Текст книги "Жопа-гоблины из Освенцима (ЛП)"

Автор книги: Кэмерон Пирс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

Глава 1

Звучит утренняя сирена и бараки оживают.

Мы с Отто подползаем к краю койки и опускаем ноги на холодный пол. С деревянных коек вокруг нас спрыгивают другие дети. Наши с Отто тела соединены в районе грудной клетки, так что делить одну кровать на двоих нам не в новинку. Вообще спать в одной кровати это далеко не самое худшее что может случиться в Освенциме.

В месте с толпой мы вываливаемся через дверной проём и оказываемся в ледяном коридоре, с каждым шагом волдыри на моих ступнях лопаются и замерзают.

В конце коридора под потолком горит свет. Мы с Отто уже наловчились карабкаться по ветхой лестнице, соединяющей наш барак с остальным лагерем, и у нас хватает ума налезть впереди всех. Все знают, что этого делать нельзя, но все ровно каждый божий день кому-то приходится выходить первым. Сегодня это малышка Вилоу. Всю неделю до этого она кашляла, и падала в обмороки.

Ко мне подкрадывается туманный свет восходящего солнца. Я закрываю глаза. Где-то справа от меня кричит малышка Вилоу пока её голос не заглушается треском ломающихся костей. Каждое утро два Жопа-гоблина разрывают на части какого ни будь ребенка, который первый выходит из барака, я уже научился закрывать глаза на это.

Раздаётся крик Жопа-гоблина:

– Яблоко!!!

Расталкивая друг друга, мы ищем свое место в колоне чтобы затем идеальным строем начать маршировать к Мраморному Яблоку. В Освенциме тысячи детей, и выстроится в одну линию это одно из невозможных занятий, с которым мы сталкиваемся каждое утро едва стряхнув с себя ночные кошмары и клопов.

– Яблоко!!!

Раньше переклички проводил Адольф Гитлер, но в последнее время он куда-то исчез, не успел я тут и провести и недели. Теперь распределением обязанностей у Жопа-гоблинов, судя по всему, происходит по результатам ночных игр в карты.

– Яблоко!!!

Без его твердой руки порядки в Освенциме приходят в упадок. Сегодня Жопа-гоблины только и делают что напиваются и заставляют нас делать игрушки.

Мы с Отто сиамские близнецы ну даже несмотря на это при составлении лагерных списков Жопа-гоблины присвоили нам номера 999, и 1001. Номер 999 это я. Номер 1000 костлявый молчун Отто, а номер 1001 я никогда не называю брата по номеру хотя сам он меня только так и зовёт. Да и вообще последнее время он почти всегда молчит.

Заметив номер 1000, мы пробираемся к нему сквозь толпу. К счастью, соединяющая нас с Отто кожа и плоть так растянулась что номер 1000 легко втискивается между нашими телами как птенец в дупло.

Теперь наша ровная колона медленно ползет сквозь здания Хирургических Бараков, Артиллерийских Башен и Игрушечного Сектора. На конец мы на месте Мраморное Яблоко находиться в центре Освенцимской площади.

Мы заходим внутрь Яблока. Несколько часов спустя мы выйдем через его жопу. Наш строй продолжает ползти по спирали пока все заключённые не окажутся внутри. Если только Жопа-гоблины не потеряют терпение и не применят к нам СС. СС – это сокращение от Сучьего смертоубийство… Сучье смертоубийство – это худшее из наказаний.

Отто номер 1000, и я стоим где-то по середине. Со дна Яблока раздаётся крик Жопа-гоблина:

– Смирно! Штаны снять! Задницы задрать!

Мы скидываем красные лагерные штаны и все как один подставляем ягодицы солнцу.

Для многих из нас наступает самое опасное время суток. Если переживёшь перекличку можешь считать, что прожил ещё один день. Больше всех рискуют новички трудно научится жить в постоянном ожидании собственного смертного приговора.

Ребенок, стоящий во внешнем ряду спирали всхлипывает и бормочет свои последние слова. Игрушки приносят свободу, затем раздаётся булькающий звук перерезаемых голосовых связок. Вот идиот. Сегодня его выбрали в качестве Яблока. Он что и правда думал, что бормотание Жопа-гоблинского лозунга поможет ему соскочить с крючка?

