Текст книги "Ведьма Пачкуля и конкурс «Колдовидение»"

Автор книги: Кай Умански

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 9 страниц)

Глава седьмая
Сплетни

«Колдуй, баба, колдуй, дед» – блуждающий магазин, который появляется и исчезает, где и когда ему заблагорассудится. Иногда это вызывает некоторые неудобства. Впрочем, обычно с полуночи до рассвета его можно застать у ручья, под старым дубом. В иные ночи приходится подождать, пока Зак Олдуй, владелец, не обслужит последнего покупателя в другом измерении. Но, как правило, они с магазинчиком появляются вовремя. В Непутевом лесу у Зака куча постоянных клиентов.

В эту ночь, с пятницы на субботу, Зак запаздывал, и перед пятачком, на котором обычно возникал магазин, образовалась очередь.

Первой была дама-скелет в блондинистом парике и с авоськой. Она увлеченно читала статью в свежем номере «Чудесной правды» о Шеридане Немоче (каким мылом он моется и где покупает галстуки-бабочки).

За скелетихой стояли два крупных тролля. Они обсуждали новую передачу с тролличьим уклоном, посвященную дизайну интерьеров, – «Уют под мостом». Оба считали, что она куда лучше «Хибарного вопроса» – эти зомби уже всем приелись.

За ними стояла компания ведьм: Вертихвостка, Крысоловка и Чесотка. Угадайте, о чем они говорили? Правильно.

– Непретенциозность, вот что мне нравится в «Бородатых», – говорила Вертихвостка. – Сюжета фактически нет. Все персонажи одинаковые. Такое спокойное созерцание. Словно окунаешься в теплую патоку.

– С другой стороны, патоки много не съешь, – вслух размышляла ведьма Крысоловка. – Мне лично нравится реклама. Сюжеты больно интересные.

– Это да, – кивнула Чесотка. – Хотя мы с Барри еще смотрим «Остаться в мертвых». И новости с Шериданом Немочем, конечно.

– О да, – согласились Вертихвостка с Крысоловкой. – Это само собой.

– Такой у него дивный голос, правда? – вздохнула Вертихвостка. – Всю ночь бы слушала.

Все трое сжевали все, что можно сжевать, развалившись в темноте на диване, и теперь вышли из дома пополнить запасы. В отличие от Шельмы, которая ужасно избаловала Дадли, они взяли с собой помощников, чтобы те помогли нести сумки. Вертихвосткин уж Ползучка Стив, Крысоловкина крыса Вернон и Чесоткин лысый стервятник Барри тоже говорили о колдовидении.

– Смотрели вчера «Болото чудес»? – спросил Вернон.

– Еще бы, – сказал Ползунка Стив. – Эти жабы, я вам скажу! Тупы как пробки.

– И где они только таких находят? – поддержал его Барри и добавил с тоской: – Интересно, как попадают в колдовизор?

– А здорово было б, да? – вздохнул Стив. – Если б нас по колдику показали.

– Да вообще, – кивнул Вернон. – Мы б тогда стали знаменитостями.

И они засмеялись.

В этот момент воздух задрожал – и появился магазин магических товаров. Он напоминал дом на колесах с большим открытым отсеком впереди – там располагался прилавок. Ставень поднялся, и возник Зак Олдуй: он посасывал ус и неприятно глядел из-за кассы на покупателей. Блондинка-скелетиха сложила газету, достала список покупок и принялась тыкать в товары на полках. Очередь подтянулась.

– Что ж она так долго, – сказала Вертихвостка. – Я домой хочу. Бренда сказала, что, может, дождь пойдет. Хотя она всегда это говорит.

– Хорошо, хоть сейчас ничего стоящего не показывают, – заметила Крысоловка. – Только «Гоблины и тачки».

– Нам эта передача не нравится, – хором сказали два голоса. В конец очереди встали ведьмы Бугага и Гагабу, близнецы.

– Мне тоже, – сказали Вертихвостка, Крысоловка и Чесотка. – Ерунда какая-то.

(Ведьмы и гоблины не ладят. «Гоблины и тачки» – единственная передача, которую никто из ведьм не смотрел. Кроме Макабры, которая отличалась кровожадностью, и Шельмы, которая смотрела все подряд.)

