Текст книги "Полуночные признания"
Автор книги: Кэндис Проктор
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 19 страниц)
Глава 11
Зак нашел ее в маленькой служебной комнатке на втором этаже больницы.
Лампа на раскрашенном столе напротив дальней стены заливала помещение бледным светом. Эммануэль стояла в одиночестве на исцарапанном, ничем не покрытом полу, сложив руки на груди. Ее спина была прямой и напряженной. Зак не видел ее лица, но она наверняка слышала, как он прохромал в комнату.
Двери и окна были распахнуты навстречу ночному ветру – теплому, со сладковатым запахом гардений и жимолости. Из четырех кроватей три пустовали, а на четвертой под белоснежной простыней угадывались очертания человеческого тела. Хотя лица не было видно, Зак сразу понял, что это Эмиль Руан.
– Пожалуйста, уйдите, – произнесла Эммануэль дрогнувшим голосом, не глядя на майора.
Зак положил руку ей на плечо и повернул лицом к себе. В глазах Эммануэль блестели слезы, но она не плакала; ее лицо искривилось от горя и гнева.
– Он прожил дольше, чем вы ожидали.
Эммануэль коротко вдохнула, подняв худенькие плечи; она неотрывно смотрела на одну из пуговиц его мундира.
– Тем не менее, он умер.
– Вы же знали, что это неизбежно.
Только сейчас она подняла голову. Ее глаза казались безумными.
– Как мы можем спасти жизнь человека, если совершенно не представляем, от чего он умирает?
– Когда-нибудь узнаем, – мягко произнес Зак.
Он молча смотрел на ее красивое лицо. Эммануэль пыталась сдерживать слезы, но ее полные губы дрожали.
Зак явился сюда, чтобы разоблачить ее попытку скрыть что-то важное, касающееся убийства Генри Сантера. Он хотел даже припугнуть ее. Но вместо этого просто прижал Эммануэль к себе.
Она сопротивлялась, но только какое-то мгновение. Зак почувствовал, что у нее замерло дыхание. Она опустила руки на его грудь и сжала пальцами темную форму. Уткнувшись в крепкое мужское плечо, Эммануэль уже не сдерживала рыданий. От ее волос приятно пахло сиреневой водой. Зак молча держал ее гибкое теплое тело в своих руках.
Потом он покорно шел позади нее через спящий город, залитый только мерцающим свечением ламп и бледным сиянием полной луны. В лицо бил прохладный ветер с моря.
Они молча повернули на улицу Дюмен. Шаги эхом разносились по пустынной в воскресный вечер дороге. Зак чувствовал себя неловко. Стоило ли ему обнимать Эммануэль, выражая тем самым сочувствие? Наверняка она этого не хотела. Да и он не стремился к тому, чтобы желание, которое всегда возникало у него при встрече с ней, волновало его все больше.
Нестерпимо затянувшееся молчание прервала Эммануэль:
– Вы видели Папу Джона?
В ее голосе звучал вызов. Подняв голову, она смотрела на звезды в ночном небе.
– Почему вы сами не сказали мне о наборе для убийства вампиров? Зачем вы послали меня к этому негру?
– До полудня я и не догадывалась, откуда появился этот набор.
– А-а… – Зак не особенно верил в то, что она говорила, но на этот раз слова Эммануэль прозвучали убедительно. – Похоже, в путешествие на болота вы направили меня для того, чтобы я пошел по ложному следу? Однако вам не повезло – я многое узнал.
– Вот как?
– Вы скажете мне, где этот набор сейчас находится?
Из таверны донесся звук банджо и смех мужчины. Эммануэль покачала головой:
– Не знаю. Я видела его в шкафу в комнате Филиппа вскоре после того, как он был убит. Но сейчас там его нет.
В комнате Филиппа. Зак бросил взгляд на идущую за ним женщину, на аристократический изгиб ее шеи и бледное свечение кожи в мягком лунном свете. Она выглядит такой холодной, подумал он, но это самообладание обманчиво, внутри она полна страсти. Однако почему у нее были отдельные комнаты с мужем?
