Текст книги "Ведьма Пачкуля и непутевый театр"

Автор книги: Кай Умански

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 7 страниц)

Глава тринадцатая
Говорильня

– Это, – сказал бестелесный голос Обормота, – была худшая ночь в моей жизни.

Со всех сторон донеслось прочувствованное согласное похрюкивание.

Пятеро гоблинов сидели в пещере. Разумеется, их было не видно. Узнать их можно было только по голосам.

– Пдедставляю, как нам достанется, когда ведьмы нас поймают, – простонал Косоглаз. – Они ж с нас шкуды спустют. Если наши шкуды когда-нить появятся, – скорбно прибавил он.

– Жуть страшно было, – с дрожью в голосе сказал Свинтус, – когда она нас застукала.

– А невыдимымкой быть еще страшней, – заскулил Пузан. – Не нравится мне эта невыдимымость. Не вижу в ней никакого проку.

– Еще б ты его видел, – заметил голос Косоглаза. – В этом ж вся и засада.

– Да ладно, ладно. Просто говодю, скучаю я по себе. Хочу назад свое тело, даже если оно все в синячищах. Видели б вы их.

– Как мы их увидим? – спросил Косоглаз. – Они ж невыдимымые.

– А болят все равно, – сказал Пузан.

Да, всем пятерым крепко досталось. Вчера ночью им пришлось добираться домой по снегу и в темноте, и невидимость отнюдь не облегчала путешествие. Не зная, где начинаются и заканчиваются их тела и конечности, гоблины, не способные верно оценивать расстояние, постоянно налетали на деревья, сваливались в сугробы и спотыкались о невидимые ноги друг друга.

Однако гоблинам свойственен примитивный инстинкт, который выручает их в критическую минуту, – как и голуби, они всегда находят дорогу домой. Инстинкт берет верх над разумом. Для гоблинов оно и к лучшему. Они бы никогда не добрались до родной пещеры, если бы полагались на свои мозги. Пришлепав домой далеко за полночь, они невидимой кучей рухнули на пол и тут же уснули, надеясь, что утром все как-нибудь образуется само собой.

Но вот утро наступило, а дела их по-прежнему были плохи.

– Я вот чиво не могу понять: как это случилось-то? – в сотый раз сказал Свинтус. – Бежим, бежим – и вдруг стали невыдимымые. Как так?

– Это все магия, – сказал Обормот. – А чё еще? Мерзкая стадая ведьма нас заколдовала.

– Не, – возразил Косоглаз. – Какой ей смысл? Ведьмы хотят нас поймать, так? Так. А если хочешь чё-нить поймать – зачем делать так, шоб оно исчезло? Так же поймать труднее будет, не?

Весьма здравое рассуждение для гоблина.

– А кто тогда? – спросил Свинтус.

Повисла пауза. Гоблины обдумывали вопрос.

– Наверно, это тот пацан в остроконечном колпаке, – через некоторое время сказал Гнус.

– Какой такой пацан в колпаке? – не понял Косоглаз.

– Помните, мы через поляну бежали? И я впереди был? А потом откуда ни возьмись выбежал пацан в колпаке и прям наперерез бросился. Кажись, мы его с ног сбили. Я не остановился посмотреть, как с ним чё, потому что как раз в тот момент вдруг стал невыдимымкой, ну и подрастерялся.

– Похоже, это волшебник был, – со знанием дела сказал Косоглаз. – Небось, обозлился, что мы на него налетели, вот нас и это.

Гоблины не торопясь обдумали эту гипотезу.

– Наверно, теперь надо найти этого волшебника и сдаться вроде как на его милость, – наконец предложил Свинтус. – Может, он сжалится над нами и даст нам это, как его. Ну вы знаете. Чё мама дает, когда бузины наешься.

– Тумака? – предположил Гнус. Его мама не отличалась особой нежностью.

– Да не. Как же она называется, эта штука. Ну, чтоб заклинание свою силу потеряло. Да вы знаете. Противно… противно… ща, погодьте… противно… – Было буквально слышно, как у него мозги скрипят, – дядие. Противнодядие! – победно произнес он.

– Мой дядя довольно-таки приятный, – непонятно зачем сообщил Гнус.

– Тогда не подойдет, – сказал Свинтус.

– У меня тетя есть, – вставил свое веское слово Косоглаз.

– Противная? – спросил Гнус.

– Иногда дерется.

– Не, – сказал Свинтус. – Нам нужен противный дядя.

