Текст книги "Город, который забыл как дышать"

Автор книги: Кеннет Харви

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 28 страниц)

– Вообще-то через полчасика, но если тебе нужно собраться…

– Я сейчас перезвоню.

– Ладно. Договорились. Сижу и жду.

– Пока. – Она повесила трубку, потянулась за номером «Морской природы», открыла его и посмотрела на рисунок. Так, по мнению художника, выглядит гигантская акула-альбинос. Кстати, а та, что в Уимерли, часом не дохлая? Ким даже спросить не догадалась. Нет жизни, нет пигмента. Пленка-то хоть осталась в фотоаппарате?

Что делать, если Тари увидит, как мама вылезает из машины Люка? Там, на месте-то, возле акулы, можно с Люком общаться сколько угодно, в конце концов, они коллеги. Но вот приехать надо одной. Ким захлопнула журнал, перезвонила Люку и сообщила, что встретит его в Уимерли.

– А как же поездка с ветерком?

– Знаешь, мне что-то вдруг пожить захотелось.

– Я буду ползти как улитка. Если хочешь, можешь идти сзади и держать меня за бампер.

– Спасибо, в другой раз.

– Ну ладно. – Люк шумно вздохнул, это означало, что он сдался. – Буду ждать на пристани.

– Договорились. Через пару минут выезжаю.

– Ну что ж, увидимся там.

Ким повесила трубку и с отвращением взглянула на экран. Потом придвинулась к столу, закрыла файл, сохранила изменения и выбрала «завершение работы». На экране появились оранжевые буквы: «Теперь питание компьютера можно отключить». Ким нажала на большую круглую кнопку, монитор погас. В кабинете внезапно стало тихо, и она немного успокоилась.

Доктор Томпсон смотрел вслед голозадой дочери Слейдов. Он немного подождал в надежде, что покажется кто-нибудь еще. Лодыжку жгло и дергало. Наверняка сустав распухнет. В глубине дома работал телевизор. Заиграла музыкальная заставка к мыльной опере. Потом канал, видимо, переключили, из динамика раздались крики, люди орали друг на друга, выплевывали обидные слова, аудитория улюлюкала или одобрительно смеялась. Томпсон снова постучал во внешнюю дверь, затянутую противомоскитной сеткой. Терпение кончалось.

– Глянь, кого там принесло, – крикнул мужской голос.

Ему никто не ответил, тогда врач отозвался сам:

– Это доктор Томпсон.

Кто-то закашлялся, однако не слышно было никаких признаков движения.

Томпсон еще раз постучал, на этот раз сильнее и резче. Внутри чертыхнулись, и на пороге появился Уэйд Слейд. На вид не больше двадцати пяти, все тело поросло густым волосом странного цвета. Не поймешь, не то блондин, не то рыжий. И усы такие же. Глаза грустные, по лицу рассыпаны пригоршни крупных веснушек, нос явно сломан, а сколько раз, одному богу известно. На черной футболке нарисована свирепая рожа под надписью: «Международная ассоциация по вольной борьбе», а чуть ниже – цитата из Библии.

– Это надо заклеить, земляк, – сказал Слейд и показал на лоб Томпсона веснушчатым пальцем.

– Меня дверью ударило.

– Пружина слетела. – Слейд усмехнулся, обнажив два сломанных передних зуба. – Выходит, лоб расшибли.

– Похоже, что так.

– А у меня пластыря нету.

– Это кто там? – из-за спины Слейда раздался пронзительный женский голос. Уэйд не обратил на него ни малейшего внимания, привык, наверное. Не узнать жуткого визга Эгги Слейд было невозможно. О какой бы болезни ни рассказывали в новостях, она неизменно обнаруживала ее у себя, причем в последней, неизлечимой стадии. Томпсон представил, как она сидит перед телевизором и слушает с таким интересом, будто объявляют результаты лотереи. Вот диктор сообщает слушателям, что в Нью-Йорке разразилась эпидемия малярии. «Ну точно! – Эгги вскакивает из кресла. – У меня малярия! Она самая!».

– Я пришел выразить соболезнования, – выдавил Томпсон. Боль в лодыжке понемногу стихала.

Улыбка сползла с лица Слейда, он молча опустил глаза, поник головой и начал всхлипывать. Уэйд даже не пытался закрыть лицо руками, просто повернулся и скрылся в доме. Томпсон немного подождал, но никто так и не вышел. Он собрался постучать, и тут дверь опять распахнулась. На этот раз Томпсон успел отскочить и увернуться от удара. Никого. Он прислушался. Неужели сквозняк? Тишина. Пришлось постучать еще раз.

