Текст книги "Светловолосая рабыня"

Автор книги: Картер Браун

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 8 страниц)

Глава 5

Судя по внешнему виду дома, можно было предположить, что когда-то он видел лучшие времена. Но сейчас он выглядел весьма неопрятно, в вестибюле отсутствовало освещение, и я в душе возносил горячую молитву, чтобы шорох, который я сразу же услышал в коридоре, издавали крысы. Мне пришлось сжечь три спички, пока я нашел наконец дверной звонок, а когда надавил пуговку, раздался оглушительный звон, подобный сигналу пожарной тревоги.

– Если там кто-то и спал, – прошептала Джеки, – то теперь уже наверняка вскочил.

Я подождал секунд десять, всей кожей ощущая сгущавшуюся вокруг нас темноту, и снова позвонил. Меня не покидало ощущение, что тьма, которая давит мне на черепную коробку, вот-вот материализуется в нечто твердое и полновесное и шарахнет меня по макушке. Я чирикнул очередной спичкой и вдруг заметил, что дверь передо мной как-то странно перекошена и между ней и стеной явственно темнеет зазор. Я нерешительно надавил пальцами на верхнюю филенку двери. Зазор стал медленно расширяться. Так же осторожно я просунул в щель руку и принялся шарить по стене. Пальцы нащупали выключатель, и под потолком вспыхнула тусклая лампочка.

– Рик! – Джеки, вероятно, собиралась произнести это шепотом, но у нее получился нелепый вопль. – Похоже, никого нет дома, поэтому давайте лучше уберемся отсюда к черту!

– Надо поглядеть, – ответил я.

Она вошла вслед за мной в квартиру, но, по-моему, только потому, что быть со мной рядом казалось ей безопаснее, чем дожидаться в темноте и полном одиночестве в вестибюле.

Я вошел в гостиную и включил свет. Комната оказалась пустой, и я пошел дальше по коридору.

– Куда вы идете? – дрожащим голосом спросила Джеки.

– Посмотреть в других комнатах.

– Я лучше подожду здесь. – Она осталась в гостиной и сердито бросила мне вслед:

– Не забудьте заорать, если с вами случится что-нибудь ужасное!

Квартира была небольшая. Три остальные комнаты имели на удивление нежилой вид, словно хозяин появлялся здесь не чаще раза в неделю и оставался ровно столько, сколько требуется, чтобы приготовить себе чашку кофе. Я рассеянно подумал о том, что сделал Митфорд с теми двадцатью тысячами долларов, которые получил от Пакстона, если так скоро обосновался в подобных трущобах? Черт побери, какое невезение, подумал я, возвращаясь в гостиную, где осталась Джеки. Ни Луи, ни Митфорда, зря она перетрусила.

Неожиданно нога моя наступила на что-то мягкое, и я, потеряв равновесие, рухнул вниз лицом.

Несколько секунд я валялся на полу ошеломленный, распластавшись, как лягушка, наконец вскочил – и поток отчаянных ругательств застрял у меня в горле, ибо я увидел, обо что именно споткнулся. Весьма объемистая моя “пастушка” навзничь лежала на полу, глаза ее были закрыты, дыхание с трудом вырывалось из полуоткрытых губ. Казалось, она находилась в полной прострации, в этом я убедился, когда с трудом поднял ее на руки и перенес в ближайшее кресло.

Я подумал, что приводить ее в чувство обычным способом, плеснув в лицо холодной воды, будет слишком жестоко. А потому стал похлопывать по рукам и громко повторять ее имя. Словом, исполнял как раз ту классическую сцену, которая постоянно повторялась в самых первых романтических кинофильмах. Даже появилось смутное ощущение, что сейчас на пороге вырастет режиссер в ковбойской рубашке и светлых бриджах, наставит на меня свой мегафон и крикнет: “Это – вырезать!"

– Джеки! – воззвал я уже в двадцатый раз. – Придите в себя! Или вы решили превратиться в Спящую Красавицу?

– Что такое? – слабо пробормотала она.

– Плотину прорвало! – заорал я голосом старинного киногероя. – Все уже скрылись на холмах! Нам осталось ровно три и три десятых секунды! Сейчас обрушится шестидесятифутовая стена воды!

