Текст книги "Жопа-гоблины из Освенцима (ЛП)"

Автор книги: Кэмерон Пирс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

Балбулстан выпускает мне в лицо облако жёлтого пердежа и меня начинает тошнить.

Жопа-гоблин в белом халате вздыхает:

–В течение первых нескольких часов 1001 демонстрировал отличную внешнею регенерацию. Я уже надеялся, что они это то, что мы так долго искали. Все это время 999-й умирал. Я затрудняюсь объяснить, что произошло дальше. 999 вернулся, изменив часть структуры своей ДНК, ровно настолько, чтобы выжить, а жизненные силы он каким-то образом черпал из номера 1001.

– Это и есть наука, – вставил Балбулстан.

– Несмотря на то что после операции мы обязаны избавляться от отработанного материала я думаю, что в номерах 999 и 1001 заключён огромный потенциал. Для научного сообщества их состояние в разы лучше, чем у всех предыдущих детей. Возможно, это опровергает теорию Адольфа о том, что близнецы особенно сиамские близнецы являются переходной степени к идеальному ребенку.

– Адольф неучёный, но если ваши исследования опровергают хоть один из его аргументов который он приводит в своей книге "Майн Пуппе” то Освенцим лишится научного отдела, а мы все лишимся своих задниц.

– Вероятность того, что Адольф вернётся крайне мала. Я полагаю, что уже к утру Освенцим будет в нашем полном распоряжении. Это будет рассвет возрождения, за который мы так долго боролись! – Гоблин в белом халате улыбается, свет ламп отражается от его кожи делая его прекрасным, сияющем белым ангелом.

– Освенцим станет великим королевством...

Белый ангел кивает.

– Сегодня мы отправим их назад в бараки. А с завтрашнего дня мы начнем пристально наблюдать за их жизнью после разделения.

Хлопнув в ладоши и хихикнув Балбулстан спрыгивает со стремянки.

– Гениально! Хоть мы и не можем изменить детей по своему образу и подобию, но скоро мы наконец сумеем создать действительно сыворотку детства! Это будет величайший скачок в эволюции Жопа-гоблинов после изобретения жопакукол.

Белый ангел не спускает своих свисающих из задницы глаз. Со всех сторон осматривает и ощупывает меня.

– Нет это не сравнится с жопокуклами. Когда мы обретём юность и невинность, нашу расу уже будет не остановить! Мы станем бессмертными!

Большая часть моего тела онемела, наверное, это похоже на смерть. Я чувствую покалывание в ногах, рвотные позывы и безумное желание посрать от происходящей херни.

Жопа-гоблины выключают свет и уходят из комнаты.

Глава 8

После отбоя белый ангел ведёт меня в барак. Жопа-гоблин, который должен стоять на карауле отрывается от карточной игры и в развалку ковыляете к нам.

– Просто решили немного перекинуться в картишки, – объяснят он, виновато глядя на ученого.

– Я всего лишь привёл заключено, – Отвечает Белый Ангел. – Просто делаю свою работу, как ты делаешь свою.

Он уходит по лестнице, которая находится в двух шагах от меня, оставляя меня на едине с надзирателем. Его товарищи по игре кричат, одни требуют, чтобы он вернулся за стол, другие изрядно пьяные хотят Сучьего смерто-убийства.

– Хрен с тобой, – Он открывает дверь, толкает меня внутрь и снова запирает замок.

Я стою в темноте задержав дыхание. Дети на койках перешёптываются. Наверно мое появление их напугало. Мои глаза ещё не привыкли к темноте. Я осторожно на ощупь двигаюсь от койки к койки отсчитывая восьмую от стены по правой стороне. Это наша с Отто койка. Я общипываю стенку кровати и пытаюсь определить как бы по удобнее забраться на верх. Моя правая рука натыкается на что-то маленькое и холодное. Я ощупываю предмет пальцами и понимаю, что это чья-то ступня. Владелец ступни отдёргивает её, и я отпрыгиваю назад. Владелец ступни садится и наклоняется ко мне.

– Ты кто такой? Что тебе надо? Я тебя не знаю, – Девичий шёпот.

Я всегда узнаю этот шепот. Это Френни. Значит она жива.

– Это я, – Говорю я хриплым заикающемся голосом.