– Да кто ж там все ломится? – снова заорала женщина.

Доктор уже подумывал, не пора ли сматывать удочки. Терпение лопнуло. В этот момент из кухни, громко топая, вышла Эгги Слейд. На лице – милая улыбка. Роста Эгги была небольшого. Никто бы в жизни не поверил, что эта маленькая хрупкая женщина со своими полутора метрами могла наделать столько шуму. Миссис Слейд была очень религиозной и прилежно посещала все службы. Она могла, не моргнув глазом, зарезать кошку, если та мешала спать, а потом спокойно пойти в церковь и списать свое зверство на временное помутнение рассудка.

– Доброго утра, доктор, – сказала Эгги.

– Миссис Слейд, примите мои соболезнования. Она тупо уставилась на Томпсона.

– Вот глупость-то, а? Спотыкнуться и помереть. Здоров был, как бык, не то, что я.

Томпсон не нашелся, что ответить. Он обратил внимание, что открыл рот. «Это у меня, наверное, челюсть отвисла», – подумал Томпсон и вздохнул.

– Я хотел узнать, может, вы заметили, Эндрю не болел в последнее время?

– Жирный был, как боров.

– Нет, я имел в виду, его удушье мучило?

– Чего?

– Вы не замечали, чтоб он задыхался?

– Пыхтел?

– Да.

Она покачала головой:

– У него ж аллергия была.

– Возможно. Но приступы асфиксии наблюдались?

– Чего? – Эгги повернула голову и заорала: – Уэйд, Эндрю задыхался?

Из глубины дома раздался всхлип.

Доктор Томпсон откашлялся. Миссис Слейд подозрительно взглянула на него.

– Что-то мне нынче неможется, – призналась она. – Дрянь какая-то высыпала. – Эгги подняла руку и показала расчесы. – Это от мышей. Как там эта хворь по-научному? Сыпилис?

– Похоже на раздражение, миссис Слейд. Может, у вас новое мыло или лосьон?

– Я на толкучке в Порт-де-Гибле жидкое мыльце прикупила. По пять центов пузырек.

– Понятно. Скорее всего, аллергическая реакция.

– Во-во. Она самая. У меня на все аллергия.

– А у Эндрю когда последний раз был приступ аллергии?

Миссис Слейд немного подумала.

– Дня три-четыре назад. У него когда это началось, так он аж разревелся. Чуть со страху не обделался.

Томпсон сдержанно кашлянул.

– Ну что ж, мои соболезнования. Если что, приходите ко мне на прием.

Эгги кивнула.

– Надо проверить, что за сыпь такая. А вдруг от нее помирают?

– Еще как помирают. Придется руки ампутировать. – Доктор осторожно отступил на шаг, лодыжку все еще дергало, кожа горела. Он посмотрел под ноги на гнилые половицы. Как бы так добраться до машины, чтобы шею не сломать?

Джозеф большим пальцем набрал на мобильнике номер давнишнего своего приятеля, Кевина Баттера. Когда-то они вместе ходили по барам, а потом Кевин стал юристом в Сент-Джонсе. После нескольких гудков раздался голос механического оператора, и Джозеф начал плутать по лабиринту идиотских инструкций. Наконец он добрался до автоответчика Кевина, но когда пришло время оставить сообщение, мозги заклинило. Слишком много информации. Джозефа охватила уверенность, что едва он откроет рот, начнется такой словесный поток, – Кевин месяц расшифровывать будет. Джозеф немного постоял, сжимая в руке мобильный, и, должно быть, задремал. В трубке неожиданно раздался мужской голос. В ухе зазвенело, словно ручку громкости радиоприемника выкрутили до упора. Джозеф испугался, по коже побежали мурашки. Он прислушался. В мобильнике – тишина. Джозеф дал отбой и набрал домашний номер Кевина. Длинные гудки. Никого. И автоответчика нет. Куда мир катится? Джозеф всего лишь хотел выяснить, насколько законно требование не покидать пределы Уимерли. Конечно, армии и флоту закон не писан, но даже они в таких случаях сначала объявляют чрезвычайное положение. Или нет? Накатила дурнота. Джозеф с силой потер глаза, под веками замельтешили белые и серые искорки. Как будто «снег» в телевизоре. Стало немного легче. Снежинки постепенно исчезали, картинка прояснялась. Кухня. Дом Критча. Уимерли.

