Текст книги "Соло На Два Голоса (СИ)"

Автор книги: Катерина Шпиллер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 12 страниц)

Я поворачиваюсь к Илюше, плывшему за мной следом, чтобы, смеясь, сказать: мол, лови мою отвалившуюся ногу, пока та не утонула!

Улыбнутся любимому я успела, но в ту же секунду поняла, что у меня уже нет половины лица. Просто нет и всё. Я её, эту половину, не чувствую вовсе. Как и ногу.

Попыталась заговорить об этом с Илюшей, а говорить уже не могу – нечем, похоже. Попыталась потрогать свою шею, но ни рук, ни шеи не обнаружила. И тут я поняла, что умерла.

Во сне всё почти смешно получилось, потому что подумалось: какая нелепая смерть – развалиться на части в бассейне. Да и неловко как-то, теперь кому-то придётся собирать мои части тела, а для этого спустить всю воду. И всё – больше никаких эмоций, кроме неловкости за такое положение вещей.

Следующий кадр. Кадр? Что нам показывают во сне – кино? Тогда кадр. Я знаю (во сне), что существует правило, по которому человек после смерти попадает в тот мир, который сам же и придумал: оказывается где-то там, в Центре мироздания. Весьма остроумно решили, что каждый должен выдумать и таким образом создать сам для себя то место, где хочет оказаться после смерти, а уж они – там, в руководстве мироздания – решат, куда девать то, что живёт вечно: в его вожделенное-придуманное или в прямо противоположное, согласно взаимоучтённым добродетелям и грехам.

Придуманный мною загробный мир оказался замечательным! И меня туда допустили, уже хорошо. Значит, не нагрешила до такой степени, чтобы засунуть меня в некое место, по разумению мироздания, более для меня правильное.

А у меня тут! С одной стороны тёплое море без шторма и медуз, а с другой – чистая реченька журчит. Пальмы соседствуют с сосновым бором, повсюду мягкая густая и сказочно ароматная трава, совершенно свободная от гадких насекомых, лишь летают прекрасные яркие бабочки – огромные, как из детских мультиков 50-х годов. Поют соловьи, вышагивают важные удоды, резвятся колибри и прочие прелестные птички. И повсюду носятся весёлые собаки, заигрывающие с несметным количеством кошаков. Кошаки не злятся, а очень даже толерантны к собакам. Ну, рай раем!

Я безмятежно гуляю, иногда валяюсь на траве – в эти моменты ко мне тут же подлетает стая разномастных собак, от йорков до сенбернаров, и бешено вылизывают всю меня. Щекотно! Кошаки же бросаются с мурчаньем, задрав хвосты трубами, месить мне живот.

Погода ровная, воздух идеальной температуры, вода в море не меньше 28, а в речушке около 25. Солнышко ничего не губит и не выжигает, иногда для разнообразия идёт тёплый дождик, часто слепой, с радугой, а порой прогромыхает сумасшедшая летняя гроза, оставив после себя одурительный шлейф озона.

Такой он у меня – мой персональный рай. "Куда приводят мечты", да? Я обожаю этот фильм, очевидно, не без его влияния случился мой сон.

Но, оказывается, за каким-то фигом я ещё при жизни придумала, что ко мне будут заходить (не знаю, откуда) те, кто хотел бы со мной объясниться по поводу наших прижизненных неурядиц. Они мне что-то не успели высказать, у меня накопилось невысказанное. Мало ли. Вот это я зря сделала. Хотя глупо рассуждать о мотивах своих поступков во сне. А уж осуждать тем более. Моё дело той ночью было просто смотреть это странное, но любопытное кино и принимать всё, как есть.

Между морем и речушкой, в самом узком месте стояла симпатичная деревянная скамеечка, на которой так здорово было сидеть, глядя то на один водоём, то на другой. И тут смотрю – идёт! Она ко мне идёт. Мама.

Откуда? Из жизни в мой рай? Или она тоже умерла и припёрлась из своего какого-то мира, который лично я, честно говоря, ни видеть, ни представлять не хочу.