Это вторая по счету жертва за день. Мальчика или девочку которого выбрали Яблоком, помещают в бочку с Сидором, где он или она должен будет хорошенько перебродить в компании других Яблок. Никто не знает по какому принципу Жопа-гоблины выбирают Яблоки ну мы думаем, что это как-то связано со степенью спелости наших задниц.

К тому времени как надзиратель подходит к нам, мой задний проход успевает основательно замёрзнуть. Я задерживаю дыхание, и кусаю кончик языка пока жирный палец когтем выводит свастику на загрубевшей от шрамов кожи на моей левой ягодице.

Палец врывается в мой задний проход. Я сильно прикусываю язык. Крепко зажимаю губы и терплю боль пытаясь не обращать на палец в моей жопе никакого внимания. Напоминаю себе, что мне повезло что я ещё жив. Мой рот наполняется кровью, кровь стекает по горлу, но кричать нельзя, малейший звук означает мгновенную смерть.

Чявк!!!

Палец Жопа-гоблина выходит наружу из моего кровоточащего, разработанного нацистским пальцем ануса. Жопа-гоблин записывает мой номер в список, подходит к номеру 1000 и проделывает с ним туже процедуру.

У меня болит язык и задница, и эта боль не дает мне потерять сознание. Я выдыхаю и судорожно хватаю ртом воздух, пока надзиратели осматривает 20 оставшихся детских анусов. Благодаря своим слоновьим ушам Жопа-гоблины прекрасно слышат даже с большого расстояния, но путем проб и наблюдений я постепенно сумел определить их слуховой диапазон. Между мной и Отто дрожит бедняга 1000. Мы временно в безопасности. Мороз сковывает мою кровавую задницу.

В центр спирали выходит Жопа-гоблин. Только одно Яблоко погибло во время сегодняшней переклички, что большая редкость.

– Штаны надеть! Завтрак!

Я подтягиваю штаны до пояса. Все остальные делают то же самое. Мы идём завтракать и тут оказывается, что номер 1000 намертво вмерз между мной и Отто. Мы пытаемся его вытолкнуть, но безрезультатно. Он застрял. Мы не хотим отставать от остальных. Поэтому тащим его через сугробы в столовую так быстро на сколько это возможно в нашем положении.

Глава 2

В дальнем конце столовой установлена сцена. На которой Жопа-гоблины бренчат на струнных инструментах и бьют по барабанам. Эти инструменты седланые из детских костей и внутренностей. Может быть, один из этих инструментов изготовлен лично мной.

На стене за сценой висит пыльный портрет Адольфа Гитлера. Адольф практически не отличается от других Жопа-гоблинов. Он одет в такой же коричневый мундир, как и у всех, на обеих его руках повязки с изображением свастики. Над бедрами нависает покрытая прыщами и язвами задница, задница самая большая часть его тела как у всех остальных Жопа-гоблинов.

От остальных он отличается усами, усы у него по размеру в два раза больше головы. У нормальных Жопа-гоблинов добрую половину лица занимает рот, а у Гитлера же усы.

А ещё Адольф ходит задом наперед.

И одевается задом наперед.

И на картине он тоже изображён задом наперед.

Носов у гоблинов нет, поэтому они могут спокойно пердеть, даже замечая этого. Их глаза свисают с ягодиц на длинных чешуйчатых стеблях. На картине шершавая кожа Адольфа окружена облачком жёлтого пота. Другие Жопа-гоблины считают Адольфа самым чистым и совершенным существом на планете, по крайне мере они так считали пока он не пропал.

Наша троица машинально садится за ближайший свободный стол. Усевшись, мы принимаемся рыться в сушёной коже, вываленной перед нами. Я тянусь за лицом, но сидящая рядом со мной девочка ударяет меня по руке. Я отталкиваю её и рывком отделяю лицо от остальной бескостной шелухи, прежде чем девочка успевает среагировать. Я подношу лицо к своему лицу и смотрю сквозь вырезы глаз и впиваюсь зубами в хрустящие губы. Скопившаяся в них соль обжигает язык. Засохшая слюна оживает у меня во рту. Слюна – это очень вкусно, но у меня нет времени чтобы подбирать каждую каплю я умираю от голода. А ведь нас больше не будут кормить до самого вечера. К тому же эта девочка может попробовать отнять у меня лицо не смотря на риск привлечь внимание надзирателей. Лицо – это самая вкусная часть тела ребенка.

