Текст книги "Сросшиеся с ним (ЛП)"

Автор книги: Кайли Кент

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 13 страниц)

Глава двадцатая

Брэй

Я чувствую вокруг себя фруктовый аромат. Я улыбаюсь – это Райли. Это чертовски вкусный запах моей девочки. Я не знаю, где нахожусь. Мне кажется, что я парю, но я ничего не вижу вокруг, меня окружает только белизна. Я все время нахожусь в этом месте. Я слышу голоса. Я чувствую запахи, но больше ничего не могу разобрать, как ни стараюсь.

Но она здесь. Я чувствую ее присутствие, окружающее меня. Райли здесь, со мной. Мне нужно только найти ее. Я слышу ее голос, как музыкальную мелодию, которая зовет меня, тянется ко мне, но я заперт в этой белизне.

– Брэй, ты можешь проснуться. Прошла уже неделя. Перестань быть ленивой задницей и вставай. Что скажет твой тренер, когда узнает, что ты проспал целую неделю?

Тренер разорвал бы меня на куски, хочу ответить я, но она меня не слышит.

– Брэй, пожалуйста, ты обещал мне. Ты обещал, что всегда будешь бороться за нас. Я умоляю тебя вернуться ради нас.

Ее слова разрывают мне сердце. Я хочу обнять ее, сказать ей, что я сражаюсь. Я сражаюсь, чтобы вернуться к ней. Мне просто нужно найти ее. Где ты, детка?

Я чувствую, как снова погружаюсь в темноту, в небытие. Звуки вокруг меня, гудки, разговоры – все это исчезает.

Я снова в белизне. Я вдыхаю, надеясь уловить фруктовый аромат. Но его нет. Ее здесь нет. Я готов позволить себе снова погрузиться в темноту, но тут слышу Эллу.

– Брэй, я переехала в общежитие в университете. Ты должен был помочь мне, знаешь. Ты должен был сделать за меня всю тяжелую работу. Мне пришлось взять с собой Зака и Дина – угадай, чем это обернулось? Зак решил, что комната в общежитии – это неприемлемое жилье. Его точные слова. Я и не подозревала, каким снобом стал наш старший брат. Дин согласился, сказав, что там недостаточно безопасно. Это чертова комната в женском общежитии, Брэй. На кой черт мне там нужна охрана?

Я надеюсь, что Зак в итоге отказал ей в переезде в общежитие. Как и я в свое время. Я знал, что общежитие будет отстойным. Может, я и не учился в университете, но в молодости я много времени проводил в девчачьих общежитиях.

– Ты знаешь, что Зак сделал дальше? Нет, ты не знаешь, потому что не просыпаешься. Он купил квартиру рядом с университетом и сказал, что если мне придется съехать, то это единственный вариант. Так что теперь у меня не такая уж маленькая трехкомнатная квартира в пяти минутах ходьбы от университета. Никаких крошечных комнат в общежитии с незнакомыми людьми. Хотя я устроила ему ад за это. Я ни за что не признаюсь, что мне нравится эта квартира гораздо больше, чем комната в общежитии. И если ты проснешься и расскажешь ему, я стукну тебя по голове и уложу обратно спать.

Слава Богу, что она не будет жить в этих комнатах общежития. Не могу поверить, что Заку пришлось выделываться и покупать ей квартиру. Я бы уговорил ее переехать ко мне, если она не хотела продолжать жить с Заком.

– Брэй, проснись, бл*дь, уже. Прошло уже три недели, – это Зак; он звучит раздраженно, в чем нет ничего нового. Я привык, что он злится на меня.

– Брэй, я не могу делать все сам. Тебе нужно проснуться. Если не ради меня, то ради Райли. Эта бедная девочка уже несколько недель не выходит из больницы. Она не выходит из твоей палаты дольше, чем на пять минут. Ты не можешь так с ней поступать. Ты не можешь так поступать со мной, ублюдок. Ты не можешь просто спать, пока все остальные здесь страдают и переживают.

Я, бл*дь, пытаюсь. Я хочу вернуться к Райли. Больше всего на свете я хочу заключить ее в свои объятия. Если только я смогу найти дорогу. Как, бл*дь, мне проснуться?

