Текст книги "Вестники весны. Мифы двенадцати миров."

Автор книги: Катя Аникина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 7 страниц)

Глава 7.

Дэйкири. Деревня Меркитасиха.

– Он такой милый, когда держится за мой пальчик! – воскликнула Инги, восторженно гладя по головке маленького брата, которого мать купала в корытце.

По мнению Дэйкири, ничего милого в орущем обгадившемся младенце не было. Она с мечтательным вожделением покосилась в сторону выхода. Мать заметила её порыв, но неверно истолковала.

– Что, уже пора к бабушке? Жаль, тебе было бы полезно пообщаться с малышом. Ну что ж, беги, мы с Инги справимся.

Дэйкири, счастливая от неожиданного спасения, подхватила юбки и шустрым ветром вылетела из комнаты.

Поутру она уже успела забежать к бабушке Томань и знала, что та не возвращалась из мира грёз. Бабушка спала уже четвёртый день, но Дэйкири решила пока не говорить об этом матери. Подобное со старушкой случалось и раньше, поэтому девочка не хотела попусту тревожить родных. Бабушка проснётся. Не может она не проснуться, так и не познакомившись с внуком.

И, так как бабушка всё ещё спала, у Дэйкири появилось время проверить ловушки на барсуков, которые уже могли начать выползать из нор.

– Дэйкири, подожди, – крикнули из кухни в тот момент, когда она уже схватилась за поручень лестницы.

«Хоть бы раз уйти незамеченной!» – раздражённо обернулась и уставилась на мальчишку, изображавшего нарезание корений.

– Я хочу, чтобы Лилёк поехала со мной, – сказал он едва слышно.

Дэйкири хмыкнула и скрестила руки на груди. Прозрачные глаза его смотрели испуганно.

– Я заплачу и за неё.

Дэйкири поразмыслила над предложением.

– Сколько? – сделала вид, будто заинтересована.

– Ещё двадцать. – Выражение лица Алекса едва переменилось, но Дэйкири заметила, что оно стало насмешливым, и это ей не понравилось.

– Обещаешь золотые горы за сумасшедшую? Ты либо потолком прохудился, либо пытаешься меня обдурить. – Она сплюнула и тут же затёрла пятно, испугавшись, что мать прибьёт её за такие выходки в доме.

– Нет! А за сколько вы бы отпустили её? – Алекс состроил честнейшую моську.

«Ох уж эти вещие. – Дэйкири с трудом разбирала мимику чужеродного лица. – Слишком светлые и неправильные глаза. Непонятно, правду говорит или дурит».

Глядя на Алекса, она недоумевала, как эта раса вообще выжила. Такой хлипкий и бледный настолько, что умудрился обгореть под скудными лучами весенней Аннушки.

– Лилёк останется здесь. Нам нужна жертва. – Дэйкири развернулась так, что косички обвились вокруг шеи, и вышла прочь из норы.

Ей дела не было ни до Лилёк, ни до мальчишки. По хрустящему снегу она лёгкой лисичкой скакала прочь из деревни.

После выхода из мира грёз барсуки должны были сохранить жирок накопленный с осени, и Дэйкири хотела перехватить их до того как они исхудают за скудную на припасы весну. Жирные и полусонные барсуки – богатейшая добыча, особенно в сравнении с приевшимися за зиму амбарными мышами.

Приближаясь к барсучьим норам, Дэйкири замедлила ход и крадучись пошла с подветренной стороны холма. Но, к огорчению девочки, ловушки остались пусты: одна, другая, третья. Либо барсуки ещё не проснулись, либо талая вода размыла маскировку петель, и осторожные зверьки учуяли опасность.

Запах боли и стрёкот сообщили Дэйкири о том, что в последнюю ловушку всё же кто-то попался. Он был ещё жив и чуял её приближение.

«Благослови Эра эту охоту!» – мысленно взмолилась девочка.

Ноздри Дэйкири раздулись, втягивая запах добычи, она ссутулилась и, довольно оскалившись, заглянула в барсучью нору. Чёрный лисёнок дёргался, застряв задней ногой в петле капкана.

