Текст книги "Стервы большого города"

Автор книги: Кэндес Бушнелл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 26 страниц)

Венди безнадежно покачала головой. Пятьдесят тысяч долларов? Это безумие. Как вести себя в этой ситуации? Если она начнет возражать, это сразит Магду и она решит, что мать – злодейка. Да, все это дело рук Шона – опять он подставил ее; создал ситуацию, в которой она ни за что не найдет общего языка с детьми. Венди захотелось закрыть лицо руками и разрыдаться. Ее знобило: сказывалось физическое изнеможение.

– Если не возражаете, я поговорю с мужем наедине, прежде чем мы заплатим, – сказала Венди, собрав последние силы.

– Разумеется, – добродушно отозвался Марк. – На карту поставлено будущее вашей дочери как наездницы. Это следует учесть. Но я гарантирую, что за эту цену вы не найдете лучшего пони.

Шон посмотрел на нее через плечо и нахмурился.

– В чем дело, Венди? – спросил он. – Какая-то проблема?

– Да. Вроде того, – устало отозвалась она. «Мой муж только что вручил мне бумаги на развод, выгнал меня из моей квартиры и похитил моих детей. А теперь хочет, чтобы я потратила пятьдесят тысяч долларов на пони…»

Марк пожал плечами и закурил следующую сигарету, остановившись перед конюшней в тюдоровском стиле, со скрещенными балками. Видимо, она должна была напоминать конюшни в горной королевской резиденции.

– Я буду в конторе. Первая дверь направо. Приходите, когда будете готовы.

– Мы только на минуту, – ответил Шон. Помолчав, он сухо бросил ей: – Ну?

Потрясенная, Венди смотрела на него, не зная, с чего начать.

– После всего этого… после того, что ты сделал… все, что ты способен сказать, – это «ну»?

– Нельзя ли просто купить пони? Почему с тобой все превращается в такую серьезную проблему?

Венди растерялась. Неужели Шон забыл, что вручил ей бумаги на развод и выгнал из квартиры? Или он просто спятил?

– Что ты хочешь услышать от меня? – нетерпеливо осведомился Шон.

Венди молчала. Чего она хотела? «Я хочу, чтобы все снова стало нормально. Хочу, чтобы все было так, как раньше, до моего отъезда в Румынию. Это было не слишком хорошо, но лучше, чем сейчас».

– Я хочу, чтобы ты объяснил. Вызывающе посмотрев на нее, Шон повернулся и зашагал к конюшне. Венди побежала за ним и догнала у входа.

– Я не желаю обсуждать это сейчас! – прошипел он. – Не перед этими людьми… – Шон указал на дверь конторы.

– Почему? Какое тебе до них дело?

– Дело не в том, что я думаю о них, Венди. Дело в том, что они думают о нашей маленькой девочке. Зачем ты смущаешь ее? Она наконец нашла в себе смелость попробовать что-то новое, заняться спортом, а ты намерена все погубить.

– Нет, не намерена…

– Разве ты не знаешь, как здесь сплетничают? – с упреком спросил Шон. – Все всё про всех знают. Ты видела Черри и Нину – они поговорят с Марком, и завтра об этом узнает вся школа Сент-Мэри-Элис. Магде и так трудно. Хочешь, чтобы все дети говорили, какая у нее ненормальная мать?..

– Но, Шон! – Венди в ужасе взглянула на него. – Я ничего такого не сделала. Я никогда ничего не сделаю, чтобы обидеть нашу малышку…

– Нет. Ты лишь неожиданно появилась здесь. Это трудно объяснить.

– Что объяснить? Я ее мать…

– Да?

– Ты дерьмо! – Венди помолчала, потом решила сменить тему. Слишком страшно во все это погружаться. – И как же ты планировал заплатить за пони без меня, Шон?

– По кредитной карте.

– Это все еще мои деньги, – заметила Венди, ненавидя себя за эти слова.

– Отлично. Разбей сердце своей дочери. Это расположит к тебе детей.

– Я же не сказала, что не стану…

– Поступай как знаешь. Я сделал все возможное и умываю руки. – И он пошел в темные глубины конюшни, звук его шагов эхом разносился в просторном помещении.