Я кладу в рот детский нос стараюсь проглотить хрящ не разжёвывая, но все ровно чувствую вкус горьких сладких соплей мертвого ребенка.

Я чувствую, как номер 1000 отделяется от моих ребер. Я незаметно поворачиваю голову влево и вижу, что он наконец отмерз и освободился от нас с Отто. Нам повезло что прямо перед нами в подвале столовой стоят бочки с Сидором. Благодаря им здесь намного теплее, чем с наружи.

Я доедаю лицо оставив лишь полоску вокруг глаз. Каждый раз, когда мне удаётся добыть лицо я оставляю эту часть напоследок. Это дает мне уверенность в том, что я не взгляну ни на кого ненароком во время еды. Если жопа-гоблинам покажется что ты смотришь на другого ребенка сиди он хоть за 30 столиков от тебя, вас могут обвинить в сговоре.

Музыканты лупят по инструментам перекрикивая нестройную мелодию. Они скандируют слоган неоновыми буквами, выведенными над входом в Освенцим:

– Игрушки приносят свободу, игрушки приносят свободу, игрушки приносят свободу. – Это означает что завтрак окончен. Пора приниматься за работу. Пора делать игрушки.

Глава 3

На выходе из столовой я наклоняюсь к правому уху Отто и спрашиваю:

– Что ты ел? – На землю падают черные снежинки, в форме свастики.

Отто почти никогда не говорил ни слова до завтрака и после работы. Так что времени между ними единственная возможность для меня поговорить с братом. Он все время молчит и худеет с каждым днём.

Жопа-гоблины запрещают рабочим разговаривать.

Он становится всё худее и худее мертвый ребенок ростом в полтора метра.

– Что ты ел Отто?

Он молчит пытается отойти в сторону, но мы с ним сросшиеся он не может уйти.

– Ну же скажи, что ты ел? А я расскажу тебе что ел я.

– Номер 999 я буду вынужден сообщить о попытке диссидентства.

– Не о чём ты не сообщишь, ты не, будешь доносить на собственного брата. Не забывай куда я туда и ты.

Мы стоим в очереди на распределение работ и ждём. Очередь двигается быстро. Каждый ребенок берёт карточку и отправляется в тот отдел игрушечного сектора, который на ней указан. Если его конечно не направят в хирургическое отделение. Жопа-гоблин, который раздаёт эти карточки постоянно нас посылает с Отто в разные отделы. Хотя мы физически не можем быть в двух местах одновременно. Даже Адольф этим грешил, может быть это происходит по недосмотру, или же мы сами того не зная являемся участниками какого-то дьявольского эксперимента. Каждое наше действие наблюдается и фиксируется, а в один прекрасный день за нами явятся адские хирурги с бензопилами. Большинство сиамских близнецов и одной ночи не успевают провести в бараках, их сразу отправляют в разделочную.

Я подношу карточку к глазам и вглядываюсь в закорючки. Сегодня меня решили направить в хирургический корпус. Это произошло в первые. Здешние хирурги – это доктора смерти. Отто бросает беглый взгляд на свою карточку и тянет меня за собой.

– Куда мы идём? – Спрашиваю я.

Он показывает мне свою карточку. Я пытаюсь сфокусировать на ней взгляд, но не разбираю что в ней написано.

– Я не могу прочесть что там написано.

– Велосипедная фабрика.

– А разве мы не должны идти в хирургическое отделение? Мне досталось направления в хирургию, и ты ведь знаешь, что происходит с детьми, которые уклоняются от работы.

– Меня направили на велосипедную фабрику. Я приду туда и буду выполнять свою работу, а ты можешь идти куда хочешь.

Я вздохнул. Отто в последнее время как робот. Я переживаю за него и переживаю о том, что случится если Жопа-гоблины узнают, что я не явился в хирургию. Они всегда обо всем узнают. Дети, которые пытаются играть в прятки с хирургами всегда пропадают, но я знаю это только по слухам. Мы с Отто не разу не переступали порог хирургии.