– Вот дура, – обругала девочка пушистую глупышку. – Зачем ты только туда полезла, сестрица?

Дэйкири дёрнула за петлю, освобождая лису. Та выскочила, отбежала и, обернувшись, замерла у кустов. Дэйкири, разочарованная неудачей, плюхнулась в сугроб так, что ноги подлетели к небу.

– Ну что за невезенье? – досадливо спросила она у лисы.

Та не ответила и скрылась за деревьями.

Дэйкири откинулась в снег, маясь тяжёлыми думами: «Чтобы изменить свою судьбу, я должна доказать Эре, что достойна. Для этого придётся совершить великий подвиг, принести особую жертву. Тогда божественный брат благословит меня стать охотником. Только какой из меня охотник? Барсуки – и те разбегаются!»

– Может, так ты хочешь сказать, что моя доля – на кухне? – спросила она у невидимого божества. – Или это испытание, где я должна проявить терпение и упорство? Подай знак, прошу! Как мне понять, верный ли путь избираю?

Дэйкири таращилась в сияющие чистотой небо так, словно на нём кто-то нарисовал ответы на все её вопросы. Но знака не было.

Тогда она решила обратиться к другому божественному брату, столь же близкому ей по духу:

– Эй, Ясень-Гай, давай, если на меня упадёт шишка – уйду из дома, а если нет, то… нет? – предложила она лесному божеству.

Младший божественный брат любил такие штучки, и Дэйкири замерла в надежде, что он не упустит возможности запустить в неё чем-нибудь.

Тишина. Лес не дрогнул. Ни одна шишка поблизости не шелохнулась.

– Ну же, скажите мне!

Верить, что это и есть ответ богов, Дэйкири не хотела и всю дорогу до дома ожидала, что хоть одна шишка пролетит рядом. Боги молчали. В душе скапливалось болото отчаяния, и девочка выходила из леса, заплетаясь одной ногой о другую. Впереди показалась деревня. Никакого знака. В последний раз в надежде обернулась на лес. Ни шороха.

«Ясно». Наклонилась, скатала оледеневший колючий снежок и запустила им в сторону сонных стволов елей. Но они, словно в насмешку, так и не кинули шишкой в ответ. Склонив голову в меховом капюшоне и волоча кончик копья по снегу, она отправилась домой.

***

Прошло ещё два дня, а бабушка Томань так и не проснулась. Дэйкири уже не рада была освободившемуся времени. Понурая, она обходила пустые ловушки на барсуков.

«А что если бабушка ушла навсегда? Сказать родным? Или ещё не стоит?» – Незаметно для себя девочка оторвала металлическую кругляшку с рукава и с удивлением обнаружила её в пальцах.

– Мы сегодня хотим познакомить бабушку Томань с младенцем, – за обедом объявила мать Эленхета.

От её слов Дэйкири хлебнула суп так быстро, что обожгла рот и сплюнула содержимое обратно в миску.

Хелла заметила это и сочувственно посоветовала:

– Снег пожуй, поди, остудишь ожог.

Дэйкири нахмурилась, пытаясь понять, шутит сестра или говорит всерьёз, но всё-таки предупредила мать:

– С утра бабушка не возвращалась из мира грёз.

– Ну, так к обеду-то вернётся, наверное. Сходи, проверь, а мы позже подойдём.

Дэйкири одним глотком доела и засобиралась к Томань, не сомневаясь, что увидит всё ту же деревянную статую.

Алекс и Соплежуйка оказались заняты – после обеда отец отправил их разбирать прогнившие доски в амбаре. Пришлось идти одной. Дэйкири не хотелось этого. Что она будет делать, если бабушка спит? Как сказать матери? Что если она больше не проснётся? Ей не хотелось даже думать о таком. Всё это оказалось слишком страшно и горько, а такие эмоции вовсе не подобали настоящему охотнику.

Царапая и соскабливая языком обваренную кожу нёба, Дэйкири с несчастным лицом явилась к бабушке. Та проснулась и что-то вышивала, сидя на подушках. При появлении внучки подняла голову и пожаловалась:

– Я уж решила, ты забыла про бабушку.