Она дважды моргнула и приоткрыла один глаз. Затем стала открывать их все шире и шире, пока наконец не остановила на мне полный ужаса остекленевший взгляд. Рот ее тоже открылся, она вздохнула и приготовилась издать вопль. Но я изловчился и успел заткнуть ей рот рукой, поэтому вместо визга раздалось лишь нечленораздельное бульканье.

– Я пошутил насчет плотины, честное слово! – взмолился я. – Мы далеко от нее, к тому же она крепка и надежна.

Джеки принялась отчаянно мотать головой из стороны в сторону, и длилось это долго. Не сводя с меня пылающего ненавистью взгляда, она дергалась, пытаясь высвободиться из моих рук, но вдруг сдалась, словно силы ее покинули. Обманутый этим, я стал осторожно отводить руку, как вдруг она свирепо впилась зубами в мою кисть. Несколько мучительно долгих секунд она не размыкала челюстей; мне ничего не оставалось, как употребить старый прием: стукнуть ее между глаз. Правда, я не успел выполнить своего намерения, потому что она так же внезапно разжала челюсти и я смог высвободить свою искалеченную руку из зубов людоедки.

– Вы никогда не говорили, что вас покусала бешеная собака! – простонал я.

– Но ведь и вы пошутили насчет плотины... – произнесла она шепотом, от которого кровь застыла у меня в жилах. – С чего вы решили, что именно ваши идиотские выдумки потрясли меня?

– А что же еще? – выдавил я, превозмогая боль.

– Что еще? – Все вокруг будто зазвенело от зловещего хохота. – Вы даже не помните, что оставили меня тут одну, пока сами бродили по квартире!

– Но ведь я предварительно заглянул в гостиную, и она была пуста, – проворчал я. – Так что мне непонятно, кого вы имеете в виду?

Ужас снова появился в ее взгляде.

– А вы заглянули за диван? – спросила она едва слышно.

Вот теперь я уже ничуть не удивился, когда обнаружил за диваном труп. Парень лежал на животе, голова его была неестественно вывернута в сторону. И вид у него был до странности безмятежный, несмотря на то что в спине торчали всаженные по самые кольца ножницы. Желудок у меня судорожно сжался, ибо наступил как раз такой момент, когда ты невольно удивляешься, сколько же крови содержится в человеческом теле. Она все еще капала из раны, растекаясь широкими лужами по обе стороны тела. Стена и обратная сторона спинки дивана были забрызганы кровью. Диван стоял под углом к стене. Нетрудно было представить себе, что несчастный парень находился как раз у его торца, когда сзади ему нанесли удар, и упал между спинкой дивана и стеной.

Я подошел туда, где покоилась его голова, и опустился на колени. Тело было еще теплым на ощупь, а это значило, что смерть наступила недавно. Узенькая голубая полоска привлекла мое внимание – какая-то бумажка торчала из-под растопыренных пальцев правой руки убитого. Я осторожно потянул за краешек голубую наклейку со спичечного коробка.

«Бравури” – было написано на ней изящными золотыми буквами, а пониже указано местонахождение заведения: “Вествуд-Виллидж”. Еще ниже, совсем мелким шрифтом, коротко и внушительно: “Еще одно звено в цепи заведений Уоррена, которые торгуют товарами только высокого качества!»

Недаром говорят, философски подумал я, подсовывая бумажку обратно, под растопыренные пальцы трупа, нет ничего нового под луной. Еще в двадцатых годах фирма “Убийства инкорпорейтед” объявила, что нашла верный способ продавать самый высококачественный товар. Я поднялся и подошел к неподвижно сидящей Джеки:

– Это Росс Митфорд? Она молча кивнула.

– Если пожелаете вонзить зубы в другую мою ладонь, то пожалуйста, – сказал я.

– Вы не виноваты, Рик. – Джеки слабо улыбнулась. – Ведь от двери не видно пространства за спинкой дивана. Но я до сих пор по детской привычке заглядываю под кровать, прежде чем улечься спать. Потому-то, когда вошла сюда, мне сразу стало невтерпеж: так и подмывало заглянуть под диван. Вот я и заглянула...

– Постарайтесь забыть об этом, – сказал я.

