Текст книги "Вестники весны. Мифы двенадцати миров."
Автор книги: Катя Аникина
Жанр:
Прочая фантастика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 7 страниц)
Глава 4.
Дэйкири. Деревня Меркитасиха.
Мать Эленхета совсем помешалась перед появлением ребёнка. Дура-соседка сказала ей, что малыш может заболеть, если в доме будет недостаточно чисто. Поэтому целое утро сёстры потратили на мытьё стен и потолков во всей норе.
Самый бесполезный раб и Соплежуйка не участвовали в этом бездарном занятии и расчищали снег на улице. Это, на взгляд Дэйкири, тоже бестолковое дело, но хотя бы приятное.
– После твоей уборки только больше грязи становится! Ты хотя бы раз воду меняла? – привязалась к Дэйкири мать Эленхета.
По мнению девочки, менять воду, которая через три отжатия тряпки снова запачкается – лишняя трата времени.
– Можно я лучше на охоту пойду с отцом?
– Дэйкири, скажи, пожалуйста, зачем мужчине такая жена, которая умеет охотиться, но не умеет убираться?
– Кому в здравом уме приспичит мыть стены?!
– Спасибо, дорогая! А кому в здравом уме понадобишься ты? Охотиться и без тебя смогут, а готовить и убирать дом кто в вашей семье будет? Я?
Дэйкири не ответила и шмякнула тряпку в ведро так, что вода хлынула во все стороны.
Сжала челюсти и исподлобья уставилась на мать Эленхету.
– Девочка должна быть хорошей хозяйкой! Опрятной и ухоженной. – Мать схватилась за живот и опёрлась о стену.
– Девке двенадцать лет! – она уже обращалась к потолку. – А ведёт себя как мальчишка! И за что мне досталась такая обуза? Разве я многого прошу?! И так за тебя всё сёстры делают. Посмотри на Хеллу! Вот у кого проблем с женихами не будет! Загляденье, а не невеста! А ты?! Такой дурной пример Инги!
Дэйкири развернулась на пятках, слёзы обиды затопили глаза. Она бросилась прочь по лазу, даже не одев, выскочила на улицу. Налетела на Лилёк, споткнулась. Алекс, дремавший с лопатой в руках, отшатнулся от Дэйкири, и та, не останавливаясь, ни на кого не глядя, побежала в сторону реки.
Меркитасиха всё ещё не вскрылась от ледяного забвения. Тишина. Дэйкири, разогретая гневом, сидела на мосточке для стирки и таращилась в никуда.
– Как меня угораздило родиться женщиной?
Величественные ели на том берегу молчали. Им дела не было до глупых переживаний маленькой девочки. Дэйкири отломила льдину, нависавшую на краю моста, размахнулась и с силой бросила её в середину реки. Та едва слышно провалилась в снежную шубу, укрывавшую спящую воду.
Заскрипел снег. Кто-то спускался по нетоптаной тропе к мосточку. Дэйкири не обернулась. Она узнала отяжелевшую походку.
Мать прошла по мосту и накинула на девочку доху. Встала рядом. Дэйкири подняла голову и поглядела ей в лицо. Они молчали. Ни та, ни другая не признавали себя виновными в ссоре, не спешили извиняться и, обнимаясь, плакать друг у друга на плече. В племени ийрат было не принято делиться чувствами и обсуждать переживания.
Мать Эленхета постояла на мостике, так и не обронив ни слова, развернулась и направилась вверх в деревню.
Дэйкири пропихнула руки в рукава, накинула капюшон. Тут же стало теплее. Посидела, обдумывая произошедшее, и снова обратилась к деревьям:
– Что ж, вернусь, домою стену.
Природа молчала, синие ели не собирались влиять на её решение.
– Ла-а-адно, так и быть, воду тоже поменяю.
Алекс. Деревня Меркитасиха.
Нас с Девочкой отправили стричь овец в одну из дальних комнат норы.
Соплежуйка Лилёк пускала пузыри из слюней и, счастливая, намазывала бараний помёт на стенку деревянного загончика. Я вздохнул. Не имело смысла что-то говорить этой дурочке. В её дырявой голове информация не зацеплялась ни на миг.
– Теперь оближи пальцы, Лилёк, – злобно сказала Девочка.
Я посмотрел на неё, приподняв брови. Дикарка коварно улыбнулась и продолжила методично стричь барана.