– Брэй, ты обещал мне, что ты будешь отличным дядей. Спать – это не значит быть отличным дядей. Проснись. Твоему племяннику нужен дядя, который научит его драться и добиваться всех женщин. Именно так. Я сказала «племянник»; мы выяснили, что у нас будет мальчик. Хотя, если он будет брать пример с отца, помощь ему не понадобится. Этот мужчина просто профи. Сколько историй я могла бы тебе рассказать. И если ты не проснешься в ближайшее время, я могу начать изливать душу и мучить тебя ужасными подробностями сексуальной жизни твоего брата и моей, потрясающей, черт возьми, сексуальной жизни. Я знаю, что ты меня слышишь, Брэйдон Уильямсон. Проснись, черт возьми.

Черт, беременность сделала Алиссу ворчливой. Где, бл*дь, Райли? Я не чувствую ее аромата. Все, чего я хочу, это Райли.

– Брэй, мне так плохо. Я не знаю, что делать.

Ммм, я чувствую этот фруктовый аромат. Райли здесь. Но ее голос такой чертовски грустный. Как я могу уверить ее, что я все еще здесь? Что бы я ни делал, я не могу вырваться из этого, что бы это ни было, черт возьми.

– Ты сказал, что будешь бороться. Ты обещал, что я больше никогда не буду одна. Ну, сейчас мне чертовски одиноко, Брэй. Пожалуйста, очнись. Я сделаю все, что угодно. Хочешь сбежать в Вегас и пожениться? Давай сделаем это. Только очнись, пожалуйста.

Пожалуйста, Боже, дай мне вспомнить об этом, когда я в конце концов выберусь из этого тумана. Дай мне сдержать обещание жениться на ней.

– Пожалуйста, – всхлипывает она. Я слышу ее рыдания и ничего не могу с этим поделать. Как бы я ни пытался сказать своему телу, что готов вернуться, ничего не происходит. Темнота снова и снова овладевает мной.

Глава двадцать первая

Райли

Я снова наблюдаю за тем, как бесполезные чертовы врачи осматривают Брэя. Они делают одно и то же, изо дня в день, на протяжении последних пятидесяти девяти дней. Они не могут найти никаких повреждений в его мозге; и они не знают, почему он не приходит в себя.

Зак обратился к лучшим неврологам, которых только смог найти. Он привозил врачей отовсюду. Все они не могут дать нам никаких ответов. Какой бы крошечной не стала моя надежда, я не могу сдаться. Он дал мне обещание всегда бороться за нас, и я решила сделать то же. Бороться за себя, за него, за нас.

Я провожу дни, сидя рядом с ним и изучая истории пациентов, страдающих от комы. Я перепробовала все чертовы методы, которые только можно найти в интернете, чтобы разбудить пациентов, находящихся в коме. Я включала его любимые песни. Пересматривала видео с его боями. Я даже заставила его тренера прийти и накричать на него, чтобы он очнулся. Как он не сопротивлялся, я не собиралась принимать отказ.

Но это не сработало – ничего не сработало. У меня заканчиваются идеи. Я не хочу сдаваться, я не могу сдаться, но я действительно не знаю, что делать. Зак и Элла тоже проводят здесь по несколько часов в день. Я оставляла их наедине с Брэем.

Я хотела быть уверенной, что именно меня он увидит, когда проснется. Однажды он сказал мне, что первое, что он хочет видеть по утрам, – это мое лицо, а второе – мою дружелюбную киску, потому что это лучший способ начать день. Я ответила, что лучшее начало дня – это кофе. Жаль, что я не сказала ему, что это неправда. Я должна была сказать ему, что он – лучшее начало каждого дня… и лучшее завершение каждого дня.

Теперь я боюсь, что, когда он проснется… если он проснется… нет, именно когда он проснется… я боюсь, что он не узнает, кто я. Я была в его жизни всего несколько месяцев. Может, сначала он должен увидеть Зака или Эллу, они ведь его семья. Что мне делать, если он меня не вспомнит?

Он влюбился в меня однажды, и то, когда я изо всех сил старалась его оттолкнуть. Я могу заставить его влюбиться в меня снова. Я думаю. Возможно. Надеюсь. Прошло всего несколько месяцев, но я уже не знаю, кто я без Брэя.