– Мне и самой этого хотелось бы. – Щеки ее покрыла зеленоватая бледность, а в глазах снова разлился панический страх. – Ой, давайте лучше уйдем отсюда, Рик, пока меня не вырвало! Пожалуйста, прошу вас!..

Когда мы пришли ко мне домой, было уже около двух часов ночи. Джеки была не в состоянии отправиться к себе на квартиру. А я, как уже говорил раньше, никогда не спорю с девушками. Особенно если у них бюст как у Джеки. Она быстро освоилась у меня, а я не терял времени даром: смешал несколько хороших порций, так как считал, что добрая выпивка – лучшее успокоительное средство для наших вконец растрепанных нервов.

– Когда живешь в таком доме, – объяснил я Джеки, – прибавляется уверенности в себе и своих силах.

– А разве вам недостает такой уверенности? – удивилась она.

– Во всяком случае, у меня не так-то много доказательств собственной значительности, – честно признался я.

– Интересно, сколько их у вас? – поинтересовалась она.

Я бросил взгляд на широкую кушетку, где она растянулась, устроив бока, и в глубокой ложбине между двумя вздымающимися вершинами. Любопытно, возникла ленивая мысль, покрываются ли зимой эти пики снегом?

– Так сколько же все-таки, Рик? – настойчиво переспросила она.

– Вообще-то всего одно, – честно признался я, кивнув на кушетку, – вот на этом самом месте.

– А не великовата ли она для холостяка? – Она лукаво улыбнулась. – Хотя, пожалуй, нет. Ведь здесь, вероятно, очень удобно, когда устраиваешь этакую небольшую оргию с шестью девицами сразу, правда?

– Эге! – Я с восхищением уставился на нее. – Вот что называется мыслить по-крупному!

– Это стало у меня привычкой, – сказала она будничным тоном. – Всякий раз, когда я смотрю на свой фасад, я понимаю, что ничего другого мне и не остается!

– В далеком детстве я искренне считал альпинизм величайшим спортом в мире, – сказал я. – С тех пор не произошло ничего, что заставило бы меня изменить свои взгляды.

Она извлекла бокал из неподражаемого укрытия, спустила ноги на пол и уселась на кушетке так, словно спина у нее не гнулась.

– Мне очень хотелось бы забыть о начале сегодняшней ночи, Рик, но я никак не могу!

– Тебе хочется поговорить на эту тему?

– Я чувствую себя виноватой, что мы не сообщили полиции об убийстве Росса. – Она испустила печальный вздох. – Но ведь если бы мы это сделали, то возникло бы еще большее ощущение вины перед бедняжкой Кармен!

– Не трать понапрасну время и не изводи себя по поводу вины, – сказал я ей. – Митфорд был уже мертв, когда мы нашли его, и никто не в силах ничего изменить. Кто-нибудь другой найдет тело и известит копов. Самое нелепое будет то, что наверняка им окажется кто-нибудь, кто не имел с Россом Митфордом никаких отношений при его жизни. Поэтому после часового допроса полицейские непременно отпустят этого человека. А поскольку мы довольно тесно теперь связаны с Митфордом, то, если нам здорово повезет, полиция доберется до нас не позже завтрашнего дня!

– Ты прав, – кивнула она. – Но ведь идея поехать на Венеция-Бич была моей, и это я настояла, чтобы мы отправились туда вместе. Я просто с ума схожу от этой мысли!

– А мне интересно другое: раздобыл ли бармен лошадь для того пьянчужки? – сказал я.

– Ты – жестокий, бесчувственный, бессердечный тип, а я... – Она разразилась приступом истерического смеха, и потребовалось добрых десять минут, чтобы Джеки успокоилась и снова заговорила:

– Если он уже отправился на поиски универмага “Кланси”, – того, который построили за один день, помнишь? – то подумает... – Она снова подавилась смехом. – Он подумает.., что они.., они разобрали здание за ночь по кирпичику!

Она беспомощно мотала головой, и все ее тело сотрясалось от неудержимого хохота. Задыхаясь от смеха, она отчаянно втянула в легкие воздух, и случилось неизбежное: лимонно-желтая рубашка затрещала, отскочили последние пуговицы, и она распахнулась до самого пупка. На Джеки тотчас же напала икота, довершившая начатое: рубашка взмыла на ее плечах, а вся великолепная верхняя половина, ничем не скрытая, предстала перед моим взором.