Вечерело. В норе становилось сумрачно. Я вспомнил, что давно не посылал сигнал бедствия. Да зачем? Всё равно его никто не услышит.
– Что ты возишься с этой сопливой? К третьей весне её убьют и принесут в жертву богам.
Рука непроизвольно дёрнулась, и я выпустил шерсть.
– Что? Она же ничего вам не сделала!
– Ну… Может, хочешь сам стать жертвой вместо неё? – хмыкнула Девочка.
Я заткнулся и уставился в пол. Дикари превзошли сами себя в культурном уровне. Принести разумное существо в жертву несуществующим богам!
Впрочем, какая мне разница? Пусть делают, что хотят. Лишь бы меня не трогали.
Я вернулся к мучению овечки. Одной рукой ухватился за шерсть, второй попытался ровно срезать кудрявую шубу. Прерывать срезаемое полотно нельзя, но, как назло, рука тряслась – пальцы затекли и стёрлись от тяжёлых ножниц. Овечка грустно поглядела мне в глаза. Я подумал о Лилёк. Когда её будут убивать дикари, а она даже не поймёт, что происходит. И? Это нормально?
– Ну поплачь сюда, неженка. – Девочка похлопала по своему «дружескому» плечу.
Я врубил музыку в ухе и, не глядя на дикарку, сосредоточился на шерсти.
***
Утром мы с Девочкой шли к бабуле. По дороге дикарка остановилась, повела носом и резко развернулась. Оказалось, за нами увязалась Лилёк.
– Что ей надо? – спросила у меня Девочка, как будто я мог прочесть мысли мелкой.
– Лилёк, ты чего?!
Дурёха шла босая по снегу в одном платьице. Её дремлющий взгляд порхал по облакам, а в руках была неизменная соломенная кукла.
Пришлось вернуть Соплежуйку в нору.
Но замков на дверях дикарских домов не водилось, и через несколько минут Лилёк снова ползла за нами по снегу на всех четырёх.
– Нужно одеть её, – я обратился к Девочке.
– Зачем? Хочет ползти полуголая – пусть ползёт. – Девочка сплюнула.
– Она заболеет.
– И?
Я разозлился. Будто мне не безразлично, будет Лилёк здорова или нет?
– Дай шубу. У вас с сёстрами наверняка есть те, из которых вы выросли.
Девочка закатила глаза, но всё-таки вернулась в нору и нашла в отдалённых комнатах старую доху. Я напялил её на Лилёк. Шуба оказалась длинной и волочилась по земле. Малявка напоминала забавную обезьянку, но хотя бы не мёрзла.
Так, втроём, мы и отправились к бабуле.
Дурочка-Лилёк отстала на полдороги, и когда я обернулся, то обнаружил, что она за нами больше не идёт.
– Хватит! Ничего не случится с твоей дебилкой. Найдём на обратном пути. – Девочка схватила меня за рукав и потащила вперёд.
Сегодня бабуля принарядилась – на голове у неё красовался странный обруч со свисающими по бокам металлическими кругляшками. Она что-то вышивала, а увидев нас, подняла голову и улыбнулась.
Без особого интереса я спросил:
– Как у вас дела? Что шьёте?
– Вот, вышиваю платье свадебное для старшей внученьки. Чтобы вспоминала бабушку после того, как покину этот мир.
Я бездумно кивал в ответ.
– Кто твоя семья, Алекс? – обратилась ко мне бабуля. – Почему не ищут тебя?
Последний вопрос беспокоил меня самого уже несколько недель, поэтому ответ вырвался сам собой:
– Они не знают, что я жив. Наверное, думают, что погиб, иначе давно бы прилетели.
Сказав это, я прикусил губу. А ведь, скорее всего, так и есть. Раздумывая над этой мыслью, я замкнулся в себе и больше не отвечал ни на какие вопросы.
Через час мы вышли из преднорового домика. После общения со старушкой Девочка стала ещё более хмурой.
– Сам ищи свою дурёху. Я скажу матери, что ты опоздаешь. – невразумительно пробурчала она и не оглядываясь, побежала в сторону дома.
Я остался один.
Дождевыми червями извивались расчищенные от снега тропинки, деревня дремала – тихая и пустая. Из-под снега торчали серые скелеты деревьев и надгробия треугольных нор. Многие предноровые домики покосились, а то и развалились, погрызенные старостью.