– Знаете, мне придется обыскать ваш дом и больницу.
Повернувшись, Эммануэль пристально посмотрела ему в глаза.
– Если бы арбалет был у меня, я бы давно постаралась от него избавиться.
– Вы предполагаете, кто мог его взять?
– Нет, иначе я бы вам сказала.
– Сомневаюсь. – Рядом с ними возникла громада Кабильдо[4]4
Здание в Новом Орлеане, где когда-то находилась испанская колониальная администрация.
[Закрыть]. Его массивные, построенные еще испанцами стены были мрачными. Отсюда можно было видеть темные тени вязов и сикомор, растущих вокруг площади, и едва различимые из-за листвы силуэты высоких мачт стоящих у пристани кораблей.
– Очень странные интересы, – произнес Зак. – Вампиры и арбалеты.
– Филиппа завораживала смерть, связанные с ней легенды и ритуалы, сама ее… – она помолчала, с трудом подбирая нужное слово, – природа. Думаю, что и из-за этого он выбрал профессию врача – не столько для того, чтобы сохранять жизнь, сколько для того, чтобы препятствовать смерти.
– Похоже, они были разными людьми с Генри Сантером.
– Это так. – Здесь ветер с моря был сильнее, он трепал длинные ленты траурной шляпки и колыхал черное кружево. – Но не поймите меня неправильно, Филипп был превосходным доктором. Знающим, умелым, преданным своему делу…
– И занятым исключительно собой, – добавил Зак.
Она пожала плечами:
– Как и большинство ярких людей.
– А Генри Сантер? Имеет ли он какое-то отношение к вампирам и арбалетам?
– Он находил интересы Филиппа странными, но совершенно безвредными, если они никак не мешали работе.
– А они не мешали?
Что-то темное мелькнуло в глазах Эммануэль, она постаралась это утаить и поспешно отвернулась.
– Не они.
Зак заглянул Эммануэль в лицо.
– Но почему тогда арбалет Филиппа убил Генри Сантера?
Она отстранилась, уйдя в тень массивной каменной колонны нависшего над ними здания.
– Откуда я могу это знать? – спросила Эммануэль дрогнувшим голосом, в котором слышался страх.
Зак сделал шаг, почти прижав ее к колонне.
– Думаю, что вы что-то скрываете.
Она медленно покачала головой. Чтобы смотреть ему в лицо, ей пришлось изогнуть шею. Какая же она крошечная, подумал Зак, хрупкая и маленькая; чтобы ее поцеловать, мужчине нужно бы ее приподнять.
– Нет, – произнесла она.
Он прижал ее руки к стене и наклонился к ней совсем близко, но не касаясь лица. Она чуть дрожала; это был страх и что-то еще.
– Почему я должен верить? Вы хотите убедить меня, что рассказали мне все о Генри Сантере и о людях, которые могли желать его смерти? Черт побери, – выругался он, – когда вы поймете, что я вам не враг?
Ее взгляд быстро пробежал по синей форме и сабле, которой майор совсем недавно убил человека. Глаза Эммануэль потемнели, она с трудом сглотнула.
– Вы – мой враг.
Он взял ее за подбородок, заставляя смотреть себе в лицо.
– Но не в этом. Если вы знаете убийцу, но скрываете его имя, то тем самым сознательно препятствуете его задержанию.
Он заметил в ее глазах удивление.
– Я думала, вы подозреваете в убийстве Генри меня.
Зак покачал головой:
– Стрельба ночью из арбалета? На вас это не похоже.
– Но вы считаете, что я могла решиться на такой шаг.
– Да, вы могли убить, – ответил он; его пальцы, лаская, прошлись по ее щеке, – но не из холодного расчета, а в порыве эмоций.
Она бросила на него испуганный взгляд, растерянно открыв рот.
– Я очень сдержанный и расчетливый человек.
– Вот как?