Я не мог оторвать взгляда от того, что открылось мне. Чудилось, что я лечу на самолете над снежными вершинами Альп на самой малой высоте. Сходство было полное, разве что вершины выглядели немного иначе. Ибо то, на что я сейчас уставился, венчали пунцовые макушки. Я впал в нервный экстаз и вдруг понял, что любой мужчина согласился бы всю жизнь скользить по этим роскошным склонам и ему вовсе не потребовались бы лыжи.

Оглушительная икота завершилась наконец дребезжащим смешком, а затем наступила мертвая тишина, которая, впрочем, вполне меня устраивала. Ибо в наступившем молчании я мог со всей серьезностью отдаться изучению проблемы: с какой стороны лучше подобраться к вершинам?

Мысль о возможной неудаче нисколько меня не смущала, я твердо решился не прекращать попыток до конца своих дней.

– Ох, ради Бога, прости меня, Рик.

Виноватый голос Джеки донесся с расстояния в несколько миль, но я не обратил на него никакого внимания.

– Рик! – На этот раз голос прозвучал гораздо резче и ближе. – Чем ты занят, черт побери? Погрузился в транс по системе йогов?

Вот именно, черт побери, с горечью подумал я, неужели женщины не в силах помолчать хотя бы несколько минут?

– Рик!

Я ощутил ударную волну в несколько децибел от звука ее голоса и едва удержался на ногах. Мысленно я уже совершил грандиозный спуск по склону ближайшего пика и прошелся по всей долине между вершинами. Я почувствовал себя полностью дезориентированным после головокружительного путешествия в окрестностях ее пупка. Только встряхнув несколько раз головой, я кое-как справился с ошеломлением, и лицо Джеки медленно всплывало, сфокусировавшись перед моими глазами.

– Тебе лучше? – нервно спросила она. – У тебя часто бывают такие приступы или это впервые? – Она обеспокоенно прикусила нижнюю губу. – Я вовсе не хотела напугать тебя, но это странное выражение на твоем лице!.. Когда ты в последний раз навещал психолога?

– Пока это был всего лишь легкий приступ экстаза, – сказал я. – А сам экстаз, да будет тебе известно, особенно если он длится достаточно долго, вместе с побочными явлениями, всеми психологами мира признан как благоприятный фактор.

– Это звучит ничуть не более убедительно, чем твой внешний вид, – сказала она с сомнением в голосе.

– Теперь, когда у меня появилась возможность убедиться в полном совершенстве девушек, подобных тебе, честно признаюсь, я уже не смогу удовлетворяться более мелкими масштабами. И впредь буду проходить мимо иных особ, даже не удостоив их взглядом! Что же касается плоскогрудых и пышнобедрых... – Я презрительно фыркнул. – Отныне их место на кухне!

– Меня так душили сперва смех, а потом икота, что мне просто некогда было подумать о рубашке, – сказала Джеки и бросила взгляд на свою обнаженную грудь. – Ты именно это имел в виду, когда говорил о полном совершенстве, Рик?

– Именно это! – свирепо сказал я.

Она повернулась ко мне и улыбнулась; подернутые дымкой синие глаза Джеки приобрели теплую мягкость ясного летнего неба, а ее улыбка излучала такое тепло, что согревала на расстоянии доброго десятка километров. Я медленно подошел к ней, а она успела скинуть сапожки из телячьей кожи, прежде чем поднялась с кушетки. Наши тела тут же слились в безмолвном объятии, а губы скрепили общий порыв.

Через несколько коротких мгновений Джеки уже стояла рядом со мной в моей спальне, а улыбка ее стала еще ослепительнее, и я мог бы поклясться, что энергии, излучаемой ею, хватило бы на освещение Лос-Анджелеса в течение ближайшей тысячи лет. Но вдруг улыбка стала меркнуть и вскоре вовсе погасла. Я понял: случилось что-то ужасное.

– Проклятая “молния” снова застряла! – заявила Джеки с яростью.

Она сунула за широкий пояс джинсов пальцы обеих рук и рванула изо всей силы. Глаза ее широко раскрылись, но на том дело и окончилось – застежка не поддалась.

