в хижину.

Вдалеке показалась машина – словно бы водитель только и ждал моего возвращения. Из автомобиля вышли двое и, с трудом вышагивая по снежным сугробам, направились к хижине. Я не потрудился расчистить с утра тропинку.

Проигнорировав появление чужаков, я зашел в дом, развел огонь и принял душ.

Когда я в банном халате вышел в гостиную, чужаки стояли на крыльце перед дверью, явно чем-то недовольные.

– В чем дело? Вы обзвонились.

– Накаги, вы же видели, что мы идем.

Одному было что-то от двадцати до тридцати, другой был явно постарше. Оба производили достаточно ясное впечатление – знаком такой типаж.

– У меня заведенный порядок, и мне бы не хотелось, чтобы кто-то его нарушал, иначе я не стал бы уединяться в горах.

– Может, у вас к нам нет интереса, а вот мы пришли как раз к вам.

Старший сунул мне под нос полицейский жетон. Я, не обращая внимания, пошел на кухню и достал из холодильника банку пива.

– Нам известно о вашей судимости, так что перестаньте голову морочить.

Я пожал плечами, открыл банку. Надо сказать, в халате в непротопленной комнате было зябко. Я переоделся в рубашку, натянул свитер, между делом попивая пиво. Молодчик хотел было что-то сказать, но старший его остановил.

Когда я вышел на террасу, увидел следы: детективы натоптали возле крыльца. Стулья, столики на террасе припорошило снегом. Детективы подошли и встали под карнизом – как раз там, где стоял я.

– Вы знакомы с писателем по имени Ёочи Номура? Старший говорил спокойно, ровным тоном.

– Он во что-то вляпался?

– Мы считаем, что он был здесь.

– Наведывался однажды. Не помню, сколько уже дней прошло. Это было исключение – мы обычно встречаемся в Токио, хотя он приезжал в здешний городок.

– Что вы пытаетесь от нас утаить?

Молодчик избрал нарочито оскорбительную манеру разговора. Устроили игру плохой коп – хороший коп, пытаясь тем самым спровоцировать подозреваемого.

– Малыш, ты нарушаешь мой распорядок дня.

– А ну-ка повтори.

Послышался шорох цепованных шин: к нам приближался автомобиль. Детективы тоже его заметили – это был «мерседес» Нацуэ. Она вышла из авто, кутаясь в собольи меха. На ногах у нее были резиновые сапоги, туфельки на высоком каблуке она несла в руках, пробираясь по огромным сугробам. Детективы обескураженно наблюдали за этим представлением.

– Так и думала, что ты не станешь чистить дорожки, поэтому захватила сапоги. Здравое решение.

Нацуэ, выдыхая клубы белого пара, поднялась на террасу.

– У тебя гости?

– Незваные. Я как раз пытался их спровадить.

– Замолкни, Накаги, не то наденем на тебя наручники и посмотрим, как ты тогда запоешь. Нечего тут умника из себя строить, зэк.

– Ладно, парнишка, говори, какое у тебя дело.

– Ёочи Номура убит.

– Интересно. Где?

– Труп обнаружили в Токио, в его машине. Похоже, в этой машине он вернулся из Нагано. В дневнике он написал, что встречался с вами.

– И получается, что я его убил.

– Почем знать.

Я, конечно, не ожидал столь скорой кончины Номуры, однако и удивлен не был. Преждевременная смерть – не новость в наши дни, люди умирают и не от руки убийц.

Мне вспомнилось лицо Койти Оситы.

– Вы же догадываетесь, по какой причине мы к вам заглянули. Мы опекаем таких, как вы, – тех, кто однажды преступил закон. Нам известно, что незадолго до своей гибели Номура приезжал в Нагано. Когда я говорю «Нагано», то подразумеваю вас.

– Визит его был краток.

Нацуэ закусила губу.

– Как только у вас хватает наглости называть его зэком?

– Вы кто такая? – Это спросил коп постарше. – Мы – представители властей.