Я настроил фокусировку и, забравшись на холм, проглядел окрестности. Приближал и отдалял фокус, но Лилёк не появлялась в поле зрения. В низине простиралась укрытая льдом река. В центре деревни я заметил что-то странное, приблизил детали, но так и не понял, что это – какие-то деревянные столбы.
Не представляя, где искать Соплежуйку, пошёл к странным обелискам. По дороге не встретил ни души: ни зверей, ни аборигенов. Не знаю, какие звери должны гулять по деревне зимой, но, может, хотя бы собаки?
Центральная улица образовывала круг, в середине которого частоколом торчали деревянные статуи.
– Аусссе… тссс… роккк, – зашелестело в голове.
Я забеспокоился, и голоса, мигом почувствовав нестабильность, подняли незримые головы и зашептали потусторонние песни. Этот дурацкий дефект всегда мешал мне нормально жить, а особенно здесь, на Живе, без антипсихотических средств, голоса расшалились и проявлялись всё чаще.
Двенадцать идолов смотрели на меня пустыми глазами. Двое из них, возвышаясь над остальными, держали в руках гигантскую чашу.
Что это под чашей? Сфокусироваться не удавалось. Налетевший шелест голосов сбивал настрой, и наводка плясала перед глазами.
Я шагнул в круг чёрных истуканов по направлению к чаше.
Звуки снаружи затихли, лишь стучало сердце в горле и крыльями бабочек шелестели голоса. Одна из статуй держала в ладони под чашей алый светящийся камень.
Этого не может быть!
И в этот миг голоса взвихрились тысячей ритмов. Схватившись за голову, раздираемую бескрайностью ослепляющих слов, я рухнул на колени и пополз прочь от идолов.
Обнаружил себя уткнувшимся лицом в снег. Рука сжималась в кулак, продавливая ногтями кожу. Однако холод ледяной земли приводил в чувства. Голоса затихали. Переволновался.
Я осторожно приподнялся на корточки, в ушах всё ещё звенело, как после удара. Я опёрся руками о надёжную землю, впился взглядом в красный камень. Происходящее не укладывалось в голове. Амультара таких размеров – это неслыханное богатство, великий источник энергии. И такое сокровище находится в грязном поселении дикарей?! Да эти глупцы даже не догадываться, чем владеют! Вот так, посреди улицы, никем не охраняемая, просто невероятно!
Мои собственные амультары, встроенные в виски, вены на руке и солнечное сплетение, были микроскопическими, но всё равно дорогими. Они, соединённые с сосудами, давали бесконечный ресурс для обогрева тетракостюма, расширенного зрения, выхода в сеть и других дополнений, но эта амультара оказалась в десятки раз больше моих. И она светилась, а значит, её к чему-то подключили и что-то с её помощью производили. Что же?
Я медленно поднялся и, сосредоточив все внутренние силы на заглушении голосов, вновь приблизился к кристаллу.
– Чем же ты тут занимаешься? – Я прищурился и обошёл статуи.
Очевидно одно – амультара подключена к чаше и идолам. Возможно, в их руках скрывался механизм, приводящий её в действие.
Я осмотрел статуи. Женщина и мужчина – местные языческие божки. Начал копаться в памяти и файлах, разыскивая хоть какие-то сведения об амультарах и богах на Живе. Конечно же, я не удосужился скачать никакой книги по истории или культуре планеты. Идиот. Обнаружилась лишь маленькая, случайно сохранённая статья о Наукограде. Я пролистал её и нашёл лишь пару строк о местных жителях: «С переходом в так называемый мир грёз у населения связано множество ритуалов…»
Бла-бла, листаем дальше: «Ещё одна особенность культуры – узаконенная у всех народов религия – Двуединство. Все расы почитают богами одиннадцать братьев и …» Бла-бла, перечисление имён… «Во главе богов стоят близнецы: брат и сестра. А верховным божеством, прародительницей близнецов и жизни, аборигены почитают саму Живу».
Ничего нового! Это я и без «гениальнейшей» статьи знал.
Украдкой обернувшись, убедился, что не появилось не прошеных свидетелей. Никого. Осторожно сдвинул тяжёлую крышку с чаши над амультарой. Заполнявшая её кровь подсвечивалась снизу сиянием кристалла. Ясно, что ничего не понятно. Я поднял голову и посмотрел в глаза одного из близнецов.