– Рик! – взмолилась она. – Они ни на дюйм не сдвинулись с моих бедер. Неужели я до конца дней буду упрятана в эти чертовы джинсы?

– Не волнуйтесь, – успокоил я. – Сейчас все улажу. Я вышел на кухню, взял наиболее острый из двух имевшихся в моем хозяйстве столовых ножей и вернулся в спальню. Почему-то, увидев у меня в руках нож, Джеки издала тихий жалобный визг.

– Если вы ляжете на кровать лицом вниз, – сказал я, – то мне потребуется не больше двух секунд.

– Честно говоря, Рик, – сказала она дрожащим голосом, – я не настолько уж сгораю от нетерпения. Видите ли, если ваша рука дрогнет, у меня останется отметина на всю жизнь.

Тем не менее она покорно растянулась на постели, потом довольно неохотно перекатилась на живот, и на лице ее я успел уловить выражение невинной жертвы, готовящейся принять мученический конец. Сначала я распорол задний шов джинсов. Правда, при этом я чуть-чуть оцарапал ее правую ягодицу, но она завопила так отчаянно, словно я был каким-то чудовищем, вроде ученика маркиза де Сада. Однако пять секунд спустя джинсы распались на две аккуратные половины, которые я без труда стащил с Джеки.

– Сказал же, что все улажу. – Я отвесил ей легкий шлепок по мягкому месту. – Но думаю, теперь нет смысла беспокоиться об этих тряпках.

– Я всегда могу купить новые джинсы. – Она перекатилась на спину и провела по бедрам. На лице ее снова возникла тревога. – А что ты сделал с моими трусиками, Рик?

– Разве на тебе еще что-нибудь было? – выдавил я из себя.

– О Господи! – Она схватила остатки своих джинсов, несколько секунд покопалась в них и со стоном отшвырнула на пол.

– Нашла? – спросил я с надеждой.

– Нашла! – Она откинулась на подушки и уставилась в потолок с отрешенным выражением лица.

Я прилег на кровать рядом с ней и нежно прикрыл ладонью ближайший снежно-белый пик.

– Хорошо!

– Просто великолепно! – съязвила она. – У меня теперь одна-единственная проблема: каким образом я смогу надеть свои трусики, если ты аккуратно располосовал их надвое!

– Мы как-нибудь уладим это потом... – Потянувшись, я прикрыл другой рукой второй пик-близнец.

– Но как же, черт побери, я доберусь до дома? – воскликнула она с отчаянием. – Неужели ты думаешь, никто не заметит, что на мне всего-навсего широкая улыбка и пара сапожек?

– Я куплю тебе крылатую колесницу, – пообещал я, зарываясь лицом в душистую долину между пиками. – Непременно куплю, и она будет инкрустирована золотом!

– Не слышу ни слова из того, что ты там бормочешь! – разозлилась она.

Я неохотно поднял голову и уставился на нее:

– Чертова ты кукла, вот что я тебе скажу! Целую минуту она давилась смехом: сначала он булькал у нее в горле, потом все ее тело заходило ходуном, словно началось сексуальное землетрясение.

– Рик, – жалобно взмолилась она. – Я не могу больше смеяться! Если это повторится, я наверняка поврежу себе какой-нибудь жизненно важный орган!

– Сейчас мы все уладим, – внушительно заявил я.

– Только не вздумай хвататься за свой ужасный нож!

– Никакой хирургии, – заверил я. – Теперь уже необходима терапия.

Джеки закатилась, точно рассыпали звон серебряные бубенчики. Звук оборвался на самой высокой ноте – больше она уже не смеялась.

– Рик, – сказала она после всего глуховатым и чуть охрипшим голосом, – у тебя, оказывается, есть чудесное лекарство против таких приступов! Отчего ты его не запатентуешь?

– Понимаешь, у его действия есть определенные границы, – признался я. – Представь, что будет, если его применить на людях посреди, к примеру, универсального магазина?

– Ты хочешь сказать, в магазине “Кланси”? – Ее конвульсивные всхлипывания от смеха бросали мою голову из стороны в сторону, словно челнок в штормовом море. – А ты сам-то помнишь универмаг “Кланси”?