– Кто я? – Наверное её глаза закрыты. Вот она и не видит, потому что я не вижу отблеска в её глазах как раньше.

– 999 близнец Отто, – Рядом с Френни кто-то шевелиться, он толкает Френни обратно на деревяную кровать, а сам подползает к краю. Я не могу разглядеть его лицо, пока мне в ноздри не ударяет кислый запах.

Это Жопа-гоблин. Френни спит в моей кровати с Жопа-гоблином.

– 999, – Хрипит Жопа-гоблин, – Это я Отто твой брат.

Я хвастаюсь за перекладину чтобы не свалится на пол. Внезапно на меня разом обрушивается смысл всего что произошло. Теперь я понимаю о чём говорили Белый Ангел и Балбостан.

– Я не Жопа-гоблин, – Говорит Отто. Его голос совсем не похож на тот, что был раньше. Он может говорить только шепотом, как и я сам.

– Прости что я подвёл тебя, – Говорю я. – Из-за меня нас разделили. Я все испортил. Теперь мы точно отсюда не выберемся.

– У тебя глаза ещё не привыкли к темноте, а утром ты увидишь, что теперь нас нельзя считать детьми.

– И что нам теперь делать?

– Залезай в кровать, скоро будет утренняя сирена. Надо хотя бы немного отдохнуть. – Отто подхватывает меня и тянет на верх. Мне в спину впиваются когти, которых раньше у него не было.

Я оттесняю Френни в середину между собой и Отто и проваливаюсь в свой первый Освенцимский сон.

Во сне я трахаю маленькую близняшку Френни.

Глава 9

Я слышу утренею сирену уже в который раз. Но она всегда меня пугает. Сегодня хуже всего. Наверное, так происходит по тому, что в Освенциме всем с каждым днём становится только хуже. Мы опускаемся все ниже и ниже на самое дно. Кроме того, я ещё не до конца отошёл от операции, сути которой я до сих пор не понял. Я сонно смотрю на Отто и Френни. Отто сидит в кровати. Френни тоже сидит только у неё нет головы, а её туловище представляет собой огромную вагину. У нас нету времени чтобы обсудить её безголовость, потому что надзиратель у входа хочет по быстрее освободить бараки. Он размахивает когтями и выталкивает детей в коридор.

В мою кожу вживили зелёные когти. Сами ладони при этом выглядеть нормально. Так же как руки и ноги. Я ощупываю свою задницу. Похоже она тоже в норме. Даже если я уже не ребенок, то пока ещё и не Жопа-гоблин.

Я бегу чтобы не отстать от Отто оставляя Френни позади. Чем реже мы с ней будем общаться вне барака тем безопасней для нас обоих будет.

Сейчас самое холодное время года. Свастики кружатся в порывах северного ветра. На горизонте то и дело мелькают молнии, гремит гром. Я едва могу расслышать крики Жопа-гоблинов.

– яблока! Яблока! Яблока!

Сегодняшняя перекличка обещает быть адской.

Я догоняю Отто в тот момент, когда он пытается отыскать своё место в строю. Погодный хаос нарушает наш обычный порядок. Сбитые с толку гоблины высовываются из дверей и окон фабрик, и шагают вокруг яблочной платформы. Те гоблины, которым не обязательно присутствовать на переклички и сопровождать нас за завтраком даже не выходят на улицу. До начала рабочего дня буря нарушат их единство со вселенной.

в первые видя Отто после операции я прикусываю язык. Теперь мне ясно почему я в темноте принял его за Жопа-гоблина. Его детские руки исчезли. Новые руки похожи на зелёные кожаные перчатки на десять размеров больше. Они свисают до колен, на его лице резиновая маска. Он замечает, что я пялюсь на него с отвисшей челюстью и не меняя выражения лица говорит:

– На себя посмотри...

Прошлой ночью я решил, что он говорит едва слышно из-за проблемы с горлом, как и у меня. Но теперь я вижу, что его голос приглушает маска. Надеюсь, он сможет противостоять этим мутациям.

– Смирно! Штаны снять! Задницы задрать!

Мы спускаем штаны. Задница моего брата распухла. Теперь она похоже на поверхность луны. Из пещер гнойной инфицированной плоти лезут сперма-черви. Они падают на яблочную платформу и вгрызаются в мрамор.