Вообще-то, знаю. Это ложь. Без Брэя я снова стану замкнутой, испуганной девочкой, какой была раньше. Я вернусь к тому, чтобы быть окруженной людьми, но испытывать глубокое одиночество. Я вернусь к роли веселой Райли, которая для посторонних не имеет ни малейшего значения, а внутри тихо умирает.

Я чувствую, что все больше и больше разочаровываюсь во врачах. Они ходят вокруг, смотрят то на одно, то на другое, но не могут его вылечить. Мне хочется кричать и швыряться вещами. Я хочу топать ногами и закатывать истерики, требовать, чтобы его разбудили. Но я знаю, что это не сработает. Зак уже пытался. Сканирование Брэя показало, что его мозг реагирует на наши голоса. Алисса говорит, что мы должны продолжать прикасаться к нему и разговаривать с ним, потому что он слышит все, что мы говорим. Так что я так и делаю. Я рассказываю ему все, почти всю историю своей жизни.

Но я не рассказала ему о Дилане. Он знает, что у меня был брат. Он знает, что тот, очевидно, умер; он возил меня в тюрьму и на кладбище в первое воскресенье месяца. Он возил меня в тюрьму. Дважды он придумывал предлог, что ему нужно навестить своего друга, который сидел в той же тюрьме, что и мой отец, – его визиты всегда совпадали с моими. Он отвозил меня на кладбище, даже не спрашивая, останавливался и час ждал меня, прислонившись к машине, а разговаривала с Диланом.

Брэй никогда не жаловался на долгое ожидание и не задавал вопросов о моих визитах. Не потому, что ему было неинтересно – я знала, что это не так. Он просто ждал, когда я буду готова поговорить об этом. Но в том-то и дело, что я не думала, что когда-нибудь буду готова. В моей душе столько гнева, печали и сожаления по поводу смерти Дилана.

Я жду, пока врачи и медсестры покинут палату, затем забираюсь на кровать и прижимаюсь к Брэю. Мне все равно, что меня постоянно отчитывает медперсонал. Он мой парень, и если я хочу лежать с ним в постели, то, черт возьми, я это делаю. Одна медсестра совершила ошибку, отчитав меня за то, что я делаю, в присутствии Зака. Скажем так, эта медсестра ушла в слезах.

За последние два месяца мы с Заком стали ближе. Он стал заботливым и сострадательным по отношению ко мне, как никогда раньше. Поначалу это было немного странно, ведь мы делали вид, что ненавидим друг друга, хотя на самом деле это никогда не было правдой. Теперь он относится ко мне так же, как к Элле и Алиссе. Он постоянно спрашивает, не нужно ли мне что-нибудь, постоянно присылает мне еду сюда, в больницу. Холли даже сказала мне, что он пытался дать ей свою модную черную карточку, чтобы она купила мне одежду, туалетные принадлежности и прочую женскую ерунду, которая мне нужна.

Она посмеялась над ним и сказала, что нам не нужны его деньги. Мы и правда не нуждаемся. У нас обеих есть небольшой трастовый фонд, о котором позаботился наш отец, мы получили его, когда нам исполнился двадцать один год. Алисса и Сара знают об этом, но мы не склонны это афишировать. Я даже думаю, что Холли никогда не прикасалась к нему. У меня был период, когда я тратила так, будто я Ариана Гранде, но потом я опомнилась и перестала.

Зак также продолжал платить мне зарплату в клубе, хотя с того дня я не появлялась там. Я говорила ему, что ему не нужно это делать, что я этого не заслуживаю. Он ворчит на меня и говорит, что все равно заплатит, и чтобы я не спорила с ним по этому поводу, потому что это бесполезно.

Как только мы выберемся из этой больницы, я планирую каким-то образом все вернуть. Даже если мне придется снять все деньги и бросить пакет с деньгами в его почтовый ящик, он получит эти деньги обратно. Я не содержанка и никогда ею не была. Просто у меня пока не было сил спорить об этом.

Свернувшись калачиком под боком у Брэя, я наслаждаюсь покоем, нарушаемым только звуками аппаратов. Все ушли совсем недавно. Именно такие моменты мне нравятся больше всего – возможность свернуться калачиком рядом с Брэем. Прикоснуться к нему, почувствовать, что он все еще здесь. Говорить с ним и рассказывать ему обо всем, что придет в голову.