– Кровь – ваш источник энергии, очевидно? Но для чего же здесь, в дикой глуши, установлен такой артефакт? Дикари приносят вам жертвы и так наполняют амультару свежей энергией? Интересно, а они знают, зачем это делают?
Божественный брат молчал и улыбался мне почерневшей от крови улыбкой.
Я отвернулся от чаши и вздрогнул – за спиной стояла Лилёк и неторопливо жевала стекающие в рот сопли.
– Поглоти тебя Бездна, Лилёк! Что пугаешь?
Я присел и попытался вытереть её лицо краем шубы, но девчонка вывернулась, заверещала и, размахивая болтающимися рукавами, припустила прочь. Я наступил ей на край дохи, и малявка рухнула в снег. Схватил её за капюшон и поволок в нору.
Глава 5.
Дэйкири. Деревня Меркитасиха.
Дэйкири прокралась в спальню, схватила копьё и, надеясь, что её не успеют нагрузить делами, поспешила удрать из дому. Однако когда юная охотница уже поднялась на первые ступени лаза, её окликнули:
– Дэйкири, ты куда?
Она вжала голову в плечи и с неохотой обернулась:
– Да… я… на разведку.
– В лес пойдёшь? – Старшая сестра Хелла отложила пряжу и поднялась с подушек.
– Ага.
– Здорово, я с тобой. – С этими словами сестра начала быстро одеваться.
Дэйкири растерянно застыла у лаза, пытаясь решить – рада она непрошеной попутчице или не очень.
– Быстрее, быстрее, пока Инги нас не заметила, – прошептала Хелла и, словно шустрая белка, взбежала по ступеням.
Сёстры прошли по деревне, миновали нору бабушки Томань и повернули к лесу.
– К матери приходила тётушка Тиана, говорит, у ней муж ходил до упавшего летучего корабля, – загадочно начала Хелла.
Однако Дэйкири не заинтересовало это известие, она пожала плечами и фыркнула в ответ. Хелле не понравилась реакция сестры, и она недовольно поджала губы.
Шли молча.
– О Эра! – вскрикнула Хелла, и с тревогой произнесла: – Дэйкири! Только не говори, что ты сама уже ходила до корабля?!
– Тщ-щ! – Дэйкири замахала руками, пытаясь приглушить вопли сестры.
Девочка ссутулилась и, словно вороватая мышь, оглядела окрестности. Убедилась, что они одни, и быстро заговорила:
– Конечно, ходила. Но там ничего интересного, всё разбилось, нечего и спереть.
– Что, совсем? Как же так? Мальчик же выжил и Лилёк.
Дэйкири вздохнула:
– Ну, там всякая ерунда: обломки, какие-то обрывки. Странные скреплённые подушки.
– И ничего чудодейственного?
– Нет… Не знаю, как эта штука летала, у неё даже крыльев нет.
– Жаль… Верно, вещие управляли кораблем силой своих молитв, – сказала Хелла и призадумалась.
– Корабль ведь не близко разбился… – протянула она. – Не боишься отходить так далеко от амультары? Вообще-то это опасно: там могли быть скитальцы или кто похуже.
– Да ничего там… – Дэйкири начала оправдываться, собираясь сказать, что никого у корабля не было, а духов и выходцев из других миров она не боится, но в этот момент дорогу сёстрам преградил кузен Эрхан.
– О! Эрхан! – Хелла радостно помахала.
– Сестрёнки, гуляете? – улыбнулся кузен.
– Ага, пройдёшься с нами?
Братец с умасленной мордой поклонился и принял приглашение. Дэйкири простонала от досады, но осталась неуслышанной. Хелла вмиг позабыла, о чём они только что говорили, и защебетала с Эрханом нежным певучим голосом:
– А ты куда шёл-то?
– Вернее, откуда, – не без самодовольства заметил братец. – Недалеко деревья поваленные нашёл, корни торчат – загляденье! Нарублю на прялки.
– Ох, как здорово! – восторженно воскликнула Хелла. – Неужели и прялки сам вырубать станешь?
Дэйкири подумала, что если её не стошнит за прогулку – это будет большая удача.
Мозги Хеллы окончательно оцепенели, и она, позабыв про сестру, без устали вертела хвостом перед Эрханом, то смеясь над его шуточками, то восторгаясь умениями.
«Неужели и я доживу до того, что бестолковый паренёк мне весь ум задурит?» – размышляла Дэйкири.