Джозеф взглянул на телефон в руке. Кого бы еще спросить? Дяде Дагу он пока так и не звонил. Несколько раз собирался набрать номер, но всякий раз что-нибудь либо просто отвлекало, либо пугало до чертиков. Джозеф оперся на стул. Ноги подкашивались, в памяти пронеслись лица утопленников. Мертвые, и все-таки не мертвые. Глаза двигаются. Следят за ним. «Это, наверное, от пилюль, которые я принимаю», – успокоил себя Джозеф.

Он вытащил бумажник и начал перебирать визитки и вырванные из блокнота странички. Наконец, листок с номером Дата Блеквуда отыскался, и Джозеф трясущимся пальцем потыкал в кнопки, каждый раз сверяясь с каракулями. Как же к нему обращаться? Дат? Дядя Даг? Папин брат.

Хриплый голос отозвался после пятого гудка:

– Да.

«Здравствуй, папин брат».

– Даг… Блеквуд? – неуверенно спросил Джозеф.

– Допустим, – ответил голос. – Кто говорит?

– Джозеф Блеквуд. – Он хотел добавить «ваш племянник», но решил, что это звучит как-то панибратски и настырно.

– Джозеф Блеквуд. Ты, значит, мой племянник Джозеф?

– Да.

– Инспектор рыбнадзора?

– Да.

– Из Сент-Джонса?

– Да.

– Хм. – Даг помолчал. – Я так припоминаю, что мы с тобой ни разу не созванивались?

– Мы сейчас в Уимерли с Тари, дочкой моей.

– Да, слыхал. Значит, у тебя дочь?

– Да.

– Оно и понятно. Сколько ей?

– Восемь.

– Восемь. М-м-м… Отличный возраст.

«Отличный возраст»! Можно подумать, он закуску выбирает», – подумал Джозеф.

– Да, отличный.

– Ну так что, ты меня навещать собираешься? Или сычом будешь сидеть до морковкиных заговен?

Поразительно, до чего голос Дага похож на отцовский. Как будто с отцом говоришь, только простуженным.

– Да мы как раз хотели зайти.

– Вы у Критча поселились? На верхней дороге?

– Да.

– Приехали в отпуск?

– Точно.

– Тут для таких, как ты, самое место. – Даг оглушительно расхохотался, и Джозефу пришлось отодвинуть трубку от уха.

Дядя долго не мог успокоиться, наконец хохот перешел в глухое бульканье. Джозеф переждал и спросил:

– Вы слышали, военные ходят по домам…

– Ясное дело, слыхал. А ты не слыхал про двух приятелей из Сент-Джонса? Они в кинотеатр под открытым небом приехали, да так в машине и замерзли.

– Нет, я…

– Смотрели «Сезон закрыт».

Джозеф остолбенел. Это что, передавали в новостях? Сейчас вроде не зима. Как же они замерзли? И про что этот фильм «Сезон закрыт»?

– Шучу, – сказал Даг. – Ты там чего, совсем обалдел?

– А-а… Так к вам солдаты приходили?

– А то. Несут какую-то ерунду. Полтора человека в городе чихнули, так правительство думает, что надо перекрыть здесь все ходы-выходы. Теперь чуть что – сразу эпидемия, эпидемия! В мое время такого не было.

– То есть можно уехать?

– Откуда?

– Из Уимерли.

– А чего тебе уезжать? Вроде, только приехал. Я тут трески пару штучек заначил, на случай, если все-таки заглянешь. И потом, завтра я рыбачить еду, так что, если дочурка твоя со мной захочет, буду рад.

– Тари сейчас спит. Она слегка недомогает. – Интересно, где это Даг взял треску? Или это он просто так, дразнит?

– Слегка недомогает? Что это, вообще, такое? И потом, я ж тебе про завтра толкую. Она что, до завтра спать будет?

– Нет.

– Ну так заходите в гости, когда надоест трястись от страха и «слегка недомогать». Купите витаминов или еще какой-нибудь ерунды, книжками запаситесь, целебниками всякими. Короче, как сопли жевать закончите, заходите, потрындим.

Потрындим. Джозеф не смог сдержать улыбки. Чувство юмора у дяди Дага было совсем как у отца, такое же сермяжное.

– А где вы живете?

– Да спроси любого, тебе покажут.

– Ладно.

На том конце повесили трубку.