Жмурика, между нами, так не кем и не заменили. Проходит несколько часов к тому времени как Жопа-гоблин достигает нас. Моя спина ноет и грозит вот-вот треснуть. Солнце будет подниматься вечно. Я готовлюсь к стандартной процедуре выцарапывания свастики и ректального осмотра.

Надзиратель кладёт одну руку мне на ягодицу и выпускает когти. Я пытаюсь мысленно покинуть тело, но безуспешно.

Этот трюк у меня почти получается, но надзиратель просовывает руку у меня между ног и хватает меня за мошонку. Забыв о предосторожности, я поворачиваю голову и вижу, как сверкает игла.

Игла входит в моё правое яичко, к горлу подступает рвота и желудочный сок. Я удерживаю это всё во рту. Едва сдерживаюсь что бы не заблевать мраморный пол. Наверное, я уже навлек на себя серьёзные неприятности тем, что повернул голову.

Желчь вытекает между зубов, засыхает у меня на языке. Игла вытягивать содержимое моего правого яичка досуха. Пока оно не превращается в пустой мешочек.

Я не уверен, но похоже Белый Ангел даёт распоряжение чтобы с Отто проделали тоже самое. Теперь идёт дождь вперемешку со снегом. После окончания переклички я выпрямляюсь. Мое тело разрывается от боли в тысячи разных мест.

Белый Ангел отправляет нас прямиком на распределительный пункт.

Сегодня нам не достанется детской кожи. Когтем я выковыриваю остатки желчи из зубов.

Мы с Отто бредём бок, обок потирая промежности.

– Освенцим меняется, – Говорит он.

– Мы уже изменились, – Отвечаю я.

– Они хотят сделать из нас подобия себя. Они хотят превратить Освенцим в сказочную страну.

Глава 10

Сегодня распределением работ тоже руководит Белый Ангел. Он стоит под мигающей лампочкой, которая раскачиваться на ветру. Когда к нему подходит Отто он издает гудок: Туууу! Вместе того чтобы взять следующею карточку из стопки он достает из кармана пустой бланк и что-то на нем пишет. "Приказ Доктора”.

Отто, опустив голову отходит от меня. Белый Ангел тоже даёт мне особое поручение. Я должен идти на велосипедную фабрику. Шлепая по грязи, я догоняю Отто.

– Дай посмотреть твою карточку, – Говорю я.

Он протягивает мне листок, но чернила на нем уже смазались.

– Хирургическое отделение, – Говорит он, – Я иду в хирургическое отделение. – Затем он уходит. Впервые в жизни мы работаем порознь.

Я устало тащусь на велосипедную фабрику, другие дети торопятся на свои рабочие места. Даже несмотря на бурю многие из них останавливаются чтобы внимательно меня рассмотреть. Под навесом стоят несколько Жопа-гоблинов и пьют сидр. Когда я прохожу мимо некоторые из них начинают перешёптываться и показывать на меня пальцами.

Я стою перед велосипедной фабрикой и дрожу с головы до ног. Свет везде выключен. Я спускаюсь по лестнице, цепляюсь когтями за стены колодца и кричу:

– Эй, здесь есть кто ни будь? – ответа нет.

Я стучусь в дверь. Снова тишина. Я поворачиваю дверную ручку, дверь скрипит. Мой пропуск представляет собой склизкий ком с растекшимися чернилами.

Если я сейчас не наткнусь на Жопа-гоблина меня подвергнут Сучьему смерто-убийству. Даже несмотря на то, что Белый Ангел наблюдает за мной после операционным поведением. Я захожу внутрь закрываю дверь иду к углу, где обычно стоит надзиратель. Шарю руками пока не нащупываю цепочку от электрической лампочки. Тяну за цепочку пока в помещение не начинает мигать тусклые огни.

Когда конвейер приходит в движение лампы перестают мигать. Я оглядываюсь чувствуя, что я здесь не один. Белый Ангел не мог допустить ошибку, направляя меня на велосипедную фабрику он хотел, чтобы я пришёл сюда. Я часть эксперимента. Особый проект, подопытный кролик.

Наверняка Жопа-гоблины сейчас наблюдают за мной. Записывают мои действия. Инстинкт подсказывает мне что я должен воспользоваться этой возможностью чтобы воплотить мечту Отто. Сделать велосипед и выехать на нём в лабиринт.