Она так бы и шла, не вмешиваясь в разговор, но Эрхан зачем-то про неё вспомнил:
– И на кого ты с таким копьём собралась? Им только рыбу или барсуков тюкнуть можно. Древком.
Довольный своим остроумием, кузен засмеялся. Предательница-Хелла глупо хихикнула в кулачок.
Дэйкири ощерилась.
Возможно, размякший от внимания Хеллы кузен ожидал, что Дэйкири смутится или попросит его поохотиться вместо неё, но в ответ получил язвительное:
– Могу тюкнуть тебя, вот и проверим, на что сгодится.
Он шутливо поднял руки:
– До чего ж ты опасная!
Дэйкири наставила на него копьё и зарычала.
– Угомонись! – Хелла загородила Эрхана плечом. – Что ты такая злющая? Он же просто шутит.
– Пусть отпускает свои шуточки в другом месте, – огрызнулась Дэйкири. – Не в моём присутствии. И не обо мне. Проваливай, братец.
– Не слушай её! Эта бешеная вечно не в настроении. – Хелла с тревогой заглянула в глаза Эрхана.
Но он не обиделся. Улыбнулся старшей сестре и лишь засмеялся в ответ на грубость Дэйкири:
– Копьецом-то не размахивай. Упаси Анна, сама напорешься. Остыла бы, милая сестрёнка, а то не девушка, чисто зверь лесной.
Дэйкири не шевелилась, всё ещё направляя копьё на кузена.
– Хелла, увидимся, пора мне. – Эрхан, будто не замечая Дэйкири, поклонился её сестре и пошёл в направлении Меркитасихи.
Сёстры остались в тишине меж спящих в зимних одеялах елей.
– Какого синего беса здесь происходило, Хелла?! Это же наш брат! Ты с ним любезничала?
Хелла растерянно хлопала глазами и наматывала косу на палец.
– Вообще-то не брат он нам, а только по отцу кузен. Так что ничего зазорного. Статный да красивый. У нас в деревне, думаешь, такой большой выбор парней?
Дэйкири хмурилась, склонив голову и спрятав глаза под капюшон, а сестра всё распалялась:
– А ты что же? Что за сцены? Почему нагрубила ему? Хочешь женихов не только от себя отогнать, но и от меня?
Хелла, судя по всему, ослепла и оглохла. Ведь это поганый Эрхан первый оскорбил копьё Дэйкири.
– Хелла, умом тронулась? На чьей ты стороне?
Но сестра не ответила. Она топнула ногой так, что снег взлетел искристым вихрем, сжала кулаки и, не оглядываясь, помчалась вслед за кузеном.
Дэйкири двинулась своей дорогой. В голове ещё звучали насмешливые слова Эрхана: «…упаси Анна, сама напорешься… А то не девушка, чисто зверь лесной».
«Девушка… тоже мне. И почему меня судят по внешности? А если я не хочу быть девушкой? И что это значит – быть девушкой? Превращаться в дуру при встрече с самодовольным мальчишкой?».
Вспомнив то, как переменилось поведение Хеллы, Дэйкири разозлилась, закричала и с размаху врезала копьём по сугробу.
«Нет уж! Спасибо. Лучше не буду девушкой! Если боги дозволят, я стану мужиком, когда вырасту!».
Эта мысль девочке так понравилась, что она остановилась и, счастливая от внезапного озарения, уставилась в небо.
– Стану мужиком! И из дома уйду, буду свободным охотником! – пьянея от своей наглости, прошептала она.
Алекс. Деревня Меркитасиха.
Вечер. Я слушал музыку и смотрел в пространство, очерченное сводом норы. Музыка – всё, что у меня осталось. Я даже не представлял, насколько свободно жилось раньше. В другой жизни я мог выбирать, что съесть на завтрак, чем заняться и когда лечь спать. Невероятно, что у кого-то на Святой Земле всё ещё есть кровать и люди, с которыми можно поговорить.
Жива отобрала у меня всё.
Когда моё рабство кончится?
Никогда. Чуда не свершится. Мама не прилетит и не заберёт меня. Она даже не знает, что я жив. Никто меня не спасёт и не поможет.
Но как же горько отказываться от надежды!
С болезненной обречённостью, я осознавал, что никто, кроме меня самого, мне не поможет.