Дэйкири стало так легко и радостно, будто все горы Щита Мтори в один миг прекратили давить ей на сердце.

– Ты спала с утра и вот… Я решила в лес сходить, барсуков проведать, и после обеда сразу пришла, – мямлила девочка с глуповатой улыбой.

– И как они?

– Не попались.

– Спят ещё, Весна только родилась.

Дэйкири закинула пару поленьев в печь и зачиркала розжигом. Но дрова отсырели и, вместо того чтобы гореть, дымили и чадили почём зря. Пришлось искать поленья с сухой корой и отдирать её ножом.

– Позже петельки поставь, авось попадутся ещё.

– Ага.

Дэйкири вздохнула, а бабушка вновь принялась за вышивку.

– Вот у меня сегодня горе-то случилось. Зуб в сухарике застрял, да так там и остался. Совсем старая уже стала… Теперь ещё и без зубов шамкать буду, – с обидой в голосе побормотала Томань. – Рассыпаюсь, мир грёз всё сильнее отпускать не хочет…

Дэйкири с силой отскребала кору для растопки, а в душу её с каждой фразой впивались когтистые пальцы тоски.

– Не думай так, бабушка, поживешь ещё. – Девочке захотелось обнять её, но она сдержалась и продолжила работу.

– Да кому я нужна, старая, из ума выжившая, только разваливаюсь. Одним богам ведомо, в чём дух держится.

Сердце Дэйкири всё больше сжималось от жалости, и на глаза наворачивались непрошеные слёзы. Как же могла она думать уйти из деревни? Бросить бабушку Томань?

– Подруга моя, Наинь, – помнишь её? – уже которую неделю не заходит. Поди, не вернётся из мира грёз более. А ведь здоровая была, да и помоложе меня. Все наши уже спят вечным сном, одна я осталась на Живе.

Бабушка призадумалась и зашамкала губами.

– Дэйкири! Ты чего шмыгаешь? Расстроила я тебя? А ну-ка иди сюда!

Дэйкири бросила из рук щепки и, опустив голову, подсела к бабушке. Та обняла внучку. Так стало тепло и уютно, что сдерживаемые слёзы прорвали плотину и хлынули по щекам девочки. Невозможно было поверить, что наступит тот миг, когда они не смогут вот так обняться, когда не будет ни вышивки, ни маленькой норы, ни сушёных ягод.

– Я не хочу, чтобы ты засыпала навсегда, – прохлюпала Дэйкири.

– И я не хочу, но ты же знаешь – это не в моей власти. Сколько мать-Жива энергии нам ни отмерила, а всё ж придёт срок, и кончится она. – Бабушка гладила внучку по голове.

От пролитых слёз печаль не становилась светлее, тоска так и осталась гнилой щепой торчать в сердце. Узорчатый жилет на груди бабушки промок, а Дэйкири всё думала о том, что сегодня Томань ещё здесь, а завтра или через неделю весь привычный мир может рухнуть и всё…

– Ты молодая ещё, Дэйкири, давай, не горюй почём зря. О себе я и сама поплачу. Расскажи-ка, где твои друзья? Почему Алекс не пришёл? Где дурочка ваша?

Бабушка явно хотела отвлечь внучку, и ей это удалось, потому, как назвать этих двоих друзьями Дэйкири не смогла, даже если б ей по одному отрубали пальцы.

– Они мне не друзья вообще-то! – вскрикнула девочка.

– А кто же? – бабушка заулыбалась. – Хорошие ребята, отчего не дружите?

Дэйкири отпрянула и уставилась на бабушку – не спятила ли та?

– Хорошие? Бабуля! Он раб! И лентяй безмерный при этом, мнит из себя самого умного, а Лилёк и вовсе с мозгами не дружит!

– И с каких пор ты стала такой зазнайкой? – Томань наморщила нос и вновь взялась за вышивку.

