Текст книги "Вестники весны. Мифы двенадцати миров."
Автор книги: Катя Аникина
Жанр:
Прочая фантастика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 7 страниц)
Глава 2.
Дэйки́ри. Жива. Деревня Меркита́сиха.
Утро. Нежно-розовые лучи проникли в оконца дома Дэйкири.
Старшая сестра Хелла уже вскипятила воду и чистила чан от прилипшей каши.
– Оставь, Хелла, пусть отмокнет, – сказала мать Эленхе́та.
– Я сниму верхний слой, что не пригорел. Так быстрее очистится.
Дэйкири вновь перевела взгляд на розовые блики. Они смешно червячились через дырочки в занавеске. Богиня Аннушка ленилась после зимы, поэтому светало всё ещё поздно. Кто-то прошёл по лестнице, хлопнула дверь лаза. Видимо, отец вышел из мужской половины дома. Ещё вчера они с соседом собирались в лес за дровами.
Младшая сестрица И́нги корчила рожицу и размазывала кашу по тарелке.
– Ма-а-ам, невкусно! Опять Дэйкири готовила?
Дэйкири нахмурилась и засопела.
– Одни горелки! Это всё потому, что всю ночь она где-то шлялась и заснула над чаном! – возмущалась Инги.
– В каком смысле шлялась? – встревоженно спросила мать.
В этот момент Дэйкири решила, что самое время покинуть кухню, схватила свою тарелку и вскочила с подушек. Но не рассчитала и, зацепившись ногой о столешницу, рухнула на пол. Тарелка, конечно же, разбилась, а ложка упрыгала под сундук.
– Дэйкири! – вскричала мать. – Сама будешь новую посуду лепить!
Инги противно хихикнула. Хелла, делая вид, что она взрослая и культурная, спрятала хитрую улыбку за чаном. Дэйкири гордо выпрямилась и прошествовала за совком к печке.
– Мам, а если её замуж никто не возьмёт, она навсегда с вами останется жить? – спросила сестрица Инги, пока Дэйкири, красная от злости, сметала осколки.
– Инги! – голос матери звучал укоряюще. – Найдём кого-нибудь непривередливого.
Дэйкири исподлобья посмотрела на мать.
– А ещё слепого! – не выдержала Хелла. И, очень довольная, захрюкала, уткнувшись в чан.
– Ну-ка прекратите… – строго начала мать Эленхета, но…
Обида и злость взвыли в душе Дэйкири парой голосов, и она, подскочив к Хелле, забросила осколки в чан, который та намывала. Сестра возмущённо открыла рот, но Дэйкири, схватив её за воротник, яростно зашипела ей в ухо:
– Да больно нужен мне этот ваш муж! Если я захочу, то выберу любого! – На этом она выпустила испуганную Хеллу. – Но я никогда не выйду замуж, никто не достоин вкушать мою стряпню! – Девочка яростной птицей вылетела с кухоньки и, накинув шубку, громко хлопнула входной дверью.
Путь её лежал через сугробы в нору бабушки Томань. Дэйкири торопилась и всё ещё раздражённо вспоминала перепалку с сёстрами. Она дёрнула ручку двери, но та не поддалась, видимо, примёрзла за ночь.
–Р-р-р-р, – взревела разгоряченная Дэйкири.
Утренние неприятности злили её до того, что ныли сведённые челюсти. Девочка упёрлась ногой в стенку преднорья и потащила дверь на себя. Проклятая рухлядь наконец поддалась и открылась.
Спустившись в нору, Дэйкири поняла, что бабушка ещё не проснулась, видимо устала после того, как вчера они засиделись до поздней ночи. Девочка решила, что лучше зайти позже. Сейчас она торопилась, ведь было бы ужасно обидно не успеть до обеда сбегать за околицу и проверить, не пропал ли мальчик, которого она встретила ночью. Гости в скучной деревенской жизни появлялись раз в сто лет, и одинокий путник в этих краях был удивительным явлением.
«Если пережил ночь, то можно привести его домой, а если нет, то… его проблемы», – решила Дэйкири.