– Так вы считаете, что имеете право от лица властей называть этого человека зэком?

– Он молод, горяч. Бывает, скажет лишнее.

– А вы стоите рядом и не пытаетесь его остановить. Нацуэ указала на старшего детектива.

– Вам известно, за что этот человек попал за решетку. За свое преступление он должен был получить условный срок, это была вынужденная самооборона. Ваша братия утверждает, что он убил с намерением. Ваша работа – провести расследование и найти доказательства этого намерения, и вы, полицейские, ее не сделали. Вы же все прекрасно понимаете. Перед вами – человек с чистым сердцем. Когда он увидел деяние рук своих, то сказал, что намеревался убить, а вам подобные поленились докопаться до правды.

– Мы не в курсе прошлых дел, мэм, мы приехали сюда по другому вопросу.

– Тогда прекратите клеймить его зэком и оставьте свои домогательства. Вы хоть и называетесь детективами, но не имеет права устраивать здесь следствия.

– В этом я с вами не соглашусь, мэм. Не знаю, кем вы ему приходитесь, но расследование есть расследование.

– Я защищаю права этого человека. И я не утверждала, что стану препятствовать расследованию. Я «прихожусь» ему агентом. Все имеющиеся у вас вопросы попрошу направлять к адвокату.

Я осушил банку, и вторую мне брать не хотелось.

– Вы не оставляете нам выхода.

– Это вы не оставили себе выхода своим поведением: нельзя было называть этого человека зэком. С этим будет разбираться наш адвокат.

– Мы только задаем предварительные вопросы. О формальном расследовании речи не идет.

– Номура здесь был. Кажется, двадцать третьего.

Все это действовало мне на нервы, поэтому я решил высказаться:

– Он привез с собой человека, который, по его словам, проявлял интерес к моим картинам.

– Кто это был?

– Не знаю. Я не обратил на него внимания. Мы с Номурой перекинулись словцом – так, о ерунде всякой.

– Номура записал в блокноте, что поехал в Нагано с человеком по имени Осито, который хотел с вами встретиться. В машине обнаружена квитанция за проезд по платной автостраде, что подтверждает его присутствие в Нагано.

– Я же сказал, что он был у меня. У меня было много работы, и мне не хотелось принимать гостей.

– Господин Номура проявлял интерес к совершенному вами преступлению.

– Он сказал, что хочет написать об этом книгу.

– Расскажите о человеке, которого он с собой привез.

– На вид тридцать – тридцать пять. Худощав. Больше ничего не приметил.

– О чем вы разговаривали с господином Номурой?

– Он спросил, что я почувствовал, когда убил человека.

– Достаточно уже, – в разговор вмешалась Нацуэ. – Со всеми вопросами обращайтесь к адвокату. Этот человек – не просто знаменитость, это художник международного масштаба. А для начала разберемся с вашей хамской манерой общаться с людьми и навешивать ярлыки. После этого мы окажем вам содействие в расследовании.

Нацуэ вручила визитку старшему из детективов.

– Этот человек – не от мира сего, поэтому он оказался в тюрьме. Он воспринял случившееся как интересный опыт, чего вы, я уверена, даже не поймете.

Нацуэ подтолкнула меня в комнату.

Огонь в очаге стал угасать. Я принес свежих поленец, чтобы пламя снова разгорелось. Пошерудил догорающие угли кочергой и подложил на них пару свежих поленьев.

Нацуэ приглушенным голосом что-то говорила детективам – до меня доносились лишь неотчетливые звуки. Покончив с разговорами, детективы удалились.

Нацуэ вошла в прихожую и сняла шубу, оставшись в ладно скроенном костюме, деловая дама до кончиков ногтей. Положила на стол какой-то чек.

– Шесть миллионов иен. Я нашла покупателя на твою новую картину. Два миллиона забрала себе – лучше так, если мы собираемся поддерживать деловые отношения. Но если хочешь, я могу их тебе отдать.

– Шесть миллионов на одного – слишком много. Я подарил картину тебе.