Ну и бес с ними, сам справлюсь. Решение, наконец-то пробившееся через тусклые стены уныния, вплеснуло в мою кровь энергию. Я подскочил с места и принялся перебирать идеи.
Надо валить! Иначе от таких условий скоро утоплюсь в выгребной яме.
Один вопрос – куда?
В Наукоград? Оттуда легко передать весть маме. Только я понятия не имею, где прячется город сверхновых.
А что если сгонять к развалинам дирижабля и изучить их на свежую голову? Возможно, найду какие-то подсказки? Карты или бортовой компьютер? Но как это сделать? От дирижабля до поселения я добирался всю ночь… Где взять столько времени? И да – с какой стороны я пришёл?
Никаких нормальных идей. Плюхнулся обратно на лежанку.
Но пробудившийся после застоя мозг не собирался просто так сдаваться – у меня же с собой статья о Наукограде! Не может быть, чтобы там не было информации о том, где находится город.
Не было.
Самое важное-то и не написали! А про амультары есть что-нибудь?
«Планета Жива аномальна. Она находится на пересечении с десятью соседними мирами, в том числе и со Святой Землёй… Разумное население Живы, состоит из шести рас… Ведающие стрекозы, вещие птицы, каменные чтецы, древесные слышащие…»
Что за идиот статью писал? Ни слова про артефакты.
Украсть амультару и сбежать? По-прежнему открыт вопрос куда.
А если на Живе амультара не является чем-то редким, раз вот так стоит у всех на виду? Тогда смысла брать её нет.
Но что же она здесь производит? Нужно расспросить дикарей. Завтра попробую поговорить с бабулей. Она – старая и мудрая, наверное, знает что-то полезное.
Последняя идея успокоила меня, и я незаметно задремал.
***
– Тщ-щ. – Девочка замерла, спустившись с лаза. – Она спит.
Я бесшумно слез по ступеням.
Бабуля сидела в расслабленной позе, склонив голову и тело её будто оцепенело.
Я чуть не взвыл сиреной:
– Она умерла?!
– Да заткнись ты! Что вопишь! – Девочка дёрнула меня за капюшон. – Проснётся ещё поди, она же старая, часто не возвращается.
– Чегось?
Девочка взяла дровишки и устремилась к печке. Я, преодолевая накатившее отвращение, склонился над застывшей бабулей. Если присмотреться, на труп не похоже.
Она вообще ни на что не была похожа!
Кожа и рельеф морщин застыли древесной корой. Всё её тело – дерево. Волосы, обратившись корнями, устремились сквозь щели в половицах к земле.
Я осторожно прикоснулся к деревянной руке.
На ощупь – кора, не тёплая и не холодная, с вкраплениями и буграми.
Она не дышала. А разве деревья могут дышать? Уж точно то, что сидело в норке бабули – не живое существо, а, скорее, пенёк.
– Что ты там разглядываешь, Алекс? Иди-ка лучше сюда, убери с печки лишние казанки.
Я чуть не сгрыз свои губы, чтобы не завопить: твоя бабушка стала деревом! Это нормально?
Но нельзя удивляться.
Да, это нормально для Девочки, и с этим придётся смириться. Меня могли выдать только выпученные глаза, но с этим уже ничего не поделать. «Как?!» – вопило всё в моей голове.
– Кхм. А с тобой такое бывало? – спросил я максимально равнодушным голосом.
Получилось довольно пискляво, но Девочка этого не заметила.
– Ну… я легко возвращаюсь из мира грёз. А с бабушкой бывает… Но дольше пары дней она редко спит. Завтра проснётся, поди, – ответила она и потянулась открыть печную трубу. – Может, и сегодня попозже.
«Но дольше пары дней она не спит…» – это что значит? Это у неё сон такой? Мысли перекрутились, отжались и мятыми тряпками повисли на тонкой верёвке осознания. А все остальные так же «спят»?
– Да что с тобой сегодня? – возмутилась Девочка, отодвигая меня от печи. – Не помогаешь, так хоть не мешайся!
Но я, не слушал её. В голове собирались воедино очевидные вещи. Понятно, почему нет кроватей! Зачем, если ночью все превращаются в бревно? На полу то оно поближе к земле, поинтересней. А что же не в горшках земляных спят тогда? Или на грядке сразу?
За наш визит бабуля так и не очнулась, оставив без ответов мои накопившиеся вопросы.