– Слушайте, – сказала Крысоловка. – А кто-нибудь видел Пачкулю в последнее время?

– Я слышала, она ударилась в музыку. Вроде, учится на гитаре играть, – сказала Чесотка.

– Правда? – сказала Гагабу, чуть нахмурившись. – Ты слышала, Бу?

– Слышала, Га, – сказала Бугага. – Уверена, что до нас ей далеко.

– Куда уж ей, Бу, – сказала Гагабу. Близнецы играли на скрипках и ошибочно считали, что у них это хорошо получается.

– Говорят, Шельма у нее каждый вечер торчит, – вставила Чесотка.

– Я думала, они не разговаривают, – сказала Крысоловка.

– Похоже, они снова лучшие подруги. Шельма лабает[2]2
  Играть на музыкальном инструменте (слово применяется в профессиональной музыкальной среде).


[Закрыть] на губной гармошке. Они вместе пишут песни.

– Вот чудачки, – отметила Крысоловка. – Вместо того чтобы смотреть колдик, как все нормальные ведьмы. Хотя, надо сказать, давненько я не расчехляла свою дудку…

В хибаре номер 1 в районе Мусорной свалки Пачкуля и Шельма разучивали новую песню. Она называлась «Что нам делать с дикой метлою?», и петь ее надо было этак разухабисто, по-моряцки.

В шкаф запрем, пусть там пылится С утреца пораньше! – весело горланили они. Пачкуля несколько раз подряд сбацала свой бреньк. Шельма дула в губную гармошку, извлекая сиплые аккорды. Наконец обе откинулись на спинки стульев и счастливо улыбнулись друг другу.

– Мы уже три песни вместе написали, – сказала Шельма. – Целых три песни – всего за три дня и три ночи. Ничего так, да?

– Ничего так? – воскликнула Пачкуля. – Мы гораздо лучше, чем «ничего так». Мы ошеломительно, изумительно великолепны. Само собой, я писала качественные тексты и до твоего появления, но должна сказать, мы хорошая команда. Здорово проводить время вместе, правда?

– Правда, – согласилась Шельма. – Я уж и забыла.

– Лучше, чем смотреть колдовизор. Признай.

– Признаю, – сказала Шельма. – Ты совершенно права, Пачкуля. Нет ничего лучше простых самопальных развлечений. Давай споем еще раз про носик? Это моя любимая песня. И можно я сыграю соло на губной гармошке между куплетами?

– Сделай одолжение, – любезно согласилась Пачкуля. – На счет три. Раз, два, три.

 
Есть ведьмы краше Шельмы?
 

В этот момент в дверь постучали. Но Хьюго не открыл дверь – его не было дома. Он слинял на третью за ночь пробежку (вот зануда). Вместе с метлой.

– Ах ты ж! – воскликнула Пачкуля и встала. – Кто это может быть? Потяни-ка эту ноту, Шельмуся, я сейчас.

На пороге стояла Крысоловка. В одной руке у нее была дудка, в другой – большой бумажный пакет.

– Привет, Пачкуля, – сказала она. – Войти можно? Я тут проходила мимо с дудкой и пакетом вкуснющих пончиков.

– Ясно, – сказала Пачкуля, скрестив руки на груди. – По колдовизору ничего интересного?

– Э-э… если честно, колдовизор мне что-то поднадоел в последнее время. Хочется чего-то нового. Я слышала, вы с Шельмой устраиваете музыкальные вечера, вот я и подумала, может, вы возьмете меня в свою компанию? – Она подняла пакет повыше. – А пончики-то с джемом.

– О-о. – Пачкуля обожала пончики с джемом. – Надо же, я как раз думала, что нашему ансамблю не хватает дудки. Входи же, Крысоловка. Чувствуй себя как дома. Шельма! Теперь мы трио!

Не успели они устроиться поудобнее, как в дверь снова постучали. На сей раз заявились близняшки – со скрипками и парой бумажных пакетов. Всем известно, что путь к сердцу Пачкули лежит через желудок.

– Мы с Га пришли на музыкальный вечер, – объявила Бугага.