– В любом случае прими чек. Я знаю, что деньги тебя не интересуют, но и лишними они не бывают.

Нацуэ села на диван, скрестила ноги. Закурила сигарету. Я присел на корточки у очага.

– Расскажи, как было на самом деле, – проговорила Нацуэ, выдыхая клубы табачного дыма. – Ты его убил?

Я засмеялся. Нацуэ посмотрела на меня без тени улыбки на лице.

Глава 6
ЦВЕТ ЛЬДА

1

На столе лежала пачка купюр.

Нацуэ обналичила чек. Я не проявлял к деньгам видимого интереса, и она, видно, опасалась, что я про них и вовсе забыл и скорее всего потеряю.

Нацуэ оставила деньги и вернулась в Токио – визит ее казался совсем беспредметным: она не легла со мной в постель, не спрашивала об очередном полотне и даже не стала смотреть картину.

Я размышлял, что бы съесть на ужин. Смотрителей я попросил, чтобы на меня больше не готовили. С прошлого вечера у меня крошки во рту не было.

Сильно ломать голову я не стал – попросту взял бутылку коньяка и, обхватив ее за горлышко, направился на второй этаж.

Меня ждала «Нагая Акико». Картину я завершил, и касаться ее у меня не было никакого желания. Я присел на корточки и долго смотрел на нее, прислушиваясь к своему тяжелому дыханию.

Уж сколько лет я по-настоящему не заканчивал полотна. И вот теперь оно готово. Обычно я просто терял к картине интерес и то, что получилось, относил с глаз долой – в галерею, а уж там ее продавали как завершенную работу. И даже при этом никто никогда не обвинял меня в том, что полотно не закончено. Порой я умудрялся себя дурачить, объясняя отсутствие вдохновения тем, что работа готова.

В эту картину я выложился полностью, без остатка. Я чувствовал себя неживым, опустошенным. Чувство было мне знакомо, даже слишком. Так расстаются с мечтой. Словно бы вся моя жизнь, а может, даже и плоть перетекли на этот холст, не оставив мне ничего.

Я запил.

Приложив ко рту бутылку, я залил в горло коньяку. Очень скоро я совершенно захмелел.

На меня как-то одновременно все навалилось: картина эта, Акико – я сам стал себе в тягость. Меня не отпускала безумная мысль, что мою душу забрала обнаженная фигура на полотне.

Стемнело, но мне ясно виделся портрет. Зачем только я его создал? Что за надобность такая была изливать жизнь, свою собственную жизнь, на куске холста?

В былые времена я был счастлив, запечатлевая на холсте узнаваемый облик. Мало-помалу радость созидания притупилась. Я перестал писать что-то дельное.

Я плакал. От собственных слез становилось смешно: они катятся по щекам, а я смеюсь. Поднес ко рту бутылку и быстро ее опрокинул в горло. Встал, спустился в прохладный погреб, достал следующую.

Я все пил и пил, по-турецки усевшись перед картиной. Почему-то рядом с полотном я не ощущал ни холода, ни хода времени.

Свет был нестерпимый.

Наверно, наступило утро. Кто-то звал меня по имени. Казалось, заговорило полотно. Передо мной было лицо Акико, словно сошедшее с полотна.

– Как же хорошо, что я пришла. Я тебе звонила, снова и снова, но ты не брал трубку. Уж думала, что ты уехал навсегда и больше не вернешься.

До затуманенного сознания дошло, что девушка плачет. Она снова была на полотне. Отчасти я понимал, что Акико пришла меня навестить и плакала. Отчасти мне казалось, что она сошла с полотна.

– Ты пил, да? Сидел и напивался в одиночку.

– Я не в одиночку.

Я хотел сказать ей, что все это время рядом была она, но не смог выговорить этих слов.

Что-то опустилось на мои плечи. Наверное, одеяло, хотя надобности я в нем не испытывал. Под голову мне положили подушку.

Стало темно. Как будто бы погас свет. Значит, стояла ночь.