Венди поспешила за ним. Конюшня как будто была пуста, свободна от страшных животных, готовых выскочить и затоптать ее.

– Шон! – позвала она. – Вернись. Шон обернулся.

Она должна заставить его сказать, подумала Венди. Она не позволит ему вот так уйти.

– Я не куплю этого пони, пока мы не поговорим о том, что происходит.

Лицо Шона выразило отвращение.

– Прекрасно! – сказал он со злой бравадой и шагнул в пустое стойло.

Венди колебалась. Пол был покрыт ярко-желтой соломой. Может, они просто займутся любовью и все будет по-прежнему. Сколько раз уже это срабатывало. Шон стоял посреди стойла, скрестив руки на груди. Венди шагнула к нему, чувствуя, как солома покалывает лодыжки. Ну какой же он дурачок. Вся эта затея смехотворна. Если Шон уступит сейчас, она простит его. Венди привыкла его прощать. После двенадцати лет практики это не сложно, не труднее, чем научиться просить прощения. Просить прощения и прощать гораздо легче, чем думают.

И, готовая проявить уступчивость, Венди решила воспользоваться случаем. Безобидным детским тоном, каким она всегда говорила с Шоном, она храбро произнесла:

– Давай займемся сексом.

Но эти нежные слова не успокоили Шона, а, казалось, разбудили в нем зверя. Он бросился на Венди, словно собираясь ударить, но в последний момент подбежал к стене и стукнул кулаком по деревянной перегородке.

– Ты так ничего и не поняла, да? – заорал он. А затем, возможно, устыдившись необычного проявления своего мужского естества, закрыл лицо руками. Его тело затряслось как от рыданий, но он не издавал ни звука. Венди приблизилась к нему и тронула за плечо:

– Шон? Шон… ты плачешь?

– Нет. – Его голос звучал приглушенно. Венди попыталась отвести ладони Шона от лица – и испугалась. Глаза его превратились в покрасневшие щелочки, источающие ненависть. К ней, к себе или к ним обоим?

– Ничего не выйдет! – отрезал он.

Все кончено, подумала Венди. Кончено… И все же спросила:

– Что не выйдет?

– У нас ничего не выйдет, – ответил Шон. Он глубоко вздохнул. – Я не люблю тебя, Венди, и, думаю, никогда не любил. – Ах-х! Венди отступила на шаг. Ах-х! Это она издает такой звук или он только у нее в голове? Жизнь словно покидала ее. Она стояла на краю скалы. Ах-х! Разве такое возможно? Он ничего этого не сказал, ведь правда? – Ты никогда не позволяла мне что-то решать самому, – продолжил Шон. – Ты постоянно была слишком близко… слишком близко с самого начала. Я не мог избавиться от тебя. Слова «нет» ты не понимала. Сначала я думал, что эта девушка, наверное, чокнутая. Я спал с другими, ты это знала, но делала вид, что все в порядке. А потом я решил: может, ты действительно влюблена в меня. Я мог делать что хочу, а ты всегда была рядом и заботилась обо мне. Я не говорю, что ты не нравилась мне. Нам было хорошо вместе. Но я никогда не любил тебя. Не так, как тех девушек, в которых влюблялся…

– Других девушек?

– До женитьбы. Я не изменял тебе. Я говорю о том, что было до нашей свадьбы.

– Зачем же ты женился на мне?

– К чему тебе это знать? Думаешь, мне приятно все это говорить? Почему ты не уйдешь? Ты постоянно мучаешь меня. Это не прибавляет уважения.

– Ты должен мне объяснение, черт бы тебя побрал! – завопила Венди, и он снова ударил кулаком по перегородке. – Я не верю этому, Шон. Неужели ты так слаб?

– Полагаешь, мне нравилось быть слабым? Ты сделала меня слабым! Я никогда не любил тебя. Мне неприятно, что тебе приходится выслушивать подобное, но это так. Правда, я все надеялся когда-нибудь полюбить тебя. Все говорили, что я сошел с ума – ты такая классная. И ты была такой уверенной. А в день нашей свадьбы? Когда мы шли к алтарю? Я знал, что совершаю ошибку. Ты когда-нибудь задавалась вопросом, почему я не смотрел на тебя? Я был одной из твоих целей. И, как цель, был достигнут! Я бы, наверное, ушел, если бы ты сразу не забеременела. Тут я не имел права голоса. Ты перестала принимать таблетки. Сказала, будто принимаешь и это случайность…

– Да, случайность!