И новый раскат оглушительного смеха обрушился на мою бедную голову. Я сердито приподнялся на локте:

– Немедленно прекрати! Иначе мне придется повторить всю процедуру лечения!

– Я понимаю! – радостно взвизгнула она. – Именно этого я и добиваюсь!

Глава 6

Я распрощался с Джеки Эриксон в десять часов утра, когда прибыло заказанное такси. Единственный предмет моего гардероба, в который ей удалось втиснуться, – полосатые шорты, – не слишком удачно сочетался с сапожками и стетсоновской шляпой. Но я с завидным терпением раз пятьдесят повторил ей, что в шортах участок ее тела между шляпой и сапожками смотрится значительно лучше, чем он выглядел бы, если бы на нем вовсе ничего не было. Когда такси наконец исчезло за поворотом, я вернулся в дом, набрал номер санатория “Вид на холмы” и попросил к телефону сестру Демнон.

– Это говорит Рик Холман, – представился я, услышав в трубке ее хрипловатый голос.

– Слушаю вас, мистер Холман.

– Я подумал, что, пожалуй, есть смысл принять ваше предложение и окончательно закрепить наш уговор. Сегодня пятница, и, насколько я понимаю, вы свободны весь уик-энд. Так почему бы вам не собрать чемоданчик и не приехать ко мне домой часиков в пять вечера?

– Я просто в восторге, – без малейшего колебания ответила сестра. – Но если позволите задать вопрос, хотелось бы знать, почему вы переменили свое первоначальное мнение?

– Просто я представил себе, как вы расхаживаете по моей квартире в этом вашем прозрачном нейлоновом чуде.

– Если вы не поставите свой кондиционер на холод, то горячка вам обеспечена, – промурлыкала она. – Где вы живете?

Я продиктовал ей свой адрес, попрощался и повесил трубку.

Сама мысль, что эта рыжеволосая красавица будет расхаживать по моей гостиной в прозрачном нейлоне, – и это после ночи, посвященной демонстрациям патентованного средства “Холман против икоты”, – подействовала на меня не лучше, чем перспектива освежиться стаканом теплого лимонада. Я решил, что теперь самое время навестить психоаналитика. Нашел номер его телефона в списке Пакстона. Доктор Шумейкер не выказал ни малейшего удивления, когда я назвался и сказал, что хочу побеседовать с ним о Кармен Коленсо. Спросил только, будет ли мне удобно встретиться у него в конторе в одиннадцать часов. Я повесил трубку и несколько минут размышлял о том, что с сегодняшнего утра мир, похоже, настолько изменился, что впредь все, с кем мне придется иметь дело, будут беспрекословно выполнять любые мои пожелания!

Бюро Шумейкера находилось на десятом этаже высотного здания на Уилшир-бульваре. Элегантная блондинка в приемной одарила меня теплой улыбкой, словно я был любимым психом доктора, и плавным движением руки указала мне на дверь кабинета Шумейкера.

Психоаналитик оказался высоким и почти лысым парнем лет тридцати пяти. Его голубые глаза с тяжелыми веками глядели пронзительно и в то же время сохраняли непроницаемое выражение, как нельзя лучше сочетавшееся с синим орлоновым свитером и белым пиджаком в рубчик. Наверняка любой пациент, страдающий тяжелым неврозом, при одном лишь взгляде на Шумейкера чувствовал себя наполовину излеченным, настолько самоуверенно выглядел психоаналитик. Видно, даже самые тяжелые случаи для него не представляли ни малейшего затруднения.

– Садитесь, мистер Холман, – сказал Шумейкер, выпустив мою руку из своих железных тисков. – Рэй Пакстон говорил мне насчет вас еще вчера вечером. – Он криво улыбнулся. – Беспокоился, что вы ему не позвонили, а я ответил, что даже гению понадобилось бы больше двенадцати часов, чтобы найти пропавшую девушку. Особенно если это – Кармен Коленсо.

– Джеки Эриксон рассказала мне кое-что о ваших отношениях с Пакстоном. О том, например, что Кармен резко переменила свое мнение о брате за время пребывания в санатории.

Шумейкер разлегся на кушетке, стоявшей в нескольких футах от кресла, в котором я сидел, заложив руки за голову, и тихо вздохнул.