– Мы взяли с собой скрипки, – прибавила Гагабу.

– Хмм, – сказала Пачкуля. – А что в пакетах?

– Ириски, – хором ответили близнецы.

– Добро пожаловать, – сказала Пачкуля.

И это было только начало…

Глава восьмая
Планы

Ведьма Макабра-Кадабра и ее помощник, горный козел по имени Хаггис, сидели, развалившись на диване в шотландскую клетку и уставившись в экран колдовизора. Показывали передачу «Гоблины и тачки». По пыльной гоночной трассе наматывали на бешеной скорости круги старые раздолбанные машины: шины визжали на поворотах, из выхлопных труб вырывались языки пламени, запчасти – боковые зеркала, бамперы, двери, колеса и так далее – летели во все стороны.

За рулем сидели чокнутые Лопухи, для которых главное было – посильнее разогнаться. Они забыли об опасности, о правилах, о боли, о прочей ерунде. Скорость решала все. У этой гонки, похоже, не было ни начала, ни конца и никаких правил. Двигатели то и дело загорались. Периодически кто-нибудь из гонщиков ударял по тормозам, разворачивался на сто восемьдесят градусов и мчал в другую сторону.

Столкновения происходили ежеминутно. Но Макабре этого было мало.

– Давай! – ревела Макабра. – Ну же! Жми на газ, сосунок! Эй ты, номер пятый! Догоняй третьего! Быстр-р-рее, быстр-р-рее, уйди влево, соберись, остолоп – ах, чтоб тебя! Промазал. Видел, Хаггис?

– А то ж, – фыркнул Хаггис. – Дилетанты, шо с них взять. Передай-ка коржик. Или ты уже все съела?

– А то ж, – подтвердила Макабра. – Нема больше.

– Твоя очередь на кухню идти, – сказал Хаггис.

– Ну нетушки! – завопила Макабра. – Для этого ж надо встааааать!

Диван стоял далеко от окна, так что Макабра с Хаггисом не заметили, что они не одни. Снаружи, в зябкой ночи, сидя на корточках посреди Макабриной грядки с мухоморами, прижав носы к подоконнику и разинув рты, на удивительный волшебный ящик глядели во все выпученные глаза… гоблины! Они оправились от расплющита и решили самолично убедиться в правдивости рассказа Красавчика и Цуцика о «Гоблинах и тачках».

– Ну, тепедь понимаете? – прошептал Красавчик. – Дазве это не самое пдекдасное зделище на свете?

– Ага, – выдохнули Свинтус, Пузан, Косоглаз, Гнус и Обормот. Их округлившиеся глаза были приклеены к мерцающему экрану.

– А мы вам говорили, – взвизгнул Цуцик. – Мы ж прямо так и говорили! Про волшебный ящик и все – убушу!

Он умолк: Обормот зажал ему рот ладонью.

Из комнаты донесся странный шум – как будто там град пошел. Это Макабра встала и стряхнула с колен крошки печенья. Тут снаружи раздался сдавленный крик, а затем торопливый, беспокойный шорох, но когда Макабра подошла к окну посмотреть, там уже никого не было. Ночная птица, решила Макабра, задернула шторы и поспешила на кухню за коржиками.

Чуть позже гоблины вернулись к себе в пещеру. Красавчик прикрыл вход валуном. Затем все семеро тихо, без обычной грызни и перепалок, уселись в круг.

За всю дорогу домой они не произнесли ни слова. Ни единого. Даже не ойкали, когда врезались в деревья. Они как будто впали в транс. Они не препирались и не толкались. Каждый был погружен в свои мысли. Точнее – в одну мысль, но такую большую и ошеломляющую, что для других просто не оставалось места. Мысль была следующая:

ТАЧКА. ТОЖЕ ХОЧУ.

Тишину нарушил Красавчик.

– Теперь вы знаете, – сказал он.

Гоблины кивнули.

– Гоблины и тачки, как мы и говорили, – добавил Цуцик.

Все снова кивнули и в придачу пустили слюни.

– Та-а-ачка, – шепотом протянул Косоглаз, точно пробовал слово на вкус.

– Жжжж, жжжж, – слабо произнес Обормот.