– Чепуха, Венди!

– Если ты так ненавидел меня, почему не ушел?

– Потому что влюбился в нашу малышку. Как ты не понимаешь? Я не такой негодяй, каким ты меня считаешь, ясно? Я попытался сделать все как надо надеялся стать хорошим отцом. А затем ты опять забеременела. И опять. И каждый раз я думал: она привязывает меня все крепче и крепче, чтобы я не мог уйти…

– Уйди, Шон. Уйди сейчас.

Венди приблизилась к нему и изо всех сил ударила кулаком в плече. Шон, презрительно ухмыляясь, отвернулся от нее.

– Вот как? Не выходит по-твоему, решила пустить в ход руки?

– Просто уйди. Я больше не хочу тебя видеть. – Да, как бы это было удобно для тебя, правда? – Шон кивал и растирал место удара – совсем как девочка. – Но я этого не сделаю, Венди. Я попытался уйти, но понял, что для меня дороже всего на свете мои дети. И я не предам их.

Губы Венди изогнулись в жесткой усмешке. Она была уверена, что теперь-то одержала верх.

– Ты никогда не получишь детей. Об этом я позабочусь. Я увезу их и постараюсь, чтобы ты еще много лет их не увидел.

– Да, – кивнул Шон. – Я не сомневался, что ты это скажешь. Ты такая важная, такая умная, такая богатая. Но за всем этим скрывается эмоциональный ребенок. Ты никак не поймешь, что другой человек – я, например, – может иметь чувства, отличные от тех, что хочешь видеть ты. Ты не в силах заставить меня полюбить тебя, Венди, но ты не желаешь принять это. И поэтому все, чего ты хочешь, – это наказать меня. Применить силу. Точно так же, как могущественные голливудские воротилы, на которых ты постоянно жалуешься. Ты всегда говоришь, что женщины ведут себя иначе. Так почему же ты не следуешь тому, что декларируешь? Я десять лет был отличным отцом. И пытался быть хорошим мужем. Не бросал тебя. Но все напрасно. Знаешь, как мне трудно признать правду? Я не хочу провести остаток своей жизни с женщиной, которую не люблю. Неужели это так скверно? Изо дня в день я разговаривал с женщинами – с матерями друзей наших детей. И знаешь что? Если бы ситуация была обратной, если бы женщина не любила своего мужа, то подруги сказали бы ей: «Ты имеешь право найти настоящую любовь». Почему же женщины имеют право, а я нет? И я скажу тебе еще кое-что, Венди. Я оставил свою карьеру, чтобы заботиться о детях. Ты считаешь, будто я поступил так потому, что не имею таланта… или ленив. Согласен, я не так талантлив, как ты. У меня нет того, что есть у тебя; я не обладаю для этого нужными качествами. Но я умею другое. А ты никогда по-настоящему не уважала этого. Почему, если женщина жертвует карьерой ради детей, она героиня, а когда то же делает мужчина, все женщины подозревают, что с ним что-то не так? Мол, или слабак, или неудачник. Ты ведь втайне считала именно так, а, Венди? Что я неудачник.

Господи, подумала Венди, ведь он прав. Сколько раз она смотрела на него с презрением, а затем, страшно коря себя за это, пыталась скрыть чувства, подшучивая над ним или что-нибудь ему покупая… Как до этого дошло? Мир перевернулся. Ответа нет, разве что… В Венди вспыхнула искорка надежды. А что, если попытаться сделать шаг к примирению и поступить как нужно… как взрослый человек. И, внезапно прозрев, она поняла, что должна забыть о своих обидах и боли. Она всегда была и будет настолько сильнее Шона, что должна простить его. Он не мог ее обидеть… никогда не мог. Она должна проявить милосердие. Должна…

– Шон… – Венди зажмурилась. На нее, как глыба, обрушилось сожаление о том, что они друг друга не поняли. – Я никогда не считала тебя неудачником. Я любила тебя, Шон. Любила. С самого начала…

Шон покачал головой:

– Нет, Венди, тебе это только казалось. Ты не любила меня. Как может разумный, нормальный человек любить того, кто его не любит?