– Почему это? – заспорил Гнус. – А мое противнотётие чем не годится?

– Да откуда я знаю! – раздраженно сказал Свинтус. – Просто слышал, что нужно противнодядие.

– Вся эта говорильня про дядьев – все равно что воду в ступе толочь, – сказал Обормот. – С чего бы волшебниковой родне помогать гоблинам? Надо смотреть правде в глаза, парни. Придется нам просто сидеть и ждать, пока заклинание действовать не перестанет.

– Поскорей бы уж, – подал голос Пузан. – Есть охота.

– Меня, знаете, чё еще беспокоит, – вдруг сказал Свинтус. – Где Кдасавчик с Цуциком? Они ж домой так и не пришли. Я думал, они за нами бежали.

– Так и было! – завопил Косоглаз. – Я слышал, как они сзади скачут. Они все время в кустах застревали и орали друг на друга. Небось, с ногами никак не могли разобраться. И этот обалдуй-тяжеловоз, он тоже скакал, я слышал, как он ржет. А потом – потом мы стали невидимымками, и я про них забыл. Своих проблем хватало.

– Думаете, надо пойти их искать? – спросил Обормот.

– Зачем? – сказал Пузан.

– Ну – не знаю. Вдруг они из костюма выбраться не могут? Может, они там задыхиваются. Может, они в смертельной опасности, застряли в сугробе вниз башкой, дрыгают ножками.

Гоблины представили себе эту картину.

– Да появятся они, – через некоторое время сказал Косоглаз.

– А чё если нет? – настаивал Обормот. – Может, пойдем их искать?

В пещере надолго повисла тишина.

– Не, – сказал Гнус. – Там холодно.

Глава четырнадцатая
В подвешенном положении

– Да! – с отвращением сказала Пачкуля. Говорить ей было довольно непросто – она висела на дереве, высоко над землей, зацепившись кофтой за ветку. – Ничегошеньки себе в передрягу мы из-за вас попали. Елки зеленые.

Кстати говоря, именно на елке они и застряли. В Непутевом лесу растут самые разные деревья: дубы, ясени, вязы, лиственницы, платаны, сосны – и елки тоже, в основном зеленые.

В этом подвешенном положении троица пребывала уже изрядное время. Гоблины по-прежнему были безнадежно заперты в лошадином костюме. Красавчик рискованно оседлал горизонтальную ветку, зажав ее коленями, как тисками. За ним растянулся на животе Цуцик, крепко обхватив Красавчика руками за пояс.

Пачкуля в съехавшей на левый глаз шляпе болталась над ними, вяло перебирая башмаками в воздухе.

Далеко внизу вокруг дерева ходил Ромео, размахивая хвостом и издавая негромкое ободряющее ржание. Казалось, еще немного, и у него из ушей посыплются розовые сердечки.

– Ты только посмотди на него! – простонал Красавчик. – Не сдается, падень.

– Как я посмотрю? – раздалось приглушенное хныканье Цуцика. – У меня ж тут глазка нет. Я вижу только твой толстый зад. Чё он делает?

– Лыбится, – сказал Красавчик, и голос его дрогнул. – Во все свои огдомные жуткие зубищи. Он нас полюбил, Цуцик. Он хочет с нами встдечаться.

– Поговори с ним, – предложил Цуцик. – Скажи, типа, мы пока не готовы к серьезным отношениям.

– Эй! Жедебчик! Иди домой! Ты де в дашем вкусе! – проорал Красавчик без особой надежды.

Ромео посмотрел вверх и причмокнул губами, послав возлюбленной лошадиный поцелуй.

– Де помогло, – сообщил Красавчик своей попе.

– Тогда советую тебе придумать что-нибудь другое, – прохрипела сверху Пачкуля. – Мне надо вниз. Если ты случайно не заметил, я тут задыхаюсь.

– Я вдиз де пойду, – сказал Красавчик и содрогнулся. – Во всяком случае, пока он там. Чтоб я к этому спустился? Да ди в жизнь!

– Сам нас сюда затащил, – сердито сказала Пачкуля, – сам и придумывай, как нам слезть. Я не могу себе позволить здесь развешиваться. У меня важная постановка. Мне нужен лошадиный костюм.

– Не сдезу, пока он не уйдет, – твердо повторил Красавчик. – И, эта, почему б тебе нас отсюда не спустить? Пдоизнеси заклинание, или чё у вас там.