Дэйкири от возмущения вскочила с подушек и так яростно принялась разжигать печь, что поленья заполыхали через мгновенье, занявшись от наструганной коры.

Дверь лаза распахнулась. Дэйкири услышала звуки весёлых голосов и обернулась.

– Эленхета, дорогая! – Мягкий бабушкин голос замурлыкал от умиления. – Неужто ты навестила меня с внуком?

Мать с младенцем, закутанным в тёплый платок, улыбаясь, села рядом с Томань. Следом, на ходу снимая шубу, ввалились смеющаяся Хелла и тётушка Тиана.

– Скорее дайте мне его! Уже выбрали имя? – Бабушка потянулась к ребёнку, и мать бережно положила малыша в её руки.

В норе сразу стало шумно от бабской ниочёмной болтовни. Дэйкири раздражённо сдула чёлку со лба и отвернулась к печке.

– Не назвали ещё, решили подождать воли богов. Третьего дня Эрулайн будет в зените, тогда шаман подскажет предначертанное имя, – голос матери звучал устало и радостно одновременно.

Разговор перемешивался зёрнами в мешке, и Дэйкири, задумавшись, перестала разбирать его смысл. Смех и болтовня будто отрезвили её: «Опять нюни распустила! Настоящий охотник бабушке в жилетку не хнычет».

Она мысленно выругалась, досадуя на себя: «Слабачка! Неженка! Если не уйду, так навсегда и останусь девчонкой! Почему же боги не укажут мне дорогу?»

Алекс. Деревня Меркитасиха.

– Я сделал всё, что мог, Лилёк, прости. Они тебя не отпустят.

Её безразличное лицо не поменялось. Лилёк молчала и обводила пальцем узоры на столе. Чего ради я за неё беспокоюсь? У неё в голове пусто, она ничего не поймёт. Это как если бы в жертву принесли животное. Не всех же овец мне теперь спасать.

Соплежуйка подняла голову и улыбнулась. Тёмно-серые глаза казались осмысленными. Я похлопал её по голове. Волосы Лилёк никто не мыл и не расчёсывал, потому они вихрились спутанной мочалкой. Она улеглась щекой на стол и, уставившись в одну точку, начала пускать пузыри носом.

Я тем временем чистил корешки неведомых растений для супа. Они попадались то мелкие, то гнилые, и возиться с ними приходилось неоправданно много.

Я размышлял. С другой стороны, может, стоит попробовать ещё раз? Вдруг получится уговорить проклятую дикарку? В конце концов, что я теряю? Приведу умные аргументы какие-нибудь. Какое племени дело, выкупят Лилёк или сделают жертвой? Она, так или иначе, покинет деревню и не будет им мешаться.

От принятого решения мне стало легче, и за работой я обдумал предстоящий разговор.

Перед ужином представился шанс – меня опять посадили перебирать зерно, в то время как все сёстры вертелись на кухне. Старшая грела воду, чтобы сполоснуть посуду, младшая и Дэйкири распутывали клубок пряжи.

Лицо у Дэйкири, как обычно, не располагало к разговору. Казалось, что её раздражает всё без исключения. Ужасная девица…

– А когда праздник весны? – осторожно спросил я.

Дэйкири обернулась. Дёрнула за узел так, что нити разорвались.

– Заклинание птиц будет уже через несколько дней, если погода не испортится.

Несколько дней! В душе что-то разбилось, и, видимо, это отразилось на моём лице, потому как коварная улыбка искривила рот Дэйкири.

– А жертва на плодородие нам понадобится ближе к лету, когда начнём пахать землю. – Дикарка низко рассмеялась, скаля по-звериному острые зубы.

Вот зараза. Издевается!

– До этого ещё долго. Мы же с твоими кузенами раньше уйдём? – Я нарисовал на лице улыбку.

Мелкая сестра заинтересовалась нашим разговором и вертела головой то в мою сторону, то в сторону Дэйкири.

– Надеюсь. Чем раньше брат Эра нас от тебя избавит, тем лучше.

– Вот видишь – если и Лилёк отправится с нами, вам не придётся с ней возиться до лета!