Джозеф захлопнул крышку мобильника, сунул его в карман и решил, что пора будить Тари. Вот она обрадуется, когда узнает про рыбалку. Только непонятно, дядя Даг что, возьмет с собой ее одну? Джозефа вроде не приглашали. Неужели в лодке места не хватит? Даже в самую маленькую три человека уж точно влезут.

Господи, какая рыбалка! Совсем размяк на солнышке. Как только настанет ночь, галлюцинации снова наружу вылезут. Звонил ведь совета спросить, да так ничего и не добился. Чем мы там до звонка занимались? Джозеф повернулся и увидел, что часть продуктов уже упакована. Вот этим и займемся. А дядя Даг подождет.

Джозеф присел на корточки у нижнего шкафчика и начал доставать оттуда консервы. Может, всю еду просто здесь бросить? Они уедут, а когда через неделю вернутся, дом по-прежнему будет в их распоряжении, плата ведь за три недели вперед внесена. Джозеф не знал, на что решиться. Снова накатила тошнота. Он зажмурился. Зазвонил телефон на стене. Когда Джозеф открыл глаза, комната покачивалась. Он снял трубку.

– Алло?

– Привет. – Женский голос. Ким.

– Привет.

– Я еду в Уимерли, хочу посмотреть на акулу-альбиноса. Заодно взгляну на Тари. Как она?

– На какую акулу?

– Ну, Люк Тобин сказал, у вас в заливе нашли акулу-альбиноса.

– Неужели? – Джозеф обвел взглядом кухню. Акула. Люк Тобин. Люк Тобин живет с Ким, вот в чем дело. Наверняка уже переехал к ней. Подстригает ей газон, подравнивает кусты. Дарит подарки. Может, ездит с Ким на прогулки в спортивной машине. Улыбаются до ушей, машут прохожим, поют дурацкие песенки, время от времени случайно сбивают кошек и собак, но никогда не останавливаются. Да и зачем им останавливаться?

– Я прямо сейчас выезжаю, – сообщила Ким. – Хочу заскочить к вам и посмотреть на Тари.

– Ты едешь сюда? Мы вообще-то собирались в Сент-Джонс. – Он никак не мог избавиться от образа Люка Тобина. Лицо – само совершенство. Да и волосы тоже. Прямо с обложки журнала. – Я сейчас пакую вещи. Мне некогда.

– Почему? Что с Тари?

– С ней все хорошо. Здесь просто… творятся всякие странности.

– Странности? – Она рассмеялась. – Подожди меня, ладно? Хочется на дом взглянуть.

Джозеф выдержал паузу.

– Ты с новым другом приедешь?

– Я приеду одна.

– Я не хочу, чтобы он общался с Тари.

– Кто, Люк? Не переживай. За кого ты меня принимаешь?

Джозеф хотел сказать: «Тебя могут даже в город не пропустить», но решил не волновать ее. К тому же он точно не знал, впускают сюда людей или нет. Никаких заграждений не видно, хотя солдаты, похоже, иногда останавливают машины на нижней дороге и задают водителям вопросы. Джозеф был почти уверен, что этот матрос Несбитт ему не приснился. Тем более Тари рядом была. Уж она-то этого парня точно видела.

– Джозеф?

– Договорились, – сказал он. – Но как только ты сюда доберешься, мы возвращаемся.

– Почему?

– Потому…

– Да что случилось?

– Ничего. Я просто хочу вернуться домой. Лечь в свою постель.

Молчание. Слово «дом» о многом говорило обоим. Как и слова «своя постель».

– Ты спал сегодня?

– Да, – соврал он.

– И сколько? Десять минут?

– Нет, секунд пять, не меньше.

Ким рассмеялась, напряжение спало. Когда они вместе смеялись, им всегда становилось легче жить. Если б только можно было смеяться без остановки, рты разинуты, гланды трясутся, внутрь залетают мухи и откладывают яйца. Личинки. Головки личинок трясутся от смеха. Смех как в мультфильме. Какофония. Гнилые шеи ломаются, головы отваливаются. О господи, опять!

– Пойду посмотрю на Тари. Она вздремнула.

– Вздремнула? Тари?

– Да.

– Джозеф, она никогда не спит днем!

– А здесь спит. Наверное, от свежего воздуха.

– Я скоро приеду.

– Счастливо.

– Пока, – мягко сказала Ким, и Джозеф сразу повесил трубку.