Он хотел поцеловать эту женщину с самой первой встречи. Она недавно стала вдовой, была на стороне конфедератов и подозревалась в жестоком убийстве. Но все это не имело никакого значения, когда Зак стоял рядом с ней.
По прерывистому дыханию Зака Эммануэль поняла, что он хочет ее. Она неподвижно смотрела ему в глаза и не пыталась отстраниться. А ночь была полна очарования и таила в себе желания – сильные, опасные и запретные. Не отрывая взгляда от ее глаз, майор прикоснулся к ее рту.
Он услышал глухой стон и почувствовал, что ее губы ответили ему. И в следующий миг он снова потерял голову. Со стоном он прижал ее теплое податливое тело к своему, его руки скользнули по гибкой маленькой спине и опустились к бедрам. Он хотел ее с безрассудной страстью, которая отрицала логику и здравый смысл. Это было необузданное желание, кипящее в крови и туманящее взор, первобытное и примитивное.
Зак отвел голову, с силой сжав плечи Эммануэль. И в этот момент, словно опомнившись, она выскользнула из его рук.
– Это не должно случиться, – прошептала Эммануэль, отступая и дрожа от страсти.
Зак поднял руку, чтобы прикоснуться к Эммануэль, но потом отступил назад.
– Но мы оба знаем, что это произойдет, раньше или позже.
Она отрицательно качнула головой:
– Не прошло еще и трех месяцев, как я овдовела.
– А на протяжении скольких лет у вашего мужа была отдельная комната?
Эммануэль сложила руки на груди, с силой вдавив пальцы в бомбазиновые[5]5
Бомбазин – шелковая ткань.
[Закрыть] рукава своего траурного платья.
– Это не имеет никакого значения.
Какое-то время они молча смотрели друг на друга. Теплый влажный ветер колыхал тонкие кудряшки на ее лбу. Зак с трудом сдерживал желание дотронуться до них и снова привлечь Эммануэль к себе.
– Я могу добраться домой и одна, – произнесла она.
– Нет. Я провожу вас, – глухо ответил он.
На протяжении всего пути он ни разу не дотронулся до Эммануэль. А когда они дошли до ее дверей, Зак, не поворачиваясь, пошел прочь.
Глава 12
Через два дня Зак ехал на коне через старый квартал, направляясь от монетного двора к каналу Нью-Бейсн, откуда слышалась издевательская песенка «Красивый синий флаг». Голос звучал столь красиво и мелодично, что мог принадлежать ангелу – конечно, если бы тот был сторонником мятежных Конфедеративных штатов Америки.
Школьники и женщины Нового Орлеана часто пели патриотические песни. Подобные выходки разочарованного и мятежного местного населения Зак считал безвредными. Но с недавних пор Бен Батлер приказал жестоко преследовать всякое проявление недовольства и неповиновения. Он зашел в этом столь далеко, что наложил штраф на школы, ученики которых были замечены рисующими флаги конфедератов на своих тетрадях с прописями.
– Кто это поет? – спросил сопровождавший Зака сержант. Сердито прищурившись, он внимательно осмотрел кирпичные фасады пустых, обшитых досками складов, выстроившихся линией в этой части города.
Внезапно Зак заметил, как из-за полурассыпавшихся бочек выглянула взъерошенная кудрявая белобрысая голова.
– Едем к тому человеку, – приказал Зак. – Я хочу его задержать.
Мальчик, сидящий на вершине кучи из наваленных друг на друга бочек, настороженно следил, как военные приближаются к нему. Его короткие штаны и куртка были слегка помяты, но хорошее качество костюма говорило о том, что парень вырос в зажиточной семье. Он не был похож на уличного бродягу.
– Я могу отправить тебя в тюрьму за распевание этой песни, – сказал Зак, натягивая поводья. – Ты знаешь это?
Доминик быстро повернулся и от волнения сглотнул.
– Я не боюсь вас, – сказал он.