На днях я рассказала ему о том времени, когда нам с Холли было по тринадцать лет. Был мальчик, мы играли в «Семь минут на небесах», и на Холли показала бутылка. Она должна была пойти в гардеробную с мальчиком, в которого я была сильно влюблена. Холли ни за что не стала бы целоваться с мальчиком, который мне нравился. У нас были совершенно разные вкусы на парней. К тому же есть еще и кодекс сестер. Мы зашли в ванную, переоделись, вернулись, и я пошла в гардеробную. Это был мой первый поцелуй, и он был совершенно ужасным.

Когда я рассказывала ему эту историю, я могла поклясться, что почувствовала движение его руки. Я позвала медсестру, и она сказала, что, скорее всего, это было просто непроизвольное подергивание. Я ей не верю. Я заставила его отреагировать, я знаю это. В последнее время я все чаще чувствую эти маленькие подергивания. Они не могут ничего не значить. Я не верю в это.

Сделав большой вдох, я вдыхаю его одеколон. Я распыляла его на подушки, на него, на одеяла. Просто чтобы окружить себя его запахом. Это странно успокаивает.

– Брэй, ты можешь просыпаться. Все ушли домой на ночь, так что, знаешь, если ты хочешь перепихнуться, то сейчас самое время, детка.

Я хватаю его за руку. Могу поклясться, что в этот момент она дернулась. Иногда я убеждена, что хочу этого так сильно, что мне это кажется.

– Ты не можешь оставить меня здесь одну, Брэй. Я все еще хочу тебя. Ты мне нужен. Мне нужно, чтобы ты проснулся. Ты не можешь меня бросить. Мой отец ушел. Дилан ушел. Я не позволю тебе оставить меня. Ты знаешь, я никогда не говорила тебе об этом, но, когда Дилан умер, я думала, что больше никогда не почувствую такой глубокой боли. Я ошибалась, потому что это, вот это, чертовски больно. Больно от того, что ты не выполняешь свою часть сделки и не борешься за нас. Ты должен был стать непобедимым бойцом, Брэй. И знаешь что, это, что бы это ни было, оно побеждает, а ты проигрываешь. Я проигрываю.

Я смахиваю предательские слезы с щек, делаю большой вдох и считаю до пяти, прежде чем продолжить.

– Хочешь знать, о чем я говорю с Диланом в те воскресенья, когда навещаю его? В последнее время – о тебе. Я рассказываю ему обо всем, что происходит в моей жизни. Я рассказываю ему о Холли, о маме и папе. В первый раз, когда ты привел меня туда, я попросила его дать мне знак, что ты – тот, с кем я должна рискнуть. Что ты тот, кому я должна открыть свое сердце. В тот же день, во время визита к отцу, папа сказал мне дать тебе шанс, дать шанс счастью. Мой отец никогда раньше не давал мне неверные советы, поэтому я решилась на прыжок веры.

Отлично, теперь мои глаза снова будут красными и заплаканными. Я переворачиваюсь на спину и беру со стола салфетку, а затем снова поворачиваюсь к Брэю.

– Я не навещала его, ни одного из них, с тех пор как ты уснул. Я не могу заставить себя уйти отсюда, оставить тебя. Если бы я могла поговорить с Диланом прямо сейчас, я бы сказала ему, что мое сердце разбито… что как бы мне ни хотелось верить, что ты проснешься и вернешься ко мне, я чертовски боюсь, что это не так. Черт возьми, Брэй, вернись ко мне, пожалуйста. Я больше не могу. Я устала, моя очередь спать. Тебе нужно проснуться. Я тону прямо сейчас, а ты даже не знаешь. Если ты не проснешься, Брэй, если ты не вернешься ко мне, то я, скорее всего, сделаю что-то эгоистичное и глупое и последую за тобой. Потому что жить так, жить без тебя – это не вариант для меня. Я не смогу. Я не настолько сильная.

Движение руки, которую я держу, заставляет все мое тело замереть. Неужели мне это показалось? Я жду и жду. Через пару минут это движение повторяется. Его пальцы сгибаются – это определенно больше, чем просто подергивание. Я хочу поднять голову, посмотреть на его лицо, увидеть, открыты ли его глаза. Я готова на все, лишь бы иметь возможность быть снова очарованной этими зелеными глазами.

– Ррр…

Я вскидываю голову от звука и спрыгиваю с кровати.