Пришла, села рядом, сцепила руки на груди и заговорила:

– Ну, давай объяснимся! Что за дикие претензии ко мне? Как тебе вот это всё в голову приходит? Я, конечно, не была идеальной матерью, но ты-то что вечно выдумываешь? Разве всё так было?

– А разве нет?

– А разве да?

– Хорошо, давай прям по пунктам...

– Нет, не будем по пунктам! – взъярилась мать. – Давай в целом! Чем ты недовольна в итоге? Что у тебя не так – жила, как хотела, всё сделала по-своему! Значит, не так уж я тебе нагадила, м-м?

– Ух ты! – искренне восхитилась я. – Мастерица передёргиваний, ты ею была всегда. А ничего, что это всё вопреки тебе и только после того, как я вытошнила всех вас и своё прошлое в унитаз?

– Да как ты можешь так говорить? Про мать, про отчий дом.

– Стоп! Стоп!! Прежде чем ты зальёшься соловьём на тему отчего дома, я задам тебе, мама, только один вопрос, который сейчас меня дико занимает. Скажи, вот просто объясни, почему, придя ко мне сюда, не знаю откуда (и знать не хочу), ты без "здрасьте" начала выяснять отношения? Тебе даже в голову не пришло спросить: "Доча, а почему ты здесь? Почему так рано, так не вовремя? Что случилось с тобой? Болезнь, несчастный случай?". Ма, тебя ведь всё это на самом деле не интересует абсолютно, тебе плевать. Ты явилась качать права, а всё остальное пофиг. Не тут ли где-то ответ на все твои вопросы и претензии?

Я увидела, как материны губы сжались в аккуратный и довольно свежий шрам – привычный признак её дикой злобы. Потом она решительно встала, не оборачиваясь, довольно быстро пошла куда-то и скрылась из вида.

Что-то в моём сне мне будто бы внушило совершенно определённо: больше мы уже точно никогда не увидимся. Даже неважно, умер из нас кто-то, а другой жив, все ли умерли или все живы. Примерно на этой мысли я и проснулась. С очень странным ощущением: с одной стороны, мне безмерно понравился мой личный рай, куда меня однажды приведут мечты, а с другой, мучила дикая горечь от очередной встречи с матерью, которая от меня сейчас за тысячи километров, а всё равно отпустить никак не может. Ну, что тебе надо, старая ты, гадкая баба? Не хочу о тебе думать, не хочу о тебе помнить! Про папу – хочу...

Однажды к вечеру, вернувшись с пляжа, вдруг случайно бросила на себя взгляд в большое зеркало в спальне и безмерно удивилась: я же похорошела за эти месяцы! Да, вот прямо так и подумала сама о себе – похорошела. Что уже само по себе нечто из ряда вон, так как зеркала всю жизнь мою – враги страшные, показывающие картинку, после которой всегда хотелось уйти в монастырь. Я не преувеличиваю и не кокетничаю. Мысли о монастыре возникали не раз: в моём атеистическом воображении именно там должны находить и покой, и утешение самые некрасивые и никому не нужные женщины. Да и убежище для них самих от жестокого и несправедливого мира преотличнейшее.

А тут вдруг смотрю в зеркало и думаю: а похорошела! Волосы выгорели до абсолютного блонда, кожа, напротив, стала мулатистой да ещё и шелковистой на вид – когда такое было? Жирок под солнцем Африки растопился, мышцы от постоянного плавания подтянулись. Это я?

Возникла хулиганская мысль: а пошлю-ка я свою фотку Илюше! Вот пусть посмотрит, какая я могу быть, когда мне хорошо и... одиноко. Впрочем, он ничего не знает про моё одиночество, пусть поревнует, понервничает. Ого! Что это со мной? Я рассуждаю, как обычная женщина, уверенная в своих чарах? Израиль, что ты сделал со мной, странный ты парень!

Глядя на себя в большое зеркало я сделала селфи, предварительно наложив на мордочку лёгкий макияж и лихо зачесав наверх волосы. На мне яркий пляжный сарафанчик и пляжные же сандалетки – очень удобные, пластиковые, но при этом ещё и вполне элегантные. Тут этого добра продаётся немеряно!