– Надо ж настолько не смыслить в магии, – фыркнула Пачкуля. – Нельзя просто щелкнуть пальцами и надеяться, что все произойдет само собой.

(Вообще-то это неправда. Любая толковая ведьма может щелкнуть пальцами, зная наверняка, что все произойдет само собой. Нужна только хорошая память и полная голова полезных заклинаний. Беда в том, что у Пачкули нет ни того, ни другого.)

– И ты дазываешь себя ведьмой? – насмешливо сказал Красавчик?

– Разумеется, я называю себя ведьмой, – огрызнулась Пачкуля. – Просто у меня с собой ничего нет. Нужна хотя бы волшебная палочка. И как прикажешь варить зелье, если… Ой. Ой-ой-ой.

Голос ее вдруг изменился. В нем зазвучал ужас.

– Что тепедь? – сказал Красавчик.

– По-моему, опять начинается.

Красавчик посмотрел вниз и постарался взять себя в руки.

– Она пдава, – сказал он. – Деджись, Цуцик. Мы таем! – И он закрыл глаза.

Непростая ситуация, правда? Застрявшие на елке Пачкуля и Красавчик с Цуциком вдобавок ко всему становятся невидимыми. Вернемся, пожалуй, немного назад и узнаем, как же они оказались в столь затруднительном положении.

…Карнавальная лошадь во весь опор скакала по лесу, на ее спине подпрыгивала Пачкуля, крепко вцепившись в лошадиные уши. Оседлав пятнистое животное в диком прыжке, Пачкуля изначально собиралась его остановить. Но теперь, когда сзади громыхал одуревший от любви Ромео – глаза у жеребца вращались, а из ноздрей струился пар, – она передумала.

– Быстрее! – вопила она. – Бегите, остолопы! Бегите!

К счастью, опустевшая повозка то и дело застревала между деревьями и немного притормаживала преследователя. Иначе у них не было бы ни единого шанса на победу в этой скачке.

Красавчик и Цуцик остервенело неслись через поляну, по которой меньше минуты назад промчался гоблинский авангард. Они были в панике, кроме того, у Красавчика был очень ограничен обзор – поэтому он даже не заметил Рональда, который как раз поднимался после первого столкновения.

Пачкуля тоже его не заметила, потому что ей на глаза съехала шляпа.

Да, они сбили его с ног. И да, как вы, наверное, догадались, их обрызгало последними каплями сыворотки невидимости!

И отлично, думаете вы. Разве не здорово стать невидимым, когда тебе угрожает опасность?

Ах! Если бы все было так просто!

Проблема заключалась в сыворотке. Ее было слишком мало. Первую волну улепетывающих гоблинов окропило будь здоров. Но во второй раз сыворотки оставалось совсем чуть-чуть – и одному бы толком не хватило, не говоря уж о троих.

Пачкуля, Красавчик и Цуцик этого еще не знали – пока.

Когда невидимость снизошла на них первый раз, они были так ослеплены паникой, что почти не обратили на это внимания. Красавчик с Цуциком здорово приноровились бежать, и какое-то время их ноги сами двигались вверх-вниз, словно поршни. Но вдруг Пачкуля почувствовала, что что-то неуловимо изменилось. Сперва она не могла понять, в чем же дело. А потом посмотрела на себя – и увидела воздух!

– Погодите! – закричала она. – Что-то не так! Мы исчезли!

В этот самый момент обе половины карнавальной лошади осознали, что случилось нечто странное. Костюм стал прозрачным! Они по-прежнему были внутри его, они его чувствовали, но не видели!

Что еще хуже – себя они не видели тоже!

– Аааа! – завопил Красавчик и резко остановился. – Где я? Я пдопал? Я себя не вижу!

Цуцикова невидимая голова в очередной раз впечаталась в Красавчикину невидимую поясницу.

– Ууууф! – непринужденно заметил Красавчик, когда от удара у него перехватило дыхание.

Оба гоблина рухнули в снег, увлекая Пачкулю за собой.

Все трое, растерянные и напрочь потерявшие присутствие духа, принялись размахивать руками.

– Где я? – орал Красавчик. – Ты здесь, Цуцик?

– А где мне быть. Где Пачкуля?

– Я здесь. Перестань меня пинать, будь любезен.

– Вы меня видите? Я себя не вижу. Я вас не вижу. Вы себя видите? – причитал Красавчик.

– Конечно, мы тебя не видим! – рявкнула Пачкуля. – Ты исчез. Я исчезла. Мы все исчезли!