– Тогда почему ты собираешься удрать? – задал вопрос Зак, видя, как парень скосил глаза в сторону, словно оценивая расстояние до земли и время, за которое можно было бы скрыться за ближайший угол.
– Когда я вырасту, то отправлюсь на войну и убью много-много янки, – произнес мальчик; его ноздри широко раздулись то ли от страха, то ли от бравады.
Положив ладонь на луку седла, Зак наклонился вперед.
– Не думаю, что это понравилось бы твоей маме.
Парень с такой силой сжал челюсти, что на щеках показались желваки.
– Моя мама ненавидит янки не меньше, чем я. Они убили моего отца.
– Наверняка твоя мама не захотела бы, чтобы ты кого-нибудь убивал.
– Она сделает исключение для янки.
Зак вспомнил сосредоточенное выражение на лице молодой вдовы, когда она переходила от одного убитого солдата северян к другому.
– Не думаю, – мягко произнес он.
Доминик поднял голову:
– Вы собираетесь отправить меня в тюрьму?
– Ну… – Лошадь Зака переступила с ноги на ногу. – На сей раз я тебя отпущу, – наконец произнес он. – Но я советую тебе больше не петь эту песню.
– Да здравствуют Джефф Дэвис[6]6
Президент конфедератов Джефферсон Дэвис.
[Закрыть] и Борегард[7]7
Один из полководцев южан.
[Закрыть]! – воскликнул Доминик де Бове и, соскользнув с бочек на мостовую, стремительно понесся к узкой, заваленной мусором аллее.
Зак молча наблюдал, как убегал сын Эммануэль, затем повернул коня и направился к каналу Нью-Бейсн.
Эммануэль внимательно посмотрела на напряженное лицо сына. Тот медленно погрузил ложку в суп из стручков бамии и отправил ее в рот.
– Я слышала, что ты сегодня утром удрал от офицера-янки, – сказала она. – Внизу, у пристани. – Она узнала об этом от старого итальянца, который каждый день возил тележку со свежими фруктами по улицам квартала Куотер, и у нее тревожно сжалось сердце.
Доминик виновато сдвинул брови. Люди всегда рассказывают матери о его проделках. Так уж принято в Куотере.
– Я пел «Красивый синий флаг», – произнес он, подняв подбородок.
– Ох, Доминик, будь осторожнее.
Ложка Доминика с шумом ударила по краю тарелки.
– Думаешь, этот янки меня испугал? Я ненавижу их. Они убийцы, воры и подонки.
– Доминик… – произнесла, наклоняясь вперед, Эммануэль. К своей тарелке она так и не притронулась. – Послушай меня. Как ты можешь судить о каком-то человеке – и даже ненавидеть его – по одной только форме?
Доминик укоризненно посмотрел на нее большими глазами:
– Ты тоже ненавидишь янки. Когда женщина из «Батон-Руж» рассказала тебе, как патруль северян разбил ее мебель, разорвал одежду и украл серебро, ты сказала, что янки – мерзкие, жалкие чудовища. И еще ты говорила о том, что хотела бы, чтобы земля разверзлась и поглотила все синие мундиры на Юге.
Эммануэль какое-то время молчала. Она думала о том, слышал ли Доминик крики женщины, чью пятнадцатилетнюю дочь грубо изнасиловали солдаты.
– Я была очень рассержена, Доминик. Иногда люди в гневе говорят то, о чем не думают.
Доминик долго смотрел на нее в упор.
– Ты хочешь убедить меня в том, что любишь янки?
Можно сказать «нет». Это было бы очень просто. Но Эммануэль всегда старалась говорить сыну только правду.
– Нельзя ненавидеть того, кого ты не знаешь, – ответила она, тщательно подбирая слова. – И думать о человеке плохо только потому, что он носит форму или имеет кожу другого цвета.
Доминик смотрел на нее удивленными глазами.
– Но разве это правильно, что янки здесь делают?
– Нет.
– Тогда они плохие люди?
Эммануэль с силой выдохнула.