Словом, через полчаса Илюша получил на свою почту эту фотку с коротеньким письмом: "Как ты там поживаешь? Здоров, всё хорошо? Очень надеюсь на это. Привет тебе почти из Африки!"

К вечеру в мою почту уже брякнулся ответ:

"Ты выглядишь сногсшибательно! Если ты хотела меня ущучить, считай, что тебе это удалось по полной программе. Я раздавлен.

Анюта, давай ещё раз подумаем обо всём, а? То есть, ты подумай, лично мне не о чем. Я хочу быть с тобой. Я не понял, что случилось. Хорошо, я – идиот. Но давай переиграем. Возвращайся!"

Перечитала несколько раз. Приятно? Да! Тренькнуло в груди? Да! Хочу вернуться? Нет!

"Илюша, я не вернусь. Мне здесь слишком хорошо, чтобы пренебречь этим. К тому же я не разобралась с самым основным вопросом: люблю ли я тебя. Прости. Но именно это и есть главное в наших с тобой отношениях. Потому что, если нет, то зачем тогда вообще всё? Ты многого не знаешь про меня (про моих тараканов, к примеру), тебе и не надо. Тебе вполне хватило моего психиатра, чтобы испытать весьма неприятные эмоции, заставившие взглянуть на меня иначе. Не спорь – заставили! И это можно понять.

Так вот, психиатра больше нет, а тараканы остались. И они не по его, доктора, ведомству. Так что, и тебе всё это не слишком нужно, поверь.

Впрочем, давай пока просто поставим запятую, подождём. Дай мне время. И сам тоже его не теряй: подумай, оно тебе надо?"

Я сама удивилась выдержанности и спокойствию тона своего письма. Даже загордилась и, важная, гордая, уверенно нажала на "отправить".

И буквально через секунду (минуту, мгновение?) случилось замыкание, которого я, наверное, подсознательно ждала всё это долгое-предолгое время безвременья.

...Вот в этом самом коконе ощущений и полноте чувств, состоящих из гордости и довольства собой, я одним непостижимым дуновением переместилась вдруг в ту самую комнату хрущобы, в некий семьдесят... не помню, какой год. Меня маленькой там нет, но есть папа. Он сидит на диване и читает газету "Труд". Видимо, дело происходит зимой, на нём лыжный костюм и тёплые носки. Судя по тишине в квартире, он один дома – какое счастье! Лёгкий аромат валокордина подсказывает, что у него снова больничный. Бедный папа!

Я присела рядом с ним. Мне и так-то было хорошо от нашей переписки с Илюшей, а уж оказавшись рядом с папой, я почувствовала что-то новое для меня, странное... Если попытаться всему подобрать слова, определения, то, наверное, эти чувства можно обозначить так: а жизнь – хорошая штука; мне нравится то, что происходит; какая у нас была, оказывается, милая комната, несмотря на то, что крохотная; у папы такая красивая седина на висках; и море сегодня было особенно тёплым и тихим, прозрачным и зелёным. Надо бы рассказать про это папе.

И я уже было открыла рот, чтобы начать беседу, как вспомнила про невозможность нашего с ним разговора, что всё это не на самом деле.

– Эх! – горестно вздохнула я и погладила папу по плечу.

Внезапно он вздрогнул, повернул голову в мою сторону и начал шарить глазами прямо по моему лицу.

– Анечка? – его голос прозвучал испуганно и растерянно до невозможности. – Я совсем с ума сошёл уже, – пробормотал папа, проведя ладонью по лбу.

– Папа! – закричала я, и меня тут же "вышибло" обратно – в сегодня, в реальность, в мой прекрасный жаркий день у Средиземного моря, где я – взрослая и уже другая – красивая и свободная. И такой папа меня никогда не знал. Осталось немножко совсем кое-что понять и... Почему меня вернуло оттуда, если, оказывается, папа меня почувствовал или даже увидел? Может, так нельзя, это нарушение правил игры, так быть не должно? Ну, конечно, не должно, этого вообще ничего не должно быть, этого и нет, потому что я просто сумасшедшая!