Если Жопа-гоблины ищут перемены в моем поведении, то непослушание повлечь за собой смерть. Они не станут расковать и сохранять жизнь опытному образцу. Основной инстинкт которого непослушания.

В глубине моего мозга загораются красные лампочки. Я начинаю бегать по комнате и размахивать руками. Я должен найти велосипед. Уже готовый велосипед.

За катание по лабиринту Жопа-гоблины приговорят меня к смерти, но, если я представлю это как результат их генетических экспериментов они мной заинтересуются. Я выиграю ещё какое-то время.

Из груды костей торчит руль и половина колеса. Я взмахиваю руками, растопыриваю пальцы и начинаю копать. Дети чьи кости и органы пошли на изготовление этого велосипеда уже не дети и я тоже уже не ребенок. Все мы были детьми до прибытия в Освенцим, но постепенно мы стали чем-то другим.

Сидором, велосипедами, гоблинами, едой для заключённых секс куклами... Никто не остался ребенком. Я выкапываю велосипед и выкатываю его к посту надзирателя.

Ржавая дверь идёт в подземный лабиринт. Я прислоняю велосипед к стене и поворачиваю ручку в форме свастики. Дверь распахивается. По обеим сторонам туннеля горят цветные лампочки. Откуда-то из другого конца коридора, эхом доносится гоблинский смех. Я хватаю велосипед и поднимаю правую ногу чтобы сесть на него. Чувствую резкую боль в уничтоженном яичке, прикусываю язык и начинаю крутить педали пока не дали.

Глава 11

Подъезжая к концу туннеля, я заставляю себя не довить на тормоз, потому что Жопа-гоблины обычно так не делают, а для меня очень важно сохранить видимость, чтобы сохранить себе жизнь.

Это мудрое решение. Выехав из туннеля, я обнаруживаю что дорожка изгибается в три вертикальные петли. Вдоль трассы сверкают зелёные и жёлтые огни. Я крепко держусь за руль, жму на педали чтобы набрать достаточную скорость для тройного сальто вниз головой. Верх головой, вниз головой, верх головой, вниз головой.

Трасса разделяется на две части. я съезжаю вниз по той дорожки что закручивается зелёной спиралью. Делаю резкий поворот влево и перехожу на жёлтую дорожку. Вокруг меня сгущается туман, ухабистая неровная дорога состоит из кукурузных зёрен. Наверное, к велосипедному лабиринту ведёт зелёная дорожка.

Когда туман рассеивается, я вижу Крысоканов плавающих в небольших каналах по кукурузной дороге. На против меня выводок маленьких Крысоканчиков преследует таракана, который по размеру больше Совы.

Я перевожу взгляд на жёлтую дорогу и не успеваю затормозить. Дорогу перегораживает кирпичная стена. Я крепче зажимаю руль понимая, что не успею сгруппироваться для падения. Зажмуриваюсь и пролетаю сквозь мягкие кирпичи. Велосипед вылетает у меня из-под ног. Я кубарем качаюсь по дорожке в груде поролоновых кубиков.

Я беру в руки один из чёрных кирпичей. Когти легко проходят сквозь его мягкую поверхность. Я бросаю кирпич под ноги и встаю. Мой велосипед приближается ко мне становясь всё меньше и меньше пока не превращается в мое яичко облегчая боль в моей мошонки.

Я осторожно поглаживая яичко и велосипед и двигаюсь в перёд по эту стороны поролоновой стены кукурузная дорога постепенно превращается в дорогу из шоколадных пирожных.

Я по колено стаю в глазури. Жёлтые огни за моей спиной тускнеют, но мой путь освещают отверстия в потолке. Так вот куда ведут туалетные пеньки. Я в логове туалетных жаб. Стены по краям дороги исчезают.

Я решаюсь исследовать пещеру не смотря на риск наткнутся на жаб. Создаётся впечатления будто здесь ещё не ступала нога Жопа-гоблина. Это место больше похоже на Детляндию. На горизонте я вижу холм, прежде чем двинутся к нему.

Я погружаю обе руки в шоколадное пирожное под моими ногами. Сначала я только облизываю глазурь, вспоминая да боли сладкий вкус. Затем зачерпываю пригоршню пирожных и разом запихиваю их в рот. Пирожные забивают мне ноздри, залепляют глаза и стекают по лицу как будто мне сделали слёзы-буккаке.