– Би-бип, – мечтательно прибавил Пузан. Вытянув перед собой руки, он крутил воображаемый руль.

– Иииииуууу – бдж! – внес свою лепту Пузан. Он закрыл глаза, вспоминая самые зрелищные аварии, которые они увидели в волшебном ящике.

– Т-а-а-а-ачка, – снова забубнил Косоглаз. – Хочу та-а-а-ачку.

– Мы в кудсе, Косоглаз, – сказал Красавчик. – Вопдос в том, где дам ее взять. Вот о чем дадо подумать.

– Та-а-а-ачка. Т-а-а-а-ачка. Т-а-а-а-ачка, – монотонно повторял Косоглаз, раскачиваясь взад-вперед.

– Его заклинило. Кто-нибудь, сядьте ему на голову, – сказал юный Цуцик.

Пузан, ко всеобщему удовольствию, вызвался приглушить не слишком содержательный Косоглазий монолог.

– Ну же, – сказал Красавчик. – Думайте. Где бедут машины?

– Покупают в машинном магазине? – предположил Свинтус.

– У дас тут дигде дет машинных магазидов, – сказал Красавчик. – И потом, у дас дет денег.

– Тогда надо стырить, – предложил Пузан. Из-под его кормы раздался громкий храп. Косоглаз заснул.

– Ду да, – сказал Красавчик. – А когда хозяева ее хватятся? Что тогда?

Гоблины тупо таращились друг на друга.

– Они станут искать улики, так? – продолжал Красавчик. Мысли из него так и перли. – Улики, котодые укажут на водов. И тут же дайдут одну вопиющую уличищу.

– Какую? – спросили все.

– Нас, дазъезжающих в тачке. Какой смысл иметь машину, если да ней не ездить.

– Ну да, – сказали все, уловив суть. – Правда.

– Иногда мне кажется, что все наши затеи обречены на неудачу, – вздохнул Обормот. – Купить нельзя, украсть нельзя. Не знаю.

– Может, нам кто-нить ее подарит? – сказал Свинтус.

– Кто? – хором спросили остальные.

– Санта?

– Не. Она в чулок не влезет, – заметил Гнус.

– Тогда Зубная Фея.

– Она только монетки дарит, бестолочь, – хмыкнул Обормот. – Когда Зубная Фея в последний раз оставляла у тебя под подушкой тачку? Бестолочь и есть.

– Повтори это еще раз, – свирепо сказал Свинтус, – и я тебе так двину, что все зубы вылетят. Покладаешь их все под подушку – глядишь, и на тачку насобираем.

– Так, значит?

– Да!

– А ну уймитесь, а не то обоим врежу, – пригрозил Пузан.

– Так, значит? (Обормот и Свинтус.)

– Да! (Пузан.)

– У дас есть только один путь, – медленно произнес Красавчик. – И он непдостой, так и здайте. Но если мы будем даботать сообща, все может получиться.

– Ого, – сказали все. – Ну?

– Мы сами сделаем машину, – сказал Красавчик.

Глава девятая
Они там музыку играют!

– Миль пардон, что, ты сказал, они делают? – проорала Чепухинда. Она смотрела «Остаться в мертвых». Достопочтенная туговата на ухо, поэтому колдовизор был включен на полную громкость.

– Играют музыку, госпожа. И поют, в зале «У черта на куличиках», – гаркнул в ответ Проныра.

Проныра – помощник Чепухинды. Мелкий бес, красный, с рожками. Пока хозяйка смотрела сериал, он поджаривал булочки с изюмом на огне, насадив их на зубцы своих бесовских вил. Чепухинда давно забросила привычку есть вне дома. Она и на собственную кухню-то не заглядывала. Сидела себе в гостиной, выкрутив ручку громкости до упора, и трескала сдобу. (Опытным путем она установила, что если ешь только перед колдовизором, твой выбор – булки: во-первых, они большие – не проваливаются между спинкой дивана и сиденьем, а во-вторых, сытнее, чем орешки.)

– Что? – крикнула Чепухинда. – Говори громче! Что они делают?

Проныра сделал потише.

– Поют. Если это можно так называть. По мне так больше похоже на кошачий концерт.