– Спасибо тебе, Господи. Спасибо тебе. Спасибо. Спасибо, – они там; глаза, они открыты. Он смотрит на меня широко открытыми глазами.

– Брэй, не двигайся. Позволь мне позвать кого-нибудь.

Черт, что мне делать? Я не знаю, что мне делать. Я в панике оглядываю комнату; мое внимание привлекают его согнутые пальцы. Я все еще держу его за руку. Давление легкое, как перышко. Но этого достаточно, чтобы я знала, что он рядом, а это главное.

Ладно, думай, Райли. Кнопка вызова, я нажимаю кнопку вызова, снова и снова, и снова. Кажется, проходит несколько часов, прежде чем медсестра появляется в дверях.

– Какого черта… – медсестра замирает на полуслове, на полушаге. Ей требуется всего секунда, чтобы прийти в себя, – мистер Уильямсон, рада видеть вас в сознании, – говорит она, спокойно подходя к кровати и нажимая несколько кнопок на аппаратах. Затем она звонит куда-то и сообщает тому, кто берет трубку, что Брэй очнулся.

– Вы здорово напугали свою жену, мистер Уильямсон, – говорит медсестра, похлопывая меня по руке. Она переходит на другую сторону кровати. Брэй продолжает смотреть на меня, в его глазах светится растерянность.

Он не помнит меня. Все, о чем я могу сейчас думать, – это то, что он понятия не имеет, кто я. Он только что очнулся в больнице после двухмесячной комы, и первый человек, которого он видит, – практически незнакомец. Мои глаза начинают наливаться слезами. Я чувствую давление его пальцев, которые пытаются обхватить мои. Я вытаскиваю свою руку из его, смотрю на медсестру и извиняюсь.

– Я просто выйду в коридор и позвоню его брату. Он должен приехать, – говорю я, уходя. Медсестра бросает на меня сочувственный взгляд. Я снова смотрю на Брэя. Он действительно проснулся. Он по-прежнему смотрит прямо на меня.

Закрыв за собой дверь, я прислоняюсь к ней, чтобы отскочить в сторону, когда толпа врачей подходит по коридору и входит в палату. Я должна быть там. Я должна хотя бы слышать, что происходит. Но сначала мне нужно позвонить Заку.

Он берет трубку на первом же гудке.

– Райли, что случилось? Я уже еду, – я слышу звук ключей.

– Зак, он очнулся.

– Что… что ты сказала? – шепчет он.

– Брэй… он очнулся. Пару минут назад. Ты должен быть здесь, Зак. Ты ему понадобишься.

– Я уже еду. Буду через пятнадцать минут. Врачи с ним?

– Да, они только что вошли, – я не знаю, что сказать. Я не знаю, что делать. Я мечтала об этом моменте два месяца, и теперь, когда он настал, я просто не знаю, что мне делать.

Из комнаты Брэя доносится громкий шум. Какого черта? Медсестра высовывает голову.

– Миссис Уильямсон, вам нужно вернуться сюда, немедленно.

Вбежав в палату, я слышу, как сбивается с ритма аппарат, подключенный к сердцебиению Брэя.

– Что происходит? – спрашиваю я, расталкивая врачей, чтобы добраться до другой стороны кровати Брэя, той, которая сейчас не занята медсестрами и врачами.

Я беру его руку в свою и наблюдаю, как он поворачивает голову в мою сторону. Его глаза фиксируются на моих. Аппарат начинает замедляться. Врачи замирают и смотрят на меня. Я вижу, что все смотрят на меня, но не решаюсь прервать зрительный контакт с Брэем.

– Что случилось? – спрашиваю я, все еще не отводя взгляда от Брэя.

– Кажется, у мистера Уильямсона случился приступ паники. Он начался, как только вы вышли из комнаты.

Я прищуриваю глаза. Брэй никогда ничего не боялся. Почему, черт возьми, у него сейчас панический приступ?

Глава двадцать вторая

Брэй

Она плачет. Я чувствую, как ее тело сотрясают рыдания. Она рассказывает мне о своем брате, умоляет меня проснуться. Я пытаюсь сказать ей, что не сплю. Мои глаза открываются, приспосабливаясь к яркости освещения надо мной. Это самое бдительное и осознанное состояние за все это время. Я не собираюсь позволять темноте затянуть меня обратно.