Интересно куда направили Френни, и увижу ли я её сегодня вечером. Раньше она спала на койке под нами с Отто, но её сестра близнец настояла на том, чтобы уйти спать в другое место. И вот уже третью ночь они спят совсем далеко от нас. Это не честно. Френни два прикреплена к пупку Френни. Она размером не больше куклы. Она не должна указывать Френни что ей делать.

–Мне нужно покакать. – Говорю я, стараясь забыть о ней и переключить свои мысли на свои физиологические потребности.

– Терпи, – отвечает Отто.

У меня что такие же отекшие глаза как у него? Не знаю. Знаю только, что вшей у нас обоих хватает.

Солнце уже высоко и крысоканы повылазили из своих нор в поисках полярных змей. Вот бы можно было съесть их. Но пищу которые Жопа-гоблины дают животным столько радиации что съесть крысокана или кого-нибудь ещё означает верную смерть. Лёгкую смерть. Я это давно про себя отметил.

Чтобы попасть на велосипедную фабрику нам нужно вернуться к баракам, пройти мимо Яблока на Освенцинской площади и спустится по ступенькам на нужный этаж, между кукольной и музыкальной фабриками.

По слухам вся земля под Освенцимом изрыта туннелями и велосипедными дорожками. Жопа-гоблины катаются там в свободное время будто это их любимое развлечение. Это мне рассказала Френни. Ну откуда ей знать? К тому же она рассказала будто бы дети, которые находятся здесь долгое время – они, как бы это сказать, – Деградируют и становятся похожими на Жопа-гоблинов. Френни говорит, что давно уже бы покончила с собой если бы не истории, которые она придумывает у себя в голове. Наверное, это и есть одна из её историй. Ещё не успев спустится по ступенькам, мы чувствуем сладкую вонь пердежа. Воздухе летают яйцеобразные зловонные пузыри. Я кашляю, прикрыв рот кулаком.

На входе Отто предъявляет Жопа-гоблину сваю карточку. Жопа-гоблин жестом пропускает нас внутрь и делает глоток Сидора из кружки. Большинство близнецов даже обычных не Сиамских исчезают бесследно вскоре после прибытия в Освенцим. Френни и Френни два единственные близнецы кроме нас с Отто, которые так же долго работают в игрушечном секторе. Может быть, нам удалось выжить, потому что Жопа-гоблины вечно пьяные и допускают кучу ошибок. Хотя сами себе считают идеальными, а может быть Адольф перед исчезновением приберёг нас для какого ни будь проекта. Надеюсь, что не второе не хочу быть подопытной свинкой.

Мы находим своё место у конвейера и принимаемся за работу. На велосипедную фабрику отправляют большую часть детей. Каждый день приходится делать очень много новых велосипедов, потому что под весом гоблинских жоп они быстро разваливаются на куски. Сегодня мы с Отто надуваем детские кишки и засовываем их в шины из мозгов, на одну шину уходит много мозгов. Дети, которые работают в начале конвейера достают мозги из большого чана, и лепят из них колеса некоторые колеса получаются толстыми, а некоторые тонкими. Жопа-гоблины любят чтобы велосипеды были разные. Мне больше нравится делать колеса, а не надувать кишки, но распределять обязанности между собой запрещено. Я склоняюсь над лентой конвейера осторожно чтобы не задеть каркас из позвоночников, рули из рук и сидений из черепов и ступней, которые проезжают мимо. Достаю из бочки кишечник чувствую при этом что мой собственный кишечник вот-вот взорвётся.

Начинаю надувать с одного конца после как он становится плотным от внутреннего давления. Я беру из другой бочки мозговую шину и засовываю трубку в желеобразный паз, бросаю колесо на ленту и повторяю тоже самое ещё раз. Повторяю это снова и снова час за часом. Иногда мне кажется, что Жопа-гоблины, катаясь на велосипедах бормочут мое имя. Но на самом деле они только смеются, а своего настоящего имени, я уже и не помню.

Глава 4

Под наблюдением глазных яблок, свисающих с гоблинских задниц, мы отправляемся ужинать в туалет расположенного под бараками.

– Посадили сраки твари!