Хотелось выпить и рухнуть в хмельную бездонную пропасть. Я пошарил вокруг – где-то должна быть бутылка. Чья-то ладонь поймала мою руку. Я знал, что это Акико.

Неожиданная сила была в том пожатии. Я перестал шарить вокруг.

– Почему ты не на холсте? – попытался я выговорить, но провалился в сонное забытье.

Меня разбудил просочившийся с улицы лучик света.

Все тело неимоверно зудело. Я хотел почесаться, но руки не слушались. В неповоротливом разуме вязли мысли: будто голову наполнили густой мутной жижей.

Хотелось опохмелиться. Опьянение спало, только по телу раскинулась немочь. Спиртного, как назло, не было.

Попытался встать, в голове всколыхнулась жижа, меня замутило, и я снова опустился.

Я лежал на постели без движения и видел потолок – и лицо Акико. Я зажмурился, снова открыл глаза и понял, что эта Акико была реальная, а не сошедшая с полотна.

Попытка сесть отозвалась дурнотой. Я застонал.

– Не шевелись.

– Который час?

– Дело к полудню. Ты бы немного перекусил.

– Думаешь, мне сейчас до еды?

– Самую малость. Я что-нибудь приготовлю.

– Кофе достаточно.

– Нет, тебе надо что-нибудь полегче.

Рука Акико вновь сдержала мою руку. Я закрыл глаза. Никакого намека на голод. Я попытался разбудить интерес к пище.

Акико отпустила мою руку. Я весь зудел, но чесаться не хотелось – от этого только еще больше зудом изойдешь, нестерпимым зудом.

Я пытался понять, пьян ли я. Сложно было сказать. Зуд можно было счесть признаком обезвоживания или последними отзвуками оставшегося в организме алкоголя.

Я знал, что сейчас надо поспать или хотя бы закрыть глаза. Меня не столько страшила похмельная мука, сколько смутная боязнь воспоминаний.

Закрыл глаза. Попытался представить зимний пейзаж: снег, голые ветви, чистый прозрачный воздух. Вдруг перед мысленным взором снова возникла Ахико с полотна. Да, эту картину я закончил. Я застонал. Бодрствовать было невыносимо.

Я сел, встревожив в голове мутные воды. Попытался встать на ноги, меня бросило в пот. Умудрился сохранить равновесие. Будто не на своих ногах, я вышел из мастерской и кое-как, шаг за шагом, спустился по лестнице.

Опустившись на пол в гостиной, я окликнул Акико, которая хозяйничала на кухне:

– Пойду в душ.

Каким-то образом добрался до ванной. С помощью гостьи разделся и встал под душ – настолько горячий, насколько можно было терпеть. В душе меня вырвало чем-то коричневым. Жижа смешалась с водой, растворилась и утекла прочь. Акико приготовила для меня жидкую овсянку. Меня хоть и вырвало, но мутить не перестало. Преодолевая тошноту, я зачерпнул ложкой немного кашицы и прожевал, зачерпнул – прожевал. Палочками девушка подцепила кусочек маринованной сливы и положила его мне в ложку.

Я съел небольшую пиалу овсяной каши, что забрало у меня остатки сил. Еле доковылял до дивана и рухнул на него. В камине плясали языки пламени. Впрочем, тепла огонь давал недостаточно, и Акико включила обогреватель.

– Если бы ты заснул, так бы и окоченел. Я так испугалась – ты был холодный как лед.

– Всего лишь напился, – сказал я, потягивая принесенный Акико чай.

Теперь вопрос, пьян ли я, не был для меня актуален: я переживал лишь отголоски своего недавнего «кутежа».

– Я алкоголик.

– Не говори так. Я тебя в таком состоянии вижу впервые. А пара пива не считается. У тебя даже хватает сил на пробежки.

– Но временами я превращаюсь в алкоголика.

– Ты напиваешься лишь изредка, это не считается.

– Ты плакала.

– Да, на тебя было больно смотреть.

Акико сунула в зубы сигарету.