Она посмотрела на него. Шон был таким маленьким, таким жалким в этой вишнево-красной рубашке и белых джинсах. Он никогда не перерастет себя нынешнего, с тоской подумала Венди, но ему придется идти своей дорогой. Когда-нибудь Шон раскается в своих поступках, возможно, даже осознает, что совершил ошибку. Быть может, он будет наказан, но если это случится, его накажет жизнь, а не она. И Венди вдруг ощутила непривычную свободу.

И тут же решила: «Я должна уехать».

Заплатив за пони, она попрощалась с детьми.

– Теперь, когда у меня есть Принц, мне больше никто-никто не понадобится! – с энтузиазмом воскликнула Магда.

Венди кивнула. Она понимала, что Магде предстоит пройти через жизненные испытания, в которых пони поможет ей больше, чем родная мать.

Венди иронически усмехнулась, поняв, что ее заменили пони. Ну и ладно…

– Вы уезжаете, миссис Хили? – смущенно спросила Гвинет.

– Пора возвращаться. Сегодня утром нас номинировали на шесть «Оскаров», и у меня масса дел. – Пустая и бессмысленная ложь, но необходимо сохранять достоинство хотя бы перед своей семьей.

– Фантастика! – От восторга у Гвинет расширились глаза. – Наверное, очень трудно получить номинацию на шесть «Оскаров».

Венди пожала плечами:

– Да вообще-то не очень. Это моя работа.

Сидя на заднем сиденье автомобиля, направлявшегося в аэропорт к обратному рейсу в Нью-Йорк, она снова подумала: «Это моя работа». Ее телефон зазвонил, и Венди автоматически ответила:

– Алло?

– Венди! – раздался веселый голос Виктора Мэтрика.

– Здравствуйте, Виктор.

– Как вы? – спросил он. – Вы должны быть в восторге. Лично я – да. Отлично сработано с этими номинациями на «Оскара». Теперь нам всего-то и нужно получить одного или двух.

– У нас очень хорошие шансы, Виктор. И я собираюсь организовать специальные просмотры для членов академии.

– Дайте знать, если понадобится помощь. И «Пост» поместила сегодня хорошую заметку, – добавил он. «Какую заметку? – подумала Венди. – Но это не важно, раз Виктор доволен». – Надеюсь, сегодня днем вы немного отпразднуете, – продолжал Виктор. – Есть какие-то планы?

– Да нет. Я в Палм-Бич, с семьей. Только что купила дочери пони.

– И правильно сделали. Я всегда утверждал, что для маленьких девочек нет ничего лучше пони. Они прививают детям чувство ответственности. Но не мне вам это говорить. Что ж, еще раз поздравляю, передайте привет вашей семье. Время, проведенное в кругу близких, ни с чем не сравнимо. Нам всем нужно чаще бывать с ними. Отдыхайте.

– Спасибо, Виктор.

«Ситасьон» ждал ее в аэропорте с опущенным трапом. Автомобиль, минуя ограждение, выехал прямо на летное поле, а стюард вышел навстречу взять багаж Венди.

– Вы быстро обернулись, – заметил он.

– Да. Мне нужно было уладить одно дело. Все прошло удачнее, чем я ожидала. – Венди поднялась в самолет и, усевшись в большое бежевое кресло, обитое мягкой кожей, пристегнулась.

– Не желаете ли чего-нибудь? – спросил стюард. – Может быть, икры и шампанского? – подмигнул он. – «Дом Периньон». Виктор Мэтрик заказал его специально для вас.

«Почему бы и нет?» – подумала Венди. И потом: значит, Виктору известно, что она взяла самолет. Это похоже на правду. Виктор все знает…

На столике перед ней лежала подборка газет и журналов. Венди взяла «Нью-Йорк пост». «50 самых влиятельных женщин!» – гласил заголовок.

Венди раскрыла газету и увидела свою фотографию в официальном костюме на премьерном показе. В тот вечер она накрасилась, надела контактные линзы и сделала прическу. Не так уж плохо она и выглядела, но кого это волновало?