Все снимают штаны и садятся на полые пеньки, которые ведут куда-то глубоко под землю возможно в велосипедные лабиринты. Жопа-гоблины нам разрешают завтракать по-детски, но ужинать заставляют по-своему. По Жопа-гоблински, через задницу. Они скалят на нас свои жёлтые зубы ухмыляясь так широко что рот занимает чуть ни ли всё их лицо. Вид того, как множество детей сидит на туалетных пеньках приводит, их в неописуемый восторг. Они начинают не впопад петь, поднимают кружки с Сидором повсюду расплёскивая содержимое своих бокалов.

– Жабы! Жабы! Жабы! Жабы! Жаб! – скандируют они и пьют, пьют, пьют, пьют.

Позавтракав и поработав весь день, мы встречаемся с туалетными жабами существами которые живут в туалетных пеньках и выходят наружу только под звуки какофонии Жопа-гоблинской музыки.

Из моего пенька раздается жабье кваканье. Жаба Отто тоже квакает. Я впиваюсь пальцами в сырую древесину и держусь так крепко будто от этого зависит моя жизнь.

Шлёп! В мою прямую кишку скользнул язык. Он намного длиннее гоблинского пальца язык жабы извивается внутри меня и обшаривает мои внутренности. Когда сидишь на диете из одной только детской кожи внутри тебя мало что остаётся поэтому туалетной жабе нечем поживиться, и она берет один из твоих жизненно важных органов. Боль, которую я испытываю каждый вечер бывает разной в зависимости от того, что на этот раз язык жабы решит вытащить из моего тела. Сегодня я испытываю самую ужасную боль. Мои внутренности горят будто в меня вонзили тысячи острых ножей.

Я кричу. По щекам стекают слёзы оставляя на грязном от пепла лице светлые полосы. Жопа-гоблины не обращают на наш плач внимание во время ужина.

Главное, чтобы мы покорно садились на пеньки и позволяли туалетным жабам делать свое дело. Мои ягодицы распухли. Жабий язык растягивать мой задний проход так широко чтобы в него пролез большой орган из моего тела. Из моего разорванного ануса течёт кровь в вперемешку с калом. Я пытаюсь сконцентрироваться на том, чтобы удержаться на пеньке. Именно в такие моменты детей часто всасывает внутрь пенька и тогда их больше никто некогда не видит.

Вот и всё первая часть окончена. Туалетная жаба оставляет в покое мой зад, и прыгает мне на колени. Туалетные жабы всегда немного тают. Такое ощущение будто они сделаны из шоколада. Но на самом деле они сделаны не из шоколада, они сделаны из дерьма, обычного дерьма.

Жаба вращает языком протягивая мне красный пульсирующий комок, который она вытащила из моего тела. До этого момента мы никогда не знаем, что именно мы будем есть на ужин. сегодня мне досталось моё сердце.

– Жрите! Жрите! Жрите! – Скандируют Жопа-гоблины, наслаждаясь праздником детского горя.

Я смотрю на Отто похоже ему досталась почка.

– Все хорошо, – Говорю ему я, – Вчера я тоже ел почку. Они, кстати, вкуснее чем всё остальное.

Он смотрит на меня. Тёмное лицо, серые глаза, он мертв внутри. Сломлен. Он разворачивает жабий язык, берёт свою почку, подносит ко рту и откусывает кусочек.

Я беру в руки своё сердце, но взглянув на Отто замираю. Он улыбается впервые с того момента как Жопа-гоблины похитили нас из Детляндии.

– Жрите! ЖРИТЕ! ЖРИТЕ!

Он выплёвывает камушек. Жаба спрыгивает с его колен и скользнув между ног исчезает в пеньке. Я не знал, что у него камни в почках. Может быть, именно поэтому он был такой грустный. Надеюсь, что теперь ему станет легче.

Жаба, которая сидит у меня на коленях трижды бьёт меня по лицу размазывая по нему желчь. Я вытираю губы тыльной стороной левой руки, но жаба бьёт меня снова. Туалетная жаба хочет, чтобы на моих губах оставалось медна кислая жидкость пока я ем. Надо бы побыстрее покончить с этим. К счастью, сердце у меня маленькое. Я откусываю сразу половину и жую, жую, жую, чувствую, как к горлу подступает рвота. Продолжаю жевать. Глотаю. Проклятая жаба возвращается домой. От боли я слабею. Разом проглатываю остататки.