Это «пока» наполнило его сердце теплом. Если Ким приедет, и они не поругаются, то можно было бы и на ночь остаться. Джозеф показал бы ей окрестности. Запер в сарае с бородатым привидением. Отвел ее к заливу и столкнул в воду, чтобы она своими глазами увидела утопленников. Разжал челюсти акулы-альбиноса и сунул бы туда голову Ким. Туристическая фирма «Джозеф и смертяшки». А как же Клаудия? Что если она придет и начнет заниматься с ним любовью прямо у Ким на глазах? Кошмар, Содом и Гоморра покажутся райским уголком. Нет, надо немедленно возвращаться домой. Пора умирать. То есть не умирать, конечно, а удирать.

Джозеф вернулся в гостиную и посмотрел в окно. С первого этажа ни причала, ни акулы-альбиноса было не разглядеть. Он бесшумно поднялся по лестнице. Ковровая дорожка расплывалась перед глазами смутным пятном. Джозеф остановился на пороге спальни Тари. Постель аккуратно заправлена. Никого.

– Тари, – позвал он, вбегая к себе в комнату. Простыни под покрывалом сбились в кучу. Может, Тари просто не видно под ними или она прячется, как всегда? Джозеф откинул одеяла, пусто. Подошел к окну. На причале собрался народ. Довольно большая толпа. На акулу глазеют.

Джозеф опрометью кинулся вниз. На последней ступеньке он поскользнулся и чуть не упал. Пол, что ли, мокрый? Джозеф промчался по коридору. Ванна налита до краев, здесь тоже никого. На полу лужи, влажные следы ведут на кухню, а оттуда на крыльцо. Может, Тари решила искупаться? Или он сам ей велел? И наполнил для нее ванну? Джозеф никак не мог вспомнить и насмерть перепугался. Хватая ртом воздух, он вылетел на заднее крыльцо. Пустырь, заросший высокой травой, за пустырем – лес. В жизни не боялся деревьев, а вот теперь страшно. Господи, а вдруг она заблудилась в лесу? Паника растет, во рту – металлический привкус. Тари! Да брал ли он ее вообще с собой? Или приехал один, и все это время с ним никого не было? Забрался в глушь, чтобы отгородиться ото всех. Ото всех на свете.

– Тари! – испуганно звал Джозеф. В лесу перекликались две птички, одна из них слетела с ветки, зашуршала листва. Джозеф сбежал с крыльца и краем глаза заметил справа сарай. – Тари!

Она тихо стояла в дверях спиной к нему и даже не пошевелилась, когда Джозеф окликнул ее.

– Тари, – сердито повторил Джозеф, страх быстро сменялся гневом. Он кинулся к дочери и схватил ее за плечо. Она не реагировала. Ее рубашка совсем промокла. Джозеф услышал, как она монотонно шепчет: «Рыба в море. Рыба в море…»

– Тари! – Он развернул ее к себе и увидел белое как мел лицо, кожу, покрытую цыпками, дрожащие синие губы. – Тари!

«Рыба в море, – монотонно повторяла она, зубы стучали как игральные кости в стаканчике. – Рыба в море…»

Последний раз Ким выезжала на шоссе больше года назад. Раньше они с Джозефом часто ездили за город по выходным. Сворачивали где-нибудь на пустынную двухполосную дорогу и катили по ней все дальше и дальше, пока не добирались до приморского поселка. Джозеф и Ким смотрели, как толпятся у бухты или лепятся к высоченным скалам дома, как притаились валуны у подножия утесов, как бьются о берег волны, как изгибаются вдоль береговой линии пыльные улочки. Солнце катилось над океаном, мягким светом заливало окрестности, все казалось таким ясным, таким простым. Ким всегда поражали эти бесконечные нити дорог, соединявшие поселки, когда-то доступные только с моря.

После развода Ким с головой окунулась в рутину: готовка, уборка, работа, воспитание Тари. Никаких поездок. Свободное время они с Тари проводили в магазинах или парках. Но теперь Ким снова почувствовала себя вольной птицей, она ехала мимо бескрайних полей и перед глазами у нее были пустоши с валунами, а не осточертевшая мебель. Вместо четырех стен – хвойные леса. Ким и в голову не приходило, до чего здорово просто ехать по дороге.