– Если бы все было так просто… – Она хотела съесть ложку супа, но передумала. – Если ты поел, иди умойся и надень шляпу. Нас ждет бабушка, и я не хочу опаздывать.
Доминик отодвинул стул и поднялся.
– Могу я взять свой пугач?
– Да, да. Но поспеши.
Быстро поведя носом, белка скользнула вниз по стволу орехового дерева, которое росло перед оградой старинного домика на Эспланад-авеню. Пробежав половину пути, она насторожилась и завертела головой, изучая залитую солнечными лучами лужайку. Эммануэль улыбнулась – зверек был совсем маленьким и не подозревал, что опасность поджидала его повсюду.
– Можешь целиться своим пугачом где угодно, но только не у этой ограды, мой мальчик, – мягко произнесла Эммануэль. – Иначе я заставлю тебя красить все заборы вокруг двора.
– Ну, мама! – заканючил было Доминик, но быстро прекратил, когда нашел для сушеных ягод другую цель – шарик на столбике ограды. Ягода точно поразила шарик, и по заросшей деревьями улице пронесся победный крик, от которого белка поспешно нырнула в раскидистую листву.
Эммануэль беспокоилась за сына. У Доминика было много различных игрушек, в том числе пугачей. Они продавались за ничтожную плату у Джексон-сквер облаченным в одеяла полуобнаженным человеком с бронзовой кожей. Как все мальчишки, Доминик очень любил военные игрушки, но в последнее время это стало беспокоить Эммануэль.
– Так и должно быть, – как-то сказал ей Филипп незадолго до своей гибели, когда она пожаловалась на интерес Доминика к «кровавым забавам». – Здесь такая жизнь – охота, рыбная ловля, езда на коне. Плантаторы развлекаются именно этим. Ему нужно полюбить все это.
– Он уже увлекается этим.
– И ты думаешь, это плохо? – спросил Филипп, и глубокая морщинка пролегла меж бровей. – Доминик не будет таким, каким ты хочешь его видеть, – он будет собой. – Филипп взял Эммануэль за руку, что делал крайне редко. – Мы с тобой плохо вписываемся в наше общество, Эммануэль, и это не принесло нам ничего, кроме неприятностей. Но Доминик соответствует этому миру. Так пусть он получает удовольствие.
Эммануэль печально улыбнулась на эти слова.
– Мой мудрый Филипп, – произнесла она.
И она не стала отбирать у сына его ружье, длинный охотничий нож и пугач, однако строго запрещала ему стрелять в то, что нельзя потом съесть. Возможно, ее мальчик не будет ученым или доктором, но он должен вырасти человеком, уважающим чужую жизнь.
– Мама, – позвал Доминик, обхватив рукой столб ворот, ведущих к массивному подъезду дома семьи де Бове. – Мы опоздали. Опять. Здесь уже много народа.
Сегодня у Мари-Терезы собирались дамы со всего города. По какой-то неведомой причине, которую Эммануэль не могла объяснить, ей очень не хотелось участвовать в этом мероприятии – шить рубашки и вязать носки для пленных, подобно верным долгу дочерям и правильно ведущим себя вдовам. Совсем недавно, теплой, напоенной жасмином ночью, она уединилась с человеком, которого должна была считать врагом. И даже сейчас, когда Эммануэль думала о майоре, она не чувствовала вины. Бесстыдное, горячее желание наполняло ее сердце.
– Мама, – позвал Доминик.
– Иду, – ответила она и ускорила шаги.
Не прошло и часа, как Эммануэль горько пожалела, что согласилась сюда прийти. Сидя рядом с Клер Ла Туш на обшитой полотном софе между высокими окнами гостиной, Эммануэль тихо ругалась про себя, стараясь соединить вместе два куска рубашки, которую ей поручили шить.
– Ба, – произнесла она тихо, затем бросила быстрый взгляд через комнату туда, где Мари-Тереза наблюдала за работой двух почтенных дам. – Что-то не так.