– Это звучит прекрасно, но нет. Прекрати держаться за эту дуру. Что за глупости, зачем она тебе?

Конечно, мне не нужна Лилёк. Обуза, да.

– Но она ведь живая.

Все мои замечательные аргументы рассыпались, как зёрна по щелям в полу.

– Она ущербна.

От этого слова меня перекосило. Да мы тут все не без изъяна. Что же теперь, больных ещё в люльке убивать? Мои голоса в голове на родине тоже считались неустранимым дефектом, но мы же смогли их заглушить, чтобы я мог жить нормально.

– Стать жертвой – великая честь и самое полезное, что она сможет сделать в жизни, – сказала Дэйкири и отвернулась. – Не хочу слышать больше об этом. Я уже предлагала – либо ты, либо она, – бросила девчонка через плечо и заговорила с сестрой на своей тарабарщине.

Тупые дикарские традиции. «Великая честь»! Что же ты сама не станешь жертвой? Я так тряс сито, что доски прогнулись и едва не поломались под пальцами.

Святой Господь, я сдаюсь. Сколько можно биться в стену дикарского дебилизма? Пора смириться – Лилёк не спасти, а если я буду настаивать, то, чего доброго, эти варвары передумают и не повезут меня никуда, а прирежут вместе с Соплежуйкой.

После ужина, впервые за моё пребывание в дикой деревне, хозяева затопили норную баню. Я уже не надеялся, что племя детей Живы моется зимой. Баня оказалась маленькой, от силы двоим развернуться, и принадлежала нескольким семьям, поэтому образовалась очередь. Я мылся едва ли не последний, зато один.

Надо было искупать Лилёк, но я засмущался мыться с малявкой. Наверное, зря. Ведь девчонка всё равно ничего не соображает, а так хоть будет приятно пахнуть. От мук выбора меня избавила старшая из сестёр. Она сжалилась над Соплежуйкой, и вскоре та, непривычно чистая, сидела, завёрнутая в одеяло, у меня под боком.

Я, разморённый, дремал, прислонившись к углу печки. Мамаша в дальних комнатах пела песни, баюкая младенца. Сёстры сидели на подушках и по цепочке расчёсывали друг другу влажные и оттого ещё более чёрные волосы. Трещали угли.

С громким стуком в умиротворение нашей норы ввалились две незнакомые девицы. Сёстры обрадовались им, засмеялись, усадили гостей к столу и закрыли двери в спальные комнаты. Медовым журчанием полились разговоры, откуда ни возьмись, появилась губная гармошка. Музыка переплелась с голосами и перетекла в песню.

Дэйкири не пела. Она думала о чём-то очень серьёзном и хмурила брови. Вскоре девчонка пересела подальше от поющих и облокотилась о печку.

Музыка мурчала переливчатыми трелями. Грёзы пытались слепить мне веки. Лилёк – та уже совсем уснула и покрылась деревянной коркой.

Моя мама говорила, если спор кажется неразрешимым, попробуй встать на место своего противника. Войди в его положение, думай, как думает он. Я призадумался – как бы это сделать?

– Послушай, Дэйкири, ведь такая жертва как Лилёк не понравится богам. Она же не понимает, что происходит, как зверь. Боги даже обидятся, если вы подсунете им такую жертву. Не дитя Живы, а обман какой-то.

Девчонка обернулась ко мне. Под отяжелевшими веками пролегли тени усталости. Похоже, я надоел ей хуже утренней каши. Я уже отвёл взгляд, но внезапно она заговорила низким хрипловатым голосом:

– Ты веришь в судьбу, Алекс?

В неровном свете свечей кожа её казалась обожжённой красной глиной, а губы – срезом бордового камня. В горле у меня пересохло, и я сглотнул.

Мой ответ как-то повлияет на её решение? Как всегда, соврать или сказать, что думаю? Что не навредит делу?

– Нет.

– Мм?

– Не верю.

– Почему?

– Если бы я верил в судьбу, то всё ещё ждал бы, пока за мной прилетят мои… мои родичи и спасут меня.