Нора остыла, и из-под половиц тянуло сыростью. Девочка поразмыслила немного и всё-таки затопила печь на случай, если бабушка проснётся – в норке будет тепло. Готовить не стала, подумав: «Лучше загляну ещё раз после обеда, проверю. Вернётся из мира грёз, тогда и приготовлю».
После, счастливая оттого, как легко удалось отделаться от ежедневных обязанностей, Дэйкири оделась и, подобрав юбки, поскакала в сторону гор.
Вот и место, где видела его в последний раз. Ушёл. Хотя следы на свежем снегу видны отчётливо.
Мальчик ходил то петлями, то кругами. Это насмешило её ещё ночью: «Больной на голову. Всё же не жалко, если окочурится в сугробах. Слабакам – не стоило и рождаться». Утренняя Аннушка сияла в небесах и заставляла переливаться снег так ярко, что глазам становилось больно. Дэйкири принюхалась, чтобы понять, далеко ли чужак, но стужа ничем не пахла.
«Ага, вот же он!» Маленькое тельце лежало, свернувшись в клубок.
– Эй ты! Задохлик, вставай!
Мальчик не подавал признаков жизни. Он был странный. Тело его оцепенело и блестело на солнце, как отточенное лезвие ножа. Дэйкири нахмурилась. «Если сдох, не хочется трогать его руками, вдруг заразный?»
Но тут девочка заметила, что на груди у него горит красный огонёк, и решила, что сердце ещё живо. Легонько пнула найдёныша в бок. И ещё раз. Он повернул голову, не открывая глаз.
– Встава-а-ай, – сказала Дэйкири, с любопытством склонившись над телом.
Мальчик с видимым трудом разлепил ресницы и уставился на неё.
– Ты кто? – с удивлением спросила Дэйкири.
Неместный. Она прищурилась, недоверчиво разглядывая непривычно светлые глаза и чуждые черты лица. Мальчик не ответил и снова свернулся в клубок. «Вот же ленивый Задохлик!»
Пришлось схватить его за плечи и встряхнуть. Голова болталась на тонкой шее. Мальчик показался ей лёгоньким и прозрачным. Дэйкири без труда подняла его и попробовала поставить на ноги. Но, видимо, они замёрзли настолько, что подгибались, как мягкая глина. Он устало что-то пробормотал. Дэйкири засмеялась:
– Экий мученик! – Закинула его руку себе на плечо и потащила в Меркитасиху.
***
– Ты нашла себе жениха? – с надеждой спросила мать Эленхета, рассматривая тело, которое Дэйкири с самой довольной физиономией свалила к её ногам.
– Не надейтесь!
Мать схватилась за круглый живот.
– Дэйкири, ты хочешь, чтобы я разродилась раньше срока! Откуда мальчик?!
Сёстры вскочили из своих углов.
– Где ты его взяла?! – У Хеллы отвисла челюсть.
– А для меня жених есть?! – вскричала Инги.
– Можешь забирать этого, – фыркнула Дэйкири.
Алекс. Деревня Меркитасиха.
Тепло, пушистая шкура. Запах еды. Темнота. Руки оттаяли. Это лучший миг в моей жизни. У меня есть руки и пальцы! Какое счастье.
Мне не удалось наладить контакт с аборигенами. Они почему-то пытались уложить меня на холодный пол. Я сопротивлялся, они недоумевали.
Где кровати, лавки, хоть что-то?
Начались кашель, насморк и все страдания на свете. Тогда я решил залезть на каменную печь – их древний отопительный прибор.
Дикари не разрешили.
Пришлось спать на полу, но хотя бы я отвоевал себе место в тепле за печкой. Там, в тёмном углу, я то ли спал, то ли бредил несколько дней.
Иногда в моё укрытие заглядывали местные и пытались поговорить. Узкоглазые трындели на непонятном языке, а в мою амультару не было установлено переводчика, и диалог не связывался. Я снова проваливался в забытьё.
– Ты кто? – Однажды ко мне заглянул новый мужик.
Я приподнялся на локтях. Его речь была мне понятна. Но что ему сказать? Что я – инопланетный пришелец?
– Алекс, – я всё же решил ответить, но без подробностей.