Щёки обожглись слезами. Было обидно, ужасно обидно. Но через мгновение я успокоилась. Пусть я сумасшедшая, пусть. Какая разница, почему, как, по какой причине. Главное, я теперь точно знала, что вернусь туда, что ещё увижу папу. Увижу и... кто знает? Может, и он меня увидит. Совсем немного до этого осталось. Немного – чего? Не знаю. Возможно, терпения. А этого у меня нынче предостаточно.

В этот день я решила поговорить со всеми по Скайпу. Мне было так хорошо и спокойно, что хотелось, во-первых, поделиться этим с теми, кого люблю, а, во-вторых, убедиться, что у них всё в порядке.

– Сашка! Привет! Ты как, обезьяна?

– Мамочка, приветик! Ой, какая ты красивая! Что это с тобой?

– Что значит – "что с тобой"? Я просто красивая!

– Да, прости, я глупость ляпнула! У меня всё океюшки! Пита повышают, зарплату – соответственно, у нас реальные планы на покупку дома, мамусь, представляешь?

– Вау, круто, дочь! Петьку поцелуй от тёщи, скажи, что она гордится им неимоверно! А ты сама как?

– Я тоже всё глубже вгрызаюсь в свои дела и, кажется, успешно! Мамусь, у тебя вполне умная доча выросла.

– А кто сомневался? Скажи, я хоть раз сомневалась?

– Ты – нет! – смеялась Сашка. – Я сама в себя не шибко верила. Но вот вы оба – Пит и ты – с постоянным "ты у нас гений!" меня таки достали. Решила стать гением!

Лариска пахала, как вол, и никак не могла выкроить время, чтобы приехать в гости.

– Я приеду, Нюшк! – жалобно обещала она, глазами Пьеро глядя с экрана. – Ей-богу, приеду, вот только закончу клятую книгу – у-у-у, ненавижу этот роман особенно, такая пошлость выходит! Но зато какие бабки, ты не представляешь! Я смогу к тебе приехать хоть на пару месяцев и жить припеваючи, да ещё тебя кормить деликатесами каждый день!

– Отлично! Жду тебя и кучу бабок! Поедем на Мёртвое море, на Кинерет, на Красное... Раз ты богачка, будем путешествовать! Арендуем трейлер и – вперёд! – идея посетила меня прямо в тот момент и показалась совершенно волшебной, соблазнительной, невероятной! Мы с Ларкой объедем страну, будем ночевать в пустыне под открытым небом и любоваться на звёзды, которые именно в пустынном небе видны все, вот как есть – все! И выкупаемся во всех морях и водоёмах Израиля. И накуримся кальяна. И продегустируем местные обалденные вина – станем заезжать во все мошавы, где предлагают такую услугу. Будем вечно пьяные... Но кто ж тогда станет вести машину? Значит, мошавы – к вечеру, вот так. Чтобы потом никуда уже не ехать.

– Анечка! – Ларка протянула руку к экрану. – Как ты здорово всё это придумала, – оказывается, я размечталась и болтала вслух! – Я тоже уже мечтаю! Дай мне буквально пару месяцев, и мы с тобой это осуществим. Боже, какое будет счастье...

Все последующие дни у меня было приподнятое настроение. Я теперь ждала только хорошего, только доброго! Ждала отличных новостей от Саши – об их с Питом успехах, о планах на дом. Надо же! Моя малышка покупает в Америке дом! Можно было такое себе представить?

Я начала отсчитывать два месяца до обещанного приезда Лариски: мой собственный план кружил мне голову, и я даже начала наводить справки про аренду трейлера. Ого! Без подружкиных миллионов тут явно не обойтись! Ничего себе цены! Но если думать о том удовольствии, которое мы получим, то, в общем, это всё ерунда получается. Потому что увидеть небо в ночной пустыне и искупаться во всех водоёмах Израиля вместе с самой любимой и родной Ларкой – это бесценно, товарищи! И Ларка не пожалеет на это денег – что я, не знаю свою любимую подругу? Да и я сама тоже не нищая: так как все эти месяцы я жила более, чем скромно, и никуда не ездила, мне удалось сэкономить вполне приличные деньги. Вот они и пойдут на развлечение. Точнее – на счастье!