– Увы. – Клер наклонилась вперед, с подозрением глядя на результаты труда Эммануэль. – Ты пришиваешь карман к спине.
Эммануэль в досаде откинулась назад.
– Вот поэтому я и не приходила на эти собрания раньше.
Мягко рассмеявшись, Клер взяла из ее рук наполовину сшитую рубашку.
– Тогда почему ты пришла сегодня? – Она тоже посмотрела на Мари-Терезу. – Знаешь, ничего примечательного здесь ты не увидишь, даже если начнешь шить так же хорошо, как ухаживаешь за больными. Но, – она нахмурилась, рассматривая то, что сделала Эммануэль, – шьешь ты неважно.
– Я пришла потому… – Она осеклась, поскольку не хотела говорить Клер или кому-нибудь еще о том, как одиноко она чувствует себя последнее время. Ощущение оторванности от мира не покидало Эммануэль. – Я пришла потому, что никогда здесь не была. – В гостиной находилось около двадцати женщин. Не меньше половины были в траурных платьях – по мужу, сыну, брату, отцу или кузену. – Не думаю, что это правильно.
– Ты и так делаешь достаточно, – буркнула Клер, пытаясь исправить ошибку Эммануэль.
– Как и ты.
Клер быстро глянула вверх, зрачки ее глаз были как-то странно расширены, словно от страха.
– Но по другой причине, да?
– Клер, – начала Эммануэль, но в это мгновение коренастая горничная в отлично выглаженном платье принесла кофе; за ней двигался Батист с тяжелым серебряным подносом, наполненным сандвичами и небольшими пирожными.
– А, хорошо. – Мари-Тереза хлопнула в ладоши, словно режиссер на сцене. – Эммануэль, ты будешь разливать, а Клер поможет тебе, ладно?
Примерно через пять минут, когда Эммануэль все еще возилась с кофе, Клер внезапно уронила тарелку и упала.
Зак находился на берегу канала Нью-Бейсн, разбираясь с конфискованным грузом контрабандной соли, который переправлялся войскам конфедератов. Недовольный владелец прыгал с одной баржи на другую и кричал:
– Вы не имеете права это делать! У меня есть разрешение от самого генерала Батлера!
Внезапно к Заку подбежал молодой капрал с красным потным лицом и после отдания чести произнес:
– Майор Купер, сэр?
Зак посмотрел на капрала поверх потной розовой лысой головы хозяина баржи.
– Что это, солдат?
– Донесение от капитана Флетчера, сэр, – произнес тот, пытаясь отдышаться. Он был так молод, этот краснощекий капрал, что в его голосе чувствовался мальчишеский тенорок, а на подбородке росли только редкие белые волосы.
– Он не может сам справиться с этим делом? Капрал решительно замотал головой; его слегка выпуклые глаза выкатились еще сильнее.
– Нет, сэр. Он сказал, что вы обязательно должны присутствовать. Дело касается женщины. Молодой креолки.
Эммануэль? О Боже, только не это! Зак почувствовал леденящий страх, ярость и чувство вины одновременно. Он не должен был допустить, чтобы снова случилось убийство.
Горячий воздух не давал дышать полной грудью. В ушах шумело, сердце с силой билось в груди. Собравшись с мыслями, Зак спросил чужим, хриплым голосом:
– Как ее имя?
– Капитан просил передать, что имя женщины – Клер Ла Туш. Он думает, что ее отравили.
Зак сообразил, что судорожно схватился рукой за край баржи, и поспешно выпрямился.
– Где?
– В каком-то большом здании на Эспланад-авеню, сэр. Она принадлежит к одному из этих старых французских семейств со странными именами. Де… де… – Парень безуспешно силился вспомнить, но безнадежно покачал головой. – Капитан Флетчер говорил, что вы знаете, сэр.
– Де Бове, – произнес Зак, глядя, как с мутных вод канала медленно взлетает белоснежная цапля.
– Точно так, сэр. Де Бове.