– Чьего ты племени, Алекс?
Я не понял вопроса и только поморгал в ответ. Речь мужика напоминала родную, хоть и косноязычную. Как будто с просторечным говором.
– Откуда ты? – Мужик развёл руки в стороны.
Я покрутил пальцами. Неопределённо ткнул в небо. Мужик закивал, мол, понимаю, и собрался уходить. Не знаю, какие выводы он сделал из моего ответа, но отпускать его просто так я не собирался.
– Пока я болел, меня никто не искал? Моя мама, она… должна была…
Мысли путались.
– Мать тебя ищет? – Плоское лицо дикаря морщилось от умственных усилий.
– Да, мне нужно передать ей, что я здесь.
Мужик изучал моё лицо.
Пока он раздумывал, я спохватился о пропаже, зашарил взглядом по углам.
– Со мной была укулеле. Маленькая, в чехле. Вы её не видели?
Дикарь не отвечал. Хмурился, пытаясь понять, о чём я говорю.
– Будь здоров, Алекс, – в конце концов, вымолвил он и на этом покинул запечный угол.
Всё таки потерял гитарку! Откинулся на подушку.
Снова остался один в неведении своей судьбы и тошнотном бреду.
Плевать на дикарей. Скоро… Скоро меня отсюда спасут.
Лекарств в деревне не водилось. И светильников тоже. Но как же хорошо в одеялах и шкурах! Уютно и темно.
Дни сменялись ночами, и потихоньку я оживал. Здоровье возвращалось, а вместе с ним и интерес к окружающему. Пока ждал спасателей со Святой Земли, развлекался тем, что отковыривал побелку с печи и вслушивался в незнакомые голоса. Женщины ругались, смеялись, гремели посудой. Эти звуки напоминали о мире живых и одновременно заставляли чувствовать себя отрезанным от него. Я не понимал ни слова и был одиноким приблудой в чужой семье.
Не торопясь сходиться с дикарями, я самостоятельно изучал новый мир: тесное полутёмное помещение с окошками в потолке. Крошечная кухонька с одной лишь столешницей на коротких ножках, без стульев и скамеек, но с множеством подушек. Грозди глиняных горшков свисали по стенкам, а к потолку крепились плетёные корзины. Цивилизацией такую жизнь назвать невозможно – первобытное общество, устроившее свой дом в норе.
Ещё одно открытие: туалет на улице. Это место каждый раз наполняло моё сердце ужасом. Как вообще им удалось додуматься до такого сооружения? Прогулки этим и ограничивались: от норы до туалета. Туалет – треугольный домик. Вход в нору – треугольный домик.
Как-то раз я проснулся и ощутил желание жизни и общения. Лежать за печкой стало невыносимо скучно. Когда там меня ещё спасут? Пока они организуют поиски по окрестностям крушения, может пройти ещё несколько дней.
Мне выдали местную одёжку, которую я, не доверяя её терморегуляции, напялил поверх тетракостюма. Затем тихой мышью принялся наблюдать за приютившей меня семьёй.
В помещении находились только женщины, одетые в яркие, расшитые одежды. Они что-то готовили. Внимание привлекли дети, похожие как три копии: с тёмными волосами, смуглыми лицами и раскосыми глазами. Казалось, они спорили между собой.
Забавляясь их перепалкой, я решил дать им имена. Различия у них были только возрастные, поэтому я прозвал их по старшинству: Девочка-1, Девочка-2 и Девочка-3. Их мамаша была беременна, судя по всему, Девочкой-4.
Сёстры заметили меня и захихикали. Потом переглянулись, и Девочка-1 поманила рукой. Я неуверенно двинулся к ним. Как только мамаша заметила моё появление, поймала за руку и всучила ветвистые коренья. Показала, как их чистить и нарезать. Посадила в углу, и более никто не обращал на меня внимания.
Так началась моя жизнь в племени дикарей на Живе.
Положение запечного поселенца оставляло желать лучшего. Я стал их домашним рабом. Мыл полы, убирался, помогал готовить.
Спасатели всё не появлялись.