Жопа-гоблины обходят туалет чтобы убедится, что все жабы вернулись на свои места, а все дети съели свой ужин.

Девочка, сидящая в нескольких пеньках от Отто, держит в руках окровавленный комок. Я не могу разглядеть что это за орган. Но знаю, что этот загадочный орган предназначен ей на ужин. Наверное, она новенькая. У новичков всегда бывают трудности с поеданием собственных внутренностей.

Я хвастаюсь за пенек и надеюсь, что девочка все же съест это. У неё ещё есть время. Жопа-гоблин, который обходит наш ряд двигается медленно и похоже пьян в стельку.

“Давай же перестань плакать и возьми себе в руки" хочу я крикнуть ей, но я не из тех, кто готов пожертвовать собой ради посторонних. Здесь не место для проявления героизма.

Жопа-гоблин подходит к девочке и издаёт громкий крик. Такой что бы все вокруг и дети, и остальные Жопа-гоблины замолчали и посмотрели на него. Крик Жопа-гоблина похож на звук трубы. Я и сам когда-то играл кожаном тромбоне. Если Жопа-гоблин кричит значит грядёт сучье смерто-убийство. Похоже девочка ничего не понимает. Она запихивает мясо в рот. Её щёки раздулись. Гоблин чешет задницу и бьёт девочку по голове. Мясо из её рта разлетается по всему туалету забрызгав лицо сидящему рядом мальчику. Девочка хрипит и замолкает. Жопа-гоблин издаёт третий крик. Его рот расширяется пока его челюсти не выворачиваются на изнанку обнажая ряды гнилых зубов.

– Сучье Смерто-убийство! Сучье Смерто-убийство! Сучье Смерто-убийство! – Скандируют Жопа-гоблины.

Гоблин хватает девочку за горло. Её лицо синеет. По её подбородку стекает рвота. Гоблин хватает её обеими руками и переворачивает её вниз головой. Затем запихивает её себе в задницу.

Он покачивается из стороны в сторону и размахивает когтями. Из его рта выходит пар и запах тухлых яиц. Жопа-гоблины прекращают кричать. Сейчас произойдет самое главное.

Из задницы гоблина вываливается свастика, слепленная из того, что ещё недавно было девочкой. Свастика катится по туалету подпрыгивая и разбрызгивая вокруг себя дерьмо. Жопа-гоблин бросается в след за свастикой. Повернув голову, я наблюдаю за погоней. Вокруг свастики из девочки смыкаются зубы и перемалывают её в фарш. Голова Жопа-гоблина принимает первоначальный вид. Ужин окончен.

Пока мы расходимся по баракам Жопа-гоблины почти не обращают на нас внимания. На вирника я не единственный кто мечтает воспользоваться их пьянством. Но страх перечёркивает все. Вечером они гораздо более склонны к СС.

За каждым баракам наблюдает всего один гоблин, пересчитав всех детей. Он выключает свет закрывает двери и идёт на ночное дежурство пить сидр вместе с остальными, проверяя нас каждый час.

Мы с Отто залезаем на свою койку. Каждая мышца в моём теле болит. Сегодня я заставлю себя отдохнуть. Во всем Освенциме со мной разговаривает только Отто, а ещё Френни. Теперь так или иначе они оба не в состоянии со мной поговорить. Один погрузился в кататонию, другая ушла спать в другое место. Свет гаснет. Я уже начинаю засыпать как вдруг кто-то щиплет меня за ногу.

– Отто, – шепчу я.

– Это я номер 999.

– Что такое?

– Мне страшно.

– Мне тоже страшно, – отвечаю я. Думаю неужели он меня только за этим разбудил? Может быть, стоит вытянуть из него что-нибудь ещё.

– Скоро нас разделят, – говорит он.

– Ты не можешь этого знать, – Отвечаю я.

– Мне это приснилось, – Отто отворачивает голову от меня.

Мы держимся друг от друга на максимальном расстояние на сколько это позволяют наши сросшиеся тела. Я гажу в штаны от досады и начинаю плакать. Мне не разу не чего не снилось в Освенциме.