Райли говорит мне, как она разбита, как сильно нуждается в том, чтобы я проснулся. Почему я не могу проснуться? Я пытаюсь заставить свое тело пошевелиться. Мои пальцы, я чувствую, как они слегка шевелятся. Что, черт возьми, со мной не так? Что, бл*дь, произошло? И почему, бл*дь, Райли сейчас рыдает?

Я должен быть в состоянии утешить ее. Я ненавижу, что она расстроена, а я ничем не могу ей помочь. Это моя работа – помогать ей, быть для нее плечом, на котором можно поплакать. Я обещал ей, что буду самым лучшим парнем на свете, а сейчас я ее подвожу.

Я прилагаю все усилия, чтобы заставить свои пальцы двигаться; они слегка сгибаются, и я чувствую, как напрягается ее тело. Просто посмотри вверх, детка, просто посмотри вверх, и ты увидишь, что я здесь. Я не сплю. Ты сказала мне проснуться, и я послушался. Просто посмотри вверх, черт возьми.

Мой мозг говорит моему рту говорить. Я чувствую слова на кончике языка, но у меня ничего не выходит. Какого хрена? Я хочу закричать. Я хочу ударить что-нибудь, что угодно. Райли, все, что я хочу сказать, – это Райли. Почему, бл*дь, я не могу произнести имя, которое так люблю?

После нескольких минут попыток я наконец издаю звук. Я бы не назвал это словами, но это шум, и он привлекает ее внимание. Как молния, она спрыгивает с кровати и смотрит на меня. Ее глаза расширяются, и она начинает говорить, но я не могу разобрать, что она говорит. Она делает это слишком быстро.

Она в панике. Я сгибаю пальцы. Изо всех сил стараюсь сжать ее руку. Она снова смотрит на меня и, кажется, успокаивается. Протянув руку, она нажимает что-то у меня за головой. Я просто наблюдаю. Она так чертовски красива, почему бы мне не смотреть? Она выглядит не такой яркой, как я помню; она похудела, побледнела. У нее черные круги под глазами, красные опухшие глаза, потому что она плакала.

Мои мысли прерываются, когда кто-то входит в комнату.

– Какого черта… – кто бы это ни был, она на секунду замирает. Ей требуется не больше секунды, чтобы прийти в себя.

– Мистер Уильямсон, рада видеть вас в сознании, – она оглядывает меня с ног до головы.

Я наблюдаю за Райли, пока она смотрит, как медсестра звонит. Медсестра кладет трубку, затем похлопывает Райли по руке.

– Вы здорово напугали свою жену, мистер Уильямсон, – говорит она мне и смотрит на Райли.

Миссис Уильямсон, кто, черт возьми, такая миссис Уильямсон? Конечно, если бы я женился на Райли, это было бы не то, что я мог забыть. Я бы точно не стал возражать против брака с ней. На самом деле, если мы уже женаты, я заставлю ее выйти за меня замуж еще раз, чтобы я мог помнить это дерьмо. Что еще я забыл, если не помню такого важного события?

Райли все еще выглядит грустной. Почему она все еще такая грустная? Она отходит к медсестре и говорит что-то о звонке моему брату. Зак, где он? Сколько я уже сплю? Райли идет в сторону выхода из палаты. Я слежу за ней глазами до двери. В тот момент, когда она закрывает дверь и я больше не вижу ее, я начинаю паниковать. Мне нужно, чтобы она вернулась. Мне нужно, чтобы она была здесь. А я, бл*дь, даже пошевелиться не могу. Почему она ушла? Она вернется?

Дверь открывается, и я уже готов вздохнуть с облегчением, что она вернулась. Но это не она, это куча ублюдков, которых я не знаю. Почему она оставила меня здесь с этими людьми? Писк становится все громче и быстрее. Я чувствую, как мое сердце бьется в такт звукам аппарата. Я не хочу здесь находиться. Вытащите меня отсюда.

Райли вбегает обратно в комнату; она прокладывает себе путь сквозь толпу. Людей, которых я запоминаю, чтобы надрать им задницы за то, что они преградили дорогу моей девочке. Если бы я мог встать с этой кровати, они бы не стояли на ее гребаном пути.