Мамаша постоянно придумывала какие-то задачи. Сколько бы ни трудился по дому, работа не убавлялась, поэтому я решил растягивать одно дело на несколько часов.
Я уже подумал, что попал в исключительно женскую общину, пока в один прекрасный день отец семейства не притащил мне здоровенный мешок с зерном. Огромный плосколицый мужик был одет в плащ из лисьих шкур, придававший ему устрашающе дикий вид. При его появлении захотелось спрятаться в угол, но мамаша перехватила меня. Вручила сито с крупными дырками и показала, как отделять хорошие зёрна от погрызенных мышами и помёта.
Так я узнал, что в этой семье водились мужчины, только они жили в другой половине норы. Как выяснилось, у них были отдельная печь и обеденная.
А почему тогда я живу с женщинами? Видимо, не считаюсь за мужчину…
Вот так… и стоило ради этого какое-то там образование получать? Чтобы потом дерьмо мышиное из зерна выковыривать. Мешок оказался не один. Когда перебрал первый, мне притащили ещё два. Я чувствовал себя молчаливым просеивающим механизмом. Рука к вечеру отваливалась от усталости и непривычной работы.
Ночью я лежал с онемевшими пальцами в темноте за печкой. Слушал шорохи и ненавидел маму, которая решила лететь на Живу, дирижабль, который развалился из-за змеи, и всю свою жизнь, ставшую совершенно бессмысленной.
Почему мама отпустила меня на пассажирский дирижабль? Почему сама осталась с грузом? Если она думает, что я умер, то, надеюсь, страдает. Как она могла меня отпустить? Если бы я остался с ней, всё пошло бы по-другому. Сейчас я здесь, окружённый инопланетными дикарями, с которыми мы говорим и живём на разных языках. Когда меня спасут отсюда? Сверхновые уже должны были найти останки корабля, понять, что я не погиб. Почему же тогда меня ещё не спасли?
По щекам ползли не прошеные слёзы. Вот же…слабак. Впрочем.
Плевать. Меня никто не увидит в углу за печкой.
Ночь. Тишина. Только лёгким перелистыванием страниц шуршали голоса в голове. Я не обращал на них внимания. Антипсихотические таблетки кончились. Теперь придётся слушать их постоянно.
Сутками я сидел в углу и пересеивал зёрна, надеясь, что каждый день приближает тот момент, когда меня найдут.
В молчаливом забвении исподлобья наблюдал за сёстрами. Ненавижу этих девиц. Они смеялись, радовались, говорили друг с другом. У них была жизнь, в отличие от меня.
Девочки плели друг другу косы. Ловкие пальцы мелькали в чёрных прядях. В горшочках булькала похлёбка.
Старшая сестра Девочка-1 – самая красивая, средняя Девочка-2 – злобная и с кривыми зубами, а Девочка-3 – совсем мелкая.
Первые две что-то не поделили и закричали, потом принялись таскать друг друга за косы, которые только что заплетали. Я засмеялся. Они замерли и недовольно уставились на меня. Девочка-2 отпустила сестру, метнулась в мою сторону и высыпала на пол мешок с уже просеянным зерном. Вот же гадина! Но я стерпел и только стиснул зубы.
Дни превратились в недели. Мои амультары всё ещё не восстановились, но часы работали, и красные цифры на запястье отмеряли убегающее впустую время.
Так продолжалось, пока однажды утром в запечную тьму не ворвались изменения:
– Задохлик, подъём! Хватит валяться.
Глава 3.
Алекс. Деревня Меркитасиха.
На секундочку! Это произошло почти через три недели проживания в норе дикарей. Меня будили, обращаясь на вразумительном языке!
Я сел настолько резко, что в глазах потемнело, и, не веря ушам, уставился на позвавшую меня Девочку-2.
– Ты говоришь?
– Представь себе, – она глухо хмыкнула. – Вставай, сегодня будешь у меня в услужении.
– Чего? Откуда ты знаешь этот язык? Почему не говорила со мной раньше?!
– Я проверяла, достоин ли ты этого. Недостоин. Но выбора нет. Вставай, ленивый раб.