А ещё я ждала замыканий. Очень хотелось к папе! Поскольку совершенно непонятно, по какой причине, как и что вызывает эти мои перемещения, то я не могла ничего форсировать или спровоцировать. Могла только ждать. И я ждала. С надеждой.

ЛИЧНО Я...

Моя Анна не может разобраться в своих чувствах к одному мужчине. Бедная! А если бы у неё их было столько, сколько у меня? Разумеется, я имею в виду именно отношения, а не то, что нынче под этим подразумевают пошляки всех мастей. Кто-то живёт жизнью нижней половины тела, кто-то – верхней. Лично я из вторых. С первыми разговаривать не умею – а на каком языке беседуют с гениталиями?

Ни к одному моему мужчине или мужу у меня нет серьёзных претензий. Ну, вот так получилось – бывает! – ни один из них не подонок, не негодяй. Просто я вообще не уверена, что смогла бы ужиться с кем-то долго и капитально. Во всех случаях причина расставаний вовсе не в каком-то неправильном, нехорошем поведении мужчин, а, скорее, в моих слишком специфических требованиях к партнёру по жизни. Можно ли было при желании ужиться с каждым из тех троих, кто реально выступил в роли моего супруга? Да не вопрос! Лично мне кажется, любая нормальная среднестатистическая женщина не просто сохранила бы любой из трёх моих браков, но ещё и весьма дорожила бы им. Тем более в России, где найти приличного мужчину для создания семьи – тот ещё квест. И с каждым годом всё более причудливый...

Мой третий брак, самый нелепый и смешной. Я бы его назвала политическим. Случился он в середине нулевых, когда наша большая страна в очередной раз твёрдо решила пойти ко дну. Вне всякой логики! И деньги в страну потекли, и нефть стоила дороже золота, но если наша страна решает, что пора идти ко дну, ничто её остановить уже не может. «Им нет преград! Ни в море, ни на суше».

В какой-то довольно случайной для меня компании, где, как оказалось, самыми модными разговорами стали беседы "за политику", меня сумел очаровать некий поэт, который очень остроумно и едко говорил о руководстве страны и даже прочитал пару эпиграмм собственного сочинения. Эпиграммы оказались весьма недурны! А меня тогда как раз сильно стало всё раздражать: откровенный политический авантюризм, полная бездарность в экономике, явно забрезживший край пропасти. Опять? Снова? Да сколько ж можно, как не надоест!

Словом, новые оппозиционеры поначалу привлекли. Во всех смыслах – я чуть было не начала работать в их активно формировавшихся тогда структурах. Но, бог миловал, вовремя опомнилась. Зато завела любопытные знакомства. В частности, со своим последним мужем.

Показался ярким, умным. Но недолго длилось очарование. У поэта-оппозиционера оказалась слишком узкая специализация – и в творчестве, и в образе жизни. Называлась она так, если в рифму: клясть власть. Конечно, в глубине души все эти ребята – поэты-журналисты-сатирики-философы – хотели в Рузвельты или, в крайнем случае, в Салтыковы-Щедрины или Грибоедовы. Конечно, им хотелось занять эти вакантные на сегодняшний день в РФ местечки. Но дарованием не вышли. Боженька таких силушек не дал.

Более того! Боженька или мироздание, а, может, они оба, сговорившись, наполнили этих людей тоннами самомнения вплоть до мании величия и, плотоядно хихикнув, вероломно не положили ни грамма самоиронии. Эго большинства таких персон раздуто до невероятных размеров, так что им самим, бедолагам, тяжело его носить. Им необходимо, чтобы кто-то непременно помогал – поддерживал это неподъемное эго, уверяя эгоносцев в гениальности, особости, необходимости родине и народу, в их бесценном вкладе в борьбу за свободу и демократию.

Самое смешное, что эти надутые столичные псевдоинтеллектуалы на своих сборищах всё мучительнее напоминали местечковые "культурные круги" и сходки пикейных жилетов прошлого, о которых я, разумеется, лишь читала, но примерно так их себе и представляла.

А если честно...