– Что значит поют? Кто им разрешил петь?

– Никто, полагаю, – сказал Проныра и пожал плечами. – А что? На это нужно разрешение?

– Ну разумеется, если делать это в банкетном зале, – твердо сказала Чепухинда. – Там ничего нельзя делать без моего разрешения. Даже чтобы там дышать, и то нужно сначала у меня спросить. Кто там был?

– Не знаю. Я не проверял. Просто мимо проходил, когда нес вам булочки.

– Надо было проверить, – проворчала Чепухинда, укоризненно тряся пальцем. – Кто бы они ни были, они нарушили правила. Все мероприятия должны быть согласованы со мной. Дай-ка мне ведьмо-ведомость. Хочу кое-что посмотреть.

Проныра не сразу отыскал ведьмо-ведомость. В последнее время они с Чепухиндой не утруждали себя домашней работой. Все как-то некогда было – промежутки между передачами всегда оказывались слишком короткими. Газеты, журналы и письма они просто сваливали на стол в кухне, вместе с грязными кофейными чашками и смятыми пакетами из-под булок.

– Здесь не мешало бы прибраться, – сварливо заметила Чепухинда с дивана. – У нас уже как на мусорной свалке. Ну же, где ведомость?

– Ищу я, ищу.

В итоге Проныра нашел ведомость – где бы вы думали? – в хлебнице. Он не слишком любезно сунул тетрадку Чепухинде в руки, плюхнулся на диван и погрузился в сюжетные перипетии «Остаться в мертвых».

Чепухинда стряхнула с ведомости крошки, раскрыла ее и пробежала пальцем по странице.

– Ничего. Как я и думала. На сегодня никаких мероприятий не запланировано. Проныра, выключи колдовизор.

– Чего?

– Выключи.

– Чего?

– Колдовизор. Выключи, говорю.

– Выключить?

– Именно.

– Но мы никогда его не выключаем.

– А сегодня выключим.

– Но скоро «Болото чудес».

– Ты его уже видел – это же повтор. Выключай и давай собираться.

– Собираться? Куда? – растерялся Проныра. – Он уже забыл, что такое выход в свет, теперь он выходил из дома только за булками.

– А сам как думаешь? В банкетный зал. Если там проходит несогласованная спевка, я хочу знать: а) почему она не зарегистрирована в ведьмо-ведомости, как полагается; б) почему меня не пригласили. Ну же, подай шляпу.

Пачкулины музыкальные вечера неожиданно стали пользоваться популярностью – до такой степени, что в очень маленькую (и не то чтобы подготовленную к приему гостей) хибару номер 1 в районе Мусорной свалки народ уже не вмещался. Каждую ночь всю последнюю неделю Пачкулин порог обивали толпы ведьм, желающих играть в группе. Горя энтузиазмом, они размахивали пакетами со сладостями и умоляли впустить их.

– Пардон, не могу, – беспечно бросала Пачкуля очередной претендентке. – Места нет. Кроме того, вокалисток у нас уже достаточно. Теперь я набираю только тех, кто умеет на чем-нибудь играть.

– Но так я умею! – пылко восклицала ведьма. – Смотри! Я принесла свои кастаньеты/ложки/треугольник/расческу и бумагу/волынку/панамскую флейту! И лимонную помадку. Ну пожалуйста!

И всякий раз Пачкуля уступала. Из-за ее нелюбви к чистоте у нее бывало не так уж много гостей. А тут вдруг столько народу, все приносят вкусненькое, умоляют пустить их в хибару, а не бьются в истерике, чтобы выпустили.

– Ну ладно, – говорила она и закатывала глаза. – Раз уж тебе так приспичило. – И прибавляла с саркастической усмешкой: – А я думала, тебе больше нравится сидеть дома и смотреть колдовизор. – Ну не могла она отказать себе в таком удовольствии.

Робкая гостья обычно отвечала:

– Ой, ну что ты, конечно нет. Куда больше мне хочется к тебе в гости. Я вчера видела Шельму/Мымру/близнецов, и она/и сказала/и, у тебя так весело. Ну, пожалуйста, разреши мне войти. Я десерт принесла…

Когда ансамбль разросся до двенадцати участниц, стало очевидно, что в Пачкулиной хибаре слишком мало места. А банкетный зал простаивал без дела – вот ведьмы и решили музицировать там.