– Меня будто украли. Словами трудно выразить… Знаешь, меня будто затянуло в эту картину.

– Кто тебя затянул?

– Сам себя и затянул. Так обидно, до слез.

Я понял. По крайней мере мне так казалось, потому что, едва я пытался напрячь мозг, со дна его будто поднималась тина, и оттого становилось еще муторнее.

– Пока ты спал, жена смотрителя заходила – белье забрать. Я сказала, что пришла взглянуть на картины и жду, когда ты проснешься. Полнейший бред. Она взяла да и расхохоталась.

– Не бери в голову.

– Как же не брать-то?

– Не думай, она болтать не станет – не того сорта человек. Знаешь, доносчиков в тюрьме было – пропасть, у меня нюх на таких. Эта языком трепать не станет.

– Точно?

Ахико устроилась перед очагом. Мне курить не хотелось, и я рассеянно наблюдал за дымом от ее сигареты. Огонь притягивал. Девушка потянулась за пепельницей.

– Ну вот, я почти ожил: под душем пропарился, червячка заморил.

– Это радует. У меня просьба: я уйду, только ты снова пить не начинай. Наверно, тебе просто некуда себя приложить – картину-то закончил…

– Пить не буду.

– Что так?

– Все, выпил – протрезвел. Надобность отпала.

– Что-то я тебе не верю. Во всем остальном – да, но не по части выпивки.

– Я бы, наверно, до сих пор пьяным валялся, если б не ты.

Попытка засмеяться отозвалась нахлынувшей тошнотой. Снова стало муторно.

2

Я бы не назвал это страданием.

Пот меня сильно прошиб, дышать было труднее – и все, собственно. Передыхов я не делал, общее чувство было таким, словно меня лечили от водянки головного мозга.

Приятно похрустывал снежок под ногами – будто бы что-то ломалось, крошилось. Погода в последние дни выдалась ясная, солнечная, снег начал подтаивать, обрастая настом.

Я вернулся в хижину, мокрый от пота.

Пока я разминался да потягивался, увидел двух знакомцев-детективов, которые наведывались накануне.

– День добрый, господин Накаги. Тут у вас еще таять не начало, а ниже – так слякоть. Если дело так пойдет, и у вас дорога раскиснет.

Я делал наклоны – все никак не мог отдышаться.

– Вы душ пока примите. Нам бы с вами побеседовать, если, конечно, не возражаете.

Тот, что помоложе, молчал, спрятавшись за плечом товарища. Видно, адвокат Нацуэ оказал серьезное давление.

– Следствие идет своим чередом. С вашей помощью, конечно, мы бы быстрее раскрыли это преступление. Однако не будем вас утруждать больше, чем того требует необходимость.

Сделав несколько глубоких вдохов, я вернулся в хижину и принял душ. Полное исцеление от гидроцефалии. Даже аппетит проснулся.

Накинув халат, я прошел в гостиную, подбросил в камин пару поленец. Пламя от догорающих углей потянулось к свежей пище и разгорелось. Я коснулся желтой ленточки, повязанной на левом запястье, и мне подумалось, что вполне можно обойтись и без пива. Ленточка эта – нечто наподобие оберега, которым Акико пыталась оградить меня от пьянства.

Накануне вечером она уехала к себе на виллу. Перед отъездом приготовила легкий ужин, повязала мне на запястье ленточку и была такова. Наверно, ей не верилось, что я брошу пить. Хотела меня вроде как испытать. Вернее, снять мерку – проверить, насколько я безнадежный алкоголик. Каким образом я предпочту себя уничтожить? В какую сторону я рванусь, когда меня будет терзать очередная напасть?

Теперь я был совершенно трезв.

Я распахнул окно. Ворвался поток свежего прохладного воздуха.

– А ленточка зачем? – спросил старший детектив, зайдя на террасу. Говорил он вежливо, и тем не менее в голосе его чувствовался вызов.

– Это напоминание о том, что я собственными руками убил человека.

– Я вас не понимаю.

Детектив решил больше не распространяться о моем прошлом.