Глазурь такая густая что я задыхаюсь. Я падаю на спину. Не могу дышать. Хлопаю ладонями по щекам и полупережёванные массы вылезают у меня из-зо рта. А затем под действием силы притяжения падают мне на лицо. Я перестаю кашлять и сажусь. Надо будет быть по осторожней с поеданием пирожных.

Я перемазанное глазурью чудовище направляюсь к холму. Теперь, когда распорядок дня изменён, а процессом руководит Белый Ангел я уже не знаю, как долго продлится рабочий день. Нужно спешить. Сейчас не время медлить. Я понимаю из чего сделан Холм. Вкус пирожных во рту внезапно меняется на горький. Я вытираю руки о штаны и перешагиваю через трупы разлагающихся детей.

Глава 12

Я стою на вершине холма и смотрю по сторонам. Отсюда подземные пещеры кажутся очень яркими. Стены сделаны из шоколадных пирожных, они такие же мягкие и ненадёжные, как и пол. Я вспоминаю об Отто и сажусь, надеюсь, что с ним всё хорошо.

Нам уже повезло однажды вернутся из хирургического корпуса. Если ему удастся выжить и во второй раз эта будет не сказанная удача.

Я вспоминаю дни проведенные в Детляндии где все были свободны и счастливы. Дети постарше вроде нас с Отто вели уроки в школах, но этим вся власть и ограничивалась. После уроков мы играли на ровне с нашими учениками, все хорошо ладили между собой. Никто никого не обижал, мы готовили еду на кострах, курили одуванчики, играли с леммингами и другими зверьками. Перекусывали фруктами и ягодами в зависимости от времени года. Больше всего я любил клубнику. Я пытаюсь вспомнить, когда я впервые увидел Жопа-гоблинов, но не могу.

Мы жили в детском городе, но вдруг оказались заключёнными в лагеря. Хотя этого не могло произойти в мгновенно ока. Они массово похищали детей прямо из наших домов, когда об этом стало известно никто не захотел покидать свои убежища.

Солнце садилось.

Я помню, как однажды, уже после того, как начались похищения, долго не ложился спать, потому что хотел посмотреть на похитителей. В ту самую ночь Жопа-гоблины пришли за нами.

Два провонявших скунсом Жопа-гоблина трахали нас в задницы по очереди и кончали на лица при этом они велели не реветь. Они посадили нас в вагон, забитый оттраханными детьми.

В темноте я кричал.

– Кто вы?! Зачем вы трахнули меня в задницу!

– Это Жопа-гоблины, – Ответил кто-то, – Они живут в месте под названием Освенцим и любят трахать в задницы мертвых детей...

Когда поезд прибыл в Освенцим и его двери распахнулись мы с Отто вышли наружу. Солнце уже стояло высоко, зеленоватые солнечные лучи коснулись нашей кожи. Но от этого стало только холоднее. Повалил снег.

В Освенциме есть одно не гласное правило. Никогда не разговаривать о Детляндии. На сколько я знаю никто не запрещал нам это, но мы предпочитаем молчать, это помогает нам справится с ужасом. Ужас затуманивает память, но иногда что-то всё же поднимается из глубин темноты.

Я лижу на вершине холма, положив щёку на ладонь мёртвой девочки и смотрю в её мертвые глаза и спрашиваю её, что они хотят с нами сделать? Я раньше задавался этим вопросом, но теперь я знаю ответ.

Я прикасаюсь к губам девочки они застыли в обнадёживающей улыбки. В Детляндии дети всегда умирали с улыбкой на губах. Я сажусь и стряхиваю с себя гниль. Наверное, я мог бы сбежать, лучшего шанса у меня наверняка уже не будет. Я могу сделать в шоколадных пирожных подкоп и выбраться из Освенцима.

Если мне не удастся сбежать сейчас, то я в месте с Отто снова окажусь под скальпелем. Мой брат, который до недавнего времени всегда был рядом и Френни, наши с ней разговоры значили для меня очень много.

Когда со мной не разговаривал никто даже Отто, только эти двое поддерживали во мне волю к жизни. Если я брошу их здесь, я потеряю часть себя. Я бы этого никогда не сделал, но все же я должен.