Сейчас они репетировали новую песню. Одиннадцать стульев были расставлены полукругом перед двенадцатым, на котором сидела Пачкуля и бацала свой универсальный бреньк. Ей с переменным успехом пытались подыгрывать: Бугага и Гагабу (скрипки); Крысоловка (дудка); Вертихвостка (кастаньеты); Чесотка (ковбелл[3]3
  Ковбелл – ударный музыкальный инструмент, формой напоминает коровий колокольчик, только без язычка.


[Закрыть]); Мымра (обернутая бумагой расческа); Шельма (губная гармошка); Тетеря (треугольник); Туту (ложки); Грымза (бубен) и, наконец (что никоим образом не умаляет ее важности), Макабра на волынке.

Репетиция проходила не вполне складно. Никто толком не понимал, что играет – припев или куплет. Песню написали Пачкуля с Шельмой, называлась она «Непутевый притоп». В ней было длинное соло на губной гармошке и ускоренный Пачкулин бреньк.

Крысоловка, которая не могла играть без нот, умудрилась их потерять и теперь искала, ползая по полу. Шельма прервалась, потому что отверстия в ее губной гармошке напрочь забились помадой. Мымра тоже маялась со своим инструментом: бумага была ветхая, а расческа беззубая. Близнецы, похоже, вообще играли другую песню – впрочем, это было неважно, потому что Макабрина волынка заглушала все прочие звуки.

Ритм-группа пошла вразнос. Туту, сидевшая прямо за Чесоткой, то и дело стукала ее по голове ложкой. Чесотка отбивалась ковбеллом. Вертихвостка не очень ловко управлялась с кастаньетами, но по сравнению с Грымзой и ее бубном она была королевой ритма.

– Хорош, хорош! – завопила Пачкуля. Перекричать эту какофонию было непросто. – Погодите! Так у нас ничего не получится. Шельма, что с твоей гармошкой? Я тебя не слышу.

– Извини, – отозвалась Шельма, не переставая тыкать в гармошку невидимкой. – Забилось все. Как раз вот выковыриваю помаду.

– Давай поживее. Как нам, по-вашему, держать ритм, если каждая из вас что хочет, то и творит? Туту, держи свои ложки при себе. Грымза, будь добра, не пой. У тебя голос как у жабы с несварением желудка. Макабра, не так громко – у нас у всех уже голова болит от твоего дудения. Так, давайте начнем сначала. Меня кто-нибудь слушает? Отлично. Понеслась. Раз, два – аййййй!

Грохот, зеленая вспышка – и посреди сборища появилась ужасно сердитая Чепухинда с дымящейся волшебной палочкой в руке. Рядышком материализовался Проныра с ведьмо-ведомостью. По сцене расползся зеленый дым, все закашлялись.

– Что здесь происходит? – вопросила Чепухинда. – Я, конечно, всего-навсего предводительница шабаша, но, может, кто-нибудь соизволит мне объяснить, чем вы тут занимаетесь?

– У нас музыкальный вечер, Достопочтенная Чепухинда, – объяснила Грымза. – Это Пачкуля придумала.

– Понятно, – сухо сказала Чепухинда. – А почему, позвольте узнать, мероприятие не было занесено в ведомость?

– Мы думали, это не обязательно, – заявила Пачкуля. – Все равно ведь банкетным залом в последнее время никто не пользуется. Столько места почем зря пропадает. Мы подумали, просто придем, и все.

– Мы подумали! – рявкнула Чепухинда. – Только странное дело, мы почему-то не сподобились рассказать о наших музыкальных вечерах мне.

Повисла виноватая тишина. Что правда, то правда. Никому не пришло в голову позвать на эти ночные сборища Чепухинду.

– Мы просто давно не виделись, – принялась оправдываться Пачкуля. – Вы все время дома, смотрите колдик, никуда не выходите. Не думайте, что мы нарочно вас не позвали.

– Еще чего, – сказала Чепухинда. И добавила: – Учитывая, что я одаренная пианистка.

– Неужели?