– Я боюсь! – затараторил Цуцик. – Что происходит?

Беда не приходит одна. В этот момент из-за угла показался Ромео. Он наконец-то избавился от повозки. Одно колесо угодило в яму, оглобли сломались, и теперь конь мог гнаться за своей любимой хоть до края вселенной. И дальше, если потребуется.

Он сбавил ход и растерянно остановился. Странно. Куда ж она подевалась? Куда исчезла?

– Тссс, – зашипела Пачкуля. – Это он! Не двигайтесь.

Они сидели в снегу, боясь пошевелиться. Ромео нерешительно оглядывался по сторонам. В какой-то момент он посмотрел прямо на них – но после одной-двух полных ужаса секунд недоуменно фыркнул и скрылся за деревья.

– Уф! – сказала Пачкуля. На ее невидимом лбу выступил невидимый пот. – Едва не попались. Пошли. Надо убираться отсюда, пока есть возможность.

Они кое-как поднялись – и в этот миг, без всякого предупреждения, они начали проявляться. Сперва был просто воздух. Потом возник призрак насквозь просвечивающей карнавальной лошади с прозрачной всадницей.

– Эй! – закричал Красавчик. – Я вернулся! Привет, я!

– Тихо, болван! – шикнула на него Пачкуля. – Хочешь, чтоб он услышал?

Тут у Цуцика сдали нервы, он не выдержал и завопил.

Ромео замер, навострил уши и оглянулся.

Вот она! Его любовь! Как же он ее не заметил? С диким ржанием конь повернулся – и погоня возобновилась. С той лишь разницей, что теперь карнавальная лошадь и всадница то исчезали, то появлялись, словно изображение в неисправном телевизоре. Они растворялись в воздухе на несколько минут, а затем снова становились видимыми. А Ромео был все ближе.

– Быстрее! – кричала Пачкуля. – Ну же, вперед!

– Кдасавчик! – голосил Цуцик. – Он пдямо за мной, Кдасавчик. Я чувствую, как он дышит! У меня в боку колет! Я больше не могу бежать!

Отчаянные ситуации требуют отчаянных мер. Красавчик увидел перед собой гигантскую ель – и понял, что это их единственный шанс.

– Быстдее, Цуцик! – орал он. – Лезь на елку!

И как-то – они и сами не поняли как – им это удалось.

Теперь мы знаем, где они и как туда попали. Впереди их ждут долгие часы пререканий. Мы могли бы остаться и составить им компанию, но лучше переместимся на несколько часов вперед и посмотрим, как идут дела в банкетном зале «У черта на куличках», где вот-вот начнется генеральная репетиция.

Глава пятнадцатая
Генеральная репетиция

В банкетном зале царил хаос. В глубине сцены стоял на стремянке Амедео Вампирьяни и вешал первый задник, который изображал знаменитый кабинет Шерлока Холмса на Бейкер-стрит. Очевидно, великий сыщик разделял любовь Амедео к красному цвету. От одного взгляда на его кабинет глаза резало, но все молчали, все-таки Амедео – художник, и вообще. Ведьмы единодушно решили, что, раз он запросил столько денег, значит, декорации наверняка хорошие.

В картонные деревья заколачивали гвозди, с жутким скрипом расставляли рядами стулья, в оркестровой яме «Непутевые ребята» репетировали увертюру. Шум стоял невероятный.

Хьюго хлопнул в ладоши, требуя тишины.

– Так! – пискнул он. – Тихо, пошалуста. Попрошу фсех актероф фыйти на сцену и фстать ф ряд. Мы нашинать смотр костюмоф.

Хихикая и толкаясь, актрисы построились на сцене, немного робея перед Хьюго, который медленно шел вдоль шеренги.

Первыми были детки. Они нарядились в чепчики с рюшами и здоровенные ползунки, тоже с рюшами. У Бугага костюм был голубой, у Гагабу – розовый. На груди у каждой крупными буквами было вышито «ДЕТКА». Обе детки сосали огромные соски.

– Хмм, – с сомнением промычал Хьюго. – Надо было нам лучше опъяснять, што к шему, когда мы закасыфать костюмы. Ну та ладно. Уше слишком поздно. Втяните жифоты и надейтесь на лутшее.

Рядом с детками стояли три принцессы – Белоснежка, Рапунцель и Спящая красавица – в коронах и роскошных платьях. На Чесотке был соломенного цвета парик, подметавший пол, а у Тетери – резиновая грелка в руках.