Когда она добирается до меня, то берет меня за руку. Мне приходится повернуть голову в другую сторону, но каким-то чудом мне это удается, и мои глаза снова устремляются на нее. Я не смею потерять этот зрительный контакт. Я не хочу, чтобы она снова ушла. Я чувствую, как мое сердце начинает успокаиваться. Это потому, что она здесь; она – мое спокойствие, мой человек. Мне чертовски нужно, чтобы она оставалась здесь.

Я слушаю, как врачи говорят с ней обо мне. Они проводят кучу тестов. Один из ублюдков подносит к моим глазам гребаный фонарик и требует, чтобы я следил за его движениями, как будто я собираюсь перестать смотреть на Райли. Когда я не двигаю глазами, Райли сводит брови.

– Брэй, ты должен слушаться. Ты должен попытаться, пожалуйста. Просто делай то, что говорят врачи. Ты можешь это сделать. Следи глазами за светом, Брэй, – ее голос становится решительным, даже требовательным. Я не хочу отводить от нее взгляд, но и не хочу подводить ее еще больше, чем уже подвел.

Я слежу за светом. Как бы больно мне ни было, как бы ни стучало в голове, словно от жестокого похмелья, я стараюсь и делаю это. Как раз в тот момент, когда доктор заканчивает со светом, дверь распахивается, и входит Зак в своем обычном образе. Требовательный, высокомерный и чертовски наглый. По-другому и быть не может. Я улыбаюсь, или, по крайней мере, думаю, что улыбаюсь. Райли задыхается.

– Он улыбнулся. Это ведь хорошо, да? – спрашивает она у врачей.

– Это очень хороший знак, миссис Уильямсон, – говорит доктор.

Вот опять, миссис Уильямсон. Если все ее так называют, то я, должно быть, женился на ней, черт возьми. Эта мысль вызывает у меня улыбку. Я смотрю на нее, не обращая внимания на шум, который поднимает Зак, задавая миллион вопросов доктору.

Волнение, которое я вижу в ее глазах, когда мне удается улыбнуться ей, вселяет в меня чувство глубокого спокойствия, что все будет хорошо. Что у нас все будет хорошо. Мне просто нужно выяснить, что, бл*дь, со мной не так, и заставить свое тело делать то, что оно должно делать.

– Почему он, бл*дь, молчит? – Зак рычит на доктора. Я поворачиваюсь, чтобы посмотреть, пытаясь сосредоточиться на том, о чем они говорят. Может, кто-то сможет объяснить мне, что, бл*дь, происходит.

– Он только что очнулся после двухмесячной комы, мистер Уильямсон. Такие вещи требуют времени. Пока он положительно реагирует на все тесты. Нам нужно сделать еще одно МРТ, но пока все выглядит хорошо, – доктор говорит с Заком, как будто меня нет в этой гребаной комнате.

Райли, должно быть, замечает мое взволнованное состояние, хотя я не уверен, как именно, потому что в данный момент я не могу ни пошевелиться, ни сказать что-либо. Она сжимает мою руку, и я перевожу взгляд на нее.

– Брэй, ты… ты помнишь меня? Ты знаешь, кто я? – спрашивает она самым мягким и тихим голосом.

Я улавливаю надлом в ее голосе; я чувствую, как от нее исходит страх, как дрожат ее руки. Какого хрена она решила, что я ее не помню? Ее невозможно забыть.

– Брэй, молчи, хорошо? Просто моргни один раз, чтобы сказать «да», и два раза, чтобы сказать «нет», – говорит она.

Я моргаю один раз и смотрю ей в глаза. Она вздыхает с облегчением.

– О, слава Богу. Я на секунду подумала, что ты забыл, какая я чертовски классная, – она улыбается мне.

Мне хочется притянуть ее к себе и поцеловать прямо сейчас, но я не могу. Я не могу ничего сделать. Я так хочу попробовать эти губы на вкус. Я смотрю на них, такие чертовски пухлые и вкусные. Райли смеется; возможно, это банально, но сейчас это самый прекрасный, приветливый звук.

Она медленно наклоняется, кладет свою голову рядом с моей и шепчет мне на ухо:

– Даже если ты только что очнулся и не можешь говорить, я все равно вижу, о чем ты сейчас думаешь. Эти мысли не должны возникать в палате, полной врачей, не говоря уже о твоем брате, – она нежно накрывает мои губы своими.