Когда Джозеф рассказал, что собирается снять на лето дом в Уимерли, Ким захотелось немедленно все осмотреть самой. Старые городки всегда ее завораживали. Она с удовольствием бродила по когда-то процветавшим поселениям, по пустырям, окружавшим покинутые дома. Многим постройкам было не меньше ста лет. Она заглядывала в окна – домотканые ковры на полу, старинная мебель, керосиновые лампы, посуда. Все, теперь уже никому не нужное, продолжало стоять на своих местах. Руины чужой жизни. Некому заявить на них свои права. Разоренные гнезда. Иногда задняя дверь оказывалась незапертой, и тогда Ким осторожно входила, она двигалась медленно, словно шла по чужому, романтичному и покинутому всеми миру древних легенд. Ким погружалась в туманное прошлое, во времена, когда эти дома были молоды, когда их любили. Теперь здесь поселились тлен и сырость. Дома горевали и продолжали преданно ждать возвращения старых хозяев.

Ким включила радио. «Итак, сейчас на Ньюфаундленде без двадцати три. На дворе июнь. Погода стоит прекрасная. А у нас впереди двадцать минут музыки…» Ким взглянула на часы, не отстают. До Уимерли она доберется ближе к вечеру. Может, даже Джозеф, если хорошенько на него надавить, пригласит на ужин, а еще лучше – разрешит остаться на ночь. Спать в незнакомом доме! Ужас как интересно! У Ким была любимая эротическая фантазия: секс в незнакомой обстановке, среди развалин чужих жизней. Она улыбнулась. Вот бы дом оказался с привидениями.

По радио зазвучало бурное вступление к песне Вэна Моррисона «Кареглазая девчонка». Ким прибавила звук, впервые за долгие месяцы она снова почувствовала вкус к жизни. Приоткрыла окно, нежный ветерок растрепал волосы. Ей казалось, что машина летит навстречу лучшим временам, назад к семье, к Джозефу и Тари, к миру и согласию.

У Ким никто не отвечал. Джозефу не хотелось оставлять сообщение на автоответчике. Что говорить? Тари ведет себя так, словно превратилась в умершую девочку, а у меня в голове белый шум. Ловлю сигналы. Я даже не уверен, что все происходит наяву. Может, я снимаюсь в кинокомедии? Или в ужастике? Или в документальном фильме про свою жизнь? Как бы то ни было, я страшно зол. А почему, не знаю.

Когда Джозеф вытер Тари полотенцем и спросил, где она так промокла, девочка ответила просто: «Играла с Джессикой». С Джессикой! Он позвонил доктору Томпсону. Соединили с секретарем. Джозеф оставил короткое сообщение. На это он пока что способен. Имя. Номер телефона. «Помогите». Джозеф повесил трубку и посмотрел на Тари. Она лежала на диване, переодетая во все сухое, и спокойно рисовала. С виду, целая и невредимая. Вдруг злополучный камень что-то повредил в детской головке? Судя по последним событиям, похоже. От горя и возбуждения у Джозефа ломило суставы.

– Как дела, кис? – ласково спросил он и вытер потные ладони о джинсы. Брюки влажные. Он что, опять в воду падал или просто вспотел? Джозеф ощупал себя. Сухой. На миг его обдало жаром. Чужая энергия вливается в тело. Кто-то кашлянул. А, может, и он сам. От этой мысли стало полегче.

– Хорошо.

– Посиди пока дома, – твердо сказал Джозеф, стараясь не смотреть на рисунок. Картинка у Тари получалась слишком яркой и живой. Джозеф надеялся, что дочь рисовала не его. Или она просто вырезала из журнала фотографию?

Тари нахмурилась.

– Почему?

– Потому что я так сказал. Как бы не пришлось опять в больницу ехать. И потом, я ведь тебя просил не выходить на улицу. Сиди…

– Но ты ж сказал, можно.

– Что? – Виски сдавило. Джозеф почесал левое веко, оно заметно дергалось. В ушах шум, словно кто-то смеется или аплодирует. Или это чайник свистит? Он разве ставил чайник? – Что «можно»?

– Я сказала, что пойду на улицу, а ты сказал, иди.

– Неправда, я такого не говорил.

– Нет, говорил. Я к тебе подошла, а ты с кем-то болтал по телефону.

– Когда это было?

– Перед тем, как я пошла на улицу. – Тари сидела на диване и держала на коленях книжку, чтобы удобнее было рисовать. – Ты с кем-то разговаривал.

– С мамой?

– Нет.

– Да с мамой, с мамой! – Для пущей убедительности Джозеф деланно рассмеялся. – Точно. С кем же еще.

– По-моему, с Клаудией.

– Тари, да ты что?!