– Пошему платье ф пятнах, Мымра? – строго спросил Хьюго. – Што ты есть в гримерке?

– Свекольные пончики, – призналась та, что всех румяней и белее.

– Плохо. Ты ше Белоснешка, а не Черногрязка. Перекитыфай фолосы через руку, когда будешь танцефать, Чесотка, а не то фы фсе себе ноги переломать. Тетеря, проснись, у тебя слюни течь. Ладно, фы сгодиться.

Следующей была Вертихвостка.

– Хмм. Надеюсь, ты надефать сферху кофту. Слишком открофенно, – сказал Хьюго.

– Ах, – лучезарно улыбнулась великая царица. – Но в Египте же жарко.

– Не настолько шарко, – твердо сказал Хьюго. – Наденешь кофту. Это приказ. У нас пантомима тля семейного просмотра.

Потом настал черед Чепухинды, прелестного видения в тюлевом платье с блестками. Она неуклюже покружилась, а затем присела в скрипучем реверансе, вопросительно вздернув бровь.

Все вежливо похлопали.

– Неплохо, – кивнул Хьюго. – Ошень неплохо, тофтопочтенная Чепухинда. Только у вас крылья фферх-тормашками. И ботинки придется снять.

Чепухинда явно была шокирована.

– Снять мои ботиночки? Но я всегда ношу эти ботиночки. Это ботиночки моей прабабки. Они передаются из поколения в поколение.

– Просто они не ошень подходить к образу феи, фот и фсе, – попытался объяснить Хьюго. – Феи не носят обувь со стальным носком.

– А эта – носит, – сообщила ему Чепухинда тоном, не допускающим возражений.

Так-то вот.

Хьюго тихо вздохнул и подошел к Шерлоку Холмсу.

Грымзин клетчатый плащ и шляпа с двумя козырьками немного пообтрепались: Свинтус бросил их в сугроб, когда убегал от Пачкули.

– Прекрасно, Грымса, прекрасно. Ты фылитый Шерлок. Я вишу, у тебя лупа треснула. Как тебе это удафаться?

– Случайно, мой дорогой Хьюго, – сказала Грымза, которая, едва получив роль, начала изъясняться как ее герой.

Следующей в шеренге была Шельма; ей не терпелось услышать мнение режиссера. Ее костлявые ноги были затянуты в зеленые колготки, а на голове красовалась шляпа с пером, которую она залихватски сдвинула набок. Она хлопнула себя по бедру и послала публике воздушный поцелуй.

– Вы прекрасная публика, я люблю вас, – заголосила она, – я всех вас люблю!

– Хорошо, сойдет, – сказал Хьюго. – Колготы подтянуть, одеяло на себя не тянуть.

– Не понимаю, почему я должна слушаться какого-то хомяка, – пробормотала Шельма, но так, чтобы Хьюго не услышал. В отсутствие Пачкули он показал себя как очень хороший режиссер. В этом все были единодушны.

Хьюго подошел к Крысоловке, облачившейся в пеструю накидку, от которой рябило в глазах. Гаммельнский крысолов отдал честь дудочкой и вытянулся по стойке «смирно».

– Неплохо, Крысолофка. Один ма-а-аленький совет – постарайся улыбаться. Ты ше друг маленьких детей, та? Они обошать твою феселую музыку.

Крысоловка попробовала улыбнуться. Ничего не вышло. Такое уж у нее лицо.

Замыкала шеренгу Макабра. Она до зубов вооружилась картонными мечами и надела клетчатый шотландский плащ до пят. Вид у нее был очень устрашающий. Когда Хьюго приблизился, она откинула назад голову и зловеще загоготала.

– Молодец, Макабра. Э-э – пошалуй, мы обойтись без фолынки. Она тебе мешать фо фремя срашения. Где Туту?

– Она просила передать, что будет позже, – сказала Белоснежка, рассеянно высморкавшись в подол платья. – Она практикуется работать с фонарем.

– Что сначит «работать с фонарем»?

– Ну, она взяла все наши кухонные стулья, – начала объяснять Рапунцель, – и поставила их рядами. А помощников заставила быть зрителями. Она показывает им, где их места, а если они не слушаются, она – э-э – работает фонарем. Бьет по голове. Похоже, это довольно больно.

– Ясно. Хорошо, я фсех посмотреть? Такое ощущение, што чефо-то не хватать.