Я на седьмом небе от счастья. Мне просто необходимо, чтобы она не отпускала мои губы. Но она не делает этого; она отстраняется после самого нежного поцелуя, словно боится, что сломает меня или что-то в этом роде. Я хочу большего. Мне нужно больше. Райли смеется и качает головой.

– Рай… – мне удается вымолвить несколько звуков. Я только что почти произнес ее имя целиком. Вся комната затихает, все взгляды устремлены на меня. Я смотрю только на одну пару глаз, тех, что принадлежат второй половине моей души. Ее глаза начинают блестеть. Черт, я опять довел ее до слез.

– Брэй, спасибо, бл*дь. Я знал, что ты вернешься к нам. Я знал, что ты очнешься, – говорит Зак, наклоняясь к моему уху. – Не смей меня больше так пугать, ублюдок, – негромко говорит он. Выпрямившись, он хватает меня за запястье и сжимает. – Думаю, на этот раз ты действительно подарил мне седые волосы, Брэйдон. Все будущие расходы на краску для волос я перекладываю на тебя, потому что я не поседею до пятидесяти лет.

Я закатываю глаза. Он говорит мне, что поседеет из-за меня, с тех пор как мне исполнилось шестнадцать. К счастью, у нас хорошая наследственность. Моему отцу было около пятидесяти, когда он умер, и у него только-только начали появляться признаки седины.

– За… – я снова пытаюсь заговорить. Я знаю, что мне нужно сказать. Мой мозг работает просто охренительно хорошо. Но почему, черт возьми, не работает мой рот? В горле сухо, как в пустыне Сахара. Вода, вода сейчас была бы чертовски кстати.

– Брэй, не пытайся пока говорить. Все в порядке, чувак. Поверь мне, мы можем подождать, – говорит Зак.

– Во… д… а. – Кажется, мне удалось выговорить это чертово слово.

– Вода, ему нужна вода… конечно, ему нужна вода. Почему я об этом не подумала? Он ведь может пить воду, верно? – Райли отпускает мою руку, заставляя меня искать ее глазами. Куда она идет? Мне нужно, чтобы она осталась здесь. Я слежу за ее движениями: она подходит к столу, на котором стоят кувшин и чашка.

– Он может выпить пару маленьких глотков; слишком много – и ему станет плохо. Очень маленькими глотками, – отвечает один из врачей.

Я не свожу глаз с Райли, наблюдая, как она наливает воду в чашку, опускает в нее соломинку и возвращается ее мне. Она подносит соломинку к моим губам. Я стараюсь следовать указаниям врача и делаю лишь маленький глоток. Это небольшое количество воды кажется мне чертовым раем. Райли забирает чашку, прежде чем я успеваю сделать еще один глоток. Она ставит ее на столик рядом с кроватью.

– Что… – я хочу спросить, что случилось. Она снова берет меня за руку, и я чувствую, как расслабляюсь от ее прикосновений. Я перевожу взгляд на Зака, который наблюдает за Райли со странным вниманием. Как долго я спал? Неужели я проснулся в «Сумеречной зоне»? Зак не любит никого, кроме Алиссы и Эллы. Большинство дней он едва терпит меня.

Я ищу ответы в его глазах. Обычно мне удается его понять, как и ему меня. Я снова пытаюсь спросить, что, черт возьми, произошло.

– Что… что? – в конце концов мне удается вымолвить одно слово. Это дерьмо чертовски раздражает. Я слышу, как усиливается писк мониторов. Я чувствую, как напрягаюсь. Я привык к этому чувству. Обычно я наслаждаюсь им, использую как отдушину, когда тренируюсь или сражаюсь. Но сейчас я не могу сделать ни того ни другого. Я не могу, бл*дь, пошевелиться.

– Брэй, в тебя стреляли. Ты помнишь? – спрашивает Зак.

В меня, бл*дь, стреляли? Какой мудак, бл*дь, в меня стрелял? Скоро он будет мертв, когда я смогу выбраться из этой постели. Я не помню, как в меня стреляли. Я помню, как летел домой с Гавайев. Я помню, как ночевал в доме Райли и проснулся от запахов приготовленного ее мамой завтрака. После этого я ничего не помню.

– Н… е… т, – отвечаю я.