Под снимком была подпись: «Венди Хили, 44 года, президент «Парадор пикчерс». Когда Комстока Диббла вышибли с поста президента «Парадор пикчерс», этому месту соответствовала только одна женщина – умная красавица в очках Венди Хили. Она вывела «Парадор» в люди и принесла компании двести миллионов долларов».

О! Венди сложила газету и оставила рядом с собой на сиденье. Пилот включил двигатели, и самолет вырулил на взлетную полосу. Венди должно было бы польстить это упоминание, но она ничего не чувствовала. Самолет с нарастающей скоростью покатил по взлетной полосе. Глядя, как удаляется пейзаж за окном, Венди размышляла о том, что больше уже никогда ничего не почувствует.

12

Прекрасный день для завоевания мира, думала Нико О'Нилли, глядя в окно своего особняка.

Четверг, семь тридцать утра, и Нико чуть дольше посидела над яйцом всмятку, желая запомнить этот день до мельчайших подробностей, особенно ощущения этого утра – утра, когда она встретится с Виктором Мэтриком, чтобы сообщить ему новости о Майке Харнессе. Очень интересные новости, которые – она была абсолютно уверена в этом – покончат с Майком. Раз и навсегда.

Нико повернула яйцо и аккуратно срезала верхушку; вот так же она снесет голову и Майку. Это будет чистая работа, поэтому можно надеяться, что Майк почти не почувствует боли, разве что на пару секунд. Нико посолила яйцо, взяла полоску тоста шириной в полдюйма и обмакнула в желток. Она ела медленно и с удовольствием. Как обычно, и яйцо (варившееся четыре с половиной минуты), и тост, приготовленные ею, получились идеально. Нико завтракала так каждый день: яйцо всмятку, полоска тоста и чашка чаю «Инглиш брэкфаст» с сахаром и лимоном. Поскольку для приготовления всего этого требовалась точность (вода для чая, например, должна кипеть всего тридцать секунд), Нико всегда сама готовила завтрак. Кое-что проще делать самой.

Нико снова посмотрела в окно на маленький сад за домом. Весна шла полным ходом – на вишнях (специально выведенный сорт цветущего плодового дерева, которое обычно растет только в Вашингтоне, округ Колумбия, и купленный Сеймуром у жены одного сенатора) уже красовались большие пушистые бутоны; через несколько дней они распустятся. А еще через пару недель они с Сеймуром откроют дом в Ист-Хэмптоне, и какая же там будет благодать. Они пользовались домом в мае, июне и июле, уезжая в августе из-за наплыва отдыхающих, но лучше всего там в мае, когда морской воздух теплый и усыпляющий, а трава ярко-зеленая. Нико постоянно обещала себе заняться садом и никогда не занималась им, но, быть может, в этом году посадит какие-то цветы…

– Видела? – Сеймур вошел в утреннюю столовую с «Нью-Йорк таймс» в руках.

К предстоящему дню Сеймур оделся, как студент колледжа – джинсы и какой-то дорогой спортивный свитер, длинные волосы заложены за уши. Глаза смотрят проницательно – это их обычное выражение, и Нико улыбнулась, подумав, что Сеймур, наверное, вышел с этим выражением прямо из чрева матери, перепугав всех в родильной палате.

– Что, дорогой? – спросила она.

– Статья в разделе «Метро». О Тренте Кулере. Модельере, только что свернувшем бизнес. Надеюсь, Виктория прочтет этот материал.

– Почему? – Нико сделала глоток чаю.

– Виктория должна порадоваться, что принимает то предложение. Она будет в безопасности, – пояснил Сеймур.

– Не уверена, что Виктория хочет безопасности.

– Все хотят безопасности, – возразил Сеймур. – Теперь она сможет уйти на покой.

Нико улыбнулась и съела ложку яйца. У Сеймура типично мужской подход. Забавно, но если заглянуть поглубже, то большинство преуспевающих мужчин работают только ради одного – уйти на покой, и чем скорее, тем лучше. Тогда как женщины действуют из совершенно противоположных побуждений. Она никогда не слышала от женщины таких слов: «Я работаю, чтобы выйти на пенсию и жить на необитаемом острове или на барже». Видимо, большинство женщин считают, что не заслуживают отдыха.