– Так и есть, – сказала Клеопатра. Ее так и распирало от желания наябедничать. – Рональд до сих пор в своей гримерке. Мы его звали, но он ни в какую. Он говорит, у него что-то не то с костюмом. Он говорит, что не хочет быть прекрасным принцем и что пантомима наша дурацкая.

– Ах вот оно что, – прорычала Шельма. – Ладно, предоставьте это мне. Это работенка для Дика.

Она решительно направилась в сторону гримерок. Через мгновение все услышали яростный стук.

– Рональд! Выходи сию же минуту, слышишь меня? Это твоя тетя! Хочешь, чтобы я тебя отшлепала? Для меня ты не такой уж и взрослый, имей в виду!

Повисла пауза. Потом раздались энергичные удары ногой по дереву и, наконец, треск. Затем ведьмы услышали приглушенные голоса и звуки резких шлепков (этот звук ни с чем не спутаешь). Через секунду появилась Шельма, весьма довольная собой.

– Он идет, – объявила она. – Удивительно, чего можно добиться парой ласковых слов.

Все выжидающе смотрели в сторону кулис.

Бедный Рональд. В последнее время ему не везло. Мало того, что он лишился своей ультрасильной сыворотки невидимости, так теперь еще придется надевать нелепый костюм прекрасного принца и выставлять себя на посмешище перед публикой. Единственное, что с ним случилось хорошего, – ему дали отдельную гримерку. Хьюго объяснил, что на то есть две причины:

1. Он единственный мужчина в составе.

2. Его никто не переваривает.

Рональд хмуро приплелся на сцену, держась за покрасневшее запястье. Когда он встал в конец шеренги, все захихикали.

– Что смешного? – сердито буркнул он.

– Для начала, твои штаны, – сказала Белоснежка.

В самом деле. Бриджи были ему велики, вдобавок еще и резинка в поясе порвалась. Пришлось Рональду подпоясаться веревкой. С остальными частями костюма тоже беда. Пиджак еле налез, пышные рукава у блузы оказались слишком длинными, картонный меч размяк, а корона, надвинутая на оттопыренные уши, смотрелась очень глупо и была совсем не похожа на настоящую.

– Стой прямо, Рональд, – велел Хьюго. – У Прекрасного принца не толшна быть впалая грудь. Он толшен фыглядеть – как бы это – щеголем.

– Интересно как! – воскликнул Рональд, топнув ногой. – Мне все не по размеру! Я же давал тебе свою мерку. Наверное, ты неправильно записал. Как мне выглядеть щеголем в лилипутском жакете и гигантских штанах?

– Я не финофат, што у тебя нестандартная фигура. И еще. Пошему ты вчера не яфляться на репетицию?

– Я – м-м – заблудился в снегу, – пробормотал Рональд, залившись краской.

– А долшен был быть здесь, – строго сказал Хьюго. – Тем полее што у нас критическая ситуация.

– Ничего себе. Правда? – невинно спросил Рональд.

– Еще какая! – вмешалась Клеопатра. – Гоблины стащили нашу карнавальную лошадь! Пачкуля отправилась за ней, и до сих пор ни слуху ни духу.

– Мы прибегли к услугам профессионалов, – самодовольно прибавила фея. «Прибегли к услугам профессионалов» звучит очень по-деловому. Чепухинде нравилось думать, что она предводительствует шабашем, который время от времени Прибегает к Услугам Профессионалов.

– Ну да? И к кому вы обратились? – поинтересовался Рональд.

– К кузену Вилли, – встрял Дик. – Ты помнишь Вилли, Рональд? Дикаря? Брата кузена Пьера. Он четвероюродный кузен племянника бабки дяди мужа сестры твоей матушки. Живет в горах. Ест бобы.

– Ну да, – расплывчато сказал Рональд. – Ну что, здорово. Кузен Вилли, значит? Надо же. Как там у него дела?

(Не то чтобы Рональду было интересно. Он понятия не имел, что за кузен Вилли. Он просто хотел, чтобы все перестали говорить о таинственном исчезновении Пачкули и карнавальной лошади. Что-то ему подсказывало, что его роль в этой истории не добавит ему популярности.)

– Слушайте, – сказал Хьюго. – Слушайте. У нас на фсе это нет фремени. Мы начинать генеральную репетицию. Фсе со сцены, быстро. Оркестр готоф?

Судя по раздавшемуся из оркестровой ямы дудению, бренчанию и бумсанию, оркестр был готов.

– Так, ребята! – пискнул режиссер. – Начинаем с самого начала!