– Это интересный факт, – продолжил я. – Но мне хотелось бы узнать об этом подробнее. Насколько я понял, Кармен через несколько недель пребывания в санатории перестала ненавидеть своего брата и стала считать, что он всегда был прав по отношению к ней. Маятник полетел в обратном направлении, и теперь братец превратился в самую большую привязанность ее жизни и, значит, стал, по ее мнению, не способен ни на что дурное?

– У Джеки очень хорошая память, – сказал он.

– Вам известно, почему Кармен сбежала из санатория?

– Нет. – Доктор решительно замотал головой. – Я очень удивлен ее крайне нелогичным поступком. Конечно, любой психопат может совершать неразумные поступки. И все же я очень удивлен!

– Кто-то передал ей сообщение, что Митфорд охотится за ее братом, а Пакстону ничего об этом не известно.

– Ах вот в чем дело. – В голосе Шумейкера послышалось нечто похожее на облегчение. – Это все проясняет. – Он опустил ноги на пол и выпрямился. – Что еще вам известно, мистер Холман?

– Немногое, – проворчал я. – И все – с частицей “не”. Она не поехала к своему брату, потому что не сомневалась, что он снова упрячет ее в санаторий, как это сделали бы и вы. Не отправилась она и к своей подружке Джеки Эриксон. А вот куда же она отправилась, как вы думаете?

– Искать Митфорда, – не задумываясь ответил Шумейкер.

– А как насчет ее бывшего мужа, Тайлера Уоррена?

– Для психопата, находящегося в сильном нервном напряжении, нет ничего невозможного. – Он едва заметно пожал плечами. – Но все же я считаю, что это в высшей степени маловероятно, мистер Холман. Ведь основным мотивом, побудившим ее к бегству, было желание защитить брата. Она не попыталась предупредить его, потому что считала: он ей не поверит. Поэтому вряд ли она направилась куда-либо помимо Митфорда.

– Вы считаете ее снова способной на насилие? Как тогда, когда она всадила Митфорду в спину ножницы? – спросил я.

– Почему бы и нет? – небрежно бросил он.

– А что за врач этот Дедини?

– В высшей степени неэтичный вопрос, мистер Холман. – Синие глаза психоаналитика приняли еще более непроницаемое выражение. – Но поскольку вы все равно взялись выполнять не менее этичное поручение, я отвечу. Дедини – хороший врач, который любит деньги. А все его пациенты – люди состоятельные. Однако если вы считаете, что он мог бы способствовать побегу Кармен, то позвольте вас заверить: Дедини честный человек, его невозможно подкупить.

– Это я просто так спросил, – сказал я как можно спокойнее. – Не могли бы вы описать внешность Кармен Коленсо? Как она выглядит? Я имею в виду, чисто физически.

– Ей двадцать пять лет, она брюнетка с темно-карими глазами, под правым глазом небольшой шрам – память о днях, которые она провела с Тайлером Уорреном. Высокая девушка, примерно пяти футов восьми дюймов ростом, весит на пятнадцать – двадцать фунтов меньше нормы, так что кажется истощенной и сутулой. Три года назад она была довольна красива, но нельзя жить так, как она жила эти годы, и ничем не поплатиться за это. В последний раз я видел ее четыре дня назад; выглядела она на добрых десять лет старше своего возраста.

– Какие психологические проблемы мучают Рэймонда Пакстона? – спросил я.

– Вот еще один в высшей степени неэтичный вопрос! – Он усмехнулся кончиками губ. – Но уж ладно, я продолжу. У Рэя те же проблемы, что и у любого в его положении. Он ведь все время на виду и подвергается вдесятеро большему психологическому давлению, чем обычный человек. В настоящий момент он пребывает на самой вершине славы, поэтому самое плохое, что может с ним произойти, – падение. Все, чем я могу помочь, – это время от времени подбадривать его, а он отчаянно нуждается в ежеминутной поддержке. Он кажется крайне неприятным человеком, но вызывающее самодовольство всего лишь маска, скрывающая его внутренние сомнения и страхи.

– О, ради Бога, прекратите! – взмолился я. – Иначе я не выдержу и зальюсь слезами.