Квак! Квак! Квак!

Со всех сторон холм окружили туалетные жабы. Они скакали на верх.

Я развернулся в поисках спуска с холма, но они преградили все тропинки, они прыгают все ближе и ближе вытягивая свои фекальные языки, приглашая меня на смертельную вечеринку на своем жабьем наречие.

Жабы превращаются в единую жидкую массу. Теперь вершина холма уже не кажется такой высокой я хватаюсь за мошонку и велосипед и думаю: А так ли больно умирать? Я имею в виду сам процесс.

Когда жабы достигают вершины холма я испытываю жгучую боль в мошонки. Под их громогласное кваканья внутри меня растёт велосипед, повторяя все действия в обратном направлении я держу его руками пока мешочек из плоти не лопается. Скрепя зубами от боли я сажусь на велосипед и как сумасшедший жму на педали. Я направляюсь к петлям, потому что они мне кажутся единственной возможностью выйти отсюда живым.

Мы с жабами вот, вот столкнёмся в лоб, лоб я тяну за руль и переднее колесо приподымается над землёй, чтобы не упасть я наклоняюсь и опускаю голову. Языки туалетных жаб пролетают у меня над головой из-за выброса адреналина я не понимаю, как одолел оставшуюся часть обратной дороги.

Глава 13

Когда я выхожу из подземного лабиринта дверь ведущая на велосипедную фабрику ещё заперта. Я поворачиваю ручку свастику и толкаю дверь. Уверен, что она не подастся, но прежде, чем я успеваю повернутся, за моей спиной раздается гудок Жопа-гоблина: Tуууу!!!

– Что ты здесь делаешь пидорас?

– Ничего.

– Ничего говоришь, пидорас? – Гоблин ковыляет ко мне стряхивая со своего члена сперму в виде свастики.

– Меня направили работать на велосипедную фабрику.

Гоблин показывает за дверь за моей спиной и гудит ещё раз: Туууу!!!

– Пиздежь! Пиздёжь! Пиздёжь! В твоём направление сказано, что ты пришел через эту дверь.

Я отрицательно мотаю головой. На столе возле поста надзирателя лежит пистолет. Гоблин его не видит, и как я его не заметил раньше? Пистолеты здесь редкость. Я чуть не забыл о их существовании.

– Ты эксперимент 999? – Спрашивает Жопа-гоблин.

Я киваю и делаю шаг к столу. Кладу руки на стол, пытаюсь это сделать более непринуждённо насколько позволяют это мне мои нервы. Жопа-гоблин кричит не двигаться, я хватаю пистолет и стреляю

Бах!

Мимо.

Стреляю ещё.

Бах!

Мимо.

Закрываю глаза и продолжаю стрелять бах, бах, бах пистолет щелкает. Жопа-гоблин, стоящий в двух метров от меня, переходит в режим СС я прячусь к двери поднимая руки и растопыриваю когти будто бы если гоблин увидит, что я супер-мутант он сохранит мне жизнь.

Он бьёт меня по лбу членом, я увариваюсь, он замахивается ещё раз, я уклоняюсь весело влево, но его когти цепляют мою грудную клетку. Я сворачиваюсь в комок и прижимаю голову к коленям он бьёт меня ногой по лицу. Я сворачиваюсь ещё сильней. Дверь в игрушечный сектор распахивается заходит Белый Ангел.

– Что здесь происходит? – Спрашивает он.

– Заключённый зашёл в запретный отсек, – Говорит Сучий Смерто-убиватель и снова пинает меня.

Белый Ангел летит через всю комнату и бьёт гоблина в челюсть. На пол сыплются зубы, он толкает гоблина на пол и тот падает на колени.

– Не смей вмешиваться в мои эксперименты! – Говорит Белый Ангел, – Это последние предупреждение!

Сучий Смерто-убиватель отпускает голову.

– Пойдем, калека, – Произносит Белый Ангел. Он хватает меня за локти, поднимает на ноги и говорит: – Тебе ждёт наука.

Глава 14

– Ты знаешь почему я оставил тебя в живых? – Спрашивает Белый Ангел.

Я прикован к стулу и смотрю на бледное лицо гоблина, который двоится у меня в глазах. На стенах висят кривые зеркала искажающее наши отражения в зеркале на потолке отражается свастика, нарисованная на полу. Зеркало искажает её, превращая в причудливые формы звезды.