– Вас посетил некий Койти Осита? Вероятно, его привез с собой Йочи Номура.

Детектив как ни в чем не бывало показал мне фотографию Оситы. Он не стал спрашивать, знаком ли я с ним.

– С тех пор как мы с вами виделись, следствие серьезно продвинулось вперед. Мы побывали в доме Номуры и обнаружили массу записей, касающихся лично вас.

– Он хотел написать обо мне книгу. Не как о художнике, а как об убийце. У него был талант к таким вещам.

– В своих записях он упоминает о Койти Осите.

Я закурил.

– На совести Оситы лежит убийство. Он совершил его три года назад и был признан невменяемым, а потому судить его не стали. Как бы вам объяснить… Имелись веские доводы.

– Неужели?

– А почему Номура решил вас познакомить?

– Он видел в нас некое сходство. Небогатое воображение, надо сказать, для человека, который пишет книги.

– Он допускал подобную вероятность. Нам по-прежнему неизвестно местонахождение его знакомца.

– Вы же провели расследование.

– Мы прорабатываем версии: наведываемся туда, где он предположительно может показаться. Велика вероятность, что он заявится сюда.

– Если он появится, я вам обязательно сообщу. Что-то мне подсказывало: придет Осита. И в таком случае я не буду ставить полицию в известность.

– Будем признательны. С тех пор как он уехал из Токио, мы его след потеряли. Возможно, он все еще там.

– Обещаю поставить вас в известность.

– В записях покойного говорится, что вы с Оситой во многом похожи. Он расписал по пунктам. У вас не сложилось подобного впечатления?

– Мы с ним не разговаривали. По-моему, самый обыкновенный человек.

– Номура написал, что ваши картины глубоко тронули Оситу, чем он и поделился, а после этого начал анализировать, в чем вы похожи.

– Например?…

– Изоляция, голод… полагаю, он имел в виду духовный голод, но точно не скажу. Или вот еще: взрывная горячность. Позвольте, я зачитаю его записи. Цитирую: «Я убежден, оба они страдают от некоего голода», конец цитаты.

Записи Номуры перестали быть мне интересны. Если эти «откровения» – максимум, на что он оказался способен, мне их слушать не обязательно.

Каждый человек страдает от некоего голода. Так что, по словам Номуры, у меня есть нечто схожее со всем родом человеческим. А потом Осита убил его в припадке ярости – если, конечно, это действительно дело его рук.

– Больше мне нечего добавить.

– Если что-нибудь узнаете, звоните. Мы дадим вам телефон главного управления. Это в Токио. Нам доподлинно неизвестно, где было совершено убийство, но тело нашли именно там.

Полиция располагала точным временем смерти и чеком за проезд по скоростной трассе. Я предположил, что при желании они могли бы установить место смерти с достаточной степенью вероятности. Возможно, они намеренно решили создать некую «туманность».

– То есть если я что-нибудь выясню, то должен вам сообщить.

– Мы будем признательны.

Не уверен, что копы озвучили истинную причину своего визита. Может быть, они полагали обнаружить у меня Оситу.

Я затушил сигарету.

– А этот Осита, он из Нагано?

– Нет, из Токио.

– Господа, вы наведывались ко мне уже дважды. У вас какие-то подозрения на мой счет.

– С чего бы нам вас подозревать? Вероятно, вы шутите, – сказал детектив, глядя на меня в упор. Его взгляд подтверждал мою правоту.

– Бывайте.

– Мы ценим ваше сотрудничество.

Детективам больше добавить было нечего. С легким кивком они удалились, пробираясь по талому снегу.

Я смотрел на раскинувшиеся вдалеке горы. Пива мне не хотелось. Я решил не пить, пока ленточка на руке. В отношении заведенных правил я был строг – другое дело, что редко их себе устанавливал.

Я потянулся к телефону.

– Есть хочется.

– Ты не пил, да?

– Поможешь мне снять ленточку?

Я повесил трубку, не дожидаясь ответа.