Дэйкири смотрела в пространство и не отвечала.

Пение стихло, и девчонки начали что-то оживлённо обсуждать. Время тянулось, медленнее засахаренного мёда. Я ждал её ответа, но Дэйкири будто заснула.

Молчание.

Она встряхнула головой, встала, опёршись о печку. Накинув доху и не оборачиваясь, вышла из норы.

Глава 8.

Дэйкири. Деревня Меркитасиха.

Остывший ночной воздух, словно игривый лисёнок, холодной свежестью покусывал лёгкие. Дэйкири поискала взглядом Эрулайн. Но небо в тучах, не видно даже Бездны. Боги сегодня определённо не хотели общаться с юной охотницей. В тишине деревни она замерла в замешательстве.

«Всё-таки это очень глупая затея!»

Решимость, созревшая в ней, к вечеру дрогнула. От страха и волнения в груди всё сжималось, а руки немного дрожали. Но возвращаться в нору глупо, ведь она уже вышла.

«Нужно вырвать это, как расшатавшийся молочный зуб! Быстро и резко. Хуже уже не будет!»

Тенью на снегу она метнулась к норе старейшины, забарабанила в дверь.

– Войдите, – изнутри донёсся женский голос.

Дэйкири осторожно сунула нос в тёмный лаз и спустилась по лестнице.

– Что-то случилось, Дэйкири? – встревоженная тётушка Саяра встречала её в коридоре.

– Нет. Не то чтобы. – Дэйкири замялась и затеребила металлическую кругляшку на шапке. – Можно мне поговорить со старейшиной?

Тётушка Саяра нахмурилась, но проводила Дэйкири в комнату для общих собраний и попросила подождать. Вскоре огромным силуэтом в дверном проходе показался дядя Нуолан. Он зашёл, слегка пригнувшись, и присел на подушки рядом с племянницей.

– Какие-то новости от моего брата?

– Нет. Это по поводу путешествия в Улей.

Дядя Нуолан раскурил трубку и выдохнул через нос струю золотистого дыма. У Дэйкири зачесалось в горле, но она сделала усилие, чтобы не закашлять. Сейчас как никогда нужно выглядеть по-взрослому.

Старейшина молчал, и Дэйкири решилась продолжить:

– Я хорошо говорю на языке чтецов и хочу поехать в Пасечноярь вместе с Куобахом и Эрханом.

Дядя Нуолан снова выдохнул и удивлённо поднял бровь:

– Зачем это?

– Я хочу увидеть Улей, узнать, как живут чтецы. И… Я не доверяю чужаку, не хочу, чтобы он отвертелся от своего долга.

– Думаешь, твои кузены не справятся с мальчишкой? – Дядя прищурил немигающие глаза.

Смотрел он хитро, но по-доброму, поэтому Дэйкири приободрилась и продолжила:

– Справятся. Но со мной им будет легче, я не стану обузой! Я уже изучила его повадки. К тому же, кузены плохо говорят на ярском, и им может понадобиться переводчик.

– Это похвально – твоё желание повидать мир и помочь братьям, но ты же ухаживаешь за бабушкой Томань?

Дэйкири вздохнула.

– Я очень люблю бабушку, и мне горько оставлять её, но, думаю, Хелла и Инги присмотрят за ней. К тому же, дорога до Улья не так длинна, мы вернёмся ещё до первых дней лета.

Старейшина вновь выдохнул густую клубящуюся тучу дыма и призадумался.

– Что ж, если отец отпустит тебя, отправляйся с братьями.

Дэйкири чуть не завопила от радости, но вовремя набрала в щёки воздуха и улыбнулась со спокойным достоинством.

– Ты поговоришь с ним?

Дядя Нуолан неопределённо кивнул, и Дэйкири поднялась с подушек, решив, что разговор окончен.

Дядя молчал, и она направилась к выходу, но в дверях обернулась, кое-что вспомнила и исподлобья зыркнула на всё ещё курившего дядю:

– А, ещё… Насчёт Лилёк… Мальчик предлагает заплатить и за неё.