– Ты помнишь времена, когда Освенцимом правил Адольф?

– Он исчез вскоре после того, как мы, то есть я здесь оказался.

– Что ты помнишь о его правлении?

– В Освенциме есть правило, дети должны слушать, но их самих не должно быть слышно. Я не привык отвечать на вопросы.

– Отвечай. Дети умирают здесь, как и раньше. Я же в свою очередь хочу зделать Освенцим самым счастливым местом на земле.

– Тогда перестаньте нас убивать и не заставляйте нас работать!

– Ты больше не будишь работать номер 999. Вот почему я распорядился чтобы на фабрике не кого не было когда ты придешь туда. Я хотел посмотреть, что ты станешь делать и куда ты пойдешь. Большинство Жопа-гоблинов хотят твоей смерти, они баяца тебе ребенок. Им страшно наблюдать за тем, как ты становишься одним из них, при этом не теряя прелести детства.

– Одним из них. Но я не Жопа-гоблин.

Белый Ангел не замечает или делает вид что не заметил учитывая, что близнецы чаще проявляют выдающиеся физические способности.

– Я хотел лишь получить доказательства того, что ты представляешь ценность в качестве тестового объекта.

– Я не монстр!

– Пока ещё нет. А вот твой брат оказался в совершенно в ином положение от части благодаря твоему поведению. Надзиратель настоял, что кто-то из вас должен быть наказан за непослушание. Возмездия во имя науки и есть величайшее возмездия. В этом вопросе мы с Адольфом имели разногласия. Я уверен, что он был, бы рад узнать, что я наказал твоего брата в место тебе виновника. Если бы, конечно, Адольф был с нами. Но, к сожалению, его идеи всегда шли задом на перед. – Белый Ангел маниакально смеётся, – Привести паука гоблина!

Дверь на против нас отворяется, два Жопа-гоблина затаскивают в комнату отвратительное существо, закованное в цепи под висячим замком.

Я дико кричу пока Белый Ангел не ударяет меня в нос, я замолкаю задыхаюсь от крови и соплей. Мой брат Отто уже не тот, кем был раньше. Не может быть что это был Отто.

Восемь волосатых паучих ног держат его тело в нескольких метров над землёй, у него нет ни рук не ног, все его тело за исключением паучих конечностей и гоблинской задницы скрыто под бинтами.

– Хватит показывать его спереди, – Говорит Белый Ангел, – Развернуть его задницей.

Надзиратели обходят паука гоблина кругом и разворачивают его ко мне задом. Из заднего прохода Отто на меня смотрит глаз размером с Яблоко.

– Я всегда считал, что пауки самые уродливые существа в природе, у них слишком много глаз. Теперь у твоего брата восемь ног, но ему будет предостаточно одного глаза, он идеальный прототип Арахнидов будущего. Он обладает паучьими и гоблинскими свойствами, но в то же время остаётся ребенком! Вы двое мои величайшие творение, а я ведь только начал. Увести эксперименты в восьмую камеру пусть Балбунбан готовится к следующей процедуре.

Я кричу что больше не хочу принимать участия в этом. Белый Ангел заботливо похлопывает меня по голове. Я кусаю его за руку он втыкает мне шприц в мочеиспускательный канал и впрыскивает мне жгучую жидкость на верно в качестве наказания.

– Ты станешь моим лучшим игрушечным солдатиком говорит он.

Глава 15

Годом ранее…

Мы с Отто сидели на одном из холмов над Зонтичным Парком, усеянным грибами. Территории, где дети часто садятся в большой круг и играют на барабанах.

Мы с Отто не очень любили это занятие. Рядом со мной лежал моя кожаный тромбон, но я слишком нервничал что бы играть. Френни уже несколько недель не обращала на меня внимания. Я хотел спросить её этим вечером после игры на барабанах, когда дети соберутся в месте для рассказывания сказок. Отто с головой ушел в чтение, я сорвал одуванчик закурил и вырвал книгу из его рук.

– Отдай обратно придурок, – Сказал он.

На обложке был нарисован пиратский корабль полный леммингов в глазных повязках и мешковатых клетчатых штанах, подняв в воздух сабли, они стояли под флагом с черепом. “Лемминги Пираты против гомасексуалистов Япошек из открытого космоса” прочитал я названия.