Если совсем уж честно, то за эти годы лично я поняла, что век отрицательной селекции не просто даром не прошёл, а навсегда решил особым образом все вопросы и проблемы в этой стране. Под абсолютный ноль выкошено всё незаурядное, по-настоящему прогрессивное, прорывное – то, что делает историю, то, что её меняет. Некому больше, вот совсем некому двигать, прорывать, действовать и быть локомотивом. Помимо совершенно уродливой и аморальной власти, дремлющего дикого и глупого народа, осталась лишь потешная оппозиция, пародия на то, что в мире считается нормальным участником политики. Интеллектуальные и моральные силы в горе-стране изничтожены на корню. Осталось чуточку и чахленькие.

Причём, говорю я отнюдь не только о русских – обо всех, живущих в границах этой распластанной по карте медузы: и о русских, и о евреях, и о грузинах, и об украинцах... Суть не в национальности, а именно в месте рождения, в том самом месте, где лучших, сильных, храбрых и умных целый век выпалывали, не покладая рук. Получилось. У них получилось.

Поэтому мой поэт, он же оппозиционер, он же сатирик, он же "либеральный журналист" шумел и гремел в точности так же, как и все прочие его коллеги. Много, бестолково, с постоянным выяснением внутри их тусовки, кто круче, талантливее, кто более Гоголь, кто Грибоедов, а кто всё же потянет на Рузвельта, "когда мы победим".

Что меня выводит из себя очень быстро в мужчинах – это их бесполезность. Не надо делать стойку, наверняка меня не так поняли! Мужчина может быть гениальным художником и не зарабатывать ни копья. Но понятно, что он – гениален, он вкалывает, хотя и безуспешно – это одна история. Мужчина может быть карточным шулером и приносить в дом бешеные деньги. И всем ясно, что это за деньги – история вторая.

Но третья история для меня самая невыносимая. Постоянно шумящий, митингующий и вертящийся волчком на одном и том же месте пустой бамбук, для которого основное место "работы" – это митинг. Его уже почти халтурные стишки, как под копирку с какого-то момента, сочиняются за коленке за пятнадцать минут до этого самого митинга, на котором его рифмам непременно прокричат "ура!" и "браво!". Статьи, одна похожая на другую, как сёстры-близнецы, пишутся сразу для нескольких сайтов и газет, отличие одной от другой – в перемене мест абзацев и немножко разных заходах и финальных частях. Да, это заработок! Копеечный. Но дело даже не в этом. А в пустоте орущего свистка. В неловкости за то, чем занимается "мой мужчина". Чем-чем? Борьбой, понимаешь. С режимом, понимаешь. Двести лет прошло, а Репетилов жив: "Шумим, братец, шумим".

И ладно бы на самом деле под боком творил историю Ататюрк или тот же Пётр Первый! Пусть с идеей фикс – спасти родину, превратить её в цивилизованное место, положив на это, в общем-то, жизнь. Не только свою, конечно, но свою – прежде всего.

Нет, мой оппозиционер-оратор-поэт был не таков. Как и все прочие в той тусовке, если честно. Никто из них не готов был всерьёз хоть чем-то пожертвовать, а уж тем более комфортом и сытостью. Наиболее талантливые по этой причине в свободное от борьбы время вовсю заколачивали бабло, а более бездарные – что? Правильно, страдали – мощно, театрально, показно, выносили мозги близким и родным и требовали признания их "величия" хотя бы в масштабах квартиры совместного проживания.

Пока я находилась под обаянием его какой-никакой, а харизмы, у меня получалось выдавать нужную ему реакцию. Но потом, когда я разглядела уже всё до мелких нюансов, когда изучила тусовку и её представителей, поняла, кто есть кто и сколько стоит, а, самое главное, уразумев, что героев и Гоголей в этой стране не осталось ни единого, у меня как-то резко пропало желание обеспечивать постоянную явку на митинги домашнего борца. Резко!