– Может быть, я приглашу Викторию на ленч, – сказал Сеймур, выходя из комнаты.

Нико кивнула, глядя ему вслед. Виктория, вероятно, слишком занята, чтобы обедать с Сеймуром, но не важно. Неудивительно, что он не понимает. Благодаря Нико он в каком-то смысле уже вышел на покой, единственной его реальной обязанностью остается преподавание в университете.

Но Сеймур прекрасно распоряжается своим свободным временем. Ей никогда не удалось бы занять себя так толково, как он. И снова Нико почувствовала укол вины.

– Как ты можешь изменять Сеймуру? – спросила ее Виктория.

– Я не такая холодная, как всем кажется, – ответила Нико. – У меня есть желания. Разве я должна подавлять их всю оставшуюся жизнь?

Виктория очень непримирима в этом отношении, подумала Нико.

– Ты рискуешь разрушить свою жизнь из-за какой-то интрижки. Именно этим постоянно занимаются мужчины, – заметила Виктория.

Нико обиделась, но люди, никогда не жившие семейной жизнью, идеализируют институт брака, тогда как люди женатые понимают все его несовершенство и необходимость мириться с этим несовершенством.

– Я люблю Сеймура. И никогда не брошу его. Но у нас нет нормальной половой жизни уже…

– Знаю, – прервала ее Виктория. – Но как такое возможно?

– Это случается. Ты слишком перегружена. Устаешь. А затем привыкаешь не заниматься этим. Так удобно. И есть другие, более важные вещи…

– Тогда зачем вообще это делать? С Кирби? – Виктория коснулась руки Нико. Подруги шли по Западному Бродвею навестить Венди в номере отеля «Мерсер». Какое это несчастье – не сравнить с ее собственной ситуацией.

– Мне что, всю оставшуюся жизнь обходиться без секса? – возмутилась Нико.

Она не могла объяснить, что общение с Кирби вернуло ей способность чувствовать, во всяком случае, поначалу. У Нико никогда не было такого секса. Словно получаешь новую игрушку – или, точнее, наконец понимаешь, почему все остальные поднимают вокруг этого столько шума. Благодаря такому сексу Нико казалось, что теперь она похожа на других людей.

– Некоторые говорят, что брак заканчивается, когда супруги прекращают заниматься сексом, – заметила Виктория.

– Некоторые всегда судят об отношениях других людей. И некоторые не знают, что может случиться, когда ты четырнадцать лет в браке. И Сеймур ни о чем не подозревает…

– Ты не можешь быть уверена в этом, – возразила Виктория. – Может, он и знает, да ему наплевать. Допускаю, ты права и он ни о чем не подозревает. Но это не важно. Даже если Сеймур не знает, знаешь ты. Я считаю, если ты намерена продолжать этот роман, тебе следует сказать мужу. Сеймур должен иметь возможность выбора. Вот что несправедливо в подобных ситуациях – ты не предоставляешь права выбора другому человеку. Конечно, мужчины постоянно так поступают, но мы должны быть лучше их. В этом есть некое бесчестье…

– Знаю… знаю, – согласилась Нико. – Меня это пугает, но я не могу взять и бросить…

– Нет ничего страшного в том, чтобы пытаться понять себя. Мы неизбежно совершаем ошибки. Но по-моему, тебе нужно остановиться сейчас, пока ты не разрушила семью.

– Даже если мы… разведемся, уверена, что не пропадем.

– Но ради чего? – воскликнула Виктория. – Таких мужчин, как Сеймур, немного. Да, иногда Сеймур бывает резковат, но он честен. У него есть характер. А у многих мужчин в наши дни его нет. Посмотри на Шона. Какая слабохарактерность. Брак не удастся, если мужчине недостает характера. Такой брак всегда кончается катастрофой. Но ты с самого начала выбрала правильно. Твой брак состоялся. Ты ведь сама не захотела бы, чтобы похоть разрушила так хорошо сложившуюся жизнь…

Нико вздохнула и выскребла остатки яйца. Виктория, конечно, права, и, вероятно, Нико поделилась с подругой, подсознательно желая, чтобы та отговорила ее. Она знала, что поступает неправильно и ей пора остановиться, но не так-то легко выпутаться из создавшейся ситуации.