– А что такое Япошки гомасексуалисты?

Он забрал у меня книгу.

– Япония – это вымышленное место, где одни дети берут в рабство других. Лемминги Пираты отправляются в Японию чтобы спасти детей рабов. Издатель изабрализ Японию свободной страной.

– Глупость какая-то зачем детям рабы?

– Отстань это просто сказка и вообще мне её Френни посоветовала прочесть.

– Врешшшь, – Я выпустил дым от одуванчика ему в лицо. Отто закрыл книгу и положил её на колени.

– Не вру, вчера ночью она меня разбудила и дала эту книгу, сказала, что она мне наверняка понравится.

– Мне бы она тоже понравилась.

– Она сказала, что нет.

Я взял в руки трубу.

– Наверное пора идти к костру, я хочу поговорить с Френни пока не началось время сказок. Хочешь позвать её на свидание?

– Почему ты так решил?

– Да ты же все время только о ней и говоришь. Но я не думаю, что это хорошая идея, она действует на нервы, она раздавит тебя как букашку! Помнишь Леонарда он больше не мог играть в настольные игры после того, как они с Френни сходили на свидания в прошлом году, а ведь Леонард любил настольные игры. Он был настоящим мастером этого дела сказал Отто.

– Леонард боялся Френни два, потому что, что-то случилось с ним не считается.

Б ой в барабаны постепенно утих, по мере того как дети начали собирается вокруг костра для сказок. Я сыграл на ухо Отто не стройную мелодию чтобы дать ему понять, что я рассержен. Он прикрыл ухо книгой мне стало только хуже. Я опустил кожаный тромбон.

– Извини, – сказал я.

– Все ровно это плохая идея, – отозвался он.

Мы спустились с холма.

Я докурил одуванчик и достал из кармана ещё один. Я закурил и посмотрел в верх над предзакатное краснеющие небо. Я думал о том, что на других планетах тоже должны быть дети такие же, как и мы. Можем быть Япония одна из таких планет.

Когда мы дошли да Зонтичного парка последние барабанщики складывали свои инструменты.

Они достали из карманов одуванчики и давали друг другу пять.

– Отлично побарабанили, – сказал я.

Какая-то девочка мне улыбнулась и сказала:

– Да это же мальчик, который может есть кукурузу и одновременно играть на кожаном тромбоне!

Длинноволосый мальчик-девочка (гермафродит) поднял руки и изобразил жестом будто он играет на кожаном тромбоне издавая при этом ртом звуки похожие на пердеж.

Мы пошли дальше по парку смеялись над его выходкой. Мы с Отто шли дальше, несколько детишек поблагодарили нас за урок по созданию карнавальных костюмов, которые мы провели утром.

– Завтра мы расскажем вам о декорациях, – Сказал им Отто.

Я был слишком занят мыслями и о Френни и о других планетах поэтому ничего не ответил. Группа детей разделилась на две части, половина отправилась по своим домам на деревьях, а остальные пошли костру.

Френни спустилась по лесенке из своего дома и подбежала к нам.

– Эй! Ну как успехи?

Отто показал ей книгу.

– Я уже половину прочитал, – Сказал он.

Френни взглянула на меня, а затем опустила глаза, её щёки порозовели.

– Знаете, а мы сегодня с Френни два будем рассказывать сказку.

– Это очень круто, – сказал я. Близняшки Френни умеют придумывать самые правдоподобные сказки. – Кстати хорошо, что мы встретились, я хотел с тобой поговорить...

– Ой, нам с Френни два надо подготовить реквизит для нашей сказки, давай потом поговорим.

– Ну да, конечно, – Сказал я, – Увидемся.

Френни помахала нам на прощание и убеждала.

Когда она скрылась из виду Отто сказал:

– Не пойму, что ты в ней нашел?

– Она самая красивая сиамская близняшка в Детляндии.

– Да она тебя разжуёт и выплюнет!

– Не твое дело.

Он дотронулся до соединяющей нас куска плоти и произнёс:

– Все что касается тебя и мое́ дело тоже.

Когда время сказок закончилось Френни и Френни два ушли в мести с остальными рассказчиками. Они исчезли, прежде чем у меня появилась возможность сказать им как мне понравились их истории.