– Как ни нелепо это звучит, но это святая правда! – Он снова усмехнулся. – Я занимаюсь психоанализом уже восемь лет, и за все годы он – единственный человек, к которому я не могу испытывать хоть какую-то профессиональную привязанность. Иногда мне кажется, что я с удовольствием взял бы в руки первый подвернувшийся стул и разломал бы о его голову!

– Он не был женат? – спросил я.

– Когда ему приспичивает удовлетворить свой сексуальный аппетит, он выбирает любую женщину из толпы красавиц, жаждущих его общества, – ответил Шумейкер. – Но дело в том, что сколько-нибудь серьезные отношения с любым существом любого пола – понятие, абсолютно несовместимое с Рэем Пакстоном. По его мнению, люди существуют на земле лишь для того, чтобы угождать ему.

– Следовательно, вы утверждаете, что он исключительно неприятный человек?

– Вы всегда так интересуетесь психологией своих клиентов, мистер Холман? – мягко спросил он.

– У меня такое чувство, что он ищет свою сестру с единственной целью: засунуть ее обратно в санаторий, чтобы она больше не смущала его покой, – сказал я. – И все! Ему ровным счетом наплевать на ее безопасность и благополучие. Найди мы ее мертвой, это бы нисколько его не тронуло, ведь никому не известно, что она его сестра. И только мысль о возможной огласке приводит его в крайнее беспокойство. Но почему?

– Я не знаю. – Он снова пожал плечами. – Не забыть бы спросить его об этом при нашей следующей встрече.

– Знает ли Пакстон, что его сестра изменила свое отношение к нему, пока находилась в санатории?

– Я не говорил ему, поскольку не был уверен, что состояние Кармен достаточно стабильное, – ответил он осторожно. – Наркотик – я имею в виду ЛСД – настолько отразился на ее рассудке, что перемена могла явиться результатом какого-то иного извращения. К тому же на девушку могло повлиять осознание своей вины: ведь она едва не заколола Митфорда. Психоаналитик, знаете ли, подобен забеременевшей слонихе: приходится долго ждать, прежде чем убедишься в своей правоте.

– Уж это точно, – вздохнул я, поднимаясь со стула. – Благодарю вас за столь увлекательное катание на качелях мысли, доктор. Было так забавно скользить вокруг да около и в результате никуда не добраться!

– Наиболее вероятный способ решить вашу проблему – это найти Митфорда, – заметил он ровным голосом. – Найдите его – и тут же обнаружите Кармен. Ведь это очевидно. И сами вы наверняка думали об этом задолго до того, как вошли в мой кабинет. Но вы почему-то старательно избегаете даже упоминания о такой возможности. Интересно, почему?

– Если мы сейчас приступим к сеансу психоанализа, то буду вам очень признателен, доктор, если вы перешлете счет за свои услуги моему клиенту, – парировал я.

– Что вы, это просто мысли вслух, – сказал он и поскреб лысую макушку, издав удовлетворенное урчание. – Вы старательно пытались выяснить, кто мог бы заменить Кармен Митфорда, – пусть даже Тайлер Уоррен. И теперь уже я вынужден полюбопытствовать: с чем это связано?

– А если бы я вам сообщил, что нашел Митфорда? – холодно спросил я. – Притом мертвого и в спине у него торчали глубоко всаженные ножницы?

Лицо Шумейкера под густым загаром вдруг побледнело как мел.

– Я бы решил, что это дурная шутка, – пробормотал он. – И постарался бы забыть о ней в ту же секунду, как только вы переступите мой порог.

– Я считаюсь опытным консультантом, и у меня лицензия частного детектива, – заметил я. – И если я хочу сохранить эту лицензию, то обязан уведомлять полицию всякий раз, как обнаружу труп. Но, судя по выражению вашего лица, я заявил нечто крайнее неэтичное. А если в своих делах я не буду ставить на первое место интересы клиентов, то в течение месяца окажусь без куска хлеба. Но дело в том, что рано или поздно труп Митфорда обнаружат и сообщат в полицию. А ведь вполне вероятно, что Кармен купила еще одну пару ножниц. Кто же может оказаться – тут я взываю к вашему профессионализму, доктор! – ее следующей жертвой?