Она отвернулась, взметнув цветастые юбки, и направилась прочь к выходу из норы. Пробираясь между мешками с зерном, я набросил доху, запрыгнул в унты и, ошалевший от новостей, помчался за ней. Мы поднялись по каменным ступеням лаза и выбрались на свет. Снег своим сиянием попытался уничтожить мои глаза, и на них выступили слёзы. Но сегодня – лучший день в жизни! Я услышал родной язык, и этого счастья у меня никто не отнимет! Девочка-2 шла вперёд по расчищенной улице.
– Откуда ты знаешь язык? Вы все на нём говорите?
Она не отвечала. Накинув капюшон, уставилась перед собой и ускорила шаг.
– Издеваешься, что ли? Я молчал три недели, как идиот, не понимал ни слова! Говори, давай! Почему вы живёте в норе? Почему у вас нет кроватей? А туалет нельзя было в доме установить?
Девочка-2 оглянулась, неприязненно изогнув бровь. Ей пришлось остановиться и подождать меня. Под её тяжёлым взглядом я приблизился и, кажется, спустя вечность она ответила:
– Не отказалась бы, чтоб ты ещё три недели помолчал, но для тебя новое сложнейшее задание. Будешь помогать мне ухаживать за бабушкой Томань.
– Ой, какая честь.
– Хоть где-то пригодишься. Ты – самый ленивый из всех детей Живы, которых я видела. Зерно перебираешь неделями, а ножи и коренья валятся у тебя из рук.
– Ну, извините! Не привык готовить. Чего ради? Я из высшего общества, а не какой-нибудь дикарь.
– Пф! Высшее общество? Расскажи-ка, что это у вас там за высшее общество Задохликов?
– Я не Задохлик. – Я блаженно улыбнулся, заметив как буква «л’» звенит на языке.
Это был дурацкий спор, но я наслаждался каждым его словом. Снова говорить – невероятно чудесно.
Однако моя спутница смотрела на меня, как-то неодобрительно:
– А кто? Может ты больной какой? Такой щуплый и бледненький. Сколько тебе лет? Десять?
– Четырнадцать. – Я даже немного обиделся.
Девочка-2 расхохоталась, чёрные глаза сжались в щёлочки.
– Говорю же – Задохлик! Даже вырасти не сумел!
Она свернула к одному из треугольных преднорий. Я шёл за ней.
– Так, Задохлик, слушай сюда: бабушка Томань очень стара. Если спит, не смей её будить. Разбудишь бабушку, и я тебя поколочу, – понизив голос, прошипела Девочка-2, упёршись лбом в мой лоб.
Удалось ей это без труда, потому как мы были одного роста. Я отпрянул.
– Понял, Злая Девочка.
– Меня зовут Дэйкири. – Она подняла верхнюю губу, оскалив зубы.
– Понял, зовут Д-д-д-э… – Конечно, я тут же забыл её имя. – Девочка.
И не дрогнув под пристальным взором дикарки, я прошествовал в открывшийся лаз.
Бабуля не спала. Она сидела на подушках, закутавшись в лисью шкуру. Видимо, лисы на Живе – крупные звери, потому как бабуля скрывалась под шкурой почти полностью.
В норе у неё было уютно. Рядом со старушкой лежала рубаха, на которую она, по всей видимости, наносила вышивку. Пахло не старческим духом, а пряностями и ягодами. Пока Девочка хлопотала у печки, я направился на запах. Повёл носом и нашёл под потолком нитку фруктовых долек. Залюбовался блестящей корочкой на сушеных яблоках. Покосился на бабулю. Она дружелюбно закивала и замахала рукой. Я взял яблоко, потом ещё.
Девочка что-то недовольно буркнула бабушке на своём языке. Я почти понял – засранка сказала: «Не подкармливай Задохлика».
Но бабуля была благосклонна. Она улыбнулась, и от этого её глазки совсем исчезли в складках нависающих век.
Девочка принялась за готовку, а бабуля помахала мне, призывая усесться рядом с ней на подушки. Раскурила деревянную трубку и с хитрым лицом выдохнула струю пряного дыма в сторону внучки.
Я присел к бабуле и стянул дикарскую шапку с дурацкими висюльками-украшениями.