Глава 5

Между мной и Отто там куда вовремя переклички встаёт номер 1000 лежит мертвый крысокан. Мясо паразита начало разлагаться и превратилось в липкую темно коричневую дрянь, которая прилипла к нашей коже. Я пытаюсь отскрести гниль между своими костями ногтями, но у меня не получается. Крысоканы настоящие ночные часовые если ты уснёшь хоть на часок они залезут к тебе в кровать, прижмутся к тебе и умрут.

Отто просыпается от утреней сирены. Он резко бьёт Крысокана оставив на нашей кожи кровоподтёк.

– Зачем ты это сделал? – Говорю я.

– Попрощайся с номером 1000, – Отвечает он.

Мы слезаем с койки и по лестнице поднимаемся на верх туда, где ветер кружит черные снежинки свастики. С очередной утреней жертвой начинается очередной кровавый день.

***

Мы скидываем штаны и наклоняемся над яблочной платформой. Я слежу за Отто и гадаю в серьез ли он считает, что сегодняшним яблоком выберут номер 1000. Отто замечает, что я не спускаю с него глаз и скалит зубы. Номер 1000 втискивается, между нами. Я зажмуриваюсь пытаюсь ни о чем не думать. И просто жду своей очереди, когда очередной острый коготь выцарапает очередную свастику на моей ягодице. Знакомый палец знакомые ощущение.

Я наблюдаю за всем этим с верху. Я не чувствую боли, которую чествует мое тело. Я порю над головой Жопа-гоблина. Наверно я очень маленький. Задница гоблина прямо сейчас находится прямо на против меня. Я осознаю это усилием воли. Я огородил свой разум. Летать – это так легко.

Я возвращаюсь в своё тело и испытываю адскую боль. Хотя пальца в моём заднем проходе уже нет. Жопа-гоблин осматривает номер 1000 на много дольше чем обычно, а затем раздается гудок: Туууу! Номер 1000 кричит. Я готов закричать и сам от мысли что перед самым моим носом сейчас произойдет Сучье Смерто-Убийство.

Ложная тревога СС не будет.

Номер 1000 всего лишь выбрали сегодняшним яблоком из него сделают Освенцинский сидр.

***

Смерть номера 1000 выбивает меня из колеи. Я стараюсь не думать, что за завтраком ем кожу с его ступней. Но гнойные мозоли не очень-то успокаивают нервы. Особенно когда дохляк, который не один день находился бок, обок с тобой внезапно склеивает ласты.

–Что ты об этом думаешь? – шепчу я Отто.

Он прекращает жевать лицо какой-то девочки.

– Мы отделимся друг от друга прежде, чем гоблины нас отделят друг от друга. Потом спрячем запчасти от велосипедов сделаем из них велик для себя и съебёмся из этой дыры к чёртовой матери.

Я давлюсь ногтем.

Глава 6

Меня опять направляют в хирургию. Отто дают направления на кукольную фабрику. Я показываю ему свою карточку.

– Два дня подряд, – говорю я – Они точно что-то подозревают.

– Разговаривать с другими заключёнными запрещено номер 999. – Отвечает мой брат. Похоже он снова переключился на законный, послушный режим.

Мы молча идём на кукольную фабрику. Вокруг нас Жопа-гоблины катаются на велосипедах. Они ловят ртами свастики. Каждый день всё больше и больше детей падают и больше не поднимаются. С каждым днём наше положение все хуже и хуже. Населения Освенцима сокращается, в то время как производство игрушек растёт.

Зима черт бы её побрал. Солнечный свет не греет наши органы, которые киснут в бочках, а когда сидр готов и выпит, солнечный свет не греет наши тощие тела. Мы терпим все это расплачиваясь за свою молодость и уже нам некогда не вернуть в счастливые времена. Наше без причинное наказание не чем нельзя искупить.

Отто стучится в дверь фабрики. Мы стоим, сложив руки за спиной, пока кукла-задница не открывает нам дверь. Кукла-задница машет нам, чтобы мы заходили внутрь. Красные черви спермы скользят по носу куклы. Кукла дрожит всем телом, пока черви не вылезают из ее прямой кишки.