***
На обед мы шпиговали мышей. Я отрезал им хвосты, мыл и закидывал в маринад, а сёстры убирали головы и очищали внутренности. Мы готовили всё утро. Чтобы накормить семью мышами, их понадобилось целое ведро. На Святой Земле это редкий зверь, и ничего подобного мы не готовили, но я всегда интересовался экзотической кухней и смело снял пробу после запекания. Девочка смеялась над тем, как я обнюхивал свою порцию:
– Извините, уважаемый Задохлик высшего общества, что мы вот так, скромненько, без свиты слуг вас принимаем, мышами угощаем, чем уж богаты, – раскланивалась она.
Я милостиво покивал, принимая извинения.
– Ну что вы, сударыня Девочка, я понимаю – живёте бедно, не привыкли столь благородных гостей принимать.
Мыши были нашпигованы кореньями, а сверху политы особым кисло-сладким соусом. Я зажмурился, радуясь краткому блаженству – на мой взгляд, получилось очень даже вкусно. Лилёк – единственная не оценила угощение и, равнодушно жуя, разглядывала муху на потолке, проснувшуюся от зимней спячки. Или зимнего одеревенения? Что у них тут с насекомыми во время сна происходит?
Наконец-то день завершился, и к вечеру у меня созрела идея. Раз сегодня не удалось поговорить с бабулей, я решил не терять времени даром и выяснить, насколько крепок «деревянный» сон дикарей, и все ли они в него погружаются. Если я всё-таки замыслю побег, нужно будет использовать любые преимущества.
Впервые к вечеру я не чувствовал себя пожёванной лепешкой, а наоборот ощущал прилив вдохновения.
– Асусе… ликт, – зашелестели голоса, пытаясь вмешаться в мои затеи.
Но, лёжа в шкурах, я даже обрадовался их беспорядочному волнению и сосредоточился на нём, чтобы не заснуть.
Семейство дикарей разошлось по комнаткам, затихло фырканье животных в дальних туннелях норы, тишина тёплой шалью окутала дом. Выждав ещё часок, я уселся и отдал беззвучный приказ: «Ночное зрение: активация».
Амультары мигнули красными искорками в глазах, и я узрел чёрно-белую кухню. На цыпочках направился в ближайшую комнатку.
Мамаша семейства лежала в углу недвижным силуэтом. Одеревеневшая, с выпуклостью живота, торчащей, словно нарост, она полностью обратилась деревом. Я присел, разглядывая лицо. Складки коры очерчивали веки, ноздри, перетекали в волосы. Прикоснулся к коре её лица. Шершавая. Ничего общего с кожей. А ребёнок? Он тоже задеревенел?
Я вернулся в кухню, схватил примеченную ещё днём бадейку. Выгреб в неё угли из давно остывшей печи и отправился в комнату к девчонкам.
Две сестры свернулись калачиками, а третья спала, опёршись о стенку норы. Одной рукой я зачерпнул угля и размазал его по неподвижному лицу первой сестры. Уголь крошился под пальцами, втираясь в бороздки коры, но спящая не шевелилась. Какой прекрасный, крепкий сон!
– Это тебе за Лилёк. – С величайшим удовлетворением я приступил к «очернению» Девочки. – Это за туалет на улице. – Зачерпнул ещё и втёр в корни её волос. – А это за Задохлика! – Вымазал остатки угля по щекам и шее.
Не обделил вниманием и третью сестру, чтобы девчонки не подумали утром друг на друга и не передрались. Одна рука стала грязной по локоть, но это было только начало. Я работал, пока хватало сил, а энергии творить чёрные дела у меня оказался богатый запас. Слегка увлёкшись своей разведкой, я залез во все незапертые норы и натёр углём всех, кто попался под руку.
Я поднимался из очередного лаза, когда дверь преднорья распахнулась, а в проходе кляксой на белом снегу проступил чей-то силуэт. Пальцы, державшие бадейку с углём, разжались, и она ухнулась об пол.
Силуэт спустился на пару ступенек, и я облегчённо вспомнил о том, что умею дышать.
– Поглоти тебя Бездна и её бесы, Лилёк!
Она не ответила и устремилась к углю. Я схватил ведро и поднял, чтобы Соплежуйка не дотянулась. Она повисла на бадье, а я пытался стряхнуть девчонку. Мы беззвучно боролись, но грубая мужская сила всё же одержала верх, и я, гордо подняв трофей над головой, поднялся по лестнице лаза.