Бабуля, похоже, не топила на ночь и без шапки мои уши сразу замёрзли. Для меня до сих пор оставалось загадкой, почему среди зимы дикари спали не у тёплой печи, а либо расходились по холодным комнатам, либо не топили вовсе.
Бабуля что-то спросила, указывая на моё лицо.
– Если что, я вас не понимаю, – буркнул я.
Она окликнула внучку и затребовала, чтобы та ей переводила. Девочка закатила глаза, вздохнула и перевела:
– Дэйкири сказала, ты упал с неба? Ты из вещих? Твои глаза небесные, как у их племени. Но я думала, вместо рук у них крылья.
– Да, из них, – на всякий случай соврал я. – Крыльев нет, мы летели на дирижабле. Это такая лодка для полетов по небу…
Бабуля смотрела на меня с удивлением, и я запнулся, с трудом припоминая, кто же такие эти вещие. Вероятно, она имеет ввиду, разумную расу вещих птиц, обитающих на Живе.
Но…Всё же, насколько помню, вещие – это именно птицы, а не гуманоиды. Хотя откуда об этом знать местным деревенщинам? Что ж, пусть верят в то, во что им удобнее.
– И? – нетерпеливо сказала Девочка.
– На нас напала змея и разбила корабль, все упали и погибли.
После моих слов бабуля расширила глазки-чёрточки и сделала странные знаки руками. Девочка повторила знаки бабули и тревожно глянула вверх в окошко. Заметив их реакцию, я усмехнулся дремучим предрассудкам и продолжил страшным голосом:
– Да, это была огромная змея! Она была больше всей вашей деревни!
– Это не просто какая-то змея! Это был сам великий Эра! – Девочка даже вскочила с места и снова торопливо сделала странный жест руками. Левую ладонь упёрла ребром к груди, а правой рукой поставила две точки над ней.
Ой, да хоть бы и сам Святой Господь! Мне от этого не легче.
Бабуля повторила жест Дэйкири. Вот же…Глупые деревенские суеверия. Я пренебрежительно следил за их волнением и грыз припасённое яблоко.
– Сам Эра побывал в наших горах, это великая радость! Редко боги заглядывают к нам в гости! – объяснила бабуля.
Оно и к лучшему, я бы не отказался, чтобы змей вообще к ним не заглядывал.
Мы ещё поболтали о том, о сём. Время в норе у бабули летело незаметно. Я радовался, что хоть с кем-то в этой глуши можно поговорить. Но, когда мы засобирались домой, старушка неожиданно загрустила и вздохнула:
– Эх, деточки, вот скоро помру я, и вам меньше мороки будет.
– Да вы не торопитесь помирать-то, вы ещё бодренькая. – Я попытался её утешить.
– На всё воля богов. Повезёт – доживу до второй весны, может, и на внука новорождённого гляну.
– Да конечно глянете. – Я покосился на Девочку в поисках поддержки, но она отвела глаза.
– Бегите, давайте. Что вам со мной старой сидеть-то?
***
В душном вечернем свете искрящихся свечей я ломал глаза, перебирая зёрна, когда в голове раздался приветственный сигнал, и прозвучало уведомление центральной амультары:
– Соединение восстановлено. Поиск сети.
Я моргнул, настраивая фокусировку. Изображение начало приближаться и отдаляться по моему мысленному приказу. Хвала Святому Господу! Наконец-то!
Амультара тускло замерцала около солнечного сплетения и объявила:
– Сеть не обнаружена. Отправить сигнал бедствия?
Конечно же!
Я подождал.
Нет ответа.
Что же делать? Сигнал получен или нет? А должен прийти ответ? Сеть-то недоступна. Может, амультара теперь передаёт на Святую Землю точку моего местоположения?
Отправить, отправить и ещё раз. Ау! Кто-нибудь меня слышит?
Наверное, чем больше сигналов отправлю, тем больше шансов, что меня заметят?
Спасите меня, пожалуйста!
Я не мог уснуть. Каждый час повторял сигнал бедствия.