Я ненавижу кукольную фабрику. Мы будем делать кукол до самого вечера, а Жопа-гоблины будут хватать их свеженькими с конвейера. Мы делаем жопа-кукол по образу Жопа-гоблинов. Но с несколькими важными отличиями. У каждой куклы на лице огромный нос, а не огромный рот. Их тело, как и тело Жопа-гоблинов представляет собой огромную задницу, но ног у кукол нет. Поэтому их задницы кажется больше. У всех кукол лицо Адольфа Гитлера. Только сделано оно из гнилых яблок, а под усами спрятан нос. Они похожи на снеговиков, только слепленных не из снега, а из детей.

Когда-то я фантазировал что мы с Отто сделаем с Френни и её крохотной близняшкой тоже самое что гоблины делают с куклами. Но сейчас сама мысль об этом мне была противна. Пузырьки пердежа отравляют воздух, в то время как Жопа-гоблины скачут от куклы к кукле совокупляясь с их червивыми анусами.

На этой фабрике нету охранников, но нарушителей вычисляют моментально. Повсюду нас окружают задницы. Мы с Отто проскальзываем между гоблинами и куклами и занимаем место в начале конвейера, где из яблочного месива лепят лица Адольфа Гитлера, а потом прилепляют к ним усы. Я знаю, что эти яблоки, когда та были детьми, но я убежден что в процессе брожение из них вытягивается все человеческое, так что лепить головы это ещё не худший из этапов производства кукол.

Приходят другие дети и занимают свои места у конвейера. Мы ненавидим эту работу, но понимаем, что несём ответственность за создание кукол.

***

Проходят часы. Каждый час длиться целую вечность, будто время течет в независимости от наших рук, безустанно работающих над куклами, но если наши руки прекратят работу конвейер остановится. Когда ты осознаешь это, то временно становишься рабом. С этого момента и до конца, ты ублюдочный раб. Вот тебе и всё прозрение.

Внезапно ко мне подходят два надзирателя. Отто роняет на пол усы и нас начинают бить. Бить так что я снова обделываюсь.

– Проёбщики! Проёбщики! – Кричат они – Нарушитель! Нарушитель!

я падаю на забрызганный дерьмом пол и начинаю считать от девятьсот девяносто девяти до одного.

***

Насчёт 30 мои руки приколачивают к деревянному хирургическому столу, а насчёт 0 прибивают мои ноги. Когда надзиратели озвучивают наш приговор, мы с Отто сплевываем кровь и гадим под себя.

– Лишение детства путём “Молекулярно-анальной энтропии для Продвижения Нового Мирового Порядка”. Охранник, читающий это, бормочет и невнятно произносит каждое слово. Он, очевидно, понятия не имеет, что это значит, и я тоже. Они уходят.

В операционную заходит Жопа-гоблин в пластиковом защитном костюме. Кожа гоблина под костюмом кажется белой. Это странно, хотя в нашим с Отто положением удивляться бессмысленно. Перспектива скорой смерти затмевает все остальные чувства.

Гоблин в костюме поворачивается к нам спиной и берет что-то со столика. Затем поворачивается снова и в мою руку входит игла в форме свастики.

Я не помню, что происходит дальше.

Глава 7

– Вставай!

Я прихожу в сознание и обнаруживаю что мои глаза уже открыты. Надо мной стоит Жопа-гоблин. Я пытаюсь повернутся чтобы посмотреть, как там Отто. Но не могу оторвать голову от ледяного стола. Всё что я вижу это склонившийся на до мной Жопа-гоблин в белом пластиковом костюме, широко расставивший руки. Он уже снял свой капюшон.

– Прекрасно! Превосходно! – Говорит гоблин, – Балбустан! Ты только посмотри на этого выблядка! Кожные трансплантаты прижились лучше, чем я когда-либо видел.

В первые при мне Жопа-гоблин обратился к другому Жопа-гоблину по имени. Теперь я понимаю у всех них есть имена. Не только у Адольфа.

Пожилой Жопа-гоблин сбирается на стремянку возле стола и подносит свою морщинистую обвисшею задницу к моему лицу.

– Вы совершенно правы сударь. Кожаные трансплантаты превосходно прижились. Гораздо лучше всех остальных в этой области. А как состояния второго близнеца?

– Что вы сделали с моим братом? – Хриплю я.