Взяв тарелку и чашку, Нико унесла их в кухню, где смыла капли застывшего желтка под струей горячей воды. Когда тарелка засияла чистотой, Нико поставила ее в сушку. Кухня была большая – с плитами и духовками, как в ресторане, – и в целом чистая, но, оглянувшись, Нико заметила длинную нитку, зацепившуюся за горелку, наверное, от тряпки служанки. Нико хотела оставить ее на месте – это же лишь ниточка! – но знала: если оставит, то будет думать об этой проклятой нитке еще два часа. Значение нитки разрастется до угрожающих размеров, станет равным всему тому, чем она занимается. Нитка… и Майк Харнесс: орел или решка? Ненормально зацикливаться на нитке, но Нико ничего не могла с собой поделать. Схватив нитку, бросила ее в мусорное ведро и сразу почувствовала себя лучше. Да, Виктория права: она невротичка, и ей повезло, что у нее есть Сеймур, который мирится с ее недостатками. Он даже почти не жалуется. Если бы Сеймур находился в кухне, когда она сражалась с ниткой, то лишь рассмеялся бы. И совсем не обидно. Они с Сеймуром почему-то действительно любили друг друга, и всегда любили, и по большому счету разве это не более важно, чем вожделение?

Конечно, так. И, с удовлетворением придя к такому выводу, Нико отправилась наверх попрощаться с дочерью.

Комната Катрины была царством девочки. К ней примыкала даже ванная – никто из детей и не помышлял о такой роскоши, когда сама Нико была ребенком. Интересно, как они жили, когда на всю семью из пяти человек была одна ванная? Нико даже не имела своей комнаты, жила вместе с сестрой, которая была младше ее на два года, и как радовалась ее сестра, когда Нико уехала в колледж и у нее появилась возможность наконец занять комнату. Конечно, они любили друг друга, но постоянно воевали в детстве. Разумеется, все знакомые, сверстники Нико, не избежали в детстве невзгод: слишком пьющих отцов, разочарованных матерей, ежедневных унижений, несчастных братьев и сестер. Отцы считали нормальным, вернувшись домой с работы, наказывать детей ремнем. Тогда детей не боготворили, уж точно не так, как теперь, и к выходным их ждал бесконечный список поручений. Нико стригла газон и забирала почту, а когда подросла, стала в округе первой девушкой – разносчицей газет, – она предпочла это сидению с детьми. В общем и целом детство у Нико было не такое уж плохое, и, однако, никто из родителей ее возраста не хотел бы его повторения для своих детей. Все желали для них чего-то лучшего: чтобы те чувствовали себя более любимыми. Из своего детства Нико в основном помнила бесконечные жалобы родителей на детей: какие они плохие и ничего не достигнут. Вырастали люди с низкой самооценкой, как ее сестра. Та жила в маленьком городе, принадлежала к какой-то христианской секте и работала официанткой в местной пиццерии (и в третий раз была замужем – за маляром).

Или, напротив, люди, достигшие огромных успехов, как она. Преисполненные решимости избежать несчастной судьбы благодаря своим достижениям. Возможно, это не идеальное решение, особенно если успехи не приходили, но, работая упорно, обычно чего-то добиваешься. Правда, в какой-то момент понимаешь, что идеальных решений нет и важнее всего с пользой распорядиться своим временем, заниматься, если получится, тем, что тебе нравится.

Направляясь по короткому коридору к комнате Катрины, Нико внезапно испугалась. А вдруг она получит место Майка, но это не повлияет на ее судьбу?

А вдруг ничто не имеет значения? В том-то и проблема. Это действительно не имеет значения. Чтобы быть счастливой, совершенно не обязательно занять место Майка. Она будет счастлива ровно минуту. Так зачем же это делать? Для чего все эти хлопоты? Ей не обязательно это делать. Но Нико знала, что все равно это сделает. И как только займет место Майка, сразу же нацелится на более высокий пост. Иногда только это и оставалось – постоянное желание сделать лучше, закрепить успех, и если все сводится лишь к этому, пусть так и будет. Постучав, Нико вошла в комнату дочери.