Всю ночь бессмысленно перебирал свои файлы, пытаясь найти что-нибудь для установки связи. На амультару скачана всякая чушь: музыка, приложения, дополнения для подводного дыхания, система безопасности, ещё какая-то ерунда – всё мимо. Ничего действительно полезного.
Вокруг такая тишина, будто воздух выкачали, и обитатели норы прекратили дышать во сне.
В тревожном ожидании прошло несколько мучительных бессонных ночей. Спасатели всё не являлись. Я повторял и повторял просьбу о помощи, но с каждым днём надежда на ответ становилась меньше.
Я устал. Жизнь слилась в один скучный однообразный день. Зерно – отправить сигнал SOS – обед – краткий сон – снова сигнал – зерно.
С каждым днём я всё реже отправлял запрос о помощи и, в конце концов, перестал ждать ответ.
Всё бесполезно.
***
Однажды вечером, после возвращения от бабули, я полез за печку и обнаружил очередную неприятность – в моём углу кто-то сидел. Я почти не удивился. Уже два дня как мне всё стало безразлично. Даже еда потеряла вкус.
Неизвестный был мелким. Нехотя я обернулся к женщинам у стола, пересчитал их. Все на месте, значит, в углу кто-то новый.
– Это ещё кто?
Мамаша и сёстры переглянулись. Девочка-2 что-то спросила у них. Я ждал её ответа.
– Это Лилёк, зимнее дитя. Поживёт у нас до весны.
– Со мной?
– Да. Она ничья. Как ты – найдёныш, – Девочка переводила ответы мамаши.
Я уже не думал, что моё апатичное настроение можно чем-то испортить. Но им удалось. В моём единственном укромном месте будет жить какой-то Лилёк!
В этом доме что, мало детей? Почему именно ко мне его подселили? Я рухнул на одеяло. Посмотрел в угол. Лилёк оказалась маленькой девочкой. Склонив голову, она теребила в руках соломенную игрушку. Распущенные светлые волосы нечёсаной паклей свисали на её лицо. Может быть, она тоже с дирижабля? Я подполз поближе. Ребёнку, наверное, года три-четыре. Глаза круглые, лицо бледненькое. Не похожа на местную. У меня в сердце затрепетали лёгкие крылышки любопытства:
– Эй, ты откуда тут взялась?
Ответа не было. Лилёк переводила взгляд с меня на куклу и куда-то в пространство. В глазах её клубилась пустота. Она неторопливо крутила игрушку и покачивала головой.
Я пощёлкал пальцами перед её лицом. Ноль реакции.
Не припомню, чтобы Лилёк была на дирижабле. Но откуда ей ещё здесь взяться?
Видимо, с головой у девчонки что-то. Может, при падении ударилась и повредилась умом? Где же она пряталась три недели после крушения? Как выжила в такой мороз?
Вопросов возникло много, но, как выяснилось, единственной из семьи, кто говорил на я́рском – языке, который я понимал из-за его схожести с языком Святой Земли, – была Девочка-2. А как что-либо узнать у этой дикарки, я не представлял, потому что одно выражение её лица отпугивало своим кретинизмом.
Появление Лилёк, на миг пошатнувшее моё умственное оцепенение, стало очередной обыденной неприятностью. Девочка не разговаривала и оказалась полной дурочкой. Дикари тоже поняли это и не обращали на неё внимания. Оставляли похлёбку и не следили, съела она её или нет, не проверяли, чем малышка занимается, не мыли и не трогали её. Не укладывали спать и не пытались ухаживать.
Если и было в посёлке более одинокое существо, чем я, то им оказалась Лилёк. Её считали убогой, блаженной и никому не нужной.
Придурочная раздражала меня и была дополнительной бестолковой обузой. Если я не давал ей тарелку прямо в руки, она могла весь день оставаться голодной. Кроме того, Лилёк была постоянно простужена, и если я не вытирал девчонке сопли, то они стекали ей прямо в рот. За это я даровал Лилёк обидную кличку – Соплежуйка, смысла которой, она, впрочем, не понимала.
Вечерами малявка любила сидеть у меня под боком и ковыряться со своей соломенной куклой, однако, как и всем местным, спать у печки ей не нравилось, и к ночи она уползала к входу в нору.