– О да. Конечно, я очень давно не играла, но это как летать на метле. Разучиться невозможно.

И, к всеобщему удивлению, Чепухинда спустилась в оркестровую яму, где стоял старый рояль. Она сняла чехол, защищавший инструмент от пыли, села на скамеечку, подняла крышку, похрустела суставами; пальцы ее на несколько секунд зависли над клавишами, она закрыла глаза, опустила руки и заиграла.

Она играла небрежно – мол, ну, не попаду в ноту-другую, что ж теперь, – но это не имело никакого значения, потому что песенки были веселые, озорные и звонкие – такие обычно поют, стоя на столе (и демонстрируя окружающим свои труселя, вот умора). Восхищенные ведьмы собрались вокруг рояля и притопывали в такт. Когда через десять минут Чепухинда взяла торжествующий заключительный аккорд и захлопнула крышку рояля, публика взорвалась спонтанными аплодисментами.

– Ого! – выдохнула Пачкуля. – Высший класс, Чепухинда. Это я вам как музыкант музыканту говорю. Неплохо Достопочтенная лабает на фоно, а, девочки?

Все дружно ее поддержали.

– А я-то думала, что это я хорошо играю, – сказала Пачкуля.

– Нда? – не слишком тактично спросила Макабра. – Больше никто так не думал. Вообще-то ты полный мрак. Кто за то, чтобы Чепухинда была худруком, поднимите руки.

Все, кроме Пачкули, проголосовали за. Даже Шельма.

– Что ж, благодарю, – бодро сказала Чепухинда. – Очень мудрое решение. Уверена, что сумею оправдать оказанное мне доверие.

– Эй, погодите! – обиженно воскликнула Пачкуля. – А кто придумал устраивать музыкальные вечера?

– Сочувствую. Я предводительница, мое слово главнее. Так. Сейчас все возьмут свои стулья и расставят их вокруг рояля.

– Не принимай близко к сердцу, Пачкуля, – прошептала Шельма. – По-моему, ты молодец.

– А что ж ты тогда за Чепухинду голосовала?

– Просто я не хочу, чтобы она имела на меня зуб. И на тебя тоже. Взгляни на это иначе. Теперь тебе не надо быть главной, не надо следить за остальными, ты можешь сосредоточиться на своем бреньке. И мы по-прежнему сможем сочинять песни вместе.

Пачкуля обдумала ее слова. По правде говоря, она была только рада, что Чепухинда взяла на себя руководство. Когда главной была Пачкуля, репетиции как-то… в общем, бедлам был, а не репетиции.

– Ладно, – сдалась она. – Пусть Чепухинда руководит. Но я все равно остаюсь главным поэтом-песенником. И надеюсь, никто не будет забывать, что все это – моя идея.

– О чем разговор? – поинтересовалась Крысоловка, подтаскивая свой стул к роялю.

– О том, что музыкальные вечера – моя идея, – сказала Пачкуля.

– Правда? А я и забыла.

Впрочем, к концу вечера Пачкуле пришлось признать, что под руководством Чепухинды дело пошло на лад. У Чепухинды оказалась хорошая, твердая левая рука, которой она отбивала четкий ритм. Народ меньше путался. И, кроме того, лучше себя вел. Туту перестала стучать ложками по Чесоткиной голове. Чесотка больше не пускала в ход ковбелл. Когда велели подпевать в припеве – все подпевали. Ко всеобщему облегчению, Чепухинда забрала у Грымзы бубен и отправила ее в уголок – писать стихи.

Вечер завершился задорным, почти узнаваемым исполнением старого хита «Когда косые маршируют».

– Эй! – крикнула Пачкуля (к ней вернулась бодрость духа). – А мы здорово разыгрались. Не понимаю, почему нас еще по колдовизору не показывают! Мы в сто тыщ раз лучше, чем все это отребье.

В зале воцарилась тишина. Что называется, было б слышно, если б муха пролетела. Все думали – напряженно. Наконец Чепухинда заговорила.

– Пачкуля, – медленно произнесла она. – Я нечасто поддерживаю твои идеи – сказать по правде, обычно они совершенно полоумные. Но на сей раз, думаю, ты попала в точку…