Мы ведь даже не успели зарегистрироваться, хотя прожили вместе три года. И так получилось, что примерно через неделю после подачи заявления в ЗАГС, внезапно, в один день, я будто прозрела: не хочу ни сегодня, ни потом присутствовать на домашнем митинге на кухне, где он будет снова жечь глаголом президента и думу, читать свои свежие, но такие вчерашние эпиграммы и стихи, а потом станет сетовать, что его опять не оценили и где-то там, в их вожделенном печатном Эльдорадо, отдали предпочтение поэту-оппозиционеру Ш. А в Штаты выступать пригласили поэта Б. Потому что он большой и наглый, давно слоном туда дорогу протоптал, хотя с некоторых пор типичный ремесленник и халтурщик, впрочем, как и Ш. В этом месте я должна горестно вздыхать, поддакивать и говорить так:

– Ну, ничего, твоё время придёт, ты намного свежее по форме и содержанию! В будущем министерстве культуры – когда мы победим – думаю, тебе предложат портфель министра, потому что кто же, если не ты!

Нет, последняя фраза никогда не произносилась, это я ёрничаю. Хотя сама идея носилась в воздухе вокруг моего поэта, он её постоянно унюхивал и явно пробовал на зуб.

– А вот когда всё случится, мы победим, тогда ведь понадобятся очень серьёзные перемены во всей культурной жизни страны! От прессы до развлекательных эстрадных площадок, – и в глазах его читался нездоровый огонёк будущей бурной деятельности, эдакий чиновничий раж, а мне становилось безумно любопытно, как в одной голове могут сочетаться высокие духовные, поэтические устремления и мечты о чиновничьей работе в департаменте культуры.

Ну, словом, надоело всё враз. А я существо нетерпеливое: если приспичило подстричься, то никаких "запись на через неделю". Завтра и с утра – баста! Если я больше не могу жить с человеком, значит, один из нас тут же упаковывает чемодан. И это не истерика. Моё "не хочу" или "хочу" – отражение не настроения, а твёрдого решения, принятого в результате, может, совсем незаметной, почти подсознательной, подспудной, но постоянной работы и ума, и чувств.

Дурацкие были три года, хотя временами смешные.

Однако есть одна неприятная штука, которая касается всех моих отношений с мужчинами. Лично я как считаю? Когда отношения закончились, главное – послевкусие. Что осталось в душе, в памяти. Из серии "будет, что вспомнить в старости" или "господи, как я могла?". Вот опять про стыд за прошлое, опять всё то же самое, невыносимое.

Мне похвастаться нечем, у меня сплошное "господи!". Или в лучшем случае – пустота, будто не было ничего вообще, какой-то провал по времени, что-то замазано белым, дабы даже тени не осталось. Нет, не амнезия, человека помню, а что между нами было что-то неловкое, не очень приличное, не очень эстетичное, ну его на фиг. И это самый прекрасный вариант! От "качества" моего визави это никак не зависит. Это всё исключительно обо мне, про меня, моё. Ведь, как я уже писала, качество моих мужчин было вполне сносным. Дело не в них.

В худшем случае у меня бывает ощущение, что меня поимели, а это унижает. Вот от чего так? Почему былые отношения оцениваются именно таким образом? Или они такими и были – стыдными, потому что настолько неправильными? Почему не вспоминается то красивое и романтичное, что всегда бывает вначале? Или его тоже не было?

А, знаете, похоже, что и не было. Как-то всё случалось неромантично, тускло и тухло. Короткая вспышка, яростный флирт и быстрое завершение всей истории. Или небыстрое. Но вспомнить всё равно нечего.

Если учесть, что на качество конкретно моих мужчин я по большому счёту не грешу, то, может, это я – не кондиция? У других женщин, вон, истории, романы, слёзы, сопли, миллион алых роз и прочие алые же паруса.

Да ёлки-палки! У каких-таких женщин? Где ты это видела? В постах читала, что они там сами о себе пишут? Так ты, как в том анекдоте, тоже пиши, кто тебе мешает! А как на самом деле разговоришься с любой, ну, совершенно с любой бабой по душам, так такая начинается муть со страданиями на тему "нет и не было ни одного мужика, чтоб за ним на край света, бросив всё, не задумываясь..." Если дама на грудь примет, то потом ещё и слёзы.