– Ты называл ее по имени и еще много чего говорил. – Тари покраснела, отвела глаза и начала рассматривать полированное пианино у стены. Наверняка оно скоро само заиграет. Только не сейчас. Дождется ночи. Полуночи. Кровь на белых клавишах. Человек без лица.

– Много чего?…

– Ты шептал нехорошие слова.

– Неправда! – Джозеф выпрямился и оскорбленно посмотрел на дочь. – Что ты болтаешь? У меня даже номера ее нет.

– Так ведь телефон звонил.

Во входную дверь постучали. Джозеф подпрыгнул от звука, Тари хихикнула. Или это снова белый шум? Он взглянул на девочку, лицо ее было совершенно спокойным. Тари серьезно смотрела на дверь.

– Кто там? – спросил Джозеф. – Смешно тебе? Ха-ха. Я, значит, смешной.

– Ничего смешного. Это Клаудия.

Откуда ей знать, кто за дверью? Шишка на затылке. Она что, теперь ясновидящая?

– По-моему, пора в больницу.

– Тебе?

– Тебе, – резко ответил Джозеф.

– Тебе?

– Тебе. – Он распахнул дверь. На пороге стояла Клаудия, огромные зеленые глаза смотрели прямо на Джозефа. Длинное кремовое платье закрывало щиколотки. Она обеими руками прижимала к груди коробочку в белой подарочной бумаге. На бумаге – ручная роспись, серые киты в синих волнах.

– Я принесла вам подарок по случаю вашего приезда. – Клаудия протянула сверток. От нервной улыбки кожа на лице натянулась, глаза еще глубже запали. Со вчерашнего дня соседка, похоже, потеряла не меньше трех килограммов, и все же животик слегка выпирал из-под тесного платья. Может, она беременна?

– Что можно спрятать в такую маленькую коробочку? – спросил Джозеф, представляя, как целует Клаудию в губы. На худощавом лице они казались полнее. Протолкнуть сквозь них язык, упереться в зубы, дальше, дальше, вот и ее язык, почему-то страшно холодный и сухой.

– Я не вовремя? – спросила Клаудия.

– Да. – Джозеф немного подождал, надеясь увидеть продолжение этой сцены. – Нет.

– Можно войти?

– Да, – ответил он и живо отступил в сторону. – Проходите. – Джозеф нервно заглянул ей за спину. – Вы одна? – он старался скрыть тревогу в голосе.

– Да, – ответила Клаудия, – одна.

– Чудесно. Это хорошо, что одна. Когда-то и у меня никого не было. Это ничего, просто надо привыкнуть. – Джозеф еще раз выглянул на улицу, но там не было ничего, что могло насторожить сильнее, чем подступавшее безумие. Он захлопнул дверь.

Доктор Томпсон разволновался больше обычного, когда зазвонил мобильный телефон. Даже спокойствие воскресного дня не могло рассеять атмосферы смерти, сгустившейся над Уимерли. Доктор только что дохромал до своего «шевроле блейзера». Ходил смотреть на акулу-альбиноса. Вот уж чудеса. Ехал от Слейдов, заметил толпу на причале, остановился узнать в чем дело, а тут такое!

Томпсон открыл крышку мобильного и нажал на кнопку, одновременно разглядывая в зеркале заднего вида шишку на лбу и недобрым словом поминая дитятко Слейдов. Порез неглубокий. Даже скорее царапина. Правда, здоровенная.

– Алло?

– Доктор Томпсон, это Бетти. В вашу приемную поступил звонок от женщины из Уимерли. Кажется, она очень расстроена. У ее сына затруднено дыхание, и она хотела узнать…

– Как ее зовут?

– Эдита Поттл.

– Это на Поттл-лейн?

– Да, я уже вызвала скорую. Еще был звонок от Джозефа Блеквуда. Сразу следом за первым. Мистер Блеквуд оставил сообщение: «Помогите». Но там, вроде бы, ничего срочного. Не кричал, и болей у него, похоже, нет. Даже странно как-то.

– Он оставил телефон?

– Да.

Бетти продиктовала цифры.

– Хорошо, спасибо.

Томпсон набрал номер Блеквуда.

– Алло? – трубку взяла маленькая девочка.

– Здравствуй, папа дома?

– Нет, у папы не осталось дел. Он ушел в море.

– Как ушел? На чем? – Молчание. Наконец, Томпсон не выдержал и спросил: – А когда он вернется?

– Он не вернется. Он со мной.

– Так где же все-таки папа? Это доктор Томпсон. Ответа не было.

– Алло!