Верша месть за снежную зиму, три недели молчания, нескончаемое зерно с мышиным помётом и отсутствие кроватей, я успокоился, только когда ведро опустело. Соплежуйка таскалась за мной и мешалась под ногами.
Я уже понял, что деревянных дикарей не так легко пробудить к жизни, но всё равно каждый раз вздрагивал и переживал, когда Лилёк в темноте натыкалась на корзины, мётлы и прочую утварь, расставленную у стен.
До рассвета было ещё далеко, но цифры на моём запястье уже показывали четвёртый час утра. Остатками угля я вымазал мордочку Соплежуйки и нанёс боевой раскрас на себя. Затем сунул руку в снег, чтобы её отмыть, и ногой прикопал образовавшуюся чёрную кляксу.
Прислушался к тишине – только хруст снега от наших неловких движений. В небе, в окружении молочной дороги звёзд, подмигивал хитрюга-месяц. Лилёк помахала ему, и, на ходу заметая следы, мы вернулись домой. В норе я припрятал бадейку вглубь кухоньки, под мешки, и, опьянённый чувством выполненного долга, рухнул в запечное пристанище.
***
Визг. Возмущение. Хохот. Так началось то радостное утро. Я не спешил вылезать из угла и наслаждался концертом. Дикарки носились, топали, грели воду и размазывали уголь по щекам. Лилёк тёрла чёрные сопли по лицу и медленно поворачивала голову, пытаясь уследить за девчонками, мечущимися пчелиным роем.
Я лениво оделся и отправился на улицу, чтобы не стоять в очереди за водой. По дороге споткнулся о Соплежуйку и прихватил её с собой. Пока одевал малявку, заметил, что то ли девчонка подросла, то ли её шубейку кто-то подшил, потому что она перестала волочиться по земле и оказалась девчонке впору.
За дверями норы ярким солнечным лучом нас ослепил праздник жизни. Обычно пустынная деревня бушевала разноцветием весёлой суеты. Лилёк бухнулась в сугроб, я присел рядом и принялся оттирать лицо от угля. Пахло весной. Тепло обнажило чёрные тропинки, а ледяная корка снега подтаяла и пропитала землю своим соком.
Деревенщины ругались, разыскивая виновника торжества. Кто-то, как мы с Лилёк, сидел в сугробе, радуясь редкому развлечению, кто-то яростно тёрся снегом.
– Идём, – злобно рявкнула Девочка и решительным шагом протопала мимо нас. Лицо её всё ещё было чумазым, а взгляд обещал утопить кого-нибудь в сортире.
Я неохотно потянулся и отправился за ней. Соплежуйка шлёпала по грязи следом.
Дикари галдели и делились впечатлениями, размахивая руками. Вокруг с хохотом носились чумазые дети.
– Это ты сделал, сын драной собаки? – Девочка остановилась и резко обернулась на пятках так, что чёрные косички хлестнули меня по лицу.
Я на миг зажмурился и отпрянул.
– Нет. – Я столь же злобно прищурился, глядя ей в глаза.
Сейчас ударит.
Но нет.
Девчонка схватила Лилёк за волосы и накрутила их на кулак:
– Думаешь, не найду на тебя управы?
Шея Лилёк вывернулась, малявка закричала и забилась испуганным воробушком в руках мучительницы. Не думая, я со всей силы толкнул Девочку в плечо. Она пошатнулась, но не упала, разжала пальцы, выпуская жертву, и в полуприсяде бросилась на меня. Я рухнул под её весом на дорогу, и мы покатились по грязи, пытаясь придушить друг друга. Девчонка, сильная как зверюга, подогреваемая злостью, не уступала мне, кусалась и пыталась выцарапать глаза. Я вцепился дикарке в косы и оттаскивал её от своего лица.
– Ха-ха, – раздалось над ухом.
Лилёк сидела в луже на тропинке и смеялась, глядя на нас.
– Что ржёшь, дура? – Девочка откатилась от меня и вскочила на ноги, подняв Лилёк за капюшон. – Если ещё раз прикоснёшься ко мне ночью, я отрежу ей пальцы, понял? – И рванулась разгневанной медведицей прочь.
– Это был не я, – крикнул я на бегу, еле поспевая за ней. – Если ты такая тупая, что готова во всех бедах обвинять меня только потому, что я чужак, не буду разубеждать тебя.