Не исключение я никакое. Просто наивная. Долго верила в романтику, теперь уже нет. В общем, всё это объясняет брезгливость ко всем прошлым отношениям, но никак не отменяет то, что этим так сильно тяготишься.

Нет, не быть мне европейской старушкой из французского фильма, сидящей в кафе на... ну, Монмартре, фиг с ним, за чашечкой ароматного напитка и вспоминающей свою бурную молодость. Она бережно листает альбом с фотками потрясающих мужчин, наманикюренным пальчиком нежно поглаживая лицо каждого, потому что приятен и дорог. Не моя история. Может, ещё что-то случится, но с каждым годом веры в это всё меньше.

Впрочем, относительно себя у меня есть одна мысль. Может, я никогда и не жила в полную силу, по-настоящему? Всё время пробовала жить, экспериментировала, забывая, что вообще-то мой век конечен, отмерен и адски короток. А я всё пела... Всё думала, что настоящее начнётся завтра. Совсем не заметила, как уже почти наступило время сидеть в кафе с альбомом и улыбаться воспоминаниям. А чему мне улыбаться – пробам, выкройкам, заготовкам? Жить надо было, милочка, жить, выбирать получше, смотреть повнимательнее, жадничать и хотеть на полную катушку самое лучшее! Когда ещё ты бежала, а жизнь за тобой не поспевала, а не теперь, когда она, жизнь, уже тащит тебя за ручонку, уговаривая продержаться ещё денёк, ну, ещё недельку, ну, неправда, не так уж и болит, не так уж и устала, перестань капризничать, какая ты тряпка!

КАК СВЯЗАТЬСЯ С МОИСЕЕМ

Между тем, моя жизнь в Израиле была более чем размеренной. В сущности, каждый предыдущий день был похож на следующий, и так месяц за месяцем. Меня это не огорчало, потому что было удивительно спокойно и ясно на душе. Не мечталось о будущем, но и не горевалось о прошлом, что уже огромное достижение. Всю предшествовавшую жизнь я либо горевала о произошедшем и собственной никчёмности в этом мире, либо мечтала о несбыточном, невозможном, не для меня существующем. И вот всё это разом прекратилось. Наверное, возраст. Аккуратно и почти незаметно перекатило за 45. Расхожий афоризм «после 40 жизнь только начинается» подходит, наверное, всё же не всем. Это смотря какая жизнь была до названного возраста, какой у человека накоплен опыт и насколько он готов ещё жить после этого самого «только начинается». Может, у него все желания исполнились, осталась парочка завалявшихся в углу, так на хрена ему ещё 40 лет в запас? Или, напротив, настолько ничего не получилось и не случилось, что впору заново рождаться, дабы переиграть всё, вплоть до формы носа и размера ноги. Что такого вдруг может внезапно начаться в сорок лет, что примирит аутсайдера со всей предыдущей довольно долгой жизнью? Да ну, просто яркая киношная фраза из сценария – на потребу, для кинозрителей. Пустая. Ничего в ней нет – ни смысла, ни правды, одна барабанная пафосность. Из серии «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью» или «Нам ли стоять на месте!». А ты постой. Посто-о-ой. Послушай себя и свой организм хотя бы. Уже козликом-то не поскачешь – природа-матушка позаботилась, чтобы все помирали вовремя, не задерживаясь на этом свете. Это достижения медицины и фармакологии взялись делать козу матушке, но их успехи исключительно временные, в конечном итоге по всем очкам матушка побеждает. Всегда. И с хорошим пока что счётом.

Вот вам и "только начинается". Организм так не считает, у него своя, правильная биология – с началом отсчёта от момента рождения. А дальше – сплошное отмирание и умирание, извините. Исчезание. Постепенное исчезание...

Я ездила по Израилю на своей машинке, любовалась красотами и достопримечательностями. Уставшая, как такелажник после второй смены, возвращалась в свою милую квартиру, вечеряла с чашкой кофе перед монитором компьютера, который показывал мне какой-нибудь милый старый фильм. Я знала, что живу в ожидании. Ну, вот как ждут мужей-отцов из далёкой командировки, к примеру. Я была спокойна и умиротворена.