– У папы легкое недомогание.

– Плохо. Как поживает твоя шишка на затылке?

– У меня нет шишки.

– Отлично. Значит, тебе уже лучше.

– Намного лучше. Я отлично себя чувствую. Мне уже не так холодно.

– Рад слышать. Передай папе, что звонил доктор Томпсон.

Девочка начала что-то тихонько напевать.

– Договорились? – спросил врач.

Пение не прекращалось.

– Договорились, – наконец ответил ребенок. – До свиданья, доктор Томпсон.

– До свиданья.

Он захлопнул крышку мобильного телефона и некоторое время оцепенело смотрел на толпу за ветровым стеклом. Мальчишки показывали пальцами в сторону моря. Один из них подпрыгивал на месте и что-то кричал, сложив ладони рупором. Что именно привлекло их внимание, Томпсон так и не выяснил. Он завел мотор и задом выехал на дорогу. Несколько человек проводили машину взглядом. Томпсон развернулся и быстро поехал к дому Эдиты Поттл. Он подозревал, что в этой ситуации главное вовремя подключить кислородную маску. В противном случае, как показала практика, наступает смерть. Почему? А кто его знает. У всех, кто оказался в больнице под наблюдением врачей, состояние стабилизировалось. Пока стабилизировалось. Во всяком случае, медицинский персонал ухудшений не заметил.

Поттл-лейн располагалась чуть западнее пристани. Ехать не больше минуты. Это прямо напротив клуба. Томпсон задумался, поэтому деревянное заграждение и двое солдат возникли перед капотом совершенно неожиданно. Один из них пытался знаками остановить машину, но доктор слишком поздно понял, что происходит. Он вывернул руль, ударил по тормозам, внедорожник вынесло на обочину, где он смаху пристыковался к заднему бамперу армейского джипа. Хорошо хоть ремень пристегнул. Вроде цел, разве что шея болит. Ну что ты скажешь! Только этого нам и не хватало. Томпсон начал опускать стекло, потом передумал и решил выйти. Он повернулся, дернул за ручку, но не смог оторваться от кресла. Это еще что?! Ах да, ремень. Томпсон замычал, отстегнулся и толкнул дверцу машины. Солдат сунулся не вовремя. Дверца ударила его аккурат между глаз. Томпсон выскочил и наскоро осмотрел пострадавшего. Нет, все в порядке. Ни царапины. Военный никак не мог оторвать взгляд от шишки на лбу доктора.

– С вами все хорошо, – сказал Томпсон и заковылял по дороге. – Я врач, – крикнул он и прикусил губу от боли в лодыжке. – У меня срочный вызов, посторонитесь. – Он обогнул заграждение.

Впереди на шоссе показался зеленый знак «Потрошир, Уимерли, Порт-де-Гибль, съезд 44 – 1 км». Такую вывеску трудно пропустить. Белые буквы, стрелка указывает направо наискосок. Ким повернула руль белого «фольксвагена» и выехала на потроширское шоссе. Ну до чего ж тут красиво! Зеленые пастбища, пруды… Ким восхищенно покачала головой. На Ньюфаундленде пейзаж меняется каждую секунду. Только что остался позади лунный ландшафт с его серыми валунами, а теперь вокруг потянулись луга, прямо как в Ирландии. На склоне небольшого холма паслись серые кудлатые овечки. Равнины стелились по обеим сторонам дороги, и видно было очень далеко. Раскинувшиеся на пологих склонах луга сменились густыми хвойными лесами. Кое-где проступали скалистые участки, но в целом земля в этих местах была плодородной.

Через несколько минут начался спуск в долину, дорога резко пошла под уклон, пришлось притормаживать. Картина снова изменилась. Вокруг царило запустение. Между полуразрушенными домами и сараями тянулись каменистые пустыри. Шоссе снова повернуло влево на холм. Здешние постройки почернели от непогоды. Вид у них был еще более обветшалый, даже зловещий. Никаких признаков жизни. Ни коров, ни овец. На поселок наступал густой мрачный лес. Ким вдруг решила, что заблудилась. Стало очень страшно. Не дай бог застрять в таком месте. Ладони, вцепившиеся в руль, вспотели. В затылке тяжесть, значит, голова скоро заболит. Ким заметила, что изо всех сил стиснула зубы. Она постаралась расслабиться и посмотрела на спидометр. Ну зачем так гнать? Впереди показался зеленый дорожный знак с надписью: «Уимерли», белая стрелка указывала вправо.