Катрина в школьной форме смотрела на компьютере японский мультфильм.

– Привет, мам, ты уходишь?

– Через минуту. – Нико хотелось что-то сказать дочери, возможно, что-то вдохновляющее или значительное, но что?

Она посмотрела на экран монитора. Катрина и ее подруги были без ума от японских мультфильмов. Глядя на несуразные женские фигуры, Нико вдруг подумала, что японцы ничуть не изменили отношения к женщинам. Они по-прежнему одержимы тем, чтобы превратить женщину в сексуально подчиненное существо, от которого не исходит угрозы. Идеальная женщина – это гейша или, как в мультфильме, гротескная кукла, и ее единственное достояние – внешность. Нико это не нравилось, однако она понимала привлекательность подобной идеи. Куда как проще скрыться за внешностью, а для маленькой девочки это таит в себе много возможностей.

– Между прочим, есть лучший способ достичь этого, – заметила Нико, став за спиной дочери. Катрина подняла глаза.

– Это же мультик, мама. Он ничего не значит. Опять это слово: значение.

– Но что-то он да значит.

Нико задумалась: как бы женщины ни продвинулись вперед, появляется следующее поколение, и кажется, что прогресс так и не коснулся женщин. Снова посмотрев на экран, Нико осознала, что ее дочери предстоит решать те же проблемы с мужчинами, жизнью и работой, над которыми билась она. Интересно, когда Катрина доживет до ее лет, продвинутся ли женщины хоть немного вперед? Или, напротив, вернутся назад, где мужчины снова будут утверждать, что место женщины дома?

Видимо, чувствуя неодобрение матери, Катрина выключила компьютер.

– Что ты сегодня делаешь? Что-то особенное? – спросила она, поднявшись и собирая свои вещи.

– Хочу уволить сегодня одного человека, – ответила Нико.

Катрина бросила на нее отчаянный взгляд.

– О, мам. Это приятно?

«Как ей объяснить?» – подумала Нико. Нужно попытаться. Она всегда считала важным не скрывать от Катрины суть своих профессиональных обязанностей. Наверное, понимание того, чем занимается ее мать, когда-нибудь поможет Катрине.

– Это неприятно, но необходимо. – Нико разгладила покрывало на кровати дочери. – Этот человек ничего не сделал, чтобы улучшить работу издательского отдела, и доходы не растут. – «Понятно ли ей это?» – спросила себя Нико, глядя на дочь. – И еще он шовинист. Если я не уволю его, он, вероятно, уволит меня. Когда дело касается бизнеса, невозможно все время быть приятной. Взрослый человек должен принимать кое-какие условия, чтобы добиться успеха. И все бизнесмены понимают это. Они все играют в ту же игру. Если ты пытаешься поступать справедливо… – Нико беспомощно умолкла. Катрина со скукой смотрела на мать – наверное, уже думала о чем-то своем.

– Ясно, мама, – с сомнением в голосе проговорила Катрина.

– Видишь ли, – предприняла новую попытку Нико, – никто не знает, как поступит, пока не столкнется с определенными обстоятельствами. Одно из серьезнейших достижений в жизни – занять такое положение, чтобы при возникновении трудностей не бояться принять вызов. Именно это делает жизнь интересной и в конце концов раскрывает все лучшее, что есть в тебе. – «И это твой урок на сегодня, – подумала Нико, – чего бы он ни стоил», – Ну как, я понятно объяснила?

– Пожалуй, да, – пожала плечами Катрина и взяла портфель из розовой лакированной кожи, украшенный молниями и котенком с голубыми тенями. – Удачи, мама. – Девочка обняла ее.

Когда дочь вышла из комнаты, Нико осознала, что она пыталась убедить не Катрину, а себя.

Кирби позвонил Нико, когда она входила в офис.

– Приветик, красивая дама. – Его приветствие заставило ее поморщиться.

Ему вообще не следовало звонить ей, но теперь уже слишком поздно. Она допустила это, и кончилось тем, что они разговаривали хотя бы раз в день, а иногда два, три или даже четыре раза. Выходило, что с Кирби она общается больше, чем сама